Я падал в эту траву
|
|
1. Раньше все было лучше - трава
зеленее, цветы ярче и ароматнее, деревья выше и тенистее. А люди, безусловно,
были честными и смелыми. Нам такое не снилось даже в самых глубоких и
сладких снах. Романтики в жизни - ложкой не расхлебать. Любовь - хорошо,
она же с препятствиями - да, просто отлично! Ты смел, молод - значит,
море по колено. Тебе улыбаются - стало быть, нравишься, отворачиваются
- убедили, не в ее ты вкусе. Да ладно - сколько еще будет тех, кто улыбнется.
Все просто. А неприятности - это только приключения. Ему следовало подумать об
этом раньше. Не метаться в последний момент, не искать Фрица по всем далям
и весям, а подойти после занятий и все отдать. Но он забыл - слава богу,
не голову, а всего лишь пару книг. - Тише! - лаборант-китаец
предостерегающе вытянул ладонь. - Это вы мне? - Да! Господи, остановитесь
же!!! И Веска истуканом застыл в
дверях лаборатории. Китаец сделал острожное, но быстрое движение к нему
и застыл в согнутой позе, уставившись куда-то в район ступни Хоуелла.
- Профессор Фриц просил… -
попытался ввернуть студиозус, недоуменно уставившись на него. Волосы блестящими
и ухоженными чернильными прядями ниспадали с плечей. Это было красиво,
даже больше, чем красиво… Веска быстро запутался в мысленных конструктах.
В ситуациях, требующих импрови… - Вы можете помолчать пару
мгновений! - прервал Веску нарочито утомленный голос китайца. - У вас
за ботинком редкий мадагаскарский таракан, вы понимаете, о чем я? - Он за моим ботинком или
уже на моем ботинке? - деловито осведомился Веска. Страхи бывают самые
разные, порой глупые и необъяснимые. Американец боялся насекомых. - Пока еще "за",
- усмехнулся лаборант, - Как вы относитесь к тараканам? - Честно говоря, с опаской. - Тогда сделайте острожный
шаг вправо… Боги, это же лево! Да, не опускайте вы ногу, увалень!... Ну,
давай, ползи же сюда… Вот-вот… Молодец! По бледному пальцу китайца
зазмеился переливающийся коричневый панцирь непомерно огромной твари -
около десяти сантиметров в длину. Веску от отвращения передернуло. Лаборант
поднял руку на уровень глаз, рассматривая быстро перебирающее лапками
чудовище, и, словно повинуясь неведомой воле, насекомое зациклено начало
бегать по кругу. - Сейчас верну тебя на место,
красавец, - обращение было адресовано таракану. Веску не нужно было убеждать
- он твердо знал, что только психи разговаривают сами с собой и с животными.
Иногда еще они говорят с предметами, но это реже. Полученная информация
говорила, что перед ним действительно псих. "Ну и черт с ним! Мне
только книги оставить!" - В чем дело? - строго спросили
губы. - Я должен оставить книги
для профессора, - ответил американец. Желание уйти испарилось. Это раздражало
похуже застрявшей после вчерашней перестановки в комнате занозы. - А почему
ваши тараканы гуляют сами по себе? Губы сложились в полуулыбку
и промолвили: - Они на практике осуществляют
положения вашей конституции. - Что-что? - недоуменно сощурился
Веска. - Свобода перемещения. Слышали
о такой? - Ага, но при чем здесь тараканы? - Это шутка, - улыбнулся лаборант
еще раз. - Хотя если подумать, даже камень знает о свободе больше, чем
ваши умные книги. - Это еще почему?! - вопрос
сопровождался изрядной долей азарта, отразившимся в тоне американца. - Книги пишут люди, а они
мало, что смыслят в том, что называют этим словом, - отвечая, китаец вернулся
к работе - точными движениями отмерял корм и засыпал грызунам. - Свобода
- возможность делать, все что пожелаешь, чего в человеческом обществе
- невозможно. Вы станете это оспаривать? - Конечно, вы ошибаетесь в
самом термине. Возможность делать, что хочешь, - это вседозволенность,
- как бы между прочим, стараясь не выдать свою заинтересованность в теме
разговора, ответил американец, наблюдая за действиями лаборанта. - Может,
вам помочь? Несмотря на свою экзотическую
даже для Восточного побережья внешность, среди этих склянок, клеток с
подопытными животными и стерильно белого кафеля - китаец все равно смотрелся
органично. Вообще, экзотичного и интересного в этом году в университете
было хоть отбавляй. Начиная вот с этого - бледного, отвергающего аксиому
о желтом оттенке азиатской кожи, китайца - и заканчивая криминогенной
обстановкой университетского городка. - Не стоит, я справлюсь, -
Веске показалось, что китаец бросил на него мимолетный заинтересованный
взгляд. - А что же тогда, по вашему мнению, свобода? - Прежде всего, ответственность.
