Почти как богиАвтор: Сехмет Фэндом: "Звездные войны" Пейринг: Палапатин/Анакин/Оби-Ван, упоминаются другие Рейтинг: R Жанр: ангст Предупреждения: AU, ООС. Disclaimer: права на
все - у Лукаса. Я просто бедный кролик Размещение: с разрешения автора |
|
хотя нас
двое, почему-то я один sniper Пролог - Джедаям не нужна власть. Особенно - добытая низким образом, - возмущенно возразил юноша. - Кто сказал тебе об этом? Сами джедаи? - Палапатин улыбнулся: немного лукаво, немного печально. - Да. И я верю
им. Палапатин внимательно
заглянул в глаза молодому джедаю. В этом взгляде было что-то такое, что
заставило Анакина вздрогнуть. - Они лгали тебе.
Подумай сам. Он прав. Ты
знаешь, что он прав, но не признаешь этого. Ведь джедаи… - Они лгали тебе,
- снова сказал Палапатин. "Оби-Ван
никогда не стал бы мне лгать" Они не доверяют
тебе. Даже Оби-Ван. Потому, что… боятся? Боятся тебя? - Они все лгали
тебе, в надежде, что ты никогда не поймешь, чего на самом деле добивается
их орден всю историю своего существования. Они лгали
тебе. Ты знаешь это. - Каждый из них
и все они вместе. Они лгали тебе. - Джедаи не лгут.
Ты упорствуешь
во лжи самому себе, Анакин. Ты знаешь, что свод правил ни кем уже давно
не соблюдается, если и соблюдался когда-нибудь. Все нарушают его. И Оби-Ван
- тоже. С тобой - разве он не преступает все правила и клятвы? - Неужели ты
веришь им больше, чем мне? Что ты ответишь
на это, Анакин? Юноша вздохнул
и прикрыл глаза: - Все они?..
И… магистр Кеноби?.. Пальцы Палапатина
ложатся на плечо Анакина. - Конечно. Объятье перестает
быть дружеским. - Все они… Горячее дыхание
скользит по коже. - …Обманывали
тебя… Губы впиваются
в шею жестким поцелуем. - …Мой мальчик.
Прохладные влажные
зубы разжимаются, и горячий язык, шершавый, как у хищного зверя, начинает
извилистый путь к мягким губам юноши. Совсем не
как Оби-Ван. - Все они, -
повторяет Канцлер. - Обманывали тебя. Все они… Прежде Анакин
целовался только со своим наставником. Кеноби был привлекателен и нежен,
его поцелуи были долгими, теплыми, на них было приятно отвечать, приятно
было чувствовать, как Сила течет из тела в тело, вплетая свою тихую вибрацию
в двойной пульс губ и языков, слившихся в единое целое. Дыхание Палапатина
было горячим и жадным, как полуденный ветер татуинских пустынь. Казалось,
оно иссушало, затягивало в себя - только оступись и окажешься по горло
в песке, который будет затягивать все глубже и глубже, давить на грудь,
засыпаться прямо в душу, пока ты сам не станешь частью песка. И это было великолепно.
Палапатин целовался не как старик, пусть даже опытный, но как какое-то
существо, древнее, как сама Сила, и такое же вечно молодое. Существо,
у которого внутри был целый безграничный мир. - Пойдем со мной,
Анакин, - шепнул Канцлер ему на ухо. - Пойдем. И седовато-желтые волны песка сомкнулись. *** Часть первая Это - в последний
раз. В последний раз твоя рука впечатывается ему в плечо, в последний
раз его спина прижимается к твоей груди. Больше никогда уже не будет "я
люблю тебя, Оби-Ван". Он обманул. Все они - обманули и предали тебя.
В полумраке комната
казалось какой-то нереальной, размытой, точно сообщение, переданное на
слишком большое расстояние. Протез лежал на полу, возле кровати, там же,
где и спешно сброшенная одежда. Они все обманули.
И никакой вины. Анакин двигался
неспешно, внимательно прислушиваясь к тихим стонам своего наставника.
