Истории Таэлле по БличуАвтор: Таэлле Фэндом: аниме и манга
"Bleach" Дисклеймер: по непонятным причинам Кубо Тайто пока не подарил мне на Новый Год шинигами. Размещение: с разрешения автора |
|
Но словом данным я влеком Пэйринг: Бьякуя
и Ренджи Рейтинг: G Длина: 2 461 Примечания: спойлеры для всего арка Soul Society. Спасибо Йомико за бета-ридинг. *** Кучики Бьякуя всегда гордился своей способностью скрывать раздражение. В данный момент, однако, эта способность подвергалась серьезному испытанию. Конечно, ему было больно, но с болью он справляться умел. Куда хуже были мелочи, которые обычно можно было отбросить и уйти домой - или пойти пройтись по открытой местности. Но теперь мелкие неудобства осадили его - едва заметные раздражители, кусавшие его нервы, словно странные бойцовые псы, крошечные, но опасные. В больнице было тесно, и негде было скрыться от шума и запахов. Что бы ему ни понадобилось, об этом приходилось просить. И он там застрял, да не просто на несколько часов - казалось, он был здесь целую вечность. И кто-нибудь все время задавал ему вопросы, на которые приходилось отвечать. Вопросы о том, как он себя чувствует. Как он себя чувствовал? Да как он мог ответить на этот вопрос, если и сам не знал ответа? Он… устал, пришел ему в голову вариант ответа. Но этот ответ наверняка был неверный: рана его уже исцелялась, и он много отдыхал, практически целый день. Кровать его поставили у окна, чтобы он мог смотреть наружу. Бьякуя поблагодарил медиков Четвертого отряда за этот знак внимания, как только пришел в себя. Но он не стал при этом упоминать, что вид на вымощенный камнями двор заставлял его еще сильнее ощущать, что он здесь заперт и не может вырваться наружу. Он даже не подозревал, что свобода так для него важна. Он не подозревал, что свободен. Кто знал, что свобода в том, что можно выйти из комнаты, когда захочешь, пойти погулять ночью в саду или просто переодеться в свежее, не дожидаясь ничьей помощи? Быть свободным - значит быть одному потому, что ищешь одиночества, а не потому, что из комнаты не выйти и можно только слушать, как снаружи шумят другие, будь то в больничном коридоре или в мощеном дворе, где он подсознательно все ожидал увидеть свой сад. А единственное, от чего освободился он - это от знакомого веса кенсейкана на голове. Волосы свободно падали ему в лицо там, где должно было быть только три четко расположенных пряди. Это было неудобно. У него руки тянулись проверить, действительно ли кенсейкана не было на месте, хотя Бьякуя прекрасно знал, что он лежал где-то, сломанный мечом риока вместе с другим грузом, который он на себя возложил. Свобода ли это, если с тебя снимают ношу, которую ты сам на себя взвалил? Наверное, ему следовало радоваться, что все кончилось хорошо, и что его больше не раздирала борьба между двумя своими ношами, двумя обещаниями, данными мертвым. Этой борьбе положил конец тот же меч, что разбил его кенсейкан, снимая ношу с его плеч.… Почему же тогда плечи у него до сих пор дрожали от напряжения? Бьякуя слегка покачал головой, потом поднял руку, чтобы убрать волосы, которые все лезли ему в лицо. Он сдвинулся с места слишком резко, и в его все еще выздоравливающем теле стрельнула боль, но он заставил себя не морщиться, приветствуя ее вторжение. Боль в теле была ясна и понятна; у нее была причина, был способ лечения и окончание. Он вдруг вспомнил, как его задевала болезнь Хисаны, как он почти завидовал ее боли. Тогда он чувствовал, что охотно взял бы эту боль себе, если б только смог избавиться при этом от беспомощной и непонятной боли в душе. С болезнью он бы справился, если б только разум его был ясен. Но вышло не так. В жизни никогда не бывает так, как хочется. Хисана ясности ума не теряла. Она знала страх, стыд и боль, и признавала их присутствие. Хисана никогда не обещала больше, чем могла выполнить. Она нарушила только один обет, и заплатила за это сполна. Бьякуя нарушил два. О да, теперь он это осознавал, ощущая при этом больше боли, чем от раны в боку. Стремясь примирить два данных обета, он не исполнил ни одного. Отойдя от обещания Хисане, он не встал на сторону законов Сейретеи, а невольно помог стремившимся к власти заговорщикам. Сумел бы он выяснить правду, если бы выбрал, как сделали это столько шинигами вместо него, спасти сестру? Этого теперь уже не узнать. Единственное, что ему суждено было узнать - это горькая ирония свободы, данной ему мечом Куросаки Ичиго, когда тот разбил его кенсейкан как символ обещаний, которые Бьякуя нарушил задолго до этого. Бьякуя не впервые задумывался обо всем этом с тех пор, как пришел в себя в больничной палате Четвертого отряда; просто сейчас он впервые позволил себе додумать эту мысль до конца. Но теперь, понял Бьякуя, садясь прямее и игнорируя еще одну вспышку боли, он не знал толком, что делать с истинами, которые наконец осознал. Возможно, было и к лучшему, что как раз в этот момент за дверью послышалось покашливание, потом негромкий стук. - Войдите, - удивленно крикнул Бьякуя. Медики Четвертого отряда, такие робкие в Сейретеи, за работой ощущали себя с куда большей уверенностью, и заходили и выходили без стука, часто вообще не обращая на него внимания. Так кто бы это мог быть? Гадать ему, впрочем, пришлось недолго; дверь открылась, и в щели появилось лицо его лейтенанта. - Как поживаете, Кучики-тайчо? - спросил Абараи Ренджи, заходя в комнату. - Ренджи, - кивнул ему Бьякуя. - Значит, тебе уже можно ходить? - А, да, - отозвался Ренджи с заметным смущением. - Мне ж в основном царапины достались.