Сыновья МатериАвтор: Jasherk K.Krakamyn Беты: Abyss, Эраэти, Тануки :) Фэндом: Final Fantasy 7 АС Пейринг: веселый тройничок:
Кадаж/Йазу/Лоз Рейтинг: R (я сам удивлен) Жанр: drama, action Предупреждение: секс между тремя партнерами, инцест, секс между братьями, клонами, мыслями Сефироса :) Саммари: Сефирос отправляет уже умершего Кадажа обратно в мир. Примечания автора:
этот фанфик во многом заслуга Haruno aka Farf, который подарил мне диск
с этим фильмом при условии, что я напишу что-нибудь по свежим впечатлениям.
Так я и сделал. :) |
|
Радость моя,
сохрани мою тень, Кадаж не знал, что значит умереть в соответствии с самурайскими представлениями о чести. За свою невероятно короткую жизнь ему пришлось узнать и усвоить такое количество остро необходимой информации, что на общеобразовательную программу не хватило ни времени, ни даже идеи о том, что это может быть зачем-то нужно. Но все же почти на генном уровне он ощущал, что его смерть была правильной. Что выжить после того, как им не удалось осуществить замыслы Матери и вернуть Сефироса, было бы постыдно и недостойно. Полуослепнув от обжигающей, всецело объявшей его боли, он мог лишь отчаянно тянуться на голос Матери.
Светлый, завораживающий, напевный звук тянул его за собой сквозь мерцающие вихри сплошного мрака, и уже не было боли, не было страха, не было отчаянья, а только радость. И наконец-то никто не мог помешать их воссоединению!
Никогда еще он так ясно не осознавал своей ничтожности, не-полноты, не-цельности, как в этот момент перед слиянием с целым.
Острое сияющее нечто метнулось между ним и источником голоса, неодолимо тянущим Кадажа к себе.
Там, где не было тела, не было материи, он отчетливо ощутил удар в грудь, резко отбросивший его назад.
И болезненно яркий холод прикосновения.
Сефирос!
Кадаж знал, что у него нет глаз, чтобы видеть. И знал, что Сефирос также не существует более в физической форме. Но сама его суть в немом восхищении созерцала высокую фигуру в легендарном длинном плаще, серебряную песню волос, сладостный блик света на лезвии Масамуне.
- Старший брат!
- Шинентай.
Хищный свет в глазах Сефироса словно лучом прожектора высветил его лицо.
- Мое имя Кадаж, - сам не зная зачем ответил он.
- Имя не значит ничего, когда никому не принадлежит, - насмешливая, но не злая улыбка появилась на лице Сефироса. – Хотя, пожалуй, забавно называть себя молитвой о павших.
Кадаж сжался под его взглядом. Уже знакомое плохое чувство тянуло в горле, в груди, как тогда, когда он понял, что контейнер с генным материалом Дженовы поврежден. Вихри мерцающей темноты, словно вода, шевелили длинные волосы Сефироса. Он оценивал создание своей ярости.
- Те другие двое: руки без головы - сейчас сражаются, чтобы погибнуть.
«Йазу!»
«Лоз!»
Кадажа дернуло в пустоте. Как он мог забыть про них? Потерять, оставить позади?
Но возвращаться назад было уже поздно.
- Не поздно, - удивительно мягко ответил Сефирос. – Пока еще.
Все свое существо Кадаж вложил в один без понимания жаждущий взгляд, впившийся в совершенное лицо Сефироса.
- Тот, кто не был рожден, не умрет, пока жива цель, для которой он появился. Пока в его существовании остается смысл. И пока есть на то желание его создателя.
Кадаж дрожал под холодным взглядом ясных глаз, чувствуя, как миг за мигом утекают секунды, необходимые для спасения его братьев. Он не знал, как умоляюще подобострастно смотрит в лицо Сефиросу.
Жизнь или смерть для меня и братьев, решай скорей, старший брат, молили его глаза.
- Желание Матери так и не было исполнено, - Сефирос склонил голову к плечу, почти не двигаясь с места, приблизился к Кадажу. – И все же, ты чист, как звезда, мальчик. И я хочу, чтобы ты и твои «братья» остались на планете. Вы подготовите мое возвращение.
«Но как?», хотелось закричать Кадажу. Клетки Дженовы пропали даром, геостигма излечена, Шин-ра больше не поверит им…
- Ждите и имейте терпение, - мягко сказал Сефирос. – Вашей задачей теперь будет выживать и оберегать Клауда Страйфа.
- Нет, - Кадаж дернулся, отстраняясь, но взгляд Сефироса будто поводком дернул его обратно. И тем не менее Старший брат все же взял на себя труд объяснить:
- Клауд – мой ключ к возвращению. Жертва живой крови надежней, чем жертва собственной мысли, Кадаж.
Он понял. Просто неожиданно осознал смысл сказанного так же отчетливо и ясно, как слышал Мать. Увидел весь замысел в целом. Тайно оберегать Клауда до тех пор, пока Сефирос не будет готов возродиться в нем. И тогда никому из них не придется отдавать себя, как сделал это Кадаж. И они будут все вместе, все четверо.
О всадниках Апокалипсиса он знал еще меньше, чем о самурайской чести.
В немыслимом восторге Кадаж рухнул перед Сефиросом на колени, судорожно, нелепо вцепился обеими руками в левую кисть старшего брата.
Сефирос не возражал. Он так задумчиво смотрел на своего шинентай, как будто бы ему было грустно. И когда Кадаж поднял глаза, он увидел, как за плечами Сефироса, над его головой ореолом пугающе и совершенно поднимается образ Матери.
