|
Он не знает,
кто из нас теперь я, но правда известна. Нужно быть только собой. Строить
свою жизнь, жить ею и умирать своей смертью… а иначе твоя смерть будет
всего лишь смертью другого.
Альфред Бестер,
«Убийственный Фаренгейт»
Был
такой момент, в самом конце, когда он не был уверен в этом. Когда стоял
в сверкающем круге стали, неотрывно глядя на солнце, прячущееся в разорванных
небесах, и ждал, не дыша – а Сефирот все еще не был повержен. Он ясно
помнил это чувство разрываемой плоти, хотя двигался с огромной скоростью;
он просто знал, что каждый удар попал в цель... но все же Клауд
не был уверен полностью. Однажды Сефирот уже воскрес из мертвых... и возможно,
он вообще не мог умереть.
А потом черное крыло скрыло дерзкий взор, падающие перья заполнили небо,
тут же испаряясь… и наконец на землю упало тело…
Но это был не Сефирот. Другой. Кадаж.
Его ноги подкосились, едва коснувшись земли, и он едва не упал на землю,
придержавшись одной рукой, тогда как другая все еще угрожающе тянулась
к катане. Кадаж невольно вскрикнул, когда его качнуло вперед; серебристые
волосы завесили лицо, а зеленые глаза с мрачной решимостью уставились
на Клауда. Он был ранен, возможно, даже смертельно, и едва слышные болезненные
стоны рвались сквозь стиснутые зубы, но когда он, шатаясь, поднялся на
ноги, Клауд уже был наготове и приготовился защищаться, подняв меч.
Кадаж сделал три шага, покачнулся и упал снова; меч выпал из онемевших
пальцев. Клауд действовал не раздумывая - потому что иначе он поостерегся
бы лезвия, что было слишком близко от затянутой в черную перчатку руки.
Но он действовал бессознательно и поэтому, когда Кадаж оступился и начал
падать, Клауд раскрыл ему объятия и подхватил на руки.
Сейчас Кадаж не выглядел и вполовину таким опасным, как раньше. Он был
бледен, дышал с трудом, и его сильное тело в Клаудовых руках вздрагивало
от боли. Он выглядел.. жалко, и хотя Клауд знал, что это всего лишь маска,
он не мог оттолкнуть своего врага в такой момент. Не сейчас, когда Кадаж
с побелевшим лицом повернулся к нему, почти улыбнувшись, и с усилием выдавил:
«Брат»…
Странное у тебя понятие братской любви,- хотелось ему сказать,
но без злобы, и в конце концов он промолчал. Он понимал, что могут сделать
с тобой в лаборатории, посеять в тебе то, о чем не узнает ни один человек
снаружи, и как велика власть страха. Тогда он тоже не хотел быть
один…
А потом Кадаж, поморгав, посмотрел на него так, будто он сказал все это
вслух. – «Мм?». И когда первая капля покатилась по щеке Кадажа, первой
мыслью Клауда было изумление: как он может плакать над тем, кто пытался
убить их всех?..
Но это были не слезы. Дождь, хотя и не совсем обычный дождь, и на этот
раз Кадаж не отстранялся.
«Это…Мать?»- слабо спросил Кадаж. В этот момент он казался таким маленьким…
и под маской убийцы и жертвы неудавшегося эксперимента ясно проступали
черты очень тихого мальчика: перепуганного и голодного... всегда, всегда
голодного.
Голос, который звучал в ушах Кадажа, Клауд не мог слышать, и это… задевало,
хотя он не был настолько эгоистичным, чтобы дать это понять. Если сейчас
Кадаж слышал Аэрис –
Зеленые глаза почти невидяще уставились куда-то вдаль, но когда они наполнились
не дождем - слезами, - у Клауда больше не осталось сомнений. «Хорошо»,
- прошептал Кадаж и кивнул, протягивая руку, сжимая пальцы невидимой Клауду
руки, которая была совсем рядом, - прямо здесь, так близко, но до которой
Клауд не мог дотянуться.
Он не мог это сделать. Не мог, даже если Аэрис простила Кадажа, даже если
она думала, что он достоин спасения, даже если Кадаж должен был
умереть. Он не мог позволить этому случиться и сидеть сложа руки.
Клауд начал лихорадочно рыться в карманах куртки. Сначала он не вытащил
ничего, потом пальцы зацепились за хрупкий пузырек с зельем - слишком
мало, слишком поздно! – и наконец Слезы Феникса, приятно греющие руку,
очутились в его ладони. У него не было времени: Кадаж вот-вот станет частью
Лайфстрима, ждать уже нельзя!- и, вцепившись пальцами в серебристые волосы,
он запрокинул голову Кадажа назад, чтобы насильно разжать стиснутые челюсти
– так должно было сработать. А Кадаж уже таял в его объятиях, пока Клауд
не влил мерцающую красную струйку в его рот, которая тут же начала растворяться
искрами, и искры эти поднимались вверх от уже стихающего хриплого дыхания
Кадажа.
”Действуй, черт тебя, действуй!!!»- пробормотал он, крепче сжимая
рукой челюсть Кадажа… и тот кашлянул, вдохнул искры, содрогнулся и уставился
на Клауда абсолютно непонимающим взглядом… а потом глаза его закатились,
и тело Кадажа обмякло.
Вроде бы не умер. Клауд все еще слышал тихое, затрудненное дыхание, слышал
слабое биение жизни в теле, недвижно лежащем в его объятиях. Кадажу требовалось
лечение, вероятно, отдых, а самое вероятное – врач, который посмотрел
бы, что у него с головой, потому что – о чем он, черт возьми, думает??
