Siete Noches [Семь ночей]Автор: NoFace Бета: Orocchan Фэндом: Bleach Пейринг: Айзен/Гин, Бьякурен, Заэль/Нойторра, Урахара/Йоруичи, Улькиорра/Орихиме, Зангецу/Ичиго, Юмичика/Кенпачи, Айзен/Хинамори, Гин/Рукия Рейтинг: NC-17 Жанр: саспенс, стеб, PWP разнузданный буф с элементами клоунады Краткое содержание: Став объектом загадочных игр Айзена, Гин пытается выжить, используя сокровенные тайны шинигами и арранкаров.В финале - смертельный номер! Ичимару Гин входит в клетку со львом! Дисклеймер: герои и вселенная принадлежат Кубо Тайти, текст и история - автору. Предупреждение: фик вписан в канон, за исключением одной сцены в финале, которая вписана во вселенную моих фиков «Лекарство от скуки» и «Игры». В четвертой главе dub-con. Размещение: с разрешения автора |
|
Quinta noche За завтраком Гин наблюдал из-под опущенных век, как владыка смотрит на Улькиорру. В добрых карих глазах явно поблескивал интерес. Четвертый Эспада несколько раз нервно сглотнул и перестал есть. Остальные заметно расслабились, - кажется, сегодня ветер дует в другую сторону. - На Улькиорру глаз положил, - ехидно цедил Нойторра, сидя на черном диване в своей оранжево-желтой гостиной, вытянув длинные ноги к огню. - Жалко, хороший был арранкар, - грустный Тесла стоял у стола, готовый бежать за новой бутылкой пива. - Вдумчивый. - Врешь ты много, панику гонишь. Поиграет владыка и отпустит, - не очень уверенно, потому что хмель не до конца вытравил страх, прошипел Нойторра. - Вы так думаете, Нойторра-сама? Вон Гриммджо теперь без руки ходит, а с виду все хорошо было: Айзен-сама велел зайти, как вернется, и тоже так улыбался, - Тесла пожевал губами. - Гриммджо прячется, но его многие видели: грустный сидит, в стену смотрит, а раньше всегда смеялся. Люппи теперь на его месте. А девчонки вчера говорили - у владыки в спальне полно всяких занятных штучек. И пила с топором на стене. - Заткнись, - Нойторра покрылся испариной, кажется, даже чуть-чуть протрезвел, и пинком отправил его к двери. - Тащи целый ящик и вали отсюда, без тебя тошно. - Оно же нагреется, Нойторра-сама! - Не успеет, - полено влетело в камин с такой силой, что на сияющий мрамор пола посыпались искры и головешки. - Пожар наделаете, что Тоусен-сама скажет? - обиженно забормотал Тесла. - Насрать. Тоусен - свой парень. Пшел отсюда, кому сказал? Огонь трещал, Тесла пятился к двери, а Гин в коридоре чесал затылок и вспоминал стены в спальне владыки, куда направлялся раньше обычного, ибо был приглашен разделить вечернюю трапезу. А, Гин, заходи, будь как дома, - Айзен в распахнутой на груди белой хламиде казался греческим богом. - Я уже так привык, что ты каждую ночь со мной, - отвыкать будет трудно. У Гина вспотела шея. - Владыка, вы же не гневаетесь на вчерашнюю глупую сказку- - подобострастно кланяться он научился еще в Руконгае. - Естественно, нет, Гин. Я говорил, твои сказки – сплошное вранье, но вранье интересное. Но эта наводит на размышления. Улькиорра изящнейшим способом выполнил мой приказ - обеспечить, чтобы пленница была в добром здравии и не создавала проблем, любыми способами, но без насилия. - Кажется, наши представления о насилии не совпадают, - Гин аккуратно намазывал теплый хлеб маслом. - Физического насилия. Арранкары – простые ребята: даже умнейшие склонны все понимать буквально, - Айзен задумался. - Или делать вид, если им это выгодно. Однако меня удивило милосердие Улькиорры. Именно поэтому я и решил, что ты все придумал. Гин поднял брови и потянулся к салату с сыром и мелкими помидорами. Камин не горел, рядом лежали огромные, покрытые корой и лишайниками поленья. Ветер из открытого окна шевелил бледный пепел, прилипший к решетке. - Все очень просто, полагаю, ты сам догадался. Улькиорра использовал страх – лучшее средство, чтобы добиться повиновения. Девчонки в таком возрасте при встрече с сексуальной агрессией впадают в ступор, и если грамотно культивировать этот ужас - можно добиться чего угодно, как наглядно продемонстрировал наш друг. Не думаю, что он изначально стремился довести дело до конца, видимо, тут сыграла роль смесь любопытства в отношении как самого акта, так и пределов власти, - не знаю, чего было больше, но, полагаю, второго. Он изучал ее. Хотя… может быть, ему просто понравилась девушка. Айзен усмехнулся и положил на тарелку куриную ножку: - Ее девственность, вероятно, его удивила, - отхлебнул вина и задумался, глядя на облака: ярко-белые кучевые перемежались сине-серыми слоистыми, темными, а сбоку, освещенные солнцем, проглядывали золотисто-оранжевые. - Будет гроза. - А если бы она отказалась? - Не стал бы мараться, и не посмел бы нарушить приказ. - А в чем тогда милосердие? - Гин резал ростбиф; из тонких кусочков сочилась кровь. - В таких случаях предпочитают закрепить успех и окончательно уничтожить жертву, утверждая, что она сама этого хотела, потому что не сопротивлялась. А что отказывалась на словах – так только дразнила и заманивала, и, соответственно, получила, что причиталось. Он этого не сделал. - Может, не догадался? - Вряд ли. Улькиорра - мастер манипуляции, внимание к деталям у него в крови. Кроме того, он всегда в точности выполняет приказы, и был обязан воспользоваться возможностью обеспечить покорность. Откуда взялось милосердие - весьма любопытный вопрос. Вот почему я заподозрил тебя в обмане. Он оставил ей самоуважение и оружие против себя - злость и обиду. Честь, если хочешь, - он усмехнулся. - Правда, забавное слово? Гин тщательно подбирал соус с тарелки корочкой хлеба, его полушепот сливался с шелестом занавески: ветер трепал ее за открытым окном. - Любопытство опасно, владыка, кому знать, как не мне. Оно может заманить в беду даже отважного рыцаря, завести в ловушку и сделать его уязвимым. Если бы вчерашняя сказка была про короля, а не про рыцаря, он, может, довел бы дело до конца. Потому что рыцарю нужны игрушки: оружие, куклы и головоломки, королю же - только рабы. Солнце село, в комнате стало прохладно. Айзен долго молчал, потом подошел к ковру с живописным плотницким арсеналом. - Поел? Позови патруль, пусть приведут Ямми. Думаю, он не откажется поработать пилой, - и искоса смерил его взглядом. Гин посерел, но нашел в себе силы ухмыльнуться и прогнусить: - Айзен-сама, а может, не надо? - Надо, - владыка с наслаждением потянулся. - Холодно тут. Кстати, тебе не кажется, что Орихиме-сан повезло? Дефлорация - всегда болезненный опыт, это не рекомендуется делать с «любовью всей жизни». В некотором роде ее опыт не отличался от большинства, - он щелкнул выключателем, под потолком вспыхнули желтые и синие шары, заливая комнату странным светом. - Даже элемент страха. Многие считают страх неизбежным, а некоторое принуждение - необходимым. Дверь скрипнула, проскребла по полу и распахнулась, грохнув о стену. - Вызывали? - Ямми протиснулся боком, расправил плечи и закатал рукава на огромных ручищах. - О, самое время, - прошелестел Айзен. - Сегодня будешь работать с Ичимару-саном. Ямми прищурился и ухмыльнулся зубастой пастью: - А он выдержит? - Разумеется. Повыносливее других. Пила упала ему в руки с протяжным звоном, Ямми рявкнул через плечо: - Бери топор и пошли, Ичимару-сан. Гин вздохнул, закатил глаза и пошел следом бесшумной кошачьей поступью. Было немного грустно, что владыка так примитивен. - Пила-то хоть острая? - Нам с тобой хватит, месяц назад точил. - А когда последний раз пользовался? - На той неделе, кажись. Так, Айзен-сама? Не дожидаясь ответа, Ямми протопал к камину, потыкал в золу кочергой и разложил непонятно откуда взявшиеся козлы: - Эй, Ичимару-сан, где ты там? - Гин подошел и уставился в холодный зев камина; улыбка стекала с лица, как оплывающий жир с окорока. - Ну че стоишь? Давай! - Ямми схватил дальний конец бревна, - берись! Они взвалили полено на козлы, а потом почти полчаса пилили и кололи дрова. Ямми ругался и подгонял, потом, вспомнив, с кем разговаривает, извинялся, с размаху бил топором по чурбакам, которые разлетались с риском переломать Гину кости и перебить на столе посуду. Владыка в кожаном кресле наслаждался зрелищем. Когда в камине запылал огонь, Гин отложил кочергу, вытер грязной рукой пот со лба и пробурчал что-то вроде «сам дурак» на очередную почти беззлобную шутку Ямми, который заканчивал складывать поленницу. - Слышь, мужик, ты покрепче других будешь. С тобой можно работать. Жаль, вы у владыки не держитесь. Уходя, он чуть не снес дверь плечом, а Гин так и остался сидеть на пятках, глядя в огонь, боясь обернуться, чтобы не наткнуться на изучающий взгляд Айзена. Он спиной почувствовал его приближение и попытался расслабить напряженные плечи под взмокшей одеждой. - Давай, помогу, - шеи коснулись прохладные пальцы, принося одновременно боль и облегчение. - А ты расскажешь мне сказку. Я как-то уже привык. - Давным-давно, - начал Гин, - впрочем, вру, совсем недавно - с тех пор птицы в изгородях из цветущих глициний успели вырастить птенцов, но не успели отложить яйца, а у обритых наголо гейш в семидесятом округе Руконгая высохли слезы и появились поклонники, но головы еще напоминали зимние хризантемы, в одном маленьком пыльном городе жил рыжий дурак по имени Ичиго. С детства ему мерещилась всякая нечисть, он скандалил с отцом, дрался с чудовищами и совершенно забросил школу. Однажды хитрые интриганы отправили его в царство мертвых - спасать принцессу, заточенную в башне, а там чудовищ было видимо-невидимо, и все на людей похожи. Дурак махал мечом, похожим на огромный тесак для разделки мяса, рубил их направо и налево, но с каждой победой чудовища становились сильнее и беспощаднее. Рыжий пару раз чуть не погиб, а потом узнал: чтобы в войти полную силу, надо договориться со своим мечом. Как - толком никто не знал, а если знали - молчали. Вот почему в том царстве жили почти одни слабаки. И отправился он за хвостом черной кошки в огромную пещеру, где было светло, как днем. Рррраз - и вместо меча перед ним - небритый