Пятница - святой деньАвтор: Чжан Бета: Соня Сэш Фэндом: Магазинчик ужасов Пейринг: Леон/Ди Рейтинг: PG-13 Жанр: ангст От автора: Ответственный за вдохновение - Anna Stain. Дисклеймер: Все права принадлежат законным владельцам Размещение: с разрешения автора |
|
Ежели дерануть лапой
занавеску, то с подоконника
может слететь герань, которая треснет по
ушам. Из рецензии. -Итак, мистер Оркотт, вы утверждаете, что зоомагазин в китайском квартале торговал животными, которые превращались в людей и убивали своих хозяев? -Точно так. -Его хозяин, известный под прозвищем "граф Ди", имеет, по вашим словам, нечеловеческую природу и мечтает уничтожить человечество? -Ххы!.. Нет, человечество собирался уничтожить его отец. -Как же зовут его отца? -Тоже - граф Ди. -Алисия, запишите слова мистера Оркотта. Так, продолжим… И вы утверждаете, что агент ФБР Веска был в курсе этих событий? Он знал о нечеловеческой природе графа Ди? -Да, он тоже знал. Послушайте, мистер, я понимаю - мои слова со стороны смотрятся полной чушью! Но я же видел это! Это - чистая правда!.. -Я верю вам, мистер Оркотт. Но факты - упрямая вещь, и, чтобы сделать полноценный отчет об исчезновении агента Вески, мне необходима достоверная информация. Пока, по вашим словам, получается, что агент погиб во взрыве на Кавендиш-стрит. Но его тела полиция не обнаружила. Вы можете как-нибудь объяснить данные события? -Нет, не могу, возможно, это его дьявольские штучки! -Чьи, мистер Оркотт? -Графа Ди! -Какого из двух? -А какая разница, они друг друга стоят! Скорее всего, их деда! -Значит, есть еще и третий? Я правильно вас понимаю? -Да! -И как его зовут? -Граф Ди! 1. Что это было - игры больного разума, сон или умело наведенный гипноз? Я теряюсь в догадках. Мне сложно построить логическую цепочку больше, чем из трех звеньев. На четвертом следствии я порой забываю первую предпосылку. Да, сначала я пытался куда-то рваться, пытался им что-то объяснить. Заставить поверить их в то, что мои слова - правда, а я ничуть не менее нормален, чем они. Мой лечащий врач, доктор Джонс, считает, что во всем виновата дурная наследственность. Да, мой дед любил выпить. Первые две рюмки были для него отнюдь не пределом. Жизнь, соответственно, он закончил в придорожной канаве, куда, не вписавшись в поворот, соскользнул его пикап. Двоюродный дядя тоже предпочитал виски. И, судя по редким письмам родственников, я уверен, предпочитает до сих пор. Да и сам я - не лучше. Каждый вечер, кроме пятницы, я заявлялся к Ди между восьмью и девятью часами вечера. Отдыхал сам, доставал его, пытался вывести на чистую воду, путался и начинал все заново. По пятницам - я всегда задерживался. Мне было жизненно необходимо отвлечься, и я шел в бар. Для остальных он мало чем отличался от сотни заведений, скоплением которых является Вествуд, но мне нравилось расположение столиков, не видных из общего зала, прокуренный уютный полумрак и легкий треп игроков в бильярд. Там мне было спокойно. В одиночестве я выпивал пару коктейлей, набирался смелости, давал себе множество обещаний и шел в китайский квартал, чтобы не выполнить ни одно из них. Его сиятельство всегда морщило нос от алкогольных паров - но терпело. Узнав о моей пятничной привычке, док сделал пару пометок в своем блокноте и заявил о наличии у меня наследственной тяги к алкоголю. Боже, он открыл истину!.. Все-таки, как мне кажется, пары коктейлей недостаточно, чтобы сделать из нормального человека идиота. Но кто будет спорить с современной медициной? Дальше, подозреваю, кузины рассказали Джонсу о моей матери и Крисе. Он сделал вполне понятные выводы - детская психологическая травма. Еще - два года без отпуска, переутомление, отсутствие личной жизни, склонность к истерикам… М-мда, чего я только о себе не наслушался. Сначала его выводы меня смешили, затем пугали, и, наконец, начали раздражать. А потом мне стало безразлично, что обо мне думают. Сейчас по прошествии времени - все кажется уже не важным. В конце концов, я ненормален. Это доказано. Какое мне дело до того, верят мне или нет. Потому что ни в том, ни в другом случае - мне не вырваться отсюда. И эта светлая комната с пластиковыми решетками на окнах и людьми, погруженными в свое безумие - так и останется единственным местом на земле, которое я смогу посетить. Зачем же, в таком случае, плодить себе подобных? Даже если меня выпустят - пойти уже некуда: для родственников я - лишний повод для смущенного молчания, для Джил и коллег - повод к жалости, для Ди… Для него я не существую. И порой в мою больную психованную голову закрадывается мысль - а существует ли он для меня? Было ли все, что происходило вокруг за последний год, на самом деле - или это только ужасающие в своей реальности галлюцинации, вызванные начинающейся болезнью… -В славном городе Вьенни, во времена императора Регенсбурга проживал человек по имени Иоганн Фишер, унаследовавший немалое состояние. Его отец, отличавшийся порочной расточительностью, умер в тот самый день, когда Иоганну исполнилось пятнадцать. Молодой человек был скромен и непритязателен в своих нуждах. Единственным, что привлекало его, была живопись. Но все попытки обучиться этому ремеслу оказывались безрезультатными. Мастер Бурначчини, рожденный на благословенных берегах Тибра, а в то время проживавший на тихой улочке в двух шагах от родового дома Иоганна, посоветовал ему ехать в Рим для того, чтобы своими глазами увидеть творения древних мастеров. Он считал, что именно так глаз молодого живописца научится зарисовывать в душе виденные формы прекрасного и безобразного. Так Иоганн и поступил… Я знаю эту историю уже наизусть. Каждое утро, когда Немца сажают рядом со мной, он начинает свое: "В славном городе Вьенни, во времена…". Далее он описывает красоты далекой Италии, о которой я знаю только то, что Рим - это колыбель цивилизаций. Перед обедом он заключает рассказ словами: "И тогда он решил только наблюдать". Когда его кормят, он умудряется вкратце описать мне красоты восточных городов и поведать о смерти короля Фридриха. Потом Немец дремлет, за это время я успеваю сойти с ума, так как остаюсь наедине сам с собой. Когда он просыпается, то продолжает. К темноте он доходит до обстрела Вены в 45-ом и пожара Собора Сан Стефана. Когда он рассказывает, как рушился купол над скамьями для прихожан, то сильно волнуется. Иногда начинает всхлипывать, тогда со своего стеклянного поста приходит сестричка со шприцом, наполненным зеленовато-молочной жидкостью. Лекарство его успокаивает, и Немец засыпает. Порой ему удается справиться с собою, и я узнаю, что путь через Атлантику занимает полтора суток, а Нью-Йорк - никак не похож на Йорк. Перед отбоем он завершает рассказ - "сценой на скамейке в холодную ночь". Вечером двое глыбообразных санитаров с угрюмыми рожами транспортируют его из дневной комнаты в спальню. Укладывают в койку с твердым, как камень, матрасом. На ее спинке белеет картонка с именем - "Иоганн Фишер". Никто не верит, что это - его настоящее имя, но другого здесь у него нет. Немец засыпает после лекарств, как и все мы - сразу, но утром, когда в спальне вспыхивает свет, просыпается в той же позе, в которой его уложили. Самостоятельно передвигаться он не может. Холодные ночи, которые случаются в Лос-Анджелесе не так уж часто, сделали из недавнего бомжа калеку и придурка. Утром Немца опять усаживают на мой диван. В дневной комнате не так уж много места. Есть столы, но они заняты теми, кому не по душе одиночество. Там Веселая Компания во главе с Заводилой Джеффри играет в карты. Показывают друг другу фокусы, пачкают бумагу огрызками цветных карандашей и красками. У окон пара диванов и одно кресло. У каждого - свое место, самозахват в негласном порядке не приветствуется. Сначала я примеривался к креслу. Сидеть в нем - значит, быть избавленным от необходимости слушать бред соседей и, как