|
Он хочет, чтобы вечер удался, и прикладывает для этого все усилия.
Ресторан – на пределе того, что Санада может себе позволить в исключительном
случае. Но ведь случай и вправду исключительный: все так совпало - годовщина
свадьбы родителей и его новая работа, благодаря которой он будет в состоянии
полностью обеспечивать себя сам. Разве это не повод отпраздновать? Возможно,
родители были бы вполне довольны обедом и где-то в местечке поскромнее, а
мать вообще даже говорила что-то о том, что дома лучше всего – но Санаде
всегда нравилось делать что-то особенное для тех, кого он любит.
Поначалу мать – в ярко-синем нарядном платье, в котором Санада ее никогда
раньше не видел - похоже, немного нервничает из-за всей этой обстановки:
тяжелые скатерти, свечи, блестящее серебро столовых приборов, бесшумно
возникающие официанты. Но потом, благодаря тому, каким довольным выглядит
отец, она успокаивается и только временами задумчиво касается лепестков роз,
стоящих рядом с ней в вазе.
- Тебе все-таки не нужно было так тратиться, Геньитиро, - говорит она.
- Ничего, - заявляет отец, - раз теперь он начал зарабатывать, то может
устроить родителям праздник, - и Санада видит, как он гордиться им.
Ему самому достаточно комфортно. Может быть, это смешно – говорить, что парню
его возраста доставляет удовольствие посещение ресторана с родителями, но это
так. В последнее время Санада устал от наложенной на самого себя схимы, и
хотя коллеги на новом рабочем месте почти постоянно приглашают его
развлечься, Санада все еще не решается. Но этот вечер может быть первым шагом
к тому, чтобы снова начать вести социальную жизнь... которая, впрочем, у
Санады никогда не была слишком активной.
- Но помни, что тебе было оказано доверие, когда тебя взяли на эту должность,
- говорит отец. – Сделай все возможное, чтобы оправдать его.
Санада кивает в ответ. Его взгляд чуть рассеянно скользит вокруг, по смешению
теней и оранжевых бликов свечей. И замирает. За столиком позади его
родителей, на таком расстоянии, когда уже едва можно различить лица, в профиль
к нему сидят двое – мужчина и девушка. Девушка похожа на куклу: миниатюрная,
хорошенькая и одетая с иголочки. А мужчина – от неожиданности Санада едва не
привстает со стула - это Атобе. Атобе Кейго, с которым они когда-то
сталкивались на теннисном корте.
Боже мой, как же давно это было! Санада торопливо пытается прикинуть – и
обнаруживает, что прошло пять – нет, почти шесть лет. Как летит время. То,
что казалось ему тогда таким важным, потеряло свое значение... а вместо этого
произошли вещи, которые в то время казались невозможными, немыслимыми.
- Что-то случилось? – деликатно спрашивает мать; с тем вниманием, которое она
всегда уделяет Санаде, трудно было бы ожидать, что она не заметит. Санада
торопливо отводит глаза от Атобе, отвечая, что все в порядке.
В самом деле, все в порядке. Он просто... увидел человека, которого когда-то
знал? Ну и что?
Когда-то – да все те же пять лет назад – было одно время, когда Санада
постоянно натыкался на Атобе. Где только они ни сталкивались – на корте, само
собой, а еще в книжном магазине, в музее, просто на улице. Как будто Токио –
какой-то маленький городишко. Санада удивлялся этим совпадениям, но он всегда
знал, что жизни свойственно преподносить сюрпризы. А потом... как-то они
сталкиваться перестали. И Атобе исчез из его жизни на все эти годы. Нет,
кажется, где-то с год назад Санада что-то слышал о нем, но сейчас он не может
вспомнить, что именно.
И вот Атобе сидит в нескольких шагах от него, и Санада чувствует, что почти
неприлично пристально разглядывает его.
Атобе все так же питает склонность к костюмам идеального покроя и сорвавшихся
с цепи цветов... правда, признает Санада, наверное, Атобе единственный, на
ком такой костюм будет смотреться. По крайней мере, по тщательности одежды он
не уступает своей спутнице, Кен при кукле Барби. Волосы у него по-прежнему
длиннее чем... чем Санада считает приемлемым – и уложены с мнимой
небрежностью. Время от времени Атобе проводит сквозь них пальцами, от чего –
Санада едва может в это поверить – его подруга заливается румянцем восторга.
Спустя несколько секунд Санада уже с трудом может поверить, что так легко
узнал во взрослом человеке того мальчика, с которым – и против которого –
когда-то играл. Но в первый момент это произошло безошибочно. А когда Атобе
привычным щелчком пальцев подзывает официанта, Санада с неожиданным
раздражением думает, что как же, не узнаешь его – у него даже жесты остались
те же самые: как будто весь мир ему должен.