мужик в потрепанном черном плаще, и говорит он ему человеческим голосом: - Ищи меня настоящего. Найдешь, победишь – будет тебе сила, - сказал и утыкал пещеру мечами да саблями всех форм и размеров, на любой вкус. Тут и кошка вмешалась, хвостом крутит: - А сроку тебе – три дня. Первый день бились они - все без толку. Второй - и того хуже, начал дурак сдавать. Как третий день занялся - кошка плюнула в желтую пыль пещеры, вильнула хвостом и ускакала вверх по тропе, а отчаявшийся дурак бросил обломки очередного меча, прыгнул в горячий источник, посидел под водой, сколько хватило духу, и вынырнул, не открывая глаз: - Зангецу, черт тебя побери. Зангецу, ты же знаешь, что это безнадежно. Как мне найти тебя за три дня в этом хламе? Вода всколыхнулась, часть выплеснулась в пыль. Ичиго открыл глаза – рядом, прямо в одежде, в потрепанном черном плаще, из-под которого выбивался белый воротник рубахи, и в темных очках сидел молчаливый небритый мужик - его меч. - Т… ты чего? - Моюсь. - В одежде? Ичиго инстинктивно прикрылся. - Проблемы? Могу раздеться. - Н-нет… лучше не надо, - Ичиго отвернулся и покраснел. - Так что делать будем? Где мне тебя искать и как побеждать? И чего искать, когда ты - вот он? - Ты должен найти мою сущность, - тихо ответил Зангецу, откинул назад голову, так что на шее вырисовался острый кадык, и закрыл глаза. - Среди этих ржавых железок? - Ичиго прищурился и вздохнул: - Издеваешься. - Да. Но задания это не отменяет. Ищи. - Что? - Сущность. - Где? - Где… думай, Ичиго. Каждый воин должен знать, что ум - оружие поважнее меча. Без надлежащей тактики и стратегии герой будет просто пушечным мясом, - Зангецу тоже вздохнул, видимо, не надеялся на внезапное озарение дурака, - приподнялся и огляделся. - Где мыло? - Что? - Мыло, - он со вздохом погрузился обратно в воду. - Чего ни хватишься – ничего нет. Ни помыться, ни поговорить с умным человеком. - Эй, - из-за утеса высунулась голова, похожая на вылинявший добела портрет Ичиго. - А я на что? - Ты? - Зангецу даже не обернулся. - Полы помыть сгодишься. - Не дождетесь. Пока герой корячится, пытаясь сообразить, что твои мечи – всего лишь тактика обманных маневров, призванная вымотать противника, то есть его, и заставить сделать то, что нужно тебе, я расскажу, что сейчас видел. Чуть не умер от смеха. Тут рядом город есть, белокаменный. Иду я там, никого не трогаю, в окошки заглядываю, и вижу – сидит туша размером с гору, ковыряет в носу и чипсы жует, пальцы жирные лижет, косодэ с хакама в пятнах и крошках, на роже - совершеннейшее блаженство. А рядом кошка сидит черная, головой крутит, оглядывается, хвостом себя по бокам лупит. Потом прыгнула жирному на брюхо - оно у него как купол, наверное, с детства видел собственный член не иначе как в зеркале, да и там еле-еле - потянулась, топорща когти, и пристроилась подбирать крошки. Он смотрит на нее, даже жрать перестал, рука на брюхе, а она постепенно подбирается к его пальцам, добралась и тоже вылизывать стала. У него аж глаза закатились, а она ластится, трется и лижет. Тут он ее гладить начал другой рукой, той, что в носу ковырял. Загривок почесывает, щеки, горлышко, потом опрокинул и начал щекотать брюхо. Кошка урчит, толстый забыл про чипсы, солнышко светит, ветер занавеску колышет, и все бы прекрасно. Но тут влетела мелкая пигалица с кольцами в длинных тощих косичках, да как разорется - краснеет, бледнеет, глазищи сверкают от ярости, так и хочется то ли схватить и поцеловать, то ли спрятаться под подоконник: за сердце хватается - смотреть жалко, а что, почему – фиг ее знает. Шмякнула толстого о стенку, а сама - к кошке, и тоже давай ее гладить и что-то нашептывать, - то злится, то улыбается, и гладит, и за уши треплет. Толстяк очухался, посмотрел на это, пальцем у виска покрутил, чипсы свои забрал и уполз от греха за ширму. А кошка сидела, смотрела, слушала, как девка ей, кажется, всю свою жизнь рассказывала, а потом потянулась, зевнула и завалилась спать. А эта безумная зарылась лицом ей в шерсть и лежит, не шевелится. Потом подняла голову, посмотрела в окно, будто меня почуяла – а слезы так и текут. Я еще постоял и пошел, а она, небось, до сих пор там сидит над ней, плачет. Вот смеху-то. - Ну и к чему ты это? Белесый вздохнул, отвернулся и тихо ответил дальним отвесным скалам: - У девки в глазах такая же одержимость была, как у тебя, Зангецу-сан, когда ты на этого дурака смотришь. Особенно, если он не видит. Что тебе в нем? Ичиго дернулся и снова пропал под водой, вынырнул, отплевываясь, в ужасе переводя взгляд с одного на другого. - Ч-что? - Ничего. Что слышал. Хочет он тебя, только сказать боится. До ломоты в зубах, до закушенных пальцев. Ходит в темных очках, чтобы ты не заметил и не сбежал, но я-то вижу. - К-как? - Ичиго потер ладонями лицо. - Почему? - А черт его знает. У мечей вообще фиксация на хозяевах, а этот… может, доблесть твоя дурацкая поразила суровое сердце воина, или волосы рыжие приглянулись. Зангецу сидел, крепко зажмурив глаза. - И кошка это заметила, потому и слиняла. Думает, может, случится чудо, и ты как-нибудь сам додумаешься. - Да что ты несешь, урод! - А что? Он так и будет молчать, посмотри на него! Ты бы не догадался, даже если бы от этого зависела жизнь… Впрочем, она и зависит, казнь-то сегодня, а у вас еще конь не валялся, - он нехорошо ухмыльнулся. - И что ты теперь будешь делать? - А черт его знает, - Ичиго с тоской посмотрел на высокий сводчатый потолок пещеры. - Слушай, ты тут много наговорил, но правда - что делать-то? Белесый молчал, свесив руки между колен, только улыбался гаденько и немного грустно. Ичиго выскочил из воды, прыгнул на него, опрокинул, уселся сверху и начал трясти за плечи: - Говори! Тот только хмыкнул и ткнул пальцем в Зангецу: - Ты посмотри на него. Как он смотрит на твою задницу, а меня сейчас просто прирежет от зависти. Ичиго вдруг осознал, что подпрыгивает на нем абсолютно голый, выпустил и, прикрываясь руками, метнулся обратно в воду. Зангецу так и сидел, откинув голову на бортик, закрыв глаза, мокрые концы волос змеились по желтому камню, на лице застыло выражение плохо скрываемой боли. - Чего стесняешься? Он же мужик. Трахни его, Ичиго, - белесый состроил зверскую рожу. - И не смотри на меня так, я знаю, что ты понятия не имеешь, как это делается, и сейчас упадешь в обморок и утонешь от страха. Тогда пусть он тебя трахнет, не развалишься. А что, обычное дело, когда мастер спит с мальчишкой-учеником. Единение, боль, эмоциональная связь, услуга за услугу, все такое. - Сам мальчишка, такой же, как я, только гаже. - Не хами. Думаешь, почему он молчит- Надеется, что я тебя уболтаю. Смотри, как дышит - ладони не потеют только потому, что в воде, - а чего ты хочешь? Два дня перед ним прыгал, красавчик. Странно, что он себя еще контролирует. Кремень, а не человек. - Меч. - Ага, - он сел, отряхнул пыль с белого косодэ и обворожительно улыбнулся. - Ну что, великий герой? Решишься? - Как будто это поможет. Даже если я поверю в этот бред, - какая это будет победа, если он меня трахнет? - Ичиго покраснел, как рак, и погрузился в воду по самые уши. - Ну… - белесый начал загибать пальцы. - Во-первых, это будет полное единение тебя с мечом, что нам сегодня и требуется. Во-вторых, ты еще молодой, не знаешь, что неважно, кто кого и куда, главное - кто попадет в зависимость. Видя его одержимость, позволю себе усомниться, что это будешь ты. Ну, может и ты тоже, но это уже несущественно, - он ухмыльнулся. - И в результате ты будешь владеть своим мечом. Сердцем меча. Сущностью, как он выразился. - То есть, - Ичиго наморщил лоб, пытаясь на время забыть о пугающей перспективе. - Все, у кого есть бан-кай, со своими мечами спали- - перед внутренним взором мелькнуло каменное лицо Кучики Бьякуи. - Не-а. Они десятками лет шли к слиянию и гармонии. Другим путем. А вот тот, кому это удалось за три дня… - Но у него меч, вроде как, женщина, - промямлил Ичиго. - А он и не был героем, он был сибаритом. И с чего ты взял, что пути героев устланы розами? А если даже и устланы, шипов у тех роз – ого-го. Ичиго вспыхнул и отвернулся, вдруг оказавшись лицом к лицу с Зангецу. Его темный взгляд обжигал, а низкий хриплый голос вызывал странную дрожь вдоль позвоночника и холодок в животе. - Ичиго. Любая победа связана с жертвами, только умные предпочитают о них молчать. - Что, и с такими? - он фыркнул, осторожно отодвигаясь, пытаясь скрыть оторопь, но тяжелые руки Зангецу легли ему на плечи. - Чаще всего - с худшими. Герои не в счет, их жизнь эффектна и мимолетна, как танец бабочек у огня, но даже они платят, и задница иногда предпочтительнее, чем... - он помолчал, - чужие жизни или собственная душа. У тебя непростой выбор. Ты можешь уйти отсюда, попытаться спасти ее и умереть. Или остаться и разделить со мной новый опыт. Или просто уйти, вернуться домой, но будешь ли это все еще ты? - Вот это правильно, - ввернул белесый. - Тебе мама в детстве не говорила, что за любую победу надо платить? - Говорила, - буркнул Ичиго, завороженно глядя, как Зангецу снимает обувь, не обращая внимания на потоки текущей с него воды, и подходит совсем близко, встав у него между ног. Ощутил бедрами босые ступни, вскочил, отшатнулся и сел на бортик, не сводя с него злых и растерянных глаз. - Не бойся, - Зангецу провел руками по его голым плечам, встал на колени, погладил и осторожно раздвинул ноги в капельках воды. Опустил голову, провел языком по бедру и обнял губами мягкий член. Ичиго резко выдохнул и машинально сильнее раздвинул колени. - Не бойся, тебе понравится, - раздался над ухом язвительный голос. - Сгинь. Уничтожу, - Зангецу даже не обернулся, только чуть приподнял голову, все еще касаясь губами члена. Белесый будто растаял в воздухе. Ичиго зажмурился, чтобы не видеть согнутых плеч, облепленных мокрой тканью, шеи в распахнутом белом вороте у себя между ног; не смотреть, как поднимается и опускается голова, змеи