Каждый отвечает за то, чтобы его свобода не нарушала свободу другого.
- Ну-ну, - снисходительно
протянул китаец, склонившись над аквариумом с удавом. - Это так убого…
- Почему убого? А лучше, чтобы
мы потакали всем своим желаниям?! Захотелось, например, этому маньяку
женского тепла или попугать кого-нибудь - уж не знаю, чего ему там хотелось,
- взял ножик и пошел! Так лучше? - Ах, вы о Резчике… Во всяком
случае, он свободен. Не так ли? Правда, тогда получается, что свобода
- это не ценность, о чем говорится в вашей конституции, а то, что разрушает
ваше общество. - У вас извращенный взгляд
на жизнь. - Да нет же, - усмехнулся
китаец, разглядывая Веску через двойное толстое стекло аквариума. - Просто
я - представитель другой культуры. Или шучу. Как вам больше нравится?
Вот сумасшедший! 2. - …Добавлю лишь, что в американских семьях больше пистолетов, чем в вооруженных силах США и других стран НАТО вместе взятых. Двести миллионов единиц огнестрельного оружия находится в руках частных лиц. Мы - страна, выросшая на убеждении, что свои права необходимо защищать, даже если с оружием в руках. Но что мы должны защищать? Чьи интересы - свои или государства? Я говорю вам - свои. С них нужно начинать. Проще говоря, если человек хочет - есть, а государство - воевать, то правительство должно прислушаться к первому. Чем же нужно руководствоваться в борьбе за свои интересы? Каждый, как бы он не был плох или хорош, осознает себя частью человечества и имеет представление о высших ценностях нашего общества. Вот ориентир! Высшие человеческие ценности объективно существуют в… Веска перевел дыхание, готовясь закончить речь кратким выводом, но его опередили. - Аборигены съели Кука из любви к человеку, - прилетела насмешка откуда-то справа. Скользящая в ней бархатистость выдавала говорившего с головой. Но тот и не скрывался. В аудитории послышались едва сдерживаемые смешки. Быстро повернув голову, Веска столкнулся с круглым воплощением шедевра Малевича. Обладатель бессмертного творения улыбался ярко-красными губами. Банальный переговорный пинок - сбить оратора с толку, поставив акцент в самом слабом с точки зрения аргументации месте. Правда, слишком грубо - в форме насмешки, не дождавшись конца выступления. Лаборант-китаец слегка пожал плечами и сделал вид, что готов раскаяться. Последние недели превратились для Вески в Большую Игру. Китайца звали Ди, он приехал из Гонконга по обмену. Его специализацией была генетика, и Фриц не мог нахвалиться своим новым лаборантом. Скорее всего, Ди был талантливым ученым. Кроме генетики, он посещал только гуманитарные дисциплины, которые в свою очередь привлекали и Веску. Американец подозревал, а в глубине души был даже уверен, - появление китайца на столь любимых ему предметах носило скорее развлекательный, чем образовательный характер. Ди нравилось его подкалывать, задавать каверзные вопросы, на которые прямой, как ручка от швабры, американец не мог найти иного ответа, кроме: "Потому, что так лучше для всех". "Ах, для всех, - хитро щурился китаец, - тогда понятно". История повторилась и сегодня. Веска попытался собраться, чтобы все же закончить речь. Но теперь препятствие было другое. Черные глаза обжигали, просто источали эмоции, оставляя при этом лицо их обладателя ледяно-спокойным. "Черт, ну вот опять!" Он молчал. Провал выступления становился все более реальным. Профессор Армстронг был умным мужиком - свойским и понимающим. Он олицетворял все, что хотели бы видеть студенты в профессоре правоведения, - от веселого зажигательного оратора до не выспавшегося и недавно хорошо перекусившего вида. Поняв ситуацию, Армстронг вскинулся со своего места в характерной для него птичьей манере - задрав из-за своего маленького роста голову. - Вы хотели что-то добавить к выступлению или считаете аргументы оратора неубедительными? - властно провозгласил он из-за своего профессорского стола голосом, абсолютно не соответствующим его хрупкому телосложению. Молодой человек с черными экзотическими глазами склонил голову, будто сожалея о своем поступке, и улыбнулся. Казалось, открыто