Это странно сознавать: что Атобе его уже чем-то раздражает, хотя Санада его
увидел впервые за несколько лет, и они даже еще не обменялись ни словом! Но в
то же время... Санада не может не признать, что в чем-то это ощущение приятно
ему. Он так давно не испытывал вообще никаких чувств, когда это касалось
посторонних людей – словно они все были тенями вокруг него, и он сам был
тенью... что сейчас ему кажется, будто это и означает ощущать себя живым.
Пожалуй, он хотел бы заговорить с Атобе. Для чего? Ну, это же естественно -
хочется узнать, что нового произошло в жизни у человека, с которым когда-то
был знаком. Конечно, для Санады это совсем не естественно: обычно он считает,
что каждый должен заниматься своими делами, а излишнее любопытство – один из
самых серьезных пороков.
Да и Атобе никогда не был ему ни другом, ни приятелем. Разве что кем-то, кого
всегда было невозможно не замечать.
Зато у Атобе не замечать людей получается отлично. За все то время, что
Санада смотрит на него, он ни разу не отвел взгляда от лица своей спутницы. И
при всех непринужденных позах, что Атобе принимает, прядь волос по-прежнему
закрывает ему угол глаза так, что он никоим образом не способен увидеть
Санаду.
Впрочем, даже если бы увидел - не факт, что он Санаду узнал бы. Не факт, что
Атобе вообще помнит о существовании такого человека, как Санада – он как раз
из таких людей, которым на всех наплевать.
И хватит на него смотреть, одергивает себя Санада.
На самом деле, если бы ситуация была обратной: Атобе заметил бы его и подошел
к нему, Санада воспринял бы это совершенно нормально. Но он здесь с
родителями – а Атобе с девушкой, кто знает, на какой стадии у них отношения,
может быть, они хотят побыть наедине. Хотя какая тут интимность, с этими
двумя лбами, которые маячат позади стула Атобе с таким видом, будто готовы
повалить и обыскать всякого, кто приблизится к их клиенту ближе, чем на пять
метров.
Санада слегка вздрагивает, когда фигура официанта загораживает от него Атобе;
родители заказывают еще десерт, сам Санада – только кофе.
- С тобой действительно все нормально, Геньитиро? – мягко спрашивает мать,
дотрагиваясь до его руки, комкающей салфетку.
- Да, конечно, прости, - говорит он. Он не хочет доставлять ей больше
огорчений – больше, чем уже доставил за последние полтора года; особенно не
хочет ее расстраивать в такой вечер. И усилием воли он сосредотачивается на
лицах родителей, запретив себе смотреть на соседний столик. Это даже
позволяет ему поддерживать сносный разговор в течение почти десяти минут.
Потом краем глаза он видит, как Атобе, что-то сказав своей спутнице, встает и
идет из зала в коридор. В туалет? Его охранники следуют за ним. И Санада
решается – точнее, действует еще до того, как осознает свое решение.
Пробормотав извинения, он вскакивает и направляется в ту же сторону.
У дверей туалета двое – вблизи их профессия не вызывает уже никаких сомнений.
Бедный Атобе, думает Санада, хорошо еще, что они прямо в уборную за ним не
ходят. Его медленно изучают глазами, и Санада отвечает взглядом исподлобья –
а потом один из охранников отступает, пропуская его.
Туалет отличается почти смехотворной пышностью обстановки, как и все в этом
ресторане: пушистый ковер, бледно-розовый мрамор, золотые краны – и зеркало
во всю стену. И в нем, крайне соответствуя этой бьющей в глаза роскоши,
отражается во всем своем великолепии Атобе Кейго, тщательно вытирающий
полотенцем наманикюренные руки. Я не стану с ним заговаривать, запоздало
думает Санада. Если он меня не узнает – что ж, пусть так. Взгляд чуть
прищуренных глаз останавливается на нем в зеркале – а потом Атобе гибким
движением поворачивается к нему.
- Санада Геньитиро. – Ленивый голос, растягивающий слова – и такой тон,
словно само имя Санады чем-то его забавляет. На мгновение Санада думает, не
попытаться ли передразнить – впрочем, у него все равно не получится, поэтому
он ограничивается простым:
- Атобе.
Тот не протягивает руку, и Санада рад, что сам не сделал этого; неспешное
вытирание безупречных пальцев возобновляется. Однако взгляда Атобе от него не
отводит. Это почти снисходительный взгляд, как и последующие слова:
- Неожиданная встреча. Давно не виделись.
- Да.
А и вправду, когда же они виделись в последний раз? Санада пробует вспомнить.
Наверное, на корте – да, конечно, где же еще? Странно, все эти годы Санада ни
разу об этом не вспоминал, а сейчас картинка возникает в памяти с безупречной
четкостью, будто фотографию в руки взял. Поздняя осень, закат, облачко пара
из губ Атобе, одетого в длинные штаны и куртку с капюшоном, идеальная линия
прогиба его тела, когда он подает...
