В полутьме

Автор: Juxian Tang

Фэндом: Робин Хобб "Сага о Шуте и Убийце"

Пейринг: Фитц/Шут

Рейтинг: PG-13

Жанр: angst

Саммари: Я звал его. Но я не надеялся, что он придет.

Дисклеймер: Сперто. Все.

Размещение: с разрешения автора

Первый приступ случился со мной, когда я возвращался домой из Баккипа. Я ехал мимо реки, любуясь на блики солнца на воде. Потом я вдруг понял, что не чувствую поводий. Я перевел взгляд на свои руки, и мои пальцы были по-прежнему сжаты - сжаты так крепко, что я перестал ощущать их. Я смотрел на руки, ставшие будто чужими, и видел, как они затрястись.

Я успел слезть с лошади и привязать ее прежде, чем начались судороги. Когда я пришел в себя, были уже сумерки. Мой язык был прокушен почти насквозь, затылок я разбил, ударившись о корень, а одежда промокла от пота.

Это было похоже на припадки, которые мучали меня после того, как Регал отравил меня в Джампи; долгие годы они возвращались от переутомления и при слишком частом использовании Скилла, но в конце концов я избавился от них. И никогда те приступы не были настолько сильными.

Я забрался в седло с третьей попытки, к счастью, Русалочка покорно стояла в ожидании. От слабости у меня дрожали руки и ноги. Я плохо помнил, как добрался до дома, понял, что даже не в состоянии сам позаботиться о лошади. Я вошел со двора в освещенную комнату, хватаясь за стену, и тут на меня накатил второй припадок.

Следующие дни остались в моей памяти только страшной, давящей изнутри болью, которая, казалось, сейчас разорвет мне мозг. Я прижимал ладони к глазным яблокам, словно это могло помочь. И когда черная волна припадка уносила меня, это было почти облегчением.

Сквозь темноту и боль я помнил потрясенные лица мальчиков - Джаст, кажется, собирался разреветься - а я хотел просить увести их, но не мог произнести ни слова. Я помнил, как пытался звать Молли - а потом ее испуганный, отчаянный голос:

- Нет, Фитц, нет, отпусти, ты делаешь мне больно! - И мои побелевшие пальцы, сжатые на ее запястье. Я разжал их, но для этого потребовалось безмерное усилие.

Затем был Чейд, склоняющийся надо мной, его лицо с задумчиво прикушенной губой. Когда он успел приехать в Ивовый Лес? Я даже не знал, сколько дней прошло.

- Ты отравлен, мой мальчик. Но мы спасем тебя. Мы вылечим тебя.

Он говорил это с такой уверенностью, что мне совсем не хотелось с ним спорить.

И снова Молли, слезы, звенящие в ее голосе.

- Что ты наделал, Фитц! Что ты наделал! Зачем тебе нужно было уезжать? Почему ты не можешь жить, как все нормальные люди? Вы все такие, мужчины, вам всем все равно, и тебе, и Барричу!

Мне было стыдно, что я сделал ей больно. И еще более стыдно, когда я сумел открыть глаза и увидел ее запястье, перевязанное тонкой тканью.

- Прости, Молли, - прошептал я. - Прости.

Прости за то, что причинил тебе боль. За то, что разочаровал тебя. За то, что не сумел быть таким, как ты хочешь.

Мне хотелось протянуть к ней руку, дотронуться до нее, но я боялся, что снова сделаю ей больно, поэтому я даже спрятал руки, сжал их на простыне, чтобы не схватить ее случайно.

- Ох Фитц, - сказала она, и обида и гнев в ее голосе разрывали мне сердце.

Первые четыре дня приступы возвращались столь часто, что даже когда я был в сознании, я чувствовал, что это состояние непрочно, ненадолго, и черная волна снова накроет меня с головой. Потом наступила передышка. Головная боль не ушла, лишь стала чуть менее невыносимой, но мой рассудок был ясен.

Я обнаружил всю нашу группу Скилла рядом с моей кроватью. Их лица были нерадостными, и я понял, что с выполнением обещания Чейда возникли трудности.

- Я не могу понять, что это, - признался Чейд.

- Он за стеной, - сказал Олух. - Он не хочет лечиться.

Я хотел, конечно. Но то, что со мной сделали, выглядело именно так, как это описал Олух. Мой разум был окружен стенами, за которые не проникал чужой Скилл. Мой собственный Скилл за этими стенами пожирал мой разум, как изголодавшийся зверь.

Я не знал, кто и как сделал это - и было ли это действием яда или внушения. Я не знал даже когда это произошло. Во время моей последней поездки в Шокс и Бернс? Или за мое короткое пребывание в Баккипе на обратном пути? Или, может быть, это был след чьего-то давнего, очень давнего вторжения - Бледной Женщины, Уилла или Галена - подарок, оставленный мне на будущее, который ничем не проявлял себя на протяжении многих лет - пока что-то не спровоцировало его.

Но кто бы это ни был, они знали, что делали. И ненавидели меня достаточно, чтобы очень постараться.

После четырех лет спокойствия я почти привык, что достаточно проявлять разумную осторожность, чтобы моей жизни ничего не угрожало. Как обнаружилось, это было обманчивое чувство. Но порой мне казалось, что было что-то особенно горькое в том, насколько мало я был готов к тому, чтобы внезапно из сильного, здорового человека с семьей и обязанностями вдруг превратиться в инвалида без будущего.

* * *

- Кто он для тебя?

Я медленно выплывал из забытья, пытаясь разжать судорожно стиснутые челюсти. Слабость от очередного приступа смешивалась с разочарованием. Каждый раз, когда болезнь давала мне передышку, я надеялся, что все закончилось, что одно из средств Чейда, которые он применял наудачу, сработало. Но облегчение вновь сменялось припадком - замкнутый круг, из которого не было выхода.

- Молли... - Я пытался улыбнуться.

Мне было стыдно - что она видит меня таким, что ей приходится смотреть на то уродливое зрелище, что я собой представляю во время приступа, когда я даже не могу контролировать себя и способен причинить ей боль. И все же я был рад, что она рядом.

Только сейчас она была совсем не рядом. Она стояла у окна, прямая и с поднятым подбородком. Я прищурил глаза, пытаясь разглядеть ее в сумерках. Ее губы были сжаты. Этот взгляд я хорошо знал. Так она смотрела на меня во время тех первых разговоров после моего возвращения из мертвых, когда она еще не простила меня за то, что я лгал ей. Смотрела, как на чужого человека.

- Ответь мне, Фитц.

