Шесть шагов из гроба
|
|
«Настоящий самурайский
майонез» Алые, как артериальная кровь.
Струящийся живой водопад крови.
Брызги, расплесканные ветром. Самой природой задумано так,
что красный цвет притягивает взгляд. Это сигнал. Цвет опасности. Цвет
предупреждения. Берегись, отравлено! Не трогай, себе дороже. Вот только где они, алые воды
его волос? Даже красный цвет спрятался, затаился в темноте, чтобы не привлекать
внимания. Пряча своего обладателя от посторонних глаз. К тому же в достаточно
дорогом небольшом баре был удачно отгороженный полукругом стойки кабинет,
посетителя которого очень сложно было разглядеть из основного зала. Никто его и не видел. Никто
и не смотрел в его сторону. Только один человек. Один человек с волосами, столь
же яркими, как кровавый водопад. Только совершенно противоположными по
цвету и структуре. Кудри, цвета травы, густые и буйные, вольно разметались
по плечам самоуверенного мужчины, появившегося в баре в пестрой компании
молодых людей, шумно обсуждающих последний турнир кендо. В подсвеченной
одними только вспышками цветомузыки темноте вошедший поначалу тоже не
заметил одинокого гостя в дальнем кабинете. Но обернувшись зачем-то к
стойке, так и замер с открытым ртом, не закончив фразы. Схоронившемуся
во тьме алому яду не удалось скрыться. Рваная диджейская обработка
классической музыки взбесившимся пульсом стучала в мозг; алый блик отразился
в его глазах и словно хлынул в них, срывая кожу с воспоминаний, превращаясь
в водопад алой крови, водопад сверкающих волос. Второй гость не привык долго
колебаться, принимая решения. Коротко бросив что-то своим товарищам, он
поднялся с места и направился вдоль стойки на зов из прошлого. И что за нелепая детская шалость?
Или не видишь сигнала? Красное:
ОПАСНОСТЬ! Последствий не избежать! Грубоватые большие ладони
кендоиста вынырнули из темноты и мерцающих вспышек, сзади, с обеих сторон,
закрыли глаза. Густые кудри хлынули вперед, перекатываясь через плечи
обоих. - Угадай? – шепнули губы в
самое ухо. И взметнувшаяся непроизвольным
движением защиты (страха?) рука замерла, коснувшись густых кудрей. - Кеочи. И бледные пальцы сжались так
крепко, чуть ли не прижимая зеленое буйство к лицу сидящего. Так утопающий
цепляется за брошенный в бездну вод канат. - Надо же, помнишь, - хмыкнул
кендоист Сайонджи Кеочи и, отпустив свою жертву, бесцеремонно взгромоздился
на свободное место напротив. – Ты куда пропал, Тоуга? За эти месяцы я
тебе домой три раза звонил – нет тебя. Тонкая, тонкая – росчерком
скальпеля улыбка на миг прорезалась на безупречном лице Тоуги, и что-то
теплится, теплится в темной глубине глаз. Затаилось. - Меня там теперь и не застанешь.
- А? Ну, да, - у Сайонджи
искренне хорошее настроение. Так не хочется терять его. Совершенно не
хочется открывать глаза и смотреть, и видеть, когда можно так надежно
спрятаться в слепую улыбающуюся маску. – Кстати, а с чего это ты подстригся?
Новая мода? - Нет. Просто захотелось.
В дерганом исступлении музыки
и мерцающих вспышках они почти не видят друг друга. Им остается только
разговаривать с образом, хранящимся в памяти, ведь знакомый голос звучит
все также. Или почти. - Выпьешь со мной? - У тебя какой-то праздник,
Кеочи? - А разве наша встреча не
достаточный повод? - А как же твои друзья? - И без меня придумают, чем
заняться. Белая рука поправляет единственную
длинную прядь – челку, почти раздраженным жестом убирает ее за ухо. Уже
понял, что прогнать незваного гостя не удастся. Да и так ли хочется гнать?
- Устроился после академии?
- Да, спасибо. А ты, я смотрю,
все с кендоистами общаешься. - Угу. Хондо-сенсей взял меня
своим помощником. В его додзё. - Поздравляю. Полагаю, ты
счастлив. - Да. Вроде как да. А ты?
В Кирию Корпорейшн, у отца? - Нет. - Вот как? – в голосе и позе
искреннее удивление. – А чего это? Там наверняка уже было теплое место
готово для наследника. Ответное молчание тянется
так долго, что Сайонджи понимает, что ответа он не дождется. - Нашел что-то получше? И
все-таки, где ты теперь? - Я работаю на Комэйто. Внештатным
сотрудником. - Сильно! Тоже неплохой вариант.
Никогда и не сомневался, что ты в жизни устроишься. Тени - тонкие ломаные фигурки
– танцуют в зале, лишь иногда две из них пробегают по стенам бара, склоняются
к стойке. Им так ужасно интересно. Ах, как им интересно узнать ответы
на все вопросы. Тени прикладывают ладони к ушам и показывают друг другу
не шуметь, как будто в грохоте музыки, это поможет им что-нибудь расслышать.
Но кроме хрупких теней, никому больше нет дела до собеседников. Сайонджи Кеочи весел и щедр.
Он угощает. - Давай за все хорошее, что
прошло, и за все хорошее, что ждет нас в будущем! – оптимистично провозглашает
он, разлив в пузатые бокалы коньяк. Тоуга осторожно и как-то совсем
незнакомо, почти благодарно улыбается. А потом они пьют. Пьют, как
будто хотят доказать кому-то, что каждый может выпить больше другого.
Пьют без всякого повода, почти без тостов. Иногда лихорадочно бросая друг
другу фразы, переполненные намеками, обвинениями и шипами, непонятными
никому кроме них. Сладковатый ночной воздух
Гиндза дразнит им ноздри. - Куда теперь? - Можем пойти ко мне, - у
Тоуги очень мягкий голос. Присвист Сайонджи полосует
небо веселой ночи: - В особняк Кирию? Не далековато
будет? - Нет, - лицо Тоуги такое
бледное, что в ночи он кажется призраком, не человеком. – Я больше там
не живу. - Даже так? – Сайонджи, конечно,
тоже больше не жил с родителями, но почему-то все равно удивился. - Я снимаю апартаменты в одном
из частных домов. В Юракутё. Любопытство прыгает по веткам
маленькими пестрыми птичками. - Ладно, поехали. Посмотрю,
как ты устроился. Сейчас поймаю машину. Длинная тень Сайонджи выступает
в свет фар стремительно несущегося автомобиля. - Осторожно, бака, - стремительный
бросок, и рука Тоуги намертво вцепляется в запястье Сайонджи, рывком отдергивая
его обратно. Темные глаза коротко яростно вспыхивают гневом. – Понравилось
под колесами валяться? - Пусти, - Сайонджи встряхивает
рукой, пытаясь освободиться. Тоуга не отпускает. Между ними вспыхивает
скоротечная невнятная борьба. Вспышки света, одна за другой вырывают из
мерцающей полутьмы два острых профиля. - Давай я сам поймаю такси,
- наконец дипломатично предлагает Тоуга, но руки Сайонджи не выпускает.
- Ладно, - соглашается тот,
останавливая попытки освободиться. Это тени и вспышки света? Или Тоуга действительно улыбается как-то совсем незнакомо: мягко и почти благодарно. *** Бесшумно сдвигается дверная
панель. На фоне огромного многометрового окна во всю стену возникают две
мужские фигуры. - Это здесь ты живешь? Ленивый жест руки: - Нормально. Двое разбредаются в разные
стороны. - Тоуга, не возражаешь, если
я приму душ? - Конечно, нет. Тоуга ставит бутылку на столик.
В лунном свете ее прозрачный бок сияет, как отшлифованный драгоценный
камень. Бесшумно открывается дверь
в левой стене. Свет из ванной комнаты на минуту освещает острый профиль
гостя. Затем снова темнота и только
мягкий шум включенной воды с той стороны. - «Интересно-интересно? Ты
знаешь, что мне интересно?» Тощие голенастые тени крадутся
по стене, заглядывают в ванную через щели. Или просто это мерещится кому-то.
В ванной уже стоит плотный
пар от горячей воды. Он полностью окутал тело мужчины, только и видно,
как он вскидывает над головой руки, пальцами расчесывая и отбрасывая назад
свои волосы. Потом вздыхает, упирается
рукой в стену, как будто позволяя усталости взять над собой верх. Вода
течет по его телу сплошным потоком, выбирая самые легкие пути по впадинам
между рельефными формами его спины. Воде нравится его тело, нравится
трогать его. Ее шум баюкает разум, а ласка успокаивает немного взбудораженные
неожиданной встречей нервы. Ему уже случалось делать эту ошибку раньше
- слишком легко доверять благожелательным прикосновениям. Дверь тихо открывается, и,
обернувшись, сквозь пар он видит бледный силуэт Тоуги на фоне входа. Без
единого слова он подходит к своему другу сзади, все также молча обнимает
обеими руками, вжимается ему в спину. Сайонджи поворачивает голову, чтобы
взглянуть Тоуге в лицо. Взгляд Тоуги холоден и непроницаем. Их губы почти
соприкасаются, и только холеные руки крепче прижимают кендоиста к его
груди. Сайонджи едва заметно кивает и упирается в стену обеими руками,
в этот раз без борьбы отдавая себя воле друга. Он скучал. Он, правда, скучал.
