История о привидении
|
|
На их первой и единственной фотосессии для официального фотобука, у Джина слегка припухшие глаза. И хотя Джин всячески это отрицает, но зато он прекрасно знает, чья это вина. Конечно же, виноват Тагучи, на все сто процентов. *** За один перелет Джин узнает о команде “Янки” больше, чем обо всех японских бейсбольных командах за всю свою жизнь. Но он не говорит Каме: “Хватит”, - даже когда ему хочется спать. Он немного боится, что если попытается заснуть, то начнет думать о людях, которые в темноте превращаются в скелеты. Мару считает, это было круто, но Джин полагает, что большинство детей наверняка плакали при просмотре “Пиратов Карибского Моря”. Все эти люди, которые превращаются в гниющих мертвых пиратов под лунным светом и не умирают, даже если их проткнуть ножом... Какому ребенку это покажется забавным? Конечно, в самолете нет лунного света. Уже ночь, и большинство людей задвинули занавески на иллюминаторах. Но Джин кивает и слушает про Мацуи Хидеки времен Кошиена. Ведь это делает Каме счастливым, а следующий фильм, который показывают в самолете, всего лишь слезливая мелодрама. Как обычно, он чувствует себя немного странно при виде “бейсбольного лица” Каме. Наверно, это из-за слов Накамару: “Он так сильно любил бейсбол, но ему пришлось его бросить. Думаю, именно поэтому он так усердно работает”. Из-за “бейсбольного лица” Каме он чувствует себя немного не в своей тарелке. *** - Это самый старый отель в городе, - говорит им Сувабе-сан, когда они бродят по вестибюлю. - Ух ты, здорово, а сколько ему лет? Двести? - Триста, - предполагает Коки. - Триста лет назад Америки еще не было, - смеется Сувабе-сан и поворачивается к женщине, которая их регистрирует. Она улыбается и отвечает фразой, которую Джин не улавливает. Наверно, у людей здесь какой-то акцент. - Больше ста тридцати лет, - сообщает Сувабе-сан. - И правда, отель кажется старым, - соглашается он. Его первое впечатление от отеля – узкая дверь и темный вестибюль. Судя по тому, что он может разглядеть в коридорах, внутри отеля все выглядит приблизительно так же. Сувабе-сан получает ключи, и они поднимают свои сумки. - Это полная противоположность рёкану. - Ой, что за странный цвет? Обои зеленые, свет падает только сверху, поэтому коридор выглядит еще более узким. - Я слышал, мы начнем фотосессию в Чайнатауне, прямо рядом с отелем. Эй, ты видел? Снаружи указатели на китайском. – От радостного возбуждения Каме говорит громче, чем остальные. - Может, у нас будет на ужин китайская еда? Обычно он может состязаться с Коки в энтузиазме по поводу еды, но прямо сейчас ему хочется пойти в душ и потом просто упасть на кровать. Они идут по длинному, узкому коридору, называя места, которые им хочется увидеть. Пятая Авеню. Уэда говорит: - Нам нужно что-нибудь купить. - Но там все дорого. А, ты же у нас боччан, тебе можно. - Не начинай. Я про сувениры говорил. Статуя Свободы. - Я слышал, не такая уж она и большая. - Но она такая знаменитая, что все равно надо на нее посмотреть. Стадион Янки. - Пойду туда завтра вечером! – Каме улыбается так широко, что у него почти не видно глаз, и взбегает по последним ступенькам на четвертый этаж. Он ставит на пол свою сумку и обхватывает себя руками, будто боится от счастья разлететься на кусочки. – Джетер-сан, подождите меня! Соотечественник Годзиллы придет поболеть за него! Они добираются до своих комнат: две по соседству друг с другом и одна дальше по коридору, за углом. - 307, 307... Вот эта. Он возится с ключом, Каме заглядывает ему через плечо. - Маленькая... э? Их лица одновременно приобретают смущенное выражение. Двадцать минут спустя, Сувабе-сан объясняет, что в отеле забыли про их бронь на комнаты. - К несчастью, у них сейчас все занято, поэтому номер на двоих, свободный до пятницы, есть только на шестом этаже. Для безопасности и удобства будет лучше, если вы все поселитесь на одном этаже. Поэтому, хоть это и неудобно, мне придется попросить одного из вас поселиться в комнате с Уэдой и Накамару. - А мы не можем поменять комнаты через день? - Они предложили это, но мы целый день будем на съемках и не сможем ждать, пока кто-нибудь съедет. Накамару корчит рожицу, а