Эти дети и
не думали, что я могу оказаться убийцей. Их приучили бояться только красных
мечей. Конечно, они
не были ни в чем виноваты. Пока. Но они неизбежно стали бы джедаями, а
врагу нельзя оставлять резервные силы. Глубже. Глубже,
в горячее тело того, кто уже стал твоим врагом. Пусть он стонет громче
- не важно, от боли или от наслаждения. Ты ведь тоже
лгал мне, Оби-Ван. Лгал, или, может быть, говорил ложь, в которую искреннее
верил, как в правду - не знаю. Но мне уже жаль, что я, еще мальчишкой,
бросался тебе на шею, когда ты возвращался с боевых вылетов, на которые
меня не брали Ногти Анакина
впились в кожу Кеноби, раскровенив плечо. Дыхание юноши оставалось на
волосах магистра мириадами теплых капель. Глубже. Так глубоко,
как только сможешь. Потому, что в последний раз. Мне не жаль.
Я разучился жалеть лжецов. Оби-Ван кончил
с громким, протяжным стоном, и Анакин, чуть слышно облегченно вздохнув,
вышел из его тела. Это было в
последний раз. Прощай, Оби-Ван. Прощай. Я не заплачу.
Я не заплачу.
Я не жалею
лжецов. Анакин Скайуокер мертв. Ты скоро умрешь.
Но мне не жаль. И я не заплачу.
Я сильнее
этого. Я сильнее тебя. Ни слезинки. Никогда. Анакин поднялся
с кровати и негромко сказал: - Я пришел проститься.
Я улетаю в одну из дальних систем, по особому приказу Канцлера. На лице Оби-Вана
мгновенно появилось то серьезное и немного печальное выражение, которое
почти не покидало его в последние годы. Анакин знал, о чем сейчас спросит
Кеноби, и уже приготовил ответ: - Ты… сообщил
об этом? - Магистр Винду
все знает, - сказал Анакин, бережно надевая протез и поднимая с пола одежду.
Собственно говоря, его слова даже не были ложью. Мэйс Винду знает обо
всем лучше, чем кто бы то ни было другой. Но уже никому не расскажет,
потому, что его темная кожа стала алой от крови и разорвалась там, где
кости преодолели упругую преграду мышц и показались наружу. - Почему ты сразу
не сказал мне, что улетаешь… - …на Мустафар.
- Смысла лгать не было - все равно, прежде чем Оби-Ван узнает всю правду,
сюда придут клоны. Важно лишь, что бы он сейчас ничего не заподозрил и
предпринял. А через полчаса будет уже все равно. - Если бы я сказал -
наше прощание не состоялось бы. Легко ли заниматься любовью с человеком,
который может быть, уже завтра будет мертв? Нет. Печальное выражение
в глазах магистра стало острее: - Это война.
Любой из нас может умереть, любой может не вернуться с задания. Такова
жизнь. Но ты - ты должен вернуться, Анакин. Обещаешь? Это в последний
раз. В последний раз я улыбаюсь ему, так, как делал это раньше. И, кажется,
до шеи опять щекотно дотрагивается падаванская косичка. - Да, учитель.
Оби-Ван засмеялся
и обнял Анакина за плечи. Тот улыбнулся в ответ. Бывший учитель даже не
заметил, какой натянутой была эта улыбка. Вот так. Проще,
чем кажется, как и говорил Палапатин. Не больно. Почти. Юноша медленно направился к выходу. На секунду Оби-Вану показалось, что глаза ученика выглядели как-то странно, но, прежде чем мысль успела оформиться окончательно, Анакин уже затерялся в темноте дальнего угла, куда не доходил мягкий приглушенный свет. *** Анакин мысленно выругался,
когда по его щеке скользнула, оставив горячую дорожку, слеза. *** Протез не выдержал температурной перегрузки, и расплавившиеся ручейки металла заскользили по омертвевшей обожженной коже. Анакин лежал лицом вниз, почти неразличимый среди алой лавы и черного камня. Искры светились в волосах, как маленькие звездочки. Одежда, медленно превращаясь в пепел, ссыпалась в лаву, на миг оседая серым порошком на плотной раскаленной поверхности. - Анакин!.. нет… По распластанному телу, короткой
судорогой, прошел последний вздох жизни. Молодой джедай поднял голову.
Его темные, почти ничего уже не видящие глаза, скользнули по Оби-Вану
и медленно закрылись дрожащими веками. Еще некоторое время он лежал, подняв
голову, но затем силы окончательно покинули его. "Это не Анакин, не твой
ученик" - упорно твердил разум, но сердце не хотело его слушать.
Огонь, точно хищник, понявший,
что жертва уже мертва, накинулся на тело Скайуокера, спешно пожирая его.
Но Оби-Ван не видел всего этого. "Почему. Они. Всегда. Умирают. Вот
так" - стучало в его висках. Перед глазами была стальная поверхность
пола, по которой растекалась кровь, горячая, как лава. Прямо сквозь пальцы.