и виновато, но любой разбирающийся в тонкостях человеческой души сказал бы - снисходительно и слегка насмешливо. - Я прошу прошения, что вмешался, просто хотел проиллюстрировать выступление примером, но, видимо, неудачно выбрал время. Армстронг слегка кивнул. Ситуация была бы исчерпана, если б не проснулся один из вечных оппонентов Вески - отпрыск отцовского партнера и просто отвратительный тип по фамилии Крамер: - Профессор, раз уж образовалась такая пауза, могу я задать вопрос оратору? - Следовало бы дослушать речь, но если он не против, - Армстронг взглянул на Веску, который старательно восстанавливал логику речи в голове. Отказаться сейчас - дать шанс Крамеру потом возбухнуть по поводу … да просто возбухнуть. Его придиркам не было конца, и спорить с ним для Вески было также привычно, как перед экзаменом на всякий случай погладить нос статуи университетского льва в сквере. Спорить с китайцем было интереснее, так что… Веска кивнул, соглашаясь. - Так вот, может ли ответить нам господин оратор - почему из всех тем, предложенных для разработки, будущий медик-криминалист мистер Хоуелл выбрал тему, касающуюся высокой политики? Не говорит ли это о том, что наш оратор неправильно выбрал себе поприще? Воцарилась тишина - аудитория затихла в предчувствии бури - Веска славился как человек, яростно отстаивающий позицию: "Прежде всего, я - гражданин США, а только потом - студент медицинского университета". Этот вопрос был для него болезненным, и, когда его поднимали, вся логичность и аргументированность речей моментально замешалась яростью и жаром считающего себя абсолютно правым человека. - Потому что мы живем… - повышая тон, начал Веска, но Крамер перебил его: - …Мы живем в свободной стране, и каждый должен задумываться об этом? Мистер Хоуелл, это мы уже неоднократно слышали, и не только от вас, но и от многих видных политиков, начиная, наверное, с Авраама Линкольна, - близорукие глаза Крамера, издевательски сощурились за роговой оправой очков. - Банально. По аудитории пробежала новая волна смешков. Что не убивает - делает нас сильнее. - Банальные истины необходимо повторять для таких, как вы Крамер, - вкрадчиво начал Веска, постепенно повышая голос, - чтобы вы их не забывали. Чтобы они не были банальными, как тот серый твид, в который вы постоянно одеваетесь. И если тема свободы набила вам оскомину, то в этом нет моей вины. Войны, коммунисты, угроза ядерной войны - это жизнь. И если некоторым она кажется - не реальной, а лишь выдумкой журналистов... Веска обвел горящим взглядом аудиторию. Притихшие студенты смотрели на него с интересом. - …То нить реальности ими утеряна, они живут в своем розово-голубом сопливом мирке. Может, из-за страха столкнуться с неразрешимыми проблемами, может, из-за равнодушия и лени, но они - боятся думать об этом. Да что думать! Думать - это мало, даже просто говорить - это постыдный грех. Надо действовать! При нас нарушают права человека, а мы сидим и в ус не дуем. И кто-то после этого еще считает, что все это - старо как мир! Да, старо, но - актуально! - Хоуелл, говори яснее! О чем ты? - оживились студенты. - Он просто разминает язык - на следующей неделе день диспутов,- отмахнулся Крамер. Веска любил спорить лицом к лицу, но по-крысиному умная мордочка Крамера была повернута в сторону. Проследив направление взгляда, Веска снова наткнулся на узкое лицо Ди. Тот, словно в задумчивости, касался кончиками пальцев нижней губы и не сводил взгляда с Крамера. Почему-то Веску особенно задело то, что кончики губ были опущены, вплоть до легких складок в уголках. Такое бывает только в крайней степени сосредоточенности. - Спасибо Господу, у меня есть язык, и я могу участвовать в диспутах, а то некоторые даже при схожей анатомии обходятся гляделками, - Веска, не отводя взгляда от оппонента, изменил тон на насмешливый. Головы обернулись к Крамеру. Почувствовав себя в центре внимания, тот опустил глаза и залился краской. Краснел он на загляденье - сверху вниз яркой волной. Веска мысленно усмехнулся, почувствовав себя отомщенным. - Так вот, мы выяснили, что у