Никогда раньше ее любовь не вызывала в нем такого дикого ужаса. Пальцы до онемения впились в ладонь старшего брата. Сефирос только коротко улыбнулся в ответ на его ужас. - Хорошие дети, - мягко, но очень веско произнес он.
***
Они умирали. Их израненные тела текли черным дымом в потоке спасительного для остальных дождя. Только ненависть держала их на ногах, ненависть и материя, которой они до предела набили в свои руки.
У Йазу были сломаны ребра. Он догадался об этом по тому, что едва мог дышать. У Лоза болело сразу все и по-разному, но сильнее всего - в груди. Там, где тупо пульсировало понимание, что они не смогли помочь брату. Не успели, не спасли. Они уходили за Кадажем, и все, чего они хотели, это забрать проклятого предателя, убийцу с собой. В подарок Кадажу и Сефиросу.
Материя, раны и дождь убивали их, но они уже и не боролись за жизнь. Они боролись за смерть.
Йазу и Лоз не знали понятия камикадзе. Они просто делали то, что должно были сделать.
Спасение спустилось к ним прямо с небес. Черными лоскутами мелькнули пристегнутые к ногам полы плаща, и прямо на братьев обрушился крутящийся вихрь с серебряным крылом двуязыкого Суоба.
Лезвия закрутили струи дождя водоворотом, собирая их вокруг гарды, и отшвырнули губительную для братьев целебную влагу прочь.
- Кадаж, - не веря собственным глазам, слабо прохрипел Йазу.
- Кадаж, - мгновенно просияв, выкрикнул Лоз. – Кадаж, там Клауд. Добей его.
Тяжелораненый, но отчасти подлеченный дождем Аэрис, Клауд слабо пытался подняться буквально в нескольких метрах от сапог Кадажа. Одежда на спине у него слиплась от крови, в белые волосы набилась грязь.
- Нет, - отрицательно качнул головой Кадаж и успокоил братьев: - Не сейчас. Нам надо бежать отсюда.
Шинентай никогда не лгали, они ненавидели ложь. Но его слова и не были ложью. Над развалинами, ревя мотором, кружил Highwind. Медленно снижался, подыскивая место для посадки.
Тонкий рот Йазу безмолвно сложился любящей и горькой улыбкой, и он начал заваливаться набок. Сам едва держащийся на ногах Лоз успел подхватить его. Под изорванной черной кожей на телах обоих братьев дымились обожженные огнем раны.
- Быстрее, - Кадаж торопливо вырвал Йазу из рук Лоза. – Где ваши байки?
- Байк Йазу недалеко. А мой теперь хлам, - виновато признал Лоз. – Мы поэтому не успели раньше.
- Не важно, - фыркнул Кадаж. Главное, живы. – Подбери ган-блейд.
Вдвоем они дотащили Йазу до байка, усадили его верхом. Скрежет и грохот разъезжающихся под тяжестью металла плит подгонял их, намекая, что Highwind все-таки приземлился где-то поблизости.
Времени на сантименты не оставалось, и все же видеть братьев в таком состоянии было для Кадажа… как-то не по себе.
- Дай руку, - велел он Йазу и, не дожидаясь пока тот подчиниться, сам схватил его за запястье и принялся методично, шар за шаром, вынимать материю. Лоз предусмотрительно открыл правый бардачок, куда Кадаж не глядя кидал материю.
- Спасибо, - еле слышно выдохнул Йазу.
- Лоз, потерпишь?
Уверенный кивок.
- Тогда позже. Садись с Йазу. Ты поведешь.
- А ты?
- Я оставил байк с другой стороны башни, - «того места, где была башня». - Встретимся у развилки. Ждите меня.
От природы немногословный Лоз только кратко кивнул, взобрался на байк позади Йазу, позволяя брату откинуться ему на грудь, и рванул с места так, будто бы это не его плоть дымилась воспаленными ранами по всему телу.
Кадаж позволил себе коротко ухмыльнуться. Он был рад, что эти двое выжили.
Бросив короткий взгляд в ту сторону, где ревели винты Highwind-а, шинентай бегом бросился через развалины. Возрожденное и исцеленное по воле старшего брата тело привычно легко взмывало в воздух в длинных прыжках-бросках, Суоба будто родная хлестала по ноге знакомым ощущением комфорта. Мать больше не звала его, и от этой пустоты, казалось, у него внутри гулял ветер. Сефирос благословил его, благословил их всех жить и ждать его. Кадаж не знал, как это называется. Он был счастлив.
Ему повезло и еще раз: его байк не завалило, когда во время боя Клауда с Сефиросом рушились целые куски башен. Немного раздражения и чуть-чуть здравого смысла, и Кадажу удалось вытащить чуть помятую обломками камней машину на более-менее ровное место и завести ее.
Дружно взревели дюзы, и место последней битвы осталось позади. Теперь главное, чтобы с братьями все было в порядке.
После дождя даже диковатый пустырь, где они условились встретиться, дышал свежестью и сладкой прохладой. В выжженной солнцем траве по обе стороны от истрепанного асфальта дороги радостно зеленели упрямые юные ростки.
Кадаж увидел их издалека. Две фигуры устроились на земле возле байка. Йазу то и дело странно качался на одном месте – кашлял (звука за ревом двигателя Кадаж сначала не разобрал). Братья были заняты. Они вынимали материю из руки Лоза.
Одно хорошо – черных змеек разрушающейся сути над ними стало меньше.