Все было в точности, как в кошмарах, которые Оби-Ван видел каждую ночь,
первые три месяца после смерти Квай-Гона. Но тела учителя в этом видении
не было - только кровь, обжигающая кровь, которая, казалось, лилась прямо
из ладоней. И еще - ситх. Мертвый ситх, летящий в шахту. Мертвый ситх
- такой же, как Анакин. И глаза - такие же: желтые, широко распахнутые,
полные боли и испуга. У ситхов и джедаев больше
общего, чем принято считать. Они одинаково умирают. Ты не должен жалеть ситха.
Ни того - ни этого. Руки сжались в кулаки, так
сильно, что, казалось, вот-вот кожа порвется и по ним на самом деле потечет
кровь. Протез Анакина уже полностью
расплавился, а вся плоть на руке сгорела, так, что сквозь огонь можно
было разглядеть шелушащуюся обугленную кость. Броситься туда и вытащить
его. Может быть, его еще можно спасти. А если нельзя - погибнуть вместе
с ним. Я заслужил это - я предал своего ученика. Глаза ситха. Желтые, с жесткими
ресницами. Ты выше всего этого! Ты
джедай, Кеноби! А он - он больше не твой ученик! Он - ситх, он убийца!
Уходи отсюда. Ты же должен это понимать, ведь ты… Запах был просто отвратительным
- сгоревшая плоть, одежда, волосы, превратившиеся в дым… как в мусоросжигателе
бойни, на одной из отсталых планет, где в исполинской печи жги все, что
оставалось от животных и окровавленные тряпки, которыми вытирали полы.
Но Оби-Ван не замечал всего
этого. Я - человек. Почему, когда Квай-Гон сбросил
в тот мусоросжигатель ситха - молодого ситха, совсем мальчишку, с такими
же испуганными желтыми глазами - это казалось подвигом, а падение Анакина
в лаву - такое нелепое, почти случайное - выглядит каким-то страшным предательством?
Ответа не было. Был только
тошнотворный запах и кровь. Оби-Ван стоял на коленях,
глядя вперед невидящими глазами. Он не знал, что перед ним - реальность
или ведение. Затянувшийся кошмар, или страшный сон, ставший реальностью?..
С ладони, раненой острым камнем,
действительно лилась кровь. Капли катились вниз и с шипением исчезали,
не долетев нескольких дюймов до лавы. Сквозь гарь и рой мыслей, как сквозь
плотный черный туман, до него долетели слова, смысл которых он не понял:
- А что мы будем делать
с этим джедаем, Император? - Он больше не джедай. *** - А что мы будем делать с
этим джедаем, Император? - Он больше не джедай, - ответил
Палапатин. Оби-Ван неподвижно стоял на
коленях, глядя вперед, туда, где медленно догорал Анакин. На реснице,
приобретшей серебристый оттенок, висела одинокая слезинка, хотя глаза
магистра были сухими. - Его стоит убить. Он может
быть опасен. - Я сам разберусь с ним. Заберите
Вейдера. Рука Палапатина легла на плечо
Оби-Вана, прерывая его видение. Магистр мгновенно распрямился и вскочил
на ноги. В глазах его светилась ненависть. Искренняя, безграничная, непростительная
для джедая ненависть. Оценив ситуацию, он попытался поднять с земли свой
меч, отброшенный в слепом гневе, в обиде на самого себя, прочь. Металлический
цилиндр дрогнул и поднялся в воздух, но, неожиданно, вместо того, что
бы взлететь в притягивающую его руку, меч дернулся и снова упал на землю,
словно став слишком тяжелым для Силы. Для Светлой стороны Силы. Палапатин улыбнулся. - Не стоит, магистр Кеноби.
Я все равно вправе сделать с Вами все, что захочу - потому, что я могущественнее.
- Он упивался своим могуществом, и это чувствовалось в каждом его слове.
- И если я захочу убить Вас - я убью. - Что же Вам мешает, Сидиус?
- У меня есть к Вам предложение,
которое я прошу как следует обдумать. Если Вы пойдете с нами, Кеноби,
Вы сохраните себе жизнь. Империи нужны те, кто способен пропускать сквозь
себя мощь Силы. Если же откажитесь… - Неужели Вы полагаете, что
я пойду за ситхами только ради того, что бы спасти собственную жизнь?
