Легкость совершаемых ошибокАвтор: Juxian Tang Фэндом: "Звездные войны" Рейтинг: PG-13 Жанр: angst Пейринг: Квай
Гон/Анакин (не chan) Предупреждение: Слышите
этот звук? Это я спустила в унитаз примерно 95 % канона ЗВ. Альтернативная
вселенная, ребята, иначе называемая AU. Еще раз большими буквами: АЛЬТЕРНАТИВНАЯ. Summary: Что было бы, если бы Анакина с Мустафара забрал не Дарт Сидиус, а Квай Гон. Примечание: Disclaimer: Джордж
Лукас мне их всех подарил. Серьезно. Не верите? Правильно делаете. |
|
Земля под ногами - черный зыбучий песок, затягивающий туда, вниз, в лаву - и жжет даже сквозь подошвы. Воздух, густой и горячий, опаляет легкие при каждом вдохе.
Когда я спускаюсь к нему, проваливаясь ногами в раскаленную почву, я хочу верить, что он мертв. Но я чувствую, что это не так. И мысль о том, как легко мне положить этому конец, всего лишь один удар - нанести который для меня было бы легче, чем не нанести - становится пугающе привлекательной.
Я опускаюсь перед ним на колено. Нет ни одного места на его теле, где я мог бы прикоснуться к нему, не причинив ему боли. Он стонет, когда я дотрагиваюсь до его плеча. Его глаза под обгорелыми веками открываются, и последняя надежда, что его разум не пережил того, что произошло, оставляет меня. В его взгляде сознание - и нечеловеческая, смертная тоска.
Пальцы его металлической руки вытянуты, словно он пытается отыскать рукоять меча. Но его меча нет, а я не применю свой. Потому что Анакин жив, и что-то в нем продолжает бороться за жизнь, даже сквозь чудовищную боль, даже несмотря на увечья.
И возможно, это что-то - даже больше, чем его собственная воля.
Я был плохим джедаем, я слишком часто нарушал правила и делал ошибки. Но есть знаки судьбы, которые я не могу отказываться читать - и против которых даже я не могу идти.
Прости, что я не могу убить тебя.
Я не произношу этого, вместо этого шепчу что-то бессмысленное:
- Тише, я помогу тебе, - но разве я могу помочь?
Он смотрит на меня взглядом за пределом отчаяния, и я хочу, почти невыносимо, чтобы он потерял сознание. Но даже этого ему не дано.
Я не убью тебя. И я не могу оставить тебя здесь.
Когда я поднимаю его, его металлическая рука тянется к моему лицу. Я не знаю, чего он хочет - дотронуться до меня или оттолкнуть. Его сил не хватает ни на то, ни на другое. В его обожженных легких что-то хрипит, и с губ срывается только странный клекот.
- К-к...
Я не знаю, о чем он просит меня - унести его отсюда или прекратить его страдания - и просьба это или выражение ненависти. Его рука падает, глаза закатываются, но я знаю, что даже сейчас он не может потерять сознание.
Прости меня за выбор, который я делаю.
Оби Ван тоже выбрал - я видел его звездолет, покидающий планету. Возможно, мой выбор обойдется мне дороже, потому что свой он сделал, сознавая свою правоту. Я же не ни в чем уверен. Когда-то я думал, что поступаю правильно, выступая против воли Совета. Я верил в пророчество, в то, что именно Анакину предназначено установить равновесие. Могу ли я продолжать верить в это теперь?
Но правда в том, что сейчас пророчество не значит для меня почти ничего - и не о нем я думаю, когда принимаю решение. И пусть это будет еще одной моей ошибкой, но я заберу его отсюда.
- Скоро тебе не будет больно, - говорю я и несу его к своему кораблю.
* * *
На белом пластике медицинской капсулы его увечия кажутся еще более страшными. Обрубки его ног и руки жалко дергаются от боли. Он не может даже кричать. Я думаю, он не может и плакать, его слезные железы тоже сожжены. Но я слышу ужасный звук, когда он сжимает зубы так, что они крошатся. Его взгляд блуждает. Я не знаю, понимает ли он, что с ним и где он. Сознает ли он мое присутствие, узнал ли меня. Ненавидит ли он меня так же, как возненавидел все, что представлял собой Орден? Ненавидит ли он меня за то, что я пришел за ним? Или за то, что я пришел слишком поздно? Или он уже за пределами ненависти - боль заглушила все чувства?
Я отключаю электродрайверы его механической руки, чтобы они не мешали работе дроида. Металл все еще очень горячий наощупь. Анакин вздрагивает, как будто сознает, что теперь стал совершенно беспомощным. В его глазах мелькает такое неприкрытое страдание, что я чувствую слабость. Крышка медкапсулы медленно закрывается, отделяя его от меня. Я смотрю на него, когда наркоз начинает действовать, и боль уходит наконец, и его зубы разжимаются.
Спи. Я сам спал слишком долго и позволил случиться всему этому.
* * *
То, что я помню ярче всего: меч Дарта Мола, вспыхивающий перед моими глазами, наносящий удар, который я не могу отразить - и я знаю, что для меня бой окончен. Боль есть только поначалу, затем странная слабость, все становится серым - и тени обступают меня, ближе и ближе. А потом Оби Ван склоняется надо мной, и я знаю, что он смог победить там, где я потерпел поражение. Я так горжусь им - и знаю, что могу доверять ему. Губы плохо слушаются, но это важно, я должен это сказать. Я знаю, Оби Ван мне не откажет - и Совет не откажет, а потом - потом они поймут, что я был прав, что этот мальчик избранный, что он принесет победу нам всем.
Даже если я этого не увижу.
Тени обступают меня все теснее, и я не могу понять, неужели так и должно быть. Я думал, смерть бывает другой. И мне кажется, что сквозь тени до меня доносятся голоса - Оби Вана и Анакина - но, наверное, мне это просто снится.
- Он умер, да?
- Да нет же. Мастер Йода ведь сказал, что он будет находиться в лечебном сне, пока не вылечится.
- А сколько?
- Долго. Я не знаю. Пойдем.
Оби Ван будет для него хорошим учителем. С Анакином все будет в порядке. Пусть даже я не увижу, как он вырастет - этот мальчик, которого я оставляю на своих товарищей и которого я полюбил.
