|
Санаде Геничиро шесть лет. Он только что переехал в этот район, и его
родители занимаются расстановкой столов и стульев в большой гостиной.
Огромный незнакомый дом высится жутковатой горой, дверь постоянно хлопает, но
никто даже не пытается закрывать ее за собой. Санада сидит на корточках рядом
с калиткой и смотрит, как в сторону двери плывут диваны, коробки и люстры.
Черный проем заглатывает все в минуту, а потом, расплываясь в широкой улыбке,
со скрипом закрывает пасть. Санада держит в руке маленький желтый мячик с
плавными обводами, мячик щекочет ладонь и то и дело норовит выскочить. Мимо
Санады проплывает холодильник и пропадает в том же черном проеме.
Нет, Санада не маленький. Он прекрасно понимает, что на самом деле это просто
дверь в новый дом. Там есть прихожая. Только не квадратная и забитая стопками
газет и книг, а просторная и длинная и совсем-совсем пустая.
Ракетка лежит рядом. Это бабушка подарила на день рождения, даже и не думая,
что Санада действительно станет играть. Но он играет. Почти каждый день со
дня переезда. Пока родители носятся с багажом, звонят куда-то, принимают
взрослых, одетых то в синюю, то в желтую форму людей, он стучит мячиком о стенку
кирпичного здания через квартал. Для игры в мячик достаточно его самого. Да,
он знает, что это называется «теннис», однако «теннис» - это слишком
серьезно. Для тенниса нужно ровно расчерченное поле и сетка посредине. Нужна
куча людей, которые бы кричали в нужный момент, но больше всего для этого
нужен противник. Поэтому он играет в мяч. А остальные пусть играют в теннис.
Рядом с кирпичным зданием находится футбольное поле, где остальные ребята с
криками и пинками гоняют большой черно-белый мяч. Он не заговаривает с ними,
а они не обращают никакого внимания на него. Принцип разделения. Им – поле,
ему – стенка красного кирпичного здания.
Мячик то и дело улетает, отскакивая под невообразимыми углами или с такой
силой врезаясь в ракетку, что та дрожит в его руках. И когда в очередной раз
он чуть-чуть не дотягивается до мяча, и тот, просвистев над ухом, улетает
куда-то за спину, Санада стискивает ракетку в руке и прикусывает нижнюю губу.
- Привет.
Геничиро тут же оборачивается и видит маленького мальчика, который держит в
правой руке ракетку, а в левой его злополучный мяч. Мальчику, наверное, года
четыре, немножко гордясь собой, думает Геничиро.
- Меня зовут Юкимура Сеичи.
Тот почему-то улыбается, и как будто совершенно не собирается отдавать ему
мяч.
- Я видел, как ты играешь. Новичок?
Юкимура чуть склоняет голову на бок и подходит ближе.
- Ты неправильно держишь ракетку.
Он встает рядом с ним, чуть приседает в коленях и разворачивается корпусом. А
ракетку плотно обхватывает двумя руками.
- Видишь?
Геничиро только кивает, хоть ему и хочется спросить, кем этот мальчик себя
возомнил. Но он встает рядом с ним, копируя его позу, и ждет. Юкимура
уверенно подбрасывает мяч и отправляет его в стену, размахиваясь ракеткой
совсем чуть-чуть, так, что удар получается несильный, и тут же отходит в
сторону. Мяч ложится ровно по центру ракетки Геничиро. И очередной раз его
отбивает уже Юкимура.
Они играют около часа, поочередно бегая за улетающим мячами, никто ведь и не
думал, что Геничиро сможет поймать ракеткой каждый. Однако Юкимура не
жалуется, а молча перелезает через заборы, ворошит кусты или бежит по
гладкому ровному асфальту за желтым мячом.
- Санада Геничиро, - в конце концов представляется Санада.
И Юкимура улыбается и кивает. А потом вкладывает ему мячик в ладонь и уходит.
- До встречи, Геничиро-кун.
Санада никогда не считал себя азартным. Или увлекающимся. Однако теперь он
может твердо сказать, что пусть нет зеленого корта или сетки посередине, но
он играл в теннис. И отныне он будет играть в теннис.
*
Санаде Геничиро десять лет. Он давно научился правильно держать ракетку, и
даже выигрывает теперь у ровесников, а иногда и у игроков постарше. Кирпичная
стена сменилась на теннисные корты в трех кварталах от дома, он забегает туда
после школы, выгребая из карманов мелочь и протягивая блестящие монеты
смотрителю.
