Похищение
|
|
Жаркая душная ночь постепенно вступает в свои права. Из небольшого круглого окна каюты при желании еще можно увидеть пылающий раскаленный диск солнца, с неслышным шипением погружающийся в темную воду. На сервированном на двоих столе в центре комнаты стоят свечи в высоких подсвечниках, ваза с фруктами и ароматная, пряная дичь; массивные хрустальные бокалы до краев наполнены рубиновым вином; все готово к приходу драгоценного не то пленника, не то гостя. Вернее, почти всё. Хозяин каюты щедро отсыпает из маленькой, розового дерева коробочки порошок в один из бокалов, и тот с легким шипением растворяется, оставляя на самом дне едва заметный осадок. Шпанская мушка не дешево стоит, но сегодня особый случай, и капитан не собирается экономить: его гость – он предпочитает называть его именно так – окупит все затраты сполна. *** После ужина с похитившим его
из отцовской резиденции пиратом Джин возвращается в свою каюту. Замок
за его спиной звонко щелкает, напоминая, что здесь он не сын губернатора,
а всего лишь пленник. Пленник, ха, этот пират просто не понимает последствий.
Возможно, ему и удастся получить выкуп – отец не поскупится – но после
за ним будет гоняться весь стоящий в Порт Роял военный флот. Тогда-то
этот самоуверенный наглец пожалеет! Джин представляет, как капитан болтается
на рее собственного готового пойти ко дну корабля, и губы сами изгибаются
в предвкушающей улыбке. Однако как же жарко, и даже легкий ветер, тревожащий
занавеску у раскрытого иллюминатора, не приносит желанного облегчения.
Джин подходит к стоящему в дальнем от двери углу умывальнику и разом опрокидывает
на голову целый кувшин воды. Это помогает, но не надолго. Мокрые волосы
облепляют лицо и шею, принося облегчение, но вот одежда нестерпимо жжется,
будто вместо тонкой шелковой сорочки на нем сейчас надета грубая холстина.
Джин недовольно кривится и стягивает рубашку через голову, путаясь в кружевах
и тонких завязках, но этого ему кажется мало, и следом он стягивает штаны,
предварительно скинув высокие, предназначенные для верховой езды сапоги,
оставаясь полностью обнаженным. Пол приятно холодит босые ступни, и телу
без одежды дышится легко. Джин потягивается и пытается прикинуть, надолго
ли он застрял на этой драной лоханке, но мысли странным образом путаются,
и ему снова становится жарко. А еще ощущается вполне однозначное возбуждение
в отчего-то напрягшихся сосках и потяжелевшей мошонке. - Какого черта? – глаза Джина изумленно расширяются, когда он видит лихорадочный румянец, расцветший на щеках его двойника в зеркале. Когда Рё через четверть часа
отпирает дверь в каюту пленника, Джин уже мечется на постели, не в силах
бороться с действием одного из сильнейших афродизиаков, которым столь
щедро было приправлено за ужином его вино. В комнате слишком темно, и
Рё, прежде чем подойти к широкой постели, зажигает несколько свечей в
намертво прикрученных к стенам и полкам подсвечниках. Принесенную с собой
масляную лампу он вешает на массивный крюк, вбитый в один из поддерживающих
тяжелый бархатный полог над постелью столбов. Комнату наполняют пляшущие
тени от потревоженных бризом занавесок и дрожащего на сбившихся простынях
Джина. Он больше не выглядит надменным аристократом, что час назад капризно
сообщал ему, как горько Рё придется пожалеть о похищении его светлости.