мне казалось, чувствовать себя нормальным. Но в кресле всегда сидит Бородатый. Картонка с именем украшает изголовье его койки так же, как моей и Немца. Но каждый раз при попытке назвать его по имени Бородатый впадает в бешенство. Приходится выкручиваться. У него ярко-рыжая борода с проседью, поэтому и появилось прозвище. Когда у Бородатого хорошее настроение, он сидит за столом и режется в карты с остальными. Примечательная личность. Да все мы тут примечательные! Связываться с ним - нажить себе проблемы. На диванах места тоже расписаны. Сначала я подсел к бритоголовому парню с мрачным лицом. Первый день мы с ним провели душа в душу - он не сказал мне ни слова, и я ему тоже. А на второй - покатилось. Сначала я узнал, что зовут его - Джеймс. Потом, медленно раскачиваясь и заглядывая мне в глаза, он долго вещал. Еще до обеда я узнал, что через пару лет человечество погибнет, потому что некая группа террористов распространит вирус, который уравняет в правах людей и животных. И новыми хозяевами планеты станут львы, медведи, косули… Нас растащили через пару минут. Я что-то орал про Ди. Он отвечал, что ни хрена не знает о китайцах, а во всем виноваты обезьяны. Поэтому мне пришлось сесть на диван к Немцу. Диван большой и кожаный, на нем легко могут уместиться четверо. Но пока он - мой единственный сосед. Никому не хочется вечно слушать его болтологию. Сначала новенький совершил ту же ошибку, что и я когда-то - уселся в кресло. После того, как за доком закрылась дверь, он с минуту оглядывал нас, потом, озираясь, прошел мимо столов, за которыми психи раскидывали картишки - и опустился в кресло, сложив руки на коленях. Бородатый, развлекавшийся тем, что играл на щелбаны с компанией Джеффри, сразу поднял голову, словно только и ждал этого. Психи, как по команде, умолкли, только Денни в углу продолжал забавляться с мячом. Он кидал его в стену, ждал, когда тот отскочит, и, счастливо улыбаясь, ловил. В наступившей тишине, сопровождаемой только бормотаниями Немца и звуками ударяющейся о стену резины, новенький недоуменно обвел нас взглядом. Занервничал, наверное. Занервничаешь, когда на тебя двадцать психов смотрят так, будто ты убил их родную бабушку. Но Бородатый был в хорошем настроении. Наверное, выиграл сегодня. -Не твое место, урод, - соблаговолил он для начала объяснить. -Что? - не понял с первого раза новенький. У него были черные взлохмаченные волосы, фигура баскетболиста и руки клерка - с тонкой кожей, выступающими суставами и длинными пальцами. Зря он не понял с первого раза. Днем всегда дежурило шесть санитаров, вечером их было только четверо. Но для того, чтобы успокоить Бородатого и новенького, хватило и трех. Двоих - на первого и одного - на второго. -…Затем на север приходит весна с короткими, словно вздох, ночами и ослепительным холодным солнцем.., - бормотал Немец, когда Бородатый, развернувшись к санитарам, сделал ложный выпад вправо, потом влево - однако был встречен ответным ударом громилы в белом халате. Из рассеченной скулы появились первые капли крови. Но его сразу уложили мордой в пол, и никто из идиотов не заметил. Это хорошо, от вида крови многие из нас полностью шизеют. Все равно из-за них спать нас отправили раньше. 2. Я хорошо запомнил именно этот вечер. Была пятница, и я не просто опаздывал - а уже катастрофически не успевал. Жоан принес счет, наклонился над столиком, забирая брошенные мной купюры и пустой стакан. -Шел бы ты домой, приятель, - сказал он, протирая салфеткой деревянную поверхность. -Пошел ты. -С женой поссорился, да? -Хуже. Наверное, моя неразговорчивость его не вдохновила, и он отстал: -Ну ладно, бывай. Разгребайся. Жоан мне никогда особенно не нравился. Посредственный бармен. Мне казалось, что он приторговывает на сторону - в его коктейлях, как правило, не хватало водки. Я бросил взгляд на циферблат. Большая стрелка, перевалившая через десятичасовой барьер, намекала, что пора бы отчаливать в сторону его сиятельства, но я упорно сидел до последнего. Просто смотрел в темноту за окном, на проносящиеся огни машин, и никак не мог успокоиться. Странное предчувствие. Казалось, что моя жизнь, едва вошедшая в привычную, налаженную колею, готова развалиться - также легко, как карточный домик. По большому счету, ничего страшного не произошло. На здоровье я не жаловался, от полиции не скрывался, работа мне нравилась. Я был уверен - среди семи миллиардов, населяющих нашу планету, половина находится в гораздо худшем положении. Но все равно - что-то уже пошло не так. И причиной был - Крис. Этот день уже с утра начал складываться в скверную картину "все не слава богу". Попытка позавтракать закончилась обгорелым полотенцем, девятичасовая летучка - препирательством с шефом и появлением хмыря из ФБР, который, как всегда, был самым умным. Обеденный перерыв прервался звонком Ди. Крис уехал с кузинами в Техас. Понятно, что со мной никто советоваться не стал. Женщины всегда знают лучше, что необходимо маленькому ребенку, и спорить с ними бесполезно. А то, что Крис прожил со мной последние месяцы и ему, судя по всему, было хорошо - это их не интересовало. Даже для приличия не заехали поздороваться. "И что мне делать?" - спрашивал я себя, простаивая лишние секунды на светофорах и игнорируя сигналящие сзади машины. - "Зачем я ему теперь нужен? Как смогу объяснить свое присутствие?" Настроение застыло на отметке ниже нуля. Тревога, злость, усталость - хороший вечерний коктейль. Словно в ответ унылому расположению духа, магазин встретил меня непривычной тишиной и мраком. Только в глубине комнаты тускло горели две высокие свечи. На какое-то мгновение, мне показалось, что в зале я - единственное живое существо. Мы словно остались наедине: я - самый обычный коп, еще нет и двадцати пяти - и эта роскошно обставленная комната, блестящая золотом и неведомыми тканями, пропахшая сладостью, и в тоже время уютная. Во всем этом великолепии я был нелепым и незваным гостем. Меня здесь не ждали. -Добрый вечер, детектив, - раздалось из темноты. Под ногой хрустнуло стекло. В полутьме на полу угадывались очертания разбитой чашки. Притаившийся среди диванных подушек Ди вздохнул и каким-то болезненным, медленным движением потянулся к столу. Расширяя круг света, вспыхнула масляная лампа. -И кто помешал вам появиться вовремя? - устало спросил он, откидываясь обратно на диванные подушки. Повадки его сиятельства мне давно были известны. Порой Ди любил распушить перышки. Он - как капризный принц из диснеевских сказок - знал, что прекрасен, и считал, что весь мир у его ног. Мне это всегда действовало на нервы. Особенно в подобные тревожные дни. И именно сегодня Ди как раз был в настроении изображать из себя невесть что. Похожий на французскую куртизанку из старых фильмов, разлегся в расслабленной позе на диване - ногти накрашены, лицо намалевано, улыбка в дрожащем свете - призывно-кровожадная. А я был зол, а когда я зол, то не здороваюсь. - Может, ты встанешь и сделаешь нам чаю? - раздраженно буркнул я. Он оперся локтями о подлокотник, аккуратно положил подбородок на сцепленные ладони и скептично посмотрел на меня. - Нет, - коротко произнес он, поднимая брови привычными домиками. Ну что ж, этот вечер был создан для того, чтобы полаяться. Но, к моему удивлению, Ди не заявил, как обычно, что у него здесь не кафе, и чай он приносить мне не нанимался. Соответственно, и я не сказал, что он опасный преступник и что все о нем знаю, и, в конце концов, он еще будет сидеть за решеткой и катать чистосердечное. Мы попросту промолчали. Отфильтровали базар. - Детектив, от вас пахнет спиртным, - первым нарушил он молчание. Я расположился в кресло напротив его спрятанной в тенях фигурки. - Сегодня пятница, а в пятницу - можно все. - Это какая-то человеческая традиция? Он поднялся с дивана, длинные узкие ступни нырнули в меховые мокасины. Где-то