Новая надеждаАвтор: Fujin Фэндом: "Звездные войны" Рейтинг: G Пейринг: Люк/Лея Жанр: ангст Примечание: фик написан
на SW-fest для Полного_затмения. Размещение: с разрешения автора |
|
Он резко вдохнул и, не в силах выдохнуть, смотрел прямо перед собой, на подрагивающую девушку. На её сложные и забавные косички-крендельки, на её напряженное лицо, на её темные глубокие глаза в обрамлении лапок-ресничек, на её губы, такие нежные; кричащие, просящие, умоляющие: - Мне нужна твоя помощь, Оби-Ван Кеноби, ты моя последняя надежда. И система снова сбивалась, и она все повторяла одни и те же слова. Он все смотрел на неё, крошечную, невесомую; прозрачную – как та самая её надежда – залитую голубоватым светом. На её чуть широковатое, наверно некрасивое, но такое светящееся лицо…Никак не мог остановиться. - Мне нужна твоя помощь, Оби-Ван Кеноби, ты моя последняя… Он, должно быть, сидит так уже давно, и наверху его заждались, а задержку нечем объяснить, и надо бы выключить несносного дроида. - Мне нужна твоя помощь, Оби-Ван Кеноби, ты моя… Холодное сияние голограммы, несколько отрывистых фраз, её умоляющий взгляд. И повтор, повтор, повтор. - Мне нужна твоя помощь, Оби-Ван… Вопросы, сорвавшиеся с губ, ни на секунду не возникли в его голове. Просто вылетели парой равнодушных звуков – и всё. На самом деле не так уж и важно, кто она, где она, и что совершила. Ведь она почти невесома, она просит о помощи и смотрит при этом упрямо – гордыми глазами – только на него. - Мне нужна… Ей нужно что-то. Попроси она сейчас душу – отчего не отдать? Ну и что, что она просит не то и не у него. - Мне… Это ненормально – сидеть как законченный наркоман перед подрагиванием голубоватых лучей. Повтор, повтор, повтор. *** - Ей нужна помощь. – Наконец выдохнул Люк единственное, что имело значение, со всем возможным самообладанием. Это было железное самообладание, оно позволило голосу предательски сорваться на полузадушенный изумленный вскрик. Дроид, словно в ответ, кудахтнул и голограмма погасла. Люк даже не подозревал, что может враз испытать такие ярость и отчаянье. Это было хуже, чем умирающему в Татуинских пустынях лишиться воды, чем воздуха, чем самой жизни – лишиться её. Её подрагивающих лапок-ресничек и испуганного голоса. - Куда она делась?! Его самообладание снова не позволило ударом опрокинуть дроида и распилить его. По болтикам. Ведь только он мог показать её – глоток воздуха в смрадной пустыне. Поэтому он послушно раскрутил все держатели и снял все предохранители с робота, хоть знал, что тот уйдет. Поэтому он слушал старого полусумасшедшего Бена, хоть знал, что тот не скажет и половины правды. Поэтому он ушел, хоть знал, что не вернется. Иногда в такие моменты он казался себе упрямым ослом, идущим за подвешенной морковкой. Иногда – странником, ведомым путеводной звездой. Но преобладало все же первое. *** Про девушку, которую звали Лея, он так и не узнал ничего нового. Он понял только, что её непременно надо спасти, чтобы вновь заглянуть в гордо-вызывающие глаза. Этого было вполне достаточно. Раньше он хотел пойти учиться в Академию, ведь большинство его друзей уже уехало с песчаной планеты. Раньше он не хотел ждать еще два года. Теперь же, сидя у Бена, он не хотел ничего. Просто у него появилась оставшаяся на всю жизнь привычка – до бесконечности прокручивать голограмму, сидя в углу комнаты. Повтор, повтор, повтор. И неважно, что старик знает больше, чем говорит, и с болью, как в стылую воду, смотрит на дроидов. Он обещал привезти его к Лее. Ради этого можно было пойти с человеком, умершим тогда же, когда его отец. Про девушку он так и не узнал ничего