Потому что я полюбил его; у него не было отца, а у меня никогда не было сына, но то, что возникло между нами почти с первой встречи, было настолько четким и ярким, что никто не смог бы отрицать связи между нами. Да я и не хотел отрицать. Правда в том, что даже если бы не уровень мидихлориан в его крови, я все равно не оставил бы Анакина там, на Татуине. Наверное, в тот момент, когда я понял это, я и перешел некую грань. Я нарушал Кодекс и раньше, совершал ошибки, но никогда раньше я не ступал на столь шаткий путь с такой определенностью.
Эта ошибка должна обойтись дороже всего. Для всех.
Это я подтолкнул мир к концу.
Я понимаю это, когда сквозь покой сна ко мне вдруг приходит ощущение катастрофы. Все меняется непоправимо. И мальчик, которого я любил, изменился тоже - страшным образом.
А значит, я должен заплатить за свою ошибку.
Поэтому я встаю.
Мир покачивается вокруг меня, слишком яркий и громкий. Но сильнее звуков, красок и запахов я ощущаю нарушенный баланс Силы. И я знаю, что здесь, в горящем Храме, смерть обошла меня, но не пощадила никого другого.
Я не хочу верить в то, что произощло, но как я могу не верить? За эти годы мальчик, которого я помнил, стал мужчиной - но когда я иду по опустевшим комнатам, глядя на мертвые тела вокруг, я знаю, кто это сделал.
Как я мог так ошибиться? Как мальчик, в котором было столько тепла и радости, мог стать таким?
Я должен найти его. Исправить свою ошибку. Остановить его, если уже поздно.
Я выхожу в город. Мало что изменилось, и дилер-тви'лекк, который может достать все, что угодно, и с которым я раньше имел дело, все так же принимает посетителей в своей обманчиво скромной лавочке.
- Мой добрый друг! Квай Гон Джинн. Я слышал, ты был мертв.
- Неужели ты веришь слухам, Индара? Как видишь, я жив и здоров.
По крайней мере, я жив. Я знаю, что вставать было слишком рано, рана не совсем затянулась, и, должно быть, это означает, что у меня не так много времени. Но я должен выполнить свой долг.
- Мне нужен корабль, Индара. Хороший и быстрый.
Я должен сам убить его, если это единственный способ остановить его. Это будет моим наказанием. Это - или умереть от его руки.
Я ищу Анакина - прохожу тот же путь, что и Оби Ван, но я отстаю на шаг. Оби Ван прибывает на Мустафар первым. Я спускаюсь с верхней платформы и вижу, как он взбегает по трапу корабля. И меня охватывает радость и горечь.
Мой ученик, мой бывший падаван - как давно я его не видел. Как я скучал по нему.
Но я не могу подойти к нему. Потому что я не заслужил этого. И потому, что я должен знать, что произошло с тем, другим. Они разделили мое сердце надвое.
Но Оби Ван здоров и не ранен, он победил. Значит, я должен идти к Анакину.
И я нахожу его, и он не мертв, и я знаю, что не моя рука оборвет его жизнь.
* * *
В той катастрофе, что перевернула мир, который я защищал столько лет - и который, возможно, был разрушен из-за моего заблуждения - погибли почти все, кого я знал. Оби Ван жив - и, кажется, мастер Йода жив, и они скрываются где-то там, в одном из дальних уголков галактики, превращающейся в Империю. Я мог бы попытаться найти их, но я знаю, что не стану искать. Возможно, судьба дала мне другое предназначение - или в своем высокомерии я опять беру на себя слишком много... и опять совершаю ошибку.
Но в тот момент, когда я нашел Анакина на Мустафаре, я уже знал, что теперь мое будущее определено - и связано с ним. Что бы ни случилось, я буду с ним до конца. Даже если он не нуждается во мне, даже если он ненавидит меня.
А ему есть, за что меня ненавидеть. То, что я делаю с ним, едва ли не хуже самой изощренной мести, более жестоко, чем смерть.
Я подхожу и смотрю на него сквозь прозрачную крышку медкапсулы, смотрю, как встроенный дроид продолжают над ним свою работу. Во рту у него трубка аппарата искусственного дыхания, который качает воздух через его обожженные легкие. Сгоревшая кожа отслаивается хлопьями. Кажется, он все время в полубессознательном состоянии, но даже тех анестетиков, что ему дают, недостаточно, чтобы заглушить боль, а больше нельзя, потому что это убьет его.
Робот-медик запрограммирован на то, чтобы спасать, никогда не сделает ничего, что поставит жизнь пациента под угрозу. Но я ведь не робот, я человек... какое право я имею заставлять его жить?
Иногда Анакин смотрит на меня - в белках глаз у него сосуды лопнули от жара. Это ужасный взгляд... никто не заслужил такого. Как я могу смотреть на него - такого, как сейчас - и думать о мальчике, которого я знал на Татуине? И все-таки я не могу забыть, что это он - Анакин. Не Дарт Вейдер, не ученик лорда ситхов. Я буду в это верить, пока мне не придется убедиться в обратном.
Когда он спит или без сознания, в чем-то это легче. Тогда я могу хотя недолго не думать, насколько безжалостно то, что я делаю. И зачем я это делаю... Потому что все еще надеюсь, что в нем что-то можно спасти, что в нем что-то может восстать для новой жизни? Или - я не хочу об этом думать, но иногда эта мысль ледяной тенью все же проскользывает у меня в голове: может быть, я просто хочу задать ему вопрос, почему он это сделал. В чем я ошибся с ним?
Или я просто использую его - все еще цепляясь за пророчество, в которое, похоже, уже никто не верит... да и некому верить.
Я обещал его матери беречь и защищать его. Хорошо же я выполнил свое обещание.
И когда я встречаюсь взглядом с его измученными страданием глазами, я думаю, что - все остальные мысли прочь - если он попросит меня, только одно слово, я сделаю то, что он захочет.
Однажды его губы шевелятся, и он шепчет:
- Квай Гон...
Я помню, он называл меня так раньше - звонким, детским голосом. Но я не думаю, что сейчас он разговаривает со мной.