в складках его одежды нервно звякнул одинокий колокольчик. - Наверное, это хорошая традиция, - медленно сказал он, подходя, - выделять один день, когда можно разрешить себе абсолютно все. Я готов был поклясться, что Ди имел в виду не спиртное. Ведь пара коктейлей - это не смертельно. - Детектив, вы должны понять - Крис ушел отсюда по доброй воле.., - сказал он невпопад. - Но ты мог, хотя бы дождаться меня! Я уверен, Криса никто не спрашивал, где ему хочется жить! В конце концов, именно Крис превращал это место в мой дом. С ним мое появление здесь было закономерным и ожидаемым. В любой момент, когда Ди раздраженно спрашивал: "И что вы, вообще, здесь делаете?", я мог сказать чистую правду: "Пришел к Крису". Крис уехал - и без него здешний мирок стал другим. Ди стоял передо мной - высокий, тонкий, сочувствующий. Сейчас, по прошествии нескольких месяцев, мне кажется, что если бы я тогда потрудился разгладить брови и насупленная складка исчезла с моего лба - он протянул бы руку, провел ею по моим волосам и сказал пару слов утешения. Но тогда бы это была совсем другая история. А в тот момент, ощущая на себе его пристальный взгляд, я решил, что Ди впал в свое очередное демоническое состояние - "я знаю, что вы, дорогой детектив, не фига не понимаете, поэтому сейчас я объясню, как глубоко вы не правы". По большому счету, я бы никому не советовал верить Ди. Не советовал бы потому, что в его бесконечных байках угадывалась какая-то четкая идея. Его сиятельство никогда не озвучивал ее прямо, только обрисовывал намеками. А я не понимал смысла его рассуждений и даже не собирался понимать - сразу было видно, что это рассуждения фанатика. Когда человеком владеет идея, остальное у него в голове перемещается на вторые роли. Ради своих высоких целей, он, не раздумывая, забьет на все прочее. Я не вписывался в его высокие цели. У него не было необходимости останавливать Криса. Все правильно. Так, как и должно быть. Его принцип - невмешательство. Пусть все течет, как задумано. Только где я должен искать того, кто так задумал? Эти размышления доводили меня до белого каления. Еще пара секунд - и я бы наговорил много лишнего. Но, вероятно, вечер задумывался кем-то свыше совсем для другого. В моем кармане очень вовремя пискнул мобильник, и ссора не состоялась. А потом только оставалось времени подхватить джинсовку и в дверях бросить: -Извини. -Куда же вы, детектив, кексы уже почти готовы... -До завтра, Ди, - стоя на верхней ступеньке, я пару мгновений размышлял - оглянуться мне или нет. Но потом все-таки обернулся. Мы смотрели друг на друга. В желтом свете лампы его кожа приобрела светло-золотистый оттенок. Вокруг головы блестели красноватым ореолом волосы, мерцали сине-лиловые в темноте усталые глаза. Да, вечер явно был создан не для того, чтобы провести его настолько бездарно. Но, черт побери, у меня не было времени, чтобы подумать, сопоставить, сложить два и два, приходилось постоянно себя обманывать - все в порядке, мы встретимся завтра, и если я не договорил сегодня - то, честное слово… Впоследствии я не раз вспоминал, как уходил. Вспоминал дверь, которая оставила меня в одиночестве стоять посреди ночной улицы, незажженную сигарету между пальцами и желание вернуться. Мне было, что сказать, но не хватало мелочи - закончившегося бензина, остановившихся часов или ожидания на его лице. Какой-нибудь несущественной детали, которая позволила бы мне оправдать себя и вернуться. Как назло, все было в порядке. "Успею", - говорил я себе. - "Все успею". Но потом я сошел с ума - и оказалось, что успеть уже нельзя. -В славном городе Вьенни, во времена императора Регенсбурга… - с утра начал свою обычную песню Немец. Я сразу же уставился во вчерашнюю газету и искоса принялся наблюдать за новеньким, который уже несколько минут мялся около дверей, разглядывая дневную комнату. Надо сказать, на кресло он больше не покушался. А потом мне показалось, что он тоже смотрит на наш диван. Слишком уж внимательный взгляд, чересчур похожий на взгляд дока, когда тот пытается вытащить из меня очередные подробности биографии. Но доку я уже давно ничего не говорю. Надоело. Пусть он сто раз умный и знает, какая гайка у меня мозгу заедает, но это не повод превращать мою жизнь в фарс. Если я болен, это не означает, что все совершенное мною, начиная с пятилетнего возраста, свидетельствует об идиотизме. Я почувствовал, как сильно колотится сердце - новенький действительно рассматривал меня. Долго и сосредоточенно. А потом, стараясь не задеть разыгравшихся идиотов, проскользнул к нашему дивану. Представляю, как мы выглядели со стороны - седеющий Немец в нелепом махровом халате, надетом на него чужими руками, и я, молодой дебил, спрятавшийся при его приближении за газетой. Говорила мне мама - рассматривать незнакомых людей невежливо. Похоже на то, что я в очередной раз встрял. Он уселся прямо посередине между мной и бормочущим Немцем, зажал руки между коленями и затих. Через полчаса я уже забыл о его присутствии и расслабился. Видимо слишком рано. -Пс-с, - шикнул он, привлекая мое внимание, - пс-с… Ты ведь не псих? Я опять почувствовал, как учащается пульс. Может, Бородатый был прав, когда вчера врезал ему, слишком быстро этот новенький освоился. Чего он ко мне полез со своими дурацкими расспросами? - Псих, - убежденно ответил я, делая вид, что погружен в чтение. Но он не отстал. Упертый, блин. С такими всегда одни проблемы. -Не похоже. -Тогда, что, по-твоему, я тут делаю? Он вздохнул и отпихнул ногой плюшевый кубик Денни. Тот прокатился пару метров и остановился около кресла Бородатого. Тот смотрел телевизор, закрепленный на стойке под потолком. На экране Великий Элвис своим неподражаемым низким голосом признавался неизвестной в любви до гроба. -Вот мне и интересно, что ты здесь делаешь? - не отлипал новенький. -Сижу, - с досадой буркнул я, переворачивая страницу. -Я тебя знаю. Денни на четвереньках подкрался к креслу так, чтобы Бородатый не заметил его маневр. Инстинкт самосохранения у идиота работал что надо. Он уже протянул руку к своему кубику, но псих в кресле отреагировал быстрее - игрушка скрылась под его замусоленной парусиновой туфлей. Денни сел на пол и разрыдался. Веселая Компания сразу же отвлеклась от карт и как один уставилась на ревущего идиота. Джеффри даже приоткрыл рот от любопытства. Назревала славная буча. -Сейчас придет медсестра, - как можно безразличнее сказал я, глядя на ржущего Бородатого. У каждого из нас свои тараканы. Вот Денни любит детские игрушки, и обижать его нельзя - сразу ревет. Бородатому нравится верховодить. Быть первым среди психов. Немцу главное, чтобы ему дали спокойно пробубнить свою историю. А я хочу постоянно помнить. Помнить о том, что происходило со мной последний год. Если покопаться, то у каждого свой бред, свои галлюцинации. Эти галлюцинации дают нам возможность чувствовать себя счастливыми. Есть только одно правило - предаваться своему бреду надо тихо, чтобы никто не слышал. Не реветь, как Денни, на всю комнату, иначе придет сестричка - она добрая, но это ее работа - и сделает так, чтобы ты обо всем забыл. И каждый раз - не знаю как другим, а мне очень страшно - вдруг я проснусь после ее укола с чистой, как лист бумаги, памятью. Сестричка за стеклом уже начала суетиться. Достала металлический ящик со шприцами и начала рыться в шкафу. -Тебе не интересно, о чем я говорю?! - взвинчено спросил новенький. Вот поэтому док и не любит, когда у кого-то из нас случается истерика. Это нервирует остальных. -Да нет, продолжай. Мне все равно, - я отчаянно пытался сохранить спокойствие, хотя чувствовал, как начинаю злиться -Я тебя знаю. Ты полицейский. -Что, встречались? -Ага. Я буквально затылком почувствовал тяжелый черный взгляд, которым он гипнотизировал мой затылок. Не знаю, почему решил, что взгляд новенького темный. Просто