- не было никакой гарантии, что Сефирот окончательно исчез, что не затаился
в мыслях Кадажа, ожидая, когда придет время возвратиться.
«Вот дерьмо», - у Клауда вырвался беспомощный смешок; он слишком устал,
чтобы не осознавать весь невеселый юмор ситуации. Он хотел просто спасти
жизнь - неважно, кого,- и возможно, по его вине вся эта передряга с Сефиротом
начнется вновь. Но он сделал выбор: он спас Кадажа, и сейчас он нес за
него ответственность, которую не мог так просто сбросить со счетов.
«Черт. Я отведу тебя к остальным. Они поймут, как тебе помочь», - сказал
он серебристой голове у него под боком. Он не был уверен, что это так
и есть, но надеяться очень хотелось.
Когда «Сьерра» внезапно поднялась в воздух как раз напротив него, он поднял
меч, чтобы помахать в знак приветствия…
…и согнулся, инстинктивно закрывая лежащего своим телом, когда «Сьерра»
открыла огонь и со всех сторон завизжали пули. Ни одна не коснулась его,
и подняв наконец голову, он повернулся не к кораблю, а оглянулся назад,
на два съежившихся тела, лежащие на крыше. Черная кожа, бледные лица…и
сквозь кровавую пленку можно было различить цвет волос… серебряный.
Поглядев на недвижную фигурку в его руках, на какое-то мгновение он почувствовал
невыразимое облегчение оттого, что Кадаж еще спит и не чувствует смерть
своих... братьев. Скорее всего, в одиночку он будет уже не таким
опасным.
Если бы это был только Кадаж… Клауду очень хотелось знать, какой из двоих
спасенных им окажется сильней.
***
Просыпался Кадаж медленно. На какое-то мгновение ему показалось, что он
снова попал в лабораторию, и его обуял ужас. Он хотел дотянуться до своих
братьев, но руки не слушались его, и когда он попытался открыть глаза,
веки были тяжелыми, словно налитые свинцом. Наконец он отбросил страх,
который мурашками полз по спине, и заставил себя успокоиться, расслабиться
и вслушаться. Не то что у него не было выбора, но на всякий случай
нужно было попытаться не показать, что он проснулся, как можно дольше.
В соседней комнате спорили голоса: один явно принадлежал женщине, второй
- мужской, погрубее. Что-то в их тоне было… домашним, примерно таким же,
какие он с братьями слышал сквозь тонкие стены старых отелей. Наверно,
это санитары, - хотя женщин-санитаров он видел редко. У них не хватало
сил, чтобы его удержать – даже в таком состоянии, и он всегда боролся,
как только появлялся шанс. Всегда.
«Ты не продумал все как следует»,- сказала женщина, и ее голос стал слышней,
а за легкомысленностью тона скрывались смущение и беспокойство.
Нет, продумал»,- отвечал мужской голос. – «Послушай, мы не знаем, что
еще скрывается внутри него, но ему снятся очень нехорошие сны. Если мы
отведем его в церковь, может быть, тогда… у меня будет поддержка. Поддержка,
к которой он прислушается,»- добавил он, несмотря на протестующее восклицание
женщины.
«Ты уверен? Он прислушается?»
«Ну… то есть прислушается какая-то часть его.»- Его голос звучал довольно
уверенно, но за этой уверенностью могло скрываться все, что угодно. Самое
интересное было, то, что Кадаж знал этот голос, хотя толком не
мог понять, откуда. Голос этот не принадлежал ни одному из ученых, ни
одному из санитаров, на которых он набрасывался, когда они теряли бдительность.
Быть может, он встречал кого-то там, снаружи… и с внезапной ясностью он
понял, что свободен. Он сбежал из лаборатории вместе с братьями, а потом
-
Мать. Он искал Мать. А вместо этого нашел брата.
«Он проснулся»,- сказал Клауд – этот человек – слишком спокойно, будто
чересчур себя контролировал. Шаги приближались, каблуки тяжело стучали
по деревянному полу, и Кадаж сосредоточил все свои усилия на том, чтобы
открыть глаза.
Он преуспел только наполовину, и когда стряхнул с себя остатки сна, увидел
своего брата, стоящего у его постели и глядящего на него с настороженным
сочувствием. В комнате царили уютные сумерки, неровный свет лился из-за
занавесок. Было так странно быть здесь… Он ощущал себя чужим. Комната
выглядела такой… нормальной: стеганое одеяло, зеркало, заставленный чем-то
комод. Он не ожидал от Клауда,- ему даже в голову не приходило, что его
брат может окружать себя такими обычными вещами. И Кадажу здесь не место.
Вообще-то, он должен быть мертв.
«Это была Мать?»- спросил он и не узнал свой голос. Почему он был так
слаб? Разве они не могли исцелить его?... или они не сочли нужным тратить
на него силу?
Он ведь помнил Мать…помнил, как она наконец позвала его и протянула руку,
чтобы забрать домой. Она наконец-то выбрала его.
«Нет»,- сказал Клауд, и Кадаж сначала не желал понимать, но…- «Это был
друг. Кажется, она решила, что тебя стоит спасти.»
Кадаж почувствовал, как резиново дернулись вверх уголки рта. Не Мать??
«А ты так не думаешь.»
«Мы стараемся»,- ответил Клауд, и безрадостная улыбка Кадажа сменилась
ошеломлением.- «Ты не просыпался несколько дней. Твои кошмары истощали
тебя, и мы едва успевали тебя лечить. Может быть, сейчас, когда ты проснулся,
Исцеление подействует.»
