Брат мой, друг мой, враг мой

Автор: Aes Sidhe

Фэндом: Р.Сальваторе, сериал "Темный эльф"

Рейтинг: R

Пейринг: Дзирт До'Урден/Артемис Энтрери

Предупреждение: (ненормативная лексика, насилие, смерть героя): секса нет, ненормативной лексики нет, смерти героя нет, насилия нет, отрицательных героев нет. Положительных тоже.

Дисклеймер: Все принадлежит законному владельцу.

Размещение: с разрешения автора

НАВЯЗЧИВЫЕ СОСТОЯНИЯ – мысли, сомнения, страхи, влечения, возникающие у человека вопреки его желанию. Больные, страдающие НС, относятся к ним критически и понимают их бессмысленность. Один из видов НС: н а в я з ч и в ы е в л е ч е н и я – проявляются в стремлении совершить какой-либо бессмысленный и опасный поступок.

Психологический словарь.

Пролог

- Не судите слишком строго, госпожа Аластриэль, - Дзирт покачал головой, убрал за ухо выбившуюся белоснежную прядь.

- Почему бы? – улыбнулась хозяйка Серебряной Луны.

Улыбка у нее была сказочная. Как и все, что окружало прекрасную волшебницу. Дзирту ее совершенство казалось неестественным, а прекрасный город у подножия изящной башни – изощренной игрушкой, филигранно исполненной по приказу повелительницы.

- Боль утраты, должно быть, слишком свежа в твоем сердце, - опустила прекрасные глаза волшебница.

- Откуда вы?..

- Все мы скорбим по твоему другу, - непреклонно продолжила женщина, - но.… Прости, Дзирт До'Урден, мне кажется, ты слишком казнишь себя.

Неподдельное сочувствие наполняло ее голос.

- Слишком казню?! – вскинулся Дзирт, не находя слов.

- Вульфгар достоин памяти, а его нелепая смерть – скорби, но стоит ли хоронить себя вместе с ним? – Аластриэль пытливо заглянула в глаза темного эльфа.

- Вульф…?! – Начал Дзирт и запнулся. – Простите мою вспышку, - он опустил глаза. Голос его звучал глухо. – Вульфгар, - повторил дроу. Помолчал, как будто вспоминая что-то, потом заговорил, тщательно взвешивая слова: - Я мог бы спасти его, если бы.… Если бы мог видеть дальше своей ненависти.

- Дзирт, – Аластриэль мягко указала ладонью на место рядом с собой, - пусть мои слова не прозвучат для тебя фальшиво: я понимаю тебя и твою боль.

Эльф молча опустился на обитый небесно-голубым бархатом диванчик, излюбленное место приема личных гостей Аластриэли.

- Мне случалось терять близких людей, Дзирт и… я знаю, как это тяжело. И как кажется, что только ты виноват в случившемся. – Рука волшебницы накрыла ладонь темного эльфа. – Поверь мне, Дзирт, ты ни в чем не виноват. Ты делал то, что должен был делать и если бы не ты – погиб бы Регис. Подумай об этом, Дзирт. Подумай о тех, кого еще убил бы проклятый Энтрери, если бы ты не остановил его.

- Те, кого убил бы, - эхом отозвался Дзирт. – Они для меня – тени. Черная кошка в темной комнате. А он… он был. Живой! Он был рядом и… Был. Он просто был. А я не сделал ничего, чтобы его спасти.

- Ты сделал все, что мог. Остальное – в руках судьбы.

- Простите, госпожа Аластриэль, - Дзирт встал. – Я должен идти.

Он склонился и поцеловал изящную руку и быстро вышел.

"Судьба, - насмешливо подумал Дзирт, минуя ворота Серебряной Луны, - я не верю в нее! Я вообще ни во что не верю! – внезапная злоба захватила дроу. – Ни во что, кроме своих клинков и… и всё. И тебе, прекрасная Аластриэль, я тоже не верю".

I

- Почему он называет тебя сестрой?

- Это такая техника боя: "брат и сестра". Брат – меч, сестра – длинный кинжал вроде этого, - тонкая рука метнулась к бедру. Кинжал, извлеченный из ножен, оказался тонок до хрупкости и необычно длинен. Такой проколет даже кольчугу, отыскав щелочку между звеньями.

- И одно без другого – неполно, - кивнул он с пониманием.

- Вроде того, - она потянулась, выгнувшись.

Фыркнула лошадь, зазвенела тонкими серебряными колечками, украшавшими поводья.

Дзирт скользнул взглядом от лошади к распростершейся на траве всаднице. По меркам дроу она была даже не молода – невозможно юна. Двадцать лет для эльфа – это даже не детство.

Она прикрыла глаза и откинула голову. То ли задремала, то ли задумалась.

"Двадцать лет", - подумал Дзирт, мысленно перенося эту дроу в Мензоберранзан. Ребенок…

Мальчишески узкие бедра, длинные худые ноги – сильные и ловкие как у любого фехтовальщика. (Широкий пояс с закрепленными ножнами закрывают вольно рассыпавшиеся складки травянисто-зеленой рубахи нежнейшего шелка). Живот, даже не плоский, впалый – и твердый как ясеневая доска. И овальный очерк мышц под правильной формы реберной дугой. Нескладеха, как сказали бы сердобольные матроны из Долины Ледяных Ветров. Широкие плечи, узкие бедра, все косточки, нежные и тонкие, можно считать хоть сквозь рубашку. Только твердые полушария грудей, возвышавшиеся над реберной дугой, напоминали, кто она все-таки. И они почему-то казались Дзирту особенно беззащитными и трогательными. Нескладеха… Мантия жрицы Ллот висела бы на ней мешком. Причем мешком грубо сшитым.

Эльфийка открыла глаза. Зеленые, как трава. Редкий для дроу цвет. Не голубые, не алые. Даже не лиловые, как у самого Дзирта. И солнца ее глаза не боялись.

Лошадь заржала, выкликая своего забредшего в подлесок товарища. Девушка поднялась на локтях, всматриваясь в лесок, выискивая рыжий лошадиный бок.

- Нидарель.

Взметнулись белоснежные, подернутые тонкой серебристой голубизной, волосы, зеленые глаза посмотрели вопросительно.

- Расскажи, как ты попала на поверхность?

Он этого вопроса никогда не задавал. Боялся почему-то. Наверное, потому, что сам бы ощетинился, вздумай Нидарель спросить его о причинах бегства из подземья. Но он точно знал: любой вопрос можно задать ей, и она либо промолчит, либо ответит. А вот щериться и рычать, там, где этого можно избежать – не станет. Почему-то Дзирт думал, она промолчит.

- Мой дом был вырезан нижестоящим домом, - спокойно проговорила Нидарель, подбирая ноги и обнимая колени длинными тонкими руками. Пальцы непроизвольно нашли и растрепали кисточку на боковом шве сапога. – Я сбежала в тоннели. Пряталась от патрулей. Потом шла куда-то. Шла, шла – и вышла.

- Так не бывает, - вырвалось у него. – Нет: патрули, дикие звери, серые дворфы.… И потом, тебя бы искали!..

- Что ж, - Нидарель вытянула ноги, стряхнула травинку с рукава, - значит, где-то в тоннелях гниют мои косточки. А ты, Дзирт До'Урден, сошел с ума, раз беседуешь с покойницей! – она ощутимо ткнула дроу пальцем в грудь.

- Извини, - Дзирт потер место тычка.

Нидарель его уже не слушала – она вскочила и резко свистнула сквозь зубы, подзывая лошадей.

***

"Да было ли это?"- подумал Дзирт До'Урден, просыпаясь в комнате под тоннами горных пород.

Мифрил Халл спал и видел сны.

Было ли это? Ведь там – в Калимшане – не было ни травы не подлеска. Только пески и еще раз пески. И странные деревья с мохнатыми стволами и листьями, растущими пучком из самой верхушки. И Нидарель. Нидарель была – без всякого сомнения. Дзирт посмотрел на перевязь, покоившуюся на специальном крючочке, вбитом в стену. Скимитары и тонкий кинжал, способный найти щель в любом доспехе. Нидарель звали этот клинок. В честь дроу, его подарившей.