Едва успев притормозить, Кадаж спрыгнул с байка, бросая его биться в последних рывках инерции на боку, и кинулся навстречу ждущему взгляду двух пар одинаково зеленых глаз. Они оба, они были практически неотъемлемой частью его самого. Преданные, бесстрашные, умные, быстрые - он полагался на них всегда и во всем. И при этом всегда понимал, что если так будет нужно Матери пожертвует ими так же искренне и невозмутимо, как он пожертвовал самим собой. И все же они были живы, и это было здорово. Йазу благодарно кивнул, уступая ему Лоза вместе с оставшейся материей и с усталым выдохом привалился лицом к поцарапанной панели байка.
- Он совсем плох, - просто сказал Лоз, кивнув в его сторону.
- Я посмотрю, - обещал Кадаж, вытягивая из плеча брата предпоследний зеленый шар.
Лоз морщился, терпеливый к боли, он не стеснялся показать, что ему не приятно. Глупый, ты ведь даже не очень-то и разбираешься, как обращаться с материей, зачем было так себя мучить?
Конечно, Кадаж не сказал этого вслух.
Вдвоем они стащили со слабо сопротивляющегося Йазу одежду и уложили его поверх расстеленного плаща на спину. Половина груди у него цвела здоровенным неровным синяком, почти что черным по центру и багряно-желтым с краев. Кадаж не совсем понимал, что надо делать, но знал, что не имеет права показать это остальным.
- Держи ему голову, - приказал Кадаж Лозу и ободряюще усмехнулся в ответ на встревожено-усталый взгляд Йазу. – Потерпи.
Два согласных кивка в ответ, и Лоз переместился, устраивая голову Йазу у себя между коленей, неловким жестом погладил брата по растрепавшимся волосам.
Кадаж коротко облизал губы, положил раскрытую ладонь в самый центр гематомы (Йазу скривился, но промолчал).
- Сейчас, - предупредил он, прижал коленом бедра Йазу и ударил сжатыми пальцами, проникая ими в грудь брату, как уже делал раньше, вынимая материю из братьев. Йазу взвыл, вцепившись зубами в предплечье Лоза, специально для этого прижавшего рукой его лицо. Мгновение Кадаж смотрел на его крепко зажмуренные глаза, а потом расслабился погружаясь в свои чувства. Ребра сломаны, надо восстановить их. Они - желания. Их существование подвластно воле Сефироса и Матери. Нет, ничего невозможного. Сквозь перчатку чувствуя твердые в нежной мякоти осколки кости Кадаж представил себя потоком вымывающим все повреждения из тела брата, представил себя тьмой и светом, беспрепятственно проникающими в него и сквозь него.
Будто сквозь сон, сквозь вязкое тяжелое марево он слышал, как по-звериному воет Йазу, чувствовал, как бьется в мучительных судорогах его тело. Но все это было внешним, смысл был в другом – кости Йазу подчинялись ему, срастались и восстанавливались поврежденные ткани. Кадаж тонул в густой трясине внутренностей своего брата, заставляя того исцелять себя. Уже знакомые вихри мрака баюкали его, увлекая вдаль. Он терялся в них и чувствовал, что теряет себя.
Он очнулся от того, что Лоз тряс его за плечо.
- Кадаж хватит. Перестань. Ты его разорвешь сейчас.
Кадаж усилием сморгнул, посмотрел на Лоза (нахмуренные брови, сведенные от напряжения скулы), на побелевшее лицо Йазу, на собственные руки по самые браслеты, погруженные ему в грудь, на судорожно дергающийся кадык Йазу.
И на какой-то очень короткий миг ему стало страшно. Ему показалось, что это неправильно. То, что он делал. То, что они делали.
Кадаж рванулся, высвобождая руки. Слишком резко – темная, тут же обращающаяся чернильным дымом кровь хлынула вслед за его руками, и Йазу рванулся, в безумии боли прогибаясь так, что сбросил с себя Кадажа. Младший шинентай сумел не упасть, почти неосознанно перейдя в позицию упор-присев и смотрел, как завитки дыма отражаются в расширившихся почти до размера человеческих, мокрых зрачках Йазу.
Почти сразу же его отпустило. Белая кожа на груди сомкнулась без следа, и он обессилено поник. Лоз осторожно ослабил хватку, по рукаву его куртки и лицу Йазу текла слюна. Все трое молчали.
В этой тишине было особенно хорошо слышно, как в нескольких метрах от них, притормозил маленький фермерский грузовичок с прицепом. Даже не притормозил, а просто сбавил скорость, чтобы водитель мог полюбопытствовать, что это там творится за корпусами двух шинра-байков. Черная кожа и серебряные волосы трех молодых людей почти сразу же убедили фермера, что он не хочет знать, что здесь происходит.
Взревев допотопным мотором машина дала деру, и Кадаж с Лозом обменялись холодными взглядами. Лоз кивнул, мягко отпустил Йазу, и потянулся к его байку.
Лоз не был снайпером, но для ган-блейда грузовик вполне себе приличная цель, а близорукостью боец никогда не страдал.
Спустя полчаса Кадаж уже гнал по пустынной серой дороге, рядом с хрипящей двигателем машиной. На дне кузова гремел ничем не закрепленный второй (все-таки поврежденный) байк. За рулем грузовика сидел Лоз. Из второго окна устало вывешивалась рука Йазу. Брат приходил в себя после «лечения», восстанавливал силы.
Заметив, что Кадаж смотрит на него, Йазу улыбнулся, убирая с лица растрепавшиеся волосы.
Они были живы, они были вместе - и это главное.