Я касаюсь ладонью крышки капсулы.
Ты ненавидишь меня? Когда ты смотришь на меня, ты видишь своего врага? Но я не получу на это ответа.
Если бы мне пришлось встретиться с Анакином с мечом в руке - то, что пришлось пережить Оби Вану и от чего Оби Ван уберег меня - если бы мне пришлось убить его или пасть от его руки - тогда мне не пришлось бы задавать вопросы. В какой-то степени это было бы легче.
Легче, чем смотреть, как он день за днем пребывает в состоянии, из которого смерть была бы милосердным выходом. И все-таки жизнь не угасает в нем, его тело сопротивляется, и с каждым днем он все дальше отодвигается от смерти.
Я знаю, что он сделал - убивал беззащитных, предал тех, кто ему доверял. Но я не верю, что для шагнувших на Темную Сторону нет дороги обратно - я никогда в это не верил. Может быть, я просто не хочу в это верить.
Я смотрю, как он устало закрывает глаза и шепчет, почти беззвучно:
- Падме...
* * *
Ради нее он был готов на любое преступление. Все то, чему его учили, доверие, дружба, принадлежность к Ордену, будущее Республики - все оказалось сухим листом, унесенным ветром, когда речь зашла о ней. Ради нее и своего ребенка он убивал других детей. Но я думаю, что если сейчас, сквозь боль, он все же продолжает бороться за свою жизнь - это тоже только ради нее.
Как я могу лишить его этой надежды?
Но он имеет право знать. Потому что он имеет право выбрать - и это право даже я не отниму у него.
- Анакин... - Я хотел бы дотронуться до него, чтобы иметь возможность почувствовать через прикосновение, что происходит с ним. Когда-то я ощущал его сгустком яркой энергии рядом; теперь же он закрыт для меня. И у меня есть только холодная крышка капсулы - и его взгляд: веки чуть зажили, и теперь в его глазах можно угадать хоть какое-то выражение. - Падме умерла.
На мгновение мне кажется, что он не понимает мои слова - отказывается их принимать, качает головой, и обожженные губы упрямо сжимаются. Если бы одним отрицанием можно было бы исправить это.
А затем отчаяние вырывается из его измученных глаз - пламенем, что опаляет хуже, чем то, что изуродовало его. И я не могу смотреть на это, но не могу и не смотреть. Я знаю, что должен быть рядом с ним, какое бы решение он ни принял.
Он шепчет, потерянным голосом, почти просительным, как будто хочет, чтобы его разуверили.
- Я думал... она ждет меня.
Ждет - для жизни или для смерти?
Что я могу ответить на это; наверное, он знает, что ответа не может быть.
- А ребенок?
Я помню сюжет о ее похоронах, передаваемый по всем программам, она была известным и любимым политиком - помню ее хрупкие руки, сложенные на животе.
- Боюсь, что тоже.
Анакин закрывает глаза - словно у него больше нет сил. И я думаю, что теряю его. До сих пор он еще боролся за свою жизнь, пусть неосознанно - но разве можно заставить жить того, кто не хочет... Даже я не могу удерживать его.
- Ани, - говорю я. - Ты хочешь умереть?
Потому что я помогу тебе. Я сделаю это для тебя.
Или я помогу взять меч в его механическую руку и оставлю его. Как он захочет.
Его веки поднимются, и в его глазах мука смешивается с удивлением. Как будто он не может поверить в то, что освобождение возможно. В его взгляде нет облегчения. Он смотрит на меня, а потом качает головой, и - невероятно - но его губы искривляются в усмешке.
- Нет, - произносит он. - Это было бы... слишком легко.
* * *
Улучшение приходит медленно, но верно: крошечные изменения каждый день. Кое-где ожоги уже сменяются розовым очень тонким слоем новой кожи. Может быть, когда-нибудь для него не будет мучением каждое минимальное движение, каждый вдох. Губы вокруг трубки кислородного аппарата у него стерты в кровь.
Я разговариваю с ним - даже когда он не отвечает. Иногда я говорю о чем-то неважном и безобидном, о планетах, на которых я побывал, о расах, которые видел - я даже не знаю, может быть, он тоже был там и видел их, я ведь столько пропустил в его жизни. Наверное - за годы войны - он видел многое из того, чего никогда не видел я.
Я помню, как мы сидели с ним на стене перед его домом на Татуине и разговаривали. Я не знаю, помнит ли об этом Анакин. Для него прошло много лет, для меня это было словно несколько дней. И, наверное, поэтому, когда я смотрю на него - как бы ужасно он ни изменился, внешне и внутренне - я все равно не могу не видеть, хотя бы тенью, напоминанием - того мальчика, что говорил мне, что хотел бы побывать на каждой из планет.
Иногда я говорю с ним о том, что происходит вокруг, об Императоре, о том, как все меняется. О том, что Дарт Сидиус, наверное, ищет его - своего ученика. Я не могу щадить его - он должен знать об этом.
Порой меня тянет спросить, хотел бы он, чтобы это Дарт Сидиус нашел его. Возможно, у лорда ситхов есть технологии, благодаря которым он не испытал бы столько боли. Возможно, на Темной Стороне он уже стал бы на ноги.
Но я не буду спрашивать об этом.
И наконец однажды Анакин заговаривает со мной.
- Зачем вы пришли за мной?
- Ты хотел бы, чтобы я не приходил? - говорю я.
Мне снова кажется, он не слышит меня. Затуманенные глаза не удерживают мой взгляд.
- Вы пришли за мной, чтобы отомстить...
От его слов мне становится холодно. Он думает, что то, что я делаю - это месть?
- Ты считаешь, что я должен мстить?
- За тех... кого я убил.
- За детей?
- Их все равно бы убили. По крайней мере, я сделал это быстро. - В его голосе нет эмоций. Но эта пустота ледяной океанской глубины.
- Я здесь не за тем, чтобы мстить, - говорю я. Он не понимает... а я не могу объяснить ему.
- Как джедай и должен... никаких сильных чувств - ни гнева, ни ненависти?
Я плохой джедай. Возможно, если бы Орден продолжал существовать, я бы уже пополнил ряды Потерянных - как мой граф Дуку. Но я никогда не смогу ничего не чувствовать к Анакину.