Дзирт отшвырнул одеяло, встал, зашагал по комнате. Девять шагов туда – девять обратно. Нидарель. До того, как встретил ее, Дзирт считал себя единственным дроу на поверхности. Был уверен, что никто больше из его темного народа не греется под солнцем, что больше ничьи глаза не болели никогда, привыкая к дневному светилу. Он ошибался.

Нидарель. Имя, подходящее скорее лунному эльфу с поверхности, чем чистокровной дроу. Они подружились. Так крепко, как могут подружиться родственные души, закинутые волею судьбы в край, которому они навсегда останутся чужды. И их разговоры ни о чем и обо всем тоже были. После того, как он пережили шок от встречи, казавшейся невозможной. После того, как преодолел недоверие, которое сам себе и внушил.

- Почему он называет тебя сестрой?

В Калимшане дроу могли жить и без волшебных масок. Местные жители прятали лица под длинными, особым образом замотанными на голове шарфами из небеленого полотна или другой ткани в зависимости от положения человека в сложной иерархии города. Нидарель и Дзирт, выезжая из города, заматывали головы белыми покрывалами тонкого шелка, защищавшими от солнца и песчаного ветра, а, кроме того, скрывавшими весьма своеобразную дровийскую внешность. Нидарель, пользуясь обычаем местных женщин, закрывала лицо полностью – и даже бдительная городская стража не смела сунуть недоверчивый нос под покрывало тонкой девушки, правившей кровным жеребцом. Сопровождавший ее Дзирт все же надевал маску во избежание возможных неприятностей.

- Это техника боя, - серые глаза глянули из-под тонкого газа внутреннего покрывала. Внешнее – шелковое – было того же непередаваемого цвета, что и волосы эльфийки. – Брат – меч, сестра – кинжал.

- И один без другого неполон, - кивнул Дзирт…

Вот это – было. Было точно. И разговор этот – тоже был. И сидели они не на траве, а в высоких восточных седлах, и Нидарель почти не держала повод, одним коленями направляя вороного, неуловимо похожего тонкой статью на борзую, жеребца, а сам Дзирт лишь недавно отучился чуть что хвататься за луку.

***

Какая-то птаха с утра устроилась в кустах под самым окном и самозабвенно выводила рулады, мешая спать. Дзирт нашарил угол отброшенной ночью подушки и накрыл ею голову. Пение отдалилось, но не исчезло. Пробормотав несколько проклятий в адрес голосистой пичуги, дроу перевернулся на другой бок и задремал. Но поспать ему все равно не дали – сильные руки осторожно взялись за углы одеяла, на котором Дзирт спал, разметавшись по всей постели, примерились, что-то прикинули – и резко дернули. С воплем, достойным разъяренной йохлоль, Дзирт полетел на дощатый пол. Реакция его не подвела – в то же мгновение на полу оказался и обидчик, посмевший нарушить эльфийский сон. Обидчика, впрочем, встреча с полом ни мало не расстроила – он смеялся, щуря веселые серые глаза, и разбирал проворными пальцами перепутанную белоснежную шевелюру на голове только что не мурлыкающего от удовольствия дроу…

Этого тоже не было! Дзирт сощурился и нырнул в темноту. Дворф недоуменно вскинулся, Гвенхвивар рявкнула и ринулась следом. Дзирт вскочил на длинный выступ, рассекавший стену на высоте десятка футов, и побежал вперед, бесшумно и ровно. Пантера, недоуменная и раздосадованная, бежала по пятам. Дворф отстал.

Дроу напросился в этот обход с единственной целью – вытрясти из головы непрошенные воспоминания и те фантазии, которые ими старательно прикидывались. Слишком старательно. Ему приходилось порой привлекать весь свой здравый смысл, чтобы найти несоответствие в ярких картинах, то и дело приходивших на ум.

Развеялся! Девять Преисподних!

Что-то же спровоцировало это "воспоминание"!.. Что же это было? Блик факела на стене? Случайный тепловой узор, сложившийся в нечто памятное? Или просто фортель больного мозга?..

Подушка, которой он закрывал голову от назойливого шума… Одеяло – тонкое, шелковое, которое в жарком душном Калимшане превращалось в орудие пытки, и он всегда просыпался на нем, а не под ним. Только птиц там не было, это он помнил совершенно точно.

- Гвенхвивар, уходи! – статуэтка скользнула в руку, пантера заворчала, замотала головой, охаживая себя по ребрам длинным хвостом. Но сила артефакта была больше воли зверя – могучая кошка истаяла невесомым туманом.

Дзирт побежал дальше. Уступ кончился, дроу спрыгнул на пол. Факел изумленного дворфа остался далеко позади, исчезли последние отблески пламени, Дзирт сменил зрение и пошел дальше, поминутно трогая пальцами эфесы скимитаров.

Уйти. Убежать. Исчезнуть. Он слишком долго пробыл в Мифрил Халле, слишком расслабился в покое и сытости благополучного королевства трудолюбивых дворфов. Отбиваясь от орков, сражаясь с тварями, которым еще не придумали имен, стоя плечом к плечу с друзьями, ему некогда было думать о себе. А теперь, когда скмитары покидали ножны только для того, чтобы безвредно рассечь воздух под восхищенные вздохи случайных (или не очень) зрителей, когда крайнее напряжение сил осталось позади и превратилось в воспоминание, оказалось, что самый тяжелый камень на совести никуда не делся со своего места – Дзирт научился его не замечать, но не скинул. И стало казаться, что камень этот давит все сильнее, ломая его, сминая как бумажную гармошку стержень воли.

Друзья, готовые разделить с ним любую боль, про этот камень даже не знали. И Дзирт скорее позволил бы вырвать себе язык, чем рассказал бы им. Нет, они, конечно, замечательные. Но они не имели права знать про "брата" и "сестру", про долгие прогулки на высоконогих лошадях под восточными седлами, про шальные серые глаза – темные, глубокие… Они остались там. Но они были! Были! Были!!!

Дзирт остановился, отдышался, сориентировался.

- Послушай меня, Дзирт До'Урден! – она развернула коня поперек тропы, лошадь Дзирта испуганно застыла, да и сам он замер, напуганный не столько резким движением, сколько небывалой яростью, полыхнувшей в зеленых глазах Нидарели. - Послушай меня! Ты можешь быть лучшим мечником от Долин до Калимшана, можешь видеть движение противника прежде, чем он его начал, но сам себя ты увидеть не в состоянии! Ты же не можешь просто остановиться и посмотреть, что делаешь! Неужели же так трудно просто открыть глаза и посмотреть немного дальше своих предрассудков?! Пойми же, дурак, ты сам себя обрекаешь на бессмысленные терзания только потому, что тебе эти предрассудки дороже истины!!!

- Что ты понимаешь под истиной, Нидарель? - он никак не показал, что его задела ее вспышка.

- Жизнь! – резко ответила эльфка, давая шпоры коню. – Жизнь сегодняшнюю, такую, какой ее мы сделали.

Жизнь. На мгновение Дзирт замолчал. И ему вдруг показалось, что она права. Что единственное, что может иметь значение – сегодняшний день.

Пить, испивать до дна каждый восхитительный сверкающий миг, которым надо наслаждаться, а не думать, что же будет, когда этот миг пройдет или как будет, если ты от этого мига добровольно откажешься. Жить. Как просто, как восхитительно – просто жить!

- Дзирт.

Он поднял глаза и не узнал спутницу. Из-под откинутого покрывала смотрели на него металлически блестящие, подернутые мутной радугой глаза. Глаза жрицы Ллот, впавшей в фанатичный экстаз. Но прежде, чем Дзирт успел испугаться, Нидарель заговорила:

- Дзирт До'Урден, ты сказал, что ушел из Подземелья, потому что тебе было там тесно. Потому что там ты задыхался. Но ты променял одну темницу на другую. Стоил ли бросать вызов богине только ради того, чтобы остаться навсегда рабом?..

И прежде, чем он успел ответить, Нидарель хлестнула коня по гладкому крупу. Злой вороной жеребец взвился на дыбы и рванулся с места, взрывая копытами песок. Желтая крупитчатая туча накрыла Дзирта, и он закашлялся, согнувшись к самой луке.