Других предупреждений не было. Он увидел прохладно-зеленое сияние матери,
идущее от протянутой ладони Клауда, как нимб, и потом наступило облегчение;
морозной свежестью через него потек мгновенный поток блаженства, который
впитывался в самую глубину его. Внезапное отсутствие боли принесло почти
чувственное облегчение: спина его выгнулась, губы раздвинулись, и Кадаж
закрыл глаза, комкая пальцами простыни. «Аххх…» - выдохнул он,
постепенно оседая на постель в то время как магия уходила,- больше всего
на свете желая лежать вот так, не шевелясь, и блаженствовать от чувства
исцеленности.
«Лучше?»- спросила женщина, криво улыбнувшись и приподняв бровь. Кадаж
чуть приоткрыл глаза.
«Намного», - кратко ответил он, мимоходом поглядев на ее глаза, грудь
и думая, не с этой ли женщиной боролся Лоз. Внезапно вздрогнув, он перевел
взгляд с женщины на Клауда и спросил: «…А мои братья?»
Попытка Клауда нацепить маску безразличия выглядела довольно жалко, но
неуютней всего было именно женщине, которая глядела на него с чем-то,
напоминающим виноватый вызов.
«Мне жаль», - сказал Клауд со странно искренней мрачностью. –«Их больше
нет».
То есть они мертвы. Значит, Кадаж все-таки остался один.
«Вот как.»
«Послушай». - Клауд подошел на шаг ближе к кровати. На его лице напряжение
мешалось с сочувствием, недоверием и тем, что могло быть скрытой симпатией.-
«Тебе все еще нужен отдых, но это придется отложить. Мы переезжаем», -
сказал он,- «если тебе хватит на это сил».
«Мы? Переезжаем?» - вместо ответа переспросил Кадаж, только сейчас
понимая, что это предложение и спор, который он услышал, проснувшись,
как-то связаны. В нем говорилось что-то насчет…
«В церковь, в которой я жил раньше», - сказал Клауд, решительно избегая
взгляда стоящей рядом женщины, которая попыталась сказать что-то, не скрывая
раздражения.- «Думаю, сейчас это будет лучшим местом для тебя.»
Он вспомнил церковь и ощущение льющегося сверху дождя: будто чьи-то руки
проникают в тебя, врываются в твой разум. «Зачем?»- спросил он, вовсе
не желая сдаваться на их милость, хотя он подозревал, что у него нет выбора.
«Ты помнишь, что снилось тебе в кошмарах?»- напрямую спросил Клауд, пронизывая
его взглядом.
Он хотел сказать «Нет», но…там ведь был и голос – тот самый голос, преследующий
его ночами, и в них они всегда боролись… только на этот раз они были равны,
и он не мог проснуться. Не мог до тех пор, пока не победил.
Дней? Он был в отключке несколько дней?
«Я поеду», - ответил он, отшвыривая одеяла, чтобы сесть. Покачнулся, и
рука брата придержала его за плечо. Он приложил все усилия, чтобы не льнуть
к этой руке слишком очевидно, не замурлыкать при гладко-шероховатом касании
кожаной куртки. Это только усиливало чувство одиночества, а у него не
было времени на проявление слабостей.
Он любил свою Мать, но она не любила его. Для нее существовали лишь любимчики,
и зная это, Кадаж надеялся, что ее любимчиком будет именно он. Он думал,
что она сделает его целым, изгонит голос, который мучил и ненавидел его…
что прекратит его кошмары.
А если Мать не поможет ему, он сделает это сам.
***
Тифа думала, что Кадаж - сумасшедший, и Клауд не знал, соглашаться с ней
или нет, но это не отменяло того факта, что ему все равно придется это
сделать. Они спорили об этом все время, пока он собирал вещи, сворачивал
запасные одеяла и рылся в коробке с вещами, которые обычно выдавались
сиротам: зубные щетки, расчески, повязки. Так, на всякий случай.
"Если ты останешься, я помогу тебе за ним присматривать», - она вновь
попыталась настоять на своем, но -
«А если он вырвется из–под твоего контроля и причинит вред детям?»
На это она не нашлась, что ответить. Именно поэтому она не могла поехать
с ним: кому-то нужно было остаться и присматривать за детишками и Марлен.
Это обсуждению не подлежало, как и то, что они все равно уедут. У него
уже не хватало извинений за собственную несдержанность.
Он услал Тифу из комнаты под каким-то предлогом, чтобы Кадаж смог переодеться,
и теперь стоял у двери со скрещенными на груди руками, глядя, как тот
мужественно натягивает одежду на себя. Он и так был худеньким, когда Клауд
принес его домой, но сейчас он был кожа да кости: три дня лихорадки и
кошмарных видений буквально сожгли его изнутри. Им удалось спасти костюм
Кадажа, и Тифа починила его порванные кожаные штаны, но ему все-таки пришлось
воспользоваться одеждой Клауда. Он и не ожидал, что Кадаж будет особо
возражать.
Неуверенно держась на ногах, Кадаж натянул штаны на узкие бедра, непослушными
пальцами взялся за молнию. Рубашку ему одолжил Клауд: его собственная
годилась только в топку,- и когда Кадаж поднял руки, натягивая ее на голову,
на коже, поверх напряженных мышц, ясно проступила сетка тонких шрамов…а
возможно, этому виной был свет, падающий под определенным углом. Линии
шрамов были такими тонкими, что исцелить их могла только материя.
«И что дальше?»- спросил он нарочито беспечно, растрясая волосы, оживленным
тоном отчаянно стараясь замаскировать болезненное состояние.
