О проклятиях, призраках, дегте и перьях

Автор: Eswet

Фэндом: В.Камша "Отблески Этерны"

Рейтинг: General

Пейринг/герои: Рокэ Алва и др.

Жанр: юмор, приключения

Примечание: Данная история написана на фест "Поместье Лаик".

Disclaimer: Эта история не претендует на серьезность и на соответствие канону. Эта история могла быть, а могла и не быть с равным успехом. Эта история не имеет целью кого-то оскорбить, обидеть или причинить прочие негативные ощущения. Читайте и не говорите потом, что вас не предупредили.

Размещение: с разрешения автора

Длинный темный коридор был неприятно тих, сух и холоден. Вообще в этих стенах холодно было всегда; унары-южане в Лаик вечно страдали легкой, но противной простудой, и Рокэ знать не знал, как ему удалось этой участи избежать. Вот уже четыре месяца царству Арнольда Арамоны не удавалось выжать из младшего Алва ни единого чиха. Завидовали все: и унары, и учителя, а пуще всех сам Арамона, который в этом году побил все рекорды по длительности насморка.

Впрочем, поводов для яростной нелюбви к унару Рокэ у Арамоны хватало даже без насморка. Юнец, родившийся, по глубокому убеждению всего личного состава Лаик, со шпагой в руке и прямо в седле, мог вывести из себя и куда более терпимого наставника. Добродетель скромности, видимо, не ночевала близ колыбели Рокэ Алва ни разу. Равно как и добродетель почтительности. Зато дерзость, самоуверенность и злопамятность, надо думать, водили вокруг этой самой колыбели хороводы сутками напролет.

Относить ли способность выходить сухим из воды к добродетелям или к дарам Леворукого, оставалось пока нерешенным вопросом. Арамона, впрочем, уверенно склонялся ко второму варианту. Ведь именно эта способность отделила сегодня Рокэ от трех его сопроказников, которым обиженный в лучших чувствах комендант Лаик присудил ночевать в Старой галерее. К великой досаде Арамоны, на заливании ему в постель дегтя и потрошении подушки унар Рокэ не попался, хотя дерзость покушения можно было приписать единственно ему одному. Больше таких талантов в нынешнем выводке юных аристократов не водилось. Однако доказательств причастности этого таланта к безрассудной выходке унаров, как обычно, не нашлось.

И вот теперь все обитатели Лаик укладывались почивать; Арамона, чью постель уже проветрили и сменили белье, допивал свой стаканчик касеры на сон грядущий; трое наказанных унаров жались друг к другу в стылой тишине Старой галереи; а унар Рокэ крался по коридору, ведущему к этой самой галерее, зажав в кулаке хитро изогнутый гвоздь и оставляя за собою маленькие, но мерзкие сигнальные ловушки на случай, если кому-то пришло бы в голову возобновить охоту на юного наглеца. Три веревки, натянутые поперек коридора, и две лужицы масла между ними как минимум должны были предупредить отважного освободителя о том, что по его следам кто-то идет. Куда улизнуть, Рокэ нашел бы: он уже облазил Лаик вдоль и поперек и знал каждый закоулок старого поместья.

Вообще-то от природы юноша не был склонен ни к дурацкому баловству, ни к образцово-показательному героизму. Однако сама обстановка и порядки в Лаик, компания сверстников со всех концов Талига и одиозная личность Арнольда Арамоны очень быстро делали даже из сдержанных и относительно законопослушных северян отъявленных пакостников. Что уж тут говорить об обладателях горячей кэналлийской крови! Тактиком Рокэ был милостью Создателя, стратегия применялась простейшая: нашалить и не попасться, а уж фантазия человека, выросшего на бесконечных пиратских и морискских байках, была попросту неистощима.

Идея с дегтем и перьями, разумеется, также принадлежала Рокэ. По счастливому стечению обстоятельств он как раз отлучился за дополнительной порцией дегтя, когда Арамона ворвался в свои покои и обнаружил там троицу диверсантов. Теперь Рокэ чувствовал себя ответственным за судьбу подельщиков и, как истинный прирожденный командир, шел выручать их из беды. Впрочем, на этом планы изобретателя отнюдь не заканчивались. Помимо гвоздя, веревок и масла он тащил с собой то самое ведерко дегтя и подушку. Дело следовало завершить, несмотря ни на что.