почувствовал. Это как запах цветов, еще не оглянувшись, ты уже знаешь - за спиной розы. -Ты живешь с китаянкой в Вествуде рядом с баром Томми. Томми - мой друг… Точнее был другом. В этот раз мы с ним не встретились. В комнате стало душно - или это со мной стало что-то не так? Спокойно, Оркотт, спокойно. Это все из-за Денни, все из-за того, что он ревет как резаный - вот и у меня с головой непорядок. Немец, как назло, зарядил про Голгофу, про то, как на коленях поднимался на гору, где злые люди… Кто-нибудь заткните этих идиотов! А то я окончательно с ними свихнусь! Я повернулся к новенькому и сперва отметил для себя, что был прав. В его черных глазах угадывались внимание и азарт. Как будто он чего-то ждал от меня. А потом я ответил медленно, чуть ли не по слогам, так, чтобы самому успокоиться и не врезать настырному психу: -Я никогда не жил с китаянкой в Вествуде. У меня денег таких нет. И никакой китаянки я не знаю. -Да? - удивился он, растерянно заморгал и, наконец, опустил свои ужасные глаза. Санитары потащили Денни в спальню. Этот всегда засыпал после уколов. Новенький сидел рядом и молчал. Наверное, думал. -Как же так? Не может быть, - жалобно сообщил он, в конце концов, своим рукам. - Я ведь прекрасно помню. Такая белокожая, с красными губами… И все время странно улыбалась мне. Будто знала, что я… Мне в голову пришла забавная идея. -Китаянка? Точно? Может китаец? Он дернулся, как от удара током. -А может, и китаец! С темными волосами… -У них у всех темные волосы. И они все умеют летать. -Да? Ты уверен? -В Вествуде я никогда не жил. С ним я вообще никогда не жил. Он ни с того ни с сего начал извиняться. Поднял свои жуткие глаза и заговорил о том, как виноват, что я никогда не жил в Вествуде. Я очумел. Думаю, на моем месте любой бы очумел. Он чуть ли не плакал. А затем, стуча резиновыми каблуками по плитке, пришла сестричка и сделала новенькому укол. Он сразу затих и весь вечер просидел, уставившись в одну точку. В десять нас разложили по кроватям, а до этого я не отходил от него. Бородатый любил пошутить над обколотыми. Но это была не единственная причина, по которой я оставался рядом. Мне было очень страшно, что завтра память новенького будет чистым листом бумаги, и он не сможет рассказать мне про то, как там, в его галлюцинации, я жил с Ди в Вествуде, у бара какого-то Томми. 3. Я давно не ощущаю одиночества. Когда в первую неделю ко мне пришла Джил, я еще кричал, что абсолютно нормален. Я был ужасно рад ее видеть. Казалось, что, во всяком случае, у нее есть все основания мне верить. На словах она соглашалась со мной. Но ее глаза напоминали глаза матери безнадежно больного ребенка - сочувствующие и в тоже время признающие - все, что со мной делают, идет во благо. После того, как Джил ушла, я попросил дока больше никого ко мне не пускать. Впрочем, больше никто и не приходил. Или мне просто перестали говорить. Так и получилось, что впервые за последние двадцать лет своей жизни, я остался наедине с собой. Не скажу, что первоначально этот факт меня сильно радовал. Но впоследствии я втянулся. Самую главную особенность новой жизни я заметил уже в первую неделю своего обитания на диване с Немцем. Заключалась она в том, что у меня появилось огромное количество свободного времени. А я, хоть убей, не знал, что с этим делать. Но потом я начал вспоминать, и времени стало не хватать. Оно все, без остатка, принадлежало Ди. Я представлял себе, как он ходит, не опуская головы, с прямой королевской осанкой, как пьет чай, тщательно отделяя ложечкой один слой бисквита от другого, как улыбается одними уголками губ. Каждый запомнившийся момент я проматывал несколько раз, пока все подробности полностью не укладывались в голове. Я ненавидел вечерний обход и лекарства, заставляющие меня засыпать. Так как, несмотря на обещания дока, что я не буду видеть снов, они все равно приходили. И все, как на подбор, заканчивались одним и тем же. Каждое утро я просыпался разбитым и не выспавшимся. Затем я начал вспоминать, о чем мы с Ди говорили. И с удивлением понял, что говорил в основном он - а я только отмахивался и орал. Оказалось, мы с ним даже никогда не спорили. Только ругались. Я говорил много дряни, а он или поджимал губы и гордо отворачивался - типа, фильтруй базар, придурок, - или попросту улыбался. Улыбкой он заменял в своей жизни очень многое. Понятно, что я бесился и базар фильтровать отказывался. В ответ Ди начинал пыжиться и выдавал очередную мудрость. В отдельности каждое слово было понятным, но общий смысл от меня ускользал. Не хватало времени ломать голову над его загадками. Все просто - разница графиков. Мы жили в одном городе - но дышали разным воздухом. Он существовал неторопливо, сам созидая свою жизнь из разрозненных впечатлений. Мне казалось, что в его присутствии даже часы идут медленнее. Ди всегда хватало времени смотреть вокруг себя, размышлять и создавать свои вселенские теории. У него удивительно хорошо получалось выстраивать окружающий мир так, как ему удобно. Мне же всегда приходилось подстраиваться - и под Ди, и под шефа, да и под все на свете. Постоянно куда-то бежал, опаздывал, переносил, снова опаздывал… К вечеру уматывался настолько, что от усталости болела голова. Я приходил к нему в магазин и пытался расслабиться, купаясь в его спокойствии и неспешности. Это стало замечательной традицией. На размышления времени не хватало. Вот поэтому, когда он пытался мне что-то сказать - я его не понимал. Теперь, спасибо нашей бдительной медицине, все стало иначе. Это как попасть в длительный отпуск. У меня впереди бесконечные, ничем не занятые часы - от завтрака до обеда, от обеда до встречи с доком, и потом до вечера. Отрешившись от болтовни соседа, я начал обдумывать то, что его сиятельство так настойчиво пыталось до меня донести. Ди был странным человеком. Док до сих пор не верит в его существование. Тут, конечно, он просчитался. Ди существует - его видели Крис, Джил и еще до кучи народа. Нет сомнения - его сиятельство действительно ходило по нашей грешной земле, но при этом было диковинным, ни на кого не похожим, погруженным в собственные фантазии существом. Если сумасшествие заразно, то я подхватил его в китайском квартале. Каждое слово Ди без усилий всплывало теперь в моей памяти. "Детектив, способны ли вы на убийство ради выживания?" -Глупый вопрос. Конечно, способен. Это ж моя профессия - я должен обеспечивать безопасность и порядок. И если складывается ситуация, в которой мне приходится стрелять - я стреляю. "Как же вы распознаете ситуацию, в которой нужно применять оружие?" -Когда кому-либо грозит смертельная опасность - я должен ее устранить. А что нужно стоять и смотреть, как на моих глазах умирает человек?! "Представим себе, что в лесу на вас нападет, допустим, медведь. Вы будете стрелять?" -Без сомнения. "Не справедливо". -Это еще почему? "У медведя против вас только когти и зубы, а у вас - пистолет". -Если бы люди не изобрели оружие - они бы не выжили. Мы разумны. Это наша заслуга. "Да, первоначально разум, без сомнения, был для вас средством выживания. Но только не сейчас. Для обеспечения вашего существования вполне бы хватило мозга неандертальца. Теперь же вы - вид, наделенный разумом - выходите из равновесия с природой. Вам тесно на этой планете". -К чему ты клонишь? "Да, ни к чему. Просто размышляю вслух. Смотрите, детектив, что у меня получается - в древности, еще до того, как человек взял в руки палку и превратил ее в оружие, существовали рептилии, у которых были чрезмерно надежные средства защиты - рога и панцири. Этого им оказалось недостаточно, чтобы выжить. Природа слепа и следует путем "проб и ошибок". Не все ее изобретения оказываются полезными для данного вида. И вот у меня напрашивается сравнение этих вымерших животных и человека, с его чрезмерно развитым интеллектом. Говоря другими словами, не