Я попытался сесть. Моя рука подогнулась, и я покраснел от стыда за свою немощность.

- О ком ты говоришь?

Мой голос дрогнул. Может быть, это было от усталости - или потому что я солгал. Я знал, кого она имеет в виду. Не хотел в это верить, но знал.

- Ты звал его. - Ее тон был жестким, и я понял, что она почувствовала мою ложь. - Ты звал его, как зовут любовника.

О нет. Нет. Все было не так! Она ошибалась. Это было его имя, просто его имя...

- Любимый, - произнесла она с горечью и злостью, как будто это слово было ядовитым. - Шут. Любимый. Любимый.

Я знал. Я знал, что она это скажет - и все же слышать это от нее было почти невыносимо. Внутри у меня все сжалось так, словно беспощадная рука скрутила мое сердце в комок. Мне вдруг захотелось, чтобы Молли замолчала. Я не хотел, чтобы она произносила это имя - только не так, с насмешкой и отвращением. Как это когда-то делала Бледная Женщина. Ведь это была Молли, моя Молли - и она была не такая!

- Ты не понимаешь, - сказал я. Мне нужно было ей объяснить, но слов не хватало. Меня снова начало трясти, а голова болела так, что я испугался, что сейчас начнется очередной приступ. Темный взгляд Молли был обвиняющим, а ее пальцы лежали на ее забинтованном запястье, где я оставил ей синяки при одном из первых моих приступов, словно оберегая его

- Действительно, это трудно понять, - произнесла она. - Почему ты ни разу за все эти годы не назвал любимой меня.

Потому что это его имя. Как я мог называть тебя...

- И сейчас, Фитц. Ты зовешь его, а не меня.

Только потому, что боюсь снова причинить тебя боль. Боюсь дотянуться до тебя и повредить тебе. Шут - Шут сильный, он бы выдержал... но я не мог этого сказать. Потому что это было бы не полной правдой.

- Прости, - сказал я, опуская голову.

Мне так хотелось, чтобы этого слова было достаточно, чтобы Молли поняла и приняла это. Я не хотел обидеть ее. Ей не нужно было думать, что кто-то был для меня важнее ее. Я всего лишь хотел...

Чего я хотел? Все эти четыре года с тех пор, как я последний раз видел Шута - и даже сейчас, с здравом уме - я мог скрывать от себя правду. Я мог говорить себе, что смирился с нашим расставанием, что такова жизнь, и я принял выбор Шута оставить меня, даже если этот выбор причинял мне боль.

Неужели во время приступа, когда я не отвечал за себя, я позабыл все эти разумные доводы? И единственное, что со мной оставалось сквозь темную воду боли - была вера в то, что, может быть, мне удастся дотянуться до узкой сильной ладони с длинными пальцами - и эта ладонь сожмет мне руку и вытащит меня. И тогда все будет хорошо. Шут спасет меня, он будет сильным за нас обоих.

Я прикрыл глаза. Как я мог объяснить все это Молли? Я хотел бы, чтобы мне не надо было объяснять.

- Прости? - переспросила она. - Это все, что ты хочешь мне сказать?

- А что еще? - Я чувствовал себя таким усталым, что даже поднять на нее глаза казалось мучением.

- Скажи мне, что я ослышалась, что ты не имел этого в виду, что этот человек для тебя ничего не значит.

Мне казалось, мы с Молли понимаем друг друга. Что мы верим друг другу.

- Молли, - ответил я. - Он далеко. Он никогда не вернется. Вот и все.

И это был неправильный ответ. Я понял это по тому, как она вздрогнула, словно ей стало холодно, и сжала губы.

- Значит, я ошиблась в тебе, Фитц Чивэл Видящий.

Эти слова прозвучали горечью прощания, только тогда я еще не понял этого.

* * *

Что-то оборвалось в тот момент между нами с Молли. Мои неосторожные слова нанесли рану, которую нам так и не удалось заживить. Не знаю, когда она догадалась, что именно произошло; мне для этого потребовалось довольно много времени - но я никогда, видимо, не отличался особой сообразительностью.

После нескольких дней, прведенных в постели, мне стало лучше, и я вышел во двор. Я успел подумать, какой замечательный солнечный дель сегодня, а потом снова свалился в припадке. По крайней мере, теперь не было сомнений, что яркий свет провоцирует приступы.

Меня поместили в комнату с темными шторами, которые раздвигались только ночью.

Конечно, у Молли с детьми и хозяйством на руках было не слишком много времени, чтобы сидеть со мной. Так я говорил себе. И все же я не мог не спрашивать себя, изменилось бы что-нибудь, если бы она не слышала, как я звал Шута и искал его руку - его, а не ее. Молли никогда не умела прощать. Она не простила мне этого.

Но может быть, дело было вовсе не в этом. Я помнил ужас, который увидел в ее глазах, когда она зашла ко мне после моего припадка. Она смотрела на толстый переломленный брус спинки кровати, попавший мне в руку, когда начался приступ - и ее пальцы поглаживали уже зажившее запястье. Возможно, она думала, что это могла быть рука Хирса или Джаста, если бы кто-то из мальчишек случайно оказался рядом, когда у меня начинался припадок. Я ведь не контролировал себя.

Я стал опасен для ее детей. А Молли всегда ставила детей превыше всего.

Поэтому, когда Дьютифул предложил перевезти меня в Баккип, где за мной будут ухаживать и можно будет незамедлительно пробовать на мне все приходящие Чейду в голову способы излечения, я не отказался.

- Молли действительно слишком занята с детьми, - сказал я.

Не знаю, надеялся ли я, что она начнет спорить, придет в негодование, что такая идея вообще взбрела нам в голову. Но она ничего не сказала. Дьютифул выглядел удивленным - он, похоже, не думал, что его предложением воспользуются.

Гораздо труднее было убедить Пэйшенс остаться в Ивовом Лесу. Она твердила, что никто не может запретить ей ехать туда, куда она хочет, а хочет она в Баккип вместе со мной. Я не мог с ней спорить - я мог только просить ее не ехать. Правда была в том, что к тому моменту я почти не сомневался в неизбежности конца. И я знал, что мне будет легче, если за мной будут ухаживать равнодушные руки. Чтобы мне не пришлось стыдиться себя и своей слабости. Чтобы не причинять никому лишней боли.

Пэйшенс казалась такой маленькой и постаревшей, когда согласно кивала на мои обещания, что я буду очень рад ее видеть, как только мне станет лучше. Я надеялся, что она верит мне.