- Нидарель!

Когда дыхание выровнялось, она была уже далеко.

- Нидарель!

Дзирт вспомнил Девять Преисподних и послал лошадь вперед, надеясь про себя, что она побежит следом за своим неистовым товарищем.

***

Дзирт вовсе не было плохим наездником, но сейчас благословил Богов за то, что под ним была невозмутимая мохноногая лошадка горной породы, а не черный дьявол Самум с которым Нидарель управлялась, как ему казалось порой, одной мыслью. Дзирт не знал, почему ему пришла блажь попросить у Аластриэли лошадь и отправиться объезжать Мифрил Халл тропами, по которым бегали только горные козлы, да дикие родственники его послушной лошадки. Справа была отвесная стена, слева – пропасть. Лошадка уверенно цокала копытцами по узенькой тропочке.

Дзирт напряг слух и сквозь подвывание далекого ветра различил шипение и рев горного потока. Лошадка, полностью разделяя его мысли, самочинно свернула к реке, как только опасный участок остался позади.

Пещера. Она не могла быть ничем другим, кроме как подарком Богов одинокому путнику. Надежно укрытая от ветров, спрятанная от глаз тех, кто ехал бы выше или ниже по склону, она со всех сторон была окружена сухим и цепким кустарником – единственным родственником деревьев, прижившимся в этих краях. Ручей журчал и прыгал в камнях неподалеку, еще только готовясь влиться в неукротимый горный поток.

Дзирт вошел и устало опустился на пол. По углам пещеры валялись какие-то косточки, болтались на едва заметном сквозняке клочья серебристо-белой шерсть. Но кто бы ни занимал прежде эту пещеру, он давно ушел.

- Гвенхвивар.

Пантера, возникнув из тумана, сердито заворчала. Лошадь испуганно заржала, и Дзирт выскочил успокаивать животное, пытаясь по мере сил убедить его, что пантера – не враг и нападать вовсе не собирается.

- Гвен, уходи! – крикнул Дзирт, осознавший свою глупость, вися на поводьях перепуганной лошади. Пантера рявкнула и растаяла.

Дзирт вошел в пещеру, привязал, разнуздав, все еще нервно косящую глазом лошадь и тяжело опустился на холодный пол. Пещера, прежде служившая логовом ирбису, пустовала и довольно давно. Дроу огляделся в поисках каких-либо признаков присутствия здесь человека, но ничего не обнаружил. Что ж, так было даже лучше. Там, где был когда-то один человек, вполне может появиться и второй. А дроу больше всего хотелось одиночества.

Трещали в огне сучья, обугливались, трескались, стреляя искрами. Отблески пламени расцветили рыже-красными всполохами эбеновую кожу темного эльфа, заострили черты, увели тени в непроглядную черноту. Красивое эльфийское лицо казалось маской из театра классической трагедии – та же точность линий, то же мастерство изображения чувства. Ожившая маска тоски смотрела в огонь, сведя тонкие белые брови к высокой переносице.

Фыркнула, обкусывая кустик, мохноногая лошадка. Без седла она казалась еще меньше. Дзирт усмехнулся и протянул ей сухарь из своих запасов. Мягкие губы коснулись ладони, смели угощение, и коняшка увлеченно захрумкала вкусным кусочком.

Дзирт лег навзничь на расстеленный плащ. Отблески костра плясали по неровному потолку, свет и тень складывались в замысловатые арабески, выводя сложные петлистые узоры, так любимые в Калимшане.

Дроу прикрыл глаза.

Он ушел из Мифрил Халла, не спасаясь бегством от своих воспоминаний, не в надежде, что дорога выветрит из головы те то ли фантазии, то ли сны, природы которых он еще не понимал. Он ушел, потому что стремился найти место, где бы никто не помешал ему ВСПОМИНАТЬ. Место, где он не дергался бы, боясь, что кто-то неосторожно взглянет ему в глаза и прочитает в них то, чего знать не должен. И Дзирт прикрыл глаза, сложив голову на переплетенные под затылком пальцы, и отпустил свой разум на волю, пожалев только, что у него нет сейчас хотя бы щепоти Пыли, вводящей в транс и обостряющей все чувства.

II

Дзирт открыл глаза. Синий шелк, колеблемый сквозняком; прохладное прикосновение покрывала к нагому телу, свежий, ненавязчивый запах, рассеянный в воздухе. Неприятным было только ощущение повязки на ребрах и шее. И чувство, что его чем-то опоили.

- Очнулся. – Голос тоже был шелковый – мягкий, прохладный. – Как ты себя чувствуешь?

Дзирт повернул голову и не сдержал изумления:

- Ты – дроу?!

- Да, я – дроу, - она кивнула и повторила: – Как ты себя чувствуешь?

Дзирт молчал. Как он себя чувствовал? Как он мог себя чувствовать после боя, из которого не вышел победителем? После удара в спину? Перебинтованный, опоенный, побежденный заклятым врагом, он лежал в постели, сам не зная, где. Как он мог себя чувствовать?!

- Где я?

- В моем доме. В Калимшане. Ты был ранен. Я, как ты верно заметил, дроу. Мы довольно редки на поверхности, и я считаю, должны заботиться по мере сил о сородичах, попавших в затруднительное положение. Я ответила на все возможные вопросы? - Она улыбнулась. – Может, все же снизойдешь и ответишь, как ты себя чувствуешь?

- Чувствую слабость, - покорно ответил Дзирт.

- Это маковое молоко, - кивнула она. – Кстати, меня зовут Нидарель.

- Я Дзирт До'Урден. – Он помолчал. – Зачем ты меня опоила?

- Тебе нужен был сон, - она пожала плечами. – Сон долгий и крепкий. Зато теперь ты почти здоров, - она вновь улыбнулась, не размыкая губ.

Дроу, подумал Дзирт. Дроу на поверхности. Он был уверен, что он такой один. Или это волшебная маска? Ведь и он сам прикидывался светлокожим эльфом, и никто не заподозрил подлога. Дзирт повернул голову. Нидарель склонилась в задумчивости над сундучком, полным склянок и баночек. Дзирт поискал у нее на шее едва заметный валик, оставляемый маской. Его не было.

- Каково родовое имя твоего дома? – быстро спросил он на языке дроу.

- А'Шиенарль Меаракт, если тебе это о чем-то скажет, - ответила она на том же языке, не отвлекаясь от скляночек и баночек.

Дзирту это не сказало ни о чем. Да он и не надеялся, что о чем-то скажет. Просто теперь он не знал, что думать и говорить. Дроу! На поверхности! Кроме него! Это открытие затмило даже удивление от того, что он лежит, аккуратно вылеченный в чужом доме (и доме небедном), а хозяйка лично колдует над его ранами. Дзирт еще раз посмотрел на строгий темный профиль…

… и осторожно опустил голову обратно на подушку. А ведь он был уверен, что ему показалось! Когда Энтрери бросил взгляд ему за плечо, Дзирт счел это неумелой уловкой, но в следующий миг что-то кольнуло в шею, он обернулся и увидел дроу. То есть это теперь он знал, что именно дроу, и что именно увидел. Очнись он в другом месте, рядом с человеком, Дзирт был бы уверен, что ему показалось, что начал свое действие яд… Нет, это была она.

Нидарель швырнула в него дротик, смазанный чем-то парализующим.

Нидарель помогла Артемису Энтрери.

Нидарель смешала что-то в керамической плошке и протянула руки к шейной повязке: "Позволь". Дзирт отстранился. Маковое молоко ли, или то, что он пролежал несколько дней неподвижно, сделало его тело слабым и непослушным, и вскочить он не смог, только отодвинулся, насколько позволяло узкое ложе.

- Ты ударила меня в спину? – это не было вопросом.

- Да, это была я, - Нидарель переплела тонкие пальцы. – И дротик был смазан кое-чем, что свалит и лошадь. Если ты не дашь мне смазать рану, можешь проваляться в постели еще неделю. А можешь не встать вообще! – она неожиданно ловко ухватилась за повязку и одним движением распустила хитрый плоский узел.

Дзирт покорно повернулся на бок, позволив осмотреть свою шею. Несколько холодных мазков, приказ не шевелиться – и прикосновение мягкой ткани.