некоторых из нас с вами есть глаза, но, кажется, далеко не все умеют ими пользоваться. Который день я слышу о том, как всем надоел этот комендантский час! Это правда? - Ну да, - ответили из зала, - но это необходимый метод борьбы с преступностью. - Так ли он необходим? Точнее - так ли необходимы такие жестокие методы? - продолжил Веска. - Но мы терпим, хотя это прямое наших прав! Я могу понять, когда оно является оправданным, но сейчас, на мой взгляд, это становиться уже просто смешным. Наш маньяк нападает только по ночам - нам запрещают перемещение между кампусами уже после шести. Из-за нарушений уже отчислено четыре студента. Преподаватели, чьи подопечные замечены в подобных вещах, платят несусветные штрафы. Например, вчера профессор Армстронг потерял четверть своей зарплаты, а Елену чуть не отчислили за то, что она пошла искать свою кошку, сбежавшую из комнаты. Вроде бы мелочи, даже звучит смешно. Но представьте себе, что за четырьмя отчисленными студентами уже четыре не сложившиеся жизни. А мы?! Мы сидим тут и препираемся по поводу якобы банальных истин! Почему бы не достать сейчас эти замшелые идеалы и не выступить под их знаменем! Напомнить, что они есть! Аудитория молчала, а потом, как гроза от первых капель до бушующей стихии, по ней пошел легкий шепот, перерастающий в возмущенный гул. - Не надо все усложнять, Веска, - Армстронг медленно водил пальцами по поверхности стола, - все не так страшно. - Это вполне можно считать призывом к бунту, - громко заявил Крамер. - Нет, это можно считать хорошей речью. Не аргументированной, но действенной, - тихо, но четко заявил китаец, - Браво, мистер Хоуелл. Веска не выдержал самоуверенно-пренебрежительного взгляд китайца и, не снижая тона, спросил: - Если вы считаете меня хорошим оратором, зачем прерываете мою речь?! Китаец расправил плечи, будто разминая их после долгого нахождения в одной позе: - Я не имею к вам претензий по форме и по… эмоциональному заряду, который вы вкладываете в свои выступления, но… - задумался он. - Могли бы вы назвать хоть одну общую для всего человечества ценность? - Жизнь разумного существа! - не задумываясь, ответил Веска. Брюнет усмехнулся. - Тогда почему же аборигены съели Кука? 3. Занятие закончилось, но студенты расходиться не спешили. Облюбовав аудиторию, в качестве места проведения народного собрания, они сгрудились вокруг объясняющего что-то Вески. - Хоуелл, ты все это говорил просто так или с целью? - Слушай, а Елену все же исключат или нет? - Говорят, что обойдется, но ее Кэнди точно выселят. В кампусах животных держать нельзя. - …Нет, ну ведь он не убивает… - … Алисия ничего не помнит кроме красных глаз… - Он что, альбинос? - …сделано очень острым инструментом, так полиция говорит… - Ага, не убивает, зато режет талантливо. Хирург, блин… - Он же не задевает внутренних органов?... - Да ей просто кошмары приснились, представь себе, пролежать на мокром асфальте восемь часов. - Но это будет несправедливо. Вон Крамера тоже поймали вне кампуса и что? Ничего, ходит - красуется. - Если бы у меня отец владел "Фармацевтиксом", я бы тоже на всех плевал с высокой колокольни. - И на меня?.. - У Фрица дочь попалась Резчику? - Нет, мы плевали бы вместе… - И что? - Да отсюда и пошла вся катавасия! - …Так Хоуелл же нормальный… - …Резчик похоже переборщил и подрезал ей сухожилие, его как-то не так залечили, короче девчонка осталась хромой. Наше светило подняло вселенский хай… - Хоуелл у нас простой и надежный, как разлив Нила… -…Вякнуло в Вашингтоне по поводу немецких ученых-эмигрантов, о том, как типа заботятся о их здоровье и безопасности американские служители порядка… А дальше - покатилось… - Ну ё - моё! - Я б за него голосовал, пусть руководит… - Мне Сандра опыт помогала ставить, теперь я к ней как вьетнамский партизан пробираюсь. У меня родители бедные - поймают, без разговоров отчислят. - Так ведь он никого и не убил, только балуется, оставит порезы - и все. Я, например, Дженни после этого всегда провожал. И никто нас… - После ЭТОГО?! - Альберт, заткни свою пошлую пасть! - Дженни, лапочка, ну не надо.