«Подождем, пока ты поправишься», - ответил Клауд, чуть пожав плечами.
«А потом что?» - вновь спросил Кадаж, все-таки настаивая и зная, о чем
говорит. Его глаза недоверчиво блестели, как у голодной бродячей кошки,
а слабая улыбка была готова вот-вот смениться на жестокую.
А действительно, что он сделает после того как Кадаж поправится?
Ослабленный Кадаж не был опасен. А вот здоровый…
«Мы выясним, действительно ли ты остался один», ответил Клауд с неясным
чувством жалости, глядя на то, как передернуло Кадажа.
«А что, если нет? Что, ты убьешь меня тогда?»- спросил Кадаж, и в голосе
его было только искреннее любопытство. Казалось, его не беспокоила эта
мысль, и Клауд подумал: это из-за того, что он все еще надеялся сбежать,
или его это просто не волновало?
«Он мертв», - резко бросил Клауд, пристально глядя Кадажу в глаза. Надежда,
мелькнувшая в них, сделала его лицо почти ранимым. - «А ты жив. И если
ты не сможешь справиться с ним, когда выздоровеешь, значит, Аэрис в тебе
ошибалась».
Он помолчал, давая Кадажу время осмыслить это; при имени Аэрис тот чуть
нахмурился и тут же вспомнил. «Значит, это она», - пробормотал Кадаж,
- «та, что приходила за мной. Я должен был догадаться…»
Клауда… обеспокоили потухшие глаза Кадажа, мигом ставшая бессмысленной
улыбка. Вся живость мигом сошла с его лица. Этим он стал действительно
похожим на Сефирота… И только тогда Клауд понял, что все это время словно
бы не был способен этого разглядеть, видя только поверхностное сходство:
в волосах, глазах, бледной коже.
«Почему же? Ты никогда не встречал Аэрис», - сказал он намерено непонимающе,
потому что не хотел опять говорить о Дженове, Матери, которая продолжала
дурить головы своим детям даже после их смерти. И Кадаж не был Сефиротом,-
он мог винить его только в том, что он сделал своими собственными руками.
А Кадаж и без Сефирота достаточно натворил…- «Тебе бы она понравилась,
если бы ты ее встретил. Она бы …»- он хотел сказать: «стала для тебя Матерью»,
но это было бы неправильно.- «… заставила тебя смеяться.»
«Давай-ка собираться. Мы должны добраться туда, пока не стемнеет.»
Кадаж молча кивнул, молчание его было скорее успокоенным, чем раздраженным,
и Клауд с опаской позволил себе расслабиться – даже сейчас, когда кризис
был предотвращен, он был напряжен. Оставалось надеяться только на помощь
Аэрис и на то, что Кадаж будет противостоять своим кошмарами. Только это
могло подсказать, правильное ли он принял решение. Один неверный шаг,
и с непостоянным характером Кадажа все могло обернуться совершенно непредсказуемо.
От одной мысли о том, как все это ненадежно, Клауд начинал дергаться,
но Аэрис вверила Кадажа его заботам, и он не мог подвести ее.
Тифа вернулась, когда Кадаж надевал пустые ножны от катаны поверх кожаных
штанов. Ее улыбка была такой солнечной, будто они и не ссорились. «Дети
ухаживают за цветами»,- объявила она, ни к кому не обращаясь, и поспешно
протянула удивленному Кадажу пару защитных очков. «Вот, возьми. Клауд
водит так, что тебе это точно понадобится.»
В ее голосе звучало смущение, но несмотря на кривую улыбку, доброжелательность
была, как и всегда, искренней. Кадаж вроде бы и не был точно уверен, что
делать с этим неожиданным подарком, но принял его, машинально и тихо поблагодарив.
То ли пришло время нарушить их уединение, пока Кадаж не смутился – ладно,
пока он не смутился еще больше, - то ли Тифа решила, что бедняжке требуется
сестринское утешение…Может быть, Кадаж и нуждался в нем, но это вполне
могло подождать, пока Клауд не решит, можно ли ему доверять.
Когда они вышли на задний двор, где был припаркован мотоцикл Клауда, глаза
Кадажа загорелись. Клауд не сказал ни слова, когда затянутая в перчатку
рука прошлась по хромированным изгибам. Оседлав мотоцикл, Клауд покрепче
натянул перчатки, в молчаливом приглашении поднял бровь, и Кадаж, внезапно
ухмыльнувшись, скользнул на сиденье сзади него. Он подождал, пока Кадаж
наденет очки и завел мотор – от мурлыкания к рокоту.
Когда они тронулись, Кадаж был наготове: не вздрагивал, не вцеплялся в
него и не замирал, когда мотоцикл внезапно набирал скорость. Обе руки
его удобно скользнули Клауду на бедра, и поначалу все было спокойно: Кадаж
сидел, прильнув к нему и абсолютно сохраняя равновесие на поворотах. А
когда они покинули жилой сектор и вырулили на шоссе, все резко усложнилось.
Разгоняясь, им пришлось пригнуться, и у Кадажа вроде бы была причина,
чтобы придвинуться ближе и обвить его руками, сцепив их у Клауда на животе.
Точно так же он мог катать своих друзей.
Но с Кадажем Клауд чувствовал совсем другое. Воспоминания об этом вселяли
неуверенность, и он отбросил их, чуть нахмурившись. «Не сейчас».