Переезд в Баккип был кошмарным. Меня везли в тщательно зашторенных носилках - я чувствовал, что превратился в леди Тайм. И все же головная боль, доводящая до тошноты, сопровождала меня всю дорогу. Дважды приходилось останавливаться, чтобы переждать приступ. Я изгрыз обе деревяшки, которые сопровождавший меня лекарь совал мне в зубы.

Не знаю, почему-то я думал, что окажусь или в своей "комнате бастарда", где я провел все детство, или в тех комнатах, что мы делили с лордом Голденом. Но конечно, мне отвели совсем другие помещения, и только в одной из комнат было окно - с тяжелыми ставнями, отрезающими солнечный свет, и еще занавесью из черной ткани, которая загораживала даже тот свет, что проникал в щели.

Моя кровать стояла за ширмой из такой же ткани, и свеча, которую зажег Чейд, выглядела лишь слабым облаком света.

- Я нашел новые свитки, надо будет их просмотреть. Не отчаивайся, мой мальчик.

Я подумал, что называть меня "мой мальчик" в каждой второй фразе - не лучший способ внушить мне оптимизм.

* * *

Мы по-прежнему не знали, кто именно пытался меня убить. Слишком большой выбор. Полукровки, до которых не добралось правосудие Древней Крови. Или те, кого по-прежнему пугал Уит. Или кто-то, кому досадил лично я.

В одну из ночей, когда мысль о том, кто наказывал меня вот так, была столь назойливой, что один кошмар сменялся другим, мне показалось вдруг, что я понял, почему это произошло со мной. Все те люди, которых я отравил в своей жизни - задавали ли они себе тот же вопрос? Кто это сделал и чем они заслужили это...

Я звал Чейда, в полубреду, и пытался объяснить ему это - ответ казался мне таким простым, таким естественным. Я должен был объяснить Чейду, предупредить его.

Его фигура в тусклом свете занавешенной свечи была худой, плечи опущены - мне казалось, я давно не видел его таким несчастным.

- Нет, нет, Фитц, - говорил он. - Все совсем не так. Мы были королевскими убийцами, мы убивали не для себя...

Темнота нахлынула на меня, и я перестал видеть Чейда. Я даже не был уверен, со мной ли он - или это еще кто-то. Но я твердо знал, что того, кто мне нужен, со мной нет.

И я звал его. А потом просил Молли простить меня за то, что он так нужен мне. И снова звал его.

Я пришел в себя от приятного холода. Влажная ткань касалась моего лба. Были сумерки или рассвет - свеча не горела, но я различал Дьютифула рядом с моей постелью. Я вздрогнул от неловкости: от того, что он видел меня в минуты такой слабости, от того, что сам король взял на себя обязанность ухаживать за мной.

Он поднял голову. Его лицо, все еще почти мальчишеское, было осунувшимся, но он просиял, встретив мой взгляд.

- Фитц Чивэл, - прошептал он, улыбаясь так, словно был просто рад меня видеть.

- Мне очень жаль, - сказал я.

- За что?

- Я доставил столько хлопот.

Я посмотрел на столик возле кровати - тазик с водой, чашка с ложкой, мокрые тряпицы, курительница с благовониями, которые, наверное, должны были отгонять неприятный запах. Как это все было... жалко. Ну почему нельзя было сделать так, чтобы все это закончилось побыстрее? Это было противно - медленно рассыпаться на куски.

- Никаких хлопот, - сказал Дьютифул. И от его терпеливого голоса я почувствовал себя еще больше виноватым. Я не успел ничего сказать, когда он продолжил. - Ты... ты так звал его.

Я дернулся. От стыда мои щеки вспыхнули, и мне захотелось заслониться от взгляда Дьютифула. Что я наделал... я опять повел себя не так.

- Мне так жаль.

- Ты не должен извиняться. - Дьютифул встал, комкая тряпку в руках. Он покусывал губу, на несколько мгновений замолчав, однако вид у него был вполне решительный. - Он твой друг. И он... он нужен тебе. Он должен быть с тобой.

- Шут ничего мне не должен, - мягко сказал я. Дьютифул нахмурился.

- Да, я не так сказал. Но он твой друг, неужели ты думаешь, он не захотел бы быть с тобой, если бы знал, что ты нуждаешься в нем?

Он звал меня, когда Бледная Женщина мучала его, подумал я. "Любимый, Любимый". А я пришел слишком поздно.

- Он не захотел остаться, - сказал я вместо этого. - Он не захотел, чтобы я пошел с ним.

Он оставил меня для того, чтобы я мог начать новую счастливую жизнь с Молли - жизнь, из которой ничего не получилось.

Я чувствовал себя таким разбитым, что мне хотелось расплакаться. Хотелось, чтобы Дьютифул перестал мучать меня, дразнить меня, говоря о невозможном. Шут был слишком далеко - даже не в Шести Герцогствах, куда могли бы дойти слухи о моей болезни, куда можно было бы послать птицу. Скорее всего, он даже не узнает, что я умру. И это к лучшему - пусть он не знает.

За эти годы я ни разу не признавался себе, какую боль мне причинил его уход. То, что он не дождался меня, когда я вернулся из Скилл-колонны. Я говорил себе, что он знал, что оставляет меня с Молли, что я не имею права ни за что осуждать его. Но сейчас, устав от этой бесконечной болезни, я как будто разучился держать себя в руках.

- Представь себе, что он почувствует, если узнает, что не смог увидеть тебя...

Дьютифул не договорил "в последний раз", наверное, посчитал это бестактным. Но что тут было скрывать? На самом деле, смерть была бы облегчением для меня - это было бы лучше, чем жить так, как сейчас. Правда, я сомневался, что смерть поспешит - вряд ли те, кто задумал свою месть, хотели, чтобы я так легко отделался.

- Я подумал об этом, - деловым тоном произнес Дьютифул. - Мы могли бы послать Скилл-обращение. Возможно, есть кто-то, обладающий Скиллом, кто живет неподалеку от того места, где он сейчас. Тогда наше обращение услышат и передадут. Как называется то место, где находится его школа?

Слова Дьютифула были как удар ножа. Одно дело знать, что нет ни единого способа дотянуться до Шута - запрещать себе думать об этом... и совсем другое вдруг получить надежду. А если никто не услышит обращения? А если не найдут Шута или решат пренебречь просьбой?

А если Шут не захочет прийти? В любом случае, если он не придет, я никогда не узнаю почему, напомнил я себе. И ничего не изменится.

- Клеррес, - прошептал я. - Его школа в Клерресе.