Мне не жаль расстаться с ней. - Оби-Ван машинально кивнул в сторону обгоревшего
тела, бережно укладываемого на носилки спутниками Императора. - Да, Вы
можете убить меня, я не буду сопротивляться. Напротив - это будет облегчением.
Убейте меня - мне все равно - в честном бою, или нет. - Убить Вас? Зачем мне убивать
Вас, Кеноби? - с притворным удивлением спросил Палапатин. - Затем же, зачем убили остальных
джедаев. Если этой причины недостаточно - прибавьте к ней то, что я только
что убил Вашего ученика. Император засмеялся. Его рот
казался черной пещерой, бездонным черным провалом на и без того уродливом
лице. - Вам это кажется смешным?
- спросил джедай. Палапатин ничего не ответил,
он лишь смеялся и смеялся, а Оби-Ван, с каким-то холодным любопытством,
к которому примешивались раздражение и отвращение, пристально смотрел
в лицо ситха - запоминал желтые глаза и глубокие складки бледной кожи,
местами стянутой, а местами провисшей, как в детстве запоминал противные
извивы сороконожек и червей, живших в почве разных планет; изучал кривящиеся
от хохота губы, покрытые причудливыми морщинками, расправившимися, что
бы обнажить зубы, слабо поблескивавшие в огненных вспышках мустафарской
лавы… Он целовал Анакина. Эта мысль появилась в голове
сама собой. Может быть, ее подсказала Сила, а, может быть, джедай догадался
сам, по этому непристойному хохоту, по чему-то неуловимому, что он давно
уже чувствовал в ученике - в любовнике - но не мог понять. А все оказалось так просто.
Он целовал Анакина. Не просто ревность, нет. Нечто
куда большее, нечто… По жилам Оби-Вана короткой волной пробежал, будто
поджигая все изнутри, гнев. И впервые Кеноби не хотелось подавить в себе
это чувство, заставляющее сердце взрываться и разлетаться на тысячу астероидов.
Анакин выкручивался из объятий
учителя, вырывался, шепча отговорки, и шел к Канцлеру, что бы… Отвратительно. С кем угодно - и Оби-Ван простил
бы ему это. С любым мужчиной, с любой женщиной. С любым джедаем, с любым
падаваном, с любым сенатором, с любым клоном. С любым… с любым ситхом.
Только не с Палапатином. Но именно его предпочел Анакин. Почему? Потому,
что юный Скайуокер больше, чем кто бы то ни было другой, ценил умение
контролировать других, а этим искусством Палапатин владел в совершенстве.
Оно стало частью его жизни, частью досуга - Дарту Сидиусу нравилось глумиться
над людьми, всеми способами подчиняя их своей воле, сгибая, превращая
в чудовищ. И просто ломая. И только что он сломал
тебя. Оби-Ван равнодушно взглянул
на свой меч, который катился вниз, в лаву, точно там находился кто-то,
кому джедайское оружие было нужнее, чем Кеноби. - Моего любимого ученика?
Я думал, что Анакин - Ваш любимый ученик. - Анакин - может быть. Но
я убил не его. - Голос магистра не дрогнул, хотя это стоило ему немалых
усилий. - Конечно, мальчишку немного
жаль… - Палапатин усмехнулся. - Но я вполне могу обойтись без него, -
во взгляде ситха можно было без труда прочитать продолжение фразы: "…а
ты не можешь". - У меня нет объективных причин для того, что бы возвращать
его к жизни. - "Возвращение к жизни",
- Оби-Ван попытался усмехнуться в ответ, но получилось лишь печальное
хмыканье. - Жизнь вернуть невозможно. Даже если дыхание вновь вернется
в его сгоревшую грудь - он станет чудовищем, воплощенной Темной Стороной.
Это вы называете "возвращением к жизни"? - Хотите - я сделаю это для
Вас, Кеноби? "Неужели он верит в то,
что я соглашусь, и пойду за ним, за убийцей всех, кто был мне дорог?"
- подумал Оби-Ван, стараясь не вспоминать, как Анакин медленно горел под
его обезумевшим взглядом. Ты уже согласился. Ты можешь
кричать, можешь попытаться убежать. Но ты уже никогда не скажешь ему "нет".