… А от того, что раньше было, раны уже зажили. Бьякуя приподнял бровь, услышав, каким образом Ренджи упомянул их бой, но говорить ничего не стал. Если его лейтенант решил хоть раз в жизни проявить такт, Бьякуя ему мешать не собирался. - Э-э… - снова начал Ренджи после долгой паузы. - Да? - Бьякуя и правда хотел помочь ему - уж больно мучительно было слушать, как Ренджи подыскивает нужные слова. Единственная проблема была в том, что сам Бьякуя не имел ни малейшего понятия, что говорить в такой ситуации. Он еще ни разу не пытался убить ни одного собственного лейтенанта, что бы ни говорили некоторые остряки Сейретеи. Разумеется, лейтенанта, который пытался убить его, у Бьякуи тоже не было. - Я тут с вами посижу немножко, тайчо, - внезапно выпалил Ренджи. - Ну, вам же тут одиноко, наверное, сидеть одному в этой палате, так я решил прийти составить вам компанию. Ээ… если вы не против, конечно. - Не против, - сказал Бьякуя серьезно. Он и правда был не против. Ренджи частенько донимал его, и совершенно не умел соблюдать тишину, но за последнюю пару месяцев он успел привыкнуть к своему рыжему лейтенанту. Возможно, подумал он со слабой надеждой, в присутствии Ренджи все снова станет как обычно. Так что Ренджи с явным облегчением уселся на табурет у двери, а Бьякуя уставился в стену, пытаясь представить, что он снова в офисе Шестого отряда. Разумеется, ничего не вышло. Сложновато было начать обманывать себя сразу после того, как сам же так долго открывал себе глаза на правду. И потом, слишком уж тихо Ренджи сидел сегодня. Бьякуя обычно не особенно приглядывался к своему лейтенанту, когда они работали рядом, но каким-то образом в памяти у него успела отложиться звуковая дорожка нормального рабочего дня рядом с Абараи Ренджи - хлопающая дверь, скрипящие стулья, шумные вздохи, приветствия всем, кто проходит мимо - а сегодня все было не там. Сегодня Ренджи не было слышно. Он сидел и что-то делал… строгал? Бьякуя повернулся посмотреть; оказалось, Ренджи и правда вырезал что-то из палки. Бьякуя не видел, чтобы кто-нибудь этим занимался, с тех пор, как от них ушел старый садовник. Он и не знал, что Ренджи умеет резать по дереву. И что Ренджи умеет быть верным обещаниям, он тоже не знал. Прямая противоположность ему самому. Бьякуя всегда считал Ренджи гораздо слабее себя не столько даже в отношении духовной энергии - он давно подозревал, что у его лейтенанта были резервы сил, до которых тот еще не добрался, - но в отношении воли, в способности настойчиво добиваться своего и делать то, что следовало сделать. Как глупо: именно в этом Ренджи и оказался сильнее его. Ренджи все хотел его перегнать, и хоть сражение он проиграл, но войну выиграл. А Бьякуе, который всегда считал, что духовная энергия есть отражение чистоты духа, не хватило нужной силы, и все, чего он достиг, оказалось лишь временной помехой на пути Ренджи и Ичиго. - Ты, наверное, жалеешь, что я не умер, - сказал он вполголоса, скорее себе самому. К его удивлению, Ренджи ему ответил. - Нет, - сказал он с такой же серьезностью. - Если б вы умерли, мне было бы больше незачем стремиться стать сильнее. Ты уже сильнее, вдруг захотелось сказать Бьякуе, но он промолчал, не глядя на Ренджи. Если бы он это произнес, то больше сказать было бы нечего, совсем уже нечего, а он все-таки не умер. Ему предстояло жить и пытаться выполнить хотя бы некоторые из своих обещаний. Но все равно ему очень хотелось повернуться и посмотреть, было ли лицо Ренджи столь же серьезным, сколь его голос. - Тайчо, - сказал Ренджи, - я… И тут Бьякуе пришлось откинуться назад, но боль от резкого движения заглушило изумление от того, что в открытое окно его палаты на третьем этаже внезапно вскочил Куросаки Ичиго. Спокойный Ренджи - это было неожиданно и даже приятно. Но ожидать от Ренджи спокойствия рядом с Куросаки Ичиго было, очевидно, чересчур, так что Бьякуя сидел и смотрел, как они ругаются через его кровать и переживают за Рукию. Все еще переживают за его сестру и наверняка знают о ней больше, чем когда-либо знал он. Бьякуя сидел и смотрел на двоих молодых людей - скорее даже мальчиков, если задуматься, но задумываться ему не хотелось, - которые сделали то, чего не смог сделать он. Он все гадал о том, что же такое было у них, чего не было у него. Может, этот недостаток, о котором он никогда не подозревал, и был причиной, по которой Хисана так и не смогла его полюбить. Причиной, по которой спустя пятьдесят лет он не представлял, что сказать сестре, когда снова с ней встретится. А потом он заставил себя перестать думать об этом. Слишком уж больно было об этом думать. Больнее, чем от Шинсо, больнее, чем от раздражающей слабости тела и неприятного осознания нарушенных обетов. Он перестал думать и просто смотрел с некоторым ошеломлением на то, как Ичиго, полный непрошибаемой уверенности в своем равенстве с кем угодно, спрыгнул вместе с девочкой-риока обратно во двор, и они побежали искать Рукию. Очевидно, он как-то отреагировал, потому что Ренджи повернулся к нему и спросил, в чем дело. - Этому мальчишке, - сказал все еще ошеломленный Бьякуя, - следует научиться уважению к старшим. - На самом деле он сомневался, что Ичиго станет учиться чему-нибудь в этом роде. И вообще, решил он, не стоит сейчас думать об Ичиго. Это тоже самообман в своем роде. С Ичиго он уже сражался и проиграл, а сейчас пора было заняться наконец битвами, которых он избегал. - Ренджи, - сказал он и помедлил, слегка усмехнувшись: надо же, теперь уже он не мог найти слов. - Тайчо, - произнес Ренджи, неловко пристроившись на краю его кровати, - насчет той нашей битвы. Я знаю, что так не полагается, но все же… - Да, - перебил его Бьякуя с облегчением от того, что не он первый начал эту тему. - Я тоже хотел с тобой поговорить на этот счет. Не стоит извиняться, но… - А я и не собирался извиняться, - прервал его Ренджи, и Бьякуя изумленно замолчал. - Извините, тайчо, но я правда не собирался. То есть мне жалко, что бой вышел вот так, по такой причине, и насчет всего остального тоже, но я о нем не жалею. Ни о том, за что сражался, ни о том, что наконец сумел с вами подраться по-настоящему. Он ведь служил в Одиннадцатом до того, как пришел в Шестой, вспомнил вдруг Бьякуя. Как это все же странно, радоваться шансу сразиться с противником явно сильнее тебя, и не для того, чтобы уничтожить то, что требовалось уничтожить, а просто ради боя, ради возможности испытать себя… Может, эта радость и давала Ренджи силу продолжать стремиться к исполнению своих обещаний? - Причина у тебя была достойная, - сказал он задумчиво, глядя из окна на беготню во дворе, - но, исполнив обещание спасти Рукию, ты нарушил другое обещание, разве не так? То, которое ты давал как офицер Готеи-13, как мой лейтенант. Когда ты давал его, собирался ли ты хранить ему верность? А если собирался, как ты выбрал, какое обещание выполнить? В палате воцарилось молчание. Снаружи послышались крики; похоже было на тех хулиганов из Одиннадцатого. Почему Ренджи не отвечал? Может, он не мог ответить на этот вопрос? А был ли вообще на него ответ? - Я его от всего сердца давал, тайчо, - сказал Ренджи