О Платоне и его влиянии на юные умыАвтор: Hinterhalt Бета: Tsukiori Фэндом: В.Камша "Отблески Этерны" Пейринг: ну скажите, про кого вообще Хинтер может писать?! Рейтинг: спаси меня Накаго от рейтингов! Жанр: стёб, флафф. Предупреждение: не так уж это и смешно... И никаких поцелуев! Примечания аффтара: не люблю йад. Это мы с Тсу фантазировали, что сделал бы Ричард, начитавшись платоновского Пира. Там такие идеи интересные есть… В середине упоминается история Алкивиада, она приведена полностью в конце текста. Дисклеймер: Все права на книгу, её героев и сюжет принадлежат Вере Камше. Размещение: с разрешения автора |
|
Ричард Окделл сидел за столиком в библиотеке, схватившись за голову руками и равномерно раскачивался, бормоча что-то несвязное. Не испуг, не страх, не паника - полноценный ужас переполнял его душу. Перед мятущимся отроком лежала, раскрытая примерно на середине, толстая книжка. Ознакомившись с содержанием фолианта, можно было понять, что причиной расстройства Дика послужил философский труд Платона "Пир". Любознательный мальчик вдумчиво прочитал его всего полчаса назад. После этого он перечитал некоторые моменты еще раз. И еще раз. После чего впал в уже описанное состояние. Но почему же Ричард Окделл так близко к сердцу принял содержание этой книги? Причин было несколько. Во-первых, сей еретический труд, нагло маскирующийся под философию, повествовал о запретной любви. О любви мужчин к юношам, если точнее. Причем текст ни в коем разе не осуждал сиё явление, а напротив, настойчиво называл его правильным и возвышенным. Но с этим Ричард еще мог смириться. Куда труднее было свыкнуться с собственно словом "юноша", которое повторялось с подозрительной регулярностью. Дикон слишком часто сталкивался с этим словом в повседневной жизни, причем обстоятельства, при которых это происходило, наводили на размышления… Между прочим, эр его эту книгу читал. Причем, будучи еще ровесником самого Дика. Об этом свидетельствовали интересного содержания зарисовки на полях книги, под которыми юный Рокэ Алва не преминул подписаться. Помимо того что Ричарда поразили неожиданно обнаружившиеся художественные таланты его эра, сама тематика рисунков заставляла задуматься… В частности, о том, перечитывал ли Алва книгу в более зрелые годы, и если да, то о чем он думал? Дик трясущимися руками схватил фолиант и еще раз пробежал глазами по строчкам, дабы удостовериться, что ничего не перепутал. "Зато мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому: уже в детстве, будучи дольками существа мужского пола, они любят мужчин, и им нравится лежать и обниматься с мужчинами. Это самые лучшие из мальчиков и из юношей, ибо они от природы самые мужественные. Некоторые, правда, называют их бесстыдными, но это заблуждение: ведут они себя так не по своему бесстыдству, а по своей смелости, мужественности и храбрости, из пристрастия к собственному подобию. Тому есть убедительное доказательство: в зрелые годы только такие мужчины обращаются к государственной деятельности. Возмужав, они любят мальчиков, и у них нет природной склонности к деторождению и браку; к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожительством друг с другом без жен. Питая всегда пристрастие к родственному, такой человек непременно становится любителем юношей и другом влюбленных в него" Всё это, разумеется, было полным бредом. Но! Дика очень смущал тот факт, что эр его, Ворон, как раз таки и был государственным деятелем, смелым, мужественным и храбрым. И жены с выводком детишек у него тоже не наблюдалось. И бесстыдным его называли. Да и касательно склонности к юношам… ему Катари с эром Августом уже рассказали… Ох, как подозрительно выглядело поведение Рокэ в свете всего известного Ричарду! А вот это, где же оно… "И в самом