Вечерняя заря над ними сменилась звездным небом, в свете фар лениво извивалась под колесами изрытая выбоинами черная лента дороги. Грузовик и байк летели во тьме рядом, будто приклеенные друг к другу, все больше удаляясь от места недавней битвы, от города, от наиболее плотно заселенных районов страны. У троих шинентай, ведомых самым младшим, не было четкой цели. Они ехали не куда-то, а откуда. Впереди вдалеке уже темнели смутные массивы могучих гор.
Ближе к утру, когда дорога нырнула в смешанный лесистый массив и первые отблески рассвета коснулись блестящих листьев, Йазу сменил уставшего Лоза за рулем. Братья позвали в грузовик и Кадажа, но он отказался. Ему казалось, что у него в крови бегут пузырьки, ускоряя его, наполняя энергией его тело, заставляя двигаться, стремиться, рваться вперед. Спустя пару часов им попалась встречная машина и еще двое людей пали жертвами двойных лезвий Суобы. Никакой особой нужды в этом убийстве не было. Просто руки, недавно исцелявшие расколотые ребра Йазу, буквально чесались отыграться за раны брата на каком-нибудь человеке. К тому же здравый смысл подсказывал, что рано или поздно Шин-Ра пошлет своих ищеек по их следу, а те не пропустят ни одной травинки и ни одной живой твари, которая могли видеть троих шинентай с серебряными волосами. Да и горючее из баков этой случайной машины оказалось весьма кстати.
Они сделали привал только ближе к вечеру второго дня, да и то лишь по той причине, что густо закрывшие небо тучи начали порыкивать близкой грозой, а после недавних событий дождь почему-то не вызывал у братьев особого оптимизма.
Подвернувшаяся возле дороги заброшенная хибарка без одной стены и даже наполовину без крыши показалась им неплохим местом для ночевки. И когда через проломы хлынула вертикальная река ливня, братья уже сидели вокруг самодельного костра, сооруженного из остатков мебели и дверей. Еда, смародерствованная ими во второй машине, приятно скрасила вечер, и все трое прибывали в приподнятом настроении. При посильной помощи Кадажа Лоз выгрузил поврежденный байк из машины и перетащил на их, более освещенную, половину пристанища. Не то, чтобы он как-то круто разбирался в технике, но при возможности поковыряться любил. И иногда даже что-то получалось. Чистоплотный Йазу не упустил случая не пачкаться понапрасну и, устроившись на ребре сидения лежащего боком байка, проверял свой ган-блейд.
Шумел дождь, от проваленной стены и из пролома в крыше ощутимо тянуло холодом, костер наоборот грел ноги теплом. Пряный щекотный запах дыма радовал ноздри.
Они все были вместе. Все трое. Сыновья Матери, мысли старшего брата. И Лоз, и Йазу готовы были идти за ним без вопросов и размышлений, с абсолютной верой и абсолютным пониманием – счастье, столь редкостное в мире людей.
Кадаж смотрел на братьев и чувствовал, что радость, переполняющая его душу, вот-вот прорвется наружу, как эти мощные потоки воды, низвергающиеся с небес. Он мог ничего не говорить, но понимал, что не выдержит.
- Братья, - окликнул он двоих шинентай и, когда те дружно посмотрели на него, спросил: - Вы видели, как я умер?
Грохнула об пол какая-то металлическая деталь, выпавшая из рук Лоза. Узкие зрачки почернели, расширяясь почти как у человека.
- Нет, - мягко шепнули тонкие губы Йазу, почти скрытые за упавшими на лицо серебристыми прядями волос. – Но мы почувствовали это, Кадаж.
- А Сефироса? Вы чувствовали его возрождение?
- Да.
- Старший брат воплотился во мне! – ему хотелось кричать об этом. – Сефирос!
- Предатель убил его, Кадаж, - голос Йазу прозвучал очень ровно и тихо. Плечи брата были чуть опущены вперед, ган-блейд безвольно лежал на коленях. – Мы не успели. А потом мы почувствовали и твою смерть.
- Я… - стыд жег глаза, заставляя жмурится; так трудно оказалось вытолкнуть непослушные слова из горла: – Я подвел Сефироса. Крови Матери оказалось слишком мало. Впрочем, все равно. Это я подвел Сефироса. Я не справился. Я…
Он резко отвернулся, чувствуя, что не может продолжать.
- Тише-тише. Не плачь, Кадаж, - в устах Йазу знакомая формула звучала словно ласковое прикосновение мягкой ткани.
- Ничего, я в порядке. Старший брат простил меня, - Кадаж отбросил прочь плохие воспоминания, готовый сообщить братьям главное: - Это он меня спас. Старший брат пожелал, чтобы я вернулся к жизни. И мог спасти вас обоих. Сефирос решил, что мы должны остаться в мире и ждать его. Мы по-прежнему нужны ему, - Кадаж раскинул руки в стороны ладонями вверх, пытаясь донести до них все величие этого откровения, всю радость, все торжество момента. - Понимаете?
- Здорово! – Лоз неловко улыбнулся, а Йазу молча, очень внимательно, почти тревожно посмотрел на Кадажа.
- Понимаете, кровь Матери позволила мне вернуть Сефироса в этот мир, - от возбуждения Кадаж вскочил, пристегнутые к голеням полы плаща всплеснули пламя, вырвав из костра снопы мерцающих золотистых искр. – Но моей жертвы оказалось мало. Ему нужно больше. Чтобы вернутся в этот мир уже окончательно живым.