Их соперничество осталось где-то там позади. И ему почему-то кажется:
он нужен Тоуге сейчас. Поток воды низвергается на
них сверху, пока их тела мощно, требовательно соединяются. В клубах пара
глаза обоих закрыты, они не видят друг друга, только чувствуют. Будто
независимо от их желания, их тела изголодались друг по другу. Голод и
напор Тоуги и уверенная покорность Саойнджи говорят за них. Им нет дела до того, как тени у двери перешептываются между собой, картинно приложив ладони ко рту, и хихикают, и хлопают в ладоши, глядя на них. *** Этой ночью Сайонджи приснилось,
что он тонет. Бесконечно погружается в мутную сероватую воду. Он мог видеть
и слышать, и дышать, только ничего не мог поделать с необратимой тяжестью
влекущей его вниз, как он не пытался бороться с этим. Размытые силуэты
больших рыб проносились мимо него и над ним, не обращая на Сайонджи никакого
внимания. Наконец его ноги коснулись
илистого вязкого дна, и сквозь толщи воды вокруг отчетливо плеснули цветом
в глаза ярко-алые волосы. - Тоуга! Только большие пузыри устремились
кверху. Его друг стоял спиной к нему и не слышал. Только шевелились привычно
длинные, ниже лопаток, пряди волос. Саойнджи рванулся к нему,
вырывая ноги из ила, проталкиваясь сквозь слепящую муть. Тоуга не двигался с места.
- Эй! Он все-таки добрался, рванул
за плечо, разворачивая Тоугу к себе, и тут же отдернул руку. Резкое движение
взбаламутило, встревожило воду, неохотно подхватившую красный парик, пугающей
медузой лениво поплывший прочь и куда-то кверху. Безликий, безглазый манекен
накренился было в сторону, но удерживаемый на дне привязанным к ногам
грузом стал медленно возвращаться в прежнее положение. В гневе Сайонджи снова толкнул
его и бросился бежать. То тут, то там, все чаще и гуще к нему тянулись,
шевелясь будто щупальца, шелковые алые пряди. Сотни, тысячи манекенов
Тоуги покоились там, на дне, слепые и равнодушные. Их ряды становились
все плотнее, и Сайонджи уже приходилось расталкивать их руками. Он сам
не вполне понимал, куда он бежит, что ищет. Не замечал, что с каждым его
шагом манекены становятся все меньше ростом, и он сам меняется вместе
с ними. Юноша, подросток, мальчишка. Те манекены, которых он отталкивал,
бились друг о друга с глухим бамбуковым стуком, с каким сшибаются боккены
на тренировке. - Тоуга – бака! Все с тем же бамбуковым стуком
их ряды все-таки поддались, и Сайонджи всем телом вывалился на другую
сторону, внутрь круга. Манекены тут же сомкнули свои ряды за его спиной,
но ему уже не было дела до них. - Тоуга? В центре круга будто бы освещенная
прожектором белела маленькая фигурка. Мальчик лет семи лежал на спине.
Тощие руки и ноги странно вывернуты в самых неожиданных местах. Сломанная
кукла. Пустой взгляд нарисованных на пол лица синих глаз бессмысленно
уперся куда-то под ноги Кеочи. Рот куклы был накрепко зашит, а волосы,
необычайно длинные, разливались под ним идеально круглым озерцом крови.
- Тоуга, - все еще неуверенно
позвал друга Сайонджи. Никакой реакции. Только звук
ударов тренировочных мечей друг о друга у него за спиной. А потом коротко, едва уловимо,
будто бы шевельнулись пальцы левой руки. Невысказанной, безнадежной мольбой.
- Тоуга! – более не раздумывая,
Сайонджи рванулся к простертой кукле, но стоило ему ступить в алый круг
из ее волос, как вдруг земля ушла у него из-под ног. Мощнейший удар отбросил
Кеочи на несколько метров. Он смачно шлепнулся на задницу, и вязкая тина,
будто клей, вцепилась в него, сковывая движения. Не пуская. А по краю
алого круга сплошным частоколом проросли огромные стальные зубья. Одно
лезвие ударило прямо из центра, вознося маленькую фигурку вверх, пронзая
ее, будто колом, но при этом пробивая насквозь, пока окровавленное острие
не вырвалось наружу из распоротого рта. Одно лишь мгновение Сайонджи
в шоке наблюдал это чудовищное зрелище, а затем зубастая пасть сделала
короткое глотательное движение, зубья сомкнулись, втягиваясь обратно и
увлекая Тоугу внутрь. В бессильной ярости Сайонджи
забился и закричал. И проснулся. После ванной они еще занимались
любовью, прямо на полу, где и заснули. И вот мокрая от пота простыня плотно
спутала ему руки и ноги. Сайонджи завозился в ней, освобождаясь. Ткань
пахла спермой. Сквозь огромное окно в комнату
обильно проникал яркий белесый свет молодой луны, и все предметы в ее
сиянии неожиданно зло топорщились острыми гранями, искали конфликта. В
окружении своих верных сторожей сидящий по-турецки Тоуга сам будто сиял
изнутри. Белый, холодный, неживой. Он не спал: глаза его были
открыты и пустой взгляд упирался в никуда. Сайонджи поднялся на локте
и тихо произнес: - Ты совсем не похож на Тоугу.
Неподвижное лицо маска повернулось
к нему, тонкие губы сложились в холодную улыбку. - А какой он – Тоуга? И Сайонджи понял, что ответ
на этот вопрос был готов в его сознании очень давно. - Тоуга потрясающий. Он благородный
и достойный человек. И мой лучший друг, - уверенность в собственной правоте
приоткрыла его губы доброжелательной улыбкой. – Я не видел его уже, наверное,
лет десять. Тоуга вздрогнул, блеснули
темные, почти черные на белом лице глаза, и только руки будто сами поднялись
с колен, потянулись к Сайонджи. Последнему этого было вполне
достаточно. Он рывком поймал эти руки, потянул на себя, опрокидывая Тоугу
себе на колени. - Все в порядке. Я здесь.
Я с тобой. Было совсем даже не странно
обнимать Тоугу вот так, без мысли о сексе (в сексе они вообще редко когда-либо
обнимались), баюкать его, рассеянно гладя по голове и по плечам. Это тоже было ново для них. Но сейчас, казалось, это их не волнует. Тому, что видит только луна, нет места под солнцем. А значит, оно будет забыто, развеяно, сокрыто молчанием, чтобы вернуться снова лишь ночью или же не вернуться никогда. *** Утро пробегает над городом,
срывая пелену туч. Сайонджи спит на полу, тревожно ворочаясь и почесываясь во сне. Тоуга, уже одетый, бродит по комнате, делает кофе. Потом приносит стебли цветов, садится у окна невдалеке от спящего и начинает методично собирать икебану, то и дело поглядывая на спящего Сайонджи. Композиция получается в модернистском
стиле, отдаленно напоминающем традиционное сека: склоненные цветы вокруг
одинокой голой ветви. Сайонджи переворачивается во сне, всхрапывает. Тоуга
смотрит на него с нечитаемым выражением на лице. - Кеочи! - А? Что? - Кеочи, обещай мне одну вещь.
- А, Тоуга, - Сайонджи сонно
трет глаза, тянется. Тянет руку и сжимает в пальцах щиколотку любовника.
– Привет. Тоуга коротко улыбается, но
в его глазах остро поблескивает решимость: - Кеочи, обещай мне как друг.
Обещай мне сделать для меня одну вещь. - Хорошо, – сонно кивает Сайонджи,
и тут же с подозрением щурится: - Какую? - Ничего особенного. Я хочу,
чтобы ты съездил в особняк Кирию и повидался с моей сестрой. Лично, -
пальцы Тоуги с хрустом ломают совсем не тот стебель в икебане. – А потом
рассказал мне, все, что увидишь. - Зачем? - Кеочи, не надо вопросов.
Руки Тоуги оставили в покое
незавершенную композицию, он склонился к сонному Сайонджи, почти коснулся
его лица. - Поезжай сегодня. Их тени на полу почему-то имеют одинаково красноватый отлив. *** Весь день переменная облачность. То тучи, то солнце. Все еще сонный Сайонджи дремлет в поезде. Тени деревьев и придорожных столбов бегут по его лицу и волосам. Под закрытыми веками заметно, как двигаются зрачки. В неверной дреме он смотрит, как кривляются девчоночьи тени: - Интересно, интересно,
ты знаешь, что мне интересно? – шепчет писклявый голосок, где-то на самом
краю сознания. Сидящая за школьным столом
тень хватается за голову, дерет себя за косички: - Я не могу, я не могу
это решить!!! Как мне жить. Лучше я вскрою себе вены. - О, бедная! – рядом возникает
другая тень в гротескных очках. – Давай я тебе помогу. - Нет, - первая животом
бросается на тетрадки. – Уходи отсюда! - Ээээ, - удивленно отстраняется
вторая. - Ну, ладно, - смягчается
первая, делает снисходительный жест тонкой ручкой. – Можешь пока приготовить
мне чай. И сделать обед. Кстати, да, еще уберись у меня. И не забудь сделать
мой английский. Указующий перст вздымается
в небо: - Ведь для этого и существуют
настоящие друзья! - Но я ведь ничего не понимаю
в английском! - хватается за голову тень в очках. Сайонджи морщиться во сне, между тонких бровей ложиться угрюмая складка. *** Особняк родителей Тоуги окружен
высокой кованой решеткой. Он роскошен и, кажется, дышит прошлым веком,
когда семья Кирию стремительно разбогатела и прославила свое имя. От набежавших
туч небо снова становится серым и лето вокруг уже не радуется зеленым
деревьям. Сайонджи несколько раз требовательно нажимает на кнопку звонка,
пока не оживает панель домофона. - Представьтесь, кто Вы, и
по какому делу пожаловали? – вопрошает официальный голос машины. - Сайонджи Кеочи. Я приехал
навестить Нанами, - с угрожающим выражением на лице рявкает в динамик
Сайонджи. - Извольте подождать в холле.
