|
На крыше
― Не болтай ногами, увидят!
― Брось, Киске, должны же у меня быть хоть какие-то радости?
― Ага, конечно. Сладостей Джууширо тебе мало.
― Нарываешься? ― белоголовый мальчишка злобно прищурился,
погрозил кулаком и продолжил болтать ногами.
― Сейчас бы напиться, как в старые добрые времена, ― Урахара
прикусил кончик веера и покосился на соседа. На поля полосатой шляпы
приземлился шмель; Хицугая жевал травинку и наблюдал, как тот подползает все
ближе к соломенным волосам. ― Ты давно перестал злиться?
― Как прошел первый шок, ― Тоширо наморщил нос, ― так и
перестал. Меня почти сразу подобрали, запихнули в семью, а там… ― он
горько ухмыльнулся уголком рта. ― В общем, ты в курсе. Зато потом было
смешно. Меня дразнили гением.
― Только не надо делать вид, что тебе это не нравилось.
― Хоть какая-то компенсация за то, что каждый норовил погладить по
головке. ― Шмель сорвался и свалился Урахаре на плечо, мальчишка
щелчком отправил его в полет. ― Ты искал меня?
― Как мог. ― Щелкнув, сложился веер. ― То есть, мало.
― Понимаю. Если бы узнали, вышибли бы тебя лет на десять раньше.
― Может, оно бы и к лучшему, ― Киске почесал подбородок. ―
Не сделал бы Хоугьеку, не сидели бы мы сейчас тут. ― Ты не жалеешь?
― О твоем идиотском изобретении? Или еще более идиотском эксперименте
по омоложению? ― Тоширо сердито отвернулся. ― Вот кто у нас
гений. Недоделанный. Ну чем ты тогда думал?
Подперев рукой щеку, Урахара смотрел вниз, на пустой пыльный двор, и
медленно, без выражения цедил слова:
― Наверное, я слишком боялся тебя потерять. Ты ведь не жилец был. А что
я мог… технология новая, тестировать времени не было... один, руки трясутся.
И ведь все равно потерял.
― Ага, просыпаюсь я, тебя нет, а этот твой Маюри меня за шкирку и на
улицу.
― Нас тогда вызвали по тревоге. Прихожу – тебя нет.
Последние слова будто повисли в неподвижном воздухе.
― Оказалось, в Сейрейтее у бесхозного ребенка несколько больше проблем,
чем у капитана.
― Патрули?
― Хуже, ― мальчишка уставился себе на руки. ― Ичимару Гин.
― «Мальчик, хочешь конфетку? Ах, какой странный мальчик, не хочет
конфетку… Очень подозрительно, когда мальчик не ест конфетки». ―
Сукин сын, лисья морда. Конфету в зубы, меня под мышку и в Руконгай.
― Ичимару… кицунэ, ― Урахара мечтательно улыбнулся. ― Эх,
мне бы его в отряд. Ты смотри, как интересно. Догадался ― почему не
сказал?
― Чтобы ты закончил некую работу, ― мальчишка сердито засопел.
― Которой интересовался один наш бывший коллега с манией величия. И
меня убрали, чтобы не мешал.
― А потом? Когда ты вернулся?
― Тогда уже было все равно. Может, ему было любопытно. И приятно –
просто знать. Наблюдать. Он ведь как ты ― тоже типа ученый, и ему так
же плевать на других.
― Что особенно лестно слышать от тебя, ― Киске картинно закрылся
веером. ― Что ж, еще один стимул отловить старого лиса, ―
перекатился на спину и азартно ухмыльнулся. ― И поговорить по душам.
Снизу раздался стук в дверь и громкий голос Ичиго:
― Тессай-сан, вы не знаете, где Тоширо?
― Хицугая-тайчо, ― в один голос вздохнули на крыше. ―
Неужели так трудно запомнить?
***
На складе
Урахара прищурился и поднял голову ― прямоугольник света из открытой
двери рассекла тень.
― Что происходит с Ичиго?
Высокий мрачноватый тип в странноватом оборванном пальто с белоснежными
манжетами; солнечные очки, несмотря на полутьму склада. В животе шевельнулся
противный холодок, ― «Почему не заметил, как он вошел? Теряешь форму»?
― Не имею чести быть знакомым, ― инстинкт вопил об осторожности.