***

Унары Симон, Диего и Конрад в это время стояли в обнимку возле пасти старого камина и переводили дух после очередной дикарской пляски с целью обогрева. Ночь, в сущности, только началась, и молодые люди пребывали в определенной растерянности. В Старой галерее было не только холодно, но еще и сыро, Диего уже потихоньку начинал шмыгать носом - он вообще плохо переносил "простудную" атмосферу Лаик. Двое других, как могли, согревали товарища, но прекрасно понимали, что очень скоро и сами окажутся в скверном положении. Арамона, очевидно, нечасто и недолго бывал в Старой галерее, и тот факт, что за целую ночь в этом заброшенном коридоре вполне можно замерзнуть насмерть - или просто очень тяжело заболеть - ему в голову не пришел.

Скоропостижная дружба, связавшая юношей, основывалась на общей их тяге к справедливому возмездию коменданту Лаик, отравлявшему жизнь унарам изо всех сил. Какое-то время им удавались весьма изощренные проказы, но было понятно, что после того, как они попались, с шалостями придется завязывать. Теперь даже если кто-то другой нальет Арамоне клея в сапоги или нарисует его шаржевый портрет на стене фехтовального зала, шишки неизбежно посыплются на троицу, единожды застуканную на месте преступления.

До конца обучения оставалось два месяца. Можно было скрепя сердце вытерпеть придирки, бессмысленные приказы и прочие прелести лаикского бытия. Наверняка будет нужно поменьше встречаться и разговаривать. Об удовольствии фехтовать вместе тоже можно забыть: Арамона лично курировал эти занятия и точно не упустил бы шанса попортить унарам жизнь. Да еще к тому же придется теперь очень сильно попотеть, чтобы попасть хотя бы в первую десятку выпускников - не говоря уж о первой пятерке, на которую приятели всерьез рассчитывали. По крайней мере, до нынешнего вечера.

Диего громко чихнул, затем еще раз и еще. Плечистый Конрад крепче прижал к себе худощавого южанина, Симон тоже придвинулся еще ближе. Крохи тепла терять было нельзя. Потом они вдоволь нашутятся про страстные объятия, заглушая радостным гоготом зябкую неловкость, но сейчас уже совсем не до шуток. Ночь они обречены были провести стоя: по полу гулял сквозняк, а если сесть на приступку у стены, волей-неволей прижмешься спиной к голому камню.

- Слышь, Ди... - Конраду, жизнерадостному здоровяку, было невмоготу находиться в полной тишине, - как думаешь, Рокэ-то словили?

- Не-а, - Диего поднял слезящиеся глаза, - его не поймали. Его вообще никогда не ловили. Дома тоже. Что бы он не делал. Даже его братья никогда не могли его засечь. Меня ловили, а его - нет.

- Если бы поймали, он бы сейчас с нами тут торчал, - добавил Симон. - Ди, а вы давно дружите?

- Кто сказал, что мы дружим?.. Знакомы с рождения, это да. Видимся часто. Его отец - герцог Кэналлийский и Марикьярский. Мы - его вассалы. Ездим в гости. И Алва к нам ездят...чхи! извини, Симон. Мать говорит: Алва и Салина - это суша и море, а только где видано, чтобы суша с морем дружила!

- Суша и море - это должны быть Окделлы и Придды, - брякнул Симон.

Конрад, принадлежавший к ошеломляюще многочисленному клану Приддов, пожал плечами:

- Да мы с Повелителями Скал не в раздрае вроде...

- Да я и не к тому. Слушайте, вы как думаете, через десять лет Арамона уже белую горячку заработает?

- Обязан, - заверил Конрад, - а что?

- Да братишка мой, Робер, тоже ведь сюда приедет. Жалко пацана.

- Себя... чхи! чхи!.. пожалей.

- Себя уже поздно, Ди. На тебе платок.

- Спа... чхи!.. спасибо. Вообще, Симон, забудь. Это я злюсь.