наконец. - Я и правда хотел служить с вами и учиться у вас. Просто… знаете, я и не выбирал ничего. Может, я и не смог бы выбрать, если б стал задумываться. Я… я ведь во многом шинигами из-за Рукии стал, и сильнее стать из-за нее хотел, и вас встретил тоже из-за нее. Это все связано, и если б я решил бросить Рукию, все мои остальные обещания оказались бы бессмысленными. Это было бы неправильно, - закончил он. Бьякуя глянул на него и сразу отвернулся - слишком больно было глядеть на неприкрытую искренность на лице Ренджи. Она заставляла вспомнить о том, как беспомощен оказался в ситуации с Рукией он сам. Он подвел ее, а вместе с ней Хисану. Как теперь это исправить? - Ээ, - сказал его лейтенант и замолк, когда Бьякуя повернулся к нему, но потом снова продолжил. - Ээ, тайчо, вы ведь понимаете, что вам бы надо с Рукией поговорить, правда? Когда она вернется? Бьякуя вопросительно приподнял бровь, но Ренджи продолжал смотреть на него в упор, почти не моргая даже, словно старался напряженностью взгляда подчеркнуть серьезность своих слов. Это, кстати, было ни к чему. Не так уж часто его лейтенант был серьезен, чтобы не запоминать каждый такой момент. - Так ты знаешь все-таки, куда она пошла? - спросил он, стараясь уйти от напряженности этого взгляда. В маленькой палате это было сложно. Он мог бы посмотреть в окно, но не хотел проявлять грубость к Ренджи. А больше, кроме Ренджи, смотреть было некуда. - Ээ, - похоже, его лейтенант был слегка смущен. - Ну, есть у меня догадка, тайчо. Но если я прав, ни к чему, чтоб ей мешали эти шумные обормоты. Бьякуя слегка улыбнулся - надо же, Абараи Ренджи зовет кого-то еще шумным обормотом, - но признался себе, что сам он в отличие от Ренджи даже не догадывался, где может быть Рукия. - Ну и где? - спросил он наконец. - Ну, я так думаю… Если б она в Сейретеи была, они бы ее уже нашли. Но дом Шиба ведь снаружи, в Руконгаи, так? Бьякуя молча кивнул. - Вот именно. Понимаете, тайчо… после всего этого, может, не только нам с вами хочется чинить сломанные мосты? - Так вот мы чем занимаемся, значит? - вполголоса, словно обращаясь к самому себе, произнес Бьякуя. - Ну, я пытаюсь, по крайней мере, - сказал Ренджи со слегка смущенной улыбкой и поднялся на ноги. - Простите, что я вам тут постель трясу, тайчо. - И совсем неплохо пытаетесь, фукутайчо, - сказал Бьякуя и с неожиданным удовольствием отметил, что Ренджи вместо того, чтобы собраться уходить, вернулся на табурет у двери. * * * Ренджи наконец ушел, когда Бьякуе принесли обед, но к тому времени атмосфера в палате уже странным образом успокоилась. Так что хотя он и провел остаток дня один, его ничто не тревожило, кроме остатков боли в раненом боку. Когда она пришла, он смотрел в небо над зданиями Сейретеи снаружи и задумчиво вертел в руках грубо вырезанную из дерева фигурку. Она остановилась в дверях, и он обернулся, уже зная, кто это. - Здравствуй, Рукия, - произнес он, не зная, что еще сказать. - Здравствуй, старший брат, - сказала она тихо. - Мне нужно с тобой поговорить. Погоня Герои: Ренджи, Бьякуя, Йоруичи Рейтинг: PG-13, джен Длина: 253 слова Саммери: сражаться больше не нужно. А играть? *** Я все наблюдаю за ними, хотя примерно через раз я и сам не пойму, вижу я их или мне кажется. Нет, тогда, сражаясь с Кучики-тайчо, я его движения видел, но сейчас передо мной сражение совсем другого порядка. Сейчас мне нет такой смертельной надобности все увидеть, но мне хочется. Мне хочется не упустить из виду вспышку черного и белого и молниеносное пятнышко оранжевого, пока они не замедлят ход, не превратятся на секунду в мужчину и женщину, чтобы глянуть друг на друга мельком и снова исчезнуть. А битва ли это вообще? От этой гонки не зависят их жизни, хотя если удастся разглядеть лицо Кучики-тайчо, то по нему этого не скажешь. Ему, конечно, нужно выиграть. Ему всегда это нужно, поэтому-то я так и стараюсь его победить. Но вот сможет ли он победить сейчас? Он так быстр, но его противница быстрее… может быть. Не знаю. Кажется, они и сами этого не знают. Когда Кучики-тайчо последний раз сражался с противником и не был уверен, что сумеет победить? Не со мной, это уж точно. Наверное, и не с Ичиго. Что бы ни решило ту их битву, там не в технике было дело. Но сейчас ему приходится действительно сражаться, и не только затем, чтобы его навыки не заржавели. Сражаться за победу. Вот он опять появляется передо мной, а сразу за ним Йоруичи-сан. Я вижу блеск в его глазах, но они не от гнева блестят, и не от раздражения. Нет, был бы это кто другой, а не Кучики-тайчо, я б сказал, что это глаза человека, который вот-вот рассмеется во весь голос. Обычный распорядок Пэйринг: Ренджи/Бьякуя Рейтинг: PG-13 Длина: 498 слов Саммери: Ренджи нарушает обычный распорядок дня Бьякуи *** - Можно? Бьякуя повернулся к неожиданно подошедшему лейтенанту. Ренджи уже несколько минут как не было слышно, а в тишине он с неожиданной легкостью начинал казаться частью привычной атмосферы. Впрочем, это впечатление исчезало, как только он начинал говорить, немедленно оказываясь в центре внимания. Во всяком случае, внимания Бьякуи. - Можно? - повторил он; рука его зависла над волосами Бьякуи. - Я всегда хотел знать, как это снимается. Кенсейкан. Это он про кенсейкан. - Но… - начал Бьякуя, собираясь сказать, что Ренджи уже видел, как это делается, и не раз. Почему-то эту фразу он так и не закончил. - Да, - сказал он наконец - ведь отказываться причин не было, - да, можно. - Я осторожно, - негромко произнес Ренджи у него над ухом. Бьякуя слегка повернул голову, чтобы посмотреть на него. Он успел заметить взволнованно-возбужденный взгляд, какой бывал иногда у Рукии с новыми сластями, а потом Ренджи шагнул в сторону, ища, откуда удобнее снять кенсейкан. Сзади должно быть удобнее, подумал Бьякуя, но не высказал этого вслух, давая Ренджи возможность разобраться самому. Ничьи руки не делали это за него с тех самых пор, как в детстве отец показал ему, как снимать и надевать украшение. Тогда, конечно, кенсейкан был еще старый, отцовский, тот, что разбил Куросаки Ичиго. У Хисаны бы полегчало на душе, если б она узнала, что разбить его удалось только с помощью занпакто; она всегда боялась его трогать, даже больше, чем старинный семейный фарфор. Странно было ощущать, как
чужие руки распутывают сетку, удерживающую на месте две части кенсейкана.
