Разгадай

Автор: Romanta

Бета: Moody flooder

Фэндом: Death Note

Рейтинг: R/NC-17

Пейринг: Райто/L

Дисклеймер: все принадлежит законным владельцам

Размещение: с разрешения автора

На часах ровно пять утра. В спину врезается неудобная спинка металлического кресла. Спать уже даже не хочется, после нескольких недель недосыпания это превращается в постоянное состояние апатии.

Я пытаюсь принять хоть сколько-нибудь удобную позу, но в таких условиях это кажется нереальным. L способен просидеть в одной и той же позе несколько часов, практически не двигаясь, но я просто не могу понять, как такое возможно. Впрочем, я не могу понять почти ничего из того, что касается L.

Я украдкой смотрю в его сторону: он следит за происходящим на мониторах, не отрываясь, будто там транслируют самый захватывающий фильм. Невольно перевожу взгляд на экраны – множество пустых комнат и коридоров, кое-где – люди, медлительные и сонные. Те, кому приходится коротать ночи на своих рабочих местах.

Звякнувшая о дно чашки ложка, когда Рюзаки размешивает сахар в чае, заставляет вздрогнуть – в это время слух обострен настолько, что любой звук кажется оглушающим и слишком резким.

Чай с шестью кусочками сахара. Пирожное с тягучей карамелью. У меня сводит челюсти от одного взгляда на это, слишком сладкое, слишком липкое… Но я не могу отвести взгляд, когда Рюзаки с тем же отрешенным видом глядя в мониторы начинает слизывать сладкую патоку с пальцев. Я не помню, когда впервые для себя отметил, что у него красивые руки. Для меня казалось чем-то естественным – оценивать красоту или уродство чего бы то ни было. Я могу говорить о красоте Мисы или другой девушки. Но я не мог подобрать слово для L. Он просто остается за гранью моего понимания.

И, черт возьми, почему все мои мысли сводятся к нему? Как будто за тем, что я так и не смог вспомнить, кроется разгадка.

Иногда мне кажется, что я мог бы его убить. Захотеть убить. А другой вопрос к себе – а смог бы я просто захотеть его? – повергает меня в шок, когда я впервые задумываюсь над этим.

Почему я не могу понять его? Кто он такой? Что кроется за этим потусторонним взглядом? Он похож на ребенка, смертельно опасного ребенка, как детеныш ядовитой змеи.

Покажет ли он другие эмоции, кроме тех, что он хочет показать сам? Я понимаю, что просто не могу представить его в ярости, или в отчаянье, не могу представить его смех, или как он выглядит, когда ему больно, когда он испытывает удовольствие, когда он…

И я точно знаю, что хочу заставить его показать мне это. Увидеть его таким, каким его не видел еще никто.

Что в тебе кроется, L? Заглавная буква, как перевернутый знак вопроса, это единственное о тебе, что каждый из нас знает.

Что ты не спишь, - я ведь ни разу не видел, как ты спишь. Я ни разу не видел твои глаза закрытыми.

Когда я уже не мог больше сидеть и просто валился с ног, он разрешал мне пойти лечь на диван, а сам садился рядом – цепь наручников не позволяла нам находиться слишком далеко друг от друга. Когда я засыпал, он сидел рядом со мной, обхватив колени руками и уставившись в никуда. Когда я просыпался, он, кажется, даже не сменил позы.

Я не замечаю, что, задумавшись, рассеяно кручу браслет наручников вокруг запястья, наматывая цепь на руку. И только когда она натягивается, я поворачиваю голову в сторону и вижу, что L смотрит на меня. Пристально, кажется, даже не мигая. Как змея. Смотрит так, как будто изучает взглядом. И он все еще уверен, что я Кира.

Но от этого взгляда мне делается не по себе, я не могу просто сидеть и позволять ему так рассматривать меня! Что кроется за его взглядом? О чем он думает сейчас?

Я хочу доказать, – себе или самому L, - что я смогу разгадать его. И увидеть его, другого его. Я готов на все, чтобы добиться этого.

Ты самая большая загадка, которую мне приходилось решать в своей жизни, L. Но поверь, я ее решу.

Когда я целенаправленно натягиваю цепь наручников, он, не меняя взгляда, тянет ее на себя. И тогда я перехватываю цепь повыше и подтягиваюсь по ней к нему, подкатываясь на скрипящих роликах кресла. Он смотрит на меня все тем же будто удивленным взглядом, рассматривает, как какое-нибудь диковинное насекомое. Даже когда я оказываюсь практически вплотную к нему, и продолжаю начатое движение, он будто бы и не удивляется, с детской наивностью и внимательностью следя за мной.

