Драбблы

Автор: bekket

Фэндом: В.Камша "Отблески Этерны"

Рейтинг: PG

Дисклеймер: Все права на героев книг "Красное на Красном", "От Войны до Войны" принадлежат В. Камше.

Размещение: с разрешения автора

Драббл "Алва/Окделл"

Насмешливый шепот.

- Не дрожи, ты все равно завтра не вспомнишь ничего.

Но он запомнил. И медленно опускающиеся ресницы, и свои пальцы, судорожно сжимающие запястье, и пронизывающий холод каменных плит сквозь тонкий ковер. И хрипловатый всхлип, с которым уткнулся в поникшее алатское кружево рубашки.

- Юноша, я не сомневаюсь, что выражение лирической задумчивости на вашем лице пользуется неизменным успехом у дам, но сонеты будете сочинять потом, а сейчас сделайте одолжение, сядьте в седло. Мы опаздываем.

Драббл "Марианна"

И этот тоже пришел с розами. Победителю положен белый конь, рыцарю – сердце прекрасной дамы, а куртизанке – красные розы. И никому не интересно, что конь дурно выезжен и боится толпы, прекрасная дама скорее вырвет себе сердце, чем подарит его рыцарю, а куртизанка ненавидит розы. Слишком яркие и тепла в них нет, или даже пресловутого совершенства форма, одна бесконечная спираль. Мне больше по вкусу гиацинты или синие ирисы. Но если предел фантазий оруженосца - брюнетка с карминовой розой в волосах, а его сеньор изволит эту брюнетку ему подарить, пусть будет так. Кто я такая, чтобы им мешать.

Окделл/Алва

Ветер, который принесла ночь, выгнал их обоих из душного дома на парадную балюстраду. Сначала туда пришел Дик и устроился с книгой на полу, спиной к городу. Когда же солнце совсем село, появился и Ворон, кивнул оруженосцу, вспрыгнул на широкий мраморный парапет и, пройдя несколько шагов, лег на камень лицом к небу, так, что прямо над головой Дика оказалась узкая рука.

- Что вы читаете?

- Сказание о Гальтаре

- Откуда такая нездоровая страсть к старым легендам в столь юном возрасте?

Рука приподнялась в риторическом жесте.

- Расскажите мне что-нибудь.

- Легенду? - Дику вдруг ясно вспомнились отчаянные глаза и опущенные, дрожащие плечи Катари.

- К Леворукому ваши страшные сказки. Расскажите что-нибудь про себя. Ведь была же у вас какая-то жизнь до того, как вы оказались на этих галерах.

Рука описала круг, включающий, как показалось Дику, и этот дом, и королевский дворец за ним, и всю Олларию. Дик понимал, что над ним смеются, но сегодня ему было все равно.

- Я однажды три месяца охотился за крысой.

И получив в качестве одобрения легкий смешок, Дик начал рассказывать про свое пари с самим собою, про полковника Шросса, про ловушки и про то, как крыса с легкостью их обходила. Он вздрогнул, когда рука опустилась на его уже порядком отросшую шевелюру и пальцы стали медленно, как четки, перебирать выгоревшие прядки. Но это означало, что его слушали и он решил не останавливаться. Воображение рисовало картину, которую он не мог видеть: огромный черный кот, растянувшись, лежит на перилах, наслаждаясь прохладой, и довольно щурится в ночное небо.

Просто было очень жарко.

Алва

Любопытно, как он себе это все представлял. Он выпивает вино и на следующий день нас, сплетенных в последнем братском объятии, обнаруживают слуги. Он простит мне, что я издевался над его лошадью, а я ему, что он меня отравил. Впрочем, мне уже представлялся шанс продемонстрировать свои недюжинные способности в проникновении в неокрепшие кабаньи головы, и я его с треском провалил. Я бы убил его, если бы увидел хотя бы тень сомнения на лице. Но он взял бокал так, как будто с самого начала был уверен в том, как все должно закончиться. Откуда в нем такая стоическая готовность умереть в любой момент из-за любой глупости. Ну, уж точно не Штанцлер научил. Наверное, что-то врожденное, окделловское, из той же серии, что и упрямый взгляд исподлобья, о который вдребезги разбиваются любые доводы. Надежда, конечно, не стоит первой в бальной книге моих добродетелей. У меня вообще их нет, ни добродетелей, ни книги. Но я все же надеюсь, что даже сообразительности, которой знаменита эта семья, хватит на то, чтобы понять – за попытку отравления не извиняются. Осталось понять – извиняют ли.

Катарина

Не знаю, когда я ненавижу его сильнее. Когда он смеется над моими слезами или когда молча пьет. Когда я вижу покровительственную жалость Штанцлера или сдержанный интерес в глазах Дорака. Когда он, наплевав на этикет, врывается в будуар, или когда церемонно раскланивается перед испуганными фрейлинами. Когда Дикон неумело вторит его жестам, или когда он прячет улыбку, наблюдая за этими потугами. Когда он презрительно роняет «шлюха», или когда, не поднимая глаз, борется со шнуровкой корсажа. Когда он уходит, не оборачиваясь, или когда возвращается и садится по мою правую руку, как будто там его место. И Создатель должен простить мне эту ненависть, ибо она все, что у нас есть.