Уэда спрашивает: - Нет, они поставят дополнительную кровать. Ваша комната ведь самая просторная? После осмотра комнат они обнаруживают, что угловая комната действительно в два раза шире и почти в три раза больше, чем комната 307. Что бы он ни думал по этому поводу, но дополнительная кровать не влезет в номер 307; туда вряд ли поместится еще один стул. - Ну, кто остается? В ответ он поднимает кулак. - Сайшо ва гуу... - Джан, кен, ПОН! - Я проиграл! – и Каме горестно наклоняется, слегка сгибая колени. - Ты-то из-за чего печальный, нам ведь тоже не повезло! - Эй, Накамару! – Каме тут же прекращает жаловаться, и Уэда подавляет улыбку. – Я не это имел в виду... - Ну, вы втроем будьте добры друг к другу, ладно? А я пойду наслаждаться своей комнатой, - он широко ухмыляется и направляется к номеру 307. Каме плетется за ним следом: - Хочешь поменяться со мной? - Нет! - Поменяйся со мной! - Не буду. Он падает спиной на матрас, широко раскинув руки. - Ой, больно, больно! Что за фигня с этим матрасом, такой жесткий! – он недовольно садится, потирая спину. Каме корчится от смеха в дверном проеме, хохочет так громко, что в любую минуту может примчаться Сувабе-сан. - Не смейся. Не смейся! Только и остается, что втянуть Каме в комнату и закрыть дверь. Каме смеется до слез, уткнувшись в матрас, а Джин смотрит на него с кислым выражением лица. - Эх, хорошо быть ребенком. Столько энергии. - Заткнись! Мне уже почти восемнадцать. - Ну, до взрослого тебе еще далеко. Он скрещивает руки и смотрит сверху на Каме, который лежит на животе, свесив свои худые ноги с матраса. Такой Каме совсем не кажется серьезным, совсем не похож на взрослого; от такого Каме у него теплеет в животе. - А ты не будешь взрослым, даже когда тебе стукнет тридцать, - Каме поворачивается к противоположной стене и вытягивает руки. Его поза немного похожа на позу какого-нибудь супергероя, и Джин, смеясь, говорит: - Ты просто завидуешь тому, что я выгляжу взрослым. - О да! Я завидую взрослой внешности самого ребячливого участника КАТ-ТУН. - Заткнись! Каме переворачивается на спину и ухмыляется. Он чувствует какую-то собственническую гордость при виде этой ухмылки, даже когда тянется за подушкой, чтобы слегка придушить ею Каме. *** Они едят в китайском ресторане, в двадцати минутах ходьбы от отеля, по предложению одного из членов съемочной группы, который хорошо знает Нью-Йорк. Ресторанчик расположен в подвале. Когда они спускаются по липким, узким ступенькам, ему становится немного не по себе; это похоже на тайное место разборок якудз. В Нью-Йорке много банд, говорит им Коки. Но крошечный подвал, освещенный лампой дневного света, переполнен туристами, и они все вздыхают с облегчением. Еще только шесть вечера, но им приходится ждать минут двадцать, пока освободится столик, и к этому времени все слишком голодны, чтобы обращать внимание на тесноту и необходимость кричать, чтобы быть услышанными. Еду приносят быстро, и лапша настолько хороша, что они заказывают добавку. Но самое его яркое воспоминание об этом вечере связано с тем, что произошло по пути в ресторан. Они гуськом идут за Сувабе-саном. Джин, приоткрыв рот, смотрит на длинную череду разноцветных навесов, свисающих со зданий из