нового, но как же схоже, в унисон, звучат их имена. Лея и Люк. *** Альдераан – почти незнакомое сочетание звуков, отдаленное на миллионы световых лет. Не имеющее ничего общего с его семьей, пахотными полями и даже с Академией. Только с незнакомой девушкой Леей было связано это сочетание звуков. И он уже знал, что поедет. Это дикое ощущение щепки в водовороте, намертво прибивающее к земле чувство, клеймом запомнилось на всю жизнь. Он поедет. Он ей нужен. Он не может и не хочет – никуда. И ничего ему, Люку, с этим не поделать. *** Проходя мимо сухого погребального костра, почти ласково касаясь его тлеющим факелом, он был счастлив. Бестрепетно и бесстыже счастлив их смерти. Чувство вины упало и замолкло где-то на дне колодца – до самого Альдераана. Теперь ничто, даже семья, не удерживает его. Не удерживает от того, чтобы стать таким же, как и отец. Нет, таким же как отец и Оби-Ван Кеноби – джедаем. Одним из тех, кому посылают последние письма-надежды девушки-Леи. Одним из тех, единственных, для кого предназначена эта их надежда, трепещущая, невесомая, залитая голубоватым светом. Чувство вины подождет, сейчас у него есть другие. Вернее одно – другое. То самое, клеймившее и прибившее. Он поедет. Он ей нужен. Он не может и не хочет – никуда. И ничего ему, Люку, с этим
не поделать. *** Они оба были растеряны, когда встретились впервые. Он чувствовал это – наверное той самой Беновской Силой – под самодовольной ухмылкой и смеющимися глазами. Такими же, как у Леи – сияющими и горделиво-просящими. Они, кто бы это ни был – Джедаи ли, имперцы ли – нашли идеального осла для своей морковки. Он не мог пройти мимо таких глаз, не утонув в них. Странно, как на свете может быть двое людей с настолько похожим выражением глаз. Лея и Хан. Хан и Лея. Тоже неплохо звучит. Он был смешной и ласковый, этот Хан Соло. Он называл его малышом, сыпал едкими замечаниями, и руки его – невзначай, сами того не замечая – ложились малышу на талию и плечи. И корабль у него был удивительно уютный – изнутри. Настолько, что казалось: выглянешь в окно – и увидишь знакомые поля и два солнца Татуина. Но за стеклами иллюминаторов был лишь холодный свет далеких звезд. Они летели на Альдераан. Хотя для Люка это наверное было многовато – сразу двое людей с такими глазами. Пусть даже один из них, вместе с кораблем, пожитками, запахом дома и осторожными прикосновениями, стоит не больше семнадцати тысяч. *** Злые росчерки лазеров над самой головой все хотели ужалить. Как же это роднит. Проникнуть на имперский корабль оказалось куда проще, чем он думал. Сложнее было решиться пойти туда – в камеру к незнакомой девушке, ставшей вмиг близкой и родной. Сложнее было решиться оставить Хана – позади – одного среди злых жалящих росчерков. Прикрывать спину. Он все же сделал этот шал – быстрый и невесомый. Хоть не знал, зачем ему Лея; хоть и знал, что это слишком много для него – двое… Конечно, он подозревал, что голограммы врут, и в жизни она не совсем такая, как там; но эта не соврала. Едва войдя в крошечную камеру, он резко вдохнул и, не в силах выдохнуть, замер. Исчез заливающий её голубоваты свет, а в остальном…Лея была такая же. Она спала, и забавные и сложные косички – крендельки улеглись на жесткую койку. Брови все так же упрямо сдвинуты над трепещущими лапками – ресничками. Такая же. Точь – в – точь. Лея. Он даже не заметил, как она – должно быть от звуков выстрелов – проснулась. А потом беспощадным колотящим градом посыпались вопросы. - Кто ты? Это же я, Люк. Ах да, она не знает. - Где Оби-Ван? Нет, я не Оби-Ван Кеноби. Но я тоже хочу быть твоей надеждой. Не последней, другой – новой. И потому он сказал единственное, что имело значение, под довлеющим молотом чувства – неизбежности. - Я пришел спасти тебя. *** Даже этого он не сделал как следует. Нет, Лея и Хан очутились в почти безопасных переходах «Тысячелетнего сокола». Но за Беном, как старый гончий пес по следу то ли такой же старой лисы, то ли извечного хозяина, пришел Дарт Вейдер. Незнакомый враг за почти незнакомым стариком. Больно не было – совсем. Тем более, что Бен умер быстро, улыбаясь, словно видя под глухим черных шлемом знакомые глаза. Больно не было – это была не боль. Все то же знакомое, как давний приятель, чувство. Злая засасывающая неизбежность. Доброе чувство, позволившее оставить позади и родную планету, и семью, и чудаковатого старика. А совесть…с ней поговорим потом. Теперь у него есть целая вечность, чтобы узнать девушку Лею. В конце концов после всего случившегося это практически его долг. *** Он был от всей души благодарен имперским солдатам за неполадки в корабле. Они действительно превратили их полет в вечность. Лея действительно светилась изнутри – удивительным чистым светом. Она была умна и задириста, и могла поставить на место самого Хана. Она всегда знала, что сказать – и в насмешку, и в утешение. Но самое главное – Люк видел, что она чувствует то же, что и он. Однажды вечером она пробралась в его каюту и провела узкими коридорами в ту самую тайную комнатушку. Конечно, тогда он пошел за ней - ведь он уже отправлялся за ней куда дальше. И совесть тихо скрипела на дне колодца. С тех пор началось чудо. Стоило всем на корабле уснуть, он поднимался с кровати, шел извилистыми проходами, делал три поворота направо и тихонько стучал в закрытую дверь. «Тысячелетний сокол» был огромным кораблем, и хорошо, что Хан помнил не все его каюты. И неизменно Люк слышал ответ: - Да, входи. И неизменно входил, проваливаясь в её темные глаза, залитые ослепительно-белым светом. У Соло были почти такие же. *** Её дыхание, так и не касаясь, замирает у самых губ, забираясь под кожу липкой горящей паутиной. Теплой трепещущей волной разливается оно по телу, не позволяя даже прикоснуться к ней. Они могли бы стоять та целую вечность, замерев в миллиметрах друг от друга. Лишь губы совсем рядом – у губ. И её дыхание жарким огнем разливается по венам. В этой каютке, в этой белоснежной невесомости, заполненной только их вдохами и развевающимся шелестом снежного шелка; только их сплетенными взглядами и нежными птичьими прикосновениями летящих тканей, казалось, что они одни во всех этих галактиках и войнах. Главное не ошибиться и не разрушить заливающие их снежные хлопья света – счастья словами или похотливыми прикосновениями. Они стояли. И просто смотрели. Так близко. Люк и Лея. Лея и Люк. И тогда казалось, ни один из них не мог бы жить без этих бесконечно – коротких встреч, обжигающего дыхания и белоснежной тишины. Два слова, такие же родные и горько голосящие, как и предыдущие. Тогда и казалось. Казалось тогда. Тогда была комнатка, крошечная, заполняющая всю душу от горизонта до горизонта. А потом они выходили, и шли в разные стороны, каждый – в свою. Они все так же смеялись и шутили, сыпали едкими замечаниями и прикрывали спину. Они все так же жили, и лишь изредка – казалось – промелькнут на самой грани видимости снежные хлопья. Все так же – до новой встречи. Это было что-то качественно новое, ничего общего не имевшее ни с усмешками Хана, романтическими рассказами дяди и сбивчивых историй друзей. Что-то, заполненное свом и дыханием. Что-то, скрывающееся за его робким стуком и её неизменным ответом. - Входи. Секрет и сказка. Люк и Лея. Лея и