Я давно хотел это сделать. Я не могу понять, откуда взялась эта мысль. Как будто силуэт прошлого желания, такого яростного, что оно, как ожог, осталось в моей памяти. Я могу только догадываться, что это было за желание – но оно было направлено на L. Я никогда не испытывал подобного ни к кому другому, так можно чувствовать только настоящую похоть или любовь, и желание убить. И хотя почти очевидно, что именно я бы выбрал, я не могу говорить с уверенностью.

Когда я перевожу руку ему на затылок, зарываясь пальцами в растрепанные черные волосы, он продолжает смотреть на меня. Так, как будто просто не замечает разницы в моем поведении – удивление, полный наивности взгляд. Но ты далеко не такой, каким пытаешься казаться, L. Я, Ягами Райто, разгадаю тебя, как ребус, очень сложный и безумно интересный ребус. И, клянусь, я приложу все усилия, чтобы это сделать.

Волосы, кажущиеся со стороны жесткими, оказываются на ощупь неожиданно мягкими, спутанными, и в них прячется тепло. И как будто налет тепла остается на коже, когда я пропускаю черные пряди сквозь пальцы.

Я веду себя странно, ненормально, нетипично – вряд ли он не заметил этого. Но он не говорит мне ничего, не отстраняется, не пытается понять меня, или оттолкнуть, или… Или что угодно, что сделал бы любой другой человек на его месте. Но ведь ты – не любой другой, да, L?

Мне до безумия хочется увидеть твое лицо без этой маски наивности и удивления, в которых на самом деле кроется самоуверенность и расчет, тонкие продуманные до мелочей слова и действия. Ты всегда думаешь на два хода вперед, как и я. Это наши сильные стороны, и мы не сдаемся друг другу.

Я хочу сделать. И я делаю.

Сжимаю в кулаке черные волосы, слегка дернув голову Рюзаки назад, заставляя его запрокинуть ее. Ты еще не удивляешься?

Дергаю его на себя, ни секунды не колеблясь, и накрываю ртом его губы, превращая это в поцелуй, и мне эти действия кажутся такими безумными, что я уже даже не удивляюсь, когда чувствую попытки ответить мне.

Забавно, что только сейчас я могу чувствовать превосходство над ним. А он слушается и выполняет мои команды. Покорно приоткрывает рот, впуская мой язык, не сопротивляясь и, кажется, даже предугадывая мои желания, зная точно, что я захочу в следующую секунду. Сладкий на вкус, я не удивляюсь, что это так.

Отстраняюсь от него в надежде увидеть в его взгляде что-нибудь, что я так хочу увидеть. Но натыкаюсь снова на его обычный взгляд, ничего не изменилось. Черт бы тебя побрал, L! Почему я не могу тебя разгадать? Что еще я должен сделать, чтобы заставить хоть немного тебя измениться?

А он облизывает губы, и смотрит на меня, в его глазах – налет усмешки. Я бы не увидел ее, если бы не изучил эти глаза, все его взгляды досконально, настолько, что могу в памяти нарисовать их.

Но если я задался целью, я не отступлю. Ты еще не знаешь меня, L.

Он как будто ни секунды не сомневался, что последует за этим, ему самому интересна эта игра. И когда я почти насильно тащу его в другую комнату, крохотную по сравнению с гигантской залой пункта наблюдения, где обычно мне приходится спать, он даже не сопротивляется. Тебе интересно, ведь так? Как далеко я зайду в этом, ты это хочешь понять? Ты разгадываешь меня, равно как и я тебя, но только тебе это куда проще. Потому что я не делаю из себя загадки.

Диван отзывается тихим скрипом, когда я швыряю L на него. Да, в его взгляде появляется что-то совсем иное, что-то такое, от чего меня охватывает ажиотаж – что цель совсем близка, нужно только правильно подобрать решение.

Под мешковатой белой кофтой скрывается бледное худое тело, я не понимаю, как можно оставаться таким, поедая бесчисленное количество сладкого.

Только когда мои пальцы касаются горячей кожи его груди, я понимаю, что у меня замерзли руки, хотя я весь горю. Он вздрагивает, от холодного ли прикосновения, или от прикосновения только, и от одного ощущения этого трепета под руками меня бросает в жар. Ладони смыкаются на его шее, только на пару секунд задержавшись, не сдавливая. Я мог бы тебя убить. Если бы захотел – я смог бы.

Совсем немного времени достаточно, чтобы понять его тело. Не его, но его тело.

Что у него очень чувствительная шея и ключицы, что можно ощутить, как напрягаются мышцы живота, если провести по нему самыми кончиками пальцев. Что тонкие руки кажутся еще более хрупкими, его запястье можно обхватить двумя пальцами, а оба их можно удерживать прижатыми к дивану над головой всего одной рукой.

Что он будет выгибаться подо мной, следуя движениям моей руки, когда я глажу его внизу, по чувствительной коже лобка и ниже.

Но что бы я ни делал, он продолжает следить за мной. Пристально, кажется, даже не моргая.