- Всё.

Дзирт повернулся на спину, осторожно щупая обновленную повязку.

- Зачем ты мне помогаешь? Ведь ты же… - он не знал, как ее назвать. "Его сообщница"? "Ты же с ним заодно"? Бросать обвинения в того, кто тебя лечит?.. "Ты же ему помогла?". "Ты же меня ранила?"…

- У меня есть на то причины, - Нидарель встала, собирая склянки в сундучок. – Тебе сейчас нужно поспать.

"Нужно поспать. Поспать…" – эхом отдалось в голове. Веки смыкались. Лечебная мазь имела то ли побочный эффект, то ли дополнительное свойство.

В дверь постучали, но Дзирт этого уже не слышал – он провалился в сон.

Нидарель не смотрела на брата – она изучала безмятежное лицо спящего дроу. Дроу. На поверхности. Удивительно. Она когда-то считала, что такое невозможно, что она – единственная. Потом брат поделился с ней невероятной вестью, принесенной из Десяти Городов: под солнцем живет еще один темный эльф. И вот этот темный эльф лежал, беспомощный, раскидав сильные руки, и как-то трогательно, по детски, приоткрыв губы, за которыми виднелась голубовато-белая полоска зубов.

Нидарели не нужно было смотреть на лицо брата, чтобы представить себе, как оно, так часто и точно сравниваемое с равнодушной маской, разгладилось и приобрело совсем не свойственное выражение… чего? Для этого лица, и правда очень похожего на классическую маску из слоновой кости, была совсем не характерна живая театральная мимика, и потому часто даже Нидарель, знавшая брата как никто другой, не взялась бы определить, что оно выражает. Сейчас он смотрел на спящего Дзирта почти спокойно. Но для того, чтобы назвать это выражение именно спокойным, без "почти", чего-то не хватало. Нидарель даже знала, чего: так свойственного его спокойствию холода.

Артемис Энтрери, наконец, отвел взгляд от безмятежно спящего эльфа и посмотрел на приемную сестру. Мгновение они глядели друг на друга молча.

- Он тебе так нужен? – спросила Нидарель, кладя тонкую ладошку на плечо человека.

- Да, - вот теперь лицо Артемиса было именно спокойно. Как спокоен клинок, до поры скрытый ножнами.

- Арте… - пауза. – Артемис, – тишина. – Арте, не спи! – Нидарель потрясла брата за плечо.

- Ммм? – Артемис приоткрыл один глаз, вопросительно поглядел снизу вверх.

- Артемис.

- Да.

- Что ты ему скажешь, когда он очнется?

- Скажу? – переспросил Артемис, поворачиваясь на спину и поудобнее устраивая голову на коленях у сестры. – Что ты имеешь в виду?

- Ты меня прекрасно понял, - проговорила Нидарель, запуская пальцы в темные волосы брата. Тот довольно прикрыл глаза. – И не вздумай засыпать! – она ощутимо дернула за темную прядку. – Ты же не сможешь просто его вылечить и отпустить на все четыре стороны, ничего не сказав и не сделав! Если тебе так нужен этот дроу, что ты жизнью ради него рисковал!..

- Нида, не сейчас! Умоляю!.. – проворчал Артемис, делая попытку ускользнуть от разговора.

- Нет, сейчас! – Нидарель выдернула из-под бока шелковую подушку и накрыла лицо Артемиса, так, словно хотела его задушить. – Или ты мне все скажешь, или… А-ай!

- А я предупреждал! – назидательно проговорил Энтрери, несильно, на сторонний взгляд, придерживая вывернутое девичье запястье.

Нида зашипела рассерженной кошкой и огрела брата подушкой. Он отпустил ее руку и уселся, поджав ноги. В комнате было прохладно и темно, но сквозь тонкий дымок ароматической палочки пробивался сухой, неприятно щекочущий запах пыли, которой был насквозь пропитан Калимшан. В полдень, когда жара в Матери Песков становилась вовсе непереносимой, на улицах оставались лишь те, кому тяжелый труд не позволял ни минуты отдыха. Люди, могущие себе это позволить, предпочитали прятаться от разъяренного солнца в наглухо занавешенных комнатах, курить кальян и пить ледяное молоко, сдобренное желтым медом. Артемис Энтрери помнил, как густо была пропитана запахом гашиша комната, предназначенная для послеполуденного отдыха, пока был жив его отец. Помнил даже пятна от разлитых напитков, заляпавшие прохладные гладкие шелка. Сам он к гашишу был равнодушен и, если предавался блаженному ничегонеделанью (что, надо сказать, случалось с ним крайне редко), предпочитал дремать, сложив голову на колени сестре. Как и многие люди, часто под руку ходящие со смертью, Артемис Энтрери мало кому позволял к себе притрагиваться, и уж тем более, касаться головы, но он никогда не мог, да и не пытался найти объяснение тому блаженному умиротворению, какое снисходило на него, когда в темные волосы погружались пальчики Нидарели. Сама же Нидарель, зная, что в такие моменты брат бывает на редкость благодушен, использовала их, приставая к нему с самыми разными расспросами. И редко когда эти расспросы не венчались успехом. Но не в этот раз.

- Я все скажу тебе, Нида,… когда сам буду знать. А пока я просто хочу спать, – Артемис лег на бок, сложив голову на колени сестре.

- Арте, – улыбнулась Нидарель, запуская тонкие пальцы в темные волосы, – братец…

***

- Не шевелись! – строго сказала Нидарель, быстрыми мазками распределяя по шее Дзирта прохладную мазь. Дроу покорно застыл, досадуя, что не может даже повернуть головы и рассмотреть вошедшего. Как назло дверь открылась в тот самый момент, когда он уже лежал на боку и вынужден был терпеливо ждать, пока Нидарель закончит с его шеей. Кто-то подошел и остановился возле кровати. – Перевяжи его сам, - это было сказано в полголоса тому невидимому, вошедшему. Дзирту на плечо легла тонкая эбеновая ладонь. – Не двигайся пока.

Послышались удаляющиеся шаги, потянуло сквозняком от движения резной, занавешенной шелком, двери. Почти сразу повязка коснулась стянутой подсыхающей мазью кожи на шее. Кто бы ни перевязывал рану дроу, он делал это быстро и уверенно. Привычно. Дзирт отметил про себя, что руки были теплые – теплее, чем у Нидарели.

- Можешь повернуться, - произнес за спиной мужской голос – и Дзирт взвился на ноги прежде, чем эти слова отзвучали.

Они стояли, разделенные узкой кроватью: безоружный Артемис Энтрери, хозяин в своем доме – и Дзирт До'Урден, нагой и беспомощный, с тошнотворно кружащейся головой.

- Ты!.. – начал было Дзирт, но слова застряли в горле. Что "ты!.."? Что он мог сказать своему заклятому врагу, который не убил его, когда мог, который зачем-то принес его в свой дом и лечит так, словно бы жизнь Дзирта имеет для него немалую ценность? Голова предательски кружилась. – Ты… - Дзирт поборол позорное желание схватиться за столбик кровати.

А Артемис ответил совсем не то, чего от него ожидал дроу:

- Тебе повезло: Нидарель прекрасно разбирается в ядах. У другого лекаря ты бы давно умер, - и усмехнулся краем рта.

Дзирт изумленно посмотрел на человека, все же ухватился за резной столбик – и упал ничком на кровать, успев лишь понять, что ни разу в жизни не ненавидел так свою беспомощность. Издевательским эхом по темной стороне век плыла, медленно тая, усмешка Энтрери.

Артемис был готов к такому повороту событий. Собственно, он этого поворота ожидал: подхлестнутая волнением кровь мгновенно разнесла по телу снотворное. Дзирт упал, успев только понять, с кем его в очередной раз тесно столкнула Судьба. Или как там звали богиню, которой молился этот странный дроу? Миеликки? Вот пусть и спрашивает у своей Миеликки, зачем ей понадобилось отдавать Дзирта До'Урдена в руки заклятого врага.

Примерно такие мысли посещали Артемиса, когда он, посмеиваясь над ситуацией, осторожно укладывал бесчувственного эльфа обратно в постель.

Нидарель подняла голову от книги, вопросительно посмотрела на брата.