Люк. Они стояли. И просто смотрели. Так близко. *** А потом все кончилось. Резко, в один день. Он просто пришел, постучался, и никто не ответил. Он просто вошел, и никто не ждал его. И железное самообладание лишь скрипело в ответ плохо смазанными петлями. Он еще долго ходил по ночам знакомой дорогой, стоял под дверьми маленькой каютки, стучал, и отвечал – сам себе же – хриплым севшим голосом, как будто из-за двери: - Да, входи. Потом, когда империи не стало, на него посыпались сотни, тысячи объяснений и оправданий. Вот только Люку они были не нужны. Ни раньше, ни теперь. Тогда…Тогда он думал, что это пело его сердце. Лишь позже он понял, что это зло клокотала кровь, почувствовавшая родную. Надо было бы обрадоваться тому, что у него есть сестра, он почувствовал лишь боль, глухую и апатичную. Застаревшую. Даже чувство неотвратимости не шевельнулось. Даже совесть не подняла глаз со дна того колодца. Осел, казалось, все упрямо шел за морковкой, и так и умер, не дойдя. От голода. Хан и Лея действительно подходили друг другу. А ему – Люку – действительно было много двух человек с такими глазами. Было много даже одного. Зачем ему сестра, если за неё пришлось отдать душу? *** Отец был не таким. За него не пришлось отдавать – ничего. И Люк тянулся к нему, со сладкой непостижимой дрожью. Он мечтал снять эту бездушную проклятую маску, и боялся – до спазмов в горле. Боялся увидеть под ней глаза – те самые – что когда-то видел, умирая, Бен. Трех человек с такими глазами его сердце бы просто не выдержало. Разорвалось. *** Из Хана и Леи вышла замечательная семья. Дарт Вейдер умер вслед за Энакином Скайвокером. А Люк, вопреки всем законам истинных хэппи-эндов, посидел до белизны. А неотвратимость все так же висела над ним каленым молотом. А все так же, по-прежнему, встают и садятся два солнца Татуина. А все так же упрямо идет за морковкой хромой, посидевший осел. А он все так же не изменил своей старой привычке. Он не может и не хочет – никуда. И ничего ему, Люку, с этим не поделать. Смешная привычка – крутить старую голограмму на склоне лет. *** Он резко вдохнул и, не в силах выдохнуть, смотрел прямо перед собой, на подрагивающую девушку. На её сложные и забавные косички-крендельки, на её напряженное лицо, на её темные глубокие глаза в обрамлении лапок-ресничек, на её губы, такие нежные; кричащие, просящие, умоляющие: - Мне нужна твоя помощь, Оби-Ван Кеноби, ты моя последняя надежда. И система снова сбивалась, и она все повторяла одни и те же слова. Он все смотрел на неё, крошечную, невесомую; прозрачную – как та самая её надежда – залитую голубоватым светом. На её чуть широковатое, наверно некрасивое, но такое светящееся лицо…Никак не мог остановиться. - Мне нужна твоя помощь, Оби-Ван Кеноби, ты моя последняя… Он, должно быть, сидит так уже давно, и наверху его заждались, а задержку нечем объяснить, и надо бы выключить несносного дроида. - Мне нужна твоя помощь, Оби-Ван Кеноби, ты моя… Холодное сияние голограммы, несколько отрывистых фраз, её умоляющий взгляд. И повтор, повтор, повтор. - Мне нужна твоя помощь, Оби-Ван… Вопросы, сорвавшиеся с губ, ни на секунду не возникли в его голове. Просто вылетели парой равнодушных звуков – и всё. На самом деле не так уж и важно, кто она, где она, и что совершила. Ведь она почти невесома, она просит о помощи и смотрит при этом упрямо – гордыми глазами – только на него. - Мне нужна… Ей нужно что-то. Попроси она сейчас душу – отчего не отдать? Ну и что, что она просит не то и не у него. - Мне… Это ненормально – сидеть как законченный наркоман перед подрагиванием голубоватых лучей. Повтор, повтор, повтор. |