И в какой-то момент я просто срываюсь с цепи, потому что не могу больше видеть его по-прежнему спокойный, хоть и затуманенный взгляд, который он удерживает, даже несмотря на то, что я с ним делаю. Я хочу заставить его кричать, забыть про свой самоконтроль или сбросить эту маску, хочу видеть его настоящего!

Когда я грубо стаскиваю с него джинсы, не замечая, как царапаю кожу его бедра, в его глазах появляется смесь удивления и страха, но в таких малых пропорциях, что, может быть, мне просто показалось.

Ты ведь и сейчас прекрасно понимаешь, что за этим последует. И все еще не сдашься мне?

Он смотрит на меня, когда я развожу его ноги в стороны, наверное, оставляя синяки на бледной коже, слишком сильно сжимая пальцы; он смотрит на меня, когда я помещаюсь между его ног, когда приподнимаю его, притягивая на себя. Даже когда я облизываю два пальца, когда наскоро провожу ими между его ягодиц. Тебе ведь уже сложнее держаться, L?

Я тяну его на себя, проталкиваясь в него, в тесный пульсирующий жар. Он напрягается до предела, я вижу, как выгибается его спина, как тонкие пальцы сжимаются в кулаки, царапнув обивку дивана, как стискиваются его зубы. Темные глаза становятся еще темнее, абсолютно черными и бездонными, и взгляд становится рассеянным и напряженным одновременно, он смотрит мимо меня.

А потом его веки медленно опускаются, смыкая черные ресницы, и для меня это кажется наивысшей ступенью удовольствия. Что он сдался. Ты сдался мне, L, черт возьми!

Одним рывком я погружаюсь в его тело полностью, не отводя взгляда от его лица, заворожено слушая его тихий стон, который он издает на выдохе. Сейчас ты не кажешься мне таким опасным, L. Потому что я выиграл, я смог увидеть тебя таким, каким еще никто не видел.

От мысли, что я сейчас трахаю легендарного L, одно упоминания о котором должно повергать в трепет всех преступников, от ощущения сжимающегося вокруг меня тела, судорожной дрожи, напряженных выдохов, – он пытается контролировать хотя бы их, - от того, как он реагирует на мои движения, мне просто сносит крышу. И я начинаю врываться в его тело так грубо, как только могу, чтобы причинить ему еще боли, заставить его еще больше раскрыться мне. Но я не позволяю ему оправдаться тем, что это было только мое желание.

Возбудить его заново, заставить метаться между болью и удовольствием, унижением и желанием получить еще – то, к чему я стремлюсь. К своей полной победе над ним. Чтобы он зависел от одного моего прикосновения.… Разве это не то, чего я хотел получить?

Кажется, что с девушками я такого просто не испытывал. Удовольствие – на острие, почти болезненное, когда последним резким толчком я вбиваю себя в его тело, уже ставшее таким податливым и послушным.

А потом я лежу, опершись на локти, рядом с ним, и наблюдаю за его лицом. Он не открывает глаз, тихо выравнивая дыхание. Капельки пота на его груди заставляют подумать о тех его слезах, которые мне никогда не увидеть. Я в этом уверен. Наклонившись к его груди, я собираю эти капли, чуть солоноватые, их можно было бы действительно принять за слезы. А когда я поднимаю голову, я встречаю его взгляд.

И впадаю в оцепенение. Потому что нескольких секунд достаточно, чтобы понять, что выражают его глаза – что побежденный здесь не он. Я приложил силы, чтобы разгадать его, и разгадал только его тело. Но не его самого.

Вернулся его обычный взгляд, только теперь я отчетливо вижу в нем эту проклятую насмешку.
Он поднимается и садится, спокойно оглядываясь, очевидно, в поисках одежды. Он ведет себя так, как будто все, что произошло за это время, для него обычное дело. Не более удивительное, чем очередной этап в расследовании. Только теперь вперед вышел он, а не я, что бы я себе не пытался доказать. Он одевается, дотягиваясь до своей одежды так, чтобы не дергать цепь наручников, которые все еще сковывают нас.

Застегнув джинсы, он оглядывается на меня.

- Ягами-кун, если ты хочешь спать, то я подожду здесь, - он говорит своим привычным негромким и почти ничего не выражающим голосом. Он вообще впервые заговорил за это время… Мы ведь не обронили ни слова друг другу, не считая того, что шептал я, когда трахал его. Черт возьми, я только что трахнул его так, что сам выбился из сил, а он ведет себя, как ни в чем не бывало.

- Я ненавижу тебя, - я не повышаю голос, даже не добавляю ненависти. Она и так очевидна. Также очевидна, как и то, что он победил меня, сумев расставить ловушки даже в самой невыигрышной ситуации так, чтобы я в них попался.

Он улыбается, просто и даже без злобы.

- Я знаю, - только то, что он знает, вовсе не моя ненависть.

The End

fanfiction