деле, если кто-нибудь оказывает кому-нибудь услуги, надеясь усовершенствоваться благодаря ему в какой-либо мудрости или в любой другой добродетели, то такое добровольное рабство не считается у нас ни позорным, ни унизительным. Так вот, если эти два обычая - любви к юношам и любви к мудрости и всяческой добродетели - свести к одному, то и получится, что угождать поклоннику - прекрасно. Иными словами, если поклонник считает нужным оказывать уступившему юноше любые, справедливые, по его мнению, услуги, а юноша в свою очередь считает справедливым ни в чем не отказывать человеку, который делает его мудрым и добрым, и если поклонник способен сделать юношу умнее и добродетельней, а юноша желает набраться образованности и мудрости, - так вот, если оба на этом сходятся, только тогда угождать поклоннику прекрасно, а во всех остальных случаях - нет. В этом случае и обмануться не позорно, а во всяком другом и обмануться и не обмануться - позор одинаковый. Если, например, юноша, отдавшийся ради богатства богатому, казалось бы, поклоннику, обманывается в своих расчетах и никаких денег, поскольку поклонник окажется бедняком, не получит, этому юноше должно быть тем не менее стыдно, ибо он-то все равно уже показал, что ради денег пойдет для кого угодно на что угодно, а это нехорошо. Вместе с тем, если кто отдался человеку на вид порядочному, рассчитывая, что благодаря дружбе с таким поклонником станет лучше и сам, а тот оказался на поверку человеком скверным и недостойным, - такое заблуждение все равно остается прекрасным. Ведь он уже доказал, что ради того, чтобы стать лучше и совершеннее, сделает для кого угодно все, что угодно, а это прекрасней всего на свете. И стало быть, угождать во имя добродетели прекрасно в любом случае" Конечно, эти высказывания тоже нельзя было принимать всерьез. Ричарду казалось нелепым отдаваться кому-то ради самосовершенствования. Но с другой стороны - ведь эр Рокэ постоянно ему помогает. И даже учит! Помогает расти! Не делает ли он это с задней мыслью??? Ричарда передернуло. Он очень старался вытряхнуть пугающие мысли из головы, но те упирались. Рокэ определённо читал эту книгу! И он определённо сделал из неё выводы! "Он хочет меня совратить" - молнией пронеслось в голове. "Он меня припирает к стенке, так, чтобы я остался у него в долгу. А потом он мне скажет, что "угождать во имя добродетели прекрасно в любом случае" Дик безвольно упал обратно на стул и тот жалобно заскрипел. Что делать? Как ни странно, юноша пришел к правильным выводам: "Меньше думать" С этой установкой он покинул библиотеку, заперся у себя, сидел часа три, пытаясь что-то писать (по всей вероятности, сонеты) Когда часы пробили полночь, герцог Окделл понял - надо что-то предпринять, иначе он сойдет с ума. Воображение разыгралось не на шутку и подкинуло уже с не один десяток вариаций на тему того, каким образом благородный юноша может отблагодарить своего поклонника. Ричард никогда не подозревал за собой таких познаний о предмете. Между тем, картины пугали. Надо было: либо бежать из дома прочь, в ночь, себя превозмочь… (ах да, нам же не до сонетов!) Либо определяться с намереньями Алвы. "Я к нему подойду", - решил Дик. "И спрошу… А что я, собственно, спрошу? "Эр Рокэ, вы собираетесь меня развратить?" А если он ответит: "Да, юноша, именно этим я и собираюсь заняться"?!" Дик похолодел. Этот вариант он прорабатывал минут сорок назад. Нет, нельзя вот так, в лоб. Надо узнать исподтишка… И тут Дика осенило. В книге же давался ответ! И юноша посреди ночи помчался в библиотеку. История Алкивиада* представляла собой прекрасный образец. Пьянка под гитару и уроки фехтования немногим отличались от совместных ужинов и вольной борьбы. Оставался последний этап. Поэтому Дик решил сразу перейти к решительным