- Это, Ди, правильно. Симон не обижается, правда, Симон? Если злишься - кровь быстрее по телу бежит. Мой дядя по матери все время орет на кого-нибудь, и всегда такой красный, как будто жарко ему. Я так думаю, и в самом деле жарко. Злится потому что.

- Эх, были бы у нас с собой шпаги... - Симон мечтательно вздохнул. - И время бы потратили с пользой, и согрелись бы.

- И позлились бы... чхи!.. убедительнее. Ребята, встаньте спина к спине. Я согрелся. А вы сейчас околеете оба.

- Ничего, мы не... - начал было Конрад, но его прервал удар колокола. Надтреснутный, глухой звук в тишине и темноте Старой галереи.

Юноши застыли, забыв дышать. Колокол ударил снова, и в дальнем конце галереи показался неверный зеленый огонек. И еще, и еще...

- Призраки! - без голоса выдохнул Симон.

***

Рокэ возился с замком. Это был старый и отменно ржавый замок, который и ключом-то открывался не без усилий, а уж гвоздем - так разве что чудом. Но Рокэ считал себя вполне способным на маленькие чудеса такого рода и с упорством одержимого ковырял непокорную железку. Одновременно он чутко прислушивался: не сработали ли на ком-нибудь веревки и масло? Но нет, из коридора не доносилось ни звука, равно как и из-за дверцы, которую он вскрывал. И это обстоятельство немного смущало вдохновителя сорвавшейся пакости. Он прекрасно знал, что в Старой галерее зверски холодно. Те, кто там заперт, должны были бы отплясывать самые подвижные из известных танцев, чтобы не окочуриться. Ну и уж точно не молчать, как будто уже окочурились. В то, что вся троица мирно спит, Рокэ поверить никак не мог.

Замок поддаваться не желал. В глазах унара он уже потихоньку превращался в злейшего врага - всего лишь второго по важности в этих стенах, после Арнольда Арамоны. Но у Арамоны были слабые места, и предостаточно. А замок был железным и, как следствие, слабых мест не имел.

Спустя примерно час Рокэ не выдержал. Глядя на замок, как Эсперадор на Леворукого, юноша подробно высказал все, что думает по поводу самого скобяного изделия, металла, из которого оно сотворено, рук, которые его мастерили, а также и рук, которые его на это место вешали, - высказал в самых витиеватых выражениях при помощи всех известных ему языков, не исключая и болтающихся в памяти обрывков гальтари.

Замок повисел несколько секунд, как был, а потом медленно и величественно развалился на составные части.

С минуту унар Рокэ в немом изумлении взирал на останки столь эффективно проклятой им железки. Возможно, ему следовало бы испугаться или задуматься. Вероятно, десятью годами позже он бы испугался, а двадцатью - задумался бы. Но сейчас Рокэ было шестнадцать лет, и он добился желаемого, а каким способом - ему было, в сущности, наплевать. Поэтому он просто подхватил то, что принес с собой, и пнул ногой дверцу.

Та медленно, со скрипом отворилась, и унар ужом скользнул в узкий проем. В Старой галерее, разумеется, было темно - хоть глаз выколи, и Рокэ, не желая искать приятелей наощупь, в полный голос позвал:

- Диего! Конрад! Симон! Где вы все?

***

Святые отцы и рыцари с зелеными свечами в руках все двигались и двигались по коридору в его неведомые глубины, не переставая звонил колокол. Юноши тесно прижались друг к другу и к холодному камину. Симона трясло, Конрад вздрагивающим шепотом молился - он и так-то отличался набожностью, а сейчас как раз самое время было проявить благочестие, - Диего обеими руками зажимал себе нос и рот, поскольку простуда брала свое, а обращать на себя внимание жуткого шествия оглушительным чихом не хотелось абсолютно.

Внезапно Диего ахнул и, вырвавшись из рук Конрада, кинулся чуть ли не под ноги процессии. Двое юношей остолбенели; затем Симон разглядел того, к кому направился их друг. Рыцарь был высок, широкоплеч, изодранный в клочья плащ болтался на нем, как тряпка, - а его лицо было лицом Диего, постаревшего лет на тридцать.