Он попытался представить, что это снова отец ему помогает, но даже с закрытыми
глазами любопытные блуждающие прикосновения Ренджи невозможно было спутать
с четкими и выверенными движениями отца, точно рассчитанными на то, чтобы
сделать дело с как можно меньшей суматохой. Он слегка улыбнулся, все еще
не открывая глаз. Интересно, а Ренджи когда-нибудь задумывался над тем,
как сделать дело с как можно меньшей суматохой? Нет, это вряд ли…. Но это… это не укладывалось в обычный порядок дня - или в то, что еще оставалось из этого порядка. Чувствуя, как быстрые сильные пальцы массируют его голову, он незаметно начал дышать ровнее. В комнате было тепло несмотря на то, что окно было открыто, а домашняя одежда у него была не такая уж плотная. Тут Ренджи шагнул в сторону и на секунду Бьякуя ощутил потерю источника тепла. Но всего на секунду - через мгновение Ренджи уже вернулся на прежнее место. - Ну вот, все готово, все цело, - весело заявил он, дыша теплом в ухо Бьякуе. - Я его на стол положил. Что, в сон тянет, тайчо? Теплая рука скользнула вокруг
его талии, и в сон Бьякую тянуть быстро перестало. Перед сном Пэйринг: Ренджи/ Бьякуя Рейтинг: PG-13 Длина: 333 слова Саммери: Бьякуя не любит слишком быстро засыпать. *** Ренджи спит. Впрочем, во сне он все равно раскинулся так, будто до сих пор к чему-то рвется. Рыжие волосы рассыпались по подушке, свободно падая со лба и кое-где прикрывая черные татуировки. Бьякуя лежит на боку и смотрит на него. Ему тоже хочется спать, тело его полно теплой истомы, но он не позволяет себе закрыть глаза. В доме так тихо, что он слышит, как шепчут в саду листья, когда ветер подует чуть сильнее. Теперь такие минуты тишины встречаются куда реже; старый дом Кучики слишком полон голосов, резких, громких и шумных, словно водопад, летящий на камни там, где раньше текли лишь тихие ручейки. Бьякуя не против водопада, но иногда ему нужна тишина. А еще ему нравится смотреть на тихого и спокойного Ренджи. Ренджи трудно застать в покое: мгновения сразу после того, как он уснет, тут годятся лучше всего. Теперь он не проснется; Бьякуя знает это по равномерности его дыхания. Он уже пробурчал что-то насчет некоторых, которые обниматься толком не умеют, и измял подушку именно так, как ему требовалось, и зевнул во весь рот. Теперь он спит, и Бьякуя может протянуть руку и потрогать черные узоры на его обнаженном плече, и улыбнуться слегка, видя, как Ренджи чуть подергивает носом. Ренджи немного поворачивает голову - даже во сне он не может лежать совсем уж неподвижно - и на руку Бьякуе падает прядь рыжих волос. Бьякуя замирает, зная, что если он пошевельнется, прядь упадет обратно на подушку, и цепляясь за это ощущение, пока вся его сущность не сосредотачивается на том месте на правой руке, где волосы Ренджи касаются его кожи. Они куда мягче, чем он когда-то думал; но в Ренджи вообще очень многое куда мягче, чем кажется. Тигр, внезапно думает Бьякуя. Рыжий тигр в черную полоску, дикий, опасный… и пушистый. Мой собственный тигр, думает он, улыбаясь, и закрывает глаза. Бьякуя спит. Ему снится старая книга, которую он в детстве утащил из семейной библиотеки себе в комнату. Книга легенд с огромной цветной картинкой на первой странице: из темно-зеленого леса выходит рыжий-рыжий тигр. Самое яркое, что только было у него в комнате. Ценитель красоты Пэйринг: джен с намеком на
Кераку/Укитаке Рейтинг: G Длина: 211 слов Саммери: почему все-таки Унохана Ретсу носит такую прическу? *** - Неужели обязательно дергать за волосы каждую встречную девушку? В голосе Укитаке снова, как это бывает слишком часто в последнее время, чувствуется бессильная усталость. Кераку это совсем не нравится; именно потому он отвечает с удвоенной веселостью: - Конечно обязательно, Джуу-тян! Не могу же я не проявить должного внимания ко всем этим прекрасным созданиям вокруг; а волосы, особенно длинные волосы, - одно из самых главных очарований истинной красоты. Он поднимает глаза к небу и с чувством вздыхает. Укитаке смеется, как он и ожидал, но все же продолжает его отчитывать. - Но это слишком многих раздражает. Ты Унохану давно видел? Она теперь заплетает волосы под подбородком, чтоб только держать их подальше от тебя. Если так и дальше пойдет, ты наверняка многих заставишь постричься, и к чему тогда ты будешь проявлять должное внимание? Укитаке говорит все это и все равно смеется, и Кераку ухмыляется, любуясь оживлением на его лице. - Вообще-то, - отвечает он, - если б только мое главное очарование отрастило волосы подлиннее, то и переживать бы никому больше не пришлось. Уж тогда-то я больше никого бы за волосы дергать не стал, - добавляет он и подмигивает. *** Укитаке Джууширо и правда отрастил длинные волосы. Однако Унохана Ретсу до сих пор заплетает косу под подбородком; медики из Четвертого отряда клянутся, что она держит в ней мелкие инструменты. От автора: Стеб, но ласковый (все знают, как я люблю Кучики-тайчо, правда?). Кучики Бьякуя и все его родственники мне не принадлежали, не принадлежат и, думаю, принадлежать не будут. В конце концов, это вредно для здоровья. *** Мало кто понимал, насколько капитан Кучики любил свой отряд. Вот о том, как для него важна семья, многие как раз догадывались. Они только не понимали, что Кучики Бьякуя, первый в роду ставший сначала шинигами, а потом и капитаном (вот капитаном он пока собирался оставаться и единственным. Капитанство вредило здоровью, а сестру он себе и одну-то с трудом нашел), страшно этим гордился и воспринимал свой шестой отряд как свою семью. В смысле, семью Кучики. Со всеми прилагающимися к этому требованиями и правилами. А самым важным человеком в этой семье — ну, кроме него самого как главы семьи, конечно, — его правой рукой, его вторым «я» должен был быть лейтенант. Подобрать подходящее