|
На третий день после ссоры Кадзуя начинает думать, что ничего не случится.
Но в этот день что-то все-таки происходит.
Со стороны это кажется пустяком: чашка кофе, вопрос о том, у кого есть лишняя
мелочь.
В районе Бороу Маркет они обнаруживают, что им обоим ужасно хочется есть.
Кадзуя очень голоден, и хотя говорит себе подождать до рынка – рынка огромных
размеров, если верить путеводителю, - все заканчивается тем, что он покупает
кафэ-о-лэ в маленьком, переполненном бистро на углу площади Трех Корон.
- Ну как?
На кончике языка вертится: “Не так вкусно, как кофе в Париже”, но он смотрит
в сторону, и при виде улыбки Джина, в его сердце внезапно возникает желание
быть осторожней.
Этому перемирию всего три дня отроду; он хочет дать ему окрепнуть.
- Вкусно. Хочешь попробовать?
Джин поднимает взгляд от тротуара и смотрит на него с легким удивлением.
Кадзуе требуется некоторое усилие, чтобы из-за смущения не отвести взгляд. Он
мысленно ругает себя: если бы только он не сравнивал, такие ситуации были бы
нормальными.
Джин прихлебывает кофе из белого бумажного стаканчика, пока они продвигаются
к воротам. В четыре часа дня с избытком хватает и солнца, и людей. Кадзуя
пытается угадать, кто из этих людей - местные жители. Наверно, те, которые
выглядят так, будто идут выполнять важное задание.
- А... Вкус как у кофе Boss.
- Да ладно тебе. Этот намного лучше! - он возмущенно забирает свой стаканчик.
- А что плохого в Boss? У него классный вкус. Не надо презирать японский
кофе, - и Джин слегка посмеивается над ним, над этим упрямым выражением лица.
- Я и не презираю. Но, по-моему, кофе, который пьют из жестяных банок, не
может быть таким же вкусным.
- А, ты про металлический привкус? Или консерванты?
- Ну да.
2006-й год был для него годом кофе в жестяных банках, он бегал между
съемочными площадками с банками Georgia или Boss в сумке. Для него кофе в
банках теперь имеет привкус истощения.
Они прогуливаются вдоль прилавков, останавливаются поглазеть или
сфотографировать особенно интересные товары. Минут через десять Джин снимает
солнечные очки: лучи солнца рассеиваются, проходя сквозь стеклянный потолок,
и свет кажется немного призрачным.
- У... Каме, посмотри на этих птиц.
Он поворачивается и видит, что Джин разглядывает связку цветных тел,
свисающих с крючка.
- Потрясающе – перья и вообще. Интересно, что это за птицы?
- Это точно для еды? Смотри, у них даже головы и ноги целые.
Но они уже уходят оттуда, повинуясь своим желудкам, попавшимся на приманку из
запаха свежего хлеба.
- О-кей, это достаточно далеко! - заявляет Джин, разглядывая горы буханок на
прилавке. Молодая женщина с темными волосами, аккуратно заплетенными в косу,
и в голубой рубашке, пересыпает булочки из пакета в корзину; теплый, влажный
воздух плывет над корзиной, словно душа хлеба.
У Кадзуи рот тоже наполняется слюной, хотя он возражает:
- Выглядит классно... но ты уверен, что не пожалеешь? Это просто хлеб, а там,
дальше, наверняка еще больше интересных вещей.
- Конечно, я и другие штуки попробую. Но сейчас хочу вот это, - и Джин уже
роется в своей сумке.
Когда он понимает, что за несколько лишних пенсов им добавят сушеных фруктов
и свежее масло, то сдается и выбирает румяную булочку с какими-то зернами,
показывая на нее пальцем и кивая молодой женщине.
Вытащив кошелек, он обнаруживает, что у него больше не осталось маленьких
купюр, спасибо кафэ-о-лэ. Он роется в банкнотах, когда Джин накрывает его
руку своей.
- Все нормально, я заплачу.
- Я тебе потом отдам, - его голос звучит странно, но Джин уже повернулся к
прилавку.
Молодая женщина улыбается Джину, разрезая булочки пополам и намазывая каждую
джемом и чем-то вроде белоснежного масла. Она говорит что-то о местных
продуктах, догадывается Кадзуя, но понимает далеко не все.
Джин улыбается, кивает и добавляет пару слов, но Кадзуя уже знает: это - не
доказательство понимания.
Хлеб суше и жестче, чем тот, к которому он привык, но вкусный запах приятно
сочетается со сладостью фруктового джема.