Дверь открывается. Как минимум
в три роста Сайонджи, даже его высокая фигура не выглядит в таком проеме
внушительно. Сжав кулаки, он решительно переступает порог. Огромный холл, оформленный
в стиле Антонио Гауди, дышит мраком, призраками, рай для того, чтобы хранить
скелеты в шкафах. - Сайонджи-семпай? Ее голос повелителен, удивление
угадывается в нем одной лишь короткой вопросительной нотой в конце. На
ней лимонного цвета летнее платьице с рукавами-фонариками. Ее появление
неожиданно освещает коридор, холл, даже на улице разом выглядывает солнышко.
Сайонджи с минуту просто смотрит
на сестру своего друга и любовника, настолько не похожую на него, как
будто пытается найти в ее чертах что-то знакомое, что-то такое общее для
нее и Тоуги. Ведь оно есть там. Не может не быть. - Привет, Нанами, - он почти
угрожающим жестом скрещивает руки на груди. - Я тебя не ждала, - она отлично
умеет играть безжалостно равнодушную галантность. Нанами неспешно нисходит по
ступеням, Сайонджи нетерпеливо притопывает ногой, поджидая ее. – Интересно
узнать, зачем ты все-таки приехал? - Мне нужно посмотреть, как
ты здесь, - хмуро сообщает Сайонджи. И вот оно – это «нечто общее»,
Нанами так знакомо, с неожиданной догадкой и усмешкой выгибает бровь.
Только в больших глазах совершенно другое выражение. - Подожди, я возьму зонтик.
- Зонтик? Глупый карп бьется в траве
на берегу маленького прудика, агонизируя. Сайонджи походя пинком отправляет
мужественную рыбину в воду. После такого удара можно и не выжить, но умирать
в родной стихии должно быть приятнее. Нанами увлекла его гулять
в сад. Сверкающие блики щедро играют на воде. В руках Нанами кружевной
зонтик от солнца. Она вертит его, и ажурные тени бегут по ее бледному
личику, по стройной фигурке в этом старомодном платьице с широкой юбкой
от талии. - Нанами, скажи, у тебя вся
одежда такая странная? Выжидающее выражение на ее
маленькой мордочке мгновенно сменяется знакомой гримасой гнева: - Хам. Идиот! Ты и понятия
не имеешь о вкусе. Твоя Химемия носила вульгарное красное платье по выкройке
военно-морского флота! И еще одна вещь не изменилась
– она по-прежнему умудряется бить в больное место. И даже, если ей не
удается стопроцентное попадание, тему она без сомнения чувствовала. - Анфи, - пальцы Сайонджи
угрожающе тянутся, чтобы схватить дерзкую девчонку за локоть, но она легко
уклоняется. – Анфи прекраснее всех на свете! - Поэтому трахается со своим
старшим братом, - Нанами была бы отличным кендоистом, она всегда предпочитает
нападение защите. В шорохе больших крыльев в
пруд спрыгнули две цапли, отлетел в траву кружевной зонтик. - Тупица! – такой удар в подбородок
он от нее уже получал. – Кретин! – а вот в нос это уже больно. - Свинья
безмозглая. Он попытался перехватить ее
руки, но Нанами его опередила. Неожиданно она всем телом прижалась к его
груди, зарылась лицом в футболку. Ее плечи, ее волосы часто дрожат, и
Сайонджи оторопело понимает, что это должно значить. - Почему? Ну какого черта
ему надо было присылать сюда тебя? – сквозь рыдания рвано дышит Нанами.
– Почему он не приехал сам? Сквозь кружево зонтика видно,
как цапли медленно разгуливают в блестящей воде, опускают свои грациозные
головы в воду, охотясь на рыбу. - Тоуга… Нанами плачет, прижавшись
к его груди, и Сайонджи стоит с вытянутыми по обе стороны он нее руками,
не смея коснуться ее и не зная, что делать. Глубокий вздох. - Тоуга… У нее действительно потрясающие
глаза. От слез они сверкают, как чистейшей воды хризолиты. - Тоуга очень волнуется за
тебя. - Как он? - Да ничего. В общем. Снимает
роскошную квартиру в Юракутё. С окном на всю стену. Работает… Подстригся.
Нанами недоверчиво щурит левый
глаз, потом опускает взгляд: - Я думаю, он не приехал сам
из-за папы. Они-сан и папочка сильно поссорились. Они-сан уехал. А потом…
Наверное, он как-то узнал, - она чуть отворачивается, теперь Сайонджи
совсем не видно ее лица, только солнечные кудряшки и плечо в надутом пустотой
нелепом рукавчике, - про Тсувабуки. - Тсува.. кого? - Понимаешь, Тсувабуки… он
же сирота. Весной у него умерла бабушка. Он совсем один. Я позвала его
к нам на лето, - Нанами говорит, сбиваясь, комкая концы фраз. Ее маленькие
кулачки отчаянно комкают и мнут одежду на груди у Сайонджи. – И когда
Тоуга ушел. Папа сам предложил. Я его не просила. Честно. Даже не намекала.
Я думаю, они с Тоугой поссорились. Папа сам решил усыновить Тсувабуки.
Я думаю, это хорошо. Он ведь так хотел быть моим братом. Но Тоуга… Нанами опять начинает плакать,
на этот раз молча, беззвучно. Сайонджи уже сам неловко привлекает ее к
груди, обнимает одной рукой, другой рассеянно отгоняя от них назойливую
летнюю муху. У Нанами приятная мягкая грудь.
Сайонджи бессилен не заметить этого, когда она так плотно прижимается
к нему. И по неуловимой цепи ассоциаций, вопреки его воле, память рисует
ему образ Невесты Роз, якобы принадлежавшей когда-то ему и никогда ему
не принадлежавшей. Ему столько раз хотелось коснуться ее, как женщины,
коснуться ее прекрасных грудей, но он так и не посмел. Их отношения были
слишком чисты для этого, кто бы и что про них не думал. - Успокойся, Нанами. Тоуга
на тебя не сердится. Честно, я думаю, он даже и не знает про Тсувабуки.
Наконец на неудачном вираже
докучливая муха получает от него тыльной стороной руки по касательной.
Траектория ее полета сбивается. Отчаянно сигналя SOS на всех частотах,
она пикирует сквозь кружево забытого в траве зонтика вниз к воде. Меткий
язык милосердной лягушки обрывает маленькую трагедию смелого авиатора,
и амфибия прыгает на соседний камень. А в следующий миг она сама попадает
в низвергнувшийся сверху клюв цапли. Дернув шеей, птица проглатывает добычу,
а затем неспешно извлекает из воды одну длинную ногу, плавно переступает
дальше, оставляя за собой круги на воде. Ей чуждо понятие божественной
справедливости. Руки Сайонджи с неловкой мягкостью
сжимают тонкие плечи девушки. Ему несвойственно утешать кого-либо: - Нанами, в конечном счете,
ты знаешь меня почти столько же, сколько Тоугу. Подумай сама, почему он
просил меня приехать сюда. Его ты, в любом случае, знаешь еще лучше, чем
меня. Нанами кивает у него на груди.
Потом отстраняется и коротко, церемонно кланяется ему. - Пожалуйста, передай брату
мои пожелания доброго здоровья. - Ладно. Тогда и от меня привет
Тсувабуки. Сердцевидной личико Нанами
омрачается быстрой гримасой недовольства: - Передам, если увижу его.
Он почти все время проводит с доо-сама. Совсем, как Тоуга раньше, - она
коротко, недовольно передергивает плечиками. - Папочка всегда любил нни-сан
значительно больше, чем меня. Никогда не упускал случая похвастаться им
перед гостями. Показывал его всем, будто принца. - Это естественно, Нанами.