красного и белого кирпича. Здания построены так близко друг к другу, что пожарные лестницы расположены спереди; по бокам зданий для них просто нет места. Он представляет, как сбегает в спешке по такой лестнице и прыгает на длинный пурпурный навес. Через два квартала все навесы уже кажутся одинаковыми: электроника рядом с галантереей, сувенирная лавка рядом с овощными магазинчиками, такими грязными, что он вслух задается вопросом, захочет ли кто-нибудь там что-нибудь купить. Джин раньше бывал в Чайнатауне в Йокогаме, но это совсем другое. Здесь по-китайски выглядят только вывески и люди, которые громко переговариваются друг с другом чередой коротких, сердитых звуков. Он протискивается через толпу и дважды извиняется по-японски, когда задевает кого-то плечом. На третий раз он говорит: “Сорри! Сорри!” - и остальные смеются, но тот прохожий даже не оборачивается. Они проходят мимо группы молодых черных ребят, и Коки упорно глазеет на них, пока один из ребят не ловит его взгляд. Тогда он резко отворачивается, и Джин смеется над его раздосадованным выражением лица. - Эй, - Каме теребит его за плечо и показывает на знак. – Это твое имя! - Э? - но это действительно так, первый иероглиф на навесе, на противоположной стороне улицы. - Это же аптека, да? - Смогу ли я найти свое имя... - Кадзу, должно быть, легко найти... Это ведь ‘мир’ и по-китайски тоже? Сувабе-сан был прав, движение здесь затруднено. Он слышит музыку из автомобилей даже с тротуара. Улицы узкие, и люди выходят на проезжую часть, чтобы протиснуться между припаркованными и движущимися машинами. Еще не дойдя до ресторана, он останавливается и садится на корточки на тротуаре, за вешалками из розовых и черных футболок с надписью I NY. Коки почти спотыкается об него. - Что за черт, Аканиши! - Они живые, живые! - Кто живые? - Коки с любопытством наклоняется и тоже приоткрывает рот от восторга. – Ух ты, крошечные! Совсем крошечные! Он с триумфальной улыбкой смотрит вверх, на Каме. - Видишь, я нашел его. Твое имя. Они плавают в пластиковой миске, восемь или девять штук, зеленые и маленькие настолько, что их, наверно, можно проглотить. В октябрьских сумерках ему сначала показалось, что они игрушечные. Но они настоящие. Рё как-то удивился тому, что Джин осознает все свои достоинства и недостатки. Такое свойство особенно удивительно встретить у человека, не обращающего внимания ни на что вокруг. Какой эгоист! Джин не эгоист. Он просто хорошо себя знает; знает, что иногда он ведет себя глупо, и люди над этим смеются. И поскольку он хорошо себя знает, ему кажется немного странным... Когда Каме смеется над ним вот так, некрасиво, широко раскрыв рот, Джин чувствует себя величайшим гением в мире. *** После ужина, когда они расходятся по комнатам, Тагучи произносит роковую фразу. - В таком старом отеле должны водиться привидения. - Почему? – спрашивает Уэда. - Тут так много комнат. Тебе не кажется, тут должно было что-то произойти, хотя бы несчастный случай? - Или кого-нибудь убили гангстеры, - предполагает Джин. - Американские гангстеры другие, они просто стреляют в людей на улицах. - Коки, ты слишком много фильмов смотришь. Здесь очень грязно, но не опасно... - Ну, мы тут всего несколько часов, - с оптимизмом говорит Коки. - Значит, никаких призраков гангстеров. - Самоубийства? – предлагает Накамару. - И правда, если хочешь покончить с собой, лучше сделать это в отеле... - Да? Почему? - Меньше неудобств. Никто не задает вопросов. И найдет тебя незнакомый человек, поэтому у него будет не такой шок? - Уэда, что за мрачные мысли, - шутит Каме. – Ты не можешь совершить самоубийство, ты же наше У. - Не думал я об этом! - Ну, если уж кому-то из нас придется умереть, это