Драбблы valmoraАвтор: valmora Перевод: moody flooder Фэндом: "Bleach" Дисклеймер: все принадлежит законным владельцам |
|
Пара: Кераку/Укитаке Говаривают, Кераку действительно нравится капитан Тринадцатого отряда. Его любви к женщинам (и вину) ведь нет предела? Он ведет себя с ними так, будто в каждой находит нечто особенное; а чем Укитаке не дама - кровит неделю и не умирает, волосы длинные и ухоженные, и весь хрупкий такой... Укитаке добр со всеми, скромен, слишком слаб для своей должности и слишком заботится о чувствах своих подчиненных (ведь Шиба Кайен был бы жив, вступи в бой Укитаке - позаботься Укитаке об исполнении своего долга, а не о сохранности Кайеновой нервной системы). Он терпелив, неагрессивен и слишком мягок, чтобы завоевать уважение. Он слаб, женственен. Такое чувство, что у Кераку есть жена, причем жена, держащая его за яйца. Когда разговор заходит об этом, не обходится без пошлого и слегка нервного хихиканья, ведь будь Укитаке женщиной, он не пошел бы так далеко, никогда не стал бы капитаном. Нельзя, конечно, говорить такого о начальстве, когда даже у стен есть уши, но это ведь все правда... Кьораку не работает, когда у Укитаке случается приступ (о том, что Кераку не работает *никогда*, упомянуть забывают). А что, лучше бы они служили друг под другом (без хиханек не обходится и тут), и освободили капитанскую должность, а то такое чувство, что Восьмой и Тринадцатый отряды пора объединять. Противные. он рисует Соске хочет стереть с лица Гину улыбку, чтобы увидеть его глаза. Он, конечно, знает, что альбиносы приносят несчастья, и он преклоняется перед тем, кто решился спасти юного Ичимару от возвращения в мир смертных. Если бы не тот неизвестный, Соске едва ли сумел бы найти столь дельного помощника. Но желание увидеть глаза Гина становится навязчивым. Узнать, действительно ли они ярко-красные, цвета огня и удачи - ведь Ичимару чертовски удачлив, если так долго прожил, хотя цвет его волос и кожи притягивает неприятности - но Гин не показывает. Он щурится на мир поверх широкой, деланной, Соске знает, улыбки, и не открывает глаза никогда. Ни во время секса, ни ради Соске.
Если бы Соске это злило, он бы приказал. Но он не зол. Начать сначала Момо умиляется. Мало какие отношения длятся так долго (промолчим о душке-Кайене и его жене), а любовь их столь очевидна, что Момо, прощаясь с Айзеном-тайчо и оставляя их наедине, всегда улыбается. Она не понимает, зачем они держат это в тайне. Они тут такие не единственные, да и прецеденты были (когда-то предыдущие капитаны Четвертого и Одинадцатого отрядов поженились, хотя они обе были женщинами). Момо вываливает все это Айзену-тайчо, увидев, как раскрасневшийся Ичимару выходит из комнаты, а на лице у Айзена такая улыбка, что и айсберг бы растаял. Она говорит, что стоит им захотеть, обратиться, куда надо - и Сорок Шесть наверняка бы им разрешили, ведь Айзен-тайчо и Ичимару-тайчо так добры со всеми, ни у кого бы просто язык не повернулся им отказать. Он улыбается, хотя и не так тепло, как Гину, и гладит ее по голове. - Это возможно, - говорит он, но вскоре Момо слышит, как они ссорятся, у них нервные и громкие голоса, хотя слов не разобрать, и она плачет, потому что не хотела причинить им боль, причинить боль любому из них. Айзен-тайчо не будет улыбаться ей неделю. А еще - они не разговаривают друг с другом, ее Айзен и его Ичимару, будто то, о чем она знала, уже не существует и никогда не существовало. (Когда ее Айзена убили, когда она увидела кровь на стене и его губах, она сразу начинает подозревать Ичимару; этого могло бы не произойти, промолчи она тогда, и вина, умноженная на боль утраты, заставляет ей с мечом в руках и слезами на щеках броситься на альбиноса. Когда-то Айзен-тайчо и Ичимару-тайчо предпочли бы смерть жизни друг без друга, и она думает, что ничего не изменилось). Большая девочка Ячиру уже давно не ездит на нем верхом,
но она осталась прежней девчонкой с розовыми волосами и звонким голоском,
орущим "Крови!", будто это самая прекрасная в мире вещь. Относительно последнего у него все чаще возникают сомнения, ведь теперь мальчики приносят цветы, а она не отрывает им головы. Головы мальчиков, а не цветов, ясен пень. Цветы-то она любит. Кенпачи позволил ей создать на территории Одиннадцатого Отряда сад и всегда приносил ей кровь, чтобы поливать цветы. Они от этого краснеют, как с горячки. Наверное, заволноваться стоило, когда Унохана оттащила его в сторонку и спросила, знает ли он, как изменения вскоре произойдут с Ячиру. - Типа у нее сиськи вырастут, да? - сказал он, а та прикрыла рот ладонью, она никогда не любила ругань, и кивнула: "Вроде того". - Не пори глупостей, она ж не такая дура, как Хинамори. А тогда Унохана как-то странно вздрогнула и сказала: - Зараки-кун, она уже повзрослела. Баб бить нельзя, да и потом, старый пердун Ямамото на дыбы бы встал, но соблазн был велик. Ячиру достаточно умна, чтобы никогда не взрослеть. Он слишком хорошо ее воспитал. Относительно последнего у него все чаще возникают сомнения, ведь сейчас у Кенпачи болит челюсть от того, что он постоянно сжимает зубы и пытается не хвататься за занпакто: под их дверью постоянно толкутся мальчики, выжидая ее и делая вид, что не ожидают ничего. Они подпирают стены. Дурацкое занятие: стены надо сносить, стоят-то они и сами по себе. Мальчики - болваны. Он же научил ее отрывать головы? Не уверен. Он думает, что таки учил; в любом случае, примеров показывал предостаточно. Резкий рывок в сторону и вверх, ах да, еще перед этим надо наступить на ногу, с ее ростом... Сейчас у нее с этим проблем не будет. Но почему же она, черт подери, этого не делает!.. Кенпачи был бы не прочь сделать это за нее, но она не велела: мальчики приносят ей эти милые кроваво-красные цветочки. Время кормежки (в зоопарке) Он понятия не имел, чем кормить ребенка - молоком? тофу? да еще неясно, сколько ей лет - и в конце концов решил размочить сухпай из сумок убитых. Ей, кажется, понравилось, так что вопрос кормления стал мнее острым. Во всяком случае, пока она не принялась жевать сапоги на трупах - тогда он решил, что, наверное, она нуждается в добавке. Но чем кормить дите, кроме специальной дитяческой еды? А у Кенпачи - новообретенное имя ему очень нравилось - дитяческой еды не было. Что же, сапоги так сапоги. Ей нравилось,
и помирать она пока не собиралась. На такой поворот событий он и не надеялся. The End |