Каждый отец гордится своим сыном. - Спасибо, что проведал меня,
Сайонджи-семпай, - молниеносным движением – так вырывают саблю из груди
поверженного врага – подхватив свой зонтик, Нанами стремительно удаляется
в сторону особняка. Сайонджи смотрит ей в след. Цапли с шумом пролетают над ним. *** Холеные пальцы с ухоженными
ногтями задумчиво прыгают по клавиатуре, на экране один за другим строятся
столбики иероглифов. На стеклянном столе возле Тоуги несколько распечатанных
досье на представителей разных партий. Рука отрывается от клавиатуры,
рассеянно касается губ. Это движение отражается в круглой стенке бокала
со сливовым вином. Сайонджи сидит чуть дальше
перед низеньким столиком. Он голоден, он ест. Палочки так и мелькают над
коробочкой с заказанной из ресторана едой. - Значит, ты считаешь, она
в полном порядке? – прерывает молчание голос Тоуги. - Мгу, - не переставая есть,
мычит Сайонджи. - Ты сам пришел к этому выводу
или она тебе так сказала? – спрашивает Тоуга. - Мгу, - кивает Сайонджи.
- Кеочи, можно, пожалуйста,
серьезнее. Сайонджи раздраженным жестом
бросает на стол палочки: - Все у нее в порядке. Я тебе
уже два раза все рассказал. Она сердится на тебя, но в целом вполне в
порядке. - Что ты подразумеваешь под
этим «в целом»? - Она в порядке. Она такая
же, как всегда. Платье у нее... желтое. С рукавчиками. Тоуга усталым движением упирает
руку в стол, трет пальцами лоб. - Это несущественно. Как она
выглядела. - Нормально, - тихо рычит
Сайонджи. - Ты не заметил, может быть,
она вздрагивала? Была тороплива? Или наоборот замедленна. Тени под глазами?
- Тени, может быть, и были.
Я же не понимаю ничего в косметике. Фингалов точно не было, если ты об
этом. Тоуга отключает лэптоп, закрывает
его, пристально смотрит на Сайонджи. Взгляд его темный, непроницаемый.
- Сайонджи, не раздражай меня.
Это важно. - Хорошо, хорошо, - вздыхает
кендоист, рассеянно вертит палочки между пальцами. - Ты можешь пересказать дословно,
что она говорила? - Что скучает по тебе. Что
обижена, потому что ты не приехал сам. - Это не дословно. - Я не помню дословно. Она
в порядке. Чего ты еще хочешь услышать? Я тебе уже три раза наш разговор
пересказывал. - И каждый раз по-разному.
- Смысл-то один, - Сайонджи
пожал плечами, снова принялся за еду. – Не понимаю я вас, Кирию, - заметил
с набитым ртом. – Вроде вот любишь ты свою сестру. И она тебя очень любит.
Почему не можете, как люди общаться? Позвони ей. - Не лезь не в свое дело,
Сайонджи, - резко одернул Тоуга. - Хорошо, - деревянная палочка
хрустит в пальцах, дерево не выдерживает. – Сейчас доем и уйду. Тоуга тяжело вздыхает, встает,
перебирается поближе к Сайонджи, садится рядом с ним. - Не сердись. Я просто волнуюсь
за нее. Тем более, я собираюсь съезжать отсюда. - А чего так? - У нашей партии начинается
период летнего затишья. Мои услуги в ближайшее время будут требоваться
не часть. Так что придется жить экономнее. - Эээ, Тоуга, - Сайонджи протягивает
руку, кладет ее на колено другу. – Я тебе не говорил, что семья подарила
мне небольшой домик в Сапоро? Хочешь пожить со мной? Тоуга склоняет голову так,
что челка падает ему на лицо. Долго смотрит в лицо Сайонджи с мягкой улыбкой.
- Поедешь? – еще раз спрашивает
Сайонджи, уже хмурясь. «Любого пробесит, если его
щедрое предложение повернут так, как будто бы он об этом просит» - качая
в воздухе пальчиком, говорит девчачья тень на стене за ними. - А как же Хондо-сенсей? –
спрашивает Тоуга. – Не боишься оставлять его без поддержки? Сайонджи в бешенстве расшибает
палочки об угол стола. - Хорошо. Признаю. Меня еще
не взяли. Мастер Хондо пока только подтвердил, что возьмет меня на место
Микамура-сан, когда тот уедет в Корею. А это будет через два месяца. Счастлив
теперь? Тоуга протягивает обе руки
над столом, берет лицо Сайонджи в ладони и привлекает его к себе, мягко
целует уголки жестко напряженного рта, линию подбородка, челюсти. - Я поеду с тобой, - даже
в голосе слышно, как он улыбается. Сайонджи хмуриться, скрещивает
руки на груди. Тоуга передвигается ближе. Их тени на стене уже слились в одно темное пятно. *** Домик действительно очень
маленький. Традиционный японский домик с бумажными стенами и удобствами
на улице. В самый раз для молодого одинокого мужчины, избравшего путь
воина. Удобства у воинов, конечно, должны быть на улице. И цивилизация,
как можно дальше. Зато вокруг растут огромные
многовековые кривые деревья. Молодые люди довольно быстро
осваиваются в домике. В основном, правда, усилиями Сайонджи. К вечеру второго дня они сидят
на крыльце, провожая глазами красное солнце к горизонту. Взгляд Сайонджи
скользит над деревьями вслед за светилом, потом он поворачивается к Тоуге,
касается его уцелевшей длинной пряди. - Как думаешь, может мне тоже
подстричься? Тонкая хищная улыбка из-за
челки: - Знаешь, вот именно это в
тебе и бесит, Кеочи. Ты все за мной повторяешь. Хмурая, фиолетовая в закатном
освещении, туча затянула собой небо, брови Сайонджи сдвинулись к переносице.
И только искренний смех Тоуги
(большая редкость) весело прыгает по камням дорожки. Белые ладони сжимают
лицо Сайонджи, зарываясь под веселые кудри: - К тому же только представь,
как ты будешь выглядеть со всеми этими завитками, бака? Любая мамочка
мечтала бы о таком младенце. - Сволочь, - Сайонджи наотмашь бьет его ладонями по запястьям, отбрасывая руки Тоуги прочь. Но при всей своей резкости удар мягок, а глаза уже улыбаются. *** Ночью они совокупляются на
полу. Тени среди теней. Вскидываясь над любовником, Сайонджи отбрасывает
назад свои пышные кудри. Он доминирует. Это бывает не часто. Тоуга слишком
не любит уступать контроль. Будто боится того, что… того… длинные пальцы
беспомощно скребут паркет, чуть ли не обдирая холеные ногти. Тоуга, как
рыба безмолвно глотает ртом воздух, черты его лица искажены, он бьется
головой об пол. Приближение оргазма похоже на агонию. Невидимый в темноте
он особенно чудовищен. Страшен. Тени девочек прячутся, не
смея подглядывать за ними. - Скажи, что я дрянь, - хрипло
глухо шепчет Тоуга. - Дрянь, - не задумываясь
выдыхает Сайонджи, конвульсивно врываясь в сопротивляющееся тело. - Ничтожество, - подсказывает
Тоуга. – Грязная тряпка. Дешевка. Сайонджи повторяет слова.
В его голосе клокочет звериное рычание. Если бы он хотел, он оскорблял
бы Тоугу совсем другими словами. Но он не хочет, он просто потакает желанию
своего друга. - Только и пригоден, что раздвигать
ноги, - Тоуга почти в истерике, он уже на грани. Глаза зажмурены, он готов,
готов кончить. - Раздвигать ноги, - не задумываясь
о смысле этой грязной постельной болтовни, хрипит Сайонджи, и Тоуга вцепляется
в него мертвой хваткой, судорожно кончая. Потом они оба лежат чуть в
стороне друг от друга и просто дышат. Сайонджи удовлетворен и расслаблен.
Тоуга смотрит в темноте в потолок. - Ну, ты просто сам не свой
был, - лениво шепчет кендоист. Переворачивается, чтобы потереться носом
о щеку друга и с удивлением отстраняется. В темноте не видно, но ощущение
влаги и соленый вкус – это о многом говорящая вещь. - Эй, ты чего? – Сайонджи
ласково касается его руки. – Больно? Я не хотел. Что сделать? - Убирайся, - еле слышно шипит
Тоуга. – Просто убирайся. Пошел вон. - Тоуга. Удар по руке хлесткий, как пощечина. Сайонджи поднимается и голый выходит на улицу. Со вздохом садится на крыльцо. *** - Тоуга, что происходит? Холодный взгляд, безразличное
лицо. Тоуга сидит на окне. Тоуга игнорирует. - Что происходит с тобой?
Я должен знать. Я твой друг, хочешь ты этого или нет. Я сделаю все, чтобы
помочь. Понимаешь? - В таком случае, не мог бы
ты помолчать, - чуть раздраженно отвечает Тоуга. Его тело так напряжено,
что это угадывается даже под складками кимоно. – Цикады поют. - Нет, Тоуга. Плевать на цикад.
Я считаю, что пришло время тебе ответить. Я не идиот, Тоуга. И у меня
есть глаза. Можешь обманывать кого угодно, меня ты не обманешь. – Сайонджи
решительно проходит через весь дом, останавливается прямо напротив друга:
- Что ты искал в Замке Вечности? Пальцы кендоиста крепко вцепляются
в кимоно – не убежать, но голова Тоуги клонится к плечу, взгляд его непроницаем.