Он познакомился еще с двумя мальчиками в школе. Их зовут Масахару Нио и Бунта
Маруи. Первый слишком много о себе думает, ну, во всяком случае, Геничиро
решил именно так. Ведь одна победа еще совсем не повод кричать сразу после
матча «Я непобедим!». К тому же, ему подобные крики слишком напоминают мангу
для девочек. Ту, которую постоянно читает его соседка и которая, на его
взгляд, полностью лишена логики, а зачастую и сюжета. И пусть ему всего
десять лет, однако он точно знает, магии не существует и люди летать не
умеют. С Бунтой Маруи ему даже нравится играть, но тот так быстро устает, что
становится неинтересно. Они прерываются каждые полчаса, это ведь не
чемпионаты какие-нибудь, можно дать сопернику и отдохнуть. Но прерываться,
когда ты только только попал именно в тот дальний угол, в который хотел, и
тем самым выиграл гейм и жаждешь доказать, что это не случайность и не
везение, очень раздражает. Поэтому, пожалуй, он все же не любит играть с
Бунтой Маруи.
Выиграть у Юкимуры Сеичи за все четыре года, что он с ним знаком, ему так и
не удалось. Юкимура Сеичи кажется ему странным. Иногда он молчит, и от него
не добиться ни слова. Не то чтобы он сам очень хотел поболтать, но когда на
вопрос: «А как ты сделал так, чтобы мячик стал невидимым?» ему только
улыбаются, это называется грубостью. А Геничиро Санаду всегда учили быть
вежливым с собеседником. Это только потом он узнал, что такое секретные
техники и почему иногда так важно научиться чему-нибудь самостоятельно.
Порой Юкимуру Сеичи невозможно остановить. Он рассказывает ему о смешных
наклейках, которые ему притащила соседка (та, что читает мангу для девочек),
или о рыбках, которые любит его отец. По мнению Санады, это не рыбки, это по
меньшей мере пираньи – один раз он видел, как Юкимура их кормит. И долго
удивлялся, как ему удалось сохранить в целости все пальцы. Еще он любит
говорить о странах, в которых хотел бы побывать. Большую часть названий
Геничиро и не слышал никогда, и потому, придя домой, он просит у отца большой
атлас мира и долго долго изучает его. И, конечно, он говорит о теннисе. Обо
всем, что касается тенниса. О турнирах, которые сейчас проходят где-то в
Англии или в Гштааде, или даже в Люксембурге, о любимых теннисистах (они просто
не имеют права проигрывать!), о том, как натягивают ракетки и какие
преимущества у травяного покрытия перед искусственным настилом.
А потом они записываются в школьный теннисный клуб. Он приводит туда и Нио с
Маруи. Капитаном у них большеротый худой очкарик. По мнению Геничиро, играть
тот совершенно не умеет. И пусть сам он проигрывает Юкимуре с завидным
постоянством, но капитан, по мнению Санады Геничиро, проигрывать не имеет
права.
Что он и говорит этому высокому худому очкарику прямо на второй тренировке.
И, конечно же, тут же вылетает из клуба. Вместе с Юкимурой Сеичи, который
смеется над ним, утирая слезы и всхлипывая.
Геничиро Санада никогда не считал себя доверчивым человеком. Но когда Юкимура
говорит:
- Мы еще создадим свою команду. И я буду капитаном. А ты будешь моей правой
рукой.
Он верит ему безоговорочно. И, конечно, тащит за собой Нио с Маруи.
*
Санаде Геничиро четырнадцать лет.
От школы до городской больницы ровно три остановки на автобусе. Геничиро
всегда приезжает по вторникам в пятнадцать часов, как только заканчивается
тренировка, и иногда по четвергам, если отменяются занятия по истории средних
веков. А иногда он приезжает по воскресеньям, в свой выходной. Потому что по
воскресеньям у Сеичи Юкимуры никогда никого не бывает.
Иногда он покупает новый выпуск теннисного журнала в киоске перед больницей,
вкладывая уверенные тысячу йен в морщинистую ладонь продавщицы. Завернутый в
глянцевый полиэтилен журнал еле-еле помещается в школьную сумку. Один раз он
купил в том же киоске небольшой блокнот с тремя неровными треугольниками на
обложке. Юкимура тогда был молчалив больше обычного, сидел, уставившись в
блокнот, и водил пальцем по синим сторонам треугольников.