Палапатин протянул ему руку:
- Я верну жизнь Анакину, и
Вы пойдете за нами. Так будет лучше для всех нас. Вы можете мне верить
- я не обманываю тех, кто мне нужен. - А я Вам нужен. - На этот
раз усмешка получилась. Она была сдавленной и, может быть, от того осталась
незамеченной, но Оби-Ван почувствовал, что ему больше не нужно запрокидывать
голову, что бы удержать то и дело подкатывающие слезы - самые горькие
слезы из всех - слезы бессилия. - Просто скажите - "да"
или "нет", Кеноби. Вы уйдете живым в любом случае. Слово Лорда.
Ты не скажешь ему "нет".
- Да, я согласен, - тихо сказал
Оби-Ван и почувствовал, как от этих слов что-то оборвалось у него внутри.
Но его рука уже была в руке Сидиуса, крепко сжимавшей его ладонь. И как
будто рухнул за спиной последний подожженный мост. - Я рад, что Вы согласились,
- сказал Палапатин и притянул его к себе. Оби-Ван, поняв его намеренья,
попытался вырваться или хотя бы отстранится, но тщетно. Потому, что это часть клятвы.
Преодолев отвращение, джедай
подался вперед, и ситх поцеловал его. Белесые губы сцепились с губами
Кеноби, и черные зрачки, окруженные желтизной радужки, заглянули ему в
глаза, заставляя их закрыться. Во рту был неприятный пресный привкус,
а дальняя, мягкая часть нёба еще болела от часто подступавших слез, когда
язык Палапатина коснулся ее, побуждая Оби-Вана ответить на поцелуй. И
он ответил, осторожно скользнув кончиком языка по ребристой поверхности
сразу за зубами, и дальше, чувствуя, как Сила, Темная ее сторона, проникает
в него, гудя, как потревоженный рой пчел. Наконец, удовлетворенный таким
проявлением верности, Сидиус прервал поцелуй. С явным удовольствием вдохнув
душный, жаркий воздух Мустафара, он сказал: - Ты любил это в своем учителе,
верно, Оби-Ван? Полюбишь и во мне. Пойдем. Мой корабль готов к взлету.
Их руки разъединились. Потревоженная рана на ладони снова начала кровоточить. *** Клон - один-единственный клон,
проводник, не конвоир, ибо в охране нужды не было - закрыл дверь в отсек
и Оби-Ван остался в абсолютном одиночестве. Во рту был сладковатый, как
рвота, привкус бесцеремонного поцелуя, которым одарил его ситх, а в ушах,
перекрывая тишину корабля, такую непохожую на рокот лавы, звучали слова,
произнесенные при этом. - Почему он сравнил себя с
моим наставником? - вслух спросил Кеноби у своего отражения в отполированных
до зеркального вида металлических облицовочных плитах. - Почему? Он закрыл глаза и попытался
вспомнить Квай-Гона. Перед боем тот был всегда спокоен. Равно как и в
самом бою. Но потом? Что было потом? Голова кружилась, и Оби-Ван не мог
поручиться за точность своих воспоминаний, но ему казалось, что победа
всегда доставляла Квай-Гону удовольствие. Победа или убийство? Этого он не знал. Он просто
видел - отчетливо и ясно, как на самом деле, хотя не был даже уверен,
что это воспоминание, а не плод его усталого воображения - своего учителя,
бежевые рукава одежды которого стали алыми от крови, а на губах была улыбка
- не та обычная, нежная улыбка, которой он одаривал своего падавана, а
полная жестокого удовольствия. В точности как та, которой улыбнулся Дарт
Мол, когда красное лезвие его светового посоха прошло сквозь тело Квай-Гона.
"Не думай об этом"
- сказал он сам себе и открыл глаза, снова оказавшись лицом к лицу с собственным
отражением. В отражении было что-то неправильное. Оби-Ван провел здоровой
ладонью по тускло мерцающей в голубоватом свете ламп металлической поверхности.
Его рука оставила мутный, быстро исчезающий след. Он убивал. Но он убивал
ситхов. И не жалел об этом. Потому, что он был джедаем. А ты… И тут он понял, что именно
было не так в его отражении. Радужка глаз приобрела желтоватый оттенок,
точно впитав в себя огненный тлен Мустафара. Еще одно напоминание о том,
что обратного пути нет… впрочем, Оби-Ван и не собирался на него становиться.
Он сделал свой выбор, поставив жизнь Анакина - и пусть это уже не его
Анакин - выше собственной чести. И не жалел об этом. Вот только глаза… если бы
не они, можно было бы не говорить этих страшных - все равно страшных,
даже для бывшего джедая - слов: Я - ситх. Конец первой части || >>
|