Постель из роз

Фэндом: "Отблески Этерны", Вера Камша.

Рейтинг: NC-17

Пейринг: Рокэ/Катари

Саммари: Как поет "Агата Кристи" в совсем другой вселенной, "Я на тебе, как на войне..."

Дисклеймер: Все мы знаем, кому тут что принадлежит

Размещение: с разрешения автора

Ненависть внутри нее острая и яркая, как осколки стекла или расплавленный металл. Она гнездится глубоко, в самом центре ее тела - туго стянутый узел, частью лед, частью обжигающий жар. Но когда наслаждение разливается до кончиков пальцев стремительной волной, и Катари выгибается навстречу ему, а ее руки откинуты назад белыми крыльями, эта ненависть взрывается огненным шаром восторга. Это полет, это счастье, это опьянение битвой, и в своем коротком вскрике она слышит звук металла скрещивающихся мечей.

Эта война никогда не заканчивается. Все, на что в ней можно надеяться - это выиграть сражение. Но кто сказал, что этого слишком мало?

Иногда Катари кажется, что ей не было бы так хорошо с Рокэ Алвой, если бы она не ненавидела его так.

В изнеможении она падает на постель, чувствуя смятые простыни под своей спиной, и пот стекает струйками по ее телу, блестя золотом в свете одной зажженной свечи. Рокэ все еще в ней - над ней - смотрит на нее, опираясь на ладонь, и в глазах у него холодный интерес ученого-натуралиста. Его зрачки перечерчены язычками пламени, черные волосы крыльями падают на острые скулы.

Тепло и истома разливаются по ее телу. Сейчас Катари кажется себе мягкой и податливой, как разнежившаяся кошка. Такой, что она почти готова вытянуть руки, вплести свои бледные пальцы в его темные волосы. Она запрокидывает голову, выдыхая в облегчении, едва слышно. Удовлетворение ее тела требует от нее еще чего-то, может быть, даже чего-то столь тривиального и невообразимо далекого от правды, как "я люблю тебя".

Интересно, удивился бы он, если бы она вдруг сказала это? Конечно, она никогда этого не скажет.

А о ненависти говорить не имеет смысла.

- Достаточно, Рокэ... - вместо этого шепчет она. - Я больше не могу.

Это момент его торжества. Его глаза высверкивают синим хрусталем, а уголок рта чуть кривится в усмешке. Он не отпустит ее - конечно, нет. В нем тоже есть ненависть - отточенная и опасная, как клинок, как разящее копье. Его длинные руки обернуты вокруг ее спины, подтягивая ее ближе, придавая ее телу положение, удобное для них обоих, поднимая ее бедра навстречу его движению.

- Молчите, сударыня, - говорит он. - Конечно же, вы можете - вы хотите еще.

Эта ночь - первая после его долгого отсутствия. После ее снов, когда она ощущала жар и вес его тела с такой яркостью, что они казались реальными. И тогда Катари просыпалась, садясь в постели, задыхаясь, а ее бедра конвульсивно двигались в поисках наслаждения, пытаясь удержать - призрака, фантом. Но вместо сокрушающего, глубокого удовольствия ее оргазм был томительным и неполным.

В эти минуты она почти сожалела, что отправила его в Варасту. А вдруг он не вернется?

Но Рокэ всегда возвращается - всегда победителем; иначе он просто не умеет. Катари едва сдерживает дрожь нетерпения, глядя на него, когда он входит в Большой Зал. Но даже в ее взгляде, в ее прикосновении, Рокэ безошибочно угадывает ее голод.

- Я к вашим услугам, сударыня. Сегодня?

В первый раз ее тело реагирует на него мгновенно - достаточно только жесткой подушечки его большого пальца, прижимающей ее сосок, его руки, втиснутой между ее ног - и она выгибается дугой, запрокидывая голову, кусая губы. Все занимает чуть меньше минуты - и после этого Катари, смущенная и с пылающими щеками, поднимает на него глаза.

- Я скучала по вам, Рокэ.

И он усмехается в ответ, все еще удерживая ее своими жесткими горячими ладонями.

- Я верю вам, сударыня. Ваше тело приветствовало меня особенно радостно.

И все только начинается. Он не даст ей покоя - очень, очень долго. Ее постель будет полем их сражения - с переменным успехом. Но может быть, это тот случай, когда победа не так уж важна.

Катари вздыхает, покорная, уступая его настойчивости - и его рука касается его лобка, пальцы проскальзывают ниже, находят верную точку - а его гладкий, твердый член вновь начинает двигаться в ней. Катари закрывает глаза, а когда ее глаза закрыты, она может не видеть, как приподнята его бровь в насмешке над ее слабостью, может не видеть жестокой сосредоточенности его взгляда.