Наслаждаться едой ему мешает беспокойство; его тревожит, что вовсе не из-за
хлеба у него пересохло во рту.
Они бродят по рынку еще полчаса, идя на поводу у своего любопытства.
Фотографируя усыпанный цветами прилавок, он вдруг осознает, что неожиданно
стемнело.
- Джин, который час?
- Нуу...
Джин поворачивается к хозяину цветочного прилавка; тот любезно показывает ему
свои часы в ответ на неуверенный вопрос.
- Полшестого, - докладывает Джин и жалуется. - Почему они не отвечают? Я бы
понял!
- Потому что твой английский кажется таким ненадежным.
Джин сердито смотрит на него.
- Но тебе проводником служит этот ненадежный переводчик, не так ли?
- Ну, у меня есть путеводитель, мне не о чем беспокоиться. А не слишком ли
темно – для половины шестого?
- Вообще-то, ты прав.
Через несколько минут начинается дождь. Теперь Кадзуя точно знает, кто из
этих людей – местные жители: это люди, которые со стоическим спокойствием
вынимают из своих сумок зонтики.
Джин выглядывает наружу из выхода на Бедейл Стрит, не пытаясь скрыть
беспокойство.
- Что делать будем? Не хочу и пяти минут там провести... – указывает на
дождь, из-за которого толпы людей направляются под навесы. Поток людей не
стал двигаться медленней, но теперь все выглядят сгорбленными из-за поднятых
плеч и курток, натянутых на головы.
- У нас нет выбора. Автобусная остановка тоже далеко, а на метро будет
быстрее. Пойдем. И постарайся, чтобы твой фотоаппарат не намок.
Он надежно прячет свою собственную фотокамеру, потом смотрит на карту,
скопированную им в блокнот.
- Ну, куда?
- Думаю, туда, - указывает он. - Если это Бедэйл Стрит... А, тут есть рядом
что-то знаменитое, театр...
- В такую дерьмовую погоду? Не пойду. Давай вернемся. Отдохнем, переоденемся,
а вечером можем опять куда-нибудь пойти.
- Но мы уже здесь...
- Я пошел, - кричит Джин и выбегает под дождь.
Он уже впереди шагов на десять, когда Кадзуя выходит из ступора и засовывает
блокнот обратно в сумку. В конце концов, ничего не остается, кроме как
следовать за Джином.
Дождь, обрушившийся на него, ошеломляет. Через полквартала становится
понятно, что они промокнут насквозь, даже если будут бежать всю дорогу.
Джин все еще опережает его на пять человек, грубо сталкивается плечами с
прохожими, и вот уже навстречу выплывает угол улицы.
Сделав рывок вперед, он хлопает Джина по правому плечу:
- Здесь повернуть налево, - и Джин не смотрит на него, но тянется к нему и
хватает его за руку. Пальцы Джина немного скользкие от дождя.
Где-то между перекрестком и станцией они замедляют бег. Где-то между
лестницей и турникетами Джин отпускает его руку, но на платформе они оба
стараются не смотреть друг на друга.
В переполненной электричке они молчат, словно укрытые завесой из размышлений
посреди толпы промокших людей. Он пытается придумать, что бы такое сказать,
но все, о чем он думает, звучит смешно.
В конце концов, он сдается и начинает разглядывать газету, которую читает
мужчина, сидящий перед ним. Ему удается распознать несколько слов, но их
значение ускользает от него.
На пересадочной станции – небольшая заминка, когда они пытаются понять, на
какой платформе им нужно стоять; но все разрешается чересчур быстро.
Когда они запихиваются в электричку, он говорит:
- Выглядишь усталым.
- Э?
- Устал?
- Не особо.
- А.
- ...Ты?
- Я?
- Ты устал? – Джин смотрит на него краешком глаза.
- Я в порядке. Можем потом еще куда-нибудь сходить.
Джин издает неопределенный звук, и они молчат три остановки.
Потом Кадзуя начинает чихать.
К тому времени, когда они добираются до своей комнаты в отеле, он уже
находится в весьма мрачном настроении.
- Тебе надо пойти в душ первым, - говорит Джин, когда они заходят в номер.
Он не спорит.
- Пойду первым, - говорит он, закрывая за собой дверь.
Горячая вода очень приятная, и вопреки своим первоначальным намерениям, он
продолжает сидеть, тяжело прислонившись к стене, еще пару минут после того,
как вода уже смыла остатки пены. Глядя на водосток, он говорит себе: не нужно
нервничать или слишком много думать об этом. Шум воды, конечно же, был
достаточно громким, чтобы перекрыть любой звук.