И наверное, я никогда не смогу его ненавидеть.
- Это не так, Ани.
Он усмехается.
- Сейчас вы скажете, что любили меня... мастер Джинн.
- Я и сейчас люблю тебя.
Даже если ты решишь, что ты все же хочешь перейти на Темную Сторону.
Я ничему не учусь - да и слишком поздно учиться. Я сделал все ошибки, какие можно - и продолжаю делать новые. Но как я могу свернуть с этого пути - который ведет меня все дальше от Йоды, от Оби Вана? С пути, который я должен пройти вместе с Анакином.
- И ты можешь называть меня Квай Гон. Как раньше, - добавляю я.
Он смотрит на меня и сжимает губы - как будто хочет сказать, что вообще не будет говорить со мной.
* * *
Крышка медкапсулы откинута, и его кожа покрыта прозрачной блестящей пленкой заживляющего геля. Аппарат помогает его легким дышать, работая с равномерным механическим звуком. В тот день, когда Анакин говорит:
- Нужно подсоединить его через гибкую трубку - вон туда... мешает, - я вдруг чувствую, как будто огромный груз свалился с меня. Потому что я помню Анакина, мальчика, который собрал С3РО на Татуине из подручных материалов - и который всегда знал, что куда прикрутить, чтобы усовершенствовать.
И это первый раз, когда он проявляет что-то, кроме равнодушие, к своему состоянию.
Это не переломный момент, конечно, далеко нет. Сколько раз после этого он снова соскальзывает в молчание, в апатию, и я не знаю, что за мысли проносятся у него в голове, когда его глаза закрыты веками без ресниц.
Как я могу дотянуться до него? И есть ли, до кого дотягиваться? Может быть, тот, кого я принимаю за Анакина - на самом деле Дарт Вейдер, просто выжидающий встречи со своим повелителем. Потому что даже теперь - даже такого, каким он стал - Император захочет его.
Только если я не буду верить ему - то кто ему будет верить? Пусть даже моя вера ему не нужно.
И в нем есть Сила, которая может погубить Императора.
В лучшие минуты он разговаривает со мной.
- Ты все еще веришь в пророчество, Квай Гон? - И приподнятая культя руки. Я не знаю. Но иногда я думаю, что это совсем не имеет значения. Я слишком увлекся этим пророчеством когда-то - может быть, в ущерб тому, кого я считал избранным.
- Ты думаешь, я могу убить лорда ситхов?
Дело не в том, сможет ли он убить лорда ситхов, если придется - наверное, сможет. А в том, сможет ли он убить человека, которому доверял столько лет. Да, Палпатин обманывал его, но только сам Анакин может признать это. Не я должен ему это объяснять.
Иногда я думаю, что мне хотелось бы, чтобы ему не пришлось никого больше убивать.
- Возможно, Анакин.
- Значит, ты просто хочешь меня использовать.
- А ты позволишь себя использовать?
Уголки губ у него приподнимаются в улыбке, злой, горькой и вызывающей. Лицо уже не так изуродовано - только несколько мест, где кожа, разорванная огнем, стянулась толстыми жгутами шрамов. Его глаза не улыбаются.
- Должен же я быть тебе хоть чем-то полезен. Я обязан тебе своей жизнью, Квай Гон.
Это сомнительная благодарность, и я не собираюсь принимать ее.
- Вряд ли можно считать долгом то, что было навязано тебе насильно.
Я не стану щадить его - но я знаю, что ему и не нужно, чтобы я его щадил.
Наша корабль спрятан на заброшенной стоянке на Менхе, планете одной из отдаленных систем. Сюда Император еще не дотянулся, да и вряд ли опустевшие поселения вокруг истощившихся шахт представляют для него интерес. Это временное убежище, но время - именно то, что нам сейчас нужно. Пока Анакин не оправится полностью.
Я смотрю, как он подносит механической рукой стакан ко рту, расплескивая воду. Движения у него все еще неловкие, и рука вздрагивает от слабости. Я сажусь рядом и беру стакан - и Анакин, в отличии от предыдущих раз, не сжимается, пытаясь отодвинуться как можно дальше от меня. Он опускает глаза, и в его лице такая грусть и усталость, что я несколько мгновений не могу пошевелиться.
- Мне никогда не было так тяжело использовать Силу, - говорит он. - Я потерял ее, да?
- Конечно нет, - отвечаю я. - Я чувствую ее в тебе. Просто сейчас твое тело направляет ее на то, чтобы излечиться.
По ночам я слышу звук его дыхания через трубку - громкий, мучительный. Иногда мне кажется, что даже сквозь сон я постоянно сознаю этот звук. И пока я слышу его, я могу спать спокойно - Анакин со мной.
Что ты сделаешь, если у тебя будет выбор, хочу спросить я его. На какую сторону ты ступишь? Но я не спрашиваю. Не потому, что он может еще не знать сам или может солгать.
Порой мне кажется, что это почти неважно. Если он снова перейдет на Темную Сторону, это совпадет с моей смертью - и даже тогда я не пожалею. Потому что я видел его на самом краю пропасти - и я был с ним, когда он не переступил через край. И может быть, это самое важное для меня.
* * *
Он сидит, откинувшись в кресле, ловко орудуя отверткой. Полоски металла и провода постепенно приобретают форму. Он смог собрать робота, когда еще был ребенком - теперь он конструирует протезы. Он полностью сосредоточен на работе; кажется, сейчас он даже не замечает, какое усилие ему стоит каждый вдох.
Вот уже несколько дней он дышит сам, без подключения к аппарату - заставляет свои легкие работать. Это тяжело, и в груди у него все хрипит - в глазах временами мелькает отчаяние. Но я знаю, что он не вернется к тому, чтобы дышать через трубку - чего бы ему это не стоило.
- Квай Гон... мне нужны еще детали.
- Я знаю. Мы сейчас не можем высадиться ни в одной цивилизованной системе. Дарт Сидиус ищет тебя - это слишком опасно.
- Мы будем все время бежать, да?
Он вскидывает на меня глаза, ярко-синие, странно обнаженные без обрамления ресниц. Во взгляде вызов, словно он хочет, чтобы я оборвал его, поставил на место.
