|
Иногда
я думаю: а какого цвета у него глаза? Обычно я думаю об этом, когда остаюсь
один. Когда напиваюсь вдрызг. Когда мне скучно
– или просто одиноко. Когда делать мне больше нечего, да и развлекать
меня некому, – тогда я думаю о нем. И о его глазах. Какие они? Синие?
Или, может быть, зеленые, как у меня? Карие, черные, серые, ореховые…
Я перебираю цвета, пытаюсь подставить их к его лицу, пытаюсь представить
его человеком. Настоящим человеком, а не бойцовой зверюгой
с зеркалами вместо глаз, которую я вижу каждый день. Живым человеком.
Человеком, у которого есть чувства. Кем-то, кого я мог бы понять.
Я просил его снять эти очки, просил вроде как случайно, между делом –
уверен, если бы он знал, зачем мне это нужно, он бы уж точно никогда их
не снял. Да и так не снял, что бы я ни говорил и как бы я это ни говорил:
сердито, дружелюбно, жалобно – все бесполезно. Он просто смотрит на меня
этими черными стеклами и ничего не отвечает. Он и не должен мне отвечать.
Знаю я, что он думает. Что мы – партнеры. Партнеры, а не друзья. Не друзья,
не товарищи, не приятели, и ни один из остальных синонимов к этому чертову
слову. Мы просто работаем вместе, вот и все. И ничего больше – для него.
Для него это просто работа. Иногда, когда все тихо, я разрешаю себе ненавидеть
его за это.
Вот и этим вечером я снова его попросил, всего пять минут назад. Попросил:
сними очки, хоть на секунду. Просто дай мне себя увидеть. И теперь он
смотрит на меня, а я смотрю на свое отражение, а за стенами гостиницы
ночные звери поют свои песни луне. В его глазах – в его очках – я отражаюсь
маленьким и слабым, и я невольно думаю… а что,
вот таким я ему и кажусь? Что он видит каждый день, когда смотрит на меня:
малолетку, взъерошенного пацана? И еще я думаю,
а не спросить ли его самого? Большого вреда не будет, а? Ну
так что, Руд, так и есть? Я для тебя лишь ребенок?
Он слышит свое имя и хмурится, и отвечает – голос у него тихий и низкий,
словно эхо затихающего грома. Нет, говорит он, нет. Не выдумывай. Нет
здесь никаких детей, только мы с тобой. Ага, киваю я, и твои очки. При
этих словах он едва заметно вздрагивает. Он ведь знает, как я их ненавижу.
Как я из-за них мучаюсь. Он всегда знал, и все равно их носил, и мне интересно
– а понимает ли он, что он со мной делает? Интересно, знает ли он, что
я иногда целыми ночами лежу, уставившись в потолок, и думаю: а есть ли
у него вообще глаза? А вдруг за этими стеклами – только темные, пустые
глазницы, провалы в черепе?
И тут его рука поднимается к лицу, медленно снимает очки, и у меня перехватывает
дыхание. Я столько лет этого хотел, столько лет изводился. А теперь я
вот-вот увижу и… Мне страшно. В моей голове – «что если», «что если»,
«что если»… Что если в этих глазах ничего и нет? Что если они такие же
пустые, как зеркальные стекла, за которыми он их прячет? Что если они
посмотрят на меня, а взгляд будет мертвым? Бесчувственным? Неузнаваемым?
Что если эти «окна в душу» закрыты на все ставни?
Что если они открыты?
Он кладет руку с очками на колени и смотрит на меня. Серые. Как шторм,
как сталь, как ветер с дождем, и, о Господи, как раз такие, какими я их
и хотел видеть. Он смотрит на меня, я смотрю на него, и в его глазах я
вижу себя. Не мальчишку-безотцовщину – я вижу Чудо. Красоту, которую видит
только он. А теперь он делится этим со мной… Его голос – как его глаза,
ясный, и темный, и такой правильный. Теперь ты видишь, Рено? И
я только и могу, что кивнуть. Я все смотрю на себя в его глазах – землянично-рыжий
дым, и белоснежные улыбки, и грация движений – это я?..
Теперь я вижу, почему он никогда не снимал этих очков. Он так старался
спрятать меня от меня. Спрятать себя от меня.
Но сейчас – сейчас его губы тают, все мягче и мягче – под моими,
а его руки – у меня на талии, а мои – вокруг его шеи. Одежда разлетается
по комнате – что-то порвано, а что цело, к утру все будет измято и изжевано.
Рено, Рено. Мое имя с его губ – снова и снова, а его руки – по моему телу,
и он склоняется надо мной, словно лев над добычей. Его глаза и мои – взгляд
во взгляд… он впускает меня в свою душу, как я его – в свою плоть. Палец,
два пальца – и почему-то все так, как надо. Может, из-за того, что я вижу
в его глазах, а может, так действительно надо. Может, нам давно надо было
это сделать.
А теперь его губы жесткие, жадные, и он – в меня, твердый, большой, и
мне больно, а этот поцелуй забирает весь воздух из моих легких, сумасшедший.
Руки на моих бедрах, он тянет меня на себя, и боль все сильнее с каждым
дюймом, но кричать я не могу – не могу дышать. Я могу только царапать
ему спину, но он и не замечает. Он слишком увлечен, он слишком глубоко
в своих видениях – дым, и сладость, и грация. Но когда он весь во мне
– во мне, на мне, рядом со мной – он останавливается на целую минуту и
дает моей боли улечься.
И когда я успокаиваюсь, но расслабиться еще не успеваю, он двигается.
Во мне. Он меня открывает, он меня заполняет, он меня трахает,
он меня любит. Его руки опускаются, поддерживают меня, и вот следующий
толчок – туда и так, как мне надо, и я кричу. Его имя, мое имя, имя Господа
всуе… не знаю, что я кричу, но знаю, что его это заводит, от этого он
двигается быстрее и резче. Так что я все кричу, стону, умоляю. Что угодно,
только бы он не останавливался, только бы это наслаждение прошивало меня
снова и снова - насквозь. Что угодно – для нас, для силы, животной силы
нашего…
Соития.
Он кончает раньше, чем я, и впервые с тех пор, как он снял очки, его глаза
закрываются. Он содрогается надо мной, и меня заполняет тепло. Мое имя
снова на его губах – хрипло, прерывисто, не слово, а всхлип, и мои ладони
взлетают к его лицу, ложатся ему на щеки. Открой глаза, умоляю его, открой,
мне надо видеть твои глаза. И они открываются. Ловят мой взгляд. Вот и
все, что мне нужно. Мне никогда больше ничего не было нужно. Мой крик
завершения – без слов, но он видит свое отражение в моих зрачках и знает:
когда бы, с кем бы я ни был, у меня в мыслях – его имя, у меня в сердце
– его лицо.
Люблю тебя, шепчет он, люблю тебя, шепчу я, а мы на полу гостиничного
номера. И плевать нам, что вот же, совсем рядом есть кровать. И плевать
нам, что нас могут - еще как могут - застать вот так. Мы смотрим
друг на друга, обнимаем друг друга и, в конце концов, так и засыпаем –
вместе.
И когда он мне снится, то наконец-то, после всех этих лет, - у его глаз
есть цвет.
The End
fanfiction
|