И Юкимура, рядом, но отвернувшийся от корта, чтобы поговорить с Кирихарой...
только тогда Санаде казалось, что это ничего не означает.
Знакомый укол боли заставляет Санаду отшатнуться от воспоминания. Конечно,
уже давно болит не так, как полтора года назад, но иногда, когда напоминание
приходит неожиданно... Он прикусывает губу, чувствуя на себе взгляд Атобе. О,
этот взгляд Санада терпеть не может. Слишком пристальный, такой, что,
кажется, просвечивает тебя насквозь. Чертовски грубо, не правда ли, смотреть
так на почти незнакомого человека?
- Ничуть не изменился, я вижу, - говорит Атобе. – Все те же несравненные
навыки общения и способность поддержать разговор. Все тот же мрачный вид – я
почти удивлен, что твоя кепка больше не на месте.
- А ты изменился, - отвечает Санада; возможно, ему следовало бы для начала
обидеться на реплики Атобе, но каким-то образом эта фраза выскакивает у него
сама собой. Потому что это правда. Атобе изменился. Точнее, при ближайшем
рассмотрении он оказался не таким, как Санада ожидал. Когда Атобе был
подростком, Санада был уверен, что тот вырастет гладким, холеным богатеньким
сыночком, с печатью пресыщенности на лице. Атобе не выглядит гладким. Он
худой, гибкий, как хлыст – кажется, что в его внешности появились углы. И
глаза на похудевшем лице горят ярко, как у кошки.
- В худшую или в лучшую сторону?
Правда в том, что в лучшую, но Санада не хочет этого говорить.
- Просто изменился.
- Ах да, и блистательное красноречие. – Это могло бы прозвучать совсем грубо,
если бы Атобе не смягчил свои слова смешком – и полотенце, наконец, отброшено
в сторону, а его рука протянута. Санада молча пожимает ее.
Наверное, это смешно – они вот уже минут пять стоят перед раковинами мужского
туалета – как будто другого места для разговора не нашлось. Да и что это за
разговор – несколько фраз Атобе, которые могли бы быть оскорбительными, если
бы не были произнесены шутливым тоном. Но почему-то Санада до сих пор не
прервал эту так называемую "беседу". Даже напротив, он ловит себя
на мысли, что ищет, что бы еще сказать. Это оказывается не так просто. Спросить,
чем занимается Атобе? Ответ очевиден. А чем занимается Санада, Атобе не
спрашивает. Внезапно спасительная тема находится.
- Ты больше не играешь?
- Иногда, - отвечает Атобе. – Теннис бывает полезен при налаживании
контактов, надо только не выигрывать с разгромным счетом. А ты?
- В свободное время. Редко.
- Вот как.
- Наверное, нам никогда уже не придется померяться силой на корте, - говорит
Санада и тут же чувствует, как глупо это звучит. А непонятное сожаление,
которое он при этом испытывает, еще глупее. Атобе смотрит на него – это
странный взгляд, не насмешливый, а почти грустный.
- Наверное. Но в этом больше и нет необходимости, правда?
Каким-то образом Санаде кажется, что Атобе вкладывает в эти слова двойное
значение – вот только он не может понять, какое.
- О, - Атобе будто о чем-то вспоминает. – Пожалуй, нам пора освободить данное
помещение. Иначе скопится очередь.
Он направляется к двери, и Санада машинально следует за ним.
- Почему очередь?
- Не ожидаешь же ты, что мои ребята кого-то сюда пропустят, пока я здесь?
Они выходят – и снаружи действительно имеются двое крайне возмущенного вида
мужчин, а также охранники Атобе с непроницаемыми лицами и торопливо
извиняющийся работник ресторана, которого Атобе не удостаивает даже взглядом.
- Меры безопасности, - равнодушно поясняет Атобе Санаде. Двое охранников
снова следуют за ним.
Санада оборачивается к нему, произнося со смешком:
- Меры безопасности? Только не говори мне, что Атобе боится за свою...
И внезапно осекается. Боже мой. Боже, какой идиот! Его обдает волной жара, а
в памяти всплывают газетные строчки, кричащие заголовки: "Покушение на
наследника финансовой империи Атобе... Финансовые разборки завершаются
трагедией..." Год назад. Вот, по какому поводу он вспоминал об Атобе.
Там погибли люди. Наемный убийца был найден, но против тех, кто его нанял,
так и не смогли выдвинуть обвинение.
Он чувствует, как его лицо заливает краской. По счастью, Атобе ничего не
говорит – только наблюдает, чуть приподняв бровь, как Санада собирается
выбраться из ямы, в которую сам себя закопал.
- Подожди, - вдруг приходит ему в голову. – А как же я? Почему они меня
пропустили?