Это мне тоже пришлось понять - что он *хочет*, чтобы я ставил его на место. И научиться этому было чуть ли не сложнее всего.
- А ты предлагаешь дать ему бой? Ты можешь это сделать?
Или он просто хочет вернуться к своему учителю...
Нет, я запрещаю себе эти мысли. Какой смысл сомневаться в нем? Увезти его с Мустафара, когда он не мог сопротивляться, было легче всего. Но никто не может сделать за него выбор.
Анакин смотрит на меня - так, что мне кажется, что он ненавидит меня - и в то же время кажется, что он сейчас расплачется. Недоделанный протез с грохотом падает на пол.
- Я устал, - говорит он. - Я так устал.
Я знаю. Он устал, и ему трудно дышать, и все болит, и ему кажется, что он совсем один. Я хотел бы, чтобы он знал, что он не один, но я не знаю, поймет ли он это когда-нибудь.
Иногда ночью я слышу, как он повторяет имя Падме - во сне. Он никогда не произносит его наяву. И еще одно имя мы никогда не упоминаем - Оби Вана. Мой бывший ученик, как мне его не хватает... Но я даже не знаю, где Оби Ван сейчас - и что бы он сказал о своем учителе, сделавшем такой выбор?
Когда-то в своей гордыне я совершил одну ошибку - и теперь продолжаю упорствовать в ней. Но будь что будет, потому что я не могу свернуть с этого пути. Если хоть что-то, что я делаю, нужно Анакину, я буду с ним.
* * *
Он стоит выпрямившись, на новых протезах, и лицо у него кажется сосредоточенно-отрешенным, словно он вслушивается во что-то внутри себя - словно пытается определить, подходит ли, действует ли это новое продолжение его тела. Это не первая его попытка ходить, и не первый вариант протезов, он все время что-то переделывает, переиначивает в них. Но впервые он позволяет мне увидеть это.
Я смотрю на него, и видеть его таким, как он сейчас - исхудавший, с мертвенно-бледным лицом, изуродованным шрамами, такой уязвимый в своем хрупком равновесии - почти так же больно, как тогда, когда он корчился от боли в медкапусле.
Но в моих глазах нет ничего, что выдает это. Нет жалости. Я жду - и он делает шаг.
Получается неудачно - наверное, он не рассчитал вес протезов. Инстинктивно я вытягиваю руки, поддерживая его - тут же сожалея об этом. Анакин не хочет помощи, именно поэтому он предпочитал быть один все те разы, когда он пытался идти и падал.
Я ожидаю, что он отшатнется, отстранится от меня - с этим яростным взглядом синих глаз, который словно отталкивает физически. Но вместо этого его руки, металлические пальцы, сжимаются на моих предплечьях. Он держится за меня - продолжает держаться, даже когда обретает равновесие.
- Попробуешь еще раз? - говорю я нарочито небрежным тоном. Но он как будто не слышит меня. Он поднимает глаза и смотрит мне в лицо - так пристально, как будто впервые видит меня. Мне казалось, я достаточно хорошо узнал его за последнее время, могу догадаться, если не ощутить, что он думает и чувствует. Но сейчас это для меня загадка.
- Анакин? - говорю я, потому что он продолжает молчать. А потом он улыбается - и медленно отпускает мои руки.
- Так странно, Квай Гон, - говорит он. - Я никогда не смогу дотронуться до тебя - как может любой другой человек.
Голос его звучит легко, словно это просто случайная мысль, пришедшая ему в голову. Он поворачивается и снова делает шаг, протягивает руку, чтобы ухватиться за подлокотник кресла. На этот раз он не падает.
Впрочем, он еще будет падать, и я буду видеть, как искажется его лицо, потому что протезы плохо пригнаны и натирают, а у него нет необходимых материалов, чтобы отладить их, и мы не можем закупить их, потому что Император опять слишком близко.
Но он будет продолжать пытаться, стиснув зубы и отказываясь от помощи. И я буду гордиться им...
И бояться, с каждым шагом, который дается ему легче - что теперь он становится все более желанным - и опасным - для Дарта Сидиуса.
* * *
Меч в его руке вспыхивает голубым стремительным жалом. Анакин движется плавно, словно в танце - так, будто его движения почти случайны. Это обманчивая легкость - каждый шаг безошибочен, отработан до совершенства. И хотя никакому наблюдателю не пришло бы в голову, что под черной тканью его плаща скрываются протезы - я чувствую металл его рук, отражая его удары.
Он блестящий боец. Он владеет обеими руками одинаково. У него есть целеустремленность, и желание победить, и способность к творчеству. Я замечаю новые приемы, которые он использует - среди тех, которым я учил Оби Вана и которым тот учил своего ученика.
Оби Ван... Наверное, я никогда не перестану чувствовать, как сильно мне его не хватает. Но я должен привыкнуть к мысли, что, возможно, никогда не увижу его.
Удар. В глазах Анакина светится торжество. Если бы это был поединок всерьез, он бы победил. Он улыбается, отступая. Его лицо кажется почти прекрасным в этот миг - таким, как оно было до того, как пламя изуродовало его.
Я улыбаюсь ему в ответ, склоняя голову, признавая его победу - и стараюсь поглубже загнать боль, пронизывающую грудь так, словно я снова чувствую меч Дарта Мола, входящий мне под ребра. Это не первый раз; я знаю, что этого следовало ожидать, я слишком рано прервал лечебный сон - но раньше я пытался игнорировать эту боль, и она постепенно уходила. Боюсь, что сейчас это не поможет; я стискиваю зубы, чтобы не выдать себя.
Надо что-то делать. Я не боюсь смерти, но я не хочу умереть вот так, во время тренировки с Анакином - это было бы нечестно по отношению к нему.
- Анакин... Нам нужно на Галару.
- Зачем, учитель? - спрашивает он, все еще наслаждаясь своей победой. Он убирает за пояс свой новый меч, который собрал сам.
- У меня там дела.
Я знаю, что это неудачный ответ. В глазах у него вспыхивает настороженность, и голос немедленно становится ревниво-испытующим.
- Какие дела?
- Я хочу кое с кем встретиться.
