Драбблы

Автор: NoFace

Бета: IQ-sublimation (только последний)

Фэндом: Bleach

Дисклеймер: герои - известно чьи, остальное мое.

Размещение: с разрешения автора

Ичиго/Зангецу

― Ичиго, ты чего?
Куросаки сидел на скамейке в парке с таким убитым видом, что Ренджи самому захотелось плакать. Вместо этого он присел рядом и старательно улыбнулся:
― Эй. Что случилось?
Ичиго повозил ногой по песку:
― Утром ходил на могилу матери. Днем тусовался с Кеиго. Ходил по магазинам с Орихиме. А вечером – на дискотеку с Коном, ― вздрогнул и посмотрел на луну. ― Тошно ― хоть вой.
Ренджи почесал в затылке:
― Но зачем? Ты же мог отказаться?
― Ни за что! ― Ичиго упрямо помотал головой. ― У меня сегодня свидание с Зангецу.
― И что? Это же здорово! Зачем перед свиданием портить себе настроение?
― Так надо, ― Ичиго сурово расправил плечи и вдруг ухмыльнулся, ― ладно, наверное, уже хватит. ― Ренджи смотрел на него, как на идиота. ― Понимаешь, он никогда не моется. А когда мне грустно – там идет дождь. Старику иногда просто необходимо принять душ.

Рукия/Комамура

В гулких туннелях резвилось эхо: звук замирающих капель, шаг часовых за углом и тихий цокот когтей по глянцевым плитам. Ветер свистел в ушах, и будто чей-то чужой шепот в висках стучало: «держись, держись». Руки тонули в мягкой шерсти, теплой, как глупый щенок, как рыжее солнце из детства.

Глупая блажь ― прокатиться верхом ― сбылась так некстати, в бешеной гонке по закоулкам Лас Ночес, ― пять поворотов. Шесть, ― в поисках Ичиго. После Орихиме юный герой побежал искать Айзена.

Все коридоры, как маски пустых, на одно лицо. Гонка смешала мысли. Припасть к рыжей шерсти щекой и слушать топот погони, глотать ветер разинутым ртом. И вдруг, поперхнувшись ― звон за углом, резкий рывок и стоп. Когти скребут по песку, шелковый мех ускользает сквозь пальцы ― перелететь через голову, тихо сползти по стене. И дышать. Силясь открыть глаза.

Мягкий толчок теплым носом под ребра – жива? И звон впереди превращается в грохот и лязг. Встать на колени. На ноги. И на секунду припасть лбом к шершавой стене. Добрести до угла в странной пустой тишине.

Они стояли друг против друга – Айзен с улыбкой сытой гиены и Комамура-тайчо с яростным лисьим оскалом. Ичиго силился встать, капитан лапой пихал его в угол, подальше, к стене.

― Скучно, Сайджин. Боги в обличье зверей – так примитивно, ― Айзен притворно зевнул. ― А, и Рукия-сан тут. Я все пытался понять, зачем оставлять вас в живых.

Он тряхнул волосами, и с кончиков пальцев слетела серо.

― Лучше бы думал, зачем убивать! ― тихо, сквозь зубы.

Комамура взмахом хвоста отбросил ее.

«Так. Еще раз – дыши».

И неловко упал, смешно завалившись на бок.

В грохот в ушах вплетались довольный смешок и рев подошедшей погони. Нос забивала пыль и рыжая шерсть, в висках стучало: «держись, держись». Руки тонули в шерсти. Теплый язык на щеке. Как глупый щенок из детства.

Урахара/Бьякуя

Сидеть на крыльце и греться на солнце – праздник души и тела, особенно, когда

можно поговорить с умным человеком.

― Вы отправили мою сестру в Уэко Мундо.

― Так точно, Кучики-тайчо! ― Урахара просто лучился счастьем. ― И в отличной компании.

Бьякуя смерил его презрительным взглядом.

― Почему вы не пошли с ними?

― Эээ… ― Урахара задумчиво оглядел пустой двор. ― Дела, понимаете. Магазин, горячий сезон, покупатели толпами, ― и подмигнул, ― дети по лавкам…

― Урахара-сан, шинигами не к лицу праздность.