намокших волос липнут к бедрам, - но картинка была будто выжжена на сомкнутых веках, пальцы ног поджимались от острого наслаждения. Он цеплялся за шершавый камень бортика и старался не думать, - впрочем, скоро это стало несложно. С мужиком было не так стыдно, в этом было что-то товарищеское, что позволяло расслабиться. «Зангецу – не человек. Он – его… меч. Он сам этого хотел и не будет смеяться. Потому что он никогда не смеется». Откинуть голову, шире раздвинуть бедра и закусить губу, чтобы не застонать. Теплый рот - не собственная рука, а дикость ситуации возбудила его так, что Ичиго кончил за пару минут. Приоткрыл один глаз, наблюдая, как Зангецу с блеском в глазах и еле заметной улыбкой утирает рот; встает, аккуратно снимает черный плащ, сдирает с себя мокрую белую рубаху, расстегивает пояс. Узкие штаны липнут к ногам. Поворачивается спиной: - Помоги. - Ичиго попробовал встать, но ноги будто приросли ко дну. - Ладно, неважно, - Зангецу обернулся, не стесняясь штанов, застрявших на середине бедер, над которыми поднимался толстый чуть изогнутый кверху член, а выше блестели кубики мышц живота и волосатая грудь с темными кругами сосков. - Иди сюда. Ичиго понял, что не может пошевелиться. - Не бойся, он тебя не больно трахнет. Не больнее, чем драл эти три дня, - бледное альтер-эго на секунду высунулось из-за камня и тут же исчезло под бешеным взглядом Зангецу, но этого хватило, чтобы Ичиго, закусив губу, сделал шаг вперед. Сильные руки обняли его, притянули к груди, ярость в глазах опаляла горячим ветром, по животу разлилось тепло, он задрожал и уткнулся лицом ему в шею, продолжая повторять про себя: «Какая разница, что происходит с телом- В драке нельзя бояться боли». Любопытство и какая-то странная то ли деликатность, то ли потребность довериться своему мечу, а может, изнеможение после дней непрерывных боев отбили охоту уточнять, уверен ли он, что это поможет. Чуть подрагивающие руки шарили по спине, трогали ягодицы. От меча пахло железом и горячим маслом. Пальцы скользнули в ложбинку, незаметно, неотвратимо, гладя, разминая крошечное отверстие. У Ичиго задрожали колени, перед глазами мелькали красные и черные пятна, от порочной притягательности происходящего кружилась голова. Он ухватился за плечи Зангецу, чтобы не упасть: - Я не знаю, что делать. - Тебе – ничего. Даже думать не надо, - прошелестело над ухом. Чуть слышный смешок, и скользкий палец двинулся внутрь. Ичиго на секунду застыл, приноравливаясь к неприятному ощущению, потом томительное тянущее чувство заставило расставить и чуть согнуть ноги, насаживаясь. В живот упирался член Зангецу, Ичиго пытался дышать, как учили на тренировках, отвлечься на желтый мертвый пейзаж, изломанные скалы, камни размером с дом, лестницу в небо, а внутри уже были два жестких пальца. - Ичиго… - глубокое дыхание стало прерывистым. - Все будет хорошо. Он почувствовал, как Зангецу опускается, садится на дно источника, и его тянут вниз. Под коленями – гладкий камень, между ног – бедра Зангецу, член трется о грудь, внутри скользят и сгибаются пальцы. Перед глазами – мокрая темноволосая голова, ухо с изящной мочкой, жилистая шея с кадыком… интересно, каков он на вкус? И к черту все, это действительно возбуждает. Почувствовать его в себе. А потом… Мысль о возможности трахнуть Зангецу заставила его собственный член шевельнуться. - Старик, давай. Не тяни. Он застыл. Ичиго не был уверен, что он услышал, и открыл рот, чтобы повторить, но спустя несколько тяжелых, как капли масла, мгновений Зангецу поднял голову, веки вздрогнули и поднялись, от обнаженного, ищущего взгляда стало не по себе. Кадык беспомощно дернулся, пальцы выскользнули, стиснули бедра, приподнимая, толкая вперед так, что он почувствовал задницей гладкую, толстую, теплую… скользкую головку члена. - Ичиго. Сам. Когда будешь готов. В воде тяжесть тела почти не ощущалась, было легко, и томительно страшно знать, что все зависит только от тебя. Как всегда. В этом не было ничего нового, он привык. Член Зангецу подрагивал, Ичиго видел, как тот закусил губу в попытке сдержаться. И чуть присел, почувствовав давление и завораживающее обещание боли. - А если я не хочу - сам? - Зангецу молчал. Ноги дрожали от напряжения, искусанная губа припухла. - Давай, старик. Ну! Руки Зангецу разжались, пришлось вцепиться в него, чтобы не всплыть. - Ты всегда можешь встать и одеться. И мы продолжим схватку. - Ну уж нет, - Ичиго чуть надавил вниз - еще немного, и головка пройдет через плохо растянутое кольцо. И ему почти больше всего на свете хотелось согнуть колени и опуститься. - Зангецу, давай. Сам. Если хочешь. - Бедра под ним дернулись вверх. - Ну- Решайся. Старик, это просто, теперь даже я знаю, как! Не трусь, ты же меч, а не железка с помойки. Кстати, ты тут не заржавеешь? Зангецу подавил рычание, сжал его бедра и подался вверх, одним движением - до конца. Ичиго зашипел от боли: - Меч, блин, - и до синяков вцепился ему в плечи. Зангецу, будто извиняясь, неловко поцеловал его в уголок рта, притянул к себе, не двигаясь, будто окаменев. Жили только шальные блестящие глаза и губы, которые что-то беззвучно шептали, втягивали в поцелуй, и боль казалась совсем неважной. - Давай. Делай, что начал. Ощущение власти сводило с ума. Член плавно скользил, тело таяло, пело от радости, переполнялось отчаянной силой, как пузырьками шампанского; казалось, теперь можно все, даже снять смешные оранжевые очки и посмотреть в глаза собственному мечу. Ичиго начал двигаться сам, насаживаясь, меняя угол и ритм, растворяясь в ощущениях, наблюдая, как эти глаза постепенно теряют фокус. - Смотри на меня. Зангецу. Я хочу знать, что ты на самом деле. Я хочу, - он судорожно выдохнул. - Чтобы ты кончил. Сейчас. Вместе. Давай. - Железные пальцы на члене кажутся скользкими и такими родными, и уже сил нет дышать, но надо еще сказать… - Сегодня твой день. А потом, когда все закончится, я сделаю это с тобой. Это стало последней каплей. Зангецу сжал зубы, не сумел сдержать крик, еще раз, почти до боли сжал его член, запрокинул голову и кончил, затопив его изнутри теплом. Ичиго оттолкнул его руку и в несколько движений довел себя до конца, сквозь полуприкрытые веки глядя на худую шею и грудь, струйки и мутные капли спермы в воде. Теперь – уронить голову ему на плечо и забыть обо всем. Источник журчит. Сухой воздух пещеры. Теплая грудь под щекой. - Ичиго! Эй, ты! Не спи! - белесое недоразумение вынырнуло из-за ближайшего камня. - Кончил? Все? Молодец, герой! Потому что казнь уже началась. Тебе бы поторопиться… *** «И мне не мешает», - сонно пробормотал Гин, поднимаясь с растрепанной белой шкуры у камина. Рядом с блаженной улыбкой тихо сопел Айзен, которого не хотелось тащить в постель. Может, он тут поспит- Гин принес из спальни подушку и одеяло и как мог удобно устроил владыку. Авось не убьет за такое пренебрежение, а если что, всегда можно будет сказать, что Ямми не доглядел.
Sexta noche Сегодня Лас Ночес гудел, как растревоженный улей, но стоило появиться Гину - шепотки разбегались по коридорам, углам и кладовкам, как крысы от запаха дыма. Он бродил в странной живой тишине, которая бывает не от пустоты, а от старательного молчания, и кожей чувствовал взгляды из-за неплотно прикрытых дверей. От них по телу ползли мурашки. Ни слухов сегодня, ни новых немыслимых предположений, только непривычная жалость в глазах, мгновенно сменяемая равнодушием. В его присутствии на арранкаров нападала жажда деятельности, у всех находились дела в другой части замка, а пол и выбеленные стены начинали вызывать пристальный интерес. Гин попытался представить, что мог наговорить Ямми, если даже похмельный Нойторра шарахнулся от него, вжался в стену, а потом, на секунду подняв шальные глаза, избегая встречаться с ним взглядом, небрежно отдал честь. Ничего Ямми не мог сказать, сам ничего не знал, кроме того, что именно Гин теперь по ночам развлекает владыку. Кажется, они неплохо к нему относились. Кажется, они чувствовали облегчение. Возможно, делали ставки, сколько еще он продержится. Гин подумал, что надо бы тоже поставить, против себя, чтобы в любом случае не проиграть. *** - Эта бледная тень Куросаки достойна занять место в Эспаде, ты не находишь, Гин? - Мудрость владыки не уступает силе владыки. Вот только… вы не находите, что мы с ним чем-то похожи? Айзен очистил половинку лимона, полюбовался спиральной шкуркой и отрезал полупрозрачный ломтик, взглянул сквозь него на оранжевый шар лампы, потом лизнул. Рот Гина наполнился слюной, а владыка уже вычерчивал ножом на столе угловатые линии, выкладывал их кубиками льда и лимонными полукольцами. Сталь скрипела по камню, от звука по телу бежали мурашки, Гин будто спиной чувствовал лезвие, обжигающий холод льда и кислоту лимонного сока. - И это одна из причин моего интереса. Если ты нас покинешь, он скрасит мое одиночество. В ковш на жаровне упала лимонная цедра, в запах глинтвейна, от которого хотелось чихнуть - нагретое вино, корица, гвоздика - вплелась пряная горечь. У Гина защипало глаза. - Куда я денусь, владыка? Разве что вам будет угодно послать меня в бой, - он картинно вздохнул и почесал в затылке. - Или в разведку. - Там будет видно, Гин. Все может случиться, стратегической необходимости никто не отменял, завтрашний день полон неожиданностей, загадывать глупо, - Айзен откинулся в кресле, полуприкрыв глаза, медленно поворачивая в пальцах бокал. Ноздри трепетали от горячего пара. - Не торопись, ты всегда успеешь уйти. Только дурак дразнит судьбу и бездумно кидается в бой, потому что если не он, то кто же? Твоя вчерашняя сказка была ведь об этом- - он поставил глинтвейн, рассеянно поднял солонку и присыпал тающий лед и лимон на столе, ухмыльнулся, провел по нему пальцем и облизал. - Мудрость владыки не знает границ. - Гин наклонился над темной глиняной кружкой, почти касаясь поверхности челкой. Обжигающий пар оседал на щеках и ресницах. - Я думал об