Анакину не нужно ничего знать. Да, я не становлюсь моложе, я устаю быстрее, чем раньше - наверное, он это замечает. Но он должен чувствовать, что может рассчитывать на меня полностью.
- С кем? - спрашивает он.
- Его имя тебе ничего не скажет.
Этот ответ ему тоже не нравится.
- Ты говорил, что это опасно, Квай Гон. - Тон у него становится острым, как лезвие, и очень холодным. И я чувствую, как близость, понимание, взаимная гордость, что мы испытывали, тренируясь - все уходит, как вода в песок. - Что нам нельзя сейчас приземляться в центральном секторе.
- Мы будем осторожны, - говорю я.
- Ты не доверяешь мне.
И в этом звучит - "ты *тоже* не доверяешь мне".
Доверяю ли я ему? Я хочу верить в него. Но порой я не могу отрешиться от липкого, назойливого страха: что ничего не решено, что он со мной только временно - и что если когда-нибудь он снова ступит на Темную Сторону? Я не сумею удержать его тогда и не буду держать.
Я знаю, что этот страх - ошибка, и в нем самом таится опасность. Но я ничего не могу с собой поделать.
Я так хочу, чтобы с ним все было в порядке...
- Делайте, что хотите, мастер Джинн, - говорит Анакин. - Ступайте по своим делам.
На Галару мы прибываем в молчании.
* * *
- Разве ты не знаешь, Квай Гон Джинн, что тебе еще много лет нужно было бы находиться в лечебном сне?
Тонкие руки хилера скользят надо мной, и острие боли, непрерывно поворачивающееся в моей груди, уходит, боль становится далекой, почти прозрачно-нереальной.
- Я знаю, кейа Ласаго. У меня не было этих лет.
- Тебе надо вернуться в сон. Если ты хочешь вылечиться. Я знаю, что Храм Джедаев разрушен, но я могу направить тебя туда, где ты будешь в безопасности.
- Я не могу.
- Тогда ты умрешь.
Как мне это объяснить хрупкому, как цветок, хилеру, который хочет мне добра? Я не могу сейчас оставить Анакина. Он все еще уязвим. Я не знаю, нужен ли я ему - но если я могу хоть что-то изменить, я должен быть с ним.
- Сколько у меня времени?
- Год. Полтора. Если не испытывать нагрузки.
Это много. И мало. Но я надеюсь, что до того, как мой срок истечет, я буду знать, какое решение принял Анакин.
- Сделайте все, что можете, кейа, хорошо?
- Я всегда делаю, что могу.
Как прекрасно не чувствовать боли. Я знаю, что она там, все же могу ощущать, что она не ушла, а только затаилась - но даже это облегчение.
Я иду по ночным улицам Галары, чувствуя запах соли и йода в воздухе - сегодня ветер с моря. С больших экранов Император произносит одну из своих речей, а прохожие идут мимо, не останавливаясь, держась за руки и улыбаясь. Галара - город развлечений, а такая ночь подходит для влюбленных. Им все равно - Республика или Империя. Они не чувствуют, как меняется все вокруг - не почувствуют, пока не будет поздно. И кто может остановить эти изменения? Может ли вообще один человек сделать это? Возможно, пророчество было прочитано неверно. Возможно, я упорно цепляюсь за то, чего нет.
Но, Анакин, пока я жив, я не оставлю тебя...
Звук чеканных шагов вклинивается в безопасный шум ночного города. Я отступаю в тень, закрывая лицо. Штурмовики Императора. Я знаю, что мы объявлены в розыск - Сидиусу известно, что Анакин жив - и ему известно обо мне. Мы оба в списке преступников, только Анакина приказано взять живым и невредимым, меня - нет.
В отеле, где мы остановились, никто не спрашивает имена и не заглядывает в лица. В номере свет потушен, и на мгновение я чувствую знакомый страх, который только ждет повода, чтобы всколыхнуться. Анакина нет, он ушел, не дождался меня, разочаровался во мне. Но уже в следующий миг я вижу его - он стоит на балконе, закутавшись в плащ. Анакин всегда носит такую одежду, что скрывает фигуру и по возможности лицо. Я зажигаю свет. Он поворачивается ко мне.
- Ты вернулся.
- Конечно. Я же сказал, что буду через несколько часов.
В его глазах, в том, как он делает шаг ко мне, есть какое-то нетерпение, словно я должен сказать, сделать еще что-то. Он чуть поднимает руку, как будто хочет убедиться, что я настоящий - но не завершает жеста.
Я почти привык к смене его настроений - но я не могу привыкнуть ничего не чувствовать, когда я вижу его вот таким: как что-то мучает его и как он сам не может справиться с собой. В этом мире есть столько людей, которые будут смотреть на него чужими глазами. Но для меня он не чужой.
- Извини, если я задержался, - говорю я мягко.
- А ты задержался? У тебя же были *дела*.
Мягкость не очень-то помогла. В его глазах плещется обида, накопленная за часы, пока меня не было. Ну как ребенок... О чем он думает - когда надо думать об Императоре, и Силе, и своем будущем?
- С кем ты виделся, - говорит он, - с Оби Ваном?
Это имя, произнесенное им, входит мне в сердце ледяной иглой. Нет, я не видел Оби Вана, а когда я видел его на Мустафаре, я даже не успел ничего сказать ему - и я не знаю, где он сейчас. Я никогда не говорил ему, как сильно я гордился им... теперь, наверное, для него это уже неважно.
Но то, как Анакин произносит его имя, поражает меня еще больше. В его голосе ненависть, и едва сдерживаемая боль, и еще что-то.
- Нет, - говорю я. - Конечно нет.
- А я могу тебе верить? - И он срывается, сузившиеся глаза темнеют до черноты. - Откуда я знаю? Он был твоим учеником, а я кто? Может быть, ты скажешь мне, когда ты решишь уйти насовсем? Когда тебе надоест смотреть на это ужасное лицо! Когда ты снова вспомнишь все, что я сделал. Когда вспомнишь, что рядом с тобой убийца и предатель и чудовище...
Мне не нужно вспоминать, что он сделал, потому что я никогда этого не забывал. Но я никогда не думаю о нем, как об убийце и чудовище. Для меня он всегда Анакин; не Дарт Вейдер.