В пять у него начинались процедуры, и без пятнадцати Санада уходил, садился в
подъезжающий автобус (ему подходил любой) и ехал домой, прокручивая в голове
то план следующей тренировки, то ответы на контрольную по математике, которая
была сегодня в школе.
Они выступают на региональном чемпионате. Нервные, несобранные и неуверенные
в себе. Конечно, они доходят до полуфинала. Конечно, они победят. Никто из
них в жизни не признается, что присутствие Юкимуры Сеичи для них необходимо.
Это как тренер на скамейке, как судья на вышке. Юкимура Сеичи – это команда,
это теннис.
- Геничиро, как чемпионат? – Юкимура слабо улыбается и чуть щурит глаза от
яркого солнца на крыше. Доктор велел ему дышать воздухом.
- Прошли в полуфинал. Это было несложно.
Маленькая примесь правды, и ложь уже не выглядит такой явной. Но Юкимура
опускает глаза.
Они почти не говорят о матчах, прекрасно понимая, что в итоге важен лишь
результат. И результат есть. Они же прошли.
И на солнечной остановке, забитой под завязку людьми, Санада клянется, что
они выиграют чемпионат. Клянется, зажмурившись и крепко сжав руки в кулаки.
Он клянется в этом и на матче Нио и Ягю, клянется на матче Маруи и Джакала,
на матче Рейнджи, на матче Кирихары. И особенно он клянется, когда выходит на
корт против Эчизена Риомы.
Санада Геничиро никогда не считал себя человеком суеверным, но, держа в руках
ракетку и глядя в улыбающееся лицо маленького новичка команды Сейгаку, он
загадывает – если этот матч будет за ним, Юкимура выздоровеет.
И проигрывает.
Он сидит на жесткой больничной скамейке в окружении всей команды и смотрит на
мигающую табличку над дверью «Идет операция». На серьезного Маруи, которого
на корте невозможно заставить замолчать, на Джакала, который крутит в руках
платок, смотрит на Нио и Ягю и молчит, сжимая в руках тот последний теннисный
мячик, которым он проиграл матч.
Геничиро Санада никогда не считал себя суеверным человеком. Но когда доктор
говорит, что с Юкимурой все будет в порядке, он выпускает из рук мяч и
закрывает глаза.
*
Санаде Геничиро пятнадцать лет. Старшая школа идет своим чередом, он
по-прежнему впереди всего класса по литературе и по-прежнему долго решает
квадратные уравнения. А Юкимура Сеичи по-прежнему пытается подсказать ему
дискриминант с соседней парты.
Теннисная команда меняет лица и формы. Каждый уходит, не прощаясь и не
оглядываясь. Джакал переехал в Киото. Возможно, они встретятся на следующем
национальном чемпионате. Ягю бросил теннис и делает все возможное, чтобы на
будущий год поступить на юридический факультет Токийского Университета.
Кирихара Акая по-прежнему дьявольски быстр, причем не только в теннисе,
команда едва успевает знакомиться с его пассиями.
Он сидит в небольшой подсобке, где Юкимура устроил своеобразный кабинет, и
расчерчивает график предстоящих межкомандных игр. Тесная комната, в которой
раньше хранили запасные ракетки, мячи и пару теннисных сеток, теперь вмещает
в себя небольшой стол и табуретку. С корта доносятся гулкие звуки ударов и
редкие крики судьи на вышке. Видимо, судьей там сейчас Маруи, только он
вместо «Ровно» всегда кричит «Дьюс». «Теннис – это интернациональный вид
спорта» - любит повторять он, выпуская большой зеленый пузырь жвачки, который
лопается, едва не достигнув размера небольшого воздушного шарика.
Юкимура заходит тихо. Санада поднимает голову, как раз когда тот, повесив
полотенце на башню картонных коробок, пытается втиснуть ракетку в
покосившуюся тумбочку рядом с дверью.
- По-моему, нам пора сменить декор, - бормочет он, сидя на корточках и
посматривая на тумбочку.
Санада откладывает листы и потирает уставшие глаза.
- Скажи проще. Выбросить всю мебель и поставить новую.
- Между прочим, за этим столом мой отец написал свой диплом, - Юкимура
подходит и несколько раз хлопает по столу.
- И это значит, что.. ?
Юкимура смеется. Санада раскладывает четыре листа вряд. Четыре группы по 6
участников в каждой. Они еще в прошлом году решили попробовать межкомандные
соревнования по примеру Сейгаку. И скоро должны состояться «первые полевые
испытания», как называет их Юкимура.
