И другие новости
|
|
- Вот, послушай: мужчина с Хоккайдо, двадцать шесть лет в браке, страдает агорафобией. Здесь говорится, что за все двадцать шесть лет он ни разу не вышел из дома в светлое время суток. А потом, в один прекрасный день, он убивает жену, прячет ее тело и выходит на улицу в ее одежде. Говорят, прошло три недели, прежде чем кто-нибудь что-нибудь заметил. - Наверно, она была ужасно некрасивой женщиной. - Двадцать шесть лет, - повторяет Кошино торжественно, словно в этом числе есть что-то волшебное. Айда смотрит на него нетерпеливо, но ничего не говорит. - А вчера было про медсестру из Кобэ, которая, оказывается, душила младенцев, за которыми ухаживала... Делала это, чтобы привлечь внимание. Какая-то странная психическая болезнь. - Вот как... - Но это еще не так ужасно, как тот случай на Окинаве, где поймали доктора, который усыплял своих пациентов и насиловал их, пока они спали. - Кто знает... Айда встает и относит обе кофейные чашки к раковине, где моет их, бездумно глядя в окно кухни. На улице ясная, приятная погода, которая никак не соотносится с информацией о шокирующих, отвратительных преступлениях, ежедневно совершающихся повсюду. В последнее время внутренних новостей было достаточно, чтобы порадовать Кошино. Когда же японские новости переполнены только процентами и выборами, ему приходится бродить по интернету в поисках заграничных новостей об извращенных преступлениях. Айда выслушивает про американских серийных убийц, про разъяренных маклеров и про матерей с синдромом рожениц, про английских нянечек, которые похищают и пытают вверенных им малышей. Про немецких фермеров, которые ритуально обезглавливают все свое поголовье скота и размазывают кровь по шикарным машинам соседей, про отвратительных каннибалов. Про мексиканских наркобаронов, которые похищают сотни приезжих женщин и пытают их с таинственными магическими целями. Про русского фетишиста, который заставляет свою жену трахаться с животными, про испанского тайного многоженца. - Надо бы, чтобы эти сайты были и на японском, - часто жалуется Кошино. - У меня голова болит от такого количества английского. - Хочешь еще чашку? - Нет, а то не засну сегодня, - говорит Кошино, уткнувшись в свои газеты. - У меня завтра с утра собрание, поэтому мне надо лечь спать около одиннадцати. - Тогда я выливаю остальное. - Ты покормил Фун-тяна? - Нет еще. - Я покормлю, - Кошино откладывает в сторону газеты и встает, расправляя плечи. - Ты его всегда перекармливаешь, он толстеет с каждым днем. - Ничего не могу поделать. Он же мяукает мне. Будто просит немного добавки. - Откуда ты знаешь? Может,
он просто говорит: “О, глупый Айда. Если я буду к нему долго приставать,
он положит мне в миску еще немного еды”. Фундоши был найден еще котенком на улочке рядом с местным круглосуточным магазином. Менеджер из магазина держал его в картонной коробке уже три дня, когда Кошино зашел купить немного какао. Когда Фундоши впервые появился у них, то был просто черно-белым комочком в уголке коробки и весил меньше килограмма. "Ты только посмотри на его забавный животик", - воскликнул Кошино. - "Тут белая полоска. Словно он в набедренной повязке", - и Айда закрыл рот и полез в интернет за информацией о том, как ухаживать за кошками. Фундоши теперь весит больше шести килограммов. В последний раз, когда они относили его на проверку, ветеринар сказал, что они его перекармливают. "Нельзя кормить его объедками c вашего стола", - сказал он строго. Кошино наклоняется, держит миску без тени притворства на лице. "Ну же, Фун-тян. Не позволяй маме тебя избаловать". Фундоши обладает силой мгновенно поднимать настроение Кошино, когда даже Айде это не удается. Если кто и виноват в том, что Фун-тяна перекармливают, это точно не Айда. - Почему я мама? - Потому что я папа. - Тогда, выходит, мы женаты... Кошино, наверно, в хорошем настроении, потому что улыбается в ответ на это. - Ну, тогда давай займемся тем, чем занимаются супруги. - Что, сейчас? - Ты ведь ничем сейчас не занят, да? Тебе что-нибудь нужно еще сделать? - Нет, ничего особенного... - Я сказал, что заеду на склад, но нет смысла ехать туда раньше пяти, а сейчас только три. У нас полно времени. Они растягиваются на кровати, которая на самом деле – две кровати, сдвинутые вместе. Они пользуются одеялом, которое продавалось вместе с кроватью Кошино; одеяло Айды сложено на верхней