- Потому что я им это приказал, - говорит Атобе. Вот как? Значит, Атобе
все-таки заметил его? А казалось, он глаз не сводил со своей спутницы.
- Но откуда ты мог знать... – да, как он мог знать, что Санада пойдет за ним
- когда сам Санада до последней секунды не знал? Да как Атобе смеет делать
такие умозаключения насчет него...
- Ты ведь пошел, - отвечает Атобе на недосказанную фразу – и внезапно
наклоняется к Санаде так близко, словно хочет сказать что-то очень
интимное... или поцеловать. – Кстати, у вас с родителями намечено продолжение
банкета?
- Что?
- Вы собираетесь продолжить праздновать дома, с родственниками?
- А. Нет. Это не круглая годовщина, - машинально говорит Санада. – Мы
заканчиваем – и я еду к себе.
- Тогда, может быть, - произносит Атобе, все еще наклонившись к нему, - мы
продолжим общение в другой обстановке? Я устал от этого ресторана.
Санада видит, как двигаются его губы, но почему-то слова доходят как будто с
задержкой. Мы целовались, вдруг вспоминает он – и кажется удивительным, что
столько лет они ни разу не думал об этом воспоминании. Да и сейчас он едва
может поверить, что это действительно было в его жизни. Но да, было: вот
такой вот интимный момент между ним и Атобе.
Впрочем, это было всего лишь раз – небольшой эксперимент для них обоих – и
Санада не уверен, что Атобе об этом помнит.
- Так что? – повторяет Атобе. – Согласен?
- Но ты же не один, - вдруг вспоминает Санада. Атобе недобро усмехается.
- Сколько времени тебе нужно, чтобы освободиться? Я буду готов, когда ты
закончишь.
* * *
Когда Санада подходит к столику, его родители уже справились с десертом. Он
расплачивается за ужин, попутно бормоча, что встретил старого знакомого, с
которым они хотят пообщаться. Его родители выглядят почти до смешного
довольными; наверное, они были бы еще более довольны, если бы Санада сказал,
что собирается провести вечер со старой *знакомой* - но они так волновались
из-за того, что он вел жизнь практически затворника последние полтора года,
что рады и этому.
И пока он отвечает на осторожные расспросы матери – вы учились вместе? вы
играли в теннис? этот мальчик, кажется, из очень богатой семьи, не так ли? –
Санада все время углом глаза посматривает на Атобе. Кажется, тот груб – его
девушка выглядит потрясенной, будто не может поверить в то, что он ей
говорит. Потом кусает губы и срывается с места, быстро выходит из зала, цокая
каблучками. Атобе даже не считает нужным выглядеть смущенным, откидывается на
спинку кресла и подносит к губам бокал коньяка.
Когда такси с родителями уезжает, Санада поворачивается – Атобе уже стоит
позади него, но правда в том, что Санада почувствовал его присутствие еще до
того, как оглянулся. Он вдруг вспоминает, что и раньше близость Атобе тоже
влияла на него так: ощущалась в любой ситуации, хотя далеко не всегда была
приятной. Как камешек в ботинке, думает Санада – раздражает, но игнорировать
невозможно.
- Я знаю одно место, - говорит Атобе, - тут не далеко.
Санада только пожимает плечами.
Это действительно всего две или три минуты езды на лимузине, и Санада рад,
что так недолго, потому что разговор (разве они задержались не для того,
чтобы поговорить?) не получается, а вместо этого Атобе улыбается, изучая его
этим своим пристальным взглядом; только не хватает, чтобы он пальцы поднял к
лицу, как он раньше делал, используя свою способность видеть слабые места.
Впрочем, не то чтобы у Санады были слабые места для Атобе. Когда-то, для
другого человека, он весь был одним слабым местом – но это в прошлом. А
взгляд Атобе просто кажется ему невежливым, вот и все.
Место, о котором говорил Атобе – ночной клуб, шумный и полный народу. В нем
Атобе в своем ярком костюме выглядит куда уместнее, чем формально одетый
Санада. Они проталкиваются сквозь толпу, и каким-то образом Атобе приводит
его в уголок, где музыка перестает быть оглушающей, становится лишь терпимым
фоном. Перед ними появляются стаканы – коньяк для Атобе, виски для Санады.
- За возобновление знакомства? – Атобе поднимает стакан. Санада молча пьет,
стараясь не думать о том, что он здесь делает. Нельзя сказать, чтобы он
чувствовал себя уютно в этой обстановке и в этом обществе – а пить, чтобы
расслабиться, он не собирается.
- Эта женщина, - внезапно говорит он, - твоя подруга. Ты огорчил ее.
Мгновение Атобе смотрит, будто не понимает, о чем он, потом смеется.
- Держу пари, что огорчил. Я совершенно уверен, что маленькая хищная сучка
рассчитывала завершить вечер совсем по-другому.