- Воскрешение Сефироса! – Лоз наконец окончательно оставил вскрытое нутро байка в покое и, как зачарованный, слушал младшего брата.
- Да. Сефирос сказал мне, что нужна иная жертва. Предатель должен отдать свою жизнь старшему брату. Так должно быть.
- Сомневаюсь я, что Клауд захочет жертвовать собой, чтобы вернуть старшего брата, - едва заметно покачал головой Йазу и со вкусом добавил: – Он его ненавидит.
- Я знаю, - нетерпеливо отрезал Кадаж. – Я сам еще не до конца все понял. Старший брат сказал только, что мы должны проследить, чтобы предателю ничего не угрожало и оберегать его от любых опасностей. Мы больше не должны воспринимать его, как предателя, а только как материал, необходимый для возрождения Сефироса.
Кадаж замолчал, беспомощно глядя в растерянные лица братьев. Конечно, им было тяжело. Они не слышали Мать так отчетливо и ясно, как сам Кадаж. Так, как ему казалось, он способен теперь слышать Сефироса. Его волю. Ощущать его незримое властное присутствие над всеми троими шинентай. Ликование бешено стучалось в венах Кадажа.
Ну, как же им объяснить то, чего Кадаж и сам не понимал до конца? Даже и не понимал в сущности, скорее чувствовал правоту слов старшего брата.
- Сефирос сказал, что ненависть Клауда привязывает его к этому миру сильнее, чем что-либо иное. Пока Клауд жив, он ключ, способный открыть Сефиросу дорогу обратно в мир живых.
И он добился своего, глаза Йазу чуть сощурились, нечто очень знакомое: острое и ясное блеснуло на дне узких вытянутых зрачков.
- Значит, если Клауд умрет, старший брат уже никак не сможет вернуться? – медленно, будто пробуя по отдельности смысл каждого слова произнес Йазу.
Он не знал, кто такой Иуда Искариот. Даже никогда не слышал о нем.
И Кадаж не слышал, но зато соображал очень быстро. В следующую же секунду взметнулись обезумевшей птицей языки пламени, и страшнейший удар в челюсть отшвырнул Йазу прочь от байка, под ноги младшему шинентай. Взвыв, как кричат обезумевшие звери, Кадаж бросился на него сверху, вцепился в горло.
- Не смей! Не смей даже думать об этом, идиот! – не переставая рычать, одними выдохами выкрикивал Кадаж, в то время как его пальцы выжимали из брата воздух. – Или я сам убью тебя. Я сам!
Я не дам тебе стать предателем. Нас только трое. Это слишком мало, чтобы один из нас…
- Он погубит нас. Сефи… рос, - из последних сил пытаясь оторвать от себя Кадажа, прохрипел Йазу.
- ХВАТИТ!
Могучая рука обхватила Кадажа поперек груди, рванула назад. Он попытался вырваться, но металлическое оплечье делало и без того сильную руку вдвое сильнее.
- Прекратите! Оба, - сдувая волосы младшему брату на лицо, шумно выдохнул в затылок Лоз. – Перестаньте.
Кадаж не мог. Он забился в захвате Лоза почти бессмысленно, бессистемно и закричал. Жгучие, соленые слезы текли по его лицу.
- Осторожно… ты ему ребра раздавишь… - хрипя и кашляя, подал снизу голос средний брат, - а мы не умеем… лечить.
- Тише, тише, - не обращая внимания на пинки, и должно быть достаточно болезненные удары Лоз умудрился развернуть его, прижать головой к своей груди, крепко стиснул уже обеими руками. – Кадаж, ты чего? Что с тобой?
- Отпусти меня, Лоз, - угрожающе прошипел он в душную кожу куртки своего брата. – Слушайся меня.
В этом Лоз был абсолютно вне конкуренции – он изумительно умел подчиняться.
Оказавшись на свободе, Кадаж резко отвернулся, избегая встревоженного взгляда великана, рассерженным жестом вытер перчаткой мокрое лицо.
- Послушай, Кадаж, - тихо заговорил по-прежнему не пытающийся подняться Йазу. – Просто послушай меня…
- Нет, - огрызнулся Кадаж. Шатаясь от распирающих его эмоций, перешагнул через потревоженный костер, сел на старое место.
- Кадаж, я не предам тебя. Ты знаешь.
Из-под упавших на лицо волос младший искоса наблюдал, как Лоз помогает Йазу подняться, осторожно берет его за подбородок, осматривая то место, где от удара порвалась кожа на скуле.
- Я не предам, - снова с нажимом повторил Йазу. – Я не пойду прежде всего против тебя, а значит, и против воли Старшего брата. Просто я…
- Просто ты струсил, - еще по-детски мягкие черты лица Кадажа застыли, обозначаясь жесткими углами, так прямолинейно напоминающими их общий прототип.
- Хочешь, я скажу тебе правду, Кадаж? - Йазу высвободился от неловкой заботы Лоза, подошел к младшему брату, присел перед ним на корточки. Отсветы костра лизали рыжими языками его растрепавшиеся волосы.
- А до сих пор, получается, ты мне все время лгал, Йазу?
- Нет. Никогда. Но я молчал. И о многом молчал.
Уверенность во взгляде среднего брата заставила что-то поколебаться в Кадаже. Ему никогда еще не приходилось сомневаться в своих самых близких, самых родных существах. Это было, как сомневаться в самом себе. Он просто не мог поверить, что это происходит. Что Йазу вряд ли переживет эту ночь.
Ему отчаянно потребовалось ощутить поддержку.