Мотоцикл замедлил скорость, но и тогда Кадаж не отстранился. Клауд утешал
себя мыслью, что тот устал и склонился к нему для поддержки, но оглянувшись
через плечо, поймал живой, жадный и - на какое-то мгновение - счастливый
взгляд.
Они подъехали к церкви как раз, когда солнце начало клониться к закату.
Оставив Кадажа сидеть на все еще заведенном мотоцикле, Клауд распахнул
створки дверей. Это была своего рода проверка для Кадажа: узнать, воспользуется
ли он шансом сбежать,- но этим он хотел также и доказать кое-что. Он не
был связан с Шин-Ра или с этими маньяками из лабораторий. Его план не
был ловушкой.
Когда он вернулся к мотоциклу, Кадаж созерцал его с задумчиво-заинтригованным
выражением лица, будто Клауд был для него загадкой, которую ему не терпелось
разгадать.
«А теперь - внутрь», - Клауд вновь сел на мотоцикл, и Кадаж не сказал
ни слова против.
Дети действительно ухаживали за цветами, но нынешний сад уже не был всего
лишь участком земли вокруг заброшенного алтаря. Сейчас стены базилики
почти разрушились, и на месте нефа образовался пруд. Он все еще не высох
после того чудесного дождя, и цветы сейчас росли вокруг него, прорастая
сквозь разрушенные колонны. В это время года они устилали церковь ароматным
ковром ослепительной расцветки – в нем смешалось желтое, розовое и фиолетовое,
белое и нежно-голубое; приторно-сладкий запах наполнял воздух.
«Не думай, что здесь все разрушено»,-сказал Клауд через плечо, не поворачиваясь.-
«Здесь еще остались нетронутые комнаты. Я попросил Винсента позаботиться
об этом перед уходом.»
«Здесь лучше, чем там, где бывал я»,- сказал Кадаж, и пока Клауд размышлял
над тем, что бы это значило, он уже шагал через обломки к пролому, где
образовался пруд.
В Кадаже было что-то нереальное, подумалось Клауду, пока он наблюдал,
как возвращается к нему прежняя небрежная грация. Он казался не совсем
настоящим, а точнее, не от мира сего, весь – одно только яростное неудержимое
движение.
По привычке Клауд чуть не сказал ему не наступать на цветы, но как оказалось,
он зря беспокоился. Кадаж ступал меж них, легко умудряясь прокладывать
извилистую тропинку с видом совершенно естественным. Так он шел, пока
не добрался до самого края пруда и не заглянул вниз. Поверхность воды
колыхалась от малейшего ветерка, отбрасывая яркие солнечные зайчики; витражные
стекла отражались в ней разноцветными огнями,- все было слишком подвижно,
чтобы разглядеть собственное отражение.
Кадаж стоял так долго… а потом встал на колени, стянул перчатку и опустил
руку в воду. Поднеся полную воды ладонь к губам, он сделал глоток с торжественной
благоговейностью, которой Клауд никак не мог понять. Он понял только то,
что когда Кадаж поднялся на ноги и повернулся, его глаза были чистыми
и полными ожидания.
«Ну, и что мы теперь будем делать?»
***
Было... любопытно наблюдать, как брат их устраивает. Язу все делал с блеском,
у него всегда было все рассчитано; от Клауда же исходила молчаливая уверенность.
Он делал все тщательно и не спеша, и эти качества Кадаж просто обожал.
Были приготовлены две постели – в двух комнатах, разделенных аркой с сорванными
петлями вместо двери; все необходимое было разложено по местам и убрано
с глаз, а одежда аккуратными стопками.
Когда он думал, что Мать наконец пришла за ним, он был счастлив. Он был
готов идти с ней. Ее улыбка чуть дразнила, была полна доброты и тепла.
Она был точно такой, какой он представлял ее в снах: не пугающий призрак,
чьи видения жгли его как огнем по обнаженным нервам, - видения, которые
он вынужден был расшифровывать сам. Он пытался убедить себя, что это оттого,
что Мать сейчас в ярости, она заперта от них и ее истинную силу ограничивают,
именно поэтому она может общаться с ним только такими отрывочными вспышками.
Так что с того, что эти видения причиняют боль? Его самого держали взаперти,
когда видения впервые начали посещать его; он сам был зол и накачан наркотиками,
от которых разламывалась голова…
Ученые наказывали его за ошибки, когда он был во власти этих видений,
но он никогда не упоминал о них, всегда хранил секреты Матери – даже когда
они мучили его - мучили своими вопросами, иглами и электродами. Было время,
когда он завидовал своим братьям, что с ними эксперимент не удался – завидовал
их глухоте, хотя каждый раз, когда боль уходила, он винил себя за такие
мысли. Все, что он хотел тогда – это сбежать и найти Мать. И только его
братья могли ему в этом помочь.
В то время «Сефирот» был для него пустым звуком, названием проекта, который
дал жизнь ему и братьям. Потом он внушал себе, что Мать выберет его, потому
что у него были и сила и могущество Сефирота, но только он, Кадаж, овладел
им в совершенстве. И он сделает это для нее, потому что любит.
Но Мать не любила его… она не пришла за ним, и отсутствие ее обычных нетерпеливых
приказов отражалось острой дрожащей болью в его подсознании. И братьев
не было рядом, чтобы согреть его и отвлечь… была только леденящая пустота
внутри. Немножко отпускало только тогда, когда он представлял себе лицо
той, которая почти спасла его – Аэрис. Но помогало только чуть-чуть. И
этого было недостаточно.
«Эй, Кадаж. С тобой все в порядке?»
Он испуганно вскинул голову. Предостерегающе взвизгнули пружины кресла,
и он откинулся обратно на спинку, уставившись в обеспокоенные голубые
глаза, чуть отливающие мако.