действиям, полагая (не без оснований), что насиловать его Алва всяко разно не будет. Зато они определятся раз и навсегда. В худшем случае завтра утром его в этом доме уже не увидят… Рокэ Алва лежал себе в уютной, хотя несколько прохладной на его вкус постельке и честно пытался заснуть. Задача давалась с трудом, ибо в гениальной голове Первого Маршала кишели не менее гениальные мысли, требовали внимания и немедленного воплощения. Алва послал мысли к кошкам и перевернулся на другой бок. Из подкатившей дремоты его вырвал скрип двери и довольно громкие шаги, приближающиеся к кровати. Маршал отточенным движением сунул руку под подушку, за любимым кинжалом, поворачиваясь корпусом к незванному гостю. Незванный гость мрачно вздохнул, потеребил полы ночнушки, затем преодолел остававшееся до кровати расстояние и… рухнул рядом с Алвой. Не обращая внимания на тихое удивленное "Юноша?!", еще раз вздохнул похоронным тоном, обнял маршала за торс, и так замер. Алва смысл действа понял не очень, но ситуация принимала интересный оборот, поэтому маршал решил не спешить. Если, скажем, на Окделла опять напала какая-то блажь и он решил (то есть, его подбили) соблазнить собственного эра, то всегда можно будет срезать его парой фраз. А если причина его поведения кроется в чём-то другом, то он скорее всего об этом скажет. Мужчина лежал и думал о своём. Юноша лежал и со страхом ждал, что предпримет маршал. А постель между тем согревалась… "Лежит. Совсем как Сократ",
- с удовлетворением подумал Дик через некоторое время. "Молчит. Стесняется"
- умиротворенно заключил Алва про себя. Честно говоря, ему было хорошо.
Ночь холодная, а оруженосец - тёплый. К тому же на этот раз не видно было
укоряюще-пугливого серого взора, и не слышно огрызающихся интонаций, что
делало общество Ричарда особенно приятным. Алва разнежено прикрыл глаза
и положил на Дика руку. Ох, зря. С воплем "ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ?!!!!",
юноша взвился в воздух подобно пушечному ядру и приземлился на другом
конце кровати. Маршал, который оставался невозмутимым и ироничным 99%
экранного времени, решил не изменять себе, и с легкой насмешкой в красивом
ленивом баритоне протянул: - Вы!! - надрывался Ричард, чьи худшие опасения нашли себе подтверждение. - Как вы могли?! Я же вам верил!!! - Юноша, - Алва наконец-то приподнялся и посмотрел на оруженосца в упор, - что вы несёте? - Я-то думал, что на вас можно положиться! - истерика и не думала прекращаться (и как ни странно, ни автор, ни Алва не собирались её обрывать ожидаемым всеми способом) - Я почти поверил, что вы хороший! А вы всё это время питали такие грязные намеренья!!.. Алва аж скривился от такой несправедливости: - По-моему, грязные намеренья в большей степени свойственны тому, кто по ночам пробирается в чужие спальни. - Я!.. - Ричард побелел, под цвет ночнушки. - Я ни о чем таком не думал! Я проверить вас хотел! - Вы хотели проверить, хочу я вас я или нет, забравшись ко мне в постель? - поразился Алва. Благородная бледность Дика сменилась ярким румянцем. - А в книге именно так и делали, - пробормотал он, сраженный прямолинейностью маршала и неожиданно проявившейся абсурдностью ситуации. - В какой еще книге? - тоном "Ох, юноша, вы снова ведете себя согласно своей природе, то есть, как идиот" осведомился Рокэ. - "Пир". Платона, - сообщил Дик, тоскливо поводя глазами. Алва задумался. Книгу он помнил, даже хорошо. Нечасто, в конце концов, к нам в руки попадает литература из другого мира. А он вдобавок в своё время совершил над произведением искусства акт вандализма, за что ему сильно влетело. Хотя рисунки маршалу нравились до сих пор. - Итак, юноша, - прервал затянувшееся молчание маршал. - Вы прочитали "Пир" Платона и… это он подал вам идею? Подросток