- Спит, - коротко пояснил Энтрери.

- Оба живы, - резюмировала Нидарель. – Слава богам! Только думаю, в следующий раз он уже не будет беспомощно принимать лечение. Вы с ним враги как-никак…

- Посмотрим, - дернул плечом Артемис. – Подождем.

- Он тебе так нужен? – Нидарель вопросительно приподняла тонкую густую бровь – белоснежную на темной коже.

- Нида, - Артемис навис над сестрой, пристально глядя ей прямо в глаза, - я тебе уже отвечал на этот вопрос, но если угодно, могу повторить: да, во имя Девяти Преисподних, он мне нужен!

- Про Девять Преисподних ты не упоминал, - невозмутимо сообщила Нидарель.

- Сестрица, милая, - доверительно поведал Артемис, и в его голосе было больше злобы, чем могло быть в гневном оре, - я не могу выкинуть этого дроу из головы с тех самых пор, как мы с ним дрались в подземельях Мифрил Халла. Я с того самого дня сплю и вижу, как я его либо убиваю, либо… - он сжал челюсти и замолчал. – Что ты на это скажешь? – прищур серых глаз не сулил ничего хорошего тому, кто посмеет спорить.

- Скажу, что ни одной женщине никогда не удавалось довести тебя до подобного состояния, - ответила Нидарель.

Хищный прищур, способный привести в состояние столбняка всесильного пашу Калимшана, на нее не произвел ни малейшего впечатления. А вот откровенность – произвела. И еще какое! Нидарель, глубоко уважавшая в брате вообще несвойственную людям черту честно признаваться себе в собственных слабостях, не помнила, чтобы среди этих слабостей когда-либо числилось что-то кроме черт характера самого Артемиса и нее самой. И то, что бессердечный, вообще-то, убийца так откровенно признается в пагубной страсти к темному эльфу… Только сейчас Нидарель начала понимать, насколько Артемису важен этот дроу, понимать, что сохранение его жизни было продиктовано вовсе не тщеславием, требовавшим закончить прерванный по ее вине поединок, и не какими-то соображениями личной выгоды. Нидарель начала понимать, что в глухой броне, отгородившей ее брата от слабостей и искусов внешнего мира, появилась брешь. И это ее напугало.

III

Первое, что почувствовал Дзирт, когда очнулся – присутствие. Кто-то чужой был в комнате вместе с ним. Повернув голову, он ожидал увидеть Энтрери – но рядом с постелью сидела, сложив руки на колени, Нидарель. Дроу, готовый вскочить, расслабился, но не слишком.

- Как ты себя чувствуешь? – вопрос за прошедшее время стал дежурным.

- Хорошо, - коротко ответил Дзирт.

Помолчали.

Дзирт чувствовал себя так, словно вновь стоял перед Матроной Мэлис, ожидая ее решения относительно своей дальнейшей судьбы. И безотчетный страх, противно угнездившийся в глубине, и иррациональная детская уверенность, что все будет хорошо, и волнение перед предстоящим. К памятной гамме чувств примешалось еще и сознание необходимости неприятного шага. Дзирту казалось, что воздух в комнате – и тот стал тяжелее. Он мысленно тряхнул головой и спросил:

- Где Энтрери?- спросил, как мог спокойно, изгоняя из своего голоса смесь застарелого гнева и свежей досады.

- Он тебе нужен? – вопросом ответила Нидарель, приподнимая бровь.

Она явно сомневалась в необходимости этого разговора, и в глубине души Дзирт был с ней согласен: он бы с радостью получил отсрочку на обдумывание всего, что хотел сказать (точнее всего того, что толклось у него в голове, не обретя еще даже формы конкретной мысли). Но он твердо знал, что страх можно побороть только одним путем: идти ему навстречу. А в том, что отсрочки требовал именно страх, он и не сомневался.

- Я хочу с ним поговорить.

- Сейчас?

- Да.

- Хорошо, - Нидарель встала и направилась к двери.

- Постой!

Она обернулась. Дзирт сидел, свесив ноги с постели, по самые плечи замотавшись покрывалом.

- Не могла бы ты вернуть мне одежду? – Дзирт держался спокойно, но в мыслях очень порадовался тому, что дроу не умеют краснеть в световом спектре. Так глупо он не чувствовал себя уже давно (а кто-то ехидный внутри подсказывал, что и вообще – никогда).

Нидарель кивнула на аккуратную стопку в изножье кровати. Аккуратно сложенные штаны и рубашка, которые Дзирт видел впервые. Никакого оружия. Он поднял на Нидарель вопросительный взгляд.

- В этом доме тебе не желают зла, - ответила она, намекая на древний закон гостеприимства, улыбнулась, как показалось Дзирту, обнадеживающе, и исчезла за дверью.

В голове у Дзирта теснились сотни вопросов, которые он не задаст и сотни фраз, которые он не скажет. Главным образом по причине вящей глупости оных. Единственное, что Дзирт мог спросить у Артемиса Энтрери: почему ты меня не убил? Решив пока остановиться на этом, дроу стал ждать.

Морить ожиданием его не стали. Артемис Энтрери постучал, прежде чем войти, но ответа дожидаться не стал – он был хозяином в своем доме, а Дзирт – всего лишь гостем, хоть и невольным. (Или пленником, с которым обращаются скорее как с гостем? – непроизвольно подумал дроу).

- Ты хотел меня видеть, - сказал Энтрери, останавливаясь возле двери и небрежно прислоняясь плечом к косяку. Вообще вся его поза: сложенные на груди руки, скрещенные в голенях ноги, так что опорой служила лишь одна, взгляд несколько свысока – излучала расслабленную уверенность. Дзирт, знавший цену мнимой расслабленности этого человека, спокойно спросил:

- Почему ты меня не убил?

- Не захотел, - пожал плечом Энтрери.

И больше ничего не добавил.

Дзирт замолчал, смятый простотой ответа. Не захотел! Банальная блажь ассасина, наверняка привыкшего к гашишу, делающему мысли похожими на расползающихся ужей, а вовсе не расчет или уважение к воинскому искусству, сохранили жизнь Дзирта До'Урдена. Дроу почувствовал себя оскорбленным.

- И сейчас не хочешь меня убить? – спросил он.

- Не хочу, - тем же безразличным тоном подтвердил Энтрери.

Снова повисла пауза. Дзирт не мог верить своему заклятому врагу, но что-то подсказывало, что тот не врет.

- Что ты со мной сделаешь? – спросил Дзирт, сохраняя спокойствие. Необычность ситуации, невозможность просчитать следующий ход противника раздражала, заставляя нервничать.

Энтрери усмехнулся, заставив дроу подобраться, но сказал совсем не то, чего Дзирт ожидал:

- Когда поправишься, отпущу на все четыре стороны с напутствием больше не попадаться мне на глаза.

Дзирт опешил. Он не знал, что говорить и как отвечать на подобное. И, следуя внезапно накатившей злости, он встал, подошел к ассасину на расстояние вытянутой руки и спросил, глядя человеку прямо в глаза и раздельно проговаривая слова:

- Зачем тебе это нужно?

- Я так хочу, - не меняя тона, ответил Энтрери.

Дзирт стоял и молчал. Говорить было нечего. Он уже все сказал, следуя за своей досадой и непониманием происходящего, и мог теперь только признать поражение. Его злость, досада и бессильный гнев разбивались о спокойствие Энтрери, живо напоминавшего сейчас промороженный кусок скалы. Дзирт стоял и молча смотрел человеку в глаза. В горле давящим шершавым колом стояло странное чувство, следуя которому дроу хотелось броситься на ассасина и… не убить его. Повалить на пушистый ковер, придушить, заставить отбиваться, стряхнуть с этого отморозка его ледяную уверенность. Дзирт стоял меньше чем в шаге от своего заклятого врага, бессильно сжав кулаки.

- Это все? – спросил Энтрери.

Вопрос стряхнул наваждение.

- Да, - вынужден был признать Дзирт.

Энтрери кивнул и вышел.