Не всегда это было так. Когда-то в самом начале - она была юной, и он был нежен, и все могло бы получиться так хорошо. Она с удовольствием использовала бы его в своих целях - а разве не для этого созданы мужчины? Она даже почти влюбилась.

Это было ошибкой.

Катари так хорошо подготовилась тогда, сыграла свою роль безупречно: трепещущий голос, несколько чудовищных историй об извращенности Оллара, о тех ужасах, которыми он заставляет ее заниматься. Это должно было вызвать гнев Рокэ - желание защитить ее. А потом, когда почва подготовлена - ее едва слышный шепот: как хорошо было бы, если бы Рокэ устранил ее мужа - и "тогда бы нас никто не разлучил". И в мнимом ужасе она закрывает рукой рот, словно это сорвалось против ее воли.

Ей не стоило так увлекаться собственным представлением. Тогда бы она заметила, что отвращение в его глазах - которое, как ей казалось, было отвращением к содержанию ее рассказа - на самом деле адресовано ей.

- У вас отличная память, Катари. - Тогда он еще называет ее Катари. - Вы цитируете почти дословно. Я тоже читал эту историю.

Он не поверил ей! Негодяй! И она совершает ошибку, замахиваясь на него, чтобы дать ему пощечину. И он останавливает ее, и так удивленно смотрит на ее исказившееся лицо, словно видит ее впервые. А потом отводит ее руку будто нечто гадкое.

- Вот так-то вы больше похожи на себя, да, сударыня?

Это было ее первое поражение. Она поклялась отомстить - и ей удалось причинить ему боль. Достаточно боли, чтобы легкая отстраненность в его глазах, с которой Рокэ смотрел на нее после того разговора о Фердинанде, сменилась ледяным блеском нарочитого равнодушия.

Порой Катари не может понять, как ненависть - такая, как их - еще не лишила их сил. Она должна была бы отнимать - у Катари возможность получать наслаждение, у Рокэ возможность давать его. Иногда ей кажется, что его член, входящий в нее, разрежет ее лоно, оставив расходящиеся алые края раны. Или если он войдет в нее еще хоть чуть-чуть глубже, он сможет задеть пылающий узел ненависти внутри нее - и тогда он обожжется. Но это никогда не происходит. Их тела ведут свой собственный бой, независимый от вражды, что живет в их разуме.

Она чувствует горячее срывающееся дыхание Рокэ - быстрое, еще более ускоряющееся. Его руки зарываются в ее волосы, сминая пепельные пряди. Она вцепляется в него, подтягивая его ближе - впиваясь ногтями в гладкую кожу его спины. Она откидывает голову, выгибаясь, и его губы прижимаются к ее шее. Он знает, как ей это нравится, знает, что и как делать, чтобы заставить ее забиться, издать хриплый стон.

Он так старается, он весь в этом - в том, чтобы причинить ей наслаждение - так, как причиняют боль. Ее грудь, ее соски, нижняя часть ее ягодиц, место между лопаток и сгиб локтя - он изучил ее тело досконально. Это его месть. Раз за разом он доказывает ей, что она - не более, чем шлюха, с жадностью принимающая его ласки.

Но ему не нужно ничего ей доказывать. Катари может быть шлюхой в постели - но когда она одета, она становится девственницей с тремя детьми, нежным цветком, апофеозом добродетели, бледной звездой, агнцем, принесенным в жертву ради мира в стране.

Когда она одета, она смиряет себя, опуская голову - выступающий позвонок на ее склоненной шее так хрупок - она знает, сколько дворян умерли бы за право прикоснуться к нему губами. Она придает нелепую нерешительность движениям, наивную дрожь голосу - и несет страдальческую чушь, и входит недосягаемым идеалом в сны и мечты молодых глупцов и пожилых романтиков Олларии...

Именно тогда Катари опаснее всего.

Да, она ошиблась в Рокэ - тогда, в самом начале. Но Рокэ тоже ошибся, недооценив ее. Ставки слишком высоки, чтобы играть в благородство. Любое лезвие, которое она может вонзить в него - она это сделает. Любой удар, самый подлый - она нанесет его.

Иногда - не слишком часто, к сожалению - ей удается уязвить его, сделать ему очень больно, и тогда сквозь синий холод его глаз на мгновение пробивается то, что он в действительности к ней чувствует. Это ее победа.

Ненависть - единственная честность, которую Катари признает.

