Swing
|
|
Он уклоняется от удара, поворачивается и делает обманный выпад правой - достаточно сильный, чтобы Блондинчик инстинктивно поднял руки и открыл грудную клетку. Хаято тут же бьет туда коленом и даже не смотрит, как Блондинчик неизбежно падает: еще трое показались из-за угла, и они не из Курогина. Обычно Хаято любит драться. Он хорошо дерется. Иногда он думает, что создан для этого – так же, как лошади созданы для бега, а легкие его отца – для громогласных воплей. В свои 18 лет он еще не нашел замену этому выбросу адреналина от череды сознательных и бессознательных действий. Все происходит слишком быстро, ни секунды на размышления. Ты думаешь телом... И все-таки сегодня что-то не так. Он слышит вопль Таке, краешком глаза видит, как падает Цуччи запутанным клубком длинных ног. Разворачивается и пытается пробиться в нужном направлении. Все равно в этом углу уже нет людей, которых можно ударить. Перед ним в ожидании пригнулся бритоголовый. Надо остерегаться тех, кто выжидает, а не тупиц, которые выбегают слепо: незащищенные тела и все оружие на виду. Позади него два парня из Тодороку катаются по земле вместе с Цуччи. Таке смог пробиться к Хюге и теперь помогает ему подняться. Потасовка с троицей проходит напряженно и почти беззвучно; его желудок слегка сжимается в предчувствии. Лучше, когда Цуччи и Хюга дерутся громко; это означает, у них еще хватает времени и сил на то, чтобы сыпать проклятиями. Бритоголовый все еще ждет. Хаято делает выпад, согнув одну руку перед собой. Он терпеть не может парней вроде этого, парней, которые что-то умеют. Карате или дзюдо - какая разница? В конечном итоге это всего лишь удары и пинки. Хулиганы должны драться как хулиганы, а не как пай-мальчики в школьных клубах. Он останавливается, немного не успев закрыться, делает выпад ногой, метит в колено. Но Бритоголовый уже уходит в сторону, дает ему проскользнуть, и он разворачивается всего на мгновение позже, чем нужно, – и чувствует, как спотыкается, пойманный за руку. Вес давит на него, вниз, вниз и он уже почти на коленях, и в плече – внезапная боль, такая острая, что на мгновение Хаято кажется, что ему оторвали руку. Он инстинктивно подпрыгивает, и - новая вспышка боли, прежде чем Бритоголовый отступает. Хаято не пытается провести захват и принимает вес на себя, ударяя плечом. Бритоголовый перекатывается, и еще прежде чем его спина касается земли, Хаято уже сидит на нем и избивает его изо всех сил кулаками и головой. И теперь Бритоголовый растерял свое спокойствие, поднимает руки в тщетной попытке защитить лицо. Но это длится недолго. У него усиливается ощущение неудовлетворенности, странного несоответствия. Ощущение, будто его удары попадают не туда. Где-то в глубине души Хаято знает, что лицо, по которому он сейчас молотит кулаками, - это не то лицо. И вовсе не из-за этих неудачников из Тодороки его все время преследует давящее ощущение, будто его кожа уменьшилась в размерах и может порваться. Он знает, но сейчас ему на это плевать. Потому что когда он может что-то бить, когда он может драться, давление слегка уменьшается. Как раз достаточно, чтобы дышать. Сейчас его дыхание прерывисто, и он смутно слышит слова, которые выходят из его легких вместе с воздухом. - У-блю-док, у-блю-док! Что-то удерживает его. Он
пытается ударить снова; слышны крики, и ему мешают чьи-то руки. Больше,
чем две руки. Он поднимает глаза и видит, как привычное нахмуренное выражение
на худощавом, загорелом лице Цуччи сменяется странным изумлением. Кто-то
кричит ему в левое ухо, и из эха в голове он понимает теперь, что это
Таке (кто знает, как давно?) вопит: Мотнув головой, он следует за ребятами, спотыкаясь. Они пробегают мимо уродов из Тодороки, которые валяются на земле, словно выброшенная на берег рыба. Быстро садятся на велосипеды и улепетывают, ныряя в переулки и постепенно продвигаясь к заветной галерее игровых автоматов. Когда они оказываются в безопасности, между рядами игровых машин, Цуччи бормочет: "Что это за чертовщина была, а?" У Хаято из губы сочится кровь, и один глаз почти заплыл. Он осторожно дотрагивается до рта, хмурится. - Ты о чем? - Драться днем. В парке! И вообще, почему ты повел нас этой дорогой? Нам же было совсем не по пути. Он выдает лучший презрительный взгляд, который только может изобразить через распухшее веко. - А что? Боишься, тебя твоя бабушка увидит? Цуччи хмурится. - А если бы нас поймали копы, это была бы полная невезуха, - Хюга все еще осторожно потирает челюсть. Его гавайская рубашка опять нараспашку. Иногда Хаято задается вопросом, откуда у матери Хюги такие пуговицы. Может, он пришивает их сам. - Насчет копов, - бормочет Таке, отводя взгляд. - Я... не уверен, что они появились. Но я подумал, что если вдруг они появятся, то будет плохо... - Придурок, - он округляет глаза, хоть это и больно. Его плечо болит все сильнее; возможно, вывих. Чертов Бритоголовый. - На нас не было школьной формы, так? Ну и как бы они нас нашли? - Я беспокоился, – выпаливает Таке. - Но я ведь почти уже победил. - Да я не об этом! Просто выглядело так... будто ты собрался его убить, - Таке произносит чуть тише, но смотрит на Хаято с вызовом. - И-ди-от. Я просто разозлился. Этот ублюдок мне чуть руку не сломал. Таке заметно успокаивается, и напряжение потихоньку ослабевает. Впрочем, Цуччи прав. В последнее время он слишком легко раздражается. Задирать Блондинчика прямо так, не думая о времени и месте. Тот парк – место тусовки Танабе и его ублюдочных дружков, но он все равно пошел туда. За углом легко могло оказаться человек пятнадцать: близился конец урока, и вряд ли кто-нибудь из них остался бы для дополнительных занятий. Он вздыхает, откидывает назад
голову, прислоняется к игровому автомату с гонками. На секунду перед ним всплывает взгляд Бритоголового - паникующего, попавшего под пулеметную очередь его ударов. Ощущение того, как кулак опускается вниз, отдается в руке, возбуждая нервы. Он подавляет дрожь. - Извини, - говорит он Цуччи, но смотрит на всех троих. - За то, что я сказал сейчас. Он не может избавится от странного чувства, будто избил не того человека. - А, все нормально. На секунду его глаза ловят понимающий взгляд Цуччи. И под весом этого понимания, дрожь, которую он почти подавил ранее, усиливается и прорывается наружу. *** Месяц спустя, когда Рю беззаботно идет по двору Курогина, руки в карманах, Хаято почти не может в это поверить. Это снова Рю. Рю, который отбросил 9 лет дружбы так же быстро, как он отбрасывал руку Хаято, когда ему казалось, что на них смотрят. Чтобы не ходить больше в школу, Рю пришлось упрашивать отца, и хотя он никогда не говорил об этом, но Хаято в глубине души знает: Рю боится этого мужчину с квадратной челюстью, чье лицо будто создано для того, чтобы хмуриться. За 9 лет Рю обратился к отцу с просьбой всего лишь дважды. Вернуться сейчас, ради какой-то училки? Это кажется гребаной шуткой, но это не шутка, и выглянув в окно, он первым сбегает вниз