Дзирт опустился на постель, поджав под себя одну босую ногу, уперев подбородок в согнутое колено другой. В голове было пусто. Дроу всегда знал, что они с ассасином никогда не смогут найти общего языка – слишком разные у них души, слишком разные пути они избрали. Но того, что Энтрери окажется для него не просто чужд – бесконечно далек и абсолютно непонятен – Дзирт не ожидал. Это было чувство сродни преследовавшему его в Мензоберранзане: мучительное несоответствие мыслей и убеждений окружающей действительности. Выводящее из себя терзание: я не прав, или мир не такой?

Почему-то вспомнилось: темный штрек мифрильной шахты, серые дворфы, попавшие в засаду…

Закованные в мифрильные доспехи карлики отбивались отчаянно, не неумело. Человек и дроу стояли плечом к плечу, отбивая низкие атаки тяжелого гномьего оружия. Скимитары, меч и кинжал крутили одну смертельную мельницу, перемалывая, переламывая чужие жизни, и никогда Дзирт не чувствовал такого… упоения. Никогда не жила в нем такая уверенность в соратнике. Никогда никто рядом с ним ТАК не дрался. Двое – плечом к плечу, двое – как один. Чувствуя один другого, зная каждое движение, видя глазами другого, слыша его ушами, чувствуя ритм его дыхания в своих легких и размеренную пульсацию его сердца – в своей груди…

И как Аретмис грубо стряхнул восхитительное наваждение, добив раненого дворфа. Ассасин не оставлял живых врагов.

Да, подумал Дзирт, это тоже было.

Но ведь было и другое! Было же ни с чем не сравнимое единение, никому более не доступное! И было правильное суровое лицо, неясно видимое в тепловом спектре, искаженное… нет! – преображенное упоением битвы. Тем же, что захлестнуло самого Дзирта…

Это было.

***

Диалог с Энтрери, казалось, ничего не изменил: Дзирта не связали и не бросили в подвал, но и отпускать пока не торопились. Нидарель как будто стала молчаливее и строже, чем в первые их встречи, Дзирт, впрочем, не спешил делать выводы – может статься суровость была просто ранее не замеченной им чертой характера. Трижды в день в его комнате (его? ха!..) появлялась служанка с закрытым плотной тканью лицом, едва достававшая макушкой до груди дроу, с поклоном оставляла поднос с простой едой, воду для умывания и несколько белых полотенец. Дзирт пытался с ней заговорить – безрезультатно.

Бродить по дому ему никто не запрещал. Дверь не запирали ни хозяева (или, точнее, хозяйка, наведывавшаяся несколько раз, чтобы сменить повязки и, наконец, констатировать долгожданное: здоров), ни маленькая служанка, до того молчаливая, что Дзирт, в конце концов, заподозрил ее в немоте.

Дзирт не сильно разбирался в том, как устраивали свой бы жители Калимшана, но, побродив по дому один день, сделал вывод, что брат с сестрой, видимо, не слишком считаясь с обычаями предков, делали просто то, что им нравилось. Дроу не слишком удивился, обнаружив сочетание восточной изысканности в трех одинаковых небольших комнатах, видимо предназначенных для гостей, и приемной зале, с сугубым рационализмом двух этажей дома, целиком отданных под жилые комнаты, кабинеты, библиотеку и фехтовальный зал. Смежная с ним комната – единственная запертая дверь во всем доме – наверняка, была оружейной. Дзирт довольно долго простоял, разглядывая крохотную скважину врезного замка, досадуя, что у него при себе нет даже шпильки. Хотя его попытки, скорее всего, оказались бы безрезультатными – вряд ли немудрящего мастерства никогда не промышлявшего воровством эльфа хватило бы на замок, которому доверил оружие Артемис Энтрери. Оставив дверь оружейной, Дзирт какое-то время побродил по дому, убедился в запертости всех ящиков в столах и шкафах, равно как и в том, что привычки оставлять на столе нечто интересное за братом и сестрой не водилось, и вернулся в зал.

Дзирт уже с утра оценил калимшанский обычай класть ковры едва ли не на все плоские поверхности – бродить босиком по мягкому ворсу было несравнимо приятнее, чем по гладкому полу.

Пол тренировочного зала покрывал толстый слой грубого войлока. Достаточно жесткого, чтобы не затруднять движения и достаточно мягкого, чтобы каждое падение не оборачивалось синяком. У входа в нише Дзирт увидел стойку, воинственно ощетинившуюся боккенами. Прямо на подошедшего Дзирта смотрели четыре отполированные до блеска рукояти: два меча и два кинжала. Один набор явно делался с поправкой на женскую руку. Дзирта заинтересовал один кинжал: длинный и тонкий, так что даже казался хрупким. Дроу взял его в левую руку, сделал несколько выпадов. Оружие, при достаточном мастерстве могло убить закованного в мифрил варвара – надо было только попасть в щель между латами. Второй кинжал вызвал противоречивые чувства. Клинок обычной, в общем-то, формы, повторял кинжал тонкой отделки, с которым не расставался Энтрери. Дзирт вернул боккены на место и принялся изучать содержимое стойки. Чего здесь только не было! Вырезанные из дерева и точно передающие особенности каждого вида оружия, боккены повторяли кинжалы из Долины, гномьи скрамасаксы, ятаганы Калимшана, сабли и палаши, бастарды и шпаги, мечи от дворфского до полуторного, ножи засапожные и метательные, нашла свое место даже одна катана. Со странным чувством Дзирт заметил в стойке два скимитара.

Рукояти привычно легли в ладони. Взвесив боккены в руках и подивившись мимоходом прекрасной балансировке, Дзирт сделал несколько выпадов, отступил, перешел в защиту, совершил обманное движение, снова ушел в защиту, а затем неожиданно напал сверху, поднимая клинки, и добил воображаемого противника внезапным низким выпадом.

- Браво!

Дзирт подпрыгнул и развернулся, инстинктивно закрываясь.

Артемис Энтрери стоял, прислонившись плечом к косяку, и аплодировал.

- Браво! – с улыбкой повторил ассасин, прикрывая за собой дверь. – Окажешь честь? – он подошел к стойке, и боккены привычно легли в ладони. С губ не сходила ироничная усмешка.

Дзирт опустил скимитары и отступил на шаг в ожидании. Энтрери встал напротив и отсалютовал противнику мечом…

"Я собью с тебя это спокойствие!" – поклялся Дзирт, когда первый выпад пропал втуне, встретив отточенную защиту.

…крутились, вращались страшной мельницей клинки, сталкивались со звонким стуком – и окажись на их пути плоть, она перестала бы быть живой. Выпад – защита, защита – нападение. В бешеном ритме мелькали скимитары, меч и кинжал, не давая ни секунды на раздумье, ни мига промедления, ни единой поблажки – ни противнику, ни себе.

Артемис Энтрери продолжал улыбаться. И то, что его улыбка уже напоминала застывший оскал, Дзирта не волновало – он только сильнее сжимал челюсти, бросаясь в атаку, ловя соперника на кончики клинков, подпуская на длину кинжала и отскакивая на несколько шагов – и ни один еще не коснулся другого.

Дзирта захлестнула ярость, такая, какой он не помнил за собой никогда – и он до конца, до последнего предела выкладывался, так словно этот бой решал в его жизни что-то очень важное, чего он пока не знал. И в какой-то миг дроу с упоением и восторгом увидел очень близко, ближе, чем когда бы то ни было, застывшее, яростное лицо Энтрери. От его спокойствия не осталось и следа.

И скимитары, отразив выпад, который менее опытного противника убыл бы на месте, завертелись, запели, разрезая воздух, так что невозможно было понять, где кончается один и начинается другой…

…Дзирт поймал высокую атаку на скрещенные скимитары, и сила удара бросила его на колени. Дроу упал на бок, не опуская клинков, и змеей бросился вперед, пытаясь оплести ноги Энтрери своими и повалить его на пол. Ассасин подпрыгнул, но потерял клинки Дзирта и откатился на несколько шагов. И замер.

Дзирт застыл, готовый вскочить.

Энтрери встал, отшвырнул в сторону боккены – те упали с обиженным стуком – подошел к дроу и протянул руку.

Дзирт какое-то время молча смотрел на стоящего над ним человека, а потом ухватился за протянутую ладонь.

Уже у двери Энтрери сказал:

- Если захочешь, можем повторить. Позже.