- Ничего не значит. Просто я люблю этот стол.
- От него занозы на пальцах, - рассеянно отвечает Санада, проглядывая списки
и думая, не забыл ли он кого, - а справа выжжено «Препод - идиот».
- Ты тоже поймешь, когда поступишь в университет.
Санада поднимает голову и откладывает карандаш в сторону. Университет для
него – нечто слишком далекое. Он знает, конечно, что от него ждут
поступления, высоких оценок и успешной карьеры на выбранном поприще, однако
все это где-то далеко в будущем. Университет в одной части галактики,
предстоящие соревнования в другой. И не сложно догадаться, где сейчас
находится он сам.
Санада никогда не задумывался, где находится Юкимура, полагая, что тот и не
может не быть рядом. Юкимура Сеичи приведет их команду к победе на
национальном чемпионате, это ясно как божий день, спроси любого. И только
сейчас он понимает, что никто и никогда не спрашивал об этом самого Юкимуру
Сеичи.
Санада Геничиро никогда не считал себя любопытным человеком, но сейчас он
готов отдать все, чтобы узнать, о чем думает Юкимура.
*
Санаде Геничиро шестнадцать лет. В шестнадцать лет мир вращается вокруг тебя
тысячами оборотов в секунду, а голова и не думает кружиться. В шестнадцать ты
уже вполне можешь считать себя опытным игроком в теннис, однако он еще не
растерял своей прелести и новизны, а ракетка легка в руках.
Санада Геничиро учится, складывает и вычитает, пролистывает громоздкие,
похожие на вяленую рыбу книги и заучивает четырехзначные даты всемирной
истории. Встречается с друзьями, держа ракетку наперевес и поправляя козырек
спортивной кепки, читает, запершись на чердаке среди старых, привезенных его
родителями еще с Хоккайдо фолиантов, и играет в теннис. Конечно же, он играет
в теннис.
Тренировки пролетают одна за другой, солнечные и смешные, как страницы
детской раскраски. После тренировок он обычно идет домой вместе с Юкимурой. Корт
к тому времени совсем пустой, мягкие солнечные лучи разглаживают сбитый за
несколько часов тенниса песок. Он ждет, пока Юкимура закроет раздевалку и
сложит забытые новичками ракетки в подсобку, и прислушивается. В такие минуты
ему кажется, что где-то в воздухе все еще раздаются громкие крики
теннисистов, и чувствует непреодолимое желание обернуться. Он называет это
памятью корта. И никогда особенно не задумывается, что понимает под этим. Но
ему нравится эта усталость, разлитая по песчаному покрытию, и легкое
умиротворение, как после встречи с друзьями.
Только иногда, по вторникам, а еще, бывает, по четвергам, Юкимура Сеичи
уходит чуть раньше всех, вкладывая ему в ладонь стальные ключи на связке. И
тогда он сам торопится домой, закрывая сразу же и иногда даже успевая догнать
Кирихару.
Санада Геничиро всегда считал себя человеком сдержанным. Но когда Кирихара
Акая, в один из таких вторников, сидя на скамейке посреди раздевалки и
натягивая на ноги полосатый носок, произносит:
- Юкимура-то на свиданку убежал. С парнем. Педик…
Он сбрасывает его со скамейки прямо в кучу сложенных ракеток и укладывает
кулак ровно по центру правой скулы. Уже заносит руку еще раз, но слышит
задушенное и немного удивленное:
- Ты что?
И тут же отпускает. Костяшки пальцев немного саднит, и он садится на
скамейку, потирая их левой рукой.
Кирихара поднимается медленно, немного нарочито, отшвыривая от себя
ярко-зеленый пластик сломанных ракеток.
- Все же знают, - наконец немного обвиняюще говорит он и садится на скамейку
рядом с Санадой.
Санада Геничиро всегда считал себя сдержанным человеком. Но он уверен, что
стоит Кирихаре сказать еще хоть слово, и тот еще долго не сможет играть в
теннис.
*
Санаде Геничиро почти семнадцать лет. Их теннисная команда сейчас выступает в
региональном чемпионате, близятся выпускные экзамены старшей школы, и Токио
дышит весной.
Каждый его день четко спланирован. Тренировки после уроков, домашнее задание
после тренировок, кендо, репетиторы, обед по расписанию и сон, на который он
выделает ровно пять часов в день. Он умеет быстро переключаться и никогда не
думает на теннисном корте ни о чем, кроме тенниса. И никогда, читая о первых
японских дневниках или Ки-но Цураюки, не вспоминает о технике игры под задней
линией.
