Третья попыткаАвтор: Фэндом: Death Note Рейтинг: PG Пейринг: L/Лайт Жанр: angst Warning: переход от канона
к AU Дисклаймер: все принадлежит законным владельцам Примечание: Фик
написан для Эвил. Краткое содержание:
Так случается, что L все время приходится ограничивать свободу Лайта.
Два раза это не помогло – может, в третий раз получится? Размещение: С разрешения автора |
Раз Он лжец, он убийца, он враг. Он Кира. Но сейчас, в тишине глубокой ночи, его губы не лгут. Его глаза не лгут. Он лежит на полу, возле своей койки, на боку, руки скованы за спиной, и по движению его плеч я вижу, как он безостановочно, сам того не замечая, поворачивает и поворачивает запястья в наручниках. Его лицо неподвижно – только ресницы взлетают и опускаются, мерно и часто, в такт с каждым миганием цифр, обозначающих секунды на электронных часах. Его дыхание едва можно услышать, но моя аппаратура отрегулирована так тщательно, что я отчетливо улавливаю даже этот слабый звук – единственный в полном безмолвии. Это один из немногих моментов покоя, когда все остальные угомонились и спят. Спит Ватари – он спит почти так же мало, как я – возраст, но сейчас и он лег. Спит команда полицейских – раньше хотя бы один из них настаивал, чтобы дежурить со мной, проводя ночь перед экранами – но усталость от неизменной ситуации сказывается и на них. А может быть, им просто тяжело смотреть на все это, с каждым днем становится тяжелее. Спит Ягами-сан – скверным, неспокойным сном, и его осунувшееся лицо в электрическом свете кажется лицом мертвеца... и я не знаю, сколько это еще может продолжаться, пока он в действительности не станет мертвецом. Готов ли я взять на себя эту ответственность? Спит Амане Миса, и во сне ее губы опущены трагической скобкой, а ее глаз не видно под повязкой. Ягами Лайт не спит. Как и я. Его ресницы поднимаются и падают, размеренно, как биение сердца – а его взгляд направлен прямо перед собой... то есть, в никуда – и тихое дыхание срывается с его полуоткрытых, пересохших губ. - Не спится, Лайт-кун? Мой голос звучит неожиданно и пугающе отчетливо, но Лайт не вздрагивает; словно был готов к тому, что я заговорю. Или постоянно готов к этому - никогда не забывает том, что я смотрю на него. - Разве сейчас ночь? - Три часа сорок девять минут. - А. Наверное, мои биологические часы сбились. – У кого-то другого это прозвучало бы упреком, но Лайт-кун слишком хорошо владеет собой. Он не смотрит в сторону камеры, его взгляд все так же сосредоточен на чем-то невидимом. – Ты ведь тоже не спишь, L? - Я мало сплю, - отвечаю я. – Слишком много кофе. И сахара. В подтверждении этого я облизываю леденец, и в тишине звук получается неожиданно громким, с причмокиванием. Даже мне становится немного неловко. Уголок рта Лайта чуть кривится – это почти улыбка. - С каким вкусом чупа-чупс? - Хм? Ваниль и малина – мой любимый, - отвечаю я. – А какой любимый у тебя? Кажется, он размышляет несколько взмахов ресниц. - Кола, - наконец говорит он. – С жевачкой внутри. - Я бы передал тебе такую со следующим подносом с едой, - говорю я, - но ты все равно не сможешь ее есть. Наручники сделаны мастерски, они не калечат рук и не останавливают кровообращение. Но неудобство они, конечно, доставляют немалое. Опять эта бледная тень улыбки мелькает на его лице. - Ничего, - говорит он. – Я подожду. И я не могу промолчать, я говорю то, что должен сказать – и то, что он, наверное, боится услышать. - Возможно, ждать еще придется долго. Лайт слегка опускает ресницы в подтверждении. - Я знаю. Пока ты не убедишься, что твои подозрения напрасны. Я готов ждать столько, сколько нужно. Недели. Месяцы. Годы. Вот только я не могу ждать так долго, Кира... Лайт. Сегодня тридцать девятый день его заключения. * * * Два Он лгал, он убивал людей, он был Кирой. Он смертельно опасен. Я никогда не забываю об этом – хотя порой, когда мы сидим рядом перед компьютерами, так близко, что я ощущаю, какой он теплый, а на лице у него это сосредоточенное выражение, которое так