промычал что-то невнятно-утвердительное, кутаясь в полы ночнушки. Ночь все-таки была очень холодная. Алва поморщился и, подавшись к Окделлу, укутал его одеялом, прежде чем тот успел среагировать и убежать куда-нибудь в другой конец комнаты. - Юноша, вы можете хоть объяснить, какие именно слова Платона убедили вас в преступности моих намерений? Путаясь и спотыкаясь, безбожно краснея, Ричард обрисовал эру ситуацию. Тот некоторое время молча рассматривал его с выражением крайнего интереса. - Ричард Окделл! - в конце концов произнес Алва, не прекращая "созерцания". - Вы неповторимы и бесподобны. Я даже смеяться не могу. Сомневаюсь, что вы представляете, какое это достижение с вашей стороны. Дик мало что понял из этой речи, но на всякий случай обиделся. - Вы вот смеетесь, а ведь мои подозрения подтвердились! - заявил он. - Разве? - и Алва принял вид недоверчиво-скептический. - А зачем вы положили на меня руку?! - невесть откуда взявшимся прокурорским тоном вопросил Дик. Правда торжествовала, так что ему даже не было стыдно в этот момент. Почти. Он уже проигрывал в голове гордый уход… - А вы меня за талию обняли, - безжалостно парировал Рокэ Алва. - Более интимный жест, на мой взгляд. Я двинул рукой без всякой задней мысли, к тому же и имею полное право лежать, как захочу, в своей постели. А вы пришли к чужому человеку, легли с ним, обняли за талию… И кто из нас после этого извращенец? Дик пораженно молчал. Такой взгляд на ситуацию сбил его с толку. К тому же с позиций логики его эр, как и всегда, был прав. Поэтому юноша молчал. И молчал. И молчал… Потом тихо сказал: - Ну я пойду… - Куда это вы собрались? - удивился Алва. - Мы еще не закончили. И к тому же мысли Платона в вашем изложении меня заинтересовали. Как там вы сказали? "Дабы почерпнуть у поклонника доброе, разумное и вечное, не грех и уступить?" В самом деле, как вы считаете, много я вам дал, если не доброго, то во всяком случае, разумного и вечного? А, юноша? Ричард заколебался. - Много… - Ну вот видите, - ласково сказал маршал. - Так что никуда вы не пойдете… - и с этими зловещими словами он потянул оруженосца к себе. - Не дамся! - отчаянно пискнул Дик, путаясь в одеяле, ночнушке и руках эра. - Не имеете права! - Спокойно, - осадил его Алва. - Не собираюсь я тебя насиловать. Настроение не то. Ты меня так порадовал, что уже и не до плотских удовольствий. Но в доме холодно. Пока дойдешь в таком одеянии до своей комнаты, снова простудишься, а тебе не идет. А так и я не замерзну, и ты. Иди сюда. С этими словами прибалдевшего
Ричарда сгребли в охапку и, закопав в одеяла, прижали к теплому боку.
Несколькими минутами позже маршал уже спал, одной рукой обнимая оруженосца,
а другой нежно сжимая кинжал под подушкой - дань привычке. Дик, переживающий
абсолютный сумбур мыслей и ощущений, надрывно сопел в одеяло, пока не
отвлекся на важную проблему: у него замерзли ноги. Видимо, попытки утеплить
конечности стали последней каплей в страшных событиях минувшего дня и
вечера (не говоря уже о ночи). Голова юноши упала на подушку подстреленной
птицей, и он уснул… *История Алкивиада: Итак, друзья, мы оказались наедине, и я ждал, что вот-вот он заговорит со мной так, как говорят без свидетелей влюбленные с теми, в кого они влюблены, и радовался заранее. Но ничего подобного не случилось: проведя со мной день в обычных беседах, он удалился. После этого я пригласил его поупражняться вместе в гимнастике и упражнялся с ним вместе, надеясь тут чего-то добиться. И, упражняясь, он часто боролся со мной, когда никого поблизости не было. И что же? На том все и кончилось. Ничего таким путем не достигнув, я решил пойти на него приступом и не отступать от начатого, а узнать наконец, в чем тут дело. И вот я приглашаю его поужинать со мной - ну прямо как влюбленный, готовящий ловушку любимому. Даже эту просьбу выполнил он не сразу, но в конце концов все-таки принял мое приглашение. Когда он явился в первый раз, он после ужина пожелал уйти, и я, застеснявшись, тогда отпустил его. Залучив его к себе во второй раз, я после ужина болтал с ним до поздней ночи, а когда он собрался уходить, я сослался на поздний час и заставил его остаться. Он лег на соседнее с моим ложе, на котором возлежал и во время обеда, и никто, кроме нас, в комнате этой не спал... Все, что я сообщил до сих