- Отлично! - Взгляд Дьютифула наполнился энтузиазмом. - И как его настоящее имя?

Я снова покраснел, подумав, что он принял мое "Любимый" за обращение... но это вряд ли имело значения.

- Может быть, попроси их поискать Белого Пророка, который недавно вернулся?

- Мы сделаем это, - сказал Дьютифул, слегка сжав мое плечо.

* * *

В следующие несколько дней мое состояние опять стабилизировалось. Я даже выходил по ночам прогуляться во двор и мог выдержать свет полузанавешенной свечи без того, чтобы свалиться в припадке. Чейд воспринял это с огромной радостью, явно решив, что какое-то из средств, что он использовал, подействовало. Правда, он не был уверен, какое - поэтому предложил продолжать все сразу. Я сказал, что с меня хватит и что я больше не позволю ни пускать мне кровь, ни пичкать меня рвотным и слабительным. И если мне предстоит умереть, то я хотя бы сделаю это не на горшке со спущенными шатанами. Чейд сказал, что я, как всегда, сдаюсь слишком быстро.

Я старался не думать о словах Дьютифула, не спрашивал, передали ли они Скилл-обращение. Возможно, думал я, Чейд воспротивился этому - он всегда считал, что Шут на меня дурно влияет. А даже если они и сделали это... сколько времени пройдет прежде, чем человек, услышавший зов, доберется до Клерреса - если вообще решит это сделать. И сколько займет путь Шута сюда - если он отправится в этот путь.

Я говорил себе, что лучше вообще забыть об этом. Потому что вынести недели ожидания, которые могут увенчаться ничем - это было выше моих сил.

Когда мне не было плохо, мне было скучно. Читать я не мог - не мог выдержать достаточно света, чтобы разбирать буквы. Дьютифул сперва присылал ко мне слуг, чтобы они читали мне и развлекали меня, но мысль о том, как, должно быть, этих людей, которых я не знаю, раздражает необходимость прислуживать калеке, так изводила меня, что я попросил их больше не приходить.

Олух скучал со мной, а у Чейда и Дьютифула было слишком много обязанностей, чтобы они могли часто заходить. Неда не было в Баккипе, однако Неттл приходила довольно почти каждый день, сидела со мной подолгу. Мы не говорили с ней о Молли. Я не знал, что сказать, и чувствовал свою вину за то, что все так произошло между нами.

Но даже с визитами Неттл у меня все равно оставалось море свободного времени. Особенно длинными были ночи. Бесконечно длинными - чтобы думать обо всем, что я сделал неправильно. Чтобы держать в руках фигурку Ночного Волка, вырезанную Шутом. Чтобы снова и снова касаться граней камня памяти, что он оставил мне.

Тогда я решил, что когда все будет подходить к концу, я тоже сделаю свой камень памяти. Пусть даже Шут никогда не получит его. Я хотел, чтобы что-нибудь осталось от того, что было между нами.

* * *

Стук в дверь был легкой дробью костяшек по дереву. Я торопливо задвинул ширму, отгораживаясь от света. Слуги всегда приходили со свечой - возможно, это принесли что-то из еды или служанка хотела прибрать в комнатах.

- Можно войти, - откликнулся я.

Я слышал, как дверь распахнулась, и сквозь ткань увидел круг желтого света. Затем звук закрывающейся двери и легкий шум, с которым подсвечник был поставлен на стол. Я поставил на тумбочку у кровати фигурку Ночного Волка - я не знал, собирается ли кто-нибудь заглянуть ко мне, и не хотел, чтобы меня застали с игрушкой, как ребенка.

Несколько мгновений все было тихо - неожиданно тихо, потому что я привык, что прислуга сразу начинает заниматься делом. А потом - я даже не слышал шагов - бесшумно, как тень, передо мной появился Шут.

Значит, я сплю, подумал я. Было так грустно сознавать это, и все же после всех моих мучительных снов про него этот казался почти счастливым - как будто Шут все-таки пришел ко мне.

Он стоял, тонкий и прямой, завернутый в длинный плащ, с заплечным мешком в руке, который болтался чуть не до полу, как будто Шут забыл его выпустить. Свеча была позади него, поэтому я почти не различал его лица - только видел блеск темных глаз, глядящих на меня.

И я подумал, что во снах он всегда был гораздо светлее, иногда даже таким, как я увидел его в Горном Королевстве, когда он нашел меня со стрелой в спине. Но это не имело значения, мне хотелось просто смотреть на него, вот так, как сейчас, и чтобы он никуда не исчезал.

- Как же долго я шел сюда. - Голос Шута был грустным и знакомым, и внезапно я понял, что не сплю, что он здесь.

- Шут! - Я резко сел на постели. Голова у меня закружилась, и я покачнулся - и он тут же оказался рядом со мной, поддержал меня. Ощущение его сильной худой руки на моем плече было совершенно реальным. Я вдруг почувствовал ком в груди и понял, что сейчас или засмеюсь, или расплачусь.

- Мой бедный Фитц, - проговорил Шут, и от этих слов напряжение как будто отпустило меня. В них не звучала та жалость, что могла бы унизить меня - и главным словом было не "бедный", а "мой".

Я торопливо поднялся на ноги - оказался очень близко к нему - и сам не замечая, схватил его за руку, мешая ему разомкнуть пальцы на моем плече. Шут был так близко - смуглый, с блестящими темными глазами, с волосами, заплетенными в тонкие косички - такой невероятно знакомый. Я снова почувствовал, как горло у меня перехватывает, словно я не могу дышать.

Я не знал, кто из нас потянулся к кому - но внезапно мы были еще ближе, и я обнимал его, прижимал к себе так, словно боялся, что любое расстояние, сохранившееся между нами, может значить, что он снова уйдет. А его прохладные руки ласкали мое лицо, проводили по губам, потом одна из ладоней легла мне на затылок, прижимая мой лоб ко лбу Шута.

Я закусил губу, чтобы не опозориться окончательно и не расплакаться. А потом вдруг чувство удивительного покоя сошло на меня. Шут смотрел мне в глаза, и я встречал его взгляд, и в эти моменты не нужно было ничего больше - ни слов, ни страхов, ни сомнений. Мы оба были завершенными в этот момент.

Я видел, как он чуть улыбнулся, отстраняясь от меня - его печальная улыбка нучуть не изменилась.

- Теперь у меня снова есть это воспоминание, - сказал он. - Я скучал по нему.

Я скучал по тебе, хотел сказать я. Но вместо этого сказал:

- А разве вообще ничего не остается, когда ты отдаешь камню памяти?