Молодой Салина метался возле рыцаря, как встревоженный пес около хозяина; однако тот не удостаивал парня и взглядом, следя, казалось, лишь за тем, чтобы не дать погаснуть зеленому пламени свечи. Шествие втягивалось в невозможную тьму бесконечно удлинившейся галереи; Диего уже был близко к тому месту, где в реальности находились стена и дверь, ведущая в фехтовальный зал, и где сейчас клубился только мрак, поглощающий идущих одного за другим.

- Ди, перестань! - заорал Симон, очнувшись наконец от шока, к нему тут же присоединился Конрад:

- Во имя Создателя, Диего! Не тревожь призраков!

Диего словно бы не слышал их, он все пытался дозваться рыцаря и, наконец, не выдержав безразличного молчания, схватил того за измочаленный рукав.

Колокол вдруг затих, и тишина показалась унарам куда страшнее надтреснутого звона. Участники процессии сбились с ноги, замедлили шаг, остановились. Заметались на неощутимом ветру язычки свечного пламени. Рыцарь медленно, медленно, медленно повернул голову и уставился на Диего. Затем рука, которой он прикрывал свечу, шевельнулась и все так же удушающе медленно потянулась к лицу юноши.

Симон бросился к ним, в голове стучало: оттащить, отобрать Диего у призраков! Сейчас, немедленно, иначе будет поздно! Однако воздух в галерее вдруг загустел, стал неподатливым и липким, начал забивать глотку и тянуть назад за одежду.

Пальцы рыцаря коснулись щеки застывшего унара. Симон зажмурился...

Тишину неожиданно разорвал неприятный скрип ржавых петель и звонкий, невероятно живой и посюсторонний голос:

- Диего! Конрад! Симон! Где вы все?

Симон чуть не подскочил на месте. Рокэ?!

Незримые путы, удерживавшие юношу, внезапно исчезли с едва слышным хлопком, какой бывает, когда лопается большой мыльный пузырь. Участники шествия, все, как один, обернулись в ту сторону, откуда доносился голос. Там, в тускло-сером проеме открытой двери, виднелся узнаваемый силуэт унара Рокэ: худощавая гибкая фигура, напряженная поза человека, который ничего не видит в темноте...

Симон только открыл было рот, чтобы предостеречь Рокэ, дать ему знать, что тут творится полночная жуть, как внезапно обладатели зеленых свечек засуетились, заметались и всей толпой, сбив строй, ринулись во мрак. Те, кто был в длинных одеждах, подхватили их, как торговки на рынке подхватывают юбки, спасаясь бегством от внезапно накатившего ливня. Только на рынке обычно стоит крик и визг, а призраки удирали молча и бесшумно, да еще старались не погасить свои свечи.

Бегство выглядело так уморительно, что Симон заржал бы в голос, если б еще секунду назад ему не было так страшно и если бы Диего не стоял сейчас у края бурлящей толпы, недвижимый, как статуя.

- Да где же вы?! - нетерпеливо крикнул Рокэ, озираясь.

- Здесь! - Симон наконец обрел дар речи. - Рокэ, осторожно! Здесь призраки!

- Какие призраки? - удивлению в голосе кэналлийца не было предела. - Не вижу я тут ни кошки, по правде сказать.

- Да вот же! Бегут! Они заморозили Ди!

Рокэ в три прыжка добрался до Симона - надо полагать, на звук.

- Чтобы здесь замерзнуть, никаких призраков не требуется. И потом, я все равно их не вижу. Диего! Ты в самом деле примерз? А Конрад где?

Симон проводил взглядом последних драпающих призраков. Мрак, в котором они скрылись, рассеялся, теперь на том месте смутно вырисовывались привычные ниши, колонны и дверь. Диего едва заметно шевельнулся, потом потер рукой глаза, как будто только что проснулся, и с удивленным видом повернулся к товарищам. Сзади раздалось хриплое покашливание и сопение: Конрад поднимался с колен, и Симон мимоходом подумал, молился ли тот или просто хлопнулся в обморок. Ничего стыдного в обмороке в такой ситуации он не усматривал. И сам бы хлопнулся, может быть, если бы воздух не держал.