Сейчас Джин открыт и беззащитен. Почти. Стоит Рё войти в круг отбрасываемого
лампой света, как его немедленно ожигают полным раздражения взглядом. - Что ты со мной сделал? –
слова даются с трудом, дыхание тяжелое и прерывистое, но Джин еще пытается
храбриться. Он даже натянул ненавистную простыню, укутывая себя до подбородка,
чем вызвал тихий смешок облокотившегося о прикроватный столбик в изножье
постели Рё. Ответом его не удостаивают,
и не способный долго концентрироваться на чем-то одном Джин снова принимается
ерзать на постели, извиваясь всем телом. Он не желает ласкать себя на
глазах у явно отравившего его мучителя, но терпеть становится невозможно
и, забывая о стыде, он зажмуривается, запрокидывает голову и скользит
ладонями по груди, безжалостно теребит соски и беспорядочно водит по ребрам,
не решаясь скользнуть ниже. Но ему требуется другое. Другие ласки, тяжесть
чужого тела, и, упершись ступнями в изножье кровати, он прогибается всем
телом, позволяя простыне соскользнуть с бедер. И без того черные глаза Рё
еще больше темнеют от желания. Он садится на край постели и откидывает
сползшую простыню в сторону. Его рука ложится на немедленно втянувшийся
живот - она прохладная и приносит облегчение покалывающей от возбуждения
коже. Но когда Джин выгибается навстречу, Рё убирает руку и, приблизив
свое лицо к лицу Джина, коротко требует: - Проси, - его ладонь покалывает
от жара только что ощущавшегося под ней тела, запах - чуть-чуть пота,
лакрицы, вина, Джина - кружит голову, но еще больше пьянит чувство власти.
Он знает, что Джин попросит. Он видит это во влажных подрагивающих ресницах,
гневно сведенных бровях и капризных губах – первые признаки покорности.
Пусть и на одну ночь, пусть и вполне возможно утром Джин попытается его
убить, но сейчас... - Да, будь ты проклят! Рё только улыбается. Его ничуть
не смущает эта бравада. Джин уже проиграл, и Рё готов подождать еще немного,
чтобы получить то, за чем пришел. Он молча отстраняется и наблюдает, как
Джин судорожно сжимает колени и ерзает, как пытается снова натянуть простыню,
но та будто колется, и через минуту мучений он снова ее сбрасывает, сминая
побелевшими от напряжения пальцами ткань в кулаке, а потом переворачивается
набок и непроизвольно тянется горящим лбом к прохладным пальцам Рё. Тот
гладит его по спутанным, влажным от пота волосам, и Джин приоткрывает
рот и глухо стонет. - Ненавижу, ненавижу тебя,
- он отрывается от восхитительно прохладных пальцев, отворачивается и
сворачивается в тугой болезненный клубок в простынях, оставляя взгляду
Рё только длинную гибкую спину с четко проступившей цепочкой позвонков
и ложбинку над ягодицами тоном светлее, чем вся остальная кожа. На миг все замирает в неустойчивом
равновесии. Но это зрелище слишком соблазнительно, и Рё быстрыми ловкими
движениями расстегивает свою белоснежную сорочку, вызывающе контрастирующую
с темным просоленным загаром, покрывающим его жилистое тело. Ждать дольше
не имеет смысла. Ждать, значит причинить им обоим ненужные мучения. Рё
встает на постель коленями и склоняется над подрагивающим и что-то неразборчиво
скулящим Джином. Он опирается руками по обе стороны от напряженно замершего
тела, его голова наклонена так, что недлинные волосы касаются щеки и виска
Джина. Рё легонько дует ему на зажмуренные глаза, на дрожащие слипшиеся
ресницы и хрипло требует посмотреть на себя. - Ваша Светлость, - тихим
низким шепотом. Не удержался, лизнул соленые капельки на ресницах, поцеловал
родинку в уголке глаз, - мм, ваша восхитительная светлость. Посмотри на
меня. Не дождавшись ответа, он скользит
поцелуями ниже: скула, местечко за ухом, щека. Целуя, он чуть прихватывает
кожу зубами и с удовольствием чувствует, как от каждого нежного укуса
Джина пробирает слабая дрожь. И упускает момент, когда тело под ним выпрямилось,
как спущенная пружина. Джин опрокидывает его на спину, оседлав бедра и
удерживая руками предплечья. - Что ты сделал?! - Тебе понравится, - улыбка