Иногда ей почти удается уловить усталость в его глазах: должно быть, это нелегко - снова и снова демонстрировать ей, что он может заставить ее млеть от страсти, а сам при этом сохранять внутри себя что-то холодное и чужое.

Их постель может быть из роз, но они оба слишком хорошо помнят о шипах.

Порой Катари пытается вообразить, как это бывает, когда Рокэ принадлежит кому-то полностью. Как это бывает с теми, кому он отдает всего себя, по желанию и без остатка. Наверное, это почти страшно. Но - она это гарантирует - пока она жива, Рокэ не будет принадлежать никому. Она разрушит все, что он попытается построить.

Она не позволит ему любить. Она сама не знает любви - и погубит любого, к кому он будет иметь неосторожность привязаться. Это легко - кто ждет опасности от беззащитного цветка? Бедный Джастин... И бедный Ричард, кажется, пора это прекращать, Рокэ слишком заигрался с ним. Ей почти жалко мальчика - он ни в чем не виноват. Но она отберет у Рокэ все, к чему он привязан.

Она не позволит ему любить.

Его движения становятся порывистыми, менее точными. Катари знает, что завершение близко, и улыбается. После всех тех оргазмов, которыми он измучил ее - Рокэ готов сдаться. Новая волна наслаждения поднимается в ней, длительная и ощеломляюще сильная. Она вздрагивает, выгибаясь навстречу ему идеально белой линией своей хрупкой спины.

А затем, с коротким, едва слышным вздохом, который он всегда издает и который она знает так хорошо, Рокэ кончает. И Катари тоже падает на кровать под ним. Вот и все. Он обменял один свой оргазм на полдюжины ее - все ради того, чтобы доказать ей, что она шлюха и ей нравится это.

И чья это победа?

Возможно, плодом этой ночи будет еще один ребенок, которого создаст ее тело из его семени. Иногда Катари кажется, что никогда Рокэ не ненавидит ее больше, чем когда она носит его ребенка. Но ей нравится быть беременной - беременность идет ей, парадоксально придавая ей еще более невинный вид.

Да, пожалуй - она хочет еще ребенка.

Всего лишь на несколько мгновений Рокэ остается в ней. Его голова прижимается к ее плечу, а его волосы, темные спутанные пряди, падают ей на лицо и на грудь. Его запах окружает ее - яркий, мужской, смешанный с терпкой нотой вина и более прохладным ароматом благовоний. Катари знает этот запах - иногда думает, что знает его лучше, чем свой собственный. Иногда она пытается почувствовать его на своем теле, когда Рокэ в отъезде - несмотря на все ванны, все духи, что она использует, чтобы стереть воспоминание о его присутствии.

Она моргает, и слезы катятся по ее щекам. В золотистом свете колеблющейся свечи она знает, что он видит это. Она почти всегда плачет при последнем, самом сильном оргазме - причудливая реакция ее тела.

- Сударыня, ваши слезы заставляют меня чувствовать себя насильником.

И его большой палец небрежно стирает дорожку слез, проводит по ее распухшим губам. Ей хочется укусить его - так, чтобы почувствовать сладко-соленый вкус его крови - прокусить ему руку; когда-то в детстве она укусила за палец Иорама, и у того распухла и загноилась рука. Ей хотелось бы, чтобы Рокэ тоже было так больно, чтобы он не смог держать шпагу, стал беспомощным.

- Не трудитесь меня оскорблять, Рокэ, - говорит она. - Это слишком легко, не правда ли?

Он смотрит на нее, опершись на локоть, и его рот чуть кривится в грустной усмешке.

- С вами, сударыня, никогда не бывает легко.

Убирайся из моей постели, что ты еще здесь делаешь, когда все закончилось... Она не произносит этого. Наверное, она даже так не думает. На самом деле, она знает, что он сейчас уйдет и так, а она будет хотеть удержать его - всем своим лениво-радостным от удовольствия телом, если не пылающим от ненависти разумом.

Рокэ поднимается, жесткие линии его тела входят в соприкосновение с мягкостью Катари - и вот она остается одна.

- Благодарю вас, сударыня, - говорит он, кивая ей с безупречной вежливостью. Он всегда благодарит ее - голосом, в котором короткое, неохотное удовольствие не оставило даже тени приятной расслабленности. Она не отвечает.

Она смотрит, как он одевается - и очередная странная, как будто не ее мысль навещает Катари. О том, как ее руки - тонкие стебли, бледные в полумраке спальни - хотели бы протянуться к нему. Но она знает, что если попытается обвить его, то почувствует на своих запястьях сталь его пальцев, отвергающих ее прикосновение.

Все закончено. Они чужие.

Но война не заканчивается.

The End

fanfiction