является ли разумная деятельность человека - самоубийством?". -Даже если так, какое тебе дело? Вымрем как динозавры и что? "Дело в том, что люди идут по пути саморазрушения не одни. Если погибнет человечество - неизбежно погибнет практически все живое на планете. И это меня волнует. Вы не умеете умирать в одиночестве". -По-твоему получается, все люди - монстры. Неужели нет ничего такого, чтобы тебе в них нравилось?" "Приведите пример, детектив?" -Ну… классическая музыка… ночной Даунтаун… мягкое мороженное, чесночный соус, шотландский виски… Рождество, Библия, любовь к ближнему... "Идеальное убийство" с Дугласом… "Ах, любовь…Чувство, которым вы оправдываете выбор пары…" -Животные любить не умеют. "А животным не нужно уходить от ответственности за свои решения" -Да что ты о себе возомнил?! Хочешь сказать, что я так себя оправдываю?! Это неправда! Слышишь меня - это полная ерунда! Тишина. -Не молчи! Ну скажи же мне!.. Я знаю - ответа не будет. Ди остался в прошлом. Мне не докричаться до него, как бы я этого не хотел. Пусть док считает меня психом, потому что я имел неосторожность рассказать ему пару историй из жизни магазинчика Ди. Но на самом деле моя болезнь в том - что каждый вечер я пытаюсь докричаться до человека, который, скорее всего, находится за много миль от меня. Я пытаюсь сказать ему то - что никогда не решался и не успевал. И это мучает меня, не дает спать спокойно, без сновидений. Даже во сне Ди не оставляет меня. Каждую ночь я вижу один и тот же сон. -В славном городе Вьенни, во времена императора Регенсбурга… - Меня Эван зовут. Я промолчал. А точнее - решил малодушно смухлевать. В конце концов, я - ненормален, он - ненормален, чего ради плодить безумие и расспрашивать его? Если начну задавать вопросы, это будет означать, что я верю его бреду. Зачем мне чужое помешательство? Пусть сам говорит, а я как будто не при чем. Все равно вести осмысленные беседы здесь больше не с кем. Тем более - все психи или болтают без умолку, или молчат как пленные вьетнамские партизаны. Я, конечно, тоже из их тусовки, но все же порой мне хочется выглядеть нормальным. Нормальные люди говорят и молчат, когда нужно. Выглядел новенький, откровенно говоря, жалко. Глаза запавшие, руки потряхивает мелкая дрожь. Нервничает, главное, чтобы не начал орать. -Ты же не псих? -Уже спрашивал, - сказал я, искоса поглядывая на него - будет дальше говорить или заткнется? -Но ты мне ничего внятно не ответил. Я не ошибся, он так просто не отступает. Точно маньяк - глаза как у больной собаки - уставшие, но бешенные. Чем же я его зацепил? Не просто же так он со мной возится? Что-то ему нужно. -Псих. Отвянь. -Ты ведь мне поможешь? - Эван схватил меня за рукав и слегка дернул в свою сторону. А вот это было неожиданно! И что, интересно, мне нужно сделать? Составить компанию в шашки? Потереть спинку? Или достать веревку и мыло? С какого такого перепугу я буду ему помогать? Наверное, последний вопрос я все-таки задал вслух. Или это у меня на лице все написано. Но, видимо, мои сомнения не оказались для него тайной, потому что после несколько затянувшейся паузы он сказал: - Ты был слишком счастливым - в том баре, в Вествуде. Хочешь туда? Пришла моя очередь дергаться. - Слушай ты, придурок!… Я остановил себя раньше, чем сестричка потянулась к металлическому ящику. Она только строго подняла глаза, но осталась на своем месте, даже не выпустила из рук тонкий томик в белой обложке. Надо просто закрыть глаза, сосчитать до десяти или до сколько придется, пока не восстановится дыхание и не уйдет желание кричать. Ни в коем случае нельзя кричать. Это совсем лишнее. Одно дело слушать басенки Немца о том, как пахнет дубленая кожа и рыба на пристанях неизвестных городов, совсем другое дело - полагать, что при некоторых усилиях можно очутиться в тишине бара с Ди, уплетающим черствые засахаренные пирожные и пьющим залежалый чай. Уж я знаю, что подают в вествудских кафе средней руки, специализирующихся на отдыхающих менеджерах, продавцах и студентах. -Отстал бы ты от меня, - еле выговорил я, понимая, что теперь он уже прочно сел мне на хвост. На душе стало так погано. Одновременно тоскливо и тревожно. Бородатый вытянулся на соседнем диване и мычал какую-то популярную дрянь столетней выдержки. Этот всегда найдет способ сделать жизнь окружающих невыносимой. Эван забеспокоился, заерзал на своем месте, так, что даже толкнул Немца, а потом наклонился ко мне и быстро, словно боялся, что я встану и уйду, заговорил: -Короче, это ты послушай меня! Ты - псих, я - псих! Но в то же время - ни ты, ни я здесь быть не должны… Понимаешь, к чему я клоню?! Есть другой вариант!.. Да заткнется он когда-нибудь?! Что за отстой - только какая-то картинка уляжется в моем мозгу, как тут же появится тот, кто поставит все с ног на голову. -Ты мне не веришь! Чертовщина, он мне не верит! - всплеснул он руками. -Не ори, придурок! - тихо сказал я. Удивительно, но Эван услышал меня и перешел на шепот. Но если можно кричать шепотом - он делал именно это. В его отвратительных глазах было столько отчаяния, что казалось - я его последний шанс. Так не лгут, так говорят, когда запасные козыри в рукаве уже давно сыграны. Но что он нес!... Какую чушь он говорил!... -Ты мне не веришь? Ты зря это делаешь! Очень зря. Хочешь я тебе кое-что расскажу и ты окончательно свихнешься! Ты ведь этого боишься, коп?! Окончательно свихнуться, правда?! Он схватил меня за плечо и начал трясти: -Сам ты придурок! Ты любишь томатный сок с водкой! Так, чтобы водки было чуть больше, чем обычно наливают в барах. А она любит печенье с изюмом. А тебе нравится стряхивать крошки с ее губ. И к вам никто не подходит, потому что за километр видно - никто вам не нужен. А в бумажнике у тебя фотка белокурого мальчишки и женщины с голубыми глазами. Ты никогда не позволяешь ей платить… Он кричал, а я сквозь его крик слышал, как открывается дверь комнаты. Он говорил правду. Но я в нее не верил. - Сестра! - закричал я, вскочив с дивана. - Сестра! - Придурок, что же ты творишь!? - он с силой потянул меня обратно. - Это не ты псих, это все вокруг сошли с ума! А сейчас они сводят тебя с ума! Дурак, ну подумай же! Допусти такую возможность! Санитары зажали его в углу и что-то там сделали. Сестричка сочувствующе смотрела на меня. - Мисс, я нормальный? - Нет, но вы выздоровеете, - глаза у нее были добрые-добрые. - Я обещаю. - Я не хочу сходить с ума, мисс. Вылечите меня. Она деловито закатала мой рукав и сделала то, что от нее требовалось. Вечер мы провели спокойно - сидели втроем рядом и рассматривали рисунок обоев на противоположной стене. В моей голове до последнего крутилась мысль: "Я бы никогда не позволил ему платить". Немец вещал о чистоте линий женского тела. 4. Я действительно схожу с ума. Может быть, в том, что где-то разбиваются самолеты, тонут подводные лодки и умирают люди - от пуль, удара ножа, когтей или просто так - Ди и невиновен. Но в том, что он стал мой бредовой идеей - целиком и полностью его вина. В конце концов, я передумал и рассказал доку все, что знал о Ди. Все, что отложилось в моей памяти, было прокручено не по одному разу. Единственное - кое-что пришлось оставить за кадром. В этом я не признался не то что доку, но, до поры до времени, даже самому себе. В конечном итоге, Ди удалось сначала стать моим любимым делом. Потом превратиться из работы в увлечение. А однажды ему удалось просочиться в ту часть головы, которая отвечает за постель. Наши перепалки, полные подколок, затаенного ехидства и убежденности в собственной правоте, стали заводить меня. Этот переход я уловил далеко не сразу. Просто как-то раз, в утренней полудреме, обнаружил свою ладонь задирающей рукав очередного платья Ди. Я одновременно ощущал шероховатость нитей золотого шитья и его гладкую холодную кожу. И только потом - по-настоящему открыв глаза - понял, что это был только сон. Сон, но слишком пугающий своей реальностью. Еще одна капля в мое сегодняшнее безумие. В тот же день мы с Джил, окончательно замотавшись, наплевали на ближайший фастфуд и в обеденный перерыв покемарили в кабинете. Сон повторился, но с небольшой вариацией. Я чувствовал его дыхание на своей шее и сладкий запах благовоний, который у меня всегда соединялся с Ди. Я не придал этому ровно никакого значения. А вечером, отделенный от него лишь чайным столиком, почувствовал странное беспокойство - не мог насмотреться на его ладони. Маленькие, белые, похожие на крылья чайки, спокойно скрещенные на коленях. Я впервые подумал о том, что на самом деле творится в его голове, в каком призрачном мире он живет. Ответа на этот вопрос я так и не нашел. Хотел спросить - но не решился. Городской сумасшедший. Опасный преступник. Доморощенный философ. Который одним лишь словом превращал меня в восхищенного и агрессивного болвана. Из-за которого я боялся ложиться спать. О котором я не успел подумать и не успел ему ничего рассказать. Мои сны той поры по сравнению с теми, что мучают меня сейчас - рай небесный. Несомненно, я свихнулся из-за него. Интересно, изменилось бы что-либо в моем сегодняшнем положении, заикнись я Ди о той странной тревоге, не отпускавшей меня в его присутствии? Потому что мое настоящее - невыносимо. Каждую ночь я вынужден задавать себе один и тот же вопрос - почему он это сделал? В чем я провинился перед ним? Даже если это только фантазия, она все равно имеет под собой реальную основу. А реальность такова - он оттолкнул меня раньше, чем я смог ему все объяснить. Я засыпаю с надеждой, что больше кошмар не повторится, но каждое утро начинается с воспоминания о звездном небе, его отталкивающей ладони и летящем к горизонту паруснике. -В славном городе Вьенни, во времена императора Регенсбурга… Утром Эван сел рядом со мной, но не проронил ни слова. Наверное, я его разочаровал. Если говорить на чистоту, я сам себя разочаровал. Раньше я никогда ничего не боялся. Даже темноты в детстве. А тут - пара месяцев, и я впервые узнал, что такое страх. Это не повод для гордости. Мне было настолько страшно, что накануне я даже не дал себе дослушать Эвана. И вот я сидел и слушал, как Немец заливается про великолепие вечернего Парижа после дождя, про скрип колес по мокрому гравию, насыщенный влагой воздух, небольшие лужи, в которых отражается золотистое закатное небо, и звонкий женский смех. Я всегда пропускал его пейзажи. Как с детства не любил их читать, так теперь мне в тягость было слушать. Но в этот раз все происходило как-то по-иному. Каждое слово превращалось во мне в череду образов, и я готов был поклясться, что чувствую экзотических запах сигар и духов в вечернем прохладном воздухе. - Эван, - позвал я. Новенький быстро повернулся ко мне, и я понял, что он просто выжидал, когда объект дозреет. - Тебе интересно, откуда я мог знать все, что вчера тебе наговорил? Да? Я молча кивнул. - Только я псих, - предупредил он, усмехаясь, и начал рассказывать. С недавних пор я люблю, чтобы все было на своих местах. Мне нравится процесс, когда я перебираю свои воспоминания и нахожу среди них те, что могли происходить на самом деле, и те, что придумал сам. Когда я сомневаюсь, то спрашиваю у дока. Он врач и точно нормальный. Так вот - то, что рассказал Эван, было полным бредом. Мне даже не нужно было спрашивать у Джонса. Его история была плодом воображения - ничуть не лучше и не хуже, чем моя, Немца, Бородатого, Джеймса из Будущего, Заводилы Джеффри и других... Нас тут таких много. -У меня только один вопрос к молодому человеку, - услышал я голос Немца. - Вы каждый раз в полном объеме помните то, что происходило с вами в предыдущей истории? Только в тот момент, я заметил, что уже минут пятнадцать не слышу его привычного бормотания. Эван ответил так, будто ничего из ряда вон выходящего не произошло - словно Немец всегда вот так просто задавал вопросы: -Я, конечно, не помню, сколько пуговиц было на моей выпускной рубашке. Но, в целом, да. -Получается, вы уже несколько раз прожили свою молодость? Правильно я понимаю? - Немец склонил голову. -Нет, свою молодость я прожил только один раз, просто теперь я имею возможность проникать в свои воспоминания и корректировать жизнь так, как мне хочется. Понятно? -И для этого вам нужны ваши дневники, фотографии или видео…Да-а-а… - задумчиво произнес Немец. - Интересная история, давно такой не слышал. Я подобрал с пола свою челюсть и решился: -А почему вы никогда не разговаривали со мной раньше? -А вы ни о чем меня не спрашивали, молодой человек, и ничего не рассказывали, - он отстранено улыбнулся. -А-а-а.., - понимающе протянул я. -И на вашем месте - я бы послушал нашего нового соседа. -Почему же? -У вас же все равно нет альтернативы, - пожал он плечами. Мы посидели пару минут в тишине. Каждый размышлял о своем. -Эван, скажи мне, ты псих? - спросил я прямо. -Да, сейчас да. -Почему ты так думаешь? -Я плохо сплю, - абсолютно серьезно заявил он. -Это ненормально? - Здоровый человек спит хорошо, - продолжил он после паузы. - К тому же я не уверен в себе. Возможно все, что я знаю, это сон или мое воображение. -Такая вероятность есть? -Конечно, есть. Это пятьдесят на пятьдесят. -Но зачем тогда ты пытаешься убедить меня в своем бреде? Эван отвернулся от меня и сказал очень тихо: -А разве лучше сидеть в дурдоме и точно знать, что ты здесь среди своих. Если есть хоть какая-то лазейка, насколько она не была бы призрачной, надо ей воспользоваться. В конце концов, это мое решение, пусть оно бессмысленное, но я буду его выполнять, потому что сам так решил. Он помолчал, словно какая-то мысль не давала ему покоя. - В конце концов, может, ты прав, и нас надо лечить. - Нет, нас лечить не надо, - сказал я с небрежным видом человека, повидавшего все и вся. - Я действительно люблю "Кровавую Мэри" и всегда носил в бумажнике фотографии брата и матери. Когда Эван оглянулся, в его глазах читалось облегчение. Наверное, в моих тоже. - Так что же ты предлагаешь? - спросил я. Он ответил. 5. -В славном городе Вьенни, во времена императора Регенсбурга… -Помолчали бы вы… -Я мешаю, молодой человек? -Да нет. Но все равно, лучше посидеть в тишине. -Но я уже заканчиваю. -Вы обычно так начинаете. -И заканчиваю я также, просто раньше никогда не успевал. Был поздний вечер. До отбоя около получаса. Док, наверное, уже собрал свой чемоданчик и отчалил к счастливому семейству. Сестричка за стеклом раскладывала по мензуркам разноцветные пилюли. Денни, по своему обыкновению, сидел на полу и на этот раз развлекал себя тем, что жевал бумагу. Пол вокруг него уже был усеян газетными обрывками. Лицо психа выражало крайнюю степень сосредоточенности. Бородатый раскачивался на стуле, чему-то время от времени усмехался и резался в карты с Джеффри. Их со всех сторон облепила Веселая Компания, с любопытством следящая за импровизированным соревнованием. Эван притаился у стены справа от входа. Я выжидал. Сидел весь на взводе и переругивался с Немцем. -А сегодня успели? -Да, сегодня необычный день. -Чем же он необычный? -Сегодня наш новый сосед рассказал занимательнейшую историю. А сейчас, видимо, я стану свидетелем еще одной. Это великолепно. -Вы верите Эвану? - спросил я у него. Немец хитро улыбнулся и отрицательно покачал головой: -Нет. -Но?.. -В отличие от вас, сумасшедших, я просто слишком бедный человек, которому не хочется провести остаток жизни в холодном парке. Вот черт! Я хотел, сказать Немцу, что он трус и лгун, но тот кивнул в сторону стекла, за которым уже собралась на вечерний обход медсестра, и одними губами шепнул: "Пора, молодой человек!" Я развернулся так, чтобы полностью видеть дневную комнату, и скучающе вякнул: - Бородатый, а Джеффри-то мухлюет. Слышишь меня? Бородатый сделал вид, что не заметил моих слов. Тогда