- Сначала, я думал ты искал
там власти. Но к чему? В Академии ты имел ее достаточно. В той проклятой
машине Акио вскрыл язву каждому из нас, что он показал тебе? За чем ты
гнался? - Тебе не понять, - еле слышно
шевельнулись тонкие губы. - Но я хочу понять. Если ты
доверил мне обнажить оружие твоей души, если ты позвал меня тогда выйти
вместе с тобой на арену, наверное, я имею право понять, зачем ты это делал!
- Я хотел заполучить Тенджо
Утену себе. - Нет, - Сайонджи в ярости
оттолкнул бывшего президента прочь. – Ты стал сражаться за перевернутый
замок задолго до того, как Тенджо пришла в академию. Медленным спокойным движением
Тоуга поправляет кимоно, снова поворачивается к окну. - Тоуга, я не собираюсь разговаривать
с твоим затылком. - Значит, помолчим. - Я хочу, чтобы ты мне ответил.
Сайонджи, как зверь в клетке,
расхаживает кругами по дому. - Это твое желание. - Тоуга. Сайонджи подходит к своему другу сзади, поднимает руки, собираясь обнять, так и застывает. За окном, надрываясь, поют
цикады. - Знаешь, мне всегда казалось…
Большая грубая ладонь в воздухе.
- …что когда люди спят друг
с другом… Цикады надрываются за окном.
Ветер шевелит одинокую прядь Тоуги, то обнажая, то вновь скрывая раковину
уха. - …это значит, что они, наверное,
что-то значат друг для друга. Ладонь. Цикады. Подбородок
Сайонджи у самого плеча Тоуги. - Ты значишь для меня очень
много. Ты сам знаешь. Просто, мне очень нужно знать, что с тобой происходит.
Я хочу понять. Я хочу помочь. Что-то беспомощное в изгибе
бровей Тоуги, в его закрытых глазах. Губы двигаются почти беззвучно. - Хорошо, Кеочи. Как хочешь.
Ты... Ты не был первым мужчиной в моей жизни. Цикад в траве совершенно не
видно. - Это я знаю. Я еще очень
хорошо помню Акио. Ладони Сайонджи медленно сжимаются
в кулаки, потом плавно разжимаются, ложатся на плечи Тоуги. - Я не об этом, - Тоуга чуть
поворачивается, но этого движения достаточно, чтобы его голова практически
легла на плечо Сайонджи. – Помнишь, когда нам было по девять лет, мы часто
тренировались в лесу. Деревья качаются от ветра,
и тени складываются, рисуя силуэты двух маленьких фигурок. Дети катаются
по земле, шутливо возясь в траве, шорох листвы откликается далеким смехом,
и руки мальчишек уже в штанишках друг у друга. На миг они замирают, а
потом оба снова откидываются в траву, доверяясь друг другу. «В детстве я был выше тебя
ростом», - возникает в голове Сайонджи никчемная и неуместная мысль. - Уже тогда… Челка закрывает глаза Тоуги.
- …ты не был у меня первым.
Руки Сайонджи до онемения
сжимаются на плечах Тоуги. Дыхание звериным рыком хрипит в горле. - Кто? - Ты в последнее время любишь
повторять, что ты не дурак. Подумай сам. Ярость клокочет во взгляде
Сайонджи, черты лица застывают, искажаются театральной маской демона.
Он не способен думать. Он просто не может. Ему нужно имя. «- Они-сан и папочка сильно
поссорились», - в его мыслях произносит девушка в желтом ситцевом платье.
«- Папочка всегда любил Они-сан
значительно больше, чем меня, - кружевной зонтик вращается в маленькой
руке. – Никогда не упускал случая похвастаться старшим братом перед гостями.
Показывал его всем, будто принца». И Сайонджи вдруг понимает,
что совершенно не помнит лицо отца Тоуги. Только его отглаженный европейский
костюм. Только его поганый отглаженный европейский костюм. - Господин Кирию, - дергается
кадык, проталкивая слово сквозь горло. Тоуга молча накручивает зеленый завиток себе на палец. *** Они пьют чай. То есть Тоуга
пьет чай, Сайонджи уже раздавил в руке глиняную чашечку и теперь без всякого
выражения смотрит на образовавшуюся на циновке лужицу с черепками. Тоуга пьет чай. - Интересно, интересно.
Ты знаешь, что мне интересно? – поет на стене тощая девчачья тень. - Мне так тяжело нести
этот груз пережитого, - девочка с привязанной бородой ползет вверх по
наклонной плоскости. - Я могу помочь тебе! –
радостно выкрикивает другая, вытянувшись стрункой рядом с первой и указывая
пальцем в небо. - Но это очень ценный и
важный для меня груз, - возражает первая. - Я буду беречь его, как
десницу ока, - торжественно обещает вторая. - Отлично! – первая фигурка перекидывает второй свой гигантский валун, а потом сама запрыгивает сверху и, указывая рукой вперед, говорит: - Сначала отнеси его в мой сад камней. Если он не подойдет туда, я попробую придумать ему применение в огороде. А если он и там не подойдет, отнеси его к обрыву и выкини в реку. *** Сайонджи моет пол. Тоуга сидит
на подоконнике, не глядя играется с веревкой. Так тихо, что слышно, как
под потолком бьется одинокая муха. - Это он хотел, чтобы я отращивал
волосы. Ему нравилось накручивать их на руку, - веревка петля за петлей
оборачивается вокруг кулака. Сайонджи шумно выжимает грязную
воду в ведро. - Я обрезал их сразу же, как
только ушел из дома. С обиженным жужжаньем муха
ударилась о бумажный фонарь под потолком, потом ударилась еще и еще раз.
Сайонджи тупо, сосредоточенно полирует пол. - Я столько лет мечтал о том,
как заявлю ему в лицо, что ухожу из дома, - прищурив глаза, Тоуга наблюдал
замедленное падение огромного золотого апельсина с вечернего неба на темно-бурый
лес у горизонта. – А он просто выгнал меня. «Ты слишком вытянулся, Тоуга.
На тебя неприятно смотреть. В твою светлую голову еще не приходила мысль,
что взрослый сын не станет без особой необходимости навязывать родителям
свое общество». Он выставил меня за порог. Сайонджи выжимает тряпку,
выжимает, выжимает ее… мокрая ткань трещит и разъезжается у него в руках.
Тоуга улыбается закату бледной
не веселой улыбкой. - Ладно, забудь. Я ничего тебе не говорил. Просто с короткими волосами значительно удобней. *** Ночь. Двое молча лежат на
разных футонах. - Что ж, по крайней мере,
я могу верить тебе в том, что с Нанами все в порядке. И одновременным рывком они
оба садятся, отбросив покрывала, лицом к лицу. - Тсувабуки! Где-то далеко-далеко в ночи
ревет двигатель одинокой машины. - Зачем еще ему было усыновлять
его, - с нескрываемой злобой произносит Тоуга. Сайонджи на четвереньках перебирается
к нему, садится по-турецки, положив локоть на острое колено друга. - Надо забрать его оттуда.
- А как же Нанами? - Забрать их обоих. - Это преступление, - отрицательно
качает головой Тоуга. - Ну и что? Думаешь, если
бы я тогда знал, что происходит, я не забрал бы тебя? В темноте плохо видно, как
Тоуга плавно подается вперед, берет Сайонджи за подбородок и очень мягко
целует его. На стене лунный свет рисует
черно-белый театр. Одна из девочек-теней припадает на колено перед другой,
одетой в пышное платье и с маленькой короной на голове: Двое молодых людей едут в
поезде. За окном плавно движется красивый пейзаж с величественными силуэтами
гор. Оба смотрят в окно, потом один из них смотрит в неподвижное лицо
другого. - Я люблю тебя. *** - Мы пойдем туда утром. Кирию-сан
уезжает на работу в 7.30, после его отъезда прислуга собирается, чтобы
позавтракать, а уже потом приступает к работе. - Как мы проникнем в дом.
- Через южную террасу. У меня
есть все необходимые ключи. Оттуда сразу на второй этаж. Полагаю, я знаю,
где он держит Тсувабуки. Проверим, так ли это, заберем его, заберем Нанами
и уходим. - В доме есть охрана? - Конечно, дурачок. Так что,
если нас заметят, тебя, скорее всего, пристрелят на месте. - Ты серьезно? - Абсолютно. - У меня есть с собой нож.
- И бесспорно это нас спасет.
- Не смешно, Тоуга. - А я и не смеюсь. Мы не на войну собрались, Кеочи. Представь, что мы играем в воров. *** Галерея на втором этаже особняка
Кирию залита солнечным светом, и у каждой арки окна стоят букеты живых
цветов. Щебетанье утренних птиц наполняет галерею. И все же двум незваным гостям
не до прикрас. Они пришли в логово зверя с тем, чтоб украсть у него то,
что он считает своим. Мимо, мимо закрытых трехметровых
дверей с золочеными ручками. Мимо картин, ваз с букетами, мимо окон. Они
идут к своей цели. Наконец Тоуга останавливается
перед дверями угловой комнаты. Его рука на мгновение замирает на ручке,
потом уверенно ударяет по ней, дверь открывается. За ней нет абсолютно ничего
необычного. Небольшой, ярко освещенный солнцем кабинет. Книжный шкаф у
стены. Глубокие кожаные кресла. Бар-глобус. Изящный кальян на подставке.