Я просто не так выразился. - Да нет вроде, хотя кто их знает? - Ну, если бы встречались, то понятно, чего он сегодня такой сверхактивный и злой. - А ты его не знаешь? Для него Крамер - это враг номер один, а Декларация независимости - красная тряпка. Соедини - получи результат. - А что это за китаец? Такая душка и умничка! - Душка, блин… Все умные. А он - выскочка! - Вовремя выскочил. Без него бы ни Хоуелл, ни Крамер не завелись. - Дженни, солнышко, ты куда?.. Толпа не умеет думать, толпа легко поддается влиянию, толпу легко завести, особенно эмоционально. Толпа решила не расходиться. Охлос породил демос. И Веска был доволен - его идеалы имели ценность, они еще могли кого-то сплотить. 4. Они сидели, где придется, кто-то расслабленно курил, сложив ноги на стол, кто-то переговаривался, кто-то - просто спал. Загадочный китаец смотрел в окно, машинально пропуская длинные пряди волос между указательным и средним. Волосы распустились, момент, когда это произошло, был давно и безвозвратно упущен. На лице задумчивость, которую страшно прерывать, потому что твой вопрос, скорее всего, не в тему, а то и вообще - глупый. Тянулись минуты, складывались в часы, Веска буравил взглядом покрытую тонким черно-фиолетовым атласом волос спину и думал о той странной робости, которую испытывал. Он чуть не вздрогнул, когда китаец с тихим раздражением, словно надоевшую игрушку, откинул прядь и пошел к двери. Сонливость, витающая под потолком, начала медленно рассеиваться. Несколько десятков удивленных глаз уставились на удаляющегося Ди. В аудитории воцарилось гробовое молчание. Слабо потрескивали лампы, нервничая, Альберт насвистывал древний мотивчик, выбивая ритм каблуком. Никто не решался задать вопрос высокомерно удаляющейся спине. - Эй, ты куда? - не выдержал Веска. -Я изучил позицию этой стороны, теперь для объективности мне не хватает мнения противоположной. У китайца был явный недостаток - он говорил фразами, который казались то ли надуманными, то ли давно заготовленными на всевозможные случаи жизни. Нормальный человек не может быть остроумным двадцать четыре часа в сутки, особенно если он нормально не ел, не спал и провел весь день в жестком студенческом кресле. - А как же дело? Мы тут сидим, а ты просто встал и ушел?! - начал заводиться Хоуелл. - Поистине жалкое зрелище, если бы вы были серьезными в желании отменить мешающие вам правила, то могли бы лучше подготовиться. Посмотрите, мистер Хоуелл, - брюнет небрежно ткнул пальцем в сторону девушки, скорчившейся около подоконника, - у нее астма, приступ произойдет, если не в ближайшие полчаса, то точно до того, как вы решите разойтись. А она сидит и боится, что если выйдет, вы ее осудите. Глупо, впрочем, как и все, что здесь происходит. Студенты с беспокойством и удивлением уставились на девушку. Вопросы посыпались градом. - Дженни, это правда? - Что же ты молчала! У тебя есть какие-нибудь лекарства? - Есть, но я не знаю, хватит мне их или нет, - созналась студентка. - Так вот для начала я принесу
мисс Дженни ее лекарство, а потом удалюсь. Кто-нибудь против? "Ловко вывернулся", - пришло в голову Вески. Между тем китаец, мягко притворив за собой дверь, выскользнул в коридор. Да уж… Веска поморщился, он уже усвоил специфическую манеру общения китайца, и она его не радовала. Ну, прямо никак - не так и не сяк. Высокомерный, язвительный, излишне самовлюбленный и эрудированный. Короче, сноб. Чистой воды сноб. Но было при этом в Ди что-то завораживающее. Мягкое движение - поворот головы, подбородок ложится на выемку между большим и указательным пальцами, ресницы опускаются, оттеняя глаза, легкая улыбка-ухмылка. Волосы, то и дело покидающие официально завязанный хвост, длинные и блестящие. Такого американец не видел никогда. Мужчина - но холенный, изящный, плавный как вода… Словно женщина… Женщина?! "…девушку все равно нельзя отпускать…" "Резчик как раз выходит…" Женщина! Идиот, тугодум, тормоз! Когда он ушел?! Минут пять - десять назад! - Люди, у него волосы длинные,
он же на девчонку похож! - взвился со своего места Веска, подхватывая
свою подбитую искусственным каракулем джинсовку со спинки стула. - Надо
его догнать!