мне пришлось повторить еще раз. Веселая компания напряглась. Рты у них, как по команде, открылись. -Я мухлюю, - машинально произнес Джеффри, словно пробовал слова на вкус. - Да, я мухлюю. Я мухлюю! Посмотрите, как я мухлюю! Бородатый вскочил со стула, но ему не сразу удалось добраться до разошедшегося "шулера". - И я мухлюю! - заорал еще один псих, вскакивая. Сестричка за стеклом посмотрела на нас и полезла в шкаф за пузырьком и шприцами. - И Денни мухлюет! - крикнул я, отпихивая от сосредоточенно жующего психа стопку газет. Тот непонимающе глянул на исчезнувшую в неизвестном направлении бумагу и истерично зарыдал. - И я тоже! - победно заорал я. - И я! И я! - ревели психи Атмосфера накалялась - все вскочили со своих мест, кричали, бегали по комнате, размахивали руками и опрокидывали мебель. Джеффри залез на стул и исполнял на нем что-то вроде танца живота, Бородатый пытался прорваться к нему через беснующуюся толпу, Денни рыдал, подняв раскрасневшееся лицо к потолку, Немец таинственно улыбался. Мы, наконец-то, оправдывали название заведения, в котором находились! Все шло по плану. Сестричка нервно заметалась между стеклянных стен. На пост заглянул один из санитаров, почти сразу распахнулась дверь, и в дневную комнату ввалились два бугая в белой форме. Если расчет был правильным, еще столько же оставались где-то в коридоре. Первого я встретил ударом в солнечное сплетение. Он согнулся и застонал, морщась, как обезьяна с расстройством желудка. Бородатый как раз добрался до Джеффри и стягивал его со стула. В дверях замаячила еще пара в белых халатах. А потом еще одна. Вот это уже было неожиданно - по моим расчетам, вечером их всегда оставалось только четверо. Я принял боевую стойку, отмечая краем глаза, как Джеффри, открыв рот, как дохлая рыбина, сполз по стене и закрыл глаза. Из его ноздри на светло-серую футболку капала ярко-алая кровь. Бородатый довольно потер свой кулак. Ну, вот и все… вот и хорошо… теперь главное, чтобы бред новенького не был уж совсем… бредом… Так я думал сквозь легкую полудрему, вспоминая, как подмигнул мне выскакивающий из комнаты Эван. В этот момент он больше всего был похож на дворового мальчишку - озорного и очень счастливого. Во всяком случае, время у него было. Моим последним воспоминанием перед абсолютной темнотой был Немец, ставящий подножку одному из медбратьев. Вот тебе и паралитик! Пока я себя помнил - пропажу Эвана еще не обнаружили. 6. Отрывочные яркие картинки. *** Эван, забившись под стол в кабинете дока, не отрываясь, смотрит на мелькающие на белой стене кадры любительского видео - детский праздник, белокурая девочка в летнем сарафане, идиотские разноцветные колпаки, воздушные шары. *** Мой стриженый затылок. Лежу ничком на полу. Сверху санитар, крутит мне руки. Сестричка деловито прокалывает резиновую крышку пузырька. Лекарство медленно наполняет шприц. *** Эван наклоняется к моему уху и что-то яростно шепчет. Глаза бешено горят. Руки нервно терзают четки. Немец с любопытством рассматривает нас. *** Я и док. Замкнутое пространство кабинета. Мои взлохмаченные волосы. Я вещаю. Док делает пометку в блокноте и понимающе кивает. За моей спиной картина - пастораль с растерянно поднявшим голову оленем. *** Мои любимые джинсы с обтрепанными до бахромы штанинами. Стерильный офис. Деловитый ФБРовец диктует секретарше. Я выхожу за дверь. Девчонка молча крутит пальцем у виска. *** Звездное небо от горизонта до горизонта. Отталкивающая ладонь. Падение. Страх. Легкий шелковый подол. Остановка сердца. *** Захлопнутая дверь. Ди, прячущий ладони в длиннющие рукава. Склоненная голова, устало закрытые глаза, опущенные уголки губы. Сизый дымок из подсобки. Горят кексы, горят… *** Я, развалившийся за любимым столиком. Тлеет сигарета - я к ней не прикоснулся. Передо мной - два пустых стакана с подтеками томатного сока. Жоан у стойки флиртует с миниатюрной брюнеткой. *** Ди в темноте, длинные ногти впились в подлокотник. Две остывшие чашки с чаем. Глаза прикованы к часам. Минутная стрелка медленно переползает с 21.59 на 22.00. Ди вскакивает, одним движением сметает чашки на пол. *** Незнакомый кабинет. Мягкое кресло. Затылок Эвана. Женщина с усталыми глазами беззвучно шевелит губами. Док согласно кивает. Эван запрокидывает голову. Он смеется. За широким окном северный пейзаж. *** Шелковая ткань. В белоснежных руках изящная пиала с прозрачной жидкостью. Розовый вихрь лепестков. *** Насупленный Крис застыл в дверях магазинчика. Я стою рядом и тереблю его челку. Одновременно умудряюсь орать на Ди. Крис переводит подозрительный взгляд с меня на графа. Из-под стола, дико скалясь, выползает кровожадный баран. Глаза мальчишки от удивления округляются. *** Бесконечная лестница. Пролет, еще один. Распахнутая дверь. Распахнутое кимоно. Тонкие ключицы Ди. Над ним растрепанный длинноволосый китаец. В руках широкий кухонный нож. Выстрел. Отдача. *** Разведенные в приветственном жесте руки. Непроницаемое лицо-маска. На фото изящный изгиб тела ящерицы. На моем лице азарт. *** Мой офис. Толстое стекло отделяет от центральной залы. Кипы бумаги. Переполненная мусорная корзина. За прозрачной дверью появляется смешливое девичье лицо, обрамленное светлыми кудряшками. Девушка подмигивает мне и входит. В руках приказ о назначении. *** Раннее моросящее утро. Дорожка, покрытая мелким гравием. Тяжелое дыхание, сбитое долгим бегом. Инструктор с секундомером ставит пометку на планшете. Пот застилает глаза. *** Давно забытые лица одноклассников. Я перед ними как шут гороховый. Читаю с тетрадного листа. Мисс Картнер отворачивается к окну. Кенни бросает в меня смятый лист бумаги. Я уворачиваюсь и бросаю в него тетрадь. *** Детский праздник. Белокурая девочка в летнем сарафане и крутящийся поблизости мальчишка с темным внимательным взглядом. Идиотские разноцветные колпаки, воздушные шары. В стороне, оживленно жестикулируя, беседуют матери. Мальчишка подходит к девочке в сарафане и что-то говорит ей. Она срывается с места и убегает. *** Нестерпимо яркое солнце. Мама в легком летнем платье с корзиной только выстиранного белья. Я лежу на изумрудно-зеленой траве, закинув руки за голову, и смотрю, как она развешивает огромные белые простыни, прицепляя каждую аккуратными пластмассовыми прищепками. Она оборачивается… Темнота. Где-то взмахнула крыльями бабочка. 7. Ночь густа, как мед. Сладкая, тихая, покрытая дымкой смога, пропитанная запахом бензина и морской свежестью, она врывается вместе со звуками автострады в распахнутое окно. На столике пара стаканов с остатками томатного сока, смешанного с хорошей водкой. В зале царит Великий Элвис. Томми молча берет брошенные мною купюры и смахивает с деревянной поверхности несуществующую пыль. Я знаю, что опаздываю. Но сегодня последний рабочий день - поэтому я вполне имею право скрасить предстоящую свободу и пустоту парой стаканчиков чего-нибудь согревающего и отшибающего мозги. Никто не может запретить мне это незначительное преступление против самого себя. Пусть у меня дурная наследственность - дед как-то, выпив лишний стакан, перепутал поворот с просекой. Но пятница - святой день, и его необходимо отпраздновать. Или помянуть. К тому же, я уверен, сегодня меня никто не ждет. Общая жизненная ерунда. Подгоревшая с утра яичница, взбесившееся начальство, придурок из ФБР, звонок Ди. Крис уехал... Чертовы женщины, всегда знают, что лучше для ребенка - с кем жить, с кем водиться, какую футболку надевать утром! А сообщить мне об этом "лучше" - никому не пришло в голову. Почти никому. Меня действительно срывает с катушек, потому что в телефонном звонке Ди я вижу исключительно злорадство, своеобразное: "Ну что съел? И как ты теперь дальше? А, дорогой детектив?" Здравая, но запоздалая мысль - вот к этому Ди точно непричастен. Но я настолько привык считать его причиной всей дряни, происходящей вокруг