Тоуга, не задерживаясь, проходит к шкафу. - В некоторых вещах он предпочитает
не изобретать велосипед. Сайонджи молчит. Его внутренности
сплелись в тугой узел. Это совсем не похоже на сладкое возбуждение перед
дуэлью, это другое, темное, холодное, мертвое чувство. Странно думать,
что именно так ощущается справедливость. Подчиняясь оживленному махинациями
Тоуги механизму, половина шкафа поворачивается, открывая потайную дверь.
В помещении за книжным шкафом
не было окон, но Тоуга сразу же безошибочно нашел на ощупь выключатель,
и яркий свет разом обнажил взгляду всю специфическую обстановку тайной
комнаты. Прямо перед дверями - узкий металлический стол, какие бывают
в ветеринарках, слева - кровать с ажурной кованой спинкой, веселый проблеск
двух пар наручников в ее завитках. В ближнем углу - раковина, рядом с
ней - два шкафа с мутно-прозрачными дверцами, тоже каких-то ветеринарных.
Обтянутый кожей андреевский крест у стены, украшенный закрепленными на
разной высоте кожаными петлями. Все остальное пространство занимали несколько
странно модифицированных тренажеров, на одном из которых белела поникшая
нагая фигурка. Сайонджи бросился к ребенку, едва успев разглядеть его,
бедром задел загремевший в ответ ветеринарный стол. Руки Тсувабуки скручены
позади металлической планки у него за спиной. Они едва теплые на ощупь.
Сайонджи чувствует это, хаотично пытаясь распутать эластичные полосы на
его предплечьях. Тсувабуки смотрит на него
огромными мутными глазами, и только по судорожным движениям кадыка можно
понять, что он в сознании. Во рту у мальчишки резиновый мячик кляпа. - Отойди, - жестко, зло приказывает
Тоуга, почти отталкивая Сайонджи от Тсувабуки. Он берет лицо мальчика в ладони,
заставляя смотреть себе в глаза. - Потерпи, мы заберем тебя
отсюда, - тонкие брови Тоуги нахмурены, но в остальном лицо его мертвенно
спокойно. – Кляп я пока оставлю на месте. Доверяй мне. Я знаю, о чем говорю.
Тсувабуки усилием кивает.
- Не стой, как столб. Освободи
ему ноги, - приказывает Тоуга, умело распуская путы на руках мальчишки.
Сайонджи кивает и опускается
на корточки. С ногами проще, щиколотки удерживают на месте ремни с обычными
защелкивающимися пряжками. У Тсувабуки большие неуклюжие ступни, уже сейчас
– очень мужские. Лучше смотреть на них, чем на его скрученные изолентой
посиневшие гениталии, воспаленные соски, живот и бедра в темных следах
кровоподтеков. - Ты что, заснул? – сердится
сверху Тоуга. Сайонджи хочет огрызнуться
в ответ, но стоит ему поднять взгляд, и он забывает, что хотел сказать.
Все внутри замирает: мраморная маска Тоуги идет трещинами, не в силах
скрыть эту боль, и стыд, и острое отчаянье от того, что Сайонджи видел,
как это бывает. И уже ничем не изменить этого знания. Один быстрый взгляд
на Тсувабуки и новый приказ: - Не сиди здесь, как пень. Только мешаешь.
Комната Нанами этажом выше, предпоследняя дверь в левом крыле. Скажи ей,
чтобы взяла только самое ценное. Сайонджи кивнул и бросился
к дверям. - Держись за меня, - мягко
произнес голос Тоуги у него за спиной. Кендоист непроизвольно обернулся
и увидел, как его друг поднимает Тсувабуки, одной рукой подхватив его
под коленки, а другой обняв поперек туловища. Резиновый кляп надежно удерживает
внутри протяжный вой мальчика, когда под ним, матово поблескивая, обнажается
черный штырь, до этого полностью скрытый в его теле. Липкий комок отвращения толкается изнутри в глотке Сайонджи. Невольно вскинув руку к лицу, будто пытаясь сдержать этим рвотный позыв, он вылетает из комнаты. *** В коридоре Сайонджи слышит
голоса, но он достаточно быстр и осторожен, чтобы проскочить на лестницу.
Не спутав лево и право, он почти с рекордной скоростью добирается до комнаты
Нанами. Еще одна нечеловеческой высоты дверь. Сайонджи мягко давит на
ручку. Дверь не поддается, очевидно, заперта изнутри. Тихо ругнувшись,
Сайонджи выламывает замок и влетает в комнату. Посреди комнаты царит ненормально
огромная для юной леди кровать. Все в этой комнате кажется слишком громоздким
для нее. Сестру Тоуги почти невозможно разглядеть под ворохом белых одеял.
Похоже, ее даже не разбудил, произведенный им шум. Осторожно прикрыв за
собой дверь, Сайонджи крадется к кровати. Во сне она похожа на ангела.
Кукольное личико, маленький ротик, белые кудряшки растрепаны по подушке.
Такая крошечная. И кто бы подумал, что она умеет так громко орать, да
и вообще далеко не такая лапочка в жизни. Пинком прогнав обычно не свойственное
ему умиление, Сайонджи решает мыслить логически. Прыжок на постель, и
большая ладонь первым делом закрывает Нанами рот. Лиловые глаза тот час же распахиваются.
Все ее гибкое упругое тело оживает под ним. - Нанами, ради Тоуги, только
не кричи! – поспешно шепчет ей Сайонджи. Она так восхитительно нежно пахнет.
Слова явно достигли ее сознания,
напуганный взгляд Нанами меняется. Сайонджи чувствует короткий кивок под
своей ладонью. И тот час же слезы непроизвольно
брызжут у него из глаз и он, зашипев от боли, сползает с кровати на пол.
Удар коленом восхитительно метко пришелся ему в пах, даже одеяла не спасли.
- А чего ты ожидал. Грубиян,
- шепотом ругается на него сверху Нанами, кутаясь в свои одеяла. – Впрочем,
странно было бы ожидать хотя бы элементарных приличий от такого, как ты.
Сайонджи так больно, что он
пока плохо понимает, что она там бормочет, да он и не намерен ее слушать.
- Тоуга велел тебе быстро
собираться. Взять только самое необходимое. - Тоуга здесь? - Да, и мы сейчас уходим отсюда.
- Так что же ты молчал. Она спрыгивает на пол рядом
с ним, ее рубашка такая длинная и плотная, что под подолом не угадывается
даже силуэт ее ножек. Рассеянно Сайонджи подмечает, что в своем спальном
наряде она выглядит куда пристойней, чем в обеих ее вариациях школьной
формы. Она не спрашивает, почему
им надо бежать. Тоуга подставлял ее не реже, чем самого Сайонджи, и все
же она безоговорочно верит ему. Как и он сам. - Подожди, а Тсувабуки? - Его мы тоже забираем. - Я не знаю, где он. - Мы знаем. Пара минут и из шкафа появляется
заплечный ранец, следом несколько лаковых шкатулочек. - Нанами, самое необходимое,
- шипит Сайонджи. - Это и есть самое важное,
бака, - также шепотом ругается она, помахивая у него перед носом ниткой
жемчуга. – Одежду и все остальное всегда можно купить, а это лучший эквивалент
денег. На кровать рядом с ним падают
брюки, несколько разной расцветки водолазок. - Как думаешь, какую мне одеть?
– как ни в чем не бывало, спрашивает Нанами. - Любую, - Сайонджи вдруг
вспоминает о Тсувабуки. Он же голый. – Нанами у тебя есть обычные футболки?
Дай мне одну. - Зачем? Так хочется огрызнуться «Для
Тоуги», чтоб снять все вопросы. Но она уже бросает ему еще не распакованную
майку с символикой какого-то женского магазина. - А теперь уходи. Мне надо
переодеться. - А? Да, сейчас, - Сайонджи
еще раз задумчиво посмотрел на небесно-голубую майку в пакете, потом безжалостно
содрал с кровати простыню и вооруженный таким образом, прошел к двери.
- Где мне вас найти? – вслед
ему спросила Нанами. - Спускайся в кабинет твоего
отца. Дорогу назад он преодолевает
в два раза быстрее. Убегающие минутки прыгают за ним по пятам. Времени
осталось совсем мало. Нырнув в кабинет, Сайонджи
видит в открытом проеме спину Тоуги, склонившегося над Тсувабуки. - Нанами уже одевается. Я
принес тряпки для Тсувабуки тоже. - Хорошо, - Тоуга не оборачивается.
– Давай сюда. Сайонджи поспешно подбегает.
Тсувабуки лежит перед Тоугой на столе, на боку, свернувшись в тугой комочек
и спрятав лицо в коленках. - Как он? - По счастью, кровотечения
нет. Но идти он, скорее всего, не сможет. Тоуга в один момент вскрыл
пакет с майкой и уже облачал в нее Тсувабуки. - Хорошо, я понесу его, -
кивнул Сайонджи и сунул Тоуге скомканную простыню. - Еще вот это. Впервые за долгое время, синие
глаза Тоуги кажутся ему незнакомо теплыми, когда их взгляды и руки на
мгновение встречаются. - Спасибо, что подумал об
этом. В такие моменты хочется закрыться. Сайонджи просто кивает. Наблюдая,
как Тоуга вертит на столе не реагирующего мальчишку, натягивает на него
через голову майку, Сайонджи внимательно прислушивается к звукам снаружи.