точно должна быть буква Т. Раз уж у нас есть лишняя. - Эй, Аканиши, - возмущается Тагучи. - Это чересчур, - соглашается Каме. – В качестве наказания Джин должен рассказать нам историю о привидении. - Он слишком легко отделался! – Коки выглядит раздосадованным. Но поскольку половина из них слишком юны, чтобы пить, курить или заняться чем-нибудь интересным, а Сувабе-сан угрожает не отпустить их гулять в свободное время, если они засидятся допоздна, перед сном, почистив зубы, они все собираются в комнате Накамару, Уэды и Каме. Дополнительную кровать уже привезли – это узенькая кровать на колесиках. Джин плюхается на нее, и она скрипит от натуги. Каме пытается его спихнуть, но он только подкладывает руки под подбородок. - Десять лет назад, одна парочка остановилась в рёкане... - Почему в рёкане? Разве мы не в отеле? - Заткнись! Это должен быть рёкан. - Поменяй историю, - предлагает Каме. - Не могу, в западных отелях нет бумажных перегородок. Первая история оказывается и последней: когда он заканчивает рассказ, Уэда зевает один раз, а Коки - дважды. Накамару вцепляется в подушку и роняет на нее голову. - Ты разве не боишься привидений? – спрашивает он, скорчив рожицу. – Ну и зачем тогда рассказываешь такие страшные истории? Он ухмыляется, довольный. Правда состоит в том, что Рё услышал эту историю от Мураками и рассказал Пи с Джином, и Джину потом всю ночь снились красные глаза. На следующий день он был готов убить Рё. - Да уж, жутковато получилось, - соглашается Каме. - Красные глаза, - говорит внезапно Коки страшным голосом и пристально смотрит на Джунно, пока тот с воплем не отодвигается от него. - Эй, хватит, хватит! Для одного вечера достаточно. Нам ведь завтра вставать рано утром. - Хотя мы только приехали, - ворчит Джин. - Ты устал? Он почти отвечает “да”, но
вместо этого смотрит на Каме и спрашивает: - Не очень. Я в самолете немного поспал. - Если хочешь, расскажу тебе мою самую страшную историю о привидениях. - Пас, пас! – кричит Накамару. – Здесь люди спать хотят. Иди рассказывать в свою комнату. Правда состоит в том, что Джин тоже устал, но хотя он знает, что в западных отелях не бывает бумажных перегородок, он не против того, чтобы кто-нибудь проводил его по темному, узкому коридору со странными зелеными стенами. Когда они оба лежат поверх цветного, грубого одеяла на его огромной кровати, он начинает рассказ. *** САМАЯ СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ АКАНИШИ ДЖИНА Давным-давно, жил-был человек, которого преследовал призрак. Это была душа человека, преданного им в прошлой жизни. (Возлюбленная? Друг? Какого рода предательство?) Кто знает? И разве привидения почти всегда не оказываются женщинами? Хорошо, пусть это будет женщина. Наверно, это было очень серьезное предательство, потому что призрак следовал за ним повсюду: когда человек ел, спал или встречался с друзьями, призрак всегда был рядом и смотрел на него. Бедняга не мог никуда пойти, не мог ни с кем разговаривать, потому что всегда видел призрака, хотя никто другой его видел. (Джин, ты сам-то своих историй не боишься?) Боюсь! Я же сказал, это моя самая страшная история. (Ну и зачем ты мне ее рассказываешь тогда?) Ты же хотел ее услышать? В общем, человек не мог больше этого вынести. В конце концов, он нашел могущественного священника, который мог изгнать призрака. К несчастью, в середине ритуала, неуклюжий помощник священника опрокинул жаровню с благовониями. (Похоже на Уэду.) Все еще злишься на него? Ну, тут уж ничего не поделаешь. Просто у него нет таланта танцора. Ну, в общем, из-за ошибки Уэды, ой, помощника, ритуал изгнания не удался. Священник прочитал много сутр, но все равно не был уверен, что призрак