странно идет ему – мне хочется об этом забыть. Но я знаю, что с этим самым задумчивым взглядом Лайт-кун, наверное, приговаривал людей к смерти – пусть даже сейчас он утратил эту возможность. И если я не буду предельно осторожен, то это может повториться. Поэтому я не доверяю ему – как не доверяю Мисе, даже когда мы втроем сидим в ее комнате, и она протягивает мне чашку кофе и пирожное, голоском обиженной девочки спрашивая, дам ли я, наконец, побыть наедине им с Лайтом. Но когда он лежит на соседней кровати, а часы на тумбочке рядом со мной сменяют 3:59 на 4:00 – помнить об этом почему-то особенно трудно. Я смотрю на него - кажется, Лайт уже привык спать под моим взглядом; по крайней мере, я уверен, что он не притворяется. Его глазные яблоки под закрытыми веками двигаются из стороны в сторону, а на его лице сосредоточенное выражение становится почти болезненным – как будто даже во сне он думает, как поймать Киру. И тоже во сне, неосознанным жестом, он трет запястье, окруженное наручником цепи, которая приковывает его ко мне. Когда он не спит, он так тщательно делает вид, что не замечает этой цепи – что принял ее необходимость и считает небольшой платой за возможность доказать свою непричастность. Цепь не мешает решать поставленную задачу – и хорошо, ведь это самое главное – наша работа. Думать. Искать. Найти и остановить Киру – безжалостного убийцу, возомнившего себя богом. Но во сне тело Лайта перестает притворяться. Он поворачивается, тянет за цепь – слишком сильно, так, что, несмотря на ее длину, мне приходится переместить руку, но я делаю это молча. Придется ли мне держать тебя на цепи всю жизнь, Лайт? Чтобы ты остался таким, как есть – с острым, как опасная бритва, умом, с решимостью, которая способна снести стены, с энтузиазмом, так легко заражающим других... и терпением, которое превосходит все, что я знаю в этом мире. Я готов на это. Я сделал бы это, если бы знал, что это может помочь: приковал бы тебя, запер бы в комнате навсегда – ради того, чтобы ты оставался таким, как есть. Чтобы ты не лгал. Чтобы ты снова не стал Кирой. * * * Три Его губы искусаны в кровь, отросшие волосы падают на лицо спутанными прядями. Под глазами темные круги. Он снова не спал, думаю я. Он сидит на полу у дивана, раскачиваясь из стороны в сторону, обнимая колени – и его обострившийся слух в единый миг реагирует на легчайший щелчок микрофона. Он вскидывает голову, и его взгляд, обращенный к видеокамере, кажется полубезумным. - Что? Что ты хочешь сказать? Выпусти меня отсюда! Ты сумасшедший, L, ты не понимаешь, что ты делаешь! Клянусь, я не Кира! Я знаю. Я верю тебе. Это правда. Сейчас он не Кира. Но он был Кирой, когда Рем писала имя моего Ватари у себя в тетради – потому что Лайт спланировал это. Потому что все всегда идет так, как спланировал Лайт. Он был Кирой, когда Рем пыталась убить меня, уже начала писать мое имя – и если бы она успела... Если бы она успела, я был бы мертв. А Кира продолжил бы завоевывать мир. Он был Кирой на протяжении тех дней, что мне понадобились, чтобы сложить воедино все кусочки паззла – дней, что я провел, ожидая смерти каждую минуту. Он был Кирой еще в тот миг, когда я упирался коленом ему в грудь и прижимал пистолет к его лбу; он смотрел мне в глаза, и его голос звенел от искренности: "Ты делаешь ужасную ошибку, L, я не Кира..." И я сказал ему: "Откажись от нее. Это твой единственный шанс. Иначе я убью тебя прямо сейчас." В этот миг в его глазах что-то изменилось – когда он понял безнадежность своей ситуации - и он позволил мне увидеть свое подлинное лицо, лицо Киры, безжалостное, расчетливое, полное ненависти и насмешки. А потом он произнес: "Я отказываюсь от нее," – и Киры не стало. И дуло моего пистолета упиралось в лоб Лайта-куна. Я не должен был делать то, что сделал. Я должен был поступить так, как всегда поступал в этих случаях: собрать все доказательства, а дальше – передать его властям, чтобы они поступили с ним, как он заслуживает. Кира заслужил электрический