второе «я» для главы семейства Кучики было делом ох как непростым. Если бы даже Бьякуя об этом каким-то чудом забыл, лекция, которую прочитал ему собственный дядюшка после его свадьбы с Хисаной, закрепила эту мысль в голове Бьякуи надежнее кенсейкана (который все-таки закреплялся *на* голове и один раз, когда Бьякуе было всего сорок три года, три месяца и двенадцать дней, слегка сполз). Бьякуя, правда, задумался было, откуда дядюшка так хорошо знает о том, что требуется главе семейства Кучики, если сам это семейство никогда не возглавлял; но гудение дядюшкиной интонации было так точно рассчитано, что намертво вышибало из головы все посторонние мысли (но не кенсейкан. Кенсейкан был *на* голове). Поэтому к вопросу подбора лейтенанта Бьякуя относился с повышенным вниманием; но уж если подобрал… Если женился — люби жену, а если выбрал себе лейтенанта, доверяй ему. Бьякуя точно не помнил, кто ему это сказал, но правило это ему подходило, так что следовал он ему усердно. Иногда, правда, у него возникали сомнения по поводу того, ценит ли очередной лейтенант оказанное ему доверие, но сомнения он усердно отметал: разве место такому низкому чувству в их дружной семье? И на кого еще положиться капитану при совершенствовании банкая, как не на собственного лейтенанта? … правда, банкай окончательно усовершенствовать было сложно. Да и искать все новых лейтенантов, заслуживающих доверия, тоже. Впрочем, подумал Кучики Бьякуя, глядя на рыжеволосого парня, болтавшего с его сестрой возле административного корпуса Сейретеи, кажется, вот у этого хватало преданности своим… а что техника слабовата, так над ней всегда можно поработать. В конце концов, если входишь в семью Кучики, надо стремиться к совершенству. Особая техника Юмор. Примечание: вызвано к жизни бессмертным художественным даром Рукии, вот этой картинкой и разговором с Эсвет. *** От экономки Бьякуя испуга никак не ожидал. Вот если бы испугалась Хисана, удивляться было бы нечему — вещей, вызывавших у Хисаны испуг, было великое множество, и заранее их предугадать было невозможно. Обычно он старался на всякий случай ограждать жену от всего, что только приходило в голову. И сейчас, конечно, вполне можно было бы для организации летнего приема в саду воспользоваться старым планом, оставшимся от его матушки, да опытом экономки — только вот, понаблюдав, как жена не находит себе места и прячется от слуг, он решил дать ей попробовать себя в достаточно тривиальной задаче. В конце концов, если Хисанин план рассаживания гостей окажется неудачен, ничего страшного не случится. А теперь вот экономка, выходя от Хисаны, выглядела явно испуганной. Пожав плечами, Бьякуя зашел к жене, чтобы выяснить, в чем дело. Хисана сидела на коленях перед низким столиком и что-то рисовала, высовывая от напряжения кончик языка. Заметив наконец приход мужа, она встретила его такой оживленной улыбкой, что на мгновение он забыл про экономку и ее испуг. Но только на мгновение. Если не поддерживать среди домочадцев порядок, мирной жизни не жди — это матушка ему крепко-накрепко внушила. — Так вы договорились с Ханако-сан? — спросил он, садясь рядом с Хисаной. Хисана нахмурилась. — Я не знаю, Бьякуя-сама. Кажется, я все правильно поняла, что нужно делать, но когда я стала рисовать свой план, она как-то странно на меня посмотрела и спросила, обязательно ли мне рисовать так. Наверное, я ее не так поняла — я всегда так рисую, что тут такого? Я спросила у нее, что она мне посоветует, и стала исправлять свой план, но она совсем позеленела и сказала, что ей нехорошо. И вышла. Что, у меня такой плохой план, Бьякуя-сама? И чем ей не нравится, как я рисую? Бьякуя внимательно изучил поданный ему рисунок. План был как план; его автору немного не хватало знания взаимоотношений между членами основных знатных семейств, но это в целом было исправимо. Конечно, ему бы не пришло в голову обозначать глав домов мордочками… зайцев? — Неплохой план, Хисана, совсем неплохой, — сказал он. — Только младших Шихоуин стоит пересадить вот сюда — если члены этого семейства окажутся в скучной компании, от них можно ждать чего угодно. Тем временем он продолжал обдумывать причины реакции экономки. Дело тут было явно в стиле рисования Хисаны. Любопытно… его, конечно, учили рисовать, как и всех наследников благородных семейств, но традиционный стиль графики никогда на его памяти психического воздействия на зрителей не оказывал. А что, если в технике Хисаны что-то есть?.. — Хисана, — сказал он задумчиво, — а ты не научишь меня рисовать?
В качестве первого испытуемого он выбрал экономку, решив, что заодно сравнит воздействие рисования Хисаны и своего собственного. Он как раз хотел поговорить с Ханако-сан по поводу перестановки ширм в комнатах для гостей. Эффект превзошел все его ожидания. Когда Хисана говорила, что Ханако-сан позеленела, он решил было, что она преувеличивает. Оказалось, жена была совершенно права. Экономка действительно позеленела. Для начала. Потом она побелела, попятилась и сказала, что все поняла, но ей надо присесть. Через пару дней она подала заявление об уходе, сказав, что давно хотела проводить побольше времени с дочерью и внуками в Руконгаи. Бьякуя удивился — помнится, Ханако-сан говорила матушке, что они с дочерью и дня не могут провести вместе, чтобы не поругаться, — но он уже был занят выбором следующего субъекта для испытания особой техники. Срабатывала она на всех. Правда, тренированные шинигами всего лишь бледнели и пятились, а офицеры уровня лейтенанта и выше просто слегка изменялись в лице, но эффект несомненно был. Бьякуя хорошенько обдумал его применение и решил, что пока разумнее всего использовать особую технику для отваживания незваных посетителей. В ближайшие недели работать в офисе шестого отряда стало куда спокойнее.