Рокэ уже растирал Диего руки, сквозь зубы бранясь по-кэналлийски, причем фамилия коменданта Лаик звучала в его речи столь часто и выразительно, что Симон уже начал прикидывать, по силам ли Арамоне тот объем небесной кары, который призывает на его голову и прочие части тела первый ученик нынешнего набора.

- Рокэ... - растерянно позвал Конрад. - Так ты их не видел? Совсем-совсем?

- Да кого?! Кроме вас тут ни одной живой души!

- Живой - ни одной, - согласился Диего. - Мертвые - были. Много. Дядюшка Раймон был. Который утонул в позапрошлом году. Я хотел его расспросить. Не смог.

Конрад всплеснул руками:

- Рокэ, но ведь они убежали от тебя! Ты их спугнул, и они все убежали! Как ты мог их не видеть?

- Может, оно и к лучшему, - вздохнул Симон и тут же споткнулся о ведро, принесенное Рокэ. - Что это? Зачем?

- А! - унар Рокэ сверкнул глазами, как особо синеокая кошка. - Подарок Арамоне! Расчленяйте подушку, унары. Не знаю, что вы тут за привидений встретили, но это нам на пользу!

***

На следующее утро, когда Арнольд Арамона, умиротворенный и выспавшийся, явился выпускать унаров из Старой галереи, его едва не хватил удар. На гладком участке стены напротив камина красовался его весьма узнаваемый портрет, выполненный в дегте и перьях. Нарисованный Арамона трагически простирал руку к камину, ноги его расплывались в непонятную лужу, а от камина к луже тянулись следы исполинского размера. Из камина величаво, как снег в полный штиль, падал пух. Трое заключенных унаров обнаружились в дальнем конце коридора, бледные, как мел, лязгающие зубами и несущие какую-то невразумительную чушь про процессию призраков, вышедшую из камина, во главе которой якобы шествовал сам Арамона, синий как покойник; процессия же, совершив три круга по галерее, вошла в стену, оставив позади себя только отпечаток своего предводителя.

Поскольку замок на двери был цел, дегтя и перьев унарам с собой никто не давал, а добиться от них хоть каких-нибудь правдоподобных показаний не получалось, да к тому же Старая галерея издавна славилась историей с привидениями, Арамона был вынужден замять дело. Собственно, ему и вовсе было не до внутренних расследований - приближался день его свадьбы, да и характер пока не успел испортиться до полной несъедобности. Однако еще около года комендант Лаик с воплями просыпался среди ночи: ему снился он сам с видом висельника, впечатывающийся в древнюю каменную кладку.

***

Рокэ некоторое время хранил разобранный замок среди своих вещей как памятку о самой неудачной проказе за все время своего пребывания в "загоне". По его мнению, провал диверсии с постелью Арамоны никак не искупался теми двумя днями, когда комендант бегал чуть ли не по потолку в попытке выяснить, как сумела троица, надежно запертая в Старой галерее, добыть материалы для живописи, да еще такие. Рокэ винил во всем треклятую железку: он слишком много времени потратил на взлом, а потом на ограбление кладовой ради замены замка, и сотворить более достойную Арамоны картину унары попросту не успели. А еще кэналлийца здорово злили постоянные упоминания приятелей о призраках, которые-де там действительно были, но удрали при его появлении. На призраков посмотреть хотелось. Их видел Диего Салина, их видел Симон Эпинэ, даже Конрад Придд-ур-кто-то-там-куда-то их видел, а он, Рокэ Алва, - нет. Это было обидно, досадно и даже в какой-то мере оскорбительно.

В конце концов замок Рокэ выкинул куда подальше и впредь не вспоминал о нем. Вероятно, зря. Проклятие, случайно составленное им тогда, способно было и на более серьезные вещи, чем отпирание закрытого и изгнание потустороннего. Ринальди Ракан мог серьезно позавидовать талантам Рокэ Алва по этой части. Но замок был выкинут, случай с дегтем и перьями постепенно стерся из памяти всех участников событий, и Рокэ уверенно направился по той дороге, которая была ему предначертана. И только иногда, если уж очень хотелось ругаться, Первый маршал Талига вспоминал, как он осваивал ремесло взломщика, и с тоскою понимал, что так смачно, как в тот раз, ему не выразиться уже никогда...

The End

fanfiction