- Остается. Но как будто не мое. Словно я подсмотрел его со стороны.

Шут отпустил меня, и я не держал его. Мне почему-то очень хотелось потрогать эти его тугие косички, идущие от висков, но я постеснялся. Момент нашей абсолютной близости прошел, и теперь мы оба чувствовали себя как-то неловко. Шут снова поднял свой мешок, который уронил на пол, когда шагнул ко мне, затеребил в руках лямку. Мне показалось, что в его глазах был почти вызов, когда он посмотрел на меня.

- Я бы очень хотел, чтобы наша встреча произошла по-другому, - сказал он. Он не добавил, а я не спросил, состоялась бы она вообще, если бы все не получилось вот так.

- А я хотел бы увидеть тебя получше, - сказал я.

Этого тусклого света было мало, я даже не мог понять, какого цвета у него теперь волосы, они казались красноватыми в пламени свечи. Впрочем, это было неважно, о чем я думал - ведь он был здесь, со мной.

- Как тебе удалось так быстро прийти? - вдруг вспомнил я. Я говорил себе, что могу начать ждать его - точнее, не ждать - только через неделю. Мне показалось, Шут выглядел удивленным.

- Быстро? Я отправился в путь две недели назад. Прилкоп очень наставивал, чтобы я делал перерывы между путешествиями через Скилл-колонны - иначе бы я пришел раньше.

- Две недели? - Я не мог поверить. Неужели Дьютифул... нет, он не мог, он ведь не знал, где Шут. - Кто-то получил Скилл-зов и передал тебе?

Я увидел, как Шут улыбнулся.

- Это был зов, несомненно. И очень настойчивый. Ты звал меня, Фитц.

Я вспыхнул, вспомнив свой бред - те ночи, когда, казалось, я повторял его имя до бесконечности.

- Но... я думал, мы больше не связаны. - Он сам оборвал эту связь. Похоже было, Шут не знает, что ответить - несколько мгновений он молчал, потирая щеку.

- Я тоже так думал, - произнес он наконец. - Это то, чего я добивался. Но, наверное, мой Скилл лучше знал, чего я хочу. Когда я ушел тогда, не зная, жив ли ты, что с тобой... я не мог так жить. Я и не жил - просто дышал, делал то, что Приклоп говорил мне, то, что от меня ждали... до тех пор, пока не увидел тебя во сне. Ты разговаривал с Молли. Твое лицо светилось, Фитц. Это было как в тех видениях о будущем. Только теперь это было твоим настоящим.

- Я ведь так боялся, что погубил тебя, оставшись в живых, - продолжил он. - Прилкоп говорил об этом. Если бы ты не приходил ко мне на Аслевджал, тебе бы не пришлось использовать эти колонны. Иногда мне казалось, что нет ничего хуже, чем жить с этой мыслью - что я сам убил тебя. А порой... - голос Шута стал очень тихим, словно он почти надеялся, что я не расслышу. - Я спрашивал себя, не убил ли я тебя тем, что оттолкнул.

- Но ты был жив, и когда я понял это, я снова смог быть собой. Эти четыре года... я видел тебя во сне несколько раз - и каждый раз я убеждался, что все идет правильно, так как и должно. А потом... потом ты звал меня.

Он помолчал немного, руки скручивали лямку мешка.

- Сперва я думал, что это просто сон. Или что тебе снится кошмар. Но это слчилось снова. Я знал, что тебе плохо. Что ты зовешь меня.

Я чувствовал, как во рту у меня все пересохло. Когда он говорил об этом вот так, все казалось столь простым - я звал его, и он пришел ко мне. Но когда я начинал думать о том, что произошло, я ощущал потрясение. Так далеко от меня - просто по моему зову - он бросил все и пришел ко мне.

И я даже не был уверен, что именно остатки Скилла позволили ему услышать меня. Для других мой Скилл был отгорожен стенами.

На мгновение острое желание снова обнять Шута охватило меня. От смущения я долго не находил, что сказать, наконец, опомнился.

- Оставь ты этот мешок, садись же. Кто-нибудь знает, что ты здесь?

- Чейд знает, - сказал он. Насчет мешка он послушался, смущенно хихикнув. Он бросил взгляд на стул, но мне почему-то хотелось, чтобы он сел рядом со мной, на кровати, и я отодвинулся, освобождая ему место. Шут сел, чуть подогнув ноги, потом вспомнил о том, что все еще в дорожной обуви. Мне захотелось, чтобы он скинул башмаки и принял одну из своих причудливых, невероятно уютных поз.

- Сперва я отправился в Ивовый Лес, - сказал он. - Я видел тебя и Молли там во сне. - Я напрягся. Легкая гримаса исказила лицо Шута. Он не смотрел на меня. - Все получилось... не очень красиво.

Она боится, хотел сказать я, Молли боится. В ее жизни и так было слишком много потерь - и теперь она заранее старается отстраниться от меня. Чтобы ей было легче.

- Тогда я снова подумал, что все-таки мое присутствие разрушило твою жизнь, - добавил Шут.

Я уставился на него, почему-то эти слова внезапно вызвали у меня прилив злости. Но потом я вспомнил, сколько лет Шут испытывал вину за то, что тогда группа Регала использовала его против меня, и считал, что предал меня.

- Нам это прекрасно удалось без твоего вмешательства, - отрезал я. - Не все в этом мире вертится вокруг тебя, знаешь ли.

Он хмыкнул.

- Впрочем, там я узнал, что ты находишься в Баккипе. И что с тобой произошло. А дальше все было просто.

Он нашел меня. Я повторял это все время, когда он был в другой комнате, делал нам чай - я не мог подходить к огню. Я слушал, как он там возится, и говорил себе - он здесь. Он со мной.

После стольких лет... Я всегда говорил себе, что верю в нашу встречу, но на самом деле, читая то стихотворение, что он оставил мне, мог ли я не думать, что он попрощался навсегда?

- Я никогда не думал, что Чейд будет так рад видеть меня, - сказал он, усаживаясь рядом со мной с чашкой чая и поджимая под себя ноги.

* * *

Наверное, какая-то часть моего разума постоянно боялась, что этот визит очень кратковременный. Каким-то образом мое желание исполнилось, и Шут пришел, но удержать его невозможно. Вот я увидел его, а теперь он уйдет. От мыслей об этом, которые я тщательно пытался скрыть, голова у меня разболелась страшно, и закончилось все приступом - так уродливо, как только возможно.