― Позвольте спросить, почему, Кучики-тайчо? Праздность ― всего лишь средство избежать ошибок, ― в глазах мелькнула старая боль.

― Бездействие ― признак слабости, позор для воина, ― Бьякуя говорил сквозь зубы, будто в десятый раз повторяя урок. ― Особенно в смутные времена.

― Истина говорит устами главы великого клана, ― Урахара полуприкрыл улыбку веером, ― но оно утонченно приятно. Вы не находите? ― и поднял тяжелый взгляд. ― Помните казнь вашей сестры? Не правда ли, в вашем бездействии была своя прелесть?

Бьякуя на миг перестал дышать.

― Нет. Не нахожу.

― Говорят, мудрецы умеют пользоваться бездействием, как оружием. Что вы здесь делаете? Думаете, я все брошу и кинусь ее спасать? Опять, как в прошлый раз? ― он прищурился. ― У нее ведь есть брат. Который опять боится нарушить правила. Или продемонстрировать чувства. Дивное сочетание действия и бездействия ― попытка спихнуть ответственность на других.

― Чувства? ― Бьякуя отвернулся. ― Шинигами должны стыдиться чувств. Они превращают нас в женщин.

― Нас превращает в детей неспособность вынуть голову из задницы, ― еле слышно сказал Урахара, поднялся и незаметно шагнул вперед. ― А возмущение? Гнев, любовь, ярость? ― широко, завораживающе улыбнулся, ― страх не успеть? Говорят, они делают нас сильнее. Хотите проверить? ― заломил на затылок шляпу, наклонился и осторожно коснулся губами вдруг побледневших губ.

Хиуцгайя/Айзен

Сегодня был дождь из ледяных игл, а солнце светило особенно ярко. Сегодня он умирал в двадцать первый раз.

― Ты эстет, Соуске.

Кровь на белой хаори.

― Не больше, чем ты, Гин.

― Но и не меньше. Уже три недели каждый день – Тоширо, Хьоринмару, твоя смерть.

― И она каждый раз прекрасна.

Брызги и капли крови на льду, Айзен с печальной улыбкой провел по щеке Хицугайи и рухнул, дернув его за собой. Гин, отвернувшись, стоял и смотрел на плывущие облака, подставляя лицо теплому солнцу.

― Ты заигрался, оно и понятно, с таким-то партнером. Мяконький мальчик, живой. Такой сладкий.

― Ты забываешься, Гин. Язык, как Шинсо, острый и длинный, не доведет до добра, ― Айзен угрюмо поднялся. ― Мы репетируем.

― Точно. Великую битву исхода. ― Гин тихо хихикнул. ― Вчера ты поцеловал его перед смертью. Видел бы ты его глаза.

Айзен с блаженной улыбкой смотрел на красные пятна на белом.

― Знаешь, мне жаль, что он каждый раз забывает.

― Хочешь, чтоб вспомнил у Ямамото в гостях, на совете, в толпе капитанов? Хлопнулся в обморок или полез убивать? Что за бесславный конец твоим планам, ― Гин усмехнулся, представив картину в деталях.

Айзен тряхнул головой и окинул прищуренным взглядом все еще видный на тающем льду иероглиф «любовь» из кровавых штрихов и мальчишку с пустыми глазами.

― Завтра ведь, кажется, дождь и туман? Завтра будем писать слово «вечность».

Хиуцгайя/Айзен №2

Шла машина грузовая

Задавила Хицугая

Хицугай кричит ― хана,

Позовите Айзена.

Если Айзен не придет,

Хицугай с ума сойдет.

Вот и Айзен не пришел,

Хицугай с ума сошел,

Он повесился, висел

И в Уэко улетел.

А в Уэко злобный Гин

Дал бедняжке апельсин,

А угрюмый черный Тосен

К Вандервайсу его бросил,

Вандервайс кричит – ура!

Начинается игра.

Зараки/Бьякуя

В сад, ночной прохлады полный,

Крадучись, Зараки входит.

В доме празднуют Кучики

День рожденья главы клана.