стул, я до сих пор так считаю. Но я не смог – я не знаю, когда я понял, что не смогу – но мне пришлось искать другой выход. И я нашел его. Я не мог позволить, чтобы Лайт перестал существовать. Умный, бесстрашный, сдержанный и полный страсти, упрямый и настойчивый. Мой самый опасный враг. Мой единственный друг. Я не мог отказаться от него. Поэтому он здесь, в запертой комнате на верхнем этаже здания, о принадлежности которого мне не знает никто - уже почти десять месяцев. Поэтому он ничего не помнит о том, как был Кирой. Поэтому он сходит с ума, и с каждым разом, когда я подхожу к экрану, чтобы посмотреть на него, я вижу, как его взгляд становится чуть более безумным – а руки чуть более отчаянно скользят ладонями по телу, словно он пытается убедить самого себя, что реален. - Ты сошел с ума, L, как ты не понимаешь? Пока ты держишь меня здесь, Кира продолжает убивать! Разве это не так? Это так. Я еще не выиграл. Я не знаю, сколько тетрадей существует в этом мире, но пока есть хоть одна, похоже, что всегда будет человек, который захочет быть Кирой. Убийства продолжаются. Главное в том, что теперь я знаю, что это не ты. Он угадывает ответ в моем молчании. - Я нужен тебе! Я могу помочь в расследовании! - Нет, Лайт. Второй раз я на эти грабли не наступлю. Он способен думать на слишком много ходов вперед – больше, чем я. Я не могу снова сыграть ему на руку, позволив найти путь к тетради. - Тогда почему ты меня не убьешь? Если я не нужен тебе? Мне стоило это сделать, наверное. Или не стоило бы останавливать, как я не остановил Мису, когда, узнав о том, что случайно выдала своего Лайта, она покончила с собой. А теперь я медленно убиваю его родителей, которые сводят себя с ума, не зная, что с их сыном. Порой я думаю, не было бы более милосердным сказать им правду о Кире - и убить их этим быстро. - Ты нужен мне, Лайт. Твой интеллект, твое партнерство, чувство твоего плеча рядом, когда мы сидим за компьютерами. Твоя проницательность, твой нестандартный подход, твоя способность рисковать и выигрывать. Можешь высмеять меня, но я иногда представляю себе, как это будет: мы работаем над очередным случаем, вместе, и я снова вижу это сосредоточенное выражение на твоем лице, которое делает тебя таким красивым. Я не могу позволить, чтобы такой ум, как твой, был уничтожен. Он нужен миру. А ты нужен мне. Я хочу, чтобы ты работал со мной. Но сколько лет мне потребуется, чтобы Лайт смирился с мыслью, что никогда не выйдет из этой комнаты – и согласился помогать мне? Иногда мне кажется, что я готов ждать столько, сколько нужно. Иногда – что ждать осталось совсем недолго, потому что Лайт, уже давно находящийся на грани, скоро сломается – и в том, что он погибнет, будет моя вина. Его не сломало предыдущее заключение, его не сломали мои подозрения и то, что он был прикован ко мне цепью на протяжении месяцев. Но тогда у него была надежда. Сейчас надежда – именно то, чего я не могу ему дать. Он обнимает голову руками и утыкается лбом в колени – словно не хочет слышать моего голоса, не хочет видеть красный глаз камеры. Хочет остаться один. Здесь он никогда не будет один. Он не сидит так, не двигаясь, очень долгое время, а я смотрю на него. Может быть, он, наконец, заснул. Поднос с едой стоит на полу, нетронутый в очередной раз, рядом с его узкими босыми ступнями. Может быть, думаю я, когда-нибудь он проснется - и я буду сидеть на полу рядом с ним, прижимаясь щекой к его коленям – и он будет теплый и твердый, такой, каким я всегда его себе представлял – но никогда раньше не чувствовал. Я не уверен, возможно, этот момент будет моментом моей смерти – или первым шагом к ней, потому что Кира способен строить многоходовые комбинации, такие, которые учитывают все, даже мое желание прикоснуться к нему. Но я знаю, что так будет – я уже принял эту возможность, как когда-то принял возможность того, что умру, если спровоцирую Киру. Я готов рисковать – потому
что есть то, что я хочу получить, и это ты, Лайт. Я приду к тебе. The End |