- Лоз, подойди сюда, - позвал Кадаж. – Йазу хочет покаяться нам.
- Я люблю вас обоих, - не опуская глаз, глухо выдохнул Йазу. – Сегодня я думал, что мы потеряли тебя, Кадаж. И без тебя наше существование: мое и Лоза - уже не имело смысла. Я умру за тебя, я умру, если ты сочтешь, что так будет лучше, и скажешь мне умереть.
Кадаж смотрел в уточненное лицо брата, не испорченное даже свежей ссадиной, смотрел, как движутся его мягкие губы, и все никак не мог успокоить свою злость.
- Меня пугает Старший брат. Меня пугает его мечта, - Йазу печально покачал головой. – Я знаю, что ты сейчас не поймешь того, о чем я говорю. Но я просто хочу жить. Жить, радоваться каждому дню. Радоваться, что я жив и вы рядом. И не бояться завтрашнего дня. И знать, что мы все останемся живы. Я боюсь увидеть тот мир, который пытался сотворить старший брат.
- Ничтожество, - тихо произнес Кадаж. Он был так разочарован, что ему не хотелось дольше оставаться под одной крышей с этим неожиданно оказавшимся совершенно чужим ему человеком. – Можешь больше ничего не говорить. Я все понял. Ты так жалок, Йазу. Ты такой б… такая…
Кадаж сам не знал, что пытается сказать. Переполненное презрением и отвращением, нужное слово вертелось у него на языке, но все никак не хотело вспоминаться.
- Нет, это ты ничего не понял, Кадаж. Ты просто не можешь этого понять. Ты – безумие Сефироса, а он был еще и человеком, - Йазу говорил очень тихо, ровным, почти не окрашенным эмоциями тоном, но от этих странных, нехороших слов будто бы пробирало сквозняком. – Каким бы он ни был и что бы он ни делал, он хотел жить, Кадаж. Жить, любить, быть любимым.
Не в силах сказать ни единого слова Кадаж влепил брату пощечину, но Йазу уже невозможно было остановить.
- Ты не имеешь права отрицать это, потому что я это знаю. Я состою из этих желаний, также как ты происходишь от его любви к Матери.
Чистые создания, в своих обвинениях они были выше пошлости, выше двойного смысла слов, выше привычных для людей оскорблений, и Кадаж не придумал ничего лучше, чем огрызнуться в ответ:
- Жить? Любить и быть любимым? Сильно же он, должно быть, этого хотел, если его воплощенное желание взяло в руки ган-блейд и стало таким же убийцей, - пальцы младшего брата вцепились в волосы Йазу, притягивая его лицо почти вплотную к своему собственному, бледные губы шепнули у самого подбородка: - как я и Лоз.
Зрачки среднего брата дрогнули, чуть расширяясь, потом он покорно опустил ресницы, рукой оперся о колено Кадажа, чтобы удержать равновесие.
- Ты хотел сделать мне больно? Мне больно, - очень мягко констатировал Йазу.
С другой стороны удивительно бесшумно приблизился Лоз, тоже опустился рядом на корточки:
- Кадаж, Йазу не предаст. Если не веришь ему, поверь мне.
Что возразить на такой аргумент, младший шинентай сразу и не нашелся. Все так же, за волосы, подтянул обманчиво расслабленного Йазу еще ближе к себе.
- Обещай, что не пойдешь против моего слова.
- Обещаю.
- Обещай, что не будешь пытаться причинить вред Клауду или убить его.
- Обещаю, Кадаж.
- Обещай, что всегда будешь заодно с нами, что бы ты ни думал. Обещай, что не предашь Мать и Сефироса. Что не предашь меня.
- Я никогда не предам тебя, брат.
Йазу вздернул подбородок, и две пары сияющих кошачьих глаз неожиданно встретились, соединенные общим пламенем.
- Те желания, о которых ты говорил, неисполнимы, поэтому я верю тебе. Мы существуем только для того, чтобы служить Матери и Старшему брату. И ты будешь подчинятся каждому моему слову. Как было всегда.
Пламя в глазах Кадажа оказалось ярче, Йазу опустил взор.
- Хорошо, - медленно выдавил из себя снайпер.
- Хорошо, - словно эхо ответил ему Кадаж. Он сам не замечал, что перед тем, как отпустить шелковистые волосы брата, его пальцы сжались так, что если бы не перчатка, он мог изранить себе ногтями ладонь. – Сейчас будем отдыхать. Завтра я решу, куда ехать дальше.
Над ними, захлебываясь, шумел дождь, темные потоки воды сплошной стеной низвергались на землю. Мира не было. На всей земле существовали только они трое.
И все же что-то царапало душу Кадажа. Как будто бы все обещания Йазу никак не могли перевесить тех странных слов, которые он сказал перед этим.
Костер постепенно затухал, съежившийся огонь таинственно ворочался в глубине черных углей, похрустывая и шурша. Младшие братья устроились на двух уцелевших одеялах, а Лоз смастерил себе нехитрую лежанку из чехлов с сидений грузовика.
Несмотря на встревоженное состояние, плохие мысли не долго занимали Кадажа, и вязкое, как омут, марево сна почти сразу накрыло младшего шинентай с головой. Сон был похож на темные воды, слоистый, полупрозрачный, неясный, зыбкий, дарующий расслабление мышцам и покой разуму.
- Эй, что такое, Йазу? Что не так? – сквозь толщи темного потока проник в его сонное сознание шумный шепот Лоза.
- Холодно, - будто рябь по воде едва различимо прозвучал ответ среднего брата и сразу просьба. – Согрей меня?