действительно исчез. “Возможно, хотя мы и не видим его, он все еще здесь”, - сказал священник тому человеку. Сначала человек подумал: “Ну, все равно хорошо; по крайней мере, я его теперь не вижу. Теперь я могу жить нормальной жизнью”. (Почему он не попробовал повторить ритуал?) Откуда я знаю? Я не буддийский священник. Может, нельзя дважды изгонять одного и того же призрака? В общем, в конце концов, этот человек сошел с ума. (Э?) Но ведь ему было страшно! И он не знал, где призрак, и поэтому думал: “А вдруг он стоит рядом со мной? Вдруг он прямо сейчас на меня смотрит?” Все стало хуже, чем раньше, ведь раньше человек хотя бы знал, где сейчас призрак. Теперь же, когда он с кем-нибудь разговаривал, то всегда оглядывался по сторонам, а когда дул холодный ветер, человек думал, будто призрак дует ему в шею. (Но ведь призрак никогда ничего не делал. Просто смотрел на него!) Может, это был уродливый призрак. Если очень уродливый призрак просто посмотрел бы на меня... (По-моему, этот человек идиот. Если ты не можешь это видеть и не можешь от этого избавиться, просто притворись, что этого не существует! И живи себе счастливо.) Ну, наверно, но хоть ты так говоришь, думаю, на его месте, я бы тоже испугался. (Даже если бы не мог видеть призрака?) Вот почему призраки страшные. Их нельзя убить, иногда ты их даже не видишь. Они - страшные сущности, которых не должно быть в мире. *** Хотя Каме и заявил, что не устал, после рассказа Джина воцаряется тишина. И Джин не предлагает Каме уйти, ведь пока он смотрит на его сведенные пальцы, на очертания его чуть искривленного носа, он не думает о высоких белых призраках, толпящихся вокруг кровати. Наконец, Каме произносит: - Я рад, что мы смогли сюда приехать. - КАТ-ТУН? - Конечно, я рад, что мы попали сюда вшестером. Но я вообще-то имел в виду... Ты ведь хотел побывать в Америке? - Ну, это кажется очень интересное место. Пусть и грязное. - Да я пошутил! Мне нравится. Мне нравится город, в котором на тротуаре продают таких маленьких черепашек. Он почти чувствует, как Каме улыбается в темноте. В комнате очень темно, здесь нет окон, свет пробивается только из-под маленькой щели под дверью. Но его глаза уже привыкли. - Здорово, что нам удалось сюда приехать по работе, но у нас только один свободный день, это так мало! - Ну, вечера тоже свободны. Иногда полезно быть в Агентстве. Но моей любимой поездкой все равно остается Окинава. - Что? Это ведь давно было. - Какая разница? Мне тогда было так хорошо, - Каме замолкает на секунду. – Давай съездим туда как-нибудь, а? – и Каме теребит его за плечо. Он позволяет Каме потыкать пальцем ему в плечо еще немного, потом поворачивается и перехватывает его руку. Он уже открывает рот, чтобы сказать: “Есть столько мест, которые я еще не видел, давай съездим куда-нибудь еще”. Но к своему удивлению, так и не произносит эти слова. Джин сжимает теплые пальцы Каме, а потом раскрывает ладонь, и Каме расправляет свои пальцы, переплетая их с пальцами Джина. - Окинава была лучше всего, - говорит он наконец. Каме, довольный, в знак согласия сонно, медленно сжимает его руку. Джин не шевелится. Даже когда Каме засыпает, свернувшись клубочком на боку, словно гусеница. Что-то движется по самой кромке его сознания. Оно мерцает и исчезает как призрак, но он подозревает, что у этого призрака вовсе не красные глаза. Возможно, у этого призрака карие глаза, все еще немного узкие, которые почти исчезают, когда этот призрак некрасиво смеется. Джин немного боится этой вещи, которую он не может увидеть. Вещи, которой не должно быть. Он еще долго не может заснуть. Утром у него ужасно опухшие
глаза, и прежде чем наносить макияж, Каме бежит к Сувабе-сану за льдом. The End |