одержимости, - от пряного запаха вдруг запершило в горле. - О том, что она может быть одновременно и силой, и слабостью. Айзен потер подбородок: - И единственным способом пройти сквозь весь Сейрейтей, как катана сквозь масло, и оставить всех капитанов с носом. - Кроме вас, владыка. - Кроме нас, Гин. Надеюсь, ты не забыл, что мы вместе. Гин сделал глоток, утер рот ладонью: - Я помню, - и попытался поймать ускользающий взгляд, - пока помните вы. Одержимость - непременное свойство героев... и карьеристов, поэтому с ними всегда легко иметь дело. - Разумеется. Узколобость, однозадачность, неспособность оценивать ситуацию вне рамок поставленной цели, склонность к самопожертвованию, - загибал пальцы владыка. - Вы забыли про уязвимость. Грустно смотреть, как глупенький мальчик вьет веревки из своего меча, - он поперхнулся, - а валькирия плачет над кошкой. Свеча на столе затрещала, огонь взметнулся и заплясал, бледные тени на стенах в испуге шарахнулись. По лицу Айзена скользнула улыбка. - Мудрые знают, что слабости надо скрывать. А правители видят особую прелесть в знании тайных страстей и коллекционируют их, как оружие. Гин дернул плечом, взялся за кружку, чтобы скрыть внезапную дрожь в пальцах, бросил на Айзена почти незаметный взгляд из-под отросших волос и вкрадчиво начал: - Рассказать вам сказку, владыка? О мудрости и оптимизме, силе и красоте, любопытстве и безмятежности, о том, что мудрец не боится вести себя, как ребенок? Айзен поставил бокал. В полутьме было не рассмотреть выражения его глаз. - Давным-давно на дальней окраине города, откуда не видно его белокаменных стен и стражей со сверкающими мечами, где нет мирных жителей, а шайки бандитов со скуки грабят притоны и насилуют проституток, жил разбойник, которого звали Кенпачи, великий воин. Он шел по жизни, не замечая льющейся крови, потому что для него она была как вода, ни к чему не стремился, кроме хорошей драки, был жилист, космат и ужасен ликом. Умные бандиты разбегались при виде его зазубренного меча, глупые быстро перевелись, а он ухмылялся и брел по разоренным пригородам, пока не прошел сквозь белые стены, чтобы командовать отрядом городской стражи. Солдаты им восхищались, офицеры хвастались друг перед другом шрамами, полученными в боях, а двое старших были готовы на все, лишь бы быть к нему ближе. Знаете, владыка, как далеко может завести восхищение силой? - Гин задумчиво хмыкнул. - Сильнейший афродизиак, перед которым пасуют все. - И ты? - И я, вам это прекрасно известно, - он закинул руки за голову, уставился в потолок и продолжил: - Солнце было почти в зените, куцые тени жались у крыш и кустов, воздух, вязкий, как жидкий хрусталь, звенел от команд с плаца. В окно кабинета лезли ветки жасмина с орущими воробьями. Кенпачи сидел в плохо запахнутом кимоно, упершись подбородком в кулак, и мрачно кривил губы. От волн реяцу у меня все сильнее трещали волосы, черепица на крыше начинала шуршать и постукивать. Я прятался под кустом, - конечно, без задней мысли, наслаждаясь ароматом цветов, - когда лейтенант Кусаджиши пронеслась, точно мяч, над моей головой, и встала на подоконник: - Кен-чан, ты чего такой грустный? Тебя связал серебристый лис? Кенпачи дернул плечом. Бубенчики на полуобвисших концах обычно торчащих волос безжизненно звякнули. - Он не стал со мной драться. И Кучики не дал. Это был такой шанс! От вспышки рейяцу что-то треснуло, на столе взорвалась чернильница, заливая исчерканные свитки. - Кен-чан, не грусти, у тебя еще будет хороший противник! - Сволочь, Гин. Пойдем, набьем ему морду? - Кенпачи привстал, опрокинув стол. - Не-а, - Ячиру вспрыгнула на ножку перевернутого стола, не обращая внимания на разлетевшиеся по углам кисти и свитки. - Он спрятался, и ты его не найдешь, только мебель попортишь, соотайчо будет ругаться и урежет бюджет отряда. Сядь пока, ладно? Кенпачи зарычал и уселся на пол, Ячиру встала рядом, держась за свисающую с колена руку: - Тебе грустно, да? Хочешь, пришлю Красавчика? Он поможет, он знаешь, сколько умеет! На последнем заседании Женской Ассоциации Нанао-чан рассказывала о реверсивной сублимации, Кучики-сан показывала картинки, мне очень понравилось. Давай, Кен-чан, а- Погоди, как там было- - она задумчиво потерла кулачком лоб, - О, - «Не держите в себе обиды - расслабьтесь с хорошим другом», - и подскочила к окну: - Красавчик! Иди сюда! Ты нужен Кенпачику! Юмичика подошел, раздвигая ветки, и она зашептала ему в ухо: - Помнишь, о чем мы с тобой говорили? Ему надо помочь, прямо сейчас. Отсосать, говорю, надо, и не делай вид, что не понял. А то он тут все переломает. Ичимару его связал, сам драться не стал, Кучики не дал, притащил сюда и бросил в дверях казармы. Ребята, которые развязывали, еле доползли до четвертого. - Нет. Не могу. Не хочу. И почему всегда я? - Юмичика сжал губы и помотал головой. - Мы это уже обсуждали, Кусаджиши-фукутайчо, вы меня не заставите. - Красавчик… - глаза из-под розовой челки сверкнули янтарем, и он отшатнулся. - Сейчас не время для твоих глупых игр. Ты это сделаешь, потому что так надо, - она уже не улыбалась, говорила тихо и четко: - А если боишься, что все узнают твой маленький глупый секрет, - придумай что-нибудь. Ты умный, как-нибудь вывернешься. А не поможешь ему – я всем про тебя расскажу, и Кенпачик с Лысиком будут ругаться. Юмичика вздрогнул и опустил глаза, тонкие плечи поникли. - Хорошо. А если он потом спросит? - Соврешь что-нибудь. - Это вам легко… вам сойдет с рук вообще что угодно. А если потом меня засмеют и выгонят из отряда?.. - Все равно будет лучше, потому что тогда у нас хотя бы будет отряд, Сейрейтей и Общество душ. А если ему не отсосать... - она обняла его за шею и притянула к себе: - Иногда мне кажется, что Лис сделал это нарочно, хотел посмотреть, кто сильнее, Кенпачик или все-все-все. И потом, неужели тебе его совсем не жалко? - Кого, капитана? - Юмичика изо всех сил пытался понять, как можно жалеть того, кто сильнее всех. - А вам? - Мне всех жалко, а еще через десять минут у нас заседание Женской Ассоциации в джакузи восьмого отряда, нельзя опаздывать. Не скучай, Красавчик, ты сильный, справишься. А еще я знаю, что тебе понравится. Ты у нас хитрый, ловкий и всех обманул, - она вскочила с подоконника ему на голову, на ветки жасмина и унеслась к воротам. - Только не вас, Кусаджиши-фукутайчо, - с грустной полуулыбкой, сдаваясь, тихо вздохнул Юмичика и легко перепрыгнул через подоконник. - Зараки-тайчо… Над капитаном потрескивал потолок, пальцы сжимались и разжимались на рукояти меча, мебель и свитки в углах светились зеленоватым светом. - Он не стал со мной драться. Я его… - Не надо, Зараки-тайчо. Давайте отложим на завтра, - под разъяренным взглядом хотелось съежиться и заползти в щель под дверью, но Юмичика стоял твердо. - Он никуда не денется… если вы не поможете. - Капитан ухмыльнулся, обнажая острые зубы. - К тому же, если это случится прямо сейчас, вам не удастся повеселиться: боя не будет. Ваша рейяцу снесет полгорода, от Ичимару останутся только обломки Шинсо, в зубах ковырять. Кенпачи заржал, напор рейяцу ослаб, и Юмичика смог сделать шаг вперед. - Будь другом, сгоняй в четвертый за спиртом, а? Он представил, как будет объясняться с Ячиру по поводу злого пьяного капитана, и скривился, как от зубной боли. Если не будет жертв, может, его даже оставят в живых, переименуют в Павлинчика… как бы не в Петушка… и отправят в бессрочный наряд на кухню. - Тайчо, может, не надо? Пьяный, вы походя отправите на перерождение не только Ичимару, но и Кучики-тайчо, а драки с соотайчо с похмелья не вспомните, будет обидно. И кто тогда будет вас развлекать- Я? Меня порвет в клочья лейтенант Кусаджиши, и даже Иккаку не соберет их потом по всему Руконгаю. Хотя, - он демонстративно пожевал губу, - я в этом плане вас никогда не интересовал. - Заткнись, без тебя тошно. Спирт принеси. Потолок затрещал сильнее, оттуда посыпалась труха, Юмичику швырнуло к дальней стене. Он вздохнул, вытянул из рукава флакончик одеколона и бросил через всю комнату капитану. Зараки понюхал, скривился, запрокинул голову и выхлебал в один глоток: - Гадость. Как ты это пьешь? - встряхнулся, как пес после купания. Бубенчики звякнули веселее. - Никак. Для вас берегу, - Юмичика начинал злиться. - А воняет гадостно, чтобы самому не хотелось? Или чтоб другие не лезли? - Вроде того, тайчо. Вам уже лучше? - Мне просто прекрасно. - От его оскала Юмичика отступил на шаг и упрямо сжал губы. - Для полного счастья еще бы бассейн с уточками. Или бордель со шлюхами. - Это можно устроить. - Юмичика тихо прошел ему за спину. - У вас волосы растрепались, - перекинул вперед пару обвисших прядей и коснулся шеи, тихонько провел подушечками больших пальцев, нащупывая, будто лаская каждый позвонок. Кенпачи довольно вздохнул и рыгнул. Голова упала на грудь; руки на рукояти меча и согнутые в коленях ноги расслабились. Воздух наполнился запахом глициний и мелодичным звоном. Пальцы Юмичики гладили шею, забирались под волосы, долго, тщательно разминали окаменевшие мышцы. Когда это не помогало, он растирал их ладонями и согревал дыханием. Кенпачи закрыл глаза, почувствовав прикосновение за ушами, и не расслышал тихого: - Рви его в клочья, Лазурный Павлин. Вокруг Юмичики заплясали голубоватые то ли щупальца, то ли лианы, метнулись к Кенпачи, ласкаясь, поглаживая, оплетая руки и ноги, наливаясь светом. Он запоздало дернулся, но не смог шевельнуться. Ладони нежно касались век, не позволяя открыть глаза, шепот обжигал ухо: - Капитан, вы хотели хорошую драку или бассейн со шлюхами. Давайте сыграем: вы пытаетесь вырваться, мы - доставить вам удовольствие. Проиграете – это сойдет за хорошую драку. А удовольствие – вроде платы за неудобство. - За трусливое нападение со спины, за завязанные глаза, - Кенпачи смеялся, его даже не слишком интересовало, что происходит. Он еще раз рванулся всем телом, напрягая колени, упираясь пятками в татами. Мускулы