меня, что готов обвинить даже в сгоревшей яичнице. Конечно, это не все. Я обманываю себя. Причина - не в Крисе. Несомненно, с кузинами ему будет лучше, чем с одиноким, живущим на работе братом. Но вот вопрос - что же мне, серьезно, теперь делать? "Да зачем я вообще ему нужен?" - грустно усмехаюсь я, думая о Ди, и допиваю остатки "Кровавой Мэри". Водка, осевшая на дне, славно горчит язык. По телу разливается приятное тепло. Конечно же, я хочу посадить его. Несомненно, он преступник. И, разумеется - эти объяснения устарели. Однако к моменту, когда мне стало не важно - видеть лицо Ди за железной решеткой или в полумраке магазина - появился Крис. И все вопросы типа "Какого черта я торчу здесь каждый вечер?" моментально получили достойные ответы. У меня всегда была возможность сказать себе и Ди: "Я пришел к брату". Сегодня впервые придется придумывать новый повод. И поубедительнее прежних. А вот придумать что-нибудь достойное я катастрофически не успеваю. Большая стрелка на циферблате медленно подбирается к десяти. Сегодня я не хочу уж совсем опаздывать. Или оказаться в участке за вождение в нетрезвом виде. Приходится ловить такси. Голова отказывается работать, и я с ней солидарен. В остатках винных паров плавают блаженные мечты о мягком диване, раскосых хитрющих глазах и покое магазина, переполненного звуками щебуршащихся зверюг. Я не хочу этого терять. Следовательно, я как обычно встрял. - Добрый вечер, детектив! - говорит он в непривычной почти мертвой тишине зала, не изволив даже подняться с шелковых подушек. Похожий на картинку, озаренный сверху ярким светом висячей лампы, а снизу дрожащим сиянием двух тонких свечей. Непривычно взвинченный и напряженный, словно мерзнет, хотя дневная жара только начала спадать. Аккуратно прикрываю за собой дверь. Мне кажется, любой слишком громкий звук - случится нечто непоправимое. И дверной колокольчик звенит успокаивающе, будто соглашается со мной. Хорошо, думаю я, ну и пусть. Пусть он будет, кем угодно. Пусть будет странным, ни на кого не похожим. Пусть - даже преступником. Но ведь я пришел. -Сделаешь чаю? - прошу я. -Да, - говорит Ди просто. Встает, длинные ступни ныряют в теплые мокасины, и каждое его движение сопровождает мягкий звон запрятанного в одежде колокольчика. На грани тишины слышен его легкий вздох, больше похожий на вздох облегчения. Словно в ответ - в углу начинает копошиться какое-то мелкое зверье. Над моей головой громко встряхивает крыльями большая черная птица. Магазин наполняется привычными звуками - шорохами, попискиванием, шуршанием - кто-то ужинает, готовит гнездо, точит когти, чистит перья. Лениво текут мысли. Безумно хочется курить. На щелканье зажигалки - Ди неодобрительно косится в мою сторону. Ладно уж, пусть будет так, как он хочет. -Ди, ты знаешь…- кажется, снова начинаю нести ахинею. Он с любопытством оборачивается, застывая с пригоршней какой-то травы в руках. Словно только и ждал, когда я открою рот для очередного бреда. Смотрит грустно, как будто времени ни у него, ни у меня - нет вообще. -…ты такой старомодный. -Что? - удивляется Ди, улыбаясь. И заливает свое колдовское варево исходящей паром горячей водой. Такого заявления он не ожидал. Стараюсь сохранить серьезное выражение лица. Ди медленно подходит ко мне. В руках источает аромат незнакомой травы малюсенькая чашечка "на один глоток". Сначала поставит. Потом будет душить. -От вас пахнет спиртным, - недовольно морщит нос. -И что? Сегодня пятница, а в пятницу можно все, - говорю я и маленькими глотками начинаю изводить очередной чайный шедевр Ди. Мне все равно - с таким же эффектом могу пить разбавленный холодной водой кофе. -Детектив, вы должны понять, - говорит он невпопад, - Крис ушел отсюда по своей воле… У Ди все происходит по доброй воле. Он никого не заставляет. Ни во что не вмешивается. Никого не останавливает. Только предлагает. -По-твоему, получается, что каждый на твоих глазах может сделать выбор, - размышляю вслух. - И тебе не остается ничего - только согласиться? Он стоит передо мной - высокий, тонкий и ожидающий. В несколько зловещих в своей черноте волосах горят красные отблески, разноцветные усмехающиеся глаза сверкают, как вода на солнце, на фоне темной ткани выделяется лишь яркая белизна ладоней. Ладоней, которые он протягивает, чтобы отвести непослушную прядь с моего лба. -Пятница - это какая-то человеческая традиция? - роняет он с непроницаемым видом, словно спрашивает, вправду ли я не люблю жасминовый чай. Но его выдают смеющиеся глаза. Ошибка. Это для себя ты ничего не можешь выбрать. Только себя останавливаешь ради какой-то неизвестной мне высокой цели. Только себе не прощаешь ни одной ошибки. Только себе отказываешь во всем. Остальным - ты разрешаешь все. И я даже знаю, что отвечу, если ты спросишь - какого черта я тут торчу? Пусть за мой ответ придется заплатить - я заплачу! Только не молчи! Выдвигай свои условия - можно больше трех! Черт бы побрал этот тоскливый взгляд… Опущенные ресницы и тонкую улыбку. Неужели действительно остается так мало времени?! -Ага, по пятницам мы не любим отрицательных ответов. Сегодня у нас выход в свет! Собирайся! Ночь существует для того, чтобы ею наслаждаться. Ди с ошарашенным видом сидит в такси на соседнем сиденье, таращит глаза попеременно - на меня, на свои затянутые шелковым платьем ноги и на проносящиеся со скоростью более ста миль в час улицы ночного Лос-Анджелеса. На коленях - букет помятых белых роз и кекс из ночного супермаркета. Все, что смог найти. Я не умею ухаживать. -Куда мы едем, детектив? - невинно хлопает длиннющими ресницами. -Вествуд. В мой любимый бар. -Вы там постоянный клиент? -Каждую пятницу. -И сегодня были? -Да, - судя по всему, говорить распространенными предложениями я тоже разучился. Мне доставляет простое удовольствие сидеть рядом с ним. Это настолько необычно - раньше нас постоянно разделял дурацкий столик для чаепитий. Когда мы рядом, намного удобнее вдыхать его запах и словно нечаянно касаться руки. - Понятно, - растерянно говорит он. - Я ждал вас… Мы пробираемся среди галдящей публики, просматривающей по единственному телевизору бейсбольный матч, судя по всему, годичной давности. В углу у окна - моя любимая кабинка, которую можно рассмотреть лишь от барной стойки или от бильярдных столов. Но Томми слишком занят матчем, а парень с кием чересчур увлечен сложившейся на столе комбинацией. Я отворачиваюсь - неприятная личность. Вроде бы совсем обычный человек - высокий рост, руки клерка, аккуратная стрижка. Но слишком темный и внимательный взгляд. Он часто заходит - иногда один, иногда с девушками, всегда разными. Думаю, он - друг Томми. Подозреваю, тот наливает ему на халяву. Заказываю выпить. И чай с мини-кексами для Ди. В этом баре смешивают восхитительную "Кровавую Мэри". Три четверти томатного сока, соль, красный перец, остальное - водка. Секрет в том, что Томми никогда не останавливается на одной четверти. Поэтому двух коктейлей вполне достаточно, чтобы почувствовать легкую эйфорию. -Ну как? - спрашиваю я, рассматривая крошки бисквита на губах Ди. Розы, опущенные в ведерко для охлаждения шампанского, перестают отвлекать его внимание, и он начинает пушить перышки: -Они ужасны, мой дорогой детектив, - высокомерно заявляет его сиятельство. Мне становится радостно оттого, что он никогда не изменится. Я смеюсь. Ди с недоумением смотрит на меня. И тогда я сам наклоняюсь к нему и кончиками пальцев смахиваю крошки с его губ. Мне наплевать на мужика у бильярдного стола. Пусть смотрит. Пусть завидует. Я делаю это, потому что мне очень хочется, чтобы у Ди все было хорошо. Пусть он преступник. Пусть он чудак. Пусть - неведомое науке существо из другой галактики. Мне это уже не интересно. Свои победы я завещаю потомкам - ныне, присно и во веки веков. Пусть им ведет счет уголовная хроника. Вот и все. The End |