Мне хочется схватить его и встряхнуть хорошенько, чтобы он понял это.
- Когда закончишь жалеть себя, мы это обсудим, - говорю я.
Он усмехается по-волчьи. И в его глазах столько боли.
Ани, знаешь ли ты, что никто не может сделать человеку так больно, как он делает себе сам?
Я отворачиваюсь к столу, беру кувшин с водой, наливаю в стакан. Анакину не нужна моя жалость - как бы мне ни хотелось проявить свои чувства. Я слышу, как он выходит обратно на балкон, и когда я снова смотрю на него, он стоит там, капюшон накинут на голову. Даже над городом, где никто не может видеть его, он скрывает свое лицо.
А потом он вдруг быстро поворачивается - и идет ко мне, и глаза у него яркие и решительные.
- Квай Гон.
Я не знаю, что он собирается сделать, даже не могу представить - до последнего мига, до того момента, когда его металлические пальцы ложатся на мои плечи - а его губы, живые и теплые, прижимаются к моим губам.
Это поцелуй. Не детский, не сыновний - а совершенно определенного рода. Его язык пытается разомкнуть мои губы. Он держит меня слишком крепко, как будто забыв, что его руки из металла, а мои из плоти и крови. И его тело прижимается ко мне, очень близко - я чувствую его грудную клетку, поднятые в задержанном дыхании ребра, и пах, прижатый к моему.
И я не знаю, что мне делать.
Я помню всех тех, с кем я был - редкие и недолгие встречи, которые только и может позволить себе джедай. Женщины и мужчины. Я помню их лица и имена, но нас никогда не соединяли чувства, я не позволял себе этого и всегда выбирал тех, кому бы не причинил боли мой уход. Потому что уходить приходилось всегда.
Но это Анакин - и с ним все по-другому. И я отступил от Кодекса именно потому, что не хотел расставаться с ним.
Он прижимает свои губы к моим, сомкнутым, и это у него получается как-то неловко - конечно, он привык целовать Падме, ниже его ростом. Я размыкаю губы, чтобы ответить ему - потому что не могу не ответить. Но слишком поздно, он вдруг отталкивает меня, и в глазах у него ярость.
- Не надо отвечать мне из жалости! Я отвратителен тебе, да? Это я и хотел знать. Ты только притворяешься, что я для тебя важен - только чтобы использовать меня, чтобы я опять не перешел на Темную Сторону. Я всего лишь оружие для тебя, инструмент, да? Скажи мне, что нет, Квай Гон Джинн. Скажи, что любишь меня - как брата. Как ученика? Как сына? Или нет, лучше не лги мне.
Я никогда не лгал ему.
Брат. Ученик. Сын. Я люблю его и так, как любил бы брата, ученика или сына. Но есть и еще что-то, что я чувствую к нему - и эта любовь больше, чем те, что назвал он. Наверное, это ошибка - одна из многих, что я совершил. Я всю жизнь нарушал правила, а теперь эта любовь, возможно, уничтожит меня - или уничтожит мир. Но уже поздно что-то менять.
И то, чего он пытается добиться от меня - это лишь часть той любви, что я испытываю к нему.
Я мог бы любить его вот так - мог бы ласкать его, скользить руками по его обнаженному телу и металлу протезов. Мог бы лежать с ним в постели, ловя дыхание с его губ. Я был бы с ним, если бы он хотел этого - есть ли что-то, чего я не сделал бы ради него? Он стал частью меня, как и я стал частью его.
Я дал бы ему постель, если бы ему нужна была постель. Но ему нужно совсем не это.
Я обнимаю его, прижимаю к себе, чувствуя напряжение его плеч и холод дюрастила сквозь ткань. Сперва Анакин сопротивляется, когда я притягиваю его ближе, а потом вдруг разом поддается - приникает ко мне.
Ани. Мой Избранный. Такой сильный. Так легко сломать.
Я обнимаю его, и он держится за меня, за мою одежду. Я чувствую его дыхание, стук его сердца. Кажется, мы никогда не были ближе. И уже давно быть рядом с ним не было так легко.
Он не хочет признать это, но ему не нужна от меня постель. Ему нужно подтверждение - что я не отвернусь от него, не отвергну его. Доказательство, что он что-то значит для меня. Если бы он знал, что ему не нужно в этом сомневаться. Но он не верит мне, ему нужно убедиться. Сейчас он цепляется за меня, как ребенок, но и раньше это было желание ребенка, эгоистическое, максималистское - добиться всего и сразу.
Я обнимаю его и чувствую его горячий лоб, прижатый к моему плечу.
- Ты не бросишь меня, Квай Гон? - шепчет он. - Обещай мне, что не бросишь меня - как мама, как Падме...
И это - почти единственное, что я не могу обещать ему.
Как бы я хотел обещать ему это. Но я не хочу лгать. Между нами не должно быть лжи - какой бы ни была правда.
- Я не могу обещать. - И хочу добавить: оставь это, не спрашивай больше, кто вообще может обещать такое?
Но я знаю, что ему кажется, будто он уже услышал все самое важное в моих словах - подтверждение его страхов. Анакин отступает - мои руки размыкаются. Он смотрит на меня, нахмурившись.
Я дал бы ему все. Но то, что ему нужно, я не могу ему дать.
- Мне надо прогуляться, - говорит он.
Дверь хлопает, и он уходит, и я остаюсь один. Мне нужно было солгать ему... Год-полтора - это такой бесконечно долгий срок, я ведь мог обещать ему. Но он не ребенок, чтобы находить для него самый легкий выход; на нем лежит ответственность. А сейчас он ушел...
И страх возвращается. Я пытаюсь напомнить себе, что это слабость, но не могу не думать: Анакин не вернется. Он думает, что я отверг его - и он оступится...
Я знаю, что если он способен оступиться, то мне не стоит держать его, и я не удержу - но как бы я хотел удержать его. О, этот страх... сейчас я почти готов понять Анакина, когда страх за тех, кого он любил, заставил его переступить черту.
Я знаю, что мне нужно остаться здесь и ждать его. Но я не могу. Ночной воздух кажется ледяным, и желтый свет, свет лун Галары, тоже холодный, неживой. И это так рационально - идти куда-то без цели, почему-то рассчитывая, что наткнешься на Анакина. Отлично, мастер Джинн.