Санада размышляет о том, не сказать ли ему Атобе, что неприлично говорить в
таком тоне о женщине, тем более, о той, с которой у тебя было свидание, но
потом передумывает – в конце концов, он не знает, какие у них отношения, и
это не его дело.
- А как твоя личная жизнь, кстати? – произносит Атобе – хотя Санада и не
очень понимает, почему это "кстати". – Ты все еще с Юкимурой?
Что, о них с Сеичи знал весь Канто? Впрочем, они ведь не делали из этого
секрета. Санада мог бы сказать, что Атобе это не касается, мог бы просто промолчать
– с его отвратительными социальными навыками, на которые все время намекает
Атобе, и это бы сошло. Вместо этого он говорит:
- Нет. Я больше не с ним.
Потому что это правда. Потому что прятаться от этой правды означает слабость.
Потому что прошло полтора года, и он должен продолжать жить с тем, что
произошло – хотя когда-то ему казалось, что жизнь без Сеичи немыслима.
- Я так и думал, - говорит Атобе. – Этому не суждено было длиться.
Но ведь это длилось! Четыре года... пусть даже последние два из них и были
такими мучительными. Да, сейчас уже не так больно, как раньше. Но все равно
больно. Настолько, что Санада даже не в силах сказать Атобе, чтобы тот
перестал совать нос в его дела. Он смотрит вниз на свои сцепленные руки.
Внезапно Атобе слегка наклоняется к нему через стол.
- Тебе не кажется, что здесь слишком шумно? Может быть, сменим обстановку?
Санада удивленно вскидывает голову. Они ведь только что пришли!
- Или хочешь остаться здесь?
Да нет, не хочет он. Вопрос о Юкимуре все равно словно стер все цвета в его
восприятии, оставив только серый.
- Тогда поехали, - настойчиво говорит Атобе, и Санада не спрашивает куда.
Атобе целует его в лимузине, решительно и мастерски, переплетая их пальцы так
же, как сплетаются их языки – и Санада думает, что для него это совсем не
неожиданность. Он почти наверняка знал, что так будет – даже несмотря на то,
что Атобе был в ресторане с девушкой. Наверное, он из тех, кому все равно,
мужчина или женщина.
Но что действительно оказывается для него неожиданностью и от чего у него
мертвеет внутри – это полная уверенность, которую он ощущает, что этот
поцелуй – совсем не то, чего Атобе хочется.
* * *
Отель, возле которого они останавливаются, шикарен: переливающийся огнями
даже сейчас, поздней ночью. Санада догадывается, что цены за номер в нем
запредельные – нормальный человек такие деньги тратить никогда не будет -
только такой, как Атобе, который к тому же *живет* в городе. Они проходят
мимо стойки, не останавливаясь, и клерк выбегает к ним, чуть не перегибаясь
пополам от услужливости.
- У меня здесь постоянные апартаменты, - говорит Атобе.
Они стоят в зеркальном лифте, в сопровождении охранников, и Санада видит свое
отражение: мрачное, как обычно, лицо, только губы у него выглядят чуть ярче –
от поцелуев. А у Атобе даже волосы не спутались.
Тогда, когда они целовались в раздевалке после матча с американцами – это
тоже начал Атобе – они оба были встрепанные, потные и возбужденные от
радости. И Атобе схватил его за запястья, так крепко, словно намеревался справиться
с ним силой, если Санада вздумает сопротивляться – только Санада не вздумал.
Поцелуй был быстрый, горячий, неловкий – а потом они отпрянули друг от друга,
тяжело дыша – и глаза у Атобе сияли вызовом, словно он хотел сказать: смотри,
что я сделал, на что я решился! Ты бы на такое не осмелился! И Санада
пробурчал что-то вроде: "Ну и кому ты этим что доказал?" – но
вместе со странным хмельным чувством он испытывал и вину, потому что тогда
еще он не целовал Сеичи, даже боялся мечтать об этом...
Сейчас все не так. И ощущение неправильности растет в нем с каждым этажом,
который лифт оставляет позади. Что они оба делают? Конечно, еще не поздно
повернуть назад. Но Санада, как завороженный, следует за Атобе – в номер,
который сначала обыскивают охранники. А потом они остаются одни – в
многокомнатном, шикарно обставленном номере с подлинниками картин на стенах и
огромной кроватью где-то там, в глубине.
Атобе с лихорадочно горящим, застывшим взглядом стягивает галстук и
сбрасывает пиджак; небрежными, лишенными сомнения движениями расстегивает
пуговицы рубашки. Он улыбается Санаде, и в этой улыбке приглашение – и Санада
думает, что, наверное, это самая неискренняя улыбка, которую он видел в своей
жизни. Он уверен, что Атобе, с его опытом общения с нужными людьми, сумел бы
притвориться куда лучше, если бы постарался.