Впрочем, Шут и раньше видел мои припадки, хотя и не такой силы. И когда я пришел в себя, он по-прежнему был со мной. В тусклом свете я видел, каким задумчивым было его лицо.

- Вот я тебе и показал наглядно, как все плохо, - попытался пошутить я. Рот у меня пересох, язык казался огромным и шершавым, и я с благодарностью припал к чашке с водой. Шут кивнул, склонившись надо мной, одна из его косичек упала мне на лицо.

- Чейд сказал, что ничего не помогает.

- Из того, что мы пробовали - нет.

Он снова кивнул, чуть прикусывая губу.

- Не надо... я не хочу об этом говорить, - вдруг произнес я. Он был со мной, и мне не хотелось думать о моей слабости.

- Чейд сказал, что я могу занять соседнюю комнату. Там поставят для меня кровать, - сказал Шут. - Если, конечно, тебе это будет удобно.

Я с трудом мог поверить, что он действительно это сказал. Шут хотел остаться со мной - со мной, не жить где-то в городе, в гостинице, навещая меня время от времени - и даже не жить где-то в замке. Он хотел быть рядом... может быть, подумал я с обжигающей надеждой, он вообще не уйдет - по крайней мере, до тех пор, пока...

Все будет так, как в его горной хижине, подумал я. Где он сидел у огня, вытачивая игрушки для местных детей, а я выздоравливал после ранения. И там с нами был Ночной Волк, конечно, сейчас его не будет, но мог ли я когда-нибудь надеяться, что я еще раз смогу пережить тихое счастье тех дней?

Или будет как в те дни, когда он жил в моем домике недалеко от Кузницы - и мы пили абрикосовый бренди, и иногда казалось, что все в мире так совершенно, что лучше и быть не может.

- Абрикосовый бренди, - сказал я. - Я так давно его не пил.

Он посмотрел на меня чуть удивленно - наверное, решил, что я брежу.

- И что же тебя останавливало, Фитц? - Голос был мягким и чуть поддразнивающим.

- Не было повода, - вздохнул я. - К тому же, Чейд считает, что настоящий абрикосовый бренди сейчас не найдешь.

- Я достану его, - пообещал Шут.

* * *

Я не мог видеть Шута, когда он сидел в соседней комнате при свете свечей читая очередной свиток, но когда я слышал шелест бумаги, я отчетливо представлял себе, как он устроился с ногами в кресле и накручивает на палец косичку, хмурясь, разбирая особенно сложный абзац. И думать об этом мне было достаточно.

Кажется, появление Шута вдохнуло в Чейда новые силы, и он опять взялся за мое лечение. Они читали один свиток за другим, консультировались друг с другом и еще с кем-то, причем обсуждали различные процедуры так, словно меня рядом не было.

Но на самом деле, присутствие Шута что-то изменило во мне. Может быть, мое желание увидеть его провоцировало волнение, а теперь я успокоился. Иногда, даже просыпаясь с головной болью, я думал о том, что он спит в соседней комнате, и тоже засыпал успокоенный.

Он был со мной почти все время - кроме тех часов, что тратил на поездки в город. Мы сидели в моей полутемной комнате, на моей кровати, и колени Шута едва не касались моего бедра - и мы разговаривали.

Оказывается, в четыре года вместилось достаточно, чтобы занять нас на многие часы разговоров. Он рассказывал мне о своем возвращении в школу, о Прилкопе, о книге, которую Черный Человек начал писать. Я рассказывал о Неде, и Неттл, и о нашей группе Скилла.

И мы вспоминали прошлое - и порой казалось, что у нас даже никогда и не было ничего плохого, так легко было об этом говорить.

А иногда мы просто болтали - ни о чем, и совсем не стыдно было говорить даже о совершенных пустяках.

- Почему ты не бреешься? - как-то спросил он. Я задумчиво потер свой заросший подбородок.

- Наверное, потому что не хочу отрезать себе нос. Как ты себе представляешь бритье в темноте?

Один раз меня брила служанка, но мне это очень не понравилось. Мало того, что я никому не доверял настолько, чтобы позволить махать ножом у горла, но последний раз я это позволил Хении - и до сих пор мысль об этом заставляла меня цепенеть.

-Хочешь, я побрею тебя, - произнес Шут.

- Ты?

- Ну да.

- Зачем?

- Тогда ты мне будешь больше нравиться.

- О да, я знаю.

Внезапно эта мысль не показалась мне столь уж безумной. Ему-то я доверял.

- Давай, - произнес он, почувствовав мои сомнения - вскочил, как кошка. - Надевай свою повязку. - Он направился к окну, собираясь поднять штору. Я сжал в руках черную ткань, которую повязывал на глаза, когда по-другому свет загородить не удавалось.

- Подожди, не так скоро...

Но он уже потянул штору, и я послушался. Теплый воздух и щебет птиц ворвался в комнату.

Я сидел на стуле, чувствуя себя глупо и беспомощно. Шут прохаживался вокруг меня. Он еще не касался меня - конечно, я хотел сказать ему, он поспешил усадить меня вот так, еще вода не согрелась - но в какой-то момент потрясающее ощущение правильности происходящего вдруг охватило меня.

Не было в этом ничего глупого. И я не боялся - или боялся, но это не было неприятным чувством. Я как будто ждал чего-то. И мысль о том, как прохладные руки Шута коснутся моего лица, была странно заманчивой. Я хотел этого...

И он коснулся меня - вода согрелась, и он намылил мне лицо, и острое лезвие скользнуло по моему лицу. Его умные руки справлялись с этим куда более осторожно, чем обычно мои - я-то всегда резался при бритье.

Я почувствовал, как его пальцы приподнимают мой подбородок, поворачивают голову. Я знал, что он близко, край его рукава коснулся моих губ - и все же я не видел его. Но в то же время я ощущал его так ярко, как это только было возможно без участия Скилла.

- Шут, - прошептал я.

И мгновение спустя я почувствовал его дыхание на моем лице. Он склонился очень близко, едва не касаясь щекой моей выбритой щеки - и так же тихо, как я, ответил:

- Да, друг мой?

В его голосе звучала легкая насмешка, и я поймал его руку - сам не знаю, зачем, сжал прохладные пальцы, и мне хотелось, чтобы он остался со мной вот так близко хотя бы еще ненадолго.

И в этот миг дверь распахнулась. Без стука - не так, как обычно входят слуги. Даже Чейд всегда стучал прежде, чем войти. Сначала я не понял, что это означает - пока не услышал короткий возглас, голос, который я бы узнал из тысячи.

И пальцы Шута в моей руке вдруг ослабели.