Особая техника: реванш Обычно впечатление о людях Куросаки Ичиго составлял быстро, и менял его редко. Просто причин к тому не было. Ну ладно, можно сказать, что насчет Исиды он передумал, но это все было из-за того, что он не знал про квинси. Это не считалось. К Бьякуе такие оправдания не подходили. С Бьякуей все было ясно. Бьякуя был пижон с заморочками. Нет, он, конечно, сначала хотел убить Рукию, Ичиго и всех остальных, а потом передумал, но это все тоже было из-за его пижонских заморочек. Столько времени прошло, Бьякуя успел не только передумать его убивать, но и стать его родственником, а с ним по-прежнему все было ясно. Пижон. Хотя, надо признаться, пижонить он умел: складки шарфа у него не сбивались, он единственный в прошлом месяце умудрился не задеть рукавом свежевыкрашенную дверь клиники, и маленькие дети никогда не выплевывали ему на грудь полупережеванный ужин. Если дело тут было в заклятии, то Ичиго не прочь был бы им овладеть — слишком часто Рукия с Юзу в последнее время обменивались впечатлениями о том, какие все-таки поросята мужчины семейства Куросаки. Но пижонство пижонством, заклятия заклятиями, а уж Бьякуя его удивить ничем не мог. Ичиго это знал точно. До сегодняшнего вечера. Потому что вечером, вернувшись домой, Ичиго увидел, как его маленькая дочь сидит на коленях у дядюшки и сосредоточенно наблюдает за тем, как он учит ее рисовать. Зайчика. Ичиго даже подошел проверить, не почудилось ли ему. До боли знакомая, хоть и необычно аккуратно исполненная заячья морда словно подмигнула ему с листа бумаги. — Ну уж нет, — сказал Ичиго хрипло и рухнул на соседний стул. Вернее, туда он целился, но стул оказался отодвинут к стене, и на спинке его был аккуратно расправлен снежно-белый шарф. Ичиго, ничего не поделаешь, пришлось рухнуть на пол. Он закинул голову, встретил непонимающий взгляд двух пар одинаково серьезных синих глаз и простонал: — Ну уж нет, только не зайчики! Наследница шинигами Когда Бьякуя узнал, что свою новорожденную дочь Рукия назвала Хисаной, он был удивлен. И рад, наверное, тоже, но в основном удивлен — он без всяких слов знал, как неоднозначно относится Рукия к памяти своей покойной сестры. По крайней мере, хорошо, что девочка не рыжая, подумал он. Рыжих в его жизни и так хватало с лихвой. Когда получилось, что в обиходе малышку стали звать Хисой, он почувствовал облегчение. Это свое чувство он поймал, и тоже удивился ему. Изредка навещая его, Рукия не брала с собой ребенка. Наверное, не могла себе представить плача младенца в старинном доме Кучики. Он тоже не мог, но не прочь был бы попробовать. Рукии он об этом не сказал. Когда Бьякуя впервые склонился над колыбелью малышки Хисы («Мы все когда-то качались в этой колыбели», сказала Юзу. Бьякуя попытался представить себе Ичиго в колыбели, но быстро оставил эту мысль), детская рука с неожиданной силой вцепилась в белый шарф. Бьякуя замер и целую минуту стоял неподвижно, потом осторожно отцепил пальчики Хисы от шарфа. Следов на белой ткани не осталось. Двадцать семь раз у Кучики рождались наследники, подумал он. Наверняка этот шарф уже хватали младенцы. В следующий раз, впрочем, он пришел без шарфа. Глаза у Хисы были синие. У всех младенцев глаза голубые, вспомнил он слышанные когда-то слова, но в день, когда Куросаки Ишин, чуть не подпрыгивая от возбуждения, задул единственную свечу на праздничном пироге внучки (когда Ишин принес этот пирог и свечку, Бьякуя вопросительно взглянул на сестру. Она пожала плечами), Хиса посмотрела на него по-прежнему синими глазами. Бьякуя решил, что это хороший знак. Через месяц он пришел снова и услышал, как Карин читает Хисе вслух. Он остановился и прислушался. В книге Карин все время что-нибудь шумело, и она изображала эти звуки вслух. В следующий раз он принес с собой книгу легенд. Когда легенды закончились, он стал читать Хисе выдержки из семейных хроник, переписанные каной. Через полтора года, глядя с его колен в самодельную книжицу, Хиса прочитала по складам «Ку-чи-ки». — О господи, — прошептал за дверью гостиной Ичиго, — он же мне свой дубль воспитывает! — Ты идиот и ничего не понимаешь, — отозвалась его жена. Иноуэ Орихиме праздник первого апреля нравился. Она никогда не возражала, если ее разыгрывали, и сама бы с удовольствием кого-нибудь разыграла, только вот очень боялась ненароком обидеть при этом друзей. Поэтому ее розыгрыши обычно ограничивались тем, что она угощала всех выпечкой собственного изготовления совсем не с той начинкой, которую она объявляла. Мило и безобидно. Куда большие события она вызвала к жизни, когда ненароком рассказала про первое апреля Мацумото Рангику. — Хицугая-тайчо это непременно понравится! — крикнула Рангику, убегая, а Орихиме осталась смотреть ей вслед, уже сомневаясь в том, правильно ли она поступила. Орихиме об этом не подумала, конечно, но если бы в Сейретеи стали искать виноватого во всех последующих событиях, она всегда могла свалить все на Урахару. Вот уж этому бы никто из Готэи-13, особенно из старших, не удивился бы. Вообще-то Урахара разыгрывал людей круглый год, не подчиняясь никакому расписанию. Первое апреля он посвящал исключительно старинному соревнованию с Йоруичи — кто кого разыграет. Только без использования дохлых крыс — на этот счет они уговорились еще девяносто три года назад. Когда капитан Сой Фон первого апреля закончила разбирать бумаги и с удивлением обнаружила, что последний рапорт приклеен к столу, она не поверила своим глазам. Она подергала его еще раз. Потом еще раз. И еще раз. Потом она заметила на нем надпись «Ха-ха, с первым апреля!» Если бы ее подчиненные не были ниндзя, численность второго отряда в тот день изрядно бы подсократилась. Только к середине дня ей наконец смогли доложить, что на территории отряда видели черную кошку. Куда потом убежала Сой Фон, установить не удалось. Исэ Нанао как раз выходила по делам, когда мимо нее промчалась Мацумото Рангику с радостной вестью о наступившем празднике. Вернувшись в отряд, благоразумная Нанао предусмотрительно заперлась в собственном кабинете и объявила, что раньше второго числа она оттуда не выйдет. Искавшим ее шинигами отряда она охотно объясняла причину своего поведения. Когда капитан Кёраку наконец вернулся в отряд, он долго разочарованно бродил по опустевшим коридорам, ища, кого бы разыграть. Выяснить, отмечали ли первое апреля в первом отряде, не представилось возможным; никто не решился спросить. К сожалению, капитан Кёраку интересующимся на глаза вовремя не попался — вполне возможно, что он бы как раз спросил. Когда о празднике узнал Кира Изуру, он вздрогнул и впервые порадовался отсутствию своего капитана. Чего можно было ждать в