Только по вечерам, лежа на жестком футоне, он прокручивает в голове прошедшие
матчи и вспоминает турнирную сетку. Засыпая, он каждый раз видит теннисный
корт и огромные ревущие басом трибуны.
Их тренировки во время проходящих чемпионатов напоминают скачки на бешеных
лошадях. Юкимура почти не улыбается, только резко разрубает воздух ракеткой,
издавая щелкающий, как от хлыста, звук. И объявляет, кто с кем играет. И
критикует. Он не пропускает ни одного ошибочного движения, ни одной попавшей
в аут подачи, ни одного мяча, запутавшегося в сетке.
На одной из таких тренировок Санада не выдерживает. Он дожидается, пока все
разойдутся по домам, молчаливые и совершенно вымотанные, скрученные полотенца
переброшены вокруг шеи, и каждый изучает мыски собственных кроссовок. И
вместо того, чтобы ждать Юкимуру на корте, как он делает вот уже три года
подряд, он находит его в подсобке.
Тот сидит на табуретке, в одной руке сжимая плотные изрисованные вдоль и
поперек листы. Его голова запрокинута назад, и листы по одному выскальзывают
из почти ослабевших пальцев. Его веки чуть подрагивают, как будто ему сложно
держать глаза закрытыми, и он выдыхает сквозь зубы.
- Я скоро буду, - говорит он, не открывая глаз.
Санада кивает. Подходит к столу и выдергивает листы из его рук, чтобы сложить
их ровной стопкой на краю стола. Теоретическая основа тенниса, накопленные
знания, опыт предшественников – всего лишь маленькая кучка белой бумаги,
расчерченная карандашом в нужных местах.
Он собирает ракетки Юкимуры, снимает сетку и сворачивает ее в мягкий плотный
рулон, корзину с мячиками, напоминающими перезрелые лимоны, он задвигает в
дальний угол раздевалки.
Санада Геничиро никогда не считал себя мягким человеком, но увидев Юкимуру,
который в свете заходящего солнца и полумраке маленькой подсобки казался
ссохшимся и безжизненным, он не сказал ни одного слова из тех, что вертелись
у него на языке.
Он входит в подсобку, повесив на плечо обе сумки, и тихо просит:
- Пойдем домой.
*
Санаде Геничиро семнадцать лет. За стеклом на большой подставке в их
теннисной раздевалке стоит большой кубок. За победу на национальном
чемпионате. А рядом с ним лежит мяч с коричневыми разводами по бокам от
соприкосновения с гравием. Мяч, которым Геничиро Санада взял матч-бол в
финале чемпионата. Он до сих пор так и не знает, почему Юкимура сделал первой
ракеткой именно его, а сам вышел второй, и никому не расскажет, как чуть не
наорал на него. За глупость, по его мнению.
- Это мое решение, и я его не изменю, - только и ответил тогда Юкимура.
И они выиграли.
А потом старшая школа закончилась, а теннисный клуб распался. Нет, конечно
же, они встречались летом. Каждую неделю собирались на старой школьной
площадке, да и кто бы мог запретить им, принесшим Риккай Дайгаку Фузоку
первый золотой кубок.
И накатило лето. Дни вдруг стали совершенно пустыми, обернутыми в яркую
упаковку свободы и ничегонеделания.
Они встречались в кафе и на теннисных кортах, поливали друг друга газировкой
и отрабатывали кросс справа, отмечали победу и строили великие планы
покорения профессиональных вершин.
Вступительные экзамены в университет пролетели еще быстрее, и было ясно без
слов, что теннисный клуб Токийского Университета ждет большое пополнение. И,
конечно же, талантливое. Они были уверены в себе как никогда.
Геничиро Санаду ждали два месяца на Хоккайдо у бабушки с дедушкой. Было
решено еще зимой, что перед университетом он поживет с ними. И билеты на
самолет лежат на верхней полке между страниц книги по философии.
Он говорит об этом Юкимуре, когда они возвращаются домой с теннисных кортов.
Останавливает на покосившемся мостике через узкую, почти высушенную солнцем
речку, и рассказывает и о билетах, и о том, что именно бабушка подарила ему
его первую в жизни ракетку.
Юкимура сложил руки на перилах, и его лицо совсем не видно за волосами,
которые он отрастил теперь чуть ниже плеч.