Внезапный топот - так, как двигаются только штурмовики - и крики:
- Держи его!
Это Анакин! Я бросаюсь туда - нет, это не он, я ошибся. Но уже поздно: они узнали меня. В их списке я, очевидно, занимаю приоритетное место: они выпускают свою жертву и поворачиваются ко мне.
И у меня нет ни времени, ни возможности пытаться воздействовать на них, внушив, что это не я им нужен. Я выхватываю меч. Насколько легче всегда было, когда сражаться приходилось против дроидов - когда я знал, что мне не придется нарушать свое собственное правило о том, что любая жизнь бесценна. Я откидываю одного из них рукоятью меча, и отражаю выстрелы, когда остальные открывают огонь. Но дальше у меня нет выбора, я я вижу, как лезвие моего меча выжигает глубокую рану на груди одного из них.
Их слишком много. И с ними два дестройера, и я едва успеваю отражать выстрелы. И хуже всего то, что я чувствую, как усталость накатывает волнами, и боль, которую хилер Ласаго устранил, возвращается раскаленным лезвием.
Пожалуй, мне не справиться. Неужели это все... Как глупо. Но, наверное, мне не уйти. Я опускаюсь на одно колено, продолжая защищаться, но уже знаю, что скоро все закончится. Анакин... прости, я так подвел тебя.
А потом... темная тень - и световой меч рассекает ближайшего дестройера пополам. Я никогда не видел, чтобы чей-нибудь удар с такой легкостью проходил сквозь защитное поле дройдеки. Но я всегда знал, что если кто-то способен на невозможно - то это он.
И я снова встаю, и теперь нас двое. Второй дестройер тоже падает кучей бесполезного металла. Оставшимся без прикрытия штурмовикам хватает ума сбежать.
В наступившей тишине Анакин поворачивается ко мне. У него сердитое лицо и сияющие глаза.
- Вас совсем нельзя одного оставить, учитель? Сразу в неприятности попадете?
И он подхватывает меня, когда землю вдруг уходит из-под ног.
* * *
- Как ты себя чувствуешь?
Так странно смотреть на него снизу вверх, видеть, как он склоняется надо мной - за то время, что он провел в медкапсуле, я привык, чтобы было наоборот.
- Лучше.
Привычный гул корабельного двигателя действует на меня успокаивающе. Как и сознание того, что нам удалось покинуть Галару без проблем. Как раз вовремя - за нас уже объявлена награда. Похоже, Император не слишком доволен поведением Анакина - но вряд ли он все же списал его со своих счетов.
Анакин смотрит на меня, сузив глаза, словно пытается разглядеть что-то еще, что-то большее. Я не хотел бы, чтобы он видел меня вот таким - слабым. Он нуждается во мне. Я пытаюсь встать.
- Лежи.
Его металлическая ладонь касается моего плеча почти нежно.
- Мне действительно уже лучше.
Что-то мучительное есть в его взгляде. Я вижу, как возле глаза у него бьется нерв. Некоторое время Анакин молчит, а потом спрашивает:
- И когда ты мне собирался сказать?
Я знал, что он это спросит, но все равно не готов отвечать.
- Не было повода. Ведь еще есть время. А сейчас, в этой ситуации - что говорить о том, до чего еще так долго?
Это звучит неуклюже - как будто я хочу сказать, какая разница, что будет через год, если мы можем умереть завтра. Анакин насмешливо хмыкает, но в глазах у него это неотступное выражение беспокойства.
Я помню, как он держался за меня - отчаянно - просил не бросать его. Не важно, почему для него это так важно - важен ли ему я или дело в том, что я единственный, кто сейчас с ним. Потеря матери подтолкнула его на путь к Темной Стороне. Страх потерять Падме разрушил его.
Что если сейчас...
- Неужели ничего нельзя сделать?
- Можно, - говорю я. - Мне нужно вернуться в сон.
- Тогда какого же черта ты...
- Ты не понимаешь, - обрываю я его и сажусь. На мгновение подступает тошнота, но я справляюсь с этим. - Я не могу потерять годы во сне теперь, когда каждый день важен. Я не хочу пропустить все... еще раз.
Он смотрит на меня - и я вижу, что он как раз-таки все понимает. Все мои невысказанные сомнения, весь мой страх за него. Только, наверное, он опять истолкует это так, что я хочу использовать его и боюсь, что он свернет с дороги.
- Ты хочешь, чтобы я исполнил пророчество, - наконец говорит он.
Я верю, что он может это сделать. Хочу ли я этого... я не знаю. Я хочу, чтобы он был свободен, счастлив и в мире с собой.
- Не важно, чего я хочу - важно только то, чего хочешь ты.
- Ты ошибаешься, Квай Гон, - вдруг говорит он - почти как будто разговаривает с кем-то младше, наивнее себя.
Анакин наклоняется ко мне - и его губы касаются моих губ. В этом нет сексуальности - есть странная нежность, и его голос звучит очень тихо, когда он говорит:
- Не волнуйся за меня. Я сделаю все, как надо.
Он продолжает, все тем же спокойным тоном, и глаза его открыто встречают мой взгляд:
- Когда-то мастер Йода говорил мне, что надо уметь отпускать без страха. Наверное, я никогда не научусь этому. Но... я могу заставить этот страх приносить пользу. Я не подведу тебя - во второй раз. Ты можешь поверить мне? Сделай все, что нужно - сколько лет это займет - пять, десять? Я обещаю тебе, что буду ждать тебя - и ты не разочаруешься во мне. Ты можешь принять мое обещание?
Я хочу сказать, что дело не во мне, что это должен быть его собственный выбор. Но действительно ли это важно? Я верю ему - я всегда верил, даже когда говорил себе, что должен быть готов, если он отступит.
Анакин ждет моего ответа и по-прежнему кажется очень спокойным, но я вижу, как его рука сжимает поручень кровати, и пластик прогибается под его пальцами.
- Я принимаю, - говорю я.
Он опускает руку и касается моего плеча, и мне кажется, что я чувствую тепло его пальцев, а не твердость металла.
- И тогда, Квай Гон, у нас будет время. The End |