такой день от Ичимару-тайчо, представить он не мог… то есть как раз мог… нет, все равно не мог. Окончательно запутавшись, Кира снова погрустнел, пока ему не пришло сообщение от Хисаги с приглашением выпить. Сообщение, как потом выяснилось, было фальшивое — его послала Рангику. Выпивка, однако, была настоящая. Весь седьмой отряд явился в тот день на полуденную поверку в пушистых ушках. К вечеру лейтенант Иба сумел-таки убедить своего капитана, что это было в знак поддержки. Шестой отряд весь день заключал пари по поводу того, кто же все-таки разыграет капитана. Никто так и не решился, и призовой фонд остался нетронутым. Через год его заработает лейтенант Абараи, но в череде последовавших за его розыгрышем событий ему станет не до призового фонда. Отряд в конце концов истратит деньги на то, чтобы выпить за здоровье лейтенанта. И капитана тоже. Вот капитану Куроцухи идея праздника первого апреля как раз понравилась. Пережившие первое апреля шинигами двенадцатого отряда еще долго потом рассказывали легенды о том, насколько хорошо лейтенант Куроцухи знает укромные места на территории отряда. В четвертом отряде первого апреля тоже веселились вовсю. Правда, авторов большинства розыгрышей так и не нашли, и только лейтенант Котетсу с подозрением косилась на безмятежную улыбку проплывавшей мимо капитана Уноханы. Одиннадцатый отряд праздник первого апреля вспоминал потом долго. Как впоследствии выяснилось при сличении показаний, лейтенант успела заранее сговориться с пятым офицером. Бантики вместо шариков в прическе у капитана, решили шинигами отряда, это еще ничего, но вот кто и как нарисовал (фломастерами) на макушке у Мадараме вполне узнаваемую карикатуру на капитана, да еще и так, что он ничего не заметил… Какой сюрприз приготовила собственному капитану Мацумото Рангику, так и осталось тайной. Всем потенциальным свидетелям капитан Хицугая обещал спустить на них свой банкай, и, судя по всему, обещание прозвучало убедительно. Затем он удалился в направлении пятого отряда с небольшим пакетом под мышкой. Из окна его собственного кабинета (там он ее искать почему-то не стал) за ним с хитрой улыбкой наблюдала лейтенант Мацумото. А Укитаке Джууширо весь день наблюдал за тем, как его третьи офицеры яростно пытаются разыграть друг друга. Это зрелище его порядком утомило, поэтому когда к нему вечером забрел капитан Кёраку, так и не сумевший разыграть собственный отряд, и подменил воду в кувшине на столе на сакэ, он сделал вид, что ничего не заметил. Из-под бумажных гор Капитан шестого отряда Кучики Бьякуя тяжело вздохнул и, аккуратно подровняв очередную пачку просмотренных бумаг, положил ее на край стола. Нет, работу свою он любил, и выполнение долга доставляло ему чрезвычайное удовлетворение, но иногда все это было несколько… чересчур. Особенно в последнее время. Тринадцать отрядов, двенадцать лейтенантов и теперь уже только десять капитанов, а укомплектованы отряды по-прежнему полным составом. Шинигами по-прежнему отправляются на задания, Сейретеи постепенно восстанавливается, и все это сопровождается отчетностью, справками, запросами на поставку снаряжения… Кто, спрашивается, должен всем этим заниматься. Десять капитанов. Вроде бы раскидать работу остальных трех не так уж сложно.… Только вот первый отряд и так вел общеадминистративную работу по всему Готей-13. У четвертого отряда и так хватало дел — на них легла основная нагрузка по восстановительным работам в дополнение к обычной медицинской рутине. Двенадцатый отряд дополнительные поручения просто не принимал, а настаивать на чем-то в разговоре с капитаном Куроцухи ни один курьер не решался. Это уже семь. Бумаги, попадавшие на стол капитану одиннадцатого, никто, как правило, больше уже никогда не видел; данные по одиннадцатому давно уже велись приблизительно, но кидать в эту бездну еще бумаги никто не решался. Это шесть. И на шестерых можно было бы раскидать дополнительную работу, подумал Бьякуя мрачно, зачем-то записывая все эти подсчеты на бумажке. Если бы в мире все было спокойно. А так… капитаны восьмого и тринадцатого отрядов занимались своими загадочными делами, о которых Бьякуя только иногда слышал кое-что от Рукии — сестра теперь старалась даже пребывая на задании хотя бы раз в неделю заходить в гости, и они вели осторожные и церемонные разговоры, иногда до боли напоминавшие ему первые недели знакомства с Хисаной. Это четыре. А Сой Фон, похоже, была у этих двоих связной с Урахарой — странно, Бьякуе помнилось, что Сой Фон раньше Урахару переносила очень плохо. Ну а капитану десятого как младшему выпадало оперативное дежурство… Получалось двое — он и Комамура. Бьякуя снял шарф, аккуратно сложил его, повесил на ширму и, убедившись, что дверь закрыта, сладко-сладко потянулся. В последнее время он начинал завидовать Хитсугае. Бьякуя еще помнил, как на оперативные ситуации, требовавшие офицера капитанского уровня, направляли его (ну, через раз, но об этом вспоминать было незачем). Поначалу ему это нравилось настолько, что он сам себя стеснялся: законный повод оторваться от рутины, а заодно и шанс что-то сделать. Показать себя. Испытать себя. Постепенно, конечно, он все больше стал себя ограничивать: даже если посылали капитана, младшие шинигами на месте часто неплохо справлялись сами. Им, похоже, хватало знания, что в случае чего их поддержат. Так, конечно, было лучше. Достойнее. Честь Кучики, честь его отряда и честь его меча требовали, чтобы он не хватался без разбору за любое дело, не демонстрировал себя при любом случае. Чтобы он ждал достойного противника. Только вот отправляться на задания стало скучновато; его начало раздражать, когда вызов отрывал от намеченных дел, и он стал ценить, что делит оперативное дежурство с другим. А потом в десятом появился новый капитан и эта проблема исчезла. И только сейчас, после всех встрясок, изменивших его распорядок жизни за последние два месяца, Кучики Бьякуя подумал о том, что хорошо бы сейчас прозвучал вызов и открылись ворота… Но слишком долго предаваться мечтаниям бесполезно. Бьякуя еще раз потянулся, снова надел шарф, привычно расправив складки, и уселся за стол, придвинув к себе новую пачку документов — запросы из третьего отряда на медицинское обследование. К вопросу об укреплении командной работы в Сейретеи Автор: Celeste Перевод: Таэлле Разрешение на перевод получено. Рейтинг: PG Длина: 544 слова. Саммери: разумеется, все делают глупости. Кроме Бьякуи. *** Новомодная идея внимания к межличностным взаимоотношениям в коллективе охватила в последнее время весь Сейретеи. Кучики Бьякуя об этом чрезвычайно сожалел; старомодные идеи были ему как-то ближе, и жить с ними было проще. Сторонники