- Тебе помочь? – спрашивает Атобе. Когда он подходит так близко, Санада
чувствует аромат его одеколона, а под ним – запах его кожи, и от этой
близости у него кружится голова. Атобе действительно красив – так, что почти
невозможно устоять. Когда рубашка сползает, обнажая его плечи, у Санады
перехватывает дыхание. Ему хочется дотронуться до этого совершенного тела.
Ему это нужно. Он больше не может терпеть.
Атобе и вправду помогает ему - распускает галстук, стягивает с него пиджак –
не допустив ни одного неловкого движения. На его лице торжествующая усмешка.
Его белые руки с отполированными ногтями ложатся на грудь Санады, выделяясь
на его более темной коже. Ладони у него мягкие и теплые. Атобе выступает из
сброшенных штанов одним грациозным движением – оставаясь нагишом – и снова
целует Санаду. Его колено протискивается между ног Санады. Он прижимает
Санаду к стене, хищно глядя на него из-под полуопущенных ресниц.
Близость Атобе, жар, исходящий от него – это почти невыносимо. Настолько, что
еще несколько мгновений – и Санада сорвется. И ему станет – все равно. Все
равно, что все происходящее сейчас между ними – фальшиво, как порно.
- Черт возьми, Атобе, ты же меня не хочешь! – он отпихивает, отбрасывает его
с такой силой, что Атобе не удается удержаться на ногах; впрочем, пожалуй, он
еще и выпил больше чем надо. Он валится на пол, глядит снизу вверх на Санаду,
отползает к стене и сидит, опершись на нее, раздвинув ноги. Его напряженный
член стоит между бедрами, в гнезде вьющихся волос. Но его эрекция не значит
ровным счетом ничего. Потому что когда Атобе поднимает глаза, то с
накатывающим ощущением холода, от которого волоски встают дыбом на руках,
Санада читает в его глазах правду. В груди у него все сжимается – как будто
рука стискивает сердце в кулак, кажется, еще немного и остановит совсем. А
неужели он все-таки надеялся...
- Почему? – произносит он, и это звучит тупо, но он не может остановиться. –
Почему ты так со мной?
- Извини. – Вот это новость, Атобе никогда не извиняется. Но это ведь и не
извинение, всего лишь небрежно брошенное слово, за которым ни капли
сожаления. Что ж, Санада сам во всем виноват – и теперь он получает то, что
заслужил. Он виноват, что пришел сюда. Виноват, что задал этот вопрос.
– Извини, - повторяет Атобе, и при той же самой легкости это слово звучит
по-другому. Так, словно он действительно имеет в виду то, что говорит. – Мне
казалось... я думал, я смогу. Ведь он хотел этого – чтобы я жил. Он сказал
мне – когда умирал у меня на руках, ты знаешь, что он умер у меня на руках? –
чтобы я жил... без сожалений.
Он? Внезапно словно туман рассеивается перед глазами Санады, высвечивая
газетные строчки – и имя становится лицом, и человеком, и шок становится
пониманием. Кабаджи Мунехиро. Тот здоровый парень, что всегда следовал за
Атобе, прыгал, когда тот щелкал пальцами, и никогда не произносил больше, чем
одно слово - "да". Он мертв?
- Он закрыл меня собой, - Атобе сидит на полу и смотрит вверх на Санаду
сквозь упавшие на лицо спутанные пряди – но Санада снова почти уверен, что
сейчас Атобе не видит его. – Он вообще не должен был быть там. Я попросил его
остаться, потому что мне было скучно. И он согласился. Он всегда соглашался.
И заслонил меня. И умер. А я ничего не мог сделать. А сейчас... Я думал, у
меня получится – хотя бы сделать то, что он хотел. Я думал... если это будет
не с накрашенной куклой, у которой в голове калькулятор... и не с кем-то, кто
думает только о карьере в фирме отца... у меня получится.
- И поэтому ты решил использовать меня? – Санада уже давно знает, что иногда
бывает так больно, что от этого внутри все словно немеет. Но он не ожидал,
что такую боль ему может причинить практически незнакомый человек. Впрочем,
Санада понимает, что дело все-таки не в Атобе – великолепном даже сейчас,
когда он сидит на полу, голый, в этой жалкой позе у стены, а на губах
болезненная усмешка.
- Да, Санада. Использовать. Тебя.
- Этого не будет. – Это звучит уверенно – так, словно от того, как он это
скажет, зависит, чтобы это стало правдой. Но это и должно быть правдой –
больше Санада на эти грабли не наступит. Больше он никому не позволит... – Я
сожалею о твоей потере, но никто, слышишь, никто больше не будет использовать
меня так!
Никогда больше он не хочет лежать в постели с человеком, который с ним только
телом.