Дзирт посмотрел человеку в глаза и без улыбки ответил:

- Вряд ли.

IV

Вообще-то, такие долго не живут. Просто у них как будто отсутствует инстинкт самосохранения. Тот, что заставляет иногда подумать и пойти на сделку с совестью. Своя рубашка, и все такое. Такие вот лезут на рожон, наплевав, что это может быть опасно, неоправданно, да и вообще глупо. И, что характерно, часто утягивают за собой других, у которых этот инстинкт присутствует, в общем-то, но частенько отключается, требуя до последнего пытаться вытащить лезущего в пекло идиота. И смерть самого идиота, как правило, легкая, не в пример кончине тех, кто за ним полез…

Ну и плевать! – подумал Артемис Энтрери. – Плевать, что ты вечно норовишь сунуть свой нос в каждую встреченную несправедливость, за носом просунуть скимитары и хорошенько ими там пошуровать. Плевать, что в следующий раз, когда ты полезешь в логово дракона, выручая очередную горстку очередных сомнительных монахов, я, скорее всего, сунусь следом за тобой. Потому что лучше мило беседовать с древним пресмыкающимся, чем знать, что где-то лежат твои обугленные кости…

Косточки дроу. Все до единой. Он даже представил себе обугленный скелет в мифрильной кольчуге, сжимающий скимитары. Косточки были того же цвета, что темная кожа дроу. И изумленный дракон, с интересом разглядывающий свое произведение после, так сказать, обжига. Артемис фыркнул, прогоняя возникшую картинку.

Дзирт проснулся, зажмурился – солнечный зайчик уверенно поселился на его лице с самого восхода – зевнул, прикрывшись ладонью, и открыл глаза.

- И чему ты улыбаешься?

"Представил тебя мертвым", - чуть не брякнул Артемис, но вовремя опомнился, пожал плечами и, наконец, высвободил из-под беловолосой головы затекшую руку.

Дзирт в ответ тоже пожал плечами, вскочил и пружинисто потянулся, вывернув сцепленные в ладонях руки. Под гладкой эбеновой кожей прокатились мышцы. Дзирт постоял над ворохом одежды, видимо решая, стоит ли его разгребать, поморщился и подошел к окну. На его счастье домА в Калимшане было принято окружать такими заборами, что с того расстояния, с которого можно разглядеть каждого высунувшегося в окно, из-за этого забора не было видно даже крыши. Потому Дзирт совершенно спокойно облокотился на подоконник, подставив лицо давно взошедшему солнцу. Прежде, если только была возможность, Дзирт всегда встречал рассвет, сидя на какой-нибудь возвышенности. Сейчас у него была и возможность, и возвышенность, но вот встать раньше солнца в последнюю неделю ему никак не удавалось.

- Что ты там увидел? – лениво осведомилась из-за спины причина этих самых неудач.

Дзирт обернулся, упираясь подоконник отведенными назад локтями. Постоял, критически изучая вытянувшегося поверх покрывала Артемиса, потом решительно взъерошил и без того растрепанные волосы.

- Вставай! – Дзирт подошел к вороху одежды, мимоходом удивившись, что вся она свалена в одном месте, подцепил рубашку, критически изучил и бросил Энтрери. Рубашка трагически взмахнула рукавами и сбитым лебедем распласталась на покрывале.

- Зачем? – Артемис с сомнением оглядел рубашку, прикинув на глаз ширину плеч и длину рукавов.

Дзирт уже разобрался в принадлежности предметов гардероба и, одетый, прыгал на одной ноге, поправляя завернувшуюся штанину.

- Это Нидарель сделала тебя страстным лошадником? – осведомился Артемис, поняв, куда направляется так ничего и не объяснивший дроу.

- Больше в этом пыльнике ничего интересного не происходит! – заявил Дзирт, движением отбрасывая назад копну волос – смоляно-черных. Волшебная маска превратила дроу в полукровку: дитя человека и светлого эльфа.

- И сестрица, конечно, все уши тебе прожужжала про нашу замечательную конную ярмарку. Ну, конечно, о чем же вы еще могли говорить? – человек в притворном страдании закатил глаза.

- О тебе, например! – весело огрызнулся Дзирт. – Я про тебя много интересного узнал, между прочим!

На Артемиса это признание впечатления не произвело.

- Я привык, что меня считают подонком, убийцей невинных, подлецом и прочая-прочая-прочая, - с выражением безмерной скуки на лице, Энтрери картинно зевнул, прикрыв рот ладонью. – Что, между прочим, не столь уж далеко от истины.

- Наплевать! – заявил Дзирт, азартно сверкнув пронзительно-зелеными глазами. – Будь ты хоть демоном из Инферно! Хотя, - он на мгновение задумался, - демоном, пожалуй, не надо. У них рога и копыта!

Энтрери только расхохотался, бесшабашно запрокинув голову.

А Дзирт, ответив белозубой улыбкой, толкнул пятками золотисто-солового коня, направляя того сквозь толпу. Тесный и пыльный Калимшан, наконец, принял дроу и показал тому всегда тщательно скрываемую от чужаков, свою неизъяснимую, пряную, как корица, и замысловатую, как арабеска, красоту. Или просто Дзирт, наконец, ее увидел? Высокие узкие улочки, сжатые желтоватыми, выбеленными солнцем, всюду, куда оно проникало, стенами; разительный контраст ночной прохлады с раскаленными днями; суматошная толкотня и пронзительные крики торговцев, никогда, казалось, не стихавшие в Матери Песков; каменная неподвижность надменных мужских лиц, глядящих из-под хитро замотанных покрывал – и таинственные, кажущиеся все, как одна, прекрасными, никогда не открывающие лиц, женщины… Это был целый мир, мир огромный и удивительный, понять который можно лишь родившись в нем, прожив жизнь плотью от его плоти – Дзирт знал, что ему этого не дано. И что он может – так это восхищаться, глядя изумленными глазами чужака, на тот крошечный уголок, что ему дано было видеть. Словно замирать в восторге от изгиба ресниц красавицы, приоткрывшей самый краешек паранджи…

Прокаленный день рухнул на Калимшан белым песчаным драконом, но город, привычный, жил, суетился, любил и ненавидел, рождался и умирал. Копошился огромный, выбеленный солнцем муравейник.

Дзирт ехал верхом через толпу, жадно разглядывая то, что раньше его глаза отказывались видеть, отрывисто кивая на короткие ернические пояснения Энтрери, шутил, смеялся, в нарушение всех калимшанских приличий скаля белоснежные зубы, жадно впитывал каждый миг раскаленного дня. И не задумывался о том – у него просто не было мига задуматься – что впервые за много лет он СЧАСТЛИВ. Счастлив полностью и безоговорочно. Так что предстань перед ним Судьба во плоти и спроси о самом сокровенном желании, Дзирт До'Урден не колеблясь ответил бы: "Оставь все как есть!".

Черной молнией взметнулась плеть – кто-то вскрикнул, следом послышался грозный щелчок и сухая, похожая на шипение змеи калимшанская ругань. В сторону от испуганно вскинувшегося белого коня бросился парень, зажимая распоротое ударом плечо. Всадник замахнулся снова, но ударить ему было не суждено: Дзирта бросил солового коня наперерез шарахнувшемуся белому, жеребцы столкнулись, соловый яростно взвизгнул и впился зубами в белоснежную шею под головой наглеца.

Взметнулась плеть – и рухнула в пыль, рассеченная надвое. Мухортый жеребец Артемиса Энтрери опустил копыта на шеи и головы сцепившихся коней, всей массой рухнул между поединщиками. Жеребцы ринулись в стороны, Дзирт из всех сил потянул на себя поводья, молясь, чтобы конь послушался. Соловый отступил назад, собрав шею и заложив уши, злобно скалился.

Дзирт с изумлением смотрел на всадника, размахивавшего украшенным рубинами кинжалом, кричавшего что-то, часто перемежая свои слова руганью. Энтрери молчал, сдерживая злящегося мухортого коня. Потом, когда крикун выдохся, Артемис выплюнул какое-то слово и развернул коня.