перемен любили повторять, что со времени случая с Айзеном и рёка уровень доверия и взаимодействия между шинигами сильно понизился. На взгляд капитана шестого отряда этого, вообще-то, и следовало ожидать, но вокруг хватало идиотов, которые на основании такого наблюдения пропагандировали введение специальных тренингов по восстановлению взаимного доверия среди шинигами и укреплению работы в команде. В общем, для того, чтобы в Сейретеи опять воцарилась тишь да гладь. В результате кругом творилось нечто странное и бесполезное — отрядные обеды, обмены лейтенантами, — и все это, как предполагалось, должно было создать товарищеские связи там, где их раньше не было, и укрепить те, что были подорваны недавними предательствами. Пока что вся эта бурная деятельность оказала на Бьякую только одно воздействие; Ренджи на неделю направили служить к этому хиппи Кёраку, и он остался без лейтенанта (у них до сих пор формально было на одного лейтенанта меньше, чем положено — Укитаке из бессмысленной сентиментальности отказывался выбрать менее ненормального из двух ненормальных, претендующих на место Кайена), но с прежним количеством работы. Это действительно повлияло на его восприятие командной работы в Сейретеи: чем дальше, тем его больше стали раздражать все эти страдающие душой шинигами, выступавшие за доброту, сочувствие и всеобщую дружбу. Бьякуя был убежден, что тем, кому давно не хватало симпатии окружающих, а теперь они на это жаловались, было бы куда полезнее помолчать и осознать, что им просто природой не суждено было вызывать к себе симпатию. Но когда он высказал что-то в таком духе вслух, его заклеймили бесчувственным и отослали к психологу из четвертого отряда, выяснить, какие травмы детства так повлияли на его психику. Психолога он сухо проинформировал, что его родители умерли, когда он был маленьким, жена никогда его не любила, а недавно он пытался убить сестру и парочку ее друзей, после чего его ранил предатель и он на неделю угодил в больницу, где еда была ужасная, шум превышал все разумные пределы и как он ни старался, нормально работать было невозможно. Психолог очень внимательно его выслушал, а потом спросил Бьякую, почувствовал ли он себя легче после того, как все это высказал. Бьякуя вполне серьезно поинтересовался, следует ли в данном случае понимать «легче» как «глупее». Психолог поставил ему диагноз «психически здоров, но отличается клинической бесчувственностью». В ответ Бьякуя поставил ему диагноз «хорошо слушает, но отличается клиническим идиотизмом» и ушел заняться наконец делом. Через неделю после этого случая его вызвали в зал совета Центра 46 и спросили, почему он отказывается участвовать в усилиях по развитию в Сейретеи практики командной работы и прочных дружеских уз. По мнению совета, это было необходимо для перестройки всей структуры организации, поскольку повторение фиаско с Айзеном было недопустимо. Бьякуя очень вежливо ответил, что он, безусловно, всей душой поддерживает восстановление Сейретеи и очень надеется, что когда-нибудь сумеет установить с кем-нибудь из коллег такие же прочные дружеские связи, как у Айзена, Гина и Тоусена. От присутствия на совете его немедленно освободили. Когда он вернулся в штаб шестого отряда, там его уже ждал ничего не понимающий Ренджи. На следующий день Центр 46 отозвал всех лейтенантов на прежние места и на неопределенное время отложил все программы по укреплению командного духа. Усмехаясь про себя, Бьякуя невольно задумался, не страдают ли теперь душой члены совета Центра 46. Безудержная
красота Повязка слетает последней и почти немедленно наполняет комнату давлением духовной силы. Крошечные ротики на внутренней ее стороне жадно всасывают последние кусочки рейятсу. Кенпачи не спрашивает, справится ли Юмичика с таким напором. В его отряде слабаков не водится, и нянчиться он с ними уж точно не собирается. Особенно Юмичику, который снова, уже не в первый раз, удивил его и застал врасплох. Кенпачи впервые столкнулся с этим женоподобным на вид бойцом несколько недель назад в отрядных испытаниях, и с тех самых пор Юмичика для него всегда стоял особняком. Для этого ему вовсе не обязательно требовались его любимые яркие наряды и украшения. Мало кому приходилось видеть могучего капитана одиннадцатого отряда вот так, но Юмичика давно знает, что он исключение из множества правил. Он спокойно усаживается на обнаженного капитана, и пальцы его скользят, едва касаясь, по шрамам на груди Кенпачи. Шрамы эти давно зажили и лишены чувствительности, но Юмичика знает несколько местечек, где капитан еще способен чувствовать, и с толком использует эти свои знания. — А от вас сейчас глаз не оторвать, капитан, — он произносит это шепотом, но знает, что Кенпачи, как любой хороший боец, все слышит. Юмичика разминает пальцами каждый шрам по отдельности, и хотя глаза его не отрываются от груди капитана, напряженные мускулы подсказывают ему, что Кенпачи почти готов застонать. Он решает считать молчание комплиментом и улыбка его становится особенно дерзкой. Но когда Юмичика выгибается и трется о Кенпачи, дразня уже ставшую куда более чувствительной кожу всеми пальцами сразу, Кенпачи сдается. — Ч-черт, — шипит он и поднимает руку, хватая Юмичику за запястье, — давай уже. Пятый офицер бросает на капитана до невозможности дразнящий взгляд; Кенпачи уже начал привыкать к этому взгляду в такие вот мгновения. Легкий изгиб ненасытных губ, тот же взгляд, который Юмичика в бою обращает к противнику. И, как в бою, становится видна истинная красота Юмичики. Слегка встрепанные волосы, блеск пота, хрипловатая игривость в голосе и тьма, таящаяся в его глазах — такую красоту замечает даже Кенпачи. И в чем-то для капитана эти мгновения с Юмичикой тоже бой, такой же бой, как тренировочные испытания и сражения, в которых им уже приходилось бывать. Привычная легкость напора и отступления, мгновенная потеря преимущества, которую тут же отыгрываешь — все то же самое, что и в битве. А у Юмичики, как и в битве, всегда на уме какой-то новый трюк. Юмичика убирает руку и подносит изящный палец к губам. — Тсс, капитан, помедленнее. В этом вся суть. Вы ведь не мчитесь в бой сломя голову, правда? — Он сдвигается вперед, легко касаясь губами губ Кенпачи, а потом медленно опускается на его член; его загадочная улыбка становится чуть шире. Юмичика умеет держать нужный темп; он знает, что его капитан сейчас никуда не уйдет, не захочет уходить. — Да, — шепчет Юмичика, —
хороши вы сейчас, капитан, но когда ваша сила вырывается на свободу, вы
еще лучше. Когда вы покрыты кровью. — Он приподнимается, и Кенпачи начинает
двигать бедрами, наконец молча сбрасывая глазную повязку. The End |