Он бежал, сердце колотилось в предчувствии. И он не ошибся. Среди редких деревьев мелькнул высокий стройный силуэт Ди - сам словно небольшое деревце. И слева от него еще один силуэт - массивный и внушающий невольный ужас. Темное пятно рядом с китайцем не было человеком. Человек не должен стоять на четырех конечностях, он не может образовывать своим телом практически правильный квадрат, и у него не может быть красных, сияющих в темноте глаз. Страх не успевает родиться. В конце концов, Веска стремился сюда, чтобы помочь, чтобы защитить. Как инстинкт, как врожденно чувство сохранения, не только себя, но и себе подобных. Он не может отступить. Это не вписывается в его убеждения. Наверное, он просто не успел подумать, когда начал кричать. - Ди, сзади! Обернись же, дубина! Китаец обернулся через правое плечо, не заметив монстра. Его лицо с пятном черных в темноте губ слилось с глазами и ночью, кожа Белоснежки сияла как матовое стекло абажура. - Беги же, идиот, беги! - орет Веска, на бегу пытаясь нащупать хоть что-нибудь тяжелое в кармане, чтобы отвлечь чудовище. Монстр двигается. Но - не торопясь, а будто смакует этот момент - страх американца и неведение Ди. У него кошачьи, мягкие и бесшумные лапы. Его цель - китаец. А тот - не видит. - Беги же! - уже ревет Веска, ужас поднимается откуда-то снизу горячей пульсирующей волной, ноги подгибаются. Он не хочет видеть кровь, тем более - кровь человека. Тем более - Ди. Он не успевает подумать, что из этого для него важнее. Словно очнувшись, Ди медленно, как в последних сценах грустных тягучих мелодрам, поворачивается в сторону зверя. А Веска добегает до тонкого силуэта китайца и заслоняет его, нащупывая в кармане связку ключей. Если метить в глаз, то можно использовать как оружие. Оружие… У него есть оружие. Эта мысль - как доза успокоительного. И луна выныривает из-за серых, как дым, облаков, и мерцает на морде монстра. Хотя нет, назвать мордой ЭТО, пожалуй, сложно. Это - почти человеческое лицо с улыбкой, спокойной и каменой, словно нарисованной. Глаза - два омута застоявшейся болотной воды. От существа пахнет старостью. И силой - львиной силой. А Ди как будто все равно - он делает шаг вперед, заворожено смотрит на зверя и протягивает к нему ладони. Монстр откидывает голову и выгибает грудь. Парк наполняется шипением - кажется, что где-то прорвало трубы и пар со свистом освобождается из узкой железной тюрьмы. Американец готов поклясться, что слышит латынь. Серебряный язык поэтов и медиков. - Пришедший наделен даром? Веска не будет отвечать, потому что вопрос не понятен. Но Ди похоже соображает лучше: - Да. - Тогда он раскроет тайну из слов? Веска, не соображая, поддерживая игру, кивает: - Раскроет-раскроет, - произносит он, судорожно вцепившись в связку ключей. Чудовище сверкает красными, как раскаленные угли, радужками и шипит, помахивая длинным гладким хвостом: - Кто заказывает, тот не для
себя, Веска пропускает последний вопрос, засмотревшись на пасть с хорошо развитыми верхними резцами. Пасть хищника, придуманная природой для того, чтобы разрывать добычу, чаще всего падаль. - Что это? - шепчет Ди, смотря на американца. Ему не страшно. Но и мне не страшно, думает Веска. Потому что это сон, начинает он убеждать себя. Сфинги - это сон, это стражи египетских пирамид, хранители неразгаданных тайн, о которых рассказывают легенды, чудовища-людоеды с орлиными крыльями, человеческим лицом и львиным телом. Лапы большой кошки - так вот откуда порезы на теле жертв… А раз это сон, то можно спокойно подумать. Интеллектуальная головоломка. Не важно все только мертвецу. А пользует он только… - Гроб, - спокойно произносит Веска. Глаза сфинги разгораются. - Правильно, - шипит она и расправляет крылья, поднимая ветер. Веска видит гнущиеся ветви деревьев, снежное лицо китайца со странным выражением, происхождение которого он не может объяснить, и облака, разбегающиеся по небу, как в ускоренной съемке. Ему кажется, что Ди что-то говорит, но разобрать сквозь усиливающийся ветер смысл слов, студент не может. Серебро звучит на устах китайца - словно стихи. Органы чувств Вески вопят о том, что его отрывает от земли, что он летит в этом ветре, закручивается в его потоках как на детских каруселях. Но глаза - глаза сами собой закрываются.
Глаза открываются навстречу мягкому желтому свету настольной лампы и закрытым плотным шторам. Китаец вполоборота сидит за письменным столом, надев длинный свитер, и невозмутимо что-то пишет в толстую тетрадь. И приходит тишина, покой. И ночь - безветренна. И сон - сладок. И тело, утонувшее в мягкой постели, приятно ломит. - Ты выспался? - спрашивает китаец, оборачиваясь. В приглушенном свете его глаза поблескивают, как темная затененная кронами деревьев вода лесной реки. - Да, - отвечает он хриплым после сна голосом и потягивается. Не сознавая, что китаец не сводит с него глаз и это зрелище вызывает у Ди очередную улыбку. - Сейчас встану, - начинает он и, не договорив, вскакивает. - Лекарство! - Я отнес, а на обратном пути нашел тебя в сквере - спящим на скамье… - Мне надо обратно, в аудиторию… - мечется Веска по комнате. - Где моя куртка?... Они там сидят, а я тут… Ди молча смотрит на него. И улыбка китайца, наконец, замечается американцем. Мягкая, чуть снисходительная, но открытая. Наконец-то, открытая и дающая право остаться. И Веске очень хочется быть здесь и сейчас, но он не может… Не может и все. Замшелые идеалы поют