- Иди сюда.
Тихая возня перемещающихся тел, шорохи, шорохи, потом почти в унисон – два удовлетворенных выдоха.
- Спасибо, Лоз. Так значительно лучше.
- Обнять тебя?
- Да, обними.
Все затихло, и слоистые мягкие покрывала сна снова укутали Кадажа. Но не надолго.
- Йазу, ну чего ты? Нельзя же так. Не расстраивайся. Смотри, мы живы, Кадаж жив. Мы вместе. Совсем не так плохо.
- Да, Лоз. Да, конечно, - тяжелый вздох.
- Не грусти. А то ты меня расстраиваешь.
- Я не буду. Просто мне… как-то тревожно.
- Почему?
- Сам не знаю. Не хочу знать, - мягкий голос Йазу прозвучал непривычно капризно, а затем вдруг снова превратился в горячую мольбу. – Лоз, помоги мне про все забыть. Дай мне почувствовать себя любимым.
- Конечно. С радостью!
И снова шорохи и возня, шелест расстегиваемых молний, и вздохи, и громкое сопение Лоза вперемешку с влажными звуками поцелуев. Даже во сне Кадаж не удержался – поморщился. Опять они за свое!
- Аааах! – резкий выдох.
- Тише, тише. Расслабься. Так не больно?
- Не больно. Не останавливайся, - шипение сквозь зубы.
И тут Кадаж понял, что уже совершенно не спит. Там, за чернеющей тушей байка, занимались всякими непристойностями его братья. И Кадажу это решительно надоело. Сначала рука сама потянулась нащупать в костре головешку, зашвырнуть в них, чтобы знали, но потом… какое-то необъяснимое, безжалостное любопытство заставило Кадажа бесшумно подняться и черной тенью скользнуть на другую сторону кострища, заглянуть через мотоцикл. Как это ни смешно, но даже будучи вероятно самым опасным из всех оставшихся на земле боевиков, Кадаж не только не знал, но даже еще особо и не интересовался, откуда, как, а главное, почему берутся дети, а потому еще даже и фантазий особо не имел по поводу таких вот процессов.
Ночное зрение братьев сильно отличалось от обычного. Каждый предмет в темноте виделся Кадажу будто бы обведенным тонким чуть мерцающим контуром. И сплетенные нагие тела братьев нестерпимо сияли серебром. Они двигались, бесконечно, жадно и в то же время так нежно вжимаясь друг в друга, их руки и ноги переплелись между собой в ненасытной жажде единения.
- Родной! Родной! Нежный мой, еще, еще так. Родной! - тихие всхлипы на каждом вздохе придавали голосу Йазу такую пленительную чарующую красоту, что совсем не трудно становилось понять Лоза, готового хоть всю оставшуюся жизнь ласкать и осыпать поцелуями своего брата, так сладко стонавшего под тяжестью его тела.
Столь сильное отвращение накатило на Кадажа, что его даже затошнило.
Бесспорно, он давно знал про «делишки» братьев и дурацкую привычку «возиться» друг с другом в темноте, на то он и был их лидером: он должен был все знать о команде. Просто ему никогда раньше и в голову не приходило подсмотреть за ними, послушать, что они говорят при этом.
И вот теперь он ощущал, что прямо-таки ненавидит этих двоих. Чудовищная несправедливость неожиданно открылась ему в словах и действиях братьев. Невозможная несправедливость к нему – с его одиночеством. И остро хотелось крикнуть, что, зато Мать любит его больше, чем любого из них. Нет, даже больше, чем их обоих. И они все знают об этом! Но, увы. Мама была слишком далеко. Всегда слишком далеко, чтобы обнять его, когда ему это было нужно. Слишком далеко.
В то время, как Лоз и Йазу обнимали, целовали и ласкали друг друга, и говорили слова любви, он был все время ОДИН!
Кадажу было не известно такое понятие, как зависть, и он не мог знать, что наконец-то познакомился с ним.
Здравый смысл подсказывал уйти также тихо, как и пришел. Было очевидно, что с самого начала не стоило за ними подглядывать. Но даже реши он прислушаться к голосу разума, Кадаж сильно сомневался, что смог бы спокойно спать после такого зрелища.
Совершенно внезапно - и от того вдвойне болезненно – острое воспоминание о жесткой и прохладной ладони Сефироса, в которую он вжимался лицом, кольнуло Кадажа изнутри.
И этой, последней, боли оказалось достаточно. С криком атакующей хищной птицы он взмыл над лежащим байком и сверху обрушился на братьев, разрушая их уединение, разрывая интимность, вторгаясь между ними, как гневное карающее божество.
- Кадаж! – успел удивится Лоз, прежде чем получил пяткой точно в солнечное сплетение и согнулся, не успев блокировать удар.
- Ах, ты ж Б! - младший шинентай коленями придавил руки Йазу к земле, всем телом навалился на брата, вцепился в волосы, жарко дыша ему в лицо. – Как ты посмел?!
Как ты посмел быть счастлив, когда мне так одиноко!
- Кадаж.
Светящиеся в темноте, как и его собственные, глаза Йазу оказались прямо перед ним, прямо под ним, и голос – чарующий, мягкий. Без малейшей интонации обвинения или упрека, только боль оттого, что ему больно, только сострадание и забота.
- Оставь меня, - так будто бы это не он сам набросился на Йазу и обездвижил его, отчаянно огрызнулся младший и отпрянул прочь, слепо, растерянно, и, опьяненный собственной бурлящей кровью, буквально повалился на Лоза, на грудь Лозу, в крепкие надежные объятия его больших рук.