«Все нормально», - ответил он, и так как Клауда это, похоже, не убедило,
добавил: «Просто вспоминаю».
Он полагал, что на этот разговор и закончится, но Клауд помялся, дернул
плечом и спросил: «Может быть, ты хочешь поговорить об этом??»
«Нет», - огрызнулся Кадаж с неприятным удивлением, потому что знал, о
чем думает Клауд. Кто бы захотел вести разговоры о лаборатории? Он изо
всех сил старался об этом забыть – даже когда душил последнего из санитаров.
«Ну хорошо», - Клауд даже не обиделся, и это было... это было уже слишком.
Клауд - рядом, добрый, слушающий, понимающий.. брат, которого у него никогда
не было…Но и у Сефирота такого брата не было – Клауд принадлежал только
ему.
Беспомощно засмеявшись, он сказал: «Я никогда не слышал ее голоса. Я мог
видеть то, что она от меня хотела, но никогда ее не слышал. Я слышал только
его. Он говорил мне, какой же я неудачный клон, но ему все равно было
нужно мое тело. Какая ирония…»
«Ты не клон», - возразил Клауд. Хорошо, конечно, что он так думал о нем,
но все-таки он был неправ.
«О нет, я как раз - клон»,- твердо сказал Кадаж. Зачем отрицать то, чего
не изменить?- «Они создали нас из его клеток. Но, видишь ли, мы оказались
бракованными. У Лоза была его сила, но не его разум; у Язу было его мастерство,
но не было сердца. У меня была его харизма, но… я не был достаточно силен
и быстр. Мы были всего лишь его частями, и поэтому потерпели поражение.»
Во взгляде Клауда было абсолютное недоверие. «Ты все еще хочешь уничтожить
мир?»
Кадаж недоуменно моргнул. «При чем тут мир? Я просто хотел, чтобы Мать
была счастлива».
***
Для Клауда эти дни обернулись настоящим адом.
Кадаж легко уставал, и было облегчением видеть, что он спит, даже если
закончиться это должно было очередной серией кошмаров. Это давало Клауду
возможность погулять в одиночестве и хорошенько подумать. Например, о
том, с чего это он решил, что может ему помочь.
Сначала он думал, что Кадаж был совершенно сумасшедшим и совершенно заблуждающимся…
но он не был ни тем и не другим. С его блестящим умом и ловкостью Кадаж
легко мог бы считаться гением, если бы ход его мыслей не был настолько
искаженным. Кадаж подчинялся только Дженове, и чтобы выполнить ее приказы,
он готов был сокрушить все на своем пути. Но сейчас Дженова была уничтожена,
и, по мнению Клауда, об этом не стоило беспокоиться. Пока на земле существовали
люди, для Кадажа мир был обречен, и ему было абсолютно не важно, помогал
ли он ему или оставлял умирать.
Самое худшее, что иногда он был таким рациональным, таким разумным,
что было не вычислить, когда на него накатывало. Бывало, на него нападала
ярость, но с этой жгучей злобой Клауд мог бороться. Совсем другое дело
было, когда он был тихим, очень спокойным…потому что сейчас он называл
братом только Клауда, и это беспокоило его.
А когда он увидел Кадажа там, в кресле, погруженного в воспоминания –
с потерянным взглядом, прижавшего к губам костяшки пальцев, - он почувствовал
это странное притяжение… и это его тоже беспокоило.
Сперва он расхаживал вдоль обломков церковных стен. Это было единственное
место, где он мог ходить взад-вперед без боязни помять цветы, но сейчас
он направлялся к краю пруда, совсем как Кадаж, когда заглядывал в темную
воду и безуспешно ждал ответов на свои вопросы.
«Думаю, все пропало»,- пробормотал он, надеясь, что его голос прозвучал
негромко, что Кадаж спит… но ему просто нужно было сказать это вслух.
–«Я правда подвел тебя…и я не знаю, как ему помочь, Аэрис. Я не знаю,
как вылечить его, и даже Сефирот тут не при чем. Как… почему ты позволила
мне это сделать?» - наконец вырвалось у него; он действительно не мог
понять. «С моей помощью все будет еще хуже…»
Ответа из темных глубин не последовало, но по правде говоря, он и не ожидал
его услышать. Она уже и так помогла ему, чем смогла. Остальное было за
ним.
***
Впервые Кадаж знал, что спит, впервые не путал сон с видением. Он был
там же, где и всегда – в лаборатории, пристегнутый ремнями к столу, в
глаза светила яркая лампа, а над ним склонилось около дюжины докторов.
На этот раз он не боялся их иголок или ножей,- до них никогда не доходило.
Одно движение – и их отшвырнуло от стола, они растаяли, превратились в
ничто… лишь тени маленьких людишек кружились перед глазами. А потом –
руки, белые, холодные как лед, легли на его лицо, и он не мог отвести
взгляд, когда его «спаситель» наклонился нал ним, вперив в него мерцающие
зеленые глаза.
«Бесполезно…»- прошептал Сефирот, поглаживая виски Кадажа пальцами. –
«Тратить все это время на тебя…»
«Сон», - сказал он себе,- «это только сон».
Сефирот поднял бровь, уголок рта чуть удивленно дернулся вверх. «Почему
ты думаешь, что сон спасет тебя от меня?»