“Будь естественным”, - повторяет он себе, вытираясь полотенцем. Сурово приказывает
своему отражению: “Будь естественным”.
Эта мысль блуждает на самой поверхности его сознания, когда он обвязывает
полотенце вокруг бедер и выходит.
Джин поднимает глаза и отрывается от переключения каналов. Кадзуя говорит:
-Теперь ты иди, - слова выходят чуть громче и чуть медленней, чем нужно.
- Ты, как всегда, быстро, - ухмыляется Джин, и Кадзуя замирает с мокрыми
джинсами в руках.
Когда он слышит шум воды в ванной, то садится, упираясь локтями в колени.
- Это плохо, - говорит он в пространство. – Очень плохо.
Когда Джин выходит из ванной, Кадзуя опустошает свою сумку, уже переодевшись
в пижамные штаны. Из-за дождя его блокнот частично промок, и первые четыре
карты теперь расплылись. К несчастью, три карты из этих четырех – карты мест,
в которых они еще не успели побывать. Путеводитель отделался легко: только
края последних нескольких страниц начали слегка морщиться.
- Высуши волосы, ты же сейчас чихал без остановки, – Джин снимает с плеч
полотенце и кидает ему.
- Свои высуши! - он бросает полотенце обратно и продолжает читать про
Вестминстерское Аббатство.
Джин ловит полотенце молча.
Через несколько секунд полотенце вдруг шмякается ему на голову, а затем на
полотенце с силой опускаются руки Джина. Джин садится позади него, скользнув
своими голыми ногами по его бокам, и вот уже голову Каме безжалостно вытирают
полотенцем.
- Ты что делаешь? - он инстинктивно тянется вверх рукой, но Джин бьет его по
пальцам.
- Будь умницей.
Он пытается вырваться, но Джин сжимает его коленями, словно тисками, и ему
приятно ощущать, как пальцы Джина давят на затылок. Джин уже делал это для
него раньше, и он вдруг задается вопросом, помнит ли Джин ту раздевалку на
Окинаве.
Джин все медленней проводит пальцами по его голове, и теперь это похоже на
нежное поглаживание.
Он сидит, опустив голову; полотенце все еще свисает с обеих сторон его лица,
когда давление потихоньку перемещается с его затылка на шею, потом на плечи.
Руки замирают.
- Вставай, у меня спина жутко болит.
Он не двигается.
- Каме. Каааме.
- ... Я спать хочу.
- Ха, а кто говорил, что совсем не устал?
- Заткнись.
Ему нужно встать, но он этого не делает. Позволяет Джину приподнять его за
подмышки. У Джина руки теперь толще, чем он их помнит.
- Опять худеешь? – с подозрением говорит Джин.
- Хочешь, чтобы я похвалил твои мускулы...
Руки Джина все еще сведены в замок под его руками, а лицо Джина очень близко
от его шеи. Джин нежно прикусывает ему кожу под ухом – и мгновенная волна
жара следует по позвоночнику, в пах.
Он хотел бы удивиться, но он проглотил знание о том, что может случиться,
вместе с первым куском того хлеба. Возможно, даже с первым глотком кофе.
Ему приятно ощущать, как Джин покусывает ему щеку своими теплыми, влажными
губами. Теперь он знает, что одного душа не достаточно, чтобы спасти его. Но
это и неудивительно; его руки никогда не были такой уж хорошей заменой рукам
Джина.
Джин сейчас опускает ладони ему на бедра, слегка притягивая его к себе. Чтобы
не упасть, Кадзуя касается рукой бедра Джина и понимает, что на Джине только
полотенце.
Это понимание больше, чем что-либо другое, заставляет его подумать: то, что
последует, неизбежно. В прошлом всегда нужно было что-то очень сильное, вроде
гнева, чтобы защитить его от Джина.
Джин снова останавливается.
- Каме...
Он признает это за вопрос. Делает глубокий вдох.
- Потому что мы в другой стране, - говорит он и поворачивается. - Потому что
мы в другой стране, - и не знает, что еще сказать.
Он знает: это не так уж похоже на ответ; Джин всегда заставлял его
чувствовать себя более неловким в этом отношении. Но Джин уже тянет его на
кровать.
Наверно, это все-таки сошло за ответ.