На него накатывает ослепительное в своей яркости воспоминание. Пустой взгляд
Сеичи, отсутствующее выражение лица - теплое, знакомое тело, равнодушно
уступающее его прикосновениям...
Он так долго убеждал себя, что ему только кажется, будто что-то не так. Он
так старался верить, что если он будет прилагать усилия, делать для Юкимуры
все, что может – у них снова все наладится. Пока Акайя не объяснил ему...
"Сколько ты будешь его держать? У тебя что, совсем нет гордости? Он не
любит тебя, он хочет быть со мной!" И он помнит свой ответ, свой севший
от потрясения голос: "Если это правда, то почему он сам мне об этом не
скажет?" – "Потому что он не хочет сделать тебе больно! Ты что, не
понимаешь? Ты его душишь – своей заботой, своей любовью! Держишь его на
привязи. Он живой человек – а с тобой он дышать не может!"
И слова Юкимуры, от которых, казалось, бьется даже то немногое целое, что еще
оставалось в нем. "Я обещал тебе, что буду с тобой, Геньитиро. Тебе не
нужно беспокоиться. Ты был рядом со мной, когда я был болен, когда я нуждался
в тебе. Я знаю, что такое долг благодарности. Мы будем вместе – столько,
сколько ты захочешь."
Он сказал: "Ты мне ничего не должен." Он сказал: "Я не хочу
тебя больше видеть." Потому что это было единственное, что он мог
сказать, чтобы Юкимура ушел, чтобы не считал себя обязанным оставаться с ним.
Он отключил телефон, поменял сим-карту, не проверял свой мэйл. Он сделал все,
чтобы освободить Юкимуру от себя.
Первые три месяца были хуже всего. Затем Санада взял себя в руки. И
обнаружилось, что можно продолжать жить – точнее, совершать необходимые для
жизни действия, даже если не можешь заставить себя чувствовать хоть
что-нибудь.
- Я вижу, у тебя в этом деле большой опыт, - говорит Атобе. Он продолжает
сидеть на полу, опираясь рукой о колено, и смотрит снизу вверх на Санаду. -
Юкимура тебя хорошо отымел, да?
- Не смей!
Он берет со стола стакан и запускает его в стену над головой Атобе. Не
потому, что сорвался от того, что сказал Атобе – а в качестве предупреждения.
Хорошо, что ему достало ума не разбить что-то более ценное в этом безумно
дорогом номере. Осколки падают на пол, цепляются за волосы Атобе, и тот
машинально встряхивает головой – но даже ресниц не опускает.
Не смей лезть в мои мозги, думает Санада. Однако еще хуже этой способности
Атобе видеть чужие слабости - странное сочувствие, которое послышалось Санаде
в его голосе. К счастью, Атобе продолжает – таким тоном, как укоряют
допустившего ошибку ребенка.
- Я не понимаю, что тебе не нравится, Санада. Ведь это естественно – если ты
соглашаешься на one night stand, этого следует ожидать. Неужели кто-нибудь
идет на случайную связь без того, чтобы думать при этом о ком-то другом?
Санада чувствует, как эти, в общем-то, справедливые слова задевают его.
- Ты ведь сам трахался бы со мной, думая при этом о Юкимуре, - равнодушно
добавляет Атобе.
Нет. Нет, это не так. Да, Санада думал о Юкимуре сегодня, вспоминал о нем
бессчетное количество раз – как и в любой другой день. Но когда в ресторане
он потащился в туалет за Атобе – когда согласился пойти с ним туда, куда тот
его звал... все это было не потому, что когда-то Юкимура был с ним, а теперь
с другим. А почему? Потому что в пятнадцать лет они целовались в раздевалке,
мокрые и торжествующие после победы? Или потому, что когда-то он находил игру
Атобе одним из самых красивых зрелищ на свете? Или потому, что этот новый,
острый, взрослый Атобе с глазами голодной кошки разбудил в нем что-то?
- Нет, - произносит он вслух. – Я бы не думал.
Рука Атобе взлетает к лицу, взгляд между пальцев – и Санада молча встречает
его, не отводя глаз. Когда рука падает, ему кажется, что он никогда еще не
видел, чтобы улыбка Атобе была такой горькой.
- Значит, я ошибся. Как нехорошо с моей стороны. Ты романтик, Санада. Эй,
подожди! Давай попробуем еще раз! – он призывно улыбается, протягивая длинные
пальцы. – Давай попробуем дать друг другу хотя бы то, что можем. Тебе
понравится, я обещаю. Оре-сама все делает замечательно.
У Санады нет способности видеть чужие слабости, и все же в этот момент он
ясно сознает, насколько эти слова Атобе – всего лишь маска. Последняя
возможность скрыть уязвимость, которую Санада так ясно читает во всем – в
слишком пристальном, дерзком взгляде, в чуть дрожащих уголках губ, даже в этих
красивых пальцах, протянутых к нему.