Дикон

Сегодня смех Савиньяка был ему невыносим. Его тошнило от искреннего жизнелюбия, честных глаз и всегда полных бокалов. Да что там, его просто тошнило. Он помнил, как мать учила сестер, что женщине не место рядом с мужчинами, празднующими победу, ибо они теряют человеческий облик. Сегодня Дик должен был признать ее правоту. Менее всего он чувствовал себя человеком. Скорее губкой, впитывающей простейшие ощущения – кровавые всполохи портьер, острый, животный запах, перемешанный с дешевыми духами, захлебывающийся шепот, терпкий вкус на губах очередной барышни, исчезающей в полумраке, и холод стены, к которой прижимаешься разгоряченной щекой. Он шел по бесконечному коридору и запрещал себе заглядывать в приоткрытые двери. Он был готов задать эру вопрос и не обирался отступать. Проблема состояла в том, что найти Алву среди хихикающих девушек, спящих вповалку офицеров и буянящих Савиньяков было не так-то легко. Но ему повезло, за очередным тяжелым пологом он обнаружил комнату, освященную несколькими свечами в чуть покосившейся люстре. Под ней, в широком кресле, расположился Алва, а на его коленях сидела девушка с растрепанными кудрями цвета старой меди. Поначалу ничего, кроме этой меди и спокойных глаз Рокэ Дик не заметил. Но обнаженные плечи девушки дрогнули, и она запрокинула голову и начала очень медленно откидываться назад пока кончики волос не коснулись пола, а темные соски не обратились к потолку. Дик заворожено смотрел, как напрягаются мышцы рук Алвы, как его пальцы впиваются в ягодицы девушки, удерживая изогнувшееся тело, и как ее глаза, смотрят на него без вызова или смущения, а с непонятным, призывным выражением, как никогда не смотрела на него ни одна женщина. Странный ракурс не позволял Дику рассмотреть ее лицо или растолковать интонацию, но он был уверен, что она улыбается.

- Ну чего же вы стоите, юноша, - голос Алвы заставил Дика вздрогнуть и отвести взгляд.
Дик не понимал чего хочет эр, точно знал, что ему надо немедленно покинуть комнату, а еще лучше город и страну, но, тем не менее, он сделал шаг вперед, навстречу двум пар глаз, которые внимательно смотрели на него и проснулся.

Он лежал в номере приграничной гостиницы и перед ним на столе лежал запечатанный гербом Алва пакет, который он не решился открыть прошлым вечером.

Моро

Утро началось для Дикона слишком внезапно, его разбудил страшный грохот, доносившийся со двора. Огромный дом был наполнен беготней и криками. Выбравшись из постели, Дик кое-как натянул на себя одежду и понесся вниз, перескакивая через ступеньки. Выбежав во двор, он обнаружил толпу слуг столпившихся перед воротами конюшни. И тут же прогремел выстрел. Установившееся молчание оказалось таким неожиданным, что Ридчард не рискнул узнать, что происходит даже у оказавшегося рядом маленького пажа. Ворота конюшни распахнулись, и оттуда вышел Пако с головы до ног покрытый жидкой грязью и навозом, с окровавленными и ободранными руками. Старший конюх оглядел притихшую толпу, неопределенно махнул рукой и, прихрамывая, направился в сторону дома. Потом из ворот появился Алва такой же грязный, с лицом заляпанным так, что рассмотреть его выражение было невозможно. Слуги расступились, пропуская хозяина, который шел медленно и очень прямо, тем же чеканным шагом, каким проходил он вдоль рядов придворных, приветствующих его после победы над Варастой. Как только эр исчез за дверью дома, все снова заговорили, перебивая друг друга. Дик, наконец, схватил пажа за плечо и потребовал объяснений. Мальчик взглянул на него со странным выражением и сказал:

- Моро взбесился.

***

Конюшня была похожа на дом, разоренный солдатами. Проходя, Дик видел разбитые стойла и темные пятна на полу, слышал тяжелое, прерывистое дыхание лошадей. Самое дальнее стойло, которое занимал Моро, пострадало меньше чем остальные – он, похоже, первым же ударом снес ворота и выскочил в проход. Подойдя ближе, Дик увидел мориска. Он лежал в глубине стойла, в тени, так что рассмотреть можно было только огромный силуэт и поблескивающий глаз. Жеребец был мертв – сомнений не было. За спиной Дика раздался сдержанный всхлип, должно быть кто-то из дворни вошел вслед за ним и почтительно остановился чуть поодаль.
Решив, что идти к Алве сейчас с соболезнованиями – верный способ расстаться с жизнью как Моро, получив пулю в глаз, Дикон сам оседлал вздрагивающую Сону, которой хотелось убраться из страшного места не меньше, чем ее хозяину, и выехал в город. Придумать себе цель путешествия он не успел, да и сосредоточиться не получалось, – перед глазами все время вставал силуэт мориска, который как сказочное чудовище лежал поверженный с копьем в брюхе. Копье было дорисовано услужливым воображением: огромное с кроваво-красным древком и золотыми перьями. Ларе, надорский конюх, говорил ему, что лошади-убийцы – это миф, придуманный дурными наездниками, но, познакомившись с Моро, Дик уже не был в этом так уверен. Больше ему никогда не представится шанса проверить.