― Имеешь. Меня зовут Зангетсу, ― гость стоял спокойно и очень
прямо, не прикасаясь к косяку. ― Мне интересно. И ты мне расскажешь,
― ровный голос, казалось, сочился угрозой, ее тяжелые маслянистые капли
падали на пол, наполняя воздух душным страхом, сковывая мышцы шеи, поднимая
волосы на загривке. ― О дурацкой методике возвращения сил шинигами и ее
побочных эффектах. И о том, почему был готов убить его. А я послушаю. И ты
попробуешь меня убедить. Если получится ― может, мы и подружимся.
Острый подбородок дернулся вверх, очки блеснули синим, отразив небо из
пыльного окошка. Холодок перебрался на спину и пробежал между лопаток.
― «С таким непонятно, что хуже, дружить или драться», ―
Урахара дернул плечом и растянул рот в улыбке:
― Чай, пиво? Шахматы, девочки? Правда или… ― шепотом, ―
полуправда, которая тебе понравится гораздо больше? ― «На Соугьеку
тоже будешь паясничать»?
Зангетсу протянул руку за угол и извлек за шкирку упирающегося Джинту.
― Твой… ― хозяйская щека дернулась, улыбка поползла с лица.
― мальчик? Дружок, принеси нам чаю. Горячего. Много. И жаровню. ―
Джинта попытался пнуть его пяткой, но не смог дотянуться, извиваясь на
вытянутой руке. ― Ты понял, или повторить?
Мальчишка сглотнул, кивнул и скосил глаза на дверь.
― Он понял, ― почему-то хрипло сказал Урахара. ― Садись,
гостем будешь.
А потом было очень много чая, и чайник подсвистывал на раскаленных углях.
Зангетсу умел слушать. Пиво и соленые крекеры на черных полосках нори.
Притихшие Тессай, Джинта и Уруру по темным углам. Отблески закатного солнца
от железок под потолком, синева в узком окошке постепенно сменялась чернью. И
страх сменялся уважением. И было жутко интересно, во что превращался гнев. И
хотелось иметь такого друга, как давно ничего не хотелось. Даже сильнее, чем
размять ноги или пописать.
― Я все понял, кроме одного, ― тяжелый голос почти незаметно
влился в поток мыслей. ― как ты собираешься ему помочь?
Чайник присвистнул особенно громко, Уруру вздрогнула, Урахара поскреб шею и
грудь. И щеку с трехдневной щетиной. Зангетсу молчал, но почему-то это
помогало думать. Воздух пыльного склада... Пахло, будто в лесу.
― Я не всесилен, ― начал он, и у гостя дернулся уголок рта.
― Но кое-что могу. Где-то у меня был телефон одного деятеля, как его
там?
― Хирако Шинджи, хозяин.
― Да! ― Урахара ухмыльнулся и поднял палец. ― Именно так,
Хирако Шинджи! Он наверняка что-нибудь придумает. Джинта, беги за телефоном!
Чуть склонив голову на бок, Зангетсу переводил взгляд с одного на другого.
― И еще один вопрос. Что такое телефон?
***
Призрак Шоссе
Ветер и пыль, и отблески солнца на белом капоте.
Ветер в ушах, как визг очумелых скрипок, вечер. Пыль. И серая ткань
шоссе среди увитых глицинией пригородов. Бьякуя выбрал кабриолет
исключительно ради удобства - из открытой машины проще управлять
облаком розовых лепестков.
Все внимание ― бесконечной трещине в небе и холлоу, сыплющимся,
словно бомбы из наглого, уверенного в собственной неуязвимости самолета.
Видали и такое. Давно. В другой миссии.
Еще быстрее. Жаль, кабриолеты не умеют летать. И машины на шоссе
будто встали. Все ли? Слева опять ― черный мотоциклист. В
который раз боковым зрением Бьякуя ловит обтянутое кожей колено,
напряженную пятку ― острым углом вниз, как у жокея. Всплеск
реяцу, новая стая холлоу, рой лепестков. Рев мотора, мотоциклист
теряется где-то сзади, и почему-то становится жаль.
Напряжение миссии почти познакомило их. Последние пять минут ―
то поравняется, то отстанет, то вырвется вперед ― черный мотоциклист
на черном мотоцикле, сияющий в закатном солнце шлем, острые и плавные
линии, скорость. Праздник для глаз. Хочется смотреть и глотать густой,
как кисель, ветер, а потеряешь из виду ― отчего-то начинает
тяготить привычное, как кенсейкан, одиночество. Еще холлоу. Двое.