вздыбились, кимоно распахнулось, открывая коричневые соски, мускулистый живот, редкие волоски на внутренней стороне бедер и длинный и узкий, темный, увитый венами член. - Напора красоты не может сдержать ничто, - прошептал Юмичика. Его волосы упали на лицо, губы приоткрылись. Щупальца сияли и пульсировали, проникая между пальцами ног Кенпачи, поглаживая щиколотки и свод стопы. Странная понимающая ухмылка капитана нервировала, почти пугала. Черепица на крыше дребезжала все слабее, пока не затихла. Но этого никто не заметил. - Мой отряд полон сюрпризов. - Запах глициний усилился, на щупальцах появились бутоны. - Кажется, эта драка проиграна за недостатком возможностей для маневра, а силой мысли дерутся одни слабаки, - Кенпачи дернулся, когда цветущие плети нежно скользнули по коже раскинутых бедер, двигаясь вверх, щекоча мошонку. Бутоны начали раскрываться, присасываясь к пальцам рук и ног, мочкам ушей и соскам, водя лепестками по члену, - сначала вызвав поток непристойной брани, невнятно, сквозь зубы, а потом удивленное: - Это лучше, чем шлюхи. Это почти лучше драки. Если они остановятся - огребешь двадцать нарядов на уборку двора и Маки-Маки в напарники. Юмичика закатил глаза, вздохнул и позволил себе улыбнуться, сел на пятки за спиной Кенпачи, уткнувшись лицом в шею, все еще прикрывая ладонью глаза, но второй рукой можно было позаботиться о собственном члене, неожиданно заинтересованным происходящим. Он едва сдерживался, чтобы не потереться о капитана. Или, все-таки? Вдруг не заметит? Кенпачи уловил звук участившегося дыхания и хмыкнул: - Похоже, ты там не скучаешь. - С вами соскучишься, капитан, - Юмичика отодвинулся и повернулся, укладывая его голову себе не колени так, чтобы не потерять доступ к члену, и улыбнулся, услышав новый поток ругательств, когда тонкое щупальце прошлось между ягодиц, лаская и раздвигая, стыдливо дотронулось до отверстия; одновременно особенно крупный цветок сомкнулся на члене. Кенпачи опять рванулся изо всех сил, цветы заискрились, лианы запульсировали сильнее. - Юмичика, прекрати это. - Не могу, капитан. Не хочу убирать двор. - Скотина. - Не знаю, что вам не нравится, капитан. Я тут просто сижу… - он попытался и не смог отвести взгляда от приоткрытых губ, от тела, поблескивающего от пота и извивающегося в наслаждении, - Никого не трогаю. - От одной мысли, что сейчас происходит, бедра начинали дрожать, яйца поджимались, он был на самом краю. Капитан застонал сквозь зубы, когда осмелевшее щупальце скользнуло внутрь, а цветок поглотил весь член, по нему побежали волны сосущих движений. Глаза Юмичики засияли, голова мотнулась назад, лицо раскраснелось, он облизал ладонь и быстрее задвигал рукой. Щупальце медленно налилось, стало толстым, бугристым, заскользило туда и обратно, потом по ложбинке между ягодиц и снова внутрь, извиваясь, дразня. - Гад, - задыхаясь, почти простонал Кенпачи, несколько раз вскинул бедра, стараясь пошире раздвинуть ноги, выгнулся, зарычал и излился в сердцевину цветка. Юмичика чуть слышно охнул, ловя в кулак капли собственной спермы, похожие на блики лунного света. Он не видел, как тело капитана обмякло и он провалился в сон, не видел, как полураскрывшиеся цветы льнут к загорелой блестящей коже, как он лежит, словно покачиваясь в гамаке из переплетенных лиан, в облаке аромата глициний и пота, с хищной улыбкой на побледневших губах. Зажмурившись, Юмичика раскачивался из стороны в сторону, кусая губы, чтобы не закричать, а волны оргазма прокатывались через него одна за другой. Когда они начали ослабевать, стало слышно, как он шепчет, скосив глаза на собственный меч: - Чтобы я еще раз… когда-нибудь… начал дрочить в то время как ты… и не вздумай смеяться, - открыл, наконец, глаза, в изумлении вскинул брови, разглядывая спящего капитана, как редкий рисунок, и медленно опустил его на татами. Щупальца то ли втянулись, то ли растаяли в воздухе. На грудь Кенпачи упал единственный белый лепесток. Юмичика вытащил из хакама руку, предварительно обтерев о нижнее кимоно, и взялся за меч: - Я же мог умереть от оргазма, птица ты глупая с синими перьями. - Меч самодовольно поблескивал в лучах низкого красного солнца. - А с другой стороны, может, ты прав. Если перебрать силы - уж лучше оргазмы, чем судороги и смерть. Бросил последний взгляд на Кенпачи, не зная, что с ним теперь делать, в ужасе, что он проснется, если к нему прикоснуться, пятясь, дошел до окна, неловко перевалился через подоконник и исчез в жасминовой заросли. Хорошо, что меня не заметил. *** Гин замолчал и скосил глаза на кресло напротив. Айзен предсказуемо спал, неловко пристроив голову между плечом и спинкой, чуть слышно похрапывая. Из угла рта тянулась нитка слюны. «Не буди лихо, пока оно тихо… а что, если завтра проснется с затекшей шеей- Так то будет завтра…» - пронеслось в голове. Он встал, стараясь двигаться как можно тише, и, пятясь, выскользнул в коридор.
Septima Noche Гин проспал завтрак, не пошел играть в шашки со Старрком, гонять новобранцев с Гриммджо, до обеда валялся голым на скомканных простынях, ноги на подушку, и глядя в окно. Солнца не было видно, занавески трепал ветер, пахло шалфеем и горячей пылью. Расчетливый страх перед Айзеном сменился расчетливым же безразличием. Гин никогда не думал, что устанет от игр. Интересно, чего добивался владыка? Все эти ночи, казалось, он изучал его, будто оттачивал новую технику, и чем быстрее Гин позволит ему победить, тем раньше сможет расслабиться и сочинить пару новых глав к собственной сказке. Он почесал в затылке. Очень странная техника. Айзен за все эти ночи ни разу не вытащил меч. Ужин начался в молчании. Халибел сверлила взглядом тарелку, Барраган поглядывал из-под нависших бровей и кривил губы, даже вылеченный и обнаглевший Гриммджо перестал хамить и старался лишний раз не звенеть стаканом. Гин хмыкнул и заговорил о графике патрулей, новой системе видеонаблюдения и обмундировании новобранцев, пересыпая официальные сводки сомнительными анекдотами. Эспада забывали жевать и натянуто улыбались, а Гина несло. К десерту анекдоты сменились леденящими кровь историями о белом шинигами, убивающем взглядом, о холлоу в черной маске, который высасывает души сквозь стены, и о Куросаки Ичиго, самые сокрушительные победы которого произошли по случайности или ошибке. Видавшие виды бойцы зеленели от ужаса, а Гин под конец уже хохотал, подвизгивая, жмурясь, откинув назад голову. А когда приоткрыл глаза, наткнулся на изучающий взгляд Айзена. Звук упавшей вилки Нойторры отдался в ушах погребальным звоном. После ужина дворец будто вымер, из-за дверей - ни света, ни шороха, только эхо резвилось, гоняя по коридорам звуки шагов. Гин два раза стукнул в плохо прикрытую дверь, не услышав ответа, постучал еще раз, подождал, повернулся и тихо пошел прочь. У поворота его догнал ласковый голос, отражаясь от стен, рассыпаясь на тысячи шепотков: - Гин, тебе здесь всегда рады. Даже стучать не надо. Иди сюда. Комната освещалась парой десятков свечей, ветер играл с огнем, заставляя дрожать и корчиться тени на стенах. Гин решил, что в такой компании им тут вряд ли будет скучно, и подошел к окну. С вечера собиралась гроза, но сейчас небо щетинилось иглами звезд, было ясно и зябко. - Закрой окно, а то свечи сгорят слишком быстро, будет темно. Гин не пошевелился. - Ты решил снизойти до Эспады со своими рассказами? - Айзен уселся в кресло, положив ногу на ногу, чуть наклонил голову на бок и сморщился, будто холодный ветер бросил в лицо песок. - Мне было приятно считать, что это только мое удовольствие. Хотя… вчера ты оставил меня спать в кресле, и у меня затекла шея. Думаешь, это можно рассматривать как покушение? - его глаза опасно блеснули. - Умные арранкары сегодня старались не попадаться мне на глаза. Гин бесшумно шагнул ему за спину, положил руки на плечи, погладил кончиками пальцев ключицы: - Mea culpa, владыка. Позволите искупить? Беспечность смертельно опасна с теми, кто страшен в гневе. Айзен поднялся, обошел кресло и встал почти вплотную. - Как мало, оказывается, надо, чтобы ты прикоснулся ко мне. - Это все, чего вам хотелось, владыка? - прищурился Гин. Он стоял неподвижно, пока у Айзена не дернулся уголок рта, и только тогда кивнул в сторону камина: - раздевайтесь, ложитесь. Кстати, где у вас масло для таких случаев? - В тумбочке в спальне, - Айзен сбросил уже расстегнутый френч и вытянулся на лохматой овечьей шкуре, закинув руки за голову. - Поторопись. - Сейчас-сейчас, вы же не хотите, чтобы вместо масла я прихватил что-нибудь из других запасов? - Не умничай, Гин, - он закрыл глаза и вздрогнул, когда прохладные пальцы стиснули плечи, вынуждая перевернуться на живот. Почувствовал тяжесть тела на бедрах. - И не ерзай. - А это уж как получится. Масло капало с рук, холодило кожу. Ладони Гина почти сразу стали горячими, тепло проникало внутрь, согревало, плавило мышцы, а от осторожных поглаживаний плеч и шеи по телу бежали мурашки. Айзен сжал зубы, чтобы не заскулить. - И о чем была вчерашняя сказка? - А сами как думаете, владыка? - Думаю, ты опять наврал. Юмичика бегает за Иккаку, который бегает за Кенпачи, а бравому капитану плевать на всех, кроме своей девчонки, которая ему как дочь, и хорошей драки. И во всем этом нет ни капли эротики. - Что очевидно для всех, кто дает себе труд видеть суть вещей. И все-таки в сказке была мораль. - Никогда не обманывайте начальство? Да, да, вот здесь… и тут… посильнее… - Почти угадали. В действительности, сказка была о скрытых мотивах и приоритетах, которые часто бывают сильнее долга и обязательств, а иногда - и здравого смысла. Их полагается знать и использовать, по возможности тайно. Лейтенант Кусаджиши достойна восхищения, вы не находите? Я бы послал ей бананов, если бы они тут росли. -А безмятежность? - Плечи Айзена напряглись, и Гин легонько шлепнул его по спине и принялся изо всех сил растирать, до жжения и красноты. - А безмятежность… - он