Это так легко – протянуть руку в ответ, сделать шаг вперед. Его тело,
изголодавшееся и так желающее этого человека, будет ему благодарно. Им
действительно будет хорошо, Санада почти уверен в этом. И Атобе ждет его согласия.
- Нет, - говорит он. – Я не хочу. Я не хочу так.
Глупо. Наивно и глупо. Атобе опускает руку. Второго же шанса не будет. Тем,
кто отвергает Атобе, второй шанс не дается – наверное, их заносят в черный
список где-то на небесах, с испорченной кармой на три жизни вперед.
Атобе не смотрит на него. Его лицо выглядит заострившимся и усталым.
- Я так и думал. Что ты откажешься от того, что я могу дать. Тебе нужно все
или ничего. Ты всегда был таким, Санада Геньитиро.
Откуда ты можешь знать, каким я всегда был?
- Потому что ты сам всегда был готов отдавать всего себя - тому, кто тебе
важен... или для того, что тебе важно. Ты всегда горел таким мрачным, темным
пламенем – на которое было немного страшно смотреть, но которое притягивало.
И я... я завидовал тебе, Санада. Потому что сам так не умел. Я завидовал
Юкимуре – потому что это пламя было для него. Только для него – ты больше
никого не замечал вокруг. Одно время я надеялся, что, может быть, ты
заметишь... но понял, что не судьба, не буду же я навязываться. У меня есть
гордость.
О чем Атобе говорит? Это опять претензия на то, что он якобы знает Санаду
лучше, чем Санада знает сам себя? Но отсутствие злорадства в голосе Атобе
поражает его. Его слова звучат почти с грустью – и так обдуманно, будто Атобе
сейчас говорит то, что хотел сказать уже давно, возможно, повторял про себя
много раз.
- А потом я понял, что быть таким, как ты – это отнюдь не счастье. Потому что
это очень больно – когда вкладываешь в победу все, что у тебя есть – и все
равно проигрываешь.
Больно – Санада согласен с этим. Жить вообще больно... Ему хочется сказать
это – хотя он и чувствует, что тогда он каким-то образом откроет Атобе о себе
больше, чем привык открывать другим. Но этот человек, который сидит на полу у
стены и разговаривает с ним сейчас – этот человек не похож на того циничного,
равнодушного Атобе, что только что пытался использовать его. Он не похож и на
того Атобе, что Санада знал в детстве – яркого, самоуверенного, беспечного...
впрочем, может быть, Санаде только казалось, что он знает его таким. И, может
быть, теперь – этого Атобе – ему хотелось бы узнать.
- Потом я понял, что, наверное, и быть рядом с тобой, быть тем, кому ты
отдаешь все – тоже не легко. Не каждый сможет выдержать.
Юкимура и не выдержал. Санада не произносит этого. Почему-то ему кажется, что
упомянуть имя Юкимуры сейчас – значит разрушить то очень хрупкое, что вдруг –
за какие-то две-три минуты – возникло между ним и Атобе. Хрупкое – но важное,
от чего Санада думает, что пусть даже они оба заблудились, наделали ошибок,
наговорили ненужных вещей – но, может быть, еще не поздно выйти на верную
дорогу.
- Знаешь, - внезапно Атобе вскидывает голову, и в этот момент на его лице то
самое, торжествующе-победительное выражение, с которым он щелкал пальцами, заставляя
в один голос реветь весь теннисный клуб Хётея, - у меня идея. Здесь внизу
есть корт. Как насчет того, чтобы сыграть? Один сет – я не стану тебя слишком
утомлять.
- Ты с ума сошел, - бормочет Санада, с трудом приходя в себя от изумления. –
Два часа ночи. Люди спят – кому понравится, что у них под окнами лупят по
мячу?
- Здесь хорошая звукоизоляция, - отметает возражение Атобе – встает, не
заботясь о том, чтобы одеться, и направляется к телефону.
- Да у меня и ракетки нет. И формы.
- Вот я же и звоню. Нам все доставят.
Разумеется. В два часа ночи. Для Атобе-то? Неужели Санада мог в этом
сомневаться? Он пожимает плечами – но правда в том, что он наконец-то
чувствует, как то, что стискивало его сердце, постепенно отпускает, дает ему
дышать.
А через четверть часа он стоит на залитом электрическим светом корте, с
ракеткой в руке, и охрана Атобе тихо переговаривается между собой, невидимая
в темноте. Атобе стоит напротив него, по другую сторону сетки, сжимая в руке
ярко-желтый мяч. И в тот момент, когда он ударяет по нему ракеткой – и весь
мир для Санады сосредотачивается в приближающейся желтой молнии – Санада
успевает подумать: может быть, действительно, еще не поздно.
The End
fanfiction
|