- Там жарко, - говорит он и подается вперед, как будто хочет сигануть прямо
вниз.
- Здесь тоже не Антарктида.
Санада встает рядом с ним, опустив сумку на пыльный асфальт.
- Когда ты вернешься?
- Через два месяца, за неделю до начала занятий в университете.
Юкимура барабанит пальцами по другой стороне перил. А потом поднимает ладони
и пытается стереть черную сажу с подушечек.
- Помнишь кирпичную стенку, где мы с тобой начали играть в теннис? – он
наконец поворачивается лицом к Санаде и резким движением убирает мешающие
пряди с глаз.
Санада кивает.
- На ней какие-то мальчишки написали “Fuck them all”, - смех у Юкимуры
прерывистый и похож на всхлипывания, - красиво так написали. Художники…
Санада никогда не считал себя порывистым человеком, но он наклоняется и
убирает мягкие волнистые пряди Юкимуры с лица, и не может остановиться,
потому что Юкимура наконец улыбается. И он так и стоит, одной рукой держась
за шершавые с облезлой краской перила, а другую утопив в темных волосах
Юкимуры.
*
Токио оглушает шумом машин, топотом ног по асфальтированным дорогам, криками
толпы, ослепляет светом красных фар и душит, нежно и неумолимо душит запахом
дома. Дома выше и теснее, и выстреливают вверх тысячными этажами, в которых
отражается уже даже не небо, а небосвод. Небосвод, разрисованный кремовыми
мазками облаков и тонкими лентами хвостов самолета. На хвост самолета Санада
Геничиро смотрел все два часа чартерного рейса Саппоро-Токио, не
притронувшись к положенному обеду и схватив сумку, как только объявили
посадку. О посадке объявили так поздно, через сумасшедших два часа перелета,
и на Хоккайдо была жара, душный воздух скручивался потоками в легких, а в
Токио шел дождь. Дождь почти осенний, мелкий и совершенно прозрачный, тонкий.
Тонкие неподвижные деревья все еще при полной зелени по обеим сторонам
дороги, а таксист орет на подрезавшего его водителя черной Вольво. «На Черных
Вольво ездят только государственные преступники и правительство» - вспоминает
он слова Юкимуры. Юкимура сейчас, наверное, играет в теннис, ведь еще совсем
не поздно, или читает какой-нибудь охрененно толстый том на старом японском.
Старый японский как нельзя подходит ему, такой же спокойный и жесткий.
Жесткий, как косточка персика или сердцевина смертельного патрона, стержень.
Стержнем он был всегда, не только для команды, но и для него самого, Санады
Геничиро. Геничиро подхватывает сумки, которые подает ему толстый небритый
шофер такси, и оставляет их прямо за калиткой, на свежеподстриженном газоне,
и машет рукой родителям. Родителей он не видел два месяца, но он увидит их
позже, и все расскажет, непременно расскажет. Расскажет, как играл с дедушкой
в го, как скучал по ним и про теннис, непременно про теннис. Теннис, который
он и вспомнить не мог без того, чтобы не увидеть открытое улыбающееся лицо
Юкимуры, или его волосы, или услышать его смех, и все два месяца его
противником была стена их дома. Дом желтый и совсем не кирпичный, но он
смеялся и бил в стенку. А эта стена почти такая, какой он помнил ее, красная
с черными шрамами цемента и надписью “Fuck them all”, Юкимура был прав. С
правой стороны открылся цветочный магазин, слева по-прежнему гоняют мяч на
большом футбольном поле за зеленой сеткой. Сетка белесой лески, паутиной
растянутая между обводами ракетки, пружинит, выбрасывая мяч в полет. По
летним еще лужам так неудобно бегать в красивых лакированных ботинках,
которые он надел в дорогу. Дорогой пиджак на соседнем кустике акации, и,
наверное, ему кажется, потому что просто не может этот знакомый голос
произносить сейчас: «Опять стена выигрывает, я смотрю». И смотрит, просто
смотрит, мяч давно укатился в сточную канаву, а ракетка отброшена куда-то в
сторону, и в лужах отражается солнечный свет. Свет в глазах Юкимуры, когда он
тянется к нему, чтобы обнять, крепче, сильнее.
Санада никогда не считал себя страстным человеком. Но есть тот, который
всегда ломал и будет ломать все его представления о себе. И этот человек –
Юкимура Сеичи.
The End
fanfiction
|