Пять. Двадцать. Стая голодных стервятников. Лепестков не хватает,
а какой банкай в этом почти полете? И, как старый друг ― рев
мотора слева, сизый дым и золотой блик на бензобаке. Уголком глаза
ухватить жесткую линию плеч, голые руки и вздрогнуть. Хорош. Как
всадник, припавший к шее коня.
Куда исчезли три монстра? Подкрепление? Мотоциклист? Шинигами? Кто?
Еще минус два, теперь справимся. Бьякуя от облегчения чуть повернул
голову. Блик на шлеме дернулся. Полупоклон? И снова рев, дым, жалобный
вой ветра, блестящий кожаный силуэт вырывается вперед и невозможно
отвести глаз от напряженной спины. Углы плеч, локти. Линия ягодиц
приковала взгляд еще пять минут назад, но тогда просто не было времени
смотреть: грузовичок Ренджи в кювете, Хонда Рикичи блокирована четырьмя
полицейскими, вой сирен; свет красно-синих мигалок превращает рядовую
миссию в какой-то пошлый праздник, вот только скорость. Ветер и
пыль, бросок влево, еще левее, по обочине, вцепившись взглядом в
дорогу, главное – оторваться от полицейских. И черный мотоциклист
почти летит, вместе с ним уходя от погони. Тогда казалось – совпадение.
Безумный смертный. Похоже, нет.
Что у него за шикай? Не время для любопытства. Главное – теперь
есть, кому прикрыть спину. Неуместная радость.
Ветер вдруг почему-то стал сладким, Бьякуя глубоко вдохнул и захлебнулся,
поперхнулся пылью и чихнул. Кончик Гинпаку сорвался с плеча, ветер
схватил его, повертел и бросил на колесо. Проводить его взглядом,
понимая, что Сенбонзакура не успеет. Ее воздушный бой слишком далеко.
А мотоцикл взревел и подпрыгнул, сумасшедшим кузнечиком взлетел
над кабриолетом; рука в черной перчатке рванула конец шарфа с колеса
и швырнула хозяину, Бьякуя поймал. А потом смотрел, как в замедленном
кино ― блестящая черная машина переворачивается в воздухе,
всадника отбрасывает удар когтистой лапы, шлем летит в сторону,
стройное тело с рваными ранами вдоль спины тяжело падает на заднее
сиденье.
Нет времени оглядываться. Потому что прикрыть ― некому.
― Чире, Сенбонзакура Кагейоши, ― Получилось.
И равнодушно смотреть на тучи лепестков и толпы врагов, рассыпающихся
в пыль. Все, как всегда.
Теперь можно сбросить скорость и расслабленно откинуть голову, чтобы
волосы не липли к разгоряченным щекам. Почему так тянет оглянуться?
Он зачем-то на секунду зажмурился и медленно повернул голову, чтобы
наткнуться на влажный настороженный взгляд. Хисаги Шухей. Кто бы
мог подумать.
― Фукутайчо. Благодарю за помощь, ― а что еще сказать?
Что последние пять минут любовался его обтянутой черной кожей задницей?
Недостойные мысли. Неуместные.
― Не стоит, Кучики-тайчо, ― на изрезанном шрамами лице
гримаса боли сменилась напряженной полуулыбкой. ― Я не мог
допустить, чтобы это случилось еще раз. Шарфики, кажется, объявили
войну красоте.
― О чем вы, лейтенант? ― тонкие брови недовольно взлетели.
― Просто был уже такой случай. Тоже ветер, кабриолет… ненавижу
шарфики, ― Шухей захрипел и потерял сознание.
А Бьякуя в полном недоумении сидел, подставляя лицо ветру, пытаясь
привести в порядок мысли, потом перемахнул через спинку сиденья,
сгреб Хисаги в охапку и рванул в госпиталь, на ходу размышляя, что
красота порой обнаруживается в самых неожиданных местах. И надо
бы пригласить фукутайчо на чай. Что за чушь он нес? Бредил? А может,
шутил? Вряд ли. Он что, действительно ненавидит шарфики? Почему-то
последний вопрос казался особенно важным.
The End
fanfiction
|