Они не занимались этим настолько часто, чтобы у них появились какие-то
привычки. Поэтому Кадзуя сосредотачивается на том, что ему больше всего
хотелось потрогать: водит руками по плечам Джина, прижимается губами к его
груди. Хватается одной рукой за предплечье Джина, а другой рукой скользит у
него по животу ниже, ниже тонкой линии волос внизу живота, но тут Джин
перехватывает руку и тянет его на себя.
Он медленно трется животом о возбужденную плоть Джина, и у того слегка
приоткрывается рот.
А потом он лежит на спине, и Джин целует его; язык Джина настойчивый, теплый,
ищущий. В поцелуях Джина теперь чуть больше сдержанности, чем раньше, - намек
на осмотрительность.
- Подо... подожди!
Джин отклоняется назад, слегка сузив глаза.
- Ты лучше стал, - смотрит на секундное смущение и ухмылку Джина.
- Лос-Анджелес, - говорит Джин и снова склоняется над ним. - А вот ты совсем
не стал лучше.
- Ты, - но его гнев на время забыт, если не окончательно усмирен.
- Я скучал по тебе, - говорит Джин, слегка задыхаясь. У Джина слишком
искренний взгляд, и Кадзуе хочется отвести глаза, но лицо Джина слишком
близко. - Знаешь, это хуже всего. Быть одному в чужой стране.
Джин перекатывается на спину и смотрит в потолок. Задумчиво говорит:
- Так странно. Мы же тогда почти не общались и даже разговаривали как-то
неловко, да? Но когда я был в Лос-Анджелесе, и Пи мне звонил все время, я
всегда спрашивал его, как ты поживаешь. Однажды, - Джин смеется, - однажды он
даже рассердился и сказал, что лучше бы я вместо этого сам тебе позвонил.
- Правда? Он, правда, так сказал? Мне, кстати, тогда казалось, что он немного
на меня злится, но понять Ямапи иногда очень сложно.
- Не так уж и сложно. - Джин приподнимается на локте. - Наверно, это было
из-за меня. Я сказал ему, что ты редко звонишь.
- Я был занят!
- Знаю, - и что-то захлопывается на секунду во взгляде Джина. Это больно
видеть, поэтому Кадзуя отводит глаза.
- Я... злился.
- Знаю, - и когда Кадзуя снова смотрит на него, выражение лица Джина уже
смягчилось.
- Мы все-таки очень странные, - говорит он Джину, когда тот медленно проводит
рукой по его бедру. Даже сейчас, замечает он, Джин не касается его, пока они
разговаривают; будто ждет, не передумает ли Кадзуя.
- А?
- Разговариваем об этом сейчас. В Лондоне.
- Но мы же никогда не разговариваем об этом в Японии.
- Правда, но...
- Наверно, все, как ты сказал. “Потому что мы в другой стране”, - цитирует
его Джин и снова выглядит серьезным, очень серьезным, и что-то
переворачивается в животе Кадзуи, что-то вроде страха, смешанного с
предвкушением.
На некоторое время с разговорами покончено.
Когда они заканчивают, Каме встает и идет мыться в ванную.
Когда он возвращается, Джин смотрит на него с любопытством.
- Что?
- Тебе это не нравится?
Он борется с приступом смущения. Что хорошего в том, чтобы смущаться от
какого-то вопроса, когда его пальцы еще помнят, как под кожей бился пульс
оргазма Джина?
- Ты дурак?
- Но ты всегда делаешь странное лицо. Будто тебе больно.
- У тебя у самого лицо странное! И это не больно.
Сказав это, он уже сомневается в том, что не лжет. Ничем не описать это
чувство, когда напряжен каждый нерв. Он всегда ощущал оргазм как попытку
выплыть на поверхность. Под конец напряжение почти невыносимо.
- Это... немного страшно, - медленно произносит он. Теперь, когда это
закончилось, ему трудно объяснить, почему в такие моменты он боится
сломаться. Секс с Джином не похож на успокаивающий ритм мастурбации.
- Страшно? Почему?
- Потому что быстро заканчивается, - и это неверная причина, но достаточно
похожая на правду.
Джин молчит, и Кадзуя внимательно рассматривает его при свете лампы над
кроватью. Кто знает, сколько возможностей у него будет видеть Джина так ясно?
Завтра или даже сегодня вечером у них будет много времени для неловкости.
Он как раз запоминает очертания его челюсти, когда Джин вдруг произносит:
- Ничего. Мы можем сделать это снова.
Он не сразу понимает, но поняв, смеется.
The End
fanfiction
|