- Не плачь, Кадаж, - торжественно, будто эта такая будничная для них фраза имела какой-то сакральный смысл, произнес над ним Лоз, и теплая ладонь погладили его волосы, еще крепче прижимая его лицо к чуть влажной разгоряченной коже. От Лоза исходил сильный, одуряющий запах, удивительно мужской. Даже более мужской, чем от Сефироса, хотя о чем это он, от Сефироса вообще ничем не могло пахнуть. И Кадаж потянулся к нему, сам обхватил Лоза обеими руками. И ему действительно захотелось плакать от растерянности, и такого страшного одиночества, и никогда еще не изведанной жалости к самому себе.
- Кадаж, милый, - ладонь Йазу легла ему между лопаток. – Не надо так. Успокойся. Мы все вместе, мы тебя любим. Мы тебя очень любим, Кадаж. Больше всех!
- Угу, - кивнул сверху Лоз, и Кадаж почувствовал, как этот короткий звук гулко отдается в широкой груди под его щекой.
Нагие и горячие от незавершенного секса, они обнимали его и гладили по спине и волосам. И уже ни о чем не хотелось думать, никуда стремится, а только чувствовать их заботу, упиваться ею, тонуть в ней.
- Не отпускай меня, - то ли приказал, то ли взмолился он Лозу и запрокинул голову навстречу дыханию Йазу: - Целуй меня.
И они были теплыми, их руки почти держали его на весу, раздевая, баюкая. Мягкие губы Йазу так сладко, томно скользили по его спине, по лопаткам, вдоль позвоночника, по бокам; Лоз терся щекой о его макушку, то и дело мимолетно целуя лоб, брови, закрытые глаза Кадажа. И в ответ он сам неловко ощупывал пересохшими губами ключицы и плечи брата, а Йазу уже почти справился с последней его одеждой, и без нее было гораздо лучше. И тело его нетерпеливо горело, требуя больше их прикосновений. На смену нежности пришла дерзость, и он потянулся вверх, настойчиво вжимаясь губами в подвижный жаркий рот Лоза, упрямо толкаясь с ним языками, почти раня друг друга. А рот Йазу напротив оказался покорным, сладким, уступчивым. Согласным на все.
И вот уже Кадаж лежал, спиной прижавшись к животу сидящего Лоза, между его коленей, большие руки беспорядочно гладили его грудь и лицо, и Кадаж ловил губами и целовал огрубелые пальцы, в то время, как Йазу зарылся лицом ему в пах, вытворяя там совершенно немыслимые вещи, от которых хотелось вскрикивать и прижимать голову Йазу ближе к себе, и сжимать его ногами, чтобы он не мог перестать, а волосы Йазу на ощупь, как ветер и вода, как струящийся поток, и ему выть хотелось от удовольствия и восторга.
Почти всю ночь, сколько хватило сил, они любили друг друга с той изощренной изобретательностью, с которой могут заниматься любовью только невинные и любопытные дети. Самый неопытный из всех - Кадаж стремился попробовать сразу все. Вся его злость, все недовольство братьями так быстро и легко переплавились в ненасытное желание владеть ими и отдаваться им, совершенно не видя и не понимания никакой разницы между двумя этими процессами.
Они забывались сном в счастливом изнеможении и просыпаясь начинали снова целовать и ласкать друг друга, соединяясь по двое и сразу по трое во всех мыслимых и немыслимых позах, на какие только хватало фантазии.
Уже на рассвете, когда дождь, успев размыть приличные канавы по обеим сторонам дороги, наконец таки прекратился, железный человек Лоз поднялся над спящими братьями и сладко потянулся во весь рост. Путем нехитрых махинаций был воскрешен благополучно почивший костер, сготовлена нехитрая пища, и старший шинентай, довольно улыбаясь своим мыслям, снова полез ковыряться внутрь поврежденного байка и не думая о том, чтобы одеваться.
Разбуженный передвижениями брата Йазу сонно моргнул туманными глазами и, вытянув руку, лениво погладил старшего по ляжке. Сильнее шевелиться не стал, чтобы не разбудить спящего практически на нем Кадажа. Волосы младшего растрепались по груди Йазу серебристыми ручейками, часть прядей попала в приоткрытый во сне рот Кадажа, но он этого не замечал. Сон его был крепок и безмятежен, как и положено каждому ребенку. Ни Сефирос, ни Мать не тревожили его, как бывало, наполняя своими голосами и образами его видения. Возможно, ему даже снилось, что у него есть нормальная семья, нормальная жизнь, нормальные родители, хотя вряд ли несчастный шинентай имел хотя бы даже самое общее представление о том, что это такое и на что похоже. И Йазу вздохнул над ним и осторожно поцеловал их лидера в пушистую макушку.
Никто из них еще не знал этого в точности, но все трое уже чувствовали, что дальше их путь устремится прочь от городов, прочь от людей, прочь от останков корпорации Шин-Ра и путей предателя.
Кадаж послушает Йазу, если и не выступив вопреки воле Сефироса, то по меньшей мере отступив от ее выполнения по максимуму и отдав Клауда его судьбе. А песню Матери было так трудно разобрать, когда спящие братья дышали по разные стороны от него.
Они никогда не считали себя детьми, поэтому им было не известно, что люди подразумевают под словом «взросление». И вот теперь перед ними лежал огромный мир, полный еще неведомых им слов и понятий. Целый мир со всем его многообразием смысла – для троих. 30.11.2005 – 16.01.2006 The End |