Шаги. Нанами или..? - Все, бери его и пошли. - В коридоре кто-то есть.
- Где нас ждет Нанами? – Тоуга
плотнее закутал Тсувабуки в простыню и, подняв его со стола, передал Сайонджи,
коротко погладив мальчишку по спутанным волосам, шепнул. – Потерпи. Мы
уже уходим. Тсувабуки не весил, похоже,
и тридцати килограмм. Его взгляд, такой усталый и беспомощный, бессильно
скользнул по лицу Сайонджи. Для удобства кендоист прижал мальчика к своему
плечу, чтобы не занимать обе руки. - Нет смысла больше здесь
оставаться. Встретим ее по дороге. Тоуга прислушался возле внешней
двери, затем решительно открыл ее и вышел в коридор. Сайонджи последовал
за ним, и они устремились к лестнице, которой Сайонджи уже пользовался
сегодня. И как в плохом боевике, охранник
в сопровождении горничной вывернули с лестницы как раз им навстречу. - Тоуга-сама, - успела удивиться
женщина. Охранник удивляться не стал,
а просто рванул из-под пиджака пистолет. Сайонджи даже не успел задуматься,
в кого из них целился этот крупный угрюмого вида мужчина, как ладонь Тоуги
неожиданно толкнула его в грудь. - Что за? – начал он, а знакомое
ощущение пронзающего света уже ударило изнутри, отзываясь на прикосновение
любовника. Рукоять катаны легла в руку Тоуги, и он рывком высвободил длинное
лезвие. Сайонджи понял, что падает назад, и успел только повернуться так,
чтобы не придавить в падении Тсувабуки. Так, чтобы мальчишка оказался
сверху него. Выстрел и почти сразу же лязгающий звук отраженной лезвием
пули. Задыхаясь от оглушающей пустоты
в груди, Сайонджи попытался сесть и увидел, как Тоуга летит в прыжке на
охранника. «Чертовски хорош!» - рассеянно
подметил Сайонджи. И тут же завизжала растерянная
горничная. Отрубленная кисть с пистолетом запрыгала по полу, судорожно
зажав курок. Три пули ушли куда-то в нижнюю часть противоположной стены,
прежде чем она остановилась. Горничная с воем бросилась вниз. - Как удачно, встретить здесь
именно тебя, – торжествующе и почти страшно рассмеялся Тоуга над искалеченным
человеком, прижимая лезвие к его горлу. - Получай, - ваза с цветами
обрушилась на голову охранника сзади и сверху, и они увидели в пролете
лестницы Нанами с рюкзачком на плече. – Онии-сама! Ее лучистые глаза засияли,
она прижала сжатые ладони к лицу. - Нанами, - Тоуга протянул
к ней левую руку, в правой продолжая сжимать окровавленную катану. - Быстрее, уходим, - попытался
поторопить их Сайонджи, но в этом не было нужны: Нанами увидела Тсувабуки.
- Тоуга, что случилось? Что
с ним? - Все будет хорошо, - обещал
Тоуга, вытирая катану о костюм охранника. – Сайонджи. Их взгляды снова на мгновение
встретились, прежде чем лезвие одним рывком вошло ему в грудь. Сайонджи
кашлянул, но устоял на ногах. - Сюда, - Нанами уже открывала
дальнее окно. Подгоняемые шумом внизу, они
выбрались на крышу оранжереи, пробежали по ней, и Тоуга первым спрыгнул
вниз. Поймал Нанами. Потом Тсувабуки. Сайонджи спрыгнул последним, забрал
Тсувабуки, и они припустили бегом через парк. В южной части кованую ограду
заменял живой кустарник, за которым их поджидала взятая на прокат машина
с тонированными стеклами. Тоуга и Нанами заняли передние
сиденья, Сайонджи с Тсувабуки на руках пришлось сесть сзади. В груди глухо
бухало сердце, адреналин стучит в его висках. Разбрызгивая из-под колес
мелкий гравий, машина с ревом срывается с места. - Бака! – едва справившись
со вновь сдавившим грудь кашлем, Сайонджи со злобой бьет кулаком по спинке
кресла Тоуги. – Никогда больше так не делай. - Он прижимает ладонь к груди.
– Еще больнее, чем в первый раз. - Врешь, - голос Тоуги дрожит
и вибрирует нездоровым спокойствием. – Ты единственный, кто вышел на последний
бой без невесты. Из тебя не вынимали меч твоего духа. - Неправда, - огрызнулся Сайонджи.
– Да я… - Не кричи, - перебила Нанами.
– Мы все столкнулись с дуэлянтами Черных Роз. - Тоуга? Тоуга молчит, выворачивая
руль машины на повороте. - Кто? - А тебя? Теперь молчит Саойнджи. Долго
молчит. - Ее… - глухой хриплый звук
спотыкается в горле. – Ее звали Вакаба. В зеркале заднего вида отражение
Тоуги чуть изгибает бровь: - Эта невзрачная луковица?
- Не смей, - воздух шипит
между зубов Сайонджи. Тоуга рассеянно, но довольно
улыбается в зеркальце. - Они-сан, Сайонджи-семпай,
хватит, - просит Нанами. Забравшись на переднее сиденье с ногами, она
смотрит назад, в салон. Лица не видно, только кончики пальцев лежат на
спинке кресла, и над ними – огромные яркие глаза. Она смотрит на Тсувабуки.
- А ты, Тоуга? - уже обычным
тоном спрашивает Сайонджи. - Кейко. Нанами фыркает так, что кажется,
стекла должно забрызгать. - Эта дрянь? Мерзавка. Я тебе
говорила, брат, не связывайся с ней. Новый приступ кашля у Сайонджи
заглушает ее слова. - Хотел бы я знать, когда
мы забудем, что учились в Отори? - Забудем, - уверенно заявляет
Тоуга. Двигатель машины радостно
ревет в ответ на его слова. В небе над ними тучи складываются в контуры
двух костлявых фигурок на пузатой карусельной коняшке. - О, наконец-то, наконец-то,
ты украл меня из дома жестокого короля, мой прекрасный рыцарь, - произносит
сидящая сзади фигурка в пышной юбке и коронке между двух торчащих кверху
косичек. - Скок-скок, - согласно
отвечает вторая в шлеме с пышным плюмажем. - Ты поступил так от великой
любви. Ты все хитро рассчитал и четко спланировал. Ты обошел все опасности
и перехитрил моих стражей. - Скок-скок. - И теперь ты везешь меня
в свой замок и будешь холить и баловать меня там вечно. - Скок-скок? - Не хочешь же ты сказать,
что у тебя нет замка? - Скок-скок, скок-скок,
- рыцарь виновато опускает голову, делая вид, что сосредоточенно смотрит
в гриву коняшки. - Отлично. И стоило тогда
вообще затевать эту игру в спасение, дорогой брат? - Скоооок, - коняшка валится
мордой вниз. Они вернули машину в полулегальный
прокат уже на закате. Переночевали тут же рядом в рёкане, негласно покрываемом
мафией. Тоуга каким-то образом узнал о нем от своих коллег по работе,
и держался с этими людьми очень уверенно. Утром Сайонджи на глаз купил
в маленьком магазине поблизости одежду для Тсувабуки приблизительно подходящего
размера. Затем они загрузились в машину
с хмурым немолодым водителем, руки которого пышно цвели изображениями
драконов и карпов. Сидя за спиной Тоуги на заднем сиденье, Сайонджи не
задавал вопросов, часами глядя, как меняются пейзажи за окном. Напротив
него, в другом углу, Нанами обнимала дремлющего Тсувабуки, судорожно тыкала
пальцами в кнопочки сотового телефона, играя в какую-то игру. На переднем
сиденье молчал Тоуга. Не покидая все той же машины,
они паромом переправились на Хоккайдо. Поездом было бы, конечно, быстрее,
но Тоуга однозначно отверг эту идею. Двое мужчин с красными и с зелеными
волосами в компании девушки-блондинки и мальчишки-блондина слишком приметная
компания, чтобы рассчитывать, что никто их не заметит. Водитель высадил их в лесистой
местности на склоне горы. Все также безмолвно выгрузил из багажника два
туристических рюкзака, выразительно поклонился Тоуге, и машина умчалась
прочь. - Что у тебя за дела с Якудза?
– впервые за все это время открыл рот Сайонджи. - Они своего рода… коллеги
по работе, - прохладно ответил Тоуга, показывая, что тему развивать он
не будет. Подъем по склону Тсувабуки
не осилил. Он не жаловался, а только цеплялся за руку Нанами и смотрел
на мужчин большими, усталыми, очень серьезными глазами. Сайонджи подумал, собирался
взять мальчишку на закорки, но вспомнил про рюкзак и передумал. - Эх, забирайся на шею, -
он со вздохом присел на корточки. – Только за волосы не хватайся. Тсувабуки слабо улыбнулся.