Распахнув глаза, Кадаж начал выдираться из ремней – до этого они всегда
таяли – но Сефирот лишь улыбнулся еще шире, а потом вжал пальцы в голову
Кадажа, и его мозг пронзила острая боль. Кадаж выгнулся, рот его открылся
в беззвучном крике - и внезапно давление ослабло, Сефирот усмехнулся,
а сам он обмяк и наконец застонал.
«Ты же всегда был слаб. Поэтому Мать тебя и выбрала. Воля твоих братьев
была слишком сильна, чтобы подчинить их, но ты…ты был то, что надо. Я
не удивлен, что ты подвел ее в конце концов.»
«Да пошел ты»,- прохрипел Кадаж сквозь стиснутые зубы, усилием воли заставляя
сон закончиться.
«Почему это? Потому что ты знаешь, что я прав?» - к его ужасу, улыбка
Сефирота внезапно стала чувственной.- «Или ты уже до такой степени одинок?»
Что? Не -
«Мать покинула тебя», - промурлыкал Сефирот, обходя стол. – «Лоз и Язу
мертвы». – Его холодные руки небрежно, собственнически прошлись по телу
Кадажа… так Клауд касался своего мотоцикла.- «Ах, Клауд... Он думает,
что ты чудовище.» -Как он ни вырывался, ремни держали крепко, а пальцы
скользнули по груди и пошли ниже.- «Больше никого не осталось. Есть только
твой… брат. Ты же не хочешь быть один, правда, Кадаж?»
Тяжесть. Там.
Он закусил губу, но у крови оказался нежно-холодный привкус воды. Беззвучно
закричав, он дернулся изо всех сил, вырвался из сна, суматошно откидывая
простыни… и застыл, как перепуганный заяц, потому что сон все еще не кончился.
Ты никогда не будешь один, Кадаж, - тихо прошелестело у его уха,
хотя и темнота, и зябкий воздух, и шершавый хлопок в пальцах были по-настоящему.
Он не спал. Но сон все равно не кончался. – Я твой единственный брат,
который никогда тебя не оставит… И когда в следующий раз ты оступишься,
ты будешь весь мой…
Нет. Он не мог в это поверить. Он просто не мог… не мог думать, когда
этот убийственный смех звучал в голове, но…
Клауд. Тот, для кого он был чудовищем.
Но Сефироту нравилось лгать.
Выкарабкавшись из простыней, в которые он завернулся, как в кокон, Кадаж
рванулся к кровати в комнате напротив, не замечая, что ступает босиком
по ледяному полу. У Клауда в комнате было светлей,- окна выходили на вечно
неспящий Шестой Квартал, и в светлых сумерках можно легко было различить
его неподвижно лежащую фигуру.
А потом Клауд резко открыл блеснувшие голубым глаза.
«Кадаж? Что ты - »
Вмиг оказавшись на кровати, он вскарабкался на Клауда и прильнул к нему,
впитывая его тепло: сжатые кулаки просунул ему под мышки, сжал ребра коленями,
а лицом уткнулся под подбородок – слепо, как кутенок. «Заставь его остановиться»,
- прерывисто зашептал он,-«просто сделай так, чтобы он заткнулся… он ведь
не остановится, мать его!!!» А убийственный смех все звучал и звучал у
него в ушах…
«Как?» - спросил Клауд, замерев и не отталкивая его.
«Не знаю!» - простонал Кадаж, прижавшись к нему так тесно, что дрожал
от напряжения, и - нет, все-таки не разрыдался.
Лицо Клауда было очень горячим на ощупь, хотя сам он был прохладным… а
потом Кадаж ощутил настоящий жар: руки обвились вокруг него и притянули
ближе; широкие ладони начали тихонько поглаживать спину, и от этого он
захотел придвинуться еще ближе и ни в коем случае не наоборот. Другой
голос шептал ему на ухо, и к нему он мог прислушиваться без дрожи. Ему,
наверно, он смог бы поверить.
«Все хорошо, с тобой все будет в порядке. Ты сильнее его. Просто дыши.
Ты не один.»
Подействовал то ли этот голос, то ли осторожные поглаживания, но перед
тем как перестать дрожать окончательно, Кадаж поднял голову и неуклюжим
поцелуем потянулся к его губам. Руки на его спине застыли и чуть напряглись,
но Кадаж не хотел об этом думать. Было не очень удобно, и он передвинулся
выше, одну руку погрузил в торчащие во все стороны пряди волос, и на этот
раз у поцелуя был вкус соли, кофе и чего-то неуловимо сладкого.
Он не был уверен, поцелует ли его Клауд в ответ, но Кадажу этого очень
хотелось. Ему было даже наплевать, что он о нем думает, потому что он
знал Клауда, как свои пять пальцев: Клауд был всем тем, что противоположно
Сефироту, - случайно или намеренно, и кроме того, Клауд не стал бы заниматься
этим с тем, от кого он хотел избавиться. Поэтому он прижался к его рту
теснее, скользя языком по губам, молчаливо уговаривая, прося впустить…
а потом Клауд внял просьбе, и Кадаж растаял, успев только приглушенно
пискнуть.
Поглаживания продолжились: одна рука скользнула к пояснице Кадажа, вторая
медленно и осторожно поглаживала затылок, зарываясь пальцами в волосы.
Он позволил поцелую остановиться, и Клауд мягко прошептал ему в губы.
«Эй… Ты уверен?»
Он чуть не рассмеялся. Нет, конечно же, он не уверен, это у него традиция
такая – залезать голым в постель к своим убийцам. – «Глупый вопрос», -
наконец сказал он, потершись о него. Тем более рука Клауда так уютно прижимала
его к своим бедрам…
«Я все-таки спрашиваю.»
«Я уверен. Просто трахни меня».