плечом вытер со лба пот, отбросил с глаз прилипшую челку, - это способность не прятать мотивов и не стыдиться желаний. Если угодно, оружие против нас с вами, - он на минуту задумался; лицо в свете свечей странно исказилось, губы сложились в несвойственную им грустную кривую полуулыбку, - то есть, против богов. А еще есть удачная имитация безмятежности, которую я много лет имел удовольствие наблюдать у одного капитана. У него была страсть - изучение человеческих душ, в этом он был талантливее Урахары, азартнее Заэля Апполо и безумнее капитана Маюри. За пятьдесят лет, что мы вместе, он потерпел поражение только один раз, - Гин распустил пояс, сдвинул хакама Айзена вниз и начал мелко по кругу массировать крестец, сильно надавливая. - В исследовании пределов преданности, - потом перешел к ямкам у позвонков, долго задерживаясь на каждой, превращая мышцы в кисель, не давая опомниться. - Мне посчастливилось наблюдать тот неудачный эксперимент. Хотите послушать? Он наклонился, провел языком вдоль позвоночника и прикусил кожу у шеи, опять обмакнул пальцы в масло и продолжил, не дожидаясь ответа: - В белом-белом городе, в белой-белой казарме жил Капитан Тишайший. Он ходил в белом плаще, служил старику с седой бородой, никогда не повышал голос и всегда улыбался. К нему тянулись сердца рядовых и начальства, кошек и голубей, хотя насчет кошек я не уверен, - Гин перешел к пояснице, от его дыхания шевелились крошечные волоски вдоль позвоночника. Владыка чуть слышно мурлыкал от наслаждения. - Поскольку, неукоснительно следуя правилам, трудно достигнуть величия, капитан окружил себя тайнами, шел по темным дорожкам и никого не щадил. Эксперимент по изучению пределов преданности проводился на молодых офицерах, и результат показал, что абсолютная преданность равна абсолютной зависимости, - подопытный быстро теряет самодостаточность. Казалось бы, жуткое дело, однако, такое бывает чаще, чем можно предположить, например, в обыкновенных семьях. Подопытных было трое. Один продемонстрировал склонность к зависимости без утраты личных приоритетов и был исключен из эксперимента. Другой… - Гин на секунду наморщил лоб. - Слабость, трусость, отсутствие собственных целей при наличии харизматичного руководства обеспечили абсолютную преданность… впрочем, это может случиться с каждым. Но наша история не о них. Третьей участницей эксперимента капитан занимался сам. Неясно, чем она его привлекла, может, в ней с самого начала проглядывала странная дикость, которая могла прорасти в способность к сопротивлению, а наш капитан уважал трудности. Однако, годы шли, новые дела требовали внимания, а преданность его лейтенанта - да, девчонка добилась многого, - не вызывала сомнений. Ему было скучно до судорог, досадно, что он предчувствовал если не вызов, то хотя бы загадку, а все оказалось до омерзения просто. Гин виртуозно закончил разминать шею, пробираясь под волосы, накручивая их на пальцы, слегка потягивая, почти чувствуя эхо даримого наслаждения. Потерся щекой о спину владыки и взялся за напряженные плечи. - Как-то вечером после отбоя капитан Айзен сидел у себя и что-то писал, кутаясь в любимое домашнее кимоно. После целого дня суматохи вокруг незваных гостей он устал, злился из-за мелких помех и в то же время не мог заснуть: один из старейших и самых важных проектов близился к завершению. Хинамори просунула голову в дверь: - Можно, тайчо? Не помешаю? Каждый капитан – немного наседка, но все хорошо в меру. Пятьдесят лет назад щенячий восторг забавлял, потом стал раздражать, а тут пришлось опустить взгляд, чтобы скрыть ярость. Почему именно сегодня ей приспичило путаться под ногами? Строчки ложатся ровно, движения кисти успокаивают, как танец журавлей у пруда. - Айзен-тайчо, можно, я еще посижу, посмотрю на вас? Я тихо. Я вас не побеспокою. «Не убивать же ее - в грядущем спектакле ей отводится не последняя роль». Он писал, а тихое дыхание за спиной оживляло текст, наполняло слова силой. Жаль, не получится посмотреть, как это сработает. А хитрецу Ичимару, как всегда, достанется место в первом ряду. Он аккуратно сложил письмо и убрал в рукав. «Не убивать, но вывести из игры по-другому. Не обижать. По возможности укрепить зависимость. Единственный способ…» - Хинамори-кун, почему вы дрожите? Боитесь, вас постигнет судьба Абарая? Поверьте, я не Кучики-тайчо. Закусила губу и отвернулась. Значит, в точку. Он подошел, встал на колени у нее за спиной и прикоснулся к плечу: - Большинство капитанов любит своих лейтенантов, даже Кучики-тайчо, хотя… он, как всегда, не умеет или не хочет показывать чувства. - Айзен-тайчо… Не позволять повернуться. Он приложил палец к ее губам и поцеловал в уголок рта, мягко опустил голову к себе на плечо, дернул завязку чепчика и распустил волосы. - Момо-сан, зачем вы их прячете? - Ай… Коснулся губами шеи под ухом, вдыхая чистый, чуть островатый запах болотных трав, и положил руку на грудь: она была совсем маленькая, теплая. Под ладонью напрягся сосок. Айзен слегка сжал его между пальцами и улыбнулся, почувствовав, как Момо задрожала. - Шшш, Хинамори-сан, представьте, что будет, если нас услышат, - руки скользнули на плечи и вниз, обнажая ее до пояса, и снова вверх, обводя грудь и худую спину с выпирающими лопатками. - Хотите уйти? Хинамори-са-ан… - она помотала головой, неловко вынула руки из рукавов и повернулась к нему. - А то будет поздно. Ее зрачки стали совсем большими, веки все тяжелели. Айзен не был уверен, что она слышит, - его ладони на ее шее, большие пальцы гладят от подбородка к вискам, остальные запутались в волосах. - Вы слушаете? - в голосе, прежде бархатно-мягком, слышался отголосок колокольного звона. Или у нее шумело в ушах? Хинамори вздрогнула и открыла глаза. - Да. - Что да? - он усмехнулся, очки блеснули, отражая огонь свечи. - Все, Айзен-тайчо. Что хотите. Пожалуйста, - это прозвучало совсем по-детски, и он опять потрогал ее мягкие волосы. Момо качнулась вперед, но Айзен держал ее за плечи и разглядывал тонкую шею, сморщенные соски и мягкий живот. - Поцелуйте меня. И, - она попыталась прикрыться, потом, словно решившись, положила ладони ему на грудь. - Сделайте так еще. Он дернул ее к себе, ткнулся твердеющим членом в живот, потерся, стискивая ягодицы. Она выгнулась, подставляясь всем телом под осторожные губы, и тихонько заскулила, обвисая у него на руках. - Я для вас все... - Правда? Я вас поймаю на слове. - Румянец делал ее взрослее, внезапно раскрывшиеся глаза сияли почти пугающей искренностью. - Покажите мне. Момо закусила губу, поднялась на нетвердых ногах, оступилась, покраснела и принялась развязывать пояс хакама. Айзен смотрел, как падает ткань, накрывая босые ноги; циновки запестрели черными и белыми пятнами. Это был не стриптиз, она раздевалась сосредоточенно и беспечно, только подбородок дрожал. - Ты боишься? - Нет. Говорят, это не больнее тренировочной драки. Вот только… - Страх перед неизвестностью и переменами, - его уверенный голос проникал под кожу, заставлял тело вибрировать. - Еще не поздно. Не передумала? - она стояла совсем голая посреди комнаты, золотая в свете свечи, одну руку прижав к бедру, другой обхватив себя поперек живота. - Повернись. Руки за голову, подними волосы. Выгнись. Пройдись по комнате. Его рот наполнялся слюной. Для мелкой девчонки она была удивительно хорошо сложена. Выпуклый бархатистый зад был похож на луну, глядящую в щель занавески, в белом свете фигура Момо мерцала и серебрилась: узкие плечи и щиколотки, стройная шея. - Повернись еще раз. Грудь с напрягшимися сосками, похожая на низкие холмы в западном Руконгае, почти круглый год покрытые желтой травой. Крошечные ступни. Она раскинула локти, поднялась на цыпочки, выгнулась и застыла. Айзен бесшумно обошел ее, вдохнул горьковатый запах волос и шеи, провел ладонями по сияющей коже: плоский живот, полушария ягодиц, - заставляя уронить руки, опуститься на пятки, качнуться назад. Если бы он не подхватил, не прижал к себе, она бы рухнула на пол. - Что ты хочешь? - эти соски, слишком крупные для такой небольшой груди, будто притягивали. Он просунул колено между ее ног. Рука двинулась вниз, на трепещущий теплый живот, к ямке пупка и ниже. Она молчала, только дышала, как после драки с десятком пустых. - Подойди к столу. Наклонись. Раздвинь ноги, - Айзен начал развязывать пояс. - Шире. Она и так стояла на цыпочках, шире было просто нельзя. - Встань на колени на стол и нагнись, - его голос стал ниже на полоктавы. - Айзен-тайчо… - Ты еще можешь уйти. Решение за тобой. - Я стесняюсь. - Если ты это сделаешь, мне будет очень приятно. Помедлив, она боком села на стол, подтянула колени и повернулась. - Молодец. Опусти грудь. Раздвинь ноги, - он неспешно продолжал раздеваться, пожирая глазами раскрытый поднятый зад. Свеча на столе золотила ее силуэт. Айзен, голый, стройный, не слишком мускулистый, стоял посреди комнаты и любовался. Потом аккуратно свернул одежду. Проверил письмо в кармане. Ее покорность нечеловечески возбуждала. Он погладил небольшой стройный член, торчащий чуть вбок. Подошел к окну, еще раз взглянул на луну и задернул занавеску, повернулся и посмотрел на Момо. Ее безмятежность начинала сводить с ума. Он неслышно приблизился, положил ладони на ягодицы, провел по спине, трогая мягкий пушок, надавливая на плечи, потом осторожно коснулся пальцем влажного бедра и раскрытой сочащейся щели. - Молодец. Хорошая девочка. Она вздрогнула, попыталась инстинктивно сжать ноги, но с явным усилием расслабилась, вздохнула и подалась назад, к пальцам, которые то скользили вдоль складок, то погружались внутрь, то трогали клитор. Большой, мокрый от смазки, поднялся выше, к темному пятну ануса, кружа и надавливая… - Айзен-тайчо. Не надо. …проталкиваясь на две фаланги. - Не надо. Пожалуйста. Почти выходя и проталкиваясь снова. - Я не хочу - так. Айзен подумал, что самое время ее прогнать, но тело не соглашалось прервать игру. Не вынимая