Еще примерно через полчаса
дороги на усталость стала жаловаться Нанами. Тоуга молчал, а Сайонджи
заранее катал на языке ответную реплику на тему того, что сам тащи на
себе свою сестру, но воспользоваться ей ему так и не пришлось. Остановившись возле темнеющей
в густых сумерках сосны, Тоуга окинул взглядом стремительно растворяющуюся
в ночи местность, потом - свой усталый отряд, и решил: - Заночуем здесь. Из рюкзаков были извлечены
заранее заготовленные палатка и спальники, бутылки с водой и готовая еда
в аккуратных прямоугольных коробочках. Сайонджи, уже имевший опыт
жизни в непосредственном контакте с природой, оперативно расчистил место
для костра, разжег огонь, установил желтый клееночный тент, закрепил его.
- Тсувабуки, - первой подала
голос Нанами. Она подвинулась к мальчишке и осторожно взяла его руку.
Легкая курточка, которую приобрел для него Сайонджи, была немного велика
и закрывала кисти до самых пальцев. Но все же от внимания Нанами не ускользнула
стертая кожа на его предплечьях. – Могу я посмотреть? Тсувабуки все также молча,
почти даже виновато, утянул руку. Нахохлился. Но Нанами не собиралась так
просто сдаваться. Оставшиеся без ответов вопросы бились в ее светловолосой
головке, требуя ответов. - Онии-сама, что происходит?
Что с ним случилось? - Нанами, я тебе потом объясню,
позже, - очень мягко ответил сестре Тоуга. Прошлым вечером он показал
Тсувабуки врачу в рекане. Ни один из них после не прокомментировал это
ни единым словом, но по лицу Тоуги Сайонджи предположил, что все обошлось
без серьезных повреждений. И, тем не менее, он понимал их молчание, ему
самому оставалось только радоваться, что Нанами, по крайней мере, не задает
те же вопросы ему. - Брат, почему нам пришлось
бежать из дома? Это связано с тем, что ты ушел? Сайонджи смотрел на подсвеченное
костром лицо Тоуги и снова видел того незнакомца из бара, усталого, напряженного,
закрытого. - Это связано с доу-сама?
Звук требовательного голоска
Нанами звонко разлетается под окутанными туманом деревьями. Вороны тревожно
переступают и чистятся на ветках. - Это… папочка сделал это
с Тсувабуки? Сайонджи ежиться от пугающей
проницательности Нанами, от неуместности этого «папочка» в обвинительной
конструкции фразы. - Брат? Нанами подвигается ближе к
Тоуге, заглядывает ему в глаза: - Брат, он и с тобой это делал?
В оглушительном шуме крыльев
вороны всей стаей поднимаются с деревьев. - Я надеюсь, ты не понимаешь, о чем говоришь, Нанами, - еле слышно звучит в отголоске этого шума ответ Тоуги. *** Чуткая ночь бродила вокруг
затухающего костра, заглядывала в палатку, пожалуй, слишком тесную для
четверых, даже если двое из них дети. В самой глубине палатки сияли
от малейшего проблеска света кудряшки Нанами, влажно отблескивали большущие
темные глаза. Она не спала, сидела, подобрав под себя ноги, практически
неподвижно, тихая и напряженная. И только пальцы ее монотонно, бережно,
бесконечно перебирали волосы Тсувабуки, свернувшегося клубочком возле
нее и положившего голову ей на колени. Посередине, вытянувшись всем
телом, крепко спал Сайонджи. Он так устал, что ему не мешало даже то,
что лежащий почти вплотную к нему Тоуга бесконечно ворочался, не в силах
устроиться, не в силах заснуть, не в силах не думать… Несколько раз ему
удавалось ненадолго погрузиться в дрему, но почти сразу же он просыпался,
молча глотал воздух широко открытым ртом, еще чувствуя холодные липкие
пальцы кошмара, сжимающие в горле беспомощный вой. Медленно неохотно дрогнули сонные ресницы, мутный взгляд скользнул по лицу Тоуги. Вопрос уложился в одно движение
подбородка: «Чего тебе?» И ответный поворот головы,
охлест челки: «Давай выйдем». Тоуга первым поднимается,
выскальзывает из палатки. Сайонджи зевает, трет глаза, тянется и вылезает
следом за ним. Нанами провожает их взглядом,
ее пальчики ни на минуту не останавливаются в волосах Тсувабуки. Снаружи ползет, стекая по
склону, привычный для этих мест вязкий размытый туман. Прохладный ночной
воздух забирается под одежду, покусывая кожу, колючие пальцы ветра треплют
длинную прядь у щеки Тоуги, безнадежно пытается сражаться с насмерть перепутанными
кудрями Сайонджи. Один взгляд и Тоуга уходит
вверх по склону, между черных голых деревьев, Сайонджи следует за ним,
как во сне. Минуты три, и они полностью
теряют палатку из виду. В тумане и темноте Сайонджи
спотыкается о корень, теряет равновесие, едва не упав не землю, а, выпрямившись,
видит Тоугу, прислонившегося спиной к одному из деревьев. Сайонджи подходит
к нему, пытаясь разглядеть что-то в его темных глазах, но они как будто
скованы плотной коркой льда. Ветер треплет и рвет между
ними зябкое молчанье. Потом красивый рот Тоуги плавно оживает: - На колени. Сайонджи хмуриться: приказ
в голосе Тоуги однозначен. Но его лицо… Слова привычно жалят, теребят
гордость, и знакомая маска чуть брезгливого высокомерия на месте, а глаза
– черны. Сайонджи кивает, не понимая,
лишь смутно чувствуя большую мягкую и нежную жалость. Опускается на одно
колено, расстегивает брюки Тоуги, высвобождает из белья мягкий, ни в коей
мере не возбужденный член. Ладонь Тоуги властно, однозначно ложится на
затылок Сайонджи, понукая его, и он послушно склоняется вперед. Сначала
прикасаясь одним только дыханием, затем бережно берет его губами, купает
прикосновениями языка. А перед глазами у него стоят черно-фиолетовые,
беспомощные гениталии Тсувабуки, и страшно даже подумать, что… - Не тяни. Займи уже свой
безмозглый рот, - шипит сверху Тоуга, принуждая его движением руки в волосах
Сайонджи. Это нетерпение, грубость, тон голоса совершенно не вяжутся с
по-прежнему весьма незначительным возбуждением. Это сплошная имитация
поведения маскулинного самца, единственная цель которой доказать нечто
прежде всего ему самому. Но это не важно. Важна нехарактерная
для их отношений нежность, и сострадание Сайонджи, и понимание этой страшной
эмоциональной агонии Тоуги. Возбуждение приходит внезапно
и резко, оживают судорожным беспорядочным ритмом стройные бедра. Жажда
разрядки гонит их. Пальцы сжимаются в перепутанных в узлы буйных кудрях.
Это длиться не долго. Резко
откинув голову назад, Тоуга вплотную прижимает голову друга к своему паху
и кончает. Две тени, почти не различимые
ночью, выглядывают из-за деревьев, подсматривая за ними. Обе молчат. По-прежнему зажав Тоугу между
собой и деревом, Сайонджи поднялся, тыльной стороной руки вытер рот, потом
сжал плечи любовника, почти вплотную приблизился к нему. - Не смей, - тоном предупреждения
прозвучало под деревьями. Сайонджи не послушал. Лишь
на мгновенье их губы соприкоснулись, а затем Тоуга вывернулся, размазывая
поцелуй по своему подбородку, челюсти, шее. - Ладно. Как хочешь, - Сайонджи
отстранился. – Пошли спать. Он повернулся и стал спускаться по склону. За его спиной Тоуга коснулся своего лица, стирая след поцелуя. Пальцы замерли, а затем одним решительным движением стряхнули влагу на землю. К полудню следующего дня они
вышли на обширное поле в чаше леса. Маленький аккуратный домик белел в
лучах солнца, лишь слегка прикрытый для приличия тенями ближайших деревьев.
- Добро пожаловать, - улыбнулся
Сайонджи. – Теперь вы мои гости. - Чего-то подобного я и ожидала,
- хмуро, но без привычного яда, ответила Нанами. Звонок телефона не дал Сайонджи
ответить. В повисшей тишине невозмутимый
и грациозный, как всегда, Тоуга достал сотовый телефон, открыл крышку.
- Слушаю. Где-то далеко-далеко шелестит
в трубке голос его собеседника. Тень деревьев укрывает усталых путников
от радости веселого солнца. - Да, благодарю Вас, инспектор
Химура. Ваша любезность, как никогда, кстати. Тоуга тонко и хищно улыбается
в трубку. - Будьте уверены, я не забуду
Вашей услуги. Сайонджи и Нанами переглядываются,
смотрят на заледенелого Тоугу, почти дружно, почти объединенными усилиями
пытаясь понять, что происходит за ласково довольной маской его лица. Трубка с щелчком закрывается
и под деревьями, над поляной, под небом, под солнцем, звучит самодовольный
радостный смех: - Поздравляю Вас, дамы и господа.
Наш отец все-таки совершил глупость, на которую я даже и не рассчитывал
всерьез. Нанами подается к нему, ловит
руку Тоуги. Но он смотрит в лицо Сайонджи. В темно-синих глазах девятым
валом накатывает почти безумное торжество. Голос Тоуги – слаще меда: - Он подал на меня в суд за похищение его детей. Продолжение следует… The End |