на губах Рё обещает многое. Джин сдавленно ругается и упирается горящим
лбом ему в плечо, не в силах протестовать, когда Рё осторожно высвобождает
из захвата руки и гладит его по спине, ягодицам, бедрам. Он только поддается,
прижимаясь, и вскрикивает от боли, когда Рё касается ставших слишком чувствительными
сосков. - Похоже, мне стоило придти пораньше. Рё ухмыляется. Чрезмерное
возбуждение нужно снять, иначе парень будет стонать под ним не от наслаждения,
а от боли, а этого Рё не хочет. Не сегодня. Удерживая голову Джина у своей
груди, Рё просовывает свободную руку между их телами и обхватывает пальцами
основание члена. Всего несколько движений, и Джин с глухим выдохом кончает
ему на живот, дрожа и всхлипывая. На несколько минут это поможет, но потом
отрава снова возьмется за свое, заставляя кровь кипящей лавой приливать
к опавшему сейчас члену. - Отдыхай. Джин скатывается с него и
снова сворачивается на постели. Вернувшаяся способность соображать мешает
расслабиться, а тело уже снова начинает гореть, пока еще терпимо, но Джин
помнит, как недавно все начиналось с этого же. Тем временем Рё поднимается
и отходит к умывальнику. Намочив полотенце, он стирает с живота сперму,
споласкивает его оставшейся в тазу водой и отжимает. Когда прохладная
ткань касается лба Джина, тот благодарно вздыхает. Его переворачивают
на спину, обтирают вспотевшую кожу, а он не смеет протестовать, боясь,
что если это прекратится, он снова окажется во власти нестерпимо сладкой
агонии. Даже когда ему разводят ноги в стороны, Джин не возражает, только
нервно закусывает губу, в ответ на насмешливое: - Хороший мальчик. Ему хочется провалиться сквозь
землю, и он ненавидит себя за слабость, но возбуждение накатывает с новой
силой, и только руки и губы Рё способны довести его до пика, после которого
придет долгожданное облегчение. - Проси, – губы так близко,
что Джин, лишь бы не отвечать, тянется к ним и до боли прихватывает зубами
нижнюю, но, похоже, пирату это нравится. Его дыхание на губах Джина тоже
становится неровным, и он грубо сминает его рот поцелуем, жестко толкаясь
языком глубже, не позволяя оттолкнуть, заставляя отвечать и даже желать
большего. Джин извивается, упираясь ладонями в чужие плечи в попытке высвободиться,
но в то же время сжимает бока Рё коленями и трется пахом о его живот.
Мысли растекаются разноцветным туманом, и все, что остается, это смириться
и просить, просить, просить, потому что Рё дразнит его, не позволяя ни
остыть, ни кончить. Просить, пока его не переворачивают на живот и, положив
ладони на ягодицы, грубо не разводят их в стороны. Стыд. В нос ударяет терпкий аромат
цветочного масла, и на миг способность связно думать возвращается, потому
что не почувствовать в себе настойчиво двигающихся пальцев он не может,
вот только ему уже все равно. Джин нетерпеливо ерзает на постели всё то
время, что Рё его готовит. Когда его рывком ставят на колени, тело пронзает
острая вспышка боли, почти сразу же сменяющаяся незнакомым ранее, чуждым
и острым удовольствием. Джин тянется к своему животу, но его руку отталкивают
и грубо вжимают лицом в подушку, наваливаясь сверху. Джин кричит. Или
это не он? Безразлично, потому что прохладные пальцы сжимаются на его
члене, и Джин стискивает зубы и до звездочек под веками зажмуривает глаза,
позволяя себе провалиться в сладкое забытье. Рё не оставляет его до самого
рассвета. Джин теряет счет тому, сколько раз пират заставляет его кончить,
и старается стереть из памяти то, как с каждым разом все легче позволяет
себя брать, как под конец сам бесстыдно раздвигает ноги и подается бедрами
навстречу уверенным движениям, стараясь поймать ритм партнера. Но мучительнее
всего вспоминать соленый вкус кожи Рё и горьковатый привкус, оставшийся
на губах после его спермы. Засыпая, совершенно изможденный
Джин еще чувствует крепкую хватку обнимающих его со спины рук, и навязчиво
цепляющиеся за уплывающее сознание мысли: «Отомщу» и «Как же сладко».
The End |