полке шкафа. Айда, как обычно, не торопится. Ему нравится шептать нежности, целовать бледные руки Кошино и смущать его, посасывая большие пальцы на его ногах. “Тебе нравится унижать меня”, - обвиняет его Кошино. - Возможно, - говорит Айда, но на самом деле он делает это, потому что ему это нравится. Он подозревает, что Кошино это нравится тоже, но добиться признания кажется маловероятным, почти невозможным. Кошино обычно больше разговаривает. "Нам надо бы пойти куда-нибудь завтра", - говорит он сейчас. - "Выпить или поесть. А то мы сами становимся хикикомори". Он замолкает, только когда они оба уже полностью обнажены и лицо Айды совершенно серьезно. Кошино изгибается, когда Айда потирает его колени и ягодицы, и протестует после нескольких поцелуев. К этому времени Айда знаком уже с каждой стадией его протестов, протестов, которыми обозначен их неповторимый ритм. Он все еще учится. Например: если Айда запускает пальцы в волосы Кошино, тот тихонько ворчит. Однако он позволяет Айде ласкать языком его соски. Во время секса Кошино на удивление щедр на звуки. Он наслаждается поцелуями, но хмурится из-за укусов и тех ласк, которые оставляют метку. Однажды, давно, когда они переспали друг с другом всего несколько раз, он толкнул Кошино на кровать и прижал его за запястья. Кошино покраснел и начал вырываться, крича: "Извращенец! Слезь с меня, садистский ублюдок!" Айда засмеялся, и Кошино побледнел. - Значит, вот что тебе нравится? – сказал он, оделся и ушел. Айда смог найти его только через два дня. В конце концов, он пришел к офису Кошино и ждал его на стоянке автомобилей. Кошино сначала отнесся к нему
настороженно, но быстро смягчился и принял его извинения. Кошино не любит оральный секс, хотя иногда позволяет Айде отсосать у него. Временами Айда удивляется тому, что Кошино вообще позволяет проникать в себя, но они никогда не пробовали менять позиции. Сам Айда думает, что и так хорошо. Кошино отказывается заниматься этим в любой позиции, кроме как на спине; это было причиной их второй ссоры. - Подожди, дай я руки помою. - Разве нормальные люди останавливаются в такие моменты? - Я всего на секунду. - Ты в порядке? – спрашивает он, когда тот возвращается, и Кошино вместо ответа раздвигает ноги. У него на лбу маленькая складка, как если бы он сосредоточился на чем-то или принимает какое-то решение. Даже сейчас, когда он заводит ноги Кошино себе за спину, недовольство, словно облачко, затуманивает его разум. Когда они лежат вместе, уже после, Кошино вдруг произносит: “Я ведь, правда, очень тебя люблю, ничего не могу с этим поделать”. Раздраженным тоном, будто кто-то только что обвинил его. - Знаю. Не волнуйся, ты всегда волнуешься. Кажется, я никак не могу заставить тебя перестать волноваться. - Прости. Айда, прости. - Идиот, - ласково говорит ему Айда. Несколько дней спустя, возможно, через неделю, они сидят на кухне, пока Кошино просматривает новости. В этот раз идет дождь, капли беспокойно барабанят по стеклу, и Айда думает о том, чтобы попросить Кошино взять отпуск. Несколько дней только для них двоих, где-нибудь за городом. Может, даже за границей? Он начинает чувствовать, что их квартира недостаточно большая; стены словно давят на него. Может, у него начинается клаустрофобия, или он вот-вот сорвется, как те люди в заголовках новостей Кошино: "Владелец ресторана в Канагаве сбегает". Вдруг тихий звук. - Кошино? Тот вздрагивает и смотрит на него страшным взглядом. Бросает газету, кидается в спальню и захлопывает дверь. Айда идет за ним следом, зовет его с тревогой. Не получив ответа, он возвращается к столу. От резкого толчка чашка с кофе опрокинулась, и он хватает бумажное полотенце, чтобы остановить разливающуюся жидкость. Фундоши шастает вокруг, трется об его ноги, но ухитряется не попасть под тоненькую, извивающуюся струйку. Айда наклоняется. Газете повезло меньше, чем Фундоши. Под коричневыми брызгами он видит абзац, который начинается фразой: "Дело о растлении малолетних раскрыто в префектуре Гунма". Его взгляд задерживается на мгновение на строчке: "Преступник признался в гомосексуальных и прочих наклонностях", - и он комкает газету в руках. В это мгновение он выглядит почти неузнаваемо из-за гнева. К тому времени, когда он подходит
к двери их спальни, его лицо снова спокойно. Он ждет, но ответа нет. Он тяжело вздыхает и идет
искать Фундоши. The End |