Не подумав, я сорвал повязку, почти ослепнув от света - но в следующее мгновение Шут уже был у окна, задергивая занавесь. Молли стояла в дверях, с Хирсом и Джастом по бокам - ее руки так стискивали их ладони, что казалось, она причиняет им боль.

Несколько секунд я не думал ни о чем - вообще ни о чем. А потом одна мысль пронзила меня. Молли все-таки пришла ко мне.

Я видел, как ее скулы заострились - как всегда, когда она испытывала отчаянный гнев. Раньше мое сердце екало, когда я видел ее такой. Но сейчас я только боялся, что она скажет что-то непоправимое...

Молли смотрела на меня, щеки ее горели - а затем она повернула голову к Шуту, и голос у нее прозвучал сдавленно, словно ей сжало горло.

- Я знала. Знала, что ты лжешь. Ты добился того, чего хотел?

- Молли... - Я встал. Она выбросила руку вперед, как будто я собирался схватить ее, а она не желала, чтобы я до нее дотрагивался.

- Значит, это все правда, - произнесла она. - Ты такой и есть, как говорят. А я допускала тебя к своим детям.

На мгновение я вообще не понял, о чем она. А потом до меня дошло. "Такой, как говорят." Кто говорит? Кого она слушала, что набралась этого? Неужели она так мало верила мне? Но задавать эти вопросы не имело смысла, потому что она на них на все уже ответила.

Она не верила мне. Совсем не верила.

Я вспомнил, как Шут говорил о словах, которые нельзя произносить, потому что иначе они всегда будут стоять между двумя людьми. Слова, произнесенные Молли, были именно такими.

Я боялся, что Шут скажет что-нибудь, начнет что-то отрицать - я не хотел этого. Это было мое дело, мое и Молли. Если Молли могла так подумать обо мне - что я мог навредить ее мальчикам - значит, все было кончено.

Шут как будто понял это и промолчал.

Я стоял, держась за спинку стула, чувствуя, как дрожь, предшествующая приступу, накатывает на меня. Единственное, чего мне хотелось - это чтобы она ушла отсюда - сейчас, пока я еще могу стоять на ногах

- Уходи, Молли, - произнес я. - Уходи и уводи детей - чтобы они не увидели еще чего-нибудь, что может их травмировать.

Ее темные глаза сверкнули яростью. Какой знакомой она была с этим гневным взглядом... и какой чужой. Как будто произнесенные ею слова в единый миг выкопали между нами огромную пропасть.

Как будто я никогда не знал ее...

Наверное, она чувствовала то же самое. Она приехала ко мне примириться, а я... Я знал, что могу выдержать еще только несколько секунд.

- Уходи, - повторил я.

Она выпрямилась. Перед моими глазами все плыло, но я видел, как она гордо вскинула подбородок. Молли была не из тех, кто будет оставаться, когда ее прогоняют.

- Что ж, Фитц Чивэл, - произнесла она. - Это был твой выбор. Хирс, Джаст.

Она сжала их руки еще крепче и вывела их. Дверь за ней захлопнулась.

Я перевел взгляд на Шута - и даже в полутьме увидел в его глазах выражение огромной печали. Он по-прежнему стискивал нож в мыльной пене.

Я попытался ему улыбнуться, сказать, что да, вот так неудачно все получилось - но черная волна нахлынула на меня, и я свалился на пол, сметенный судорогами.

* * *

- Абрикосовый бренди.

- Ты думал, я забыл? - Голос Шута был очень довольным, а его руки опрятно разливали бренди по стаканам.

- Если честно, то я сам почти о нем забыл, - сказал я.

- Ты знаешь, Чейд был прав - хороший бренди в Баккипе достать не так легко, как раньше. Куда катится этот мир?

Шут протянул мне резной стаканчик, слегка задев пальцами мои. Запах абрикосов, густой и золотистый, наполнил воздух. Этот запах напоминал одновременно и о хорошем, и о грустном. Я вспомнил, как мы пили такой бренди, когда Шут приехал ко мне после пятнадцатилетнего расставания, и Ночной Волк еще был со мной... И мы пили его, когда Шут говорил мне, что умрет на Аслевджале.

И еще множество вещей было в этом запахе - солнце, и лошади, несущиеся галопом, и радость охоты - все то, чего в мой жизни уже не будет. Но я не хотел думать об этом сейчас.

Слабый свет растущей луны падал сквозь открытое окно. Я видел, как Шут поднял руку, поправляя косичку. Его заплетенные волосы блестели, как полированная бронза, а запястье было тонким и казалось хрупким, но я знал, насколько он прочен, мой прекрасный друг.

Я сел на кровати, оперевшись спиной о стену, освободив место для Шута. Он устроился рядом со мной, подвернув ноги. Это всегда выглядело так удобно, что порой мне казалось, это место создано специально для него. Принадлежит ему по праву.

Потом я подумал, что так оно и есть.

Его место всегда было рядом со мной. И в те годы, что оно пустовало, я всегда сознавал, что оно пустует, даже когда старался не думать об этом.

Может быть, даже отсутствие Молли я не ощущал так сильно. Я знал, что потерял ее - теперь уже навсегда, но, наверное, я всегда знал, что нашим отношениям не суждено быть прочными. Иногда любить издалека легче, чем подвергать любовь испытанию каждодневной близости. И наша любовь не выдержала проверки подозрениями. Да, это была моя вина - если бы я рассказывал Молли побольше, если бы объяснил, что для меня значит Шут... Но есть воспоминания, которые нельзя делить ни с кем, потому что они принадлежат только тем, кто пережил их вместе.

А теперь было слишком поздно сожалеть. Возможно, Кеттл была права, и мы с Молли любили лишь утро своей жизни. Настоящие мы, как оказалось, только сумели причинить друг другу боль.

Я вздохнул, провел рукой перед лицом. Шут наблюдал за мной. Я знал, что если я захочу, он поговорит со мной о Молли, но сам начинать разговор не будет. За это я был ему благодарен.

- Единственное, чего мне не хватает, - сказал я, - это огня в очаге. Я скучаю по нему.

Огонь обычно был в соседней комнате, за ширмой, но сегодня ночь была теплой, и Шут решил не зажигать его.

- Ты всегда садился так близко к очагу, что я думал, ты себе волосы опалишь, - добавил я. - И всегда что-то вырезал.

- Я, конечно, вижу в темноте, но не настолько хорошо, чтобы работать с ножом, - промурлыкал Шут. - Но если тебя беспокоит, что я зря трачу время, я могу найти себе другое занятие.