пор, можно смело рассказывать кому угодно, а вот дальнейшего вы не услышали
бы от меня, если бы, во-первых, вино не было, как говорится, правдиво,
причем не только с детьми, но и без них, а во-вторых, если бы мне не казалось
несправедливым замалчивать великолепный поступок Сократа, раз уж я взялся
произнести ему похвальное слово. Вдобавок Итак, когда светильник погас и слуги вышли, я решил не хитрить с ним больше и сказать о своих намерениях без обиняков. - Ты спишь, Сократ? - спросил я, потормошив его. - Нет еще, - отвечал он. - Ты знаешь, что я задумал? - Что же? - спросил он. - Мне кажется, - отвечал я, - что ты единственный достойный меня поклонник, и, по-моему, ты не решаешься заговорить об этом со мной. Что же до меня, то, на мой взгляд, было бы величайшей глупостью отказать тебе в этом: ведь я не отказал бы тебе, нуждайся ты в моем имуществе или в моих друзьях. Для меня нет ничего важнее, чем достичь как можно большего совершенства, а тут, я думаю, мне никто не сумеет помочь лучше тебя. Вот почему, откажи я такому человеку, я гораздо больше стыдился бы людей умных, чем стыдился бы глупой толпы, ему уступив. На это он ответил с обычным своим лукавством: - Дорогой мой Алкивиад,
ты, видно, и в самом деле не глуп, если то, что ты сказал обо мне, - правда,
и во мне действительно скрыта какая-то сила, которая способна сделать
тебя благороднее, - то есть если ты усмотрел во мне какую-то удивительную
красоту, совершенно отличную от твоей миловидности. Так вот, если, увидев
ее, ты стараешься вступить со мною в общение и обменять красоту на красоту,
- значит, ты хочешь получить куда большую, чем я, выгоду, приобрести настоящую
красоту ценой кажущейся и задумал поистине выменять медь на золото. Но
приглядись ко мне получше, милейший, чтобы от тебя не укрылось мое ничтожество.
Зрение рассудка становится острым тогда, когда глаза начинают уже терять
свою зоркость, а На это я ответил ему: - Ну что ж, я, во всяком случае, сказал то, что думал. А уж ты сам решай, как будет, по-твоему, лучше и мне и тебе. - Вот это, - сказал он, - правильно. И впредь мы будем сначала советоваться, а потом уже поступать так, как нам покажется лучше, - и в этом деле, и во всех остальных. Обменявшись с ним такими речами, я вообразил, что мои слова ранили его не хуже стрел. Я встал и, не дав ему ничего сказать, накинул этот свой гиматий - дело было зимой - лег под его потертый плащ и, обеими руками обняв этого поистине божественного, удивительного человека, пролежал так всю ночь. И на этот раз, Сократ, ты тоже не скажешь, что я лгу. Так вот, несмотря на все эти мои усилия, он одержал верх, пренебрег цветущей моей красотой, презрительно посмеялся над ней. А я-то думал, что она хоть что-то да значит, судьи, - да, да, судьи Сократовой заносчивости, - ибо, клянусь вам всеми богами и богинями, - проспав с Сократом всю ночь, я встал точно таким же, как если бы спал с отцом или со старшим братом. В каком я был, по-вашему, после этого расположении духа, если, с одной стороны, я чувствовал себя обиженным, а с другой - восхищался характером, благоразумием и мужественным поведением этого человека, равного которому по силе ума и самообладанию я никогда до сих пор и не чаял встретить?" The End |