пальца, он подхватил ее и уложил животом на стол, - плевать, что ноги болтаются в воздухе, навалился и укусил в плечо. Момо еле слышно вскрикнула и забилась под ним. Он вытащил палец и вытер каким-то черновиком; поднял ее и усадил, припадая к губам. - Прости, не смог удержаться, - и почувствовал, как она улыбается. И что это было- Неужели, наконец, вызов? Злость отступала, вытесняемая азартом. У ее влажных губ был вкус зеленого чая. Айзен потерся членом о волосы на лобке, поменяв угол - вдоль мокрой щели. Подхватил ее под ягодицы, приподнял и резко толкнулся внутрь. Ее губы раскрылись в беззвучном вскрике. Он поднял голову и увидел зажмуренные глаза и страдальческий излом бровей. Момо отпустила его плечи и откинулась спиной на стол, цепляясь за край руками. Он не пытался сдерживаться, хотелось заставить ее кричать то ли от боли, то ли от наслаждения. Ее грудь дергалась при каждом толчке, соски уже не торчали, напряженная шея блестела от пота, лица было не разглядеть под спутанными волосами. Как она смела отвернуться в такой момент? Почему-то это было невыносимо. Он нагнулся над ней, обнял ладонями лицо, заглянул в глаза. Почему она не обхватит его ногами? - Тебе должно быть хорошо. Давай, девочка, кричи для меня, - ее оргазм казался делом чести, ради такого можно попробовать задержаться. - Пожалуйста. Тебе должно быть приятно, - он не узнавал голоса, - этот жалкий шепот не мог быть его. Как и эта девчонка, если не может сделать, что говорят. - Если ты не кончишь, как я буду жить дальше? - им овладело вдохновение отчаяния. Если тут пролегает граница преданности, если эксперимент провалился, а абсолютная преданность оказалась мифом - месть его будет достойной. - Я не смогу жить. Я повешусь. На башне. Или зарежусь. Или зарежу тебя. Где твое чувство долга? Почему ты отказываешь мне в такой ерунде? Оргазм – маленькая смерть, умри для меня понарошку, девочка, Хинамори-кун. Он не заметил, как начал покрывать ее поцелуями. Вялые губы сперва приоткрылись, потом она их закусила, и он стал целовать глаза, скулы, шею и грудь, так было проще, потому что рот был занят, все-таки странно было шептать эту чушь, когда тело вышло из-под контроля и он задрожал, застонал, впившись зубами в собственное запястье, кончая в нее. Подхватил на руки и прижал к себе, а она обняла его руками и ногами. - Айзен-тайчо, - шепот был едва различим. Она казалась маленькой, измученной и очень сонной. Интересно, когда у нее под глазами появились круги? Он отнес ее на постель в углу, аккуратно вытер, помог одеться, укрыл любимым домашним халатом и долго сидел над ней, спящей, и слушал, как она дышит. Свеча затрещала и стала гаснуть, под окном прошагал патруль: сменилась третья стража. Айзен вздохнул, в последний раз коснулся ее волос, встал и пошел к двери. Пора приниматься за дело и обставлять сцену собственной смерти, скоро рассвет, а работы много. Придется чуть-чуть изменить план: теперь делом чести было, чтобы его нашли зарезанным, висящим на башне, и лучше всего, если его обнаружит Момо. *** Гин последний раз провел ладонями по спине владыки и вытер со лба пот. Он так и не понял, зачем было дразнить льва. Может, чтобы почувствовать себя живым- Когда он успел соскучиться по свободе- Айзен не шевелился, можно было надеяться, что он опять уснул. - Даже самый преданный… раб не в силах совершить невозможного. Как бы нам этого ни хотелось. Хороший властитель должен понимать такие вещи, - тихо проговорил он и вздрогнул от вкрадчивого ответа: - Я это понял. Недавно. Спасибо за сказку, Гин, и за массаж. Ты, как всегда, превзошел сам себя, - голос изменился, теперь казалось, Айзен улыбается. - Самое малое, что я могу для тебя сделать - отплатить той же монетой. Пожалуйста, слезь. Гин перекатился и сел на краю шкуры, всей позой выражая смирение. Его улыбка была безукоризненно вежлива, в прикрытых глазах отражался огонь камина. Айзен зарылся пальцами ног в мех, опираясь спиной о кресло: - Иди сюда. Ближе. - Гин подполз на коленях, владыка коснулся его щеки, большим пальцем провел по скуле, по губам. Не спеша расстегнул форменный арранкарский френч. Ладони скользнули с груди на плечи и по рукам, раздевая. - Тебя возбуждает беспомощность? Гин дернулся, ощутив, что не может вытащить руки. Пару секунд не мог совладать с паникой, потом улыбнулся: - Нет. - Неудивительно. Это чаще бывает у женщин, - милостиво улыбнулся владыка и, сдернув с него френч, швырнул в темноту за кресло. - Расслабься. Иди сюда, - и потянул его за руку. - Ты ведь меня не покинешь? Знать бы еще, что тебя держит, - раздвинул колени, освобождая место для Гина, и мягко уложил спиной на грудь. - Ум не всегда совместим с преданностью, однако, некоторые хитрецы научились ее имитировать. Хотелось бы знать… - его рука небрежно блуждала по голой груди, шепот ерошил легкие белые волосы на затылке. - Я тоже хочу рассказать тебе сказку. У одного короля был шут… Король ценил его ум и острый язык, я пуще - безжалостность в словесных и прочих баталиях. Шут смотрел на мир через нагловатый прищур, всегда видел глубже фасада и с неизменным изяществом заставлял оппонентов дрожать от бессильной ярости, что радовало владыку, ибо вселяло уверенность в уязвимости сильных мира сего. Шутам дозволено многое, даже насмешки над господином, только их преданность должна оставаться вне подозрений. Однажды король заметил, что верный шут стал исчезать, а когда возвращался, был тише обычного и улыбался иначе. Владыка встревожился и отправил слугу проследить. Тот докладывал странные вещи: шут шастал в подлунный мир, где встречался с принцессой враждебного царства духов, злил и смешил ее, а когда она не смотрела, порой забывал улыбаться. Услышав истории, как они прятались в мусорных баках, как шут с искрящимися глазами незаметно жевал прядку ее волос, король не поверил и решил убедиться сам. И как-то ночью он, признанный мастер иллюзий и маскировки, крался за верным шутом. Любопытство привело его к кладбищу на холме, где тот развлекался с принцессой. Айзен перебирал тонкие волосы Гина, гладил впалый живот, рисуя круги и зигзаги: - Ты слишком худой. Тебе надо следить за собой. На чем я остановился? Ах, да, сначала им помешали ее друзья, и шут поспешил удалиться. Но вскоре принцесса осталась одна, разлеглась на траве, заложив руки за голову, и тихо, будто не надеясь быть услышанной, позвала, глядя в небо: - Ичимару-сан, почему бы вам не вернуться? Кажется, мы не закончили… - вздохнула, свернулась калачиком и закрыла глаза. - Не судьба. Такое вот мое счастье. Кучики Рукия почти спала, когда кто-то тихо сел рядом. Она почувствовала, как теплое бедро прижалось к спине, посмотрела вверх - голова загораживала звезды, в темноте было трудно рассмотреть лицо, но этот растягивающий слова голос невозможно было ни с чем спутать: - Что вы хотели закончить? Беседы о смысле жизни- Или… что-нибудь более занимательное- - она усмехнулась, и Гин отвел прядку волос с ее лба: - Сегодня впервые за много лет на вас легко смотреть, Кучики-сан. Когда-то у вас это было – свобода быть собой и радость делать, что хочется. А потом ушло, утекло, как вода из проржавевшей кружки. Жизнь вас старательно пожевала: прыжок из грязи в князи, потом гибель этого идиота, которую вы себе так и не простили. Кстати, когда-нибудь вам придется это сделать, если не желаете сдохнуть жалкой тенью самой себя. Она отвернулась. Внизу под холмом один за другим медленно гасли огни. - И тем не менее это моя вина. - Вы уверены? - заговорщически прошептал он, склонившись к самому ее уху, почти касаясь губами. - Подумайте еще раз. Иногда взять на себя вину более чем удобно… потому что избавляет от необходимости думать и действовать. И побеждать. Если один раз что-то пошло не так, слишком просто возненавидеть себя и начать плыть по течению. Я прав? Принцесса Кучики? А потом так приятно разыгрывать из себя жертву, упиваться мечтами о заслуженной каре и гордо идти на смерть. Я мог бы убить вас тогда на мосту. Или вашего капитана. - Перестаньте. - По переносице скатилась слеза, он поймал ее кончиком пальца. - Чего вы хотите добиться? - Бурной реакции, - Гин посмотрел на свой мокрый палец. - Но не такой, - и, ухмыляясь, добавил, как трепетный паладин, умоляя о поцелуе: - Меня так давно не били по морде… - Не дождетесь, - Рукия почти с сожалением отстранилась и села, скрестив ноги. - Когда вы ушли, нас прервали за более интересным занятием, - взяла его руку в свои и, глядя в лицо, аккуратно слизнула слезу с пальца. Его глаза удивленно раскрылись. - Ну вот, мне удалось невозможное, посмотреть в глаза самому Ичимару Гину. Это надо отметить. - Как? - он сглотнул. - Я просто сделаю, что хочу. - И что же- - казалось, слова приходилось проталкивать сквозь сжатое горло. Она не ответила, только раскрыла его ладонь и коснулась губами линии жизни. Подушечек у основания каждого пальца. Запястья, где бился пульс, - от сухих, почти невесомых губ было щекотно, тревожно и зябко, - и потянулась к лицу, темной тени на фоне звезд, но он успел приложить к ним палец, не давая приблизиться, словно взывая о тишине. - Вы знаете, чем это может кончиться? - Знаю. - Так уверены в собственной неотразимости, принцесса? Ей шла хулиганская ухмылка руконгайской шпаны. - Просто пытаюсь проверить, как далеко я смогу зайти. - Проверка собственной смелости, глупости или моей... - Слабости… неразборчивости… может, просто пытаюсь узнать вас поближе. Или не в силах отказать себе в удовольствии. - Не будет ли это слишком близко, Кучики-сан? - Хотите уйти- - Не дождетесь, - он осторожно взял ее лицо в ладони, поцеловал в нос и улыбнулся, когда она увернулась. - Если вы не делали этого раньше, вам не слишком понравится. - Не сомневаюсь. Как может понравиться то, в чем замешаны вы? - Рукия закрыла глаза и вздохнула, опускаясь на траву, притягивая его к себе, пытаясь не вцепиться, не вжаться изо всех сил, растворяясь в сумасшедшей нежности рук, которые почему-то все не решались дотронуться до ее груди, гладких губ со вкусом китайского чая и сушеной хурмы, языка… Она хихикнула: кто бы мог подумать, что язык Ичимару Гина может быть таким нежным- Распустила пояс хакама и попыталась выскользнуть из одежды. - Вы не слишком торопитесь? - Позавчера меня чуть не убили, кто знает, - в следующий раз Орихиме-сан может и не успеть. - Почему я? - он лег рядом, опираясь на локоть; осторожно прочертил пальцем от ямки у шеи до живота, края кимоно разошлись, обнажая грудь. Опустил голову ей на плечо, щекоча волосами. - Иногда вы меня смешите, иногда раздражаете до смерти, но я никогда не знаю, чего от вас ожидать. - Как хорошо быть шутом, - он нагнулся к ее соску, потерся щекой и обвел языком, потом коснулся губами. Рукия еле слышно застонала и подалась навстречу, прижимаясь к нему всем телом. - Как хорошо быть принцессой - им редко отказывают. - Поверьте шуту – нет ничего смешнее отказов. - Мне в самом деле плевать, почему вы выбрали меня, здесь и сейчас, особенно, если вы не сбежите в процессе. Хотя вру, не плевать, но об этом не стоит. Почему вы вернулись? - Вы звали. Я догадался, зачем, - он опустил голову, трогая ее грудь кончиками волос, пальцы кружили вокруг сосков, низ живота наливался жаром, - К тому же… я просто хотел вас увидеть. Рукия с шумом втянула воздух, выгнулась, сбрасывая остатки одежды.