***

- Эр Рокэ?

- Господин уехал сразу после вас и пока не возвращался.

- Что Моро?

- А что теперь Моро? Вытащили его из конюшни, погрузили на телегу, ждем хозяина, чтобы похоронить.

На последних словах голос кэналлийца дрогнул, что он сам прокомментировал крепким ругательством.

Уже через час Дик пожалел, что вернулся. В городе, по крайней мере, светило солнце, а в доме все ходили на цыпочках, разговаривали в пол голоса и старались не попадаться друг другу на глаза. На вечный траур Дик насмотрелся еще в Надоре, где он рос в тщательно оберегаемом горе, которое не должен был потревожить ни сквозняк, ни смех. Так что все его детские забавы несли печать кощунства, а ответом на любую шутку был укоризненный взгляд. Но для этого, похожего на древнюю крепость дома, где поселился шальной ветер, траур был непривычен.
Дик вдруг представил себе, как бы все обитатели вели себя, если бы умер он – нежеланный, но уже привычный гость. Эту мысль пришлось отбросить, как слишком неутешительную. Моро значил для дома Первого Маршала не в пример больше, чем никому не нужный оруженосец. Мориска боялись, недолюбливали и уважали, а юная помощница кухарки с прозрачным светлыми глазами, чем-то напоминавшая Дика Айрис, по ночам пробиралась в конюшню и кормила жеребца яблоками. Он величаво брал их, а девушка, вздрагивая от веселого ужаса, перегибалась через ограду стойла и легко касалась его гривы. За этим занятием застал их однажды вернувшийся очень поздно Дик. Манон присела в не слишком изящном книксене, а Моро покосился на незваного гостя с явным неодобрением. Но думать о Моро было нельзя, поэтому Дик, захватив из библиотеки очередной том «Истории ..», отправился в малую гостиную и устроился перед неразведенным камином. Сосредоточиться на хронике оказалось сложнее, чем он думал. Взгляд скользил по строчкам, но Дик усилием воли возвращался к одному и тому же абзацу, понимая, что иначе он станет по своему обыкновению прокручивать в голове, что и как он скажет Алве, когда тот вернется. А это было глупо и совершенно бесполезно. Во-первых, у Рокэ была обескураживающая особенность никогда не реагировать так, как от него ожидали, а во-вторых, Дику еще ни разу не удалось даже начать заготовленную заранее речь. Так что, лучше было просто читать.

***

Проснулся он от холода и, резко открыв глаза, обнаружил прямо перед собой когтистую лапу, попирающую жабу с мученически разверстым ртом, из которого изрыгался неслышный, но от этого не менее пронзительный, вопль ужаса. Отпрянув, он обнаружил, что пялится на подножие старого камина, которое резчик украсил сценами из старых басен. Напугавшая его картинка была частью истории, которую Дику читали в детстве – там было что-то о хитрой жабе, которая захотела стать правительницей зверей и повела их войной против льва. По всей видимости, история похода против морисков, их отчаянное и обреченное сопротивление, в конце концов, утомило Дика и он уснул, положив толстый том под голову. Это была скверная идея – все тело ломило от неудобной позы и сквозняка и он, конечно же, пропустил возвращение эра.

Но, спустившись вниз, он узнал, что хотя дело уже близилось к ночи, Алва все еще не появлялся. Тогда Дик отыскал кухарку, которая уже было собиралась отправиться восвояси, и получил от нее порцию неодобрительного ворчания о «господах, которые вечно пропускают все на свете», сыру, хлеба и вина. И вот когда, вместе со своей добычей, он пробирался к стратегически удачному подоконнику в малой гостиной с которого просматривался двор, он вдруг подумал, «а что будет, если Алва не вернется?». Вдруг очередная глупая легенда из разряда тех, что просто обожают таких как Первый маршал, оказалась правдой и жизнь безумного мориска была напрямую связана с жизнью его хозяина. Вдруг он тоже обезумел, как ему всегда и предсказывали, и кто-то пристрелил его из милосердия. Картина рисовалась пугающе четко: Дик с дымящимся пистолетом стоит над телом Первого маршала, в широко распахнутых глазах которого застыло покойное и обреченное выражение, которого Дик не мог видеть никогда у насмешливого Алвы. Он тряхнул головой, отгоняя образ, и подумал, что если кто здесь и сошел с ума, так это он сам и Алва действительно умер бы, от смеха, если бы узнал в каких фантазиях является своему оруженосцу. Но есть все равно расхотелось, поэтому он забрался с ногами на подоконник и, уткнувшись носом в стекло, стал наблюдать за облаками, которые ветер гнал по темнеющему небу.

tbc

...

fanfiction