Но сидит глава невесел,

Мрачным взором всех пугает,

А потом идет на воздух
Проблеваться с перепою.

«Как наскучили мне драки,

Лейтенанты Абараи,

Что достойного Кучики

Вечно сравнивают с солнцем.

Не хочу я строгих правил,

К черту старые забавы ―

Слабосильная Хисана,

Ренджи, Гин и Укитаке.

Все померкло, чуть увидел

Я безумного Кенпачи,

Что плевать хотел на кланы

И на правила приличья.

Всех милей мне воин смелый,

Буйный, черный демон бури,

Что над Кучики смеется

И над Шибами рыдает».

Так блевал он и мечтал он,

И не знал, что злой Зараки

Мрачно смотрит из-за веток

На Кучикины забавы.

― Эх, бедняга благородный,

И блевать ты не умеешь,

Вон, смотри, халат забрызгал.

На платок, утрись скорее.

Над землей луна висела

И шпионила привычно

За делами шинигами,

И под нос себе шептала:

― Да, такой травы убойной

Нам давно не завозили.

Чтоб краса и гордость клана

Принял тряпку от Зараки,

Аккуратно вытер полы

Дорогого одеянья

И не знал, что дальше делать,

И держал ее, краснея.

Хмыкнул доблестный Зараки,

Отшвырнул платок подальше,

Сгреб румяного Кучики

И шепнул ему на ушко:

― Брось ты Гина с Абараем,

К меносам смешки и вздохи,

Разве дохлый Укитаке

Может голод твой насытить?

И уводит он Кучики

В сумрак лиственного грота,

Сладострастно ухмыляясь

И веселье предвкушая.

Аккуратно вынимает

Из придворных ярких тряпок

В губы яростно целует

И кладет на ворох тканей.

Сумрак скрыл оскал звериный,

В тучи тень луна нырнула,

Задыхается Кучики,

Льнет к стальной груди Кенпачи.

Опадает цвет вишневый,

Будто льется дождь цветочный.

Будто льется дождь цветочный

Ароматом полон воздух.

Смолкли квакши и цикады,

Глядя, как, кусая губы,

Бьякуя развел колени

И склонил главу смиренно.

Только гордый член Зараки

Преклонить главы не хочет

Пред величием Кучики,

Чистой смазкой истекая.

Чую, скоро грянет буря.

Юмичика/Нанао, лаборатории Маюри, предмет – свеча

В девятнадцатую ночь десятой луны было ветрено.

― Ты засекла все камеры? ― Юмичика осторожно заглянул в щелку двери. В лабораториях двенадцатого отряда тихо жужжали приборы и пахло какой-то гнилью. ― Не хочу тут застрять.

― Сейчас, минуту, ― Нанао наморщила лоб. ― Они будут показывать то, что было полчаса назад.

― Хорошо, что не полгода.

Полгода назад, совместные учения новобранцев восьмого и одиннадцатого.

Когда с неба посыпались здоровенные холлоу, Нанао вдруг усмехнулась и стала ослепительно хороша. Они загнали стажеров в сарай и сражались спина к спине, сквозь зубы распределяя цели.

«Такими должны быть валькирии».

Юмичика старался не думать, кто кого спас. Мягко коснулся прохладной щеки, стирая полоску сажи.

«Она же почти не дышит».

Будто случайно, провел по щеке губами.

Дрожь вдоль спины и ее резкий вздох, как всхлип. Солнце и звонкие крики счастливых стажеров, как чайки над морем.

― Готово. Зажги свечу и идем, он должен быть где-то здесь.

Юмичика закусил губу, пытаясь прогнать слишком яркий образ.

Ищем. Стеклянный. Витой. Булькает.

― Нашел!

С пальцев Нанао слетела синяя молния, превращая стеклянное чудо в кучку песка. В нос ударил запах сивухи, и опять эта шальная улыбка.

― Теперь Маюри не сможет снабжать весь Сейрейтей дешевым сакэ!

― Иккаку меня убьет, но знаешь, я все же завидую твоему капитану.

― И зря.

Но не сейчас. Ее губы пахнут корицей. Плевать, что огарок свечи жжет, оплывая на пальцы.

The End

fanfiction