Неспешные ласки сводили с ума, но он не торопился двигаться дальше. - Только увидеть- - Гин усмехнулся и посмотрел ей в глаза, потом оглядел всю, задержав взгляд на вытянутых ногах с поджатыми пальцами. Будто почувствовав взгляд, Рукия чуть развела колени и пошевелила пальцами. - Мне почему-то кажется, что вам до смерти страшно. Вместе с одеждой с шута облетают маски, как луковая шелуха, и в конце не останется ни одной. Ичимару Гин будет гол и беззащитен, как рак-отшельник, лишившийся раковины. А может, его просто не станет, потому что шут целиком состоит из масок. Он тихо хихикнул, чуть дребезжащий звук слился с яростным звоном цикад: - Это месть за психоанализ? - Просто попытка общаться на равных, - она потянулась к его щеке, но не решилась дотронуться. - Сделайте уже это, а- Мне надоело лежать в луже. Хотите, закрою глаза? - Я весь в вашей власти, - он перекатился на спину, чтобы она оказалась сверху. - Не уверена, что знаю, что с вами делать, к тому же… - ветер прошелестел в листьях над головой и тут же стих. - Уж лучше вы, чем я, - Рукия осторожно дотронулась до его лица, жилистой шеи, погладила безволосую грудь. - И мне тоже страшно, - потянулась к завязкам хакама. Гин перехватил ее руку, поднес к губам, целуя кончики пальцев, глядя на темные кроны деревьев на фоне чуть более светлого неба. Вздохнул, на секунду зажмурился и медленно уложил ее на разбросанную одежду. Луна давно зашла, фонарей не было видно за склоном холма, бледный силуэт Рукии освещали звезды да редкие светляки. Прохладные губы Гина щекотали ладонь, как лепестки хризантем, она не заметила, как он разделся, только почувствовала рядом теплое тело. От легких, жадных, будто голодных поцелуев шумело в ушах, становилось труднее дышать. Его руки казались огромными у нее на груди, на лице, в волосах; пальцы словно оставляли светящийся след. Потом - слишком быстро или слишком медленно - они коснулись колен, нырнули меж влажных бедер и двинулись вверх, вызывая дрожь. Или это дрожат его руки? Она инстинктивно сжала колени, Гин замер, обернулся и посмотрел ей в глаза, приподняв бровь. Рукия улыбнулась и потянула его на себя. Он был тяжелым и теплым, о шелковистую кожу хотелось тереться всем телом, запах шалфея кружил голову, губы дразнили и улыбались ей в рот. Твердый горячий член неловко ткнулся в живот, она раздвинула ноги и почти заскулила от облегчения, когда его бедра устроились между ними, член заскользил вдоль ее мокрых складок. Она всхлипнула от почти болезненного нетерпения и попыталась направить его в себя. Гин прервал поцелуй и опять попытался что-то прочесть в ее взгляде, на этот раз без улыбки, лицо - темным пятном в белом нимбе на фоне звезд. Что он пытается разглядеть- Рукия тихо дотронулась до его щеки, обняла ногами, проглотила очередной полувздох-полувсхлип и зажмурилась, когда он сжал ее плечи и медленно начал толкаться в нее, каждый раз проникая глубже, закусив губу, совершенно беззвучно, уронив голову, спрятав лицо у нее в волосах. Это было… терпимо. Необходимо. И великолепно, как первые капли дождя после засухи, падающие в пыль. Не было сокрушительного наслаждения, и это длилось недолго. Только потом, когда он обмяк и сполз вниз и немного набок, спрятал лицо у нее между плечом и шеей, стало понятно, насколько ей стало легче дышать. Она улыбалась от уха до уха, чувствовала кожей его улыбку, перебирала волосы и гладила спину. Хотелось прыгать, смеяться и благодарить, но это было бы глупо. И разговаривать глупо, потому что ничего важного они друг другу не скажут. Светляки вспыхивали и гасли, цикады начали затихать, ноги - зябнуть, видимо, скоро рассвет. Рукия тихо выбралась из-под него, встала, погладила по плечу, прощаясь, быстро оделась и отправилась досыпать в шкаф к Куросаки. Гин тоже встал, подобрал разбросанную одежду, и, не оглядываясь, как был, голый, худой и длинный скрылся в небесной дыре. *** Айзен лениво поглаживал его грудь, наслаждаясь неровным биением сердца под пальцами. - Я знаю, что ты не спишь. Ты слишком старательно дышишь. Белые ресницы дрогнули. - Вы все время были там, Айзен-сама? - Разумеется. Это было прелюбопытное зрелище. - С Кьёка Суйгецу? - голос Гина вдруг зазвучал безжизненно, как шорох сухой травы или стук рассохшейся рамы. - Истинный полководец даже спит со своим мечом. - И что из этого было иллюзией? У Айзена было отличное настроение: - Кто его знает. Может быть, вы, Ичимару-сан? - было слышно, как он улыбается. - Все. Или ничего. Даже без Кьёка Суйгецу для вас это было чем-то одним, для нее – другим, для меня – третьим. Так устроен мир. Гин вежливо улыбнулся, привычно сощурив глаза: - Разумеется. Как я мог забыть- - встал, подхватил одежду и, выпрямив спину, направился к двери, казалось, полностью поглощенный задачей преставления ног. - Гин! - Он продолжал идти. Не обернулся, даже не вздрогнул. - Офицеру не подобает тайно встречаться с врагом. Боги могут разгневаться, - владыка казался расслабленным и безмятежным, будто рассказывал грустную повесть о лепестках хризантем, которые гнутся под тяжестью снега с дождем и облетают на камни. Их белизна сливается с цветом размокшего снега, по ним ходят птицы с красными клювами. А ночью будет мороз. Никто не заметил, как хлопнула дверь. Эпилог В караулке было прохладно: никто не знал, как работает кондиционер, Заэль Апполо никому не давал к нему прикасаться. Халибел откинулась в кресле, задрав ноги на спинку стула, грея руки о чашку кофе на животе, время от времени поглядывая в мониторы. - Сидит? - Нойторра, сколько тебя просить не подкрадываться! - Сидит, - на экране в нижнем ряду крошечная фигурка застыла на подоконнике, вытянув одну ногу и свесив руку с колена другой. Гин неподвижно глядел в пески за стеной. - Уже третий день так сидит, - Нойторра глумливо хихикнул. - Смотрит, как движутся волны. - Ямми сказал, - он в последнее время часто бывал у владыки. - Ямми следовало расколоться раньше! - Нойторра швырнул секиру в угол, выщербив кусок из стены. - Ямми лоялен. К тому же, скажи он – что-нибудь бы изменилось? Нойторра плюхнулся в кресло, начал жевать бутерброд и потянул к себе чайник, чтобы не говорить, что это избавило бы его от недели страха. - Я вчера пьяный был, мимо шел. Дверь у владыки открыта вот на столько, - он несильно раздвинул пальцы. - Свет в коридоре, как линия поперек, ну, я и остановился. Владыка с Ямми пилили дрова и говорили про улучшения для арранкаров. Типа, эмоции делают нас уязвимыми. И про меня, - он раздраженно махнул рукой, опрокинул чашку, по столу начала расползаться темная лужа. - Что теперь, чучело из меня сделают и сражаться пошлют? И Ичимару сидит теперь, - длинный палец вытянулся в сторону монитора. - Тоже чучело. Что - все там будем? Ямми не пожрать, Гриммджо не подраться? Мне не… - Что тебе не? Чего ты боишься, Джируга? - Я ничего не боюсь! - от удара о стол кулаком подпрыгнули чашки. - Даже… - он хотел что-то добавить, но передумал. - Даже меня? Или… - Заткнись. Если даже Гин… - А что Гин? Владыка сделал ему подарок, позволил встретиться со своими страхами. Выживет – станет сильнее. Убери лужу. Нойторра еще ворчал и шуршал полотенцами, когда резко прозвенел сигнал, на экране в правом ряду мелькнула рыжая голова, потом черная. Халибел не спеша поднялась, поставила чашку на кипу бумаг и нажала несколько кнопок. Где-то поехали двери, завыли сирены, замигал свет. Минуту подумав, она нажала еще одну кнопку и сухо произнесла в микрофон: - Добрый день, Ичимару-сан. В Лас Ночес осадное положение, части быстрого реагирования развернуты по тревоге, все офицеры обязаны незамедлительно явиться по месту приписки, - и, после паузы, тише: - Айзен-сама вас ждет. Похоже, у нас гости. Конец. Пост-эпилог Гин отвернулся от монитора к песку и сероватому небу. Слова Халибел еще звучали в ушах. Вчерашнюю ночь он провел без сна, собирая себя по кусочкам и доказывая - тщательно, на примерах, почему нет ни единого шанса, что его жизнь могла быть иллюзией. Одна кошмарная ночь, несложный спектакль, пара дней валяния дурака - невысокая плата за выход из глупой игры, где только один игрок, он же и победитель. Ответить на вызов или еще посмотреть в окно? В безжизненном минуту назад взгляде мелькнуло веселье. Гин провел рукой по лицу, подправляя улыбку, мягко соскочил с подоконника и направился к двери. Следующая сказка обещала быть интересной. ________________________ * Сто стихотворений ста поэтов (Хякунин иссю), составитель: Фудзивара-но Тэйка (1162-1241) http://lib.ru/JAPAN/japan100.txt The End |