- Почитать еще свитки? - В последнее время он делал это все реже. Я не спрашивал, но догадывался, что они с Чейдом, наверное, прочитали все, что можно.

- Боюсь, что для свитков уже не время, - легко произнес он.

- Ну и хорошо, - согласился я. - Бренди и приятный разговор, что может быть лучше.

И мы заговорили. Мы вспоминали наше путешествие в поисках Верити - и как наконец мы нашли его в саду каменных фигур.

- Иногда мне кажется, что я видел все, что стоит видеть человеку, - проговорил я. - Самое ужасное и самое прекрасное.

- И что тебе кажется самым прекрасным? - произнес Шут высоким, странно трепещущим голосом, который прозвучал в темноте, словно кто-то дотронулся до струны.

Что это было? Молли на берегу моря? Ночной Волк, бегущий рядом со мной по свежему снегу? Или живой, дышащий Шут в моих руках?

- Я не знаю, - сказал я. - А тебе? Драконы?

Он засмеялся. Это был почти горький смех. После паузы Шут ответил:

- Нет, Фитц. Конечно, нет.

Он ничего больше не добавил и не пошевелился, но я вдруг очень четко осознал его близость. Дрожь прошла сквозь мое тело, сильная и сладкая. Я смотрел на руку Шута, лежащую на кровати, тонкие пальцы, смуглые на фоне светлой простыни... Его колени были всего в нескольких дюймах от моих. Образы внезапно замелькали у меня голове, сменяясь мгновенно - его лицо в моих ладонях, его косички под моими пальцами, новая, неоскверненная татуировкой кожа его спины...

Во рту у меня пересохло.

- Шут, - прошептал я. - Пожалуйста... не играй со мной.

Даже в полутьме я видел, как он сжался. И я тут же испытал острый прилив стыда. Что я сказал! Кто, кроме меня, был виноват в том, что я испытал от его близости? Это мне приходилось сидеть в неловкой позе, пытаясь скрыть неизвестно откуда взявшуюся реакцию моего тела.

Шут резко встал, подошел к окну. Ветер поднял его волосы, отбрасывая их на одну сторону. Что-то во мне едва не взвыло от разочарования, что он больше не был рядом со мной - и я ощутил еще больший стыд. Какой же я дурак...

Несколько секнунд молчания были мучительными.

- Прости, - наконец выдавил я. - Я чего-то не то сказал.

- Нет, Фитц, - наконец произнес он. Его смешок был принужденным. - Ты прав. Я... я не знаю, о чем я думал.

О том, что, может быть, я хоть чему-то учусь? Я почти боялся дышать, чтобы не сделать еще что-нибудь непростительное. Я все еще так хорошо помнил те мучительные дни, которые последовали за нашей ссорой. И вот я опять...

И самое главное, что это ведь я был во всем виноват! Это мое тело желало его. Но я знал, что буду стыдиться этого утром. Поэтому я все испортил.

- Это была такая красивая ночь, - тихо произнес Шут, и сердце у меня сжалось. - Этот бренди и разговор. Я не знаю, что на меня нашло. Ты угадал, я пытался... нет, не играть с тобой. Но я вдруг подумал, что это возможно... Как глупо получилось. Я ведь видел, как она соблазняла тебя и у нее не вышло. Зачем же я попробовал?

- Эда и Эль! - На мгновение больше я ничего не мог сказать от потрясения. Она! Бледная Женщина. Он не должен был даже в мыслях сравнивать себя с ней! Я уставился на Шута, не зная, что сказать.

- Я думал, что если я буду немножко другим, у меня получится.

Ох. Голос, которым он тогда отвечал мне, показавшийся мне таким странным и волнующим - это был голос Янтарь, я помнил, что именно так он говорил с Йек. Я смотрел на его узкую фигуру на фоне темного окна, и сердце у меня разрывалось. А потом мне показалось, что я нашел слова - не знаю, правильные они были или нет.

- Пожалуйста, - сказал я, - тебе не нужно быть другим ради меня. Пожалуйста, не пытайся стать другим.

Шут обернулся. Его лицо в темноте было загадкой. Я даже не видел, смотрит ли он на меня - или мимо меня, потому что не хочет меня видеть. И было ли моих слов достаточно?

У меня было такое чувство, что голова разрывается от этих мыслей. Я сжал виски пальцами.

- Тебе больно? Приступ начинается? - В голосе Шута мгновенно появилось беспокойство. Мне так хотелось кивнуть - и заполучить его внимание и насладиться его заботой. Но это ничего бы не изменило, проишедшее все равно бы висело между нами. Я поднял голову.

- Нет, я в порядке. Пожалуйста, не стой там... - Я не знал, как сказать это. - Так далеко.

Последние слова прозвучали так тихо, что я не был уверен, что Шут расслышал их. Несколько мгновений он все так же оставался у окна, стоял, обнимая себя, с волосами, которые треплет ветер. А потом вернулся к кровати и сел рядом со мной, неграциозно, почти обрушился, как марионетка с подрезанными нитями. Его плечо задело мое, и я почувствовал, как облегчение переполняет меня. Шут не замыкался от меня, не выталкивал меня из своей жизни.

- Иногда я кажусь себе таким глупцом, Фитц.

- Иногда? Тогда тебе повезло. У меня, например, это постоянное чувство, - сказал я.

Он поднял голову, и я знал, что он смотрит на меня. Мне показалось, что он нахмурился, но потом я услышал его смешок.

- Да, но мне ведь положено видеть больше, чем обычному человеку. Или когда-то было положено.

Я ничего не сказал - не думал, что могу придумать что-то правильное. Очень осторожно я протянул руку и взял его пальцы в свои. Они были прохладные и казались очень тонкими. Я вдруг вспомнил, как смотрел на его руки, изувеченные Бледной Женщиной и какое отчаяние и горе я испытывал тогда. Моя рука судорожно сжалась. Я не хотел его терять - больше никогда. Как оказалось, я мог жить почти без всего - даже... даже без Молли. Но не без Шута.

Его пальцы сомкнулись вокруг моей руки с неожиданной силой. И хотя больше мы были не связаны Скиллом, я чувствовал, как будто мы близки - как части единого целого.

Я не знаю, чувствовал ли Шут тоже самое. Но когда несколько минут спустя он отпустил мою руку, его голос был почти спокойным.

- Если я опять начну жаловаться, Фитц, - сказал он, - думаю, тебе стоит мне напомнить, что именно о таком мире я мечтал.

The End

fanfiction