- Неприятности? – виновато спросил Дзирт, когда толпа, через которую кони едва продрались, осталась позади и люди перестали открыто оглядываться им вслед.

- Нет, - мотнул головой Артемис, - ты не виноват. Он сам не сдержал коня. Только… Дзирт, - Эльф едва вздрогнул – человек редко называл его по имени, - ты не жил в Калимшане и не знаешь этого города. То, что у вас на севере нормально и привычно – здесь дико и нелепо. Никогда не пытайся здесь заступаться за слабых и подавать нищим.

- Почему? – оторопело спросил Дроу.

- Потому что это опасно, - равнодушно пожал плечом Энтрери. – И глупо. Потому что нищий может в благодарность схватить тебя за руку – и оказаться прокаженным. Привыкни к тому, что в Калимшане принято бить плетью того, кто оказался под ногами твоей лошади. Не все, конечно, так делают, но… Просто не пытайся вмешиваться.

Дзирт молча кивнул. Жаркий полдень уже не вызывал восхищения, Калимшан казался тесным и пыльным сборищем рабов и тех, кто привык их бить. И все же суета и оживление, царившие на выбеленных солнцем улицах, затягивали.

Не прошло и получаса, как Дзирт снова выпрямился в седле, жадно, во все глаза разглядывая все, до чего мог дотянуться взгляд.

Раздался удар, злой конский визг, крики и хохот. Артемис вопросительно глянул на дроу и направил коня в сторону плотной кучи людей, обступивший что-то интересное.

Высокий и тонкий золотисто-буланый жеребец плясал, поднимая копытами крохотные тучки пыли, зло взвизгивал, кося мелькающим белком глазом. Человек, с отпечатком копыта на спине рубашки, лежал на земле, уткнувшись лицом в пыль, закрывая руками голову. Любая попытка подняться или отползти беспощадно пресекалась лязганьем зубов солового у самой головы несчастного. И не всегда зубы лязгали в воздухе. Зеваки обступили невезучего конюха, радуясь дармовому зрелищу. Конь плясал вокруг человека, прядал ушами, то зло их закладывал, раздувая огнисто-алые изнутри ноздри, толпа шарахалась, когда золотистый вдруг бросался в их сторону, раздраженный громким смехом.

Наконец кто-то догадался принести веревку, но накинуть на солового аркан оказалось не так-то просто – конь вертелся ужом, выскальзывая из-под самой петли, бросался на людей, свечил и брыкался. Конюх, воспользовавшись тем, что зверь отвлекся, поднялся с земли и ринулся в сторону. Жеребец, увидев, что добыча уходит, бросился следом. Сомкнулись зубы на плече рубашки, конюх вырвался и скрылся в толпе, зажимая окровавленное плечо.

Дзирт покачал головой. Его изумила не злобность жеребца – рядом с Самумом он наверняка выглядел бы ягненком – а равнодушие людей, наблюдавших эту сцену. Ведь несчастный конюх успел лишиться половины волос, пока кто-то догадался ему помочь. Дзирт сжал поводья и посмотрел на Энтрери. Тот широко улыбался, придерживая повод одной рукой, разглядывая почти с восхищением золотистого красавца, который был уже как-то усмирен и зауздан.

- Арте.

Резкий поворот головы, на лице играет та же улыбка – смесь любования и чего-то похожего на нежность, но подернутое то ли каким-то внутренним холодом, то ли просто привычкой оценивать.

- Ничего, - Дзирт покачал головой. Как он мог только что досадовать на этого человека? – Ничего.

"Как я мог сердиться на тебя? – думал Дзирт позже, когда они ехали конь о конь по улочке, уже полускрытой вечерними тенями. – Ведь я… Я же прощу тебе все. И даже больше. И то, что для тебя убийство – способ заработка. Арте, я не узнаю сам себя – я смирился с этим! Мне плевать, сколько крови у тебя на руках, потому что на моих – не меньше. И мне уже нет дела до того, что ты убивал из-за золота, а я из-за своей совести. Мне уже плевать, что ты несколько раз чуть не убил меня. Не убил, и это главное. Я все тебе прощу. За тот единственный бой в штреке Мифрил Халла. Уже простил. Заранее…".

Дзирт покосился на Артемиса. Четкий профиль, небрежно отброшенные назад волосы, внимательные серые глаза.

Уже простил. Заранее…

Артемис Энтрери развернул коня, перегораживая Дзирту дорогу и, прежде, чем тот успел что-то сказать, молча сжал руку дроу, указывая вперед. И Дзирт почувствовал, как земля в полной тишине уходит из-под ног.

Кетти-бри подняла на Вульфгара глаза и что-то сказала, щурясь против солнца. Варвар, которому пребывание в Калимшане давалось тяжело из-за непрекращающейся жары, вытер лоб и что-то ответил. Бренор коротко сказал что-то обоим, смешно дернув бородой и поправив помятый шлем, несмотря на жару плотно сидящий на макушке дворфа.

- …мы его обязательно найдем… - услышал Дзирт, когда к нему вернулась способность слышать. Радуясь, что его лицо надежно скрыто маской, дроу посмотрел на Артемиса Энтрери и развернул коня. Человек последовал его примеру, радуясь про себя, что их не заметили и не узнали.

V

…полуприкрытые глаза под страдальчески сведенными бровями – из-под белых ресниц лихорадочно сверкают белки глаз (голубоватые, как у детей). Беспокойное, напряженное лицо, выражение на котором мгновенно сменяется с болезненного на азартное и со счастливого на испуганное. Напряженно выгнутая шея и почти по-звериному вздернутая верхняя губа с голубоватой полоской зубов без клыков. И тонкие длинные пальцы, вцепившиеся в сбившуюся простыню так, что посерели из-за оттока крови…

Артемис Энтрери приподнялся на локте, разглядывая любовника. Лунный свет прихотливо расположился на эбеновой коже, посеребрив ее на выпуклых местах, залив все западинки непроглядной чернотой. Серебряными казались белоснежные волосы, а пушистые белые ресницы – щеточками инея, намерзшими на веках.

Дзирт открыл глаза, глянул вопросительно.

- Ты сумасшедший, - сказал ему Артемис.

"Да, - подумал Дзирт. - Я сумасшедший. Я люблю тебя".

Эпилог

Калимшан остался за спиной. Впереди стелилась пустыня – горы и горы песка, перерезанные посредине вытоптанной дорогой. Дзирт тронул поводья. Низенькая грубокостная лошадка покорно приняла вправо.

- Дзирт, - Кэтти-бри пристроилась рядом, сочувственно заглянула в глаза, - ты его найдешь, я знаю! Ты обязательно его найдешь.

- И тогда этот подонок от тебя не уйдет, - грозно рыкнул Вульфгар, хлопая себя по ляжке.

Дзирт молча кивнул. Конечно. Не уйдет. Он просто убьет меня, и будет прав. Ты будешь тысячу раз прав, потому что ничего кроме смерти я уже не заслуживаю. Я – предатель. Мразь, которую надо раздавить. Только сам я не способен рухнуть на меч, а кроме тебя меня никто убить не сможет. Я боюсь умирать! Боюсь…

- Дзирт, смотри! – Кэтти-бри развернула лошадь, привставая в стременах, указывая туда, где почти потерялась на горизонте стена Калимшана.

Взрывая песок, даже на бешеном галопе держа голову высоко, к ним летел Самум. Нидарель осадила коня в полушаге от испуганно шарахнувшейся лошади эльфа, подъехала вплотную и достала из ножен тонкий кинжал – "сестру". Дзирт сглотнул и стянул с горла платок, открывая бьющийся живчик. Все оказалось проще и лучше, чем он думал. Нидарель взяла кинжал двумя пальцами – и протянула Дзирту рукоятью вперед. Потом быстро отстегнула ножны и сунула ему в безвольную ладонь, сжала его пальцы своими и, не удостоив спутников эльфа и взглядом, развернула коня.

Дзирт посмотрел на свои ладони, сжимавшие "сестру", стиснул кулаки так, что руки затряслись, и вдруг закричал вслед Нидарели на языке Подземелий, который кроме них никто понять не мог:

- Убей меня!!!

Нидарель подняла Самума на дыбы и звонко выкрикнула:

- Никогда!

The End

fanfiction