Встать с его груди все-таки пришлось - чтобы отодвинуть простыни и одеяло,
а Клауд потянулся к коробке, стоящей на столике около кровати. Можно было
легко пренебречь этим, если бы не яростный шепот в ушах Кадажа.
«Он не хочет тебя – ему нужен не ты…»
Но пока это было ложью, потому что коробка оказалась аптечкой с различными
снадобьями.
«Погоди», -пробормотал Клауд, когда Кадаж уже хотел перевернуться и лечь.-
«Могу я…?»
Кадаж стоял над Клаудом на четвереньках и чувствовал, какой он твердый
и горячий. Клауд смотрел на него так, будто Кадаж действительно был ему
нужен, будто был для него важен. И черт дери, Клауд мог делать абсолютно
все, что ему вздумается.
«Можешь», - сказал Кадаж, прикрыв глаза, когда скользкая ладонь Клауда,
смутно пахнущая чем-то травяным, нерешительно сомкнулась вокруг него.
Интересно, у Клауда это в первый… - а потом рука обхватила его уже плотно
и задвигалась так уверенно, что этот вопрос отпал сам собой. Потом, спохватившись,
Кадаж вспомнил, что ему тоже нужно двигаться, и он качнулся вперед, вжимаясь
в руку Клауда. Тот чуть перехватил его, шевельнул пальцами, и из груди
Кадажа вырвался внезапный вздох.
«Аххх… хорошо…»- промурлыкал он, закусив губу. Другой рукой Клауд чуть
надавил ему на поясницу, подтолкнув вперед, и он выгнул спину, обнял Клауда
за плечи и промурчал-простонал что-то… а скользкие пальцы Клауда уже пошли
ниже, раз за разом осторожно проникая в него. Как только Кадаж ощутил
его внутри, он уже не мог остановиться, вталкиваясь в его ладонь и насаживаясь
на его пальцы снова и снова – наслаждение затмевало все голоса и создавало
в мыслях какое-то подобие вакуума.
«Кадаж», - спросил Клауд хрипло, голодно, только его желая. – «Кадаж.
Можно мне… ты…?»
Чего он не хотел, так это разговоров. «Я же вроде сказал тебе – трахни
меня!» - с трудом выговорил он, с трудом понимая, что только что сказал
– и вскрикнул, когда Клауд отпустил его, вытащил пальцы, чуть приподнял
его и –
Вот оно, вот оно, чччерт, это то, что нужно – уверенное влажное вторжение,
заполняющее до самого конца,- Клауд, такой большой и горячий, и весь внутри
него. После этого он потерял дар речи, мог только беззвучно вздыхать и
подбадривать его стонами, а Клауд, настроившись на нужную волну, входил
в него снова и снова, и каждое его движение ощущалось коротким и острым
взрывом блаженства. Кадаж чувствовал, что начинает таять - весь, от позвоночника;
напряжение в низу живота скручивалось пружиной, и когда рука Клауда вновь
обхватила его член, он кончил с громким криком, беспомощно подавшись в
сжимающий его кулак.
Клауд застыл под ним, пока Кадаж приходил в себя. Его реакции были намного
тише: едва слышный стон, чуть сильнее сжавшиеся пальцы на бедрах Кадажа
– и внезапная парализующая всё нега. В мыслях Кадажа тоже царило спокойствие,
и осознав это, он упал к Клауду на грудь и облегченно вздохнул, безмерно
благодарный за подаренную ему тишину.
Если Клауд и догадался, почему напряжение так внезапно спало, он не обмолвился
об этом ни единым словом. Обхватив Кадажа за плечи, он прижался подбородком
к его затылку и уютно прижал его к себе.
Крепко держащие его руки, ровное дыхание Клауда и замедляющийся ритм собственного
сердца - все это постепенно убаюкало Кадажа, и он заснул без сновидений.
***
Был где-то час ночи, но Клауд не знал наверняка. Весенние ночи в Мидгаре
были холодными, и с полчаса назад ему пришлось накинуть на них одеяла.
Клауд был приятно удивлен, увидев, что Кадаж, несмотря на все это, не
просыпается.
Он все еще не был уверен, что опять все не испортит, и все еще сомневался,
сможет ли он когда-нибудь понимать Кадажа. Но главное, он был уверен в
том, что поступает правильно.
Поэтому он совершенно не удивился, когда, закрыв наконец глаза, чтобы
поспать, увидел под веками белизну. Белое-белое поле – и в нем две фигуры:
одна улыбающаяся и стройная, а вторая- высокая, широкоплечая, со сложенными
на груди руками и совершенно довольной ухмылкой на губах.
Зак,- подумал он,- и на этот раз было все-таки хорошо доверять
своим воспоминаниям.
Улыбка Аэрис стала еще шире, когда он перевел на нее взгляд – милая и
великодушная, как всегда. «Сейчас с тобой все в порядке», - сказала она,
- «правда же?»
И хотя было больно вновь расставаться с ними, глядя, как они тают в ослепительной
белизне, он нашел в себе силы улыбнуться. «Да», - ответил он, испугался
своего голоса, вздрогнул… и открыл глаза.
В комнате все еще было темно, и голова, лежащая на его плече, вжимала
его в постель,- так же, как и крепко обвившиеся вокруг него руки. Вполне
возможно, что Кадажа опять начнет колотить через час-другой, но это его
уже не пугало. Он мог с этим справиться. А утром они начнут вместе думать,
как избавиться от Сефирота навсегда.
Да. С ним все будет в порядке.
Он не одинок.
The End
fanfiction
|