в его душе гимны, слагают оды, выступают с трибун, обличая человеческие слабости - желание уюта, спокойного разговора, хорошей сигары и умного - именно этого - собеседника. - Я не могу, - теряется он в своих ощущениях. - А если я сделаю так? - Ди заглядывает в его глаза и касается рукой затянутого джинсой предплечья. И Веска видит осторожное движение точно во сне. "Я не могу так часто видеть красивые сны, - бьется под сердцем, - может быть, это последний?..." Узкая, аристократически длинопалая ладонь изящно двигается наверх к его лицу. И ответа - нет. Это не головоломка, здесь нет одного, заготовленного. Варианты. Их здесь много - и они словно лучи разбегаются от китайца в разные стороны, как от солнца. Поднимая голову, Веска все еще не знал ответа на этот вопрос. Вглядываясь в полуоткрытые губы китайца, он уже успел погасить пару неудачных лучей. Делая молниеносное движение вперед, навстречу, он еще сомневался. Когда же его рука, страхуя ситуацию, легла на затылок и запуталась в роскошном ворохе волос, он уже придумал ответ. Но время отсчитало еще пару мгновений, потом Веска забыл и его. Его губы ласкали шелк. Шелк - не мертвая ткань. Это - теплая кожа, живая и умеющая раскаляться, умеющая быть жадной и не отпускать. Первым отстраняется китаец. И опять улыбается. Боже, как же Веске хочется узнать - чему именно. Но ему и так хорошо, счастье просто переполняет его. Однако, у счастья неприятный сосед - тревога, чувство неправильности происходящего. Нет, не поцелуя - каждый человек имеет право делать свой выбор, и если этот выбор не мешает жить остальным, то он правильный - такова свобода в понимании Вески. Нет, дело в другом… Все сложнее. Это предательство. Предательство людей, которых он повел за собой и сейчас кидает, повинуясь своим желаниям. Такое не прощается, особенно себе. И он говорит. Говорит прямо в лицо, смотря на эти яркие, блестящие от его прикосновений губы. Вглядываясь в темные, оказавшиеся вблизи фиолетовыми глаза. - Я не могу. Яркость блекнет, глаза тухнут. - Так ты отказываешься? Веска хочет все объяснить, но впервые не находит нужных слов - они сейчас кажутся смешными. И американец выбирает тусклый луч, цепляется за него, произнося: - Да. Китаец отпускает его плечи и делает шаг назад. Его лицо серьезно. Он - как богиня правосудия с весами в одной руке и мечом в другой. Он взвешивает ответ Вески и сейчас… вот сейчас взмахнет мечом, отрубая предательский луч. Сейчас он будет обвинять. Веска ждет. Он привык к упрекам. Но спокойное лицо китайца снова искажает … улыбка. Искажает, потому что он удивлен. - Так иди. 5. Веска вернулся. Он выступал с трибуны, отыскивая в толпе белоснежное лицо с ярким пятном губ, но не находил. Это делало его агрессивными и саркастичными. Он сметал противников напором. Потому что ради этих идеалов он уже сделал первую жертву. Они бунтовали. Они жгли портреты начальника полиции, они устроили марш под лозунгом: "Даже у камня больше понятий о свободе", они объявляли бойкот. Их показывали в новостях, "Ньюсуик" привел их как пример смерти либерализма, президент Форд вынужден был сам вмешаться в это дело. Власти пошли на уступки, тем более, что нападения действительно прекратились. Веска вспоминал свои красивые сны. И уже не удивлялся отсутствию статуи крылатого льва в сквере около центрального входа в университет. Хотя все удивлялись, но из-за всеобщей суматохи эта проблема была поднята только весной Он смог, он справился, он победил, в его деле, лежащем где-то в архивах ЦРУ появилась пометка: "Неблагонадежен". Об этом он, конечно, не знал. Да и вряд ли это знание что-либо могло изменить. Он доказал себе, что его страна - это хорошая страна, в ней есть еще те идеалы, которые могут сплотить, соединить людей. Но память гуляла, как весенняя кошка. Каждый вечер, когда он ложился в постель и отворачивался к стене, она подкидывала образ белого снега с пятнами красной крови и черной ветки. Когда студенты вернулись в аудиторию и занятия продолжились - была уже ранняя весна. Его поздравляли, им восхищались, он чувствовал себя потерянным. Одиноким. Жизнь вернулась в привычную колею, а Веска уже забыл, что это такое. Подколки Крамера казались еще более пресными и привычными. - Как вы относитесь к тому, чтобы выпить со мной чашечку чая? Веска отвык от этого голоса. Медленная речь с идеальной дикцией и насмешливой ноткой. - Я был бы не против, - он ответил раньше, чем оглянулся. Красивый, экзотический, с кожей цвета снега. Белый тигр - редкий экземпляр. - Тогда пойдемте ко мне. И на какой-то момент все происходящее вновь приобрело смысл. Еще были задачи, которые надо решать. Это было интересно. Это было необходимо. В его комнате ничего не изменилось и, несмотря на то, что за окном был день, - шторы были опущены, а на столе горел уютный абажур. - Подожди пару минут - я приготовлю. Тебе чай или кофе? - Кофе со сливками и двумя ложками сахара, - ответил Веска и торопливо добавил: - Если есть, конечно. - Есть. А ты, оказывается, сладкоежка. Веска проследил за удаляющейся длинной фигурой и аккуратно сел в кресло. Здесь все напоминало о единственном вечере, который он провел с Ди. И, повинуясь странному чувству, он пересел на постель. Она была все такая же мягкая и удобная, какой он ее запомнил, сейчас - вся забросанная маленькими подушками-думками с вышитыми витиеватыми узорами. Они были яркие, как наряд китайца. Видимо эта национальность испытывает склонность к насыщенным цветам. Веска взял одну из подушек и провел ею по щеке. Это был шелк и, хотя от прикосновения к шелку у него обычно сводило челюсти, на сей раз это вызвало воспоминания. Может быть, никому ненужные. Но если ему не нужны воспоминания, что он делает в комнате китайца, и зачем тот вообще пригласил его к себе? "Значит, они не лишние", - улыбаясь самому себе, подумал Веска. Он утопил руку в это подушечное море, и его ладонь наткнулась на что-то твердое. Толстая тетрадь в твердом светло-коричневом кожаном переплете, где Ди делал записи в ту ночь. Он не хотел листать - это была личная жизнь другого человека, в которой нет места чужим носам. Веска уже хотел засунуть тетрадь обратно, но она выскользнула из рук и, упав на пол, раскрылась. Китаец вел записи на латинском. И хорошо рисовал. Со страницы на него смотрело лицо чудовища из сна. Глаза монстра были обозначены красным маркером. Ошибки не было. В уголке страницы мелким бисерным подчерком Ди была проставлена дата. - Еще я нашел немного миндального печенья, - китаец, поставил на стол две малюсенькие кофейные чашечки и вазочку со сладостями. Стол мешал ему видеть лежащую на полу тетрадь. - Если тебе любопытно, могу рассказать, зачем я подошел к тебе? Сочтя молчание Вески за признак внимания, китаец продолжил: - В своих высказываниях, я порой бываю излишне резок. Мне не следовало выгонять тебя. Тем более, - Ди сделал паузу и, наконец, посмотрел на Веску, - ты мне интересен. Замолчав, он проследил взгляд американца. Дата говорила, что рисунок был сделан в сентябре. Резчик взбаламутил спокойствие университетского городка в октябре, а каменный лев якобы испарился с постамента перед самым Рождеством. Интересно, что ждет легендарного сфинкса, если никто не разгадает его загадку? Бесцельное шатание по улицам? Все новые жертвы?.. Конечно, китаец мог солгать, но он не стал. Он просто сел рядом и, внимательно вглядываясь в склоненное лицо Вески, тихо спросил: - И тебе не все равно? Возможно, если б Веска сразу
оторвался от рисунка и посмотрел на Ди, его лицо убедило бы будущего агента
ФБР. Но американец медлил, а когда поднял голову - искреннее волнение
в темных глазах уже сменилась холодным спокойствием.
- …он скривил губы, словно
откусил кусок лимона, и зашипел, что я упустил свой шанс. Мне нечего было
ответить, оставалось только согласиться. И я сделал это. Оставшийся семестр
мы не замечали друг друга. Он больше не посещал гуманитарные дисциплины
и все дни проводил в лаборатории. Я не хотел к нему заходить. Хотя, кому
я вру - просто боялся встретиться с ним лицом к лицу. А потом летом он
уехал, оставив после себя записи, наверное, на китайском, и еще колбу
с какой-то жидкостью. Альберт долго смеялся, что наша загадочная китаянка
слишком рассеянна, и начал изучать вещество. Через неделю он умер, а вместе
с ним и его невеста. Их тела словно перемололо через огромную мясорубку.
Когда их нашли, они кишели червями. Я был зол и решил… Ну, это уже совсем
другая история… А выводы… Выводы можешь делать сам, если хочешь. Тебе
не двадцать, как было мне, и черное от белого ты отличишь. Нет, подумал Оркотт, все предельно
ясно. И выводы я уже давно сделал, иначе бы сидел в своем дранном вертящемся
кресле в участке и рассматривал пропеллер под потолком. Словами можно бросаться не хуже, чем камнями - урон получается ничуть не меньше. С мыслью также. Веска вздрогнул, словно последний заданный Леоном про себя вопрос попал ему точно между лопаток. - Потому что порой мы действительно занимались тем, что просто разминали языки, забывая о той мысли, той идее, которую отстаивали. И я забыл. Забыл - что, когда человек хочет есть, народ - быть свободным, а государство - воевать, нужно сначала задуматься о еде, а только потом развязывать войну за свободу. Теперь мне уже немного осталось, а я - все еще голодный. Леон повернулся к нему, и тоже встал: - Вы - все еще хороший оратор. Они разошлись: Веска - смотреть на кружево снега, падающего за обжигающе холодным стеклом, а Леон - в коридор, курить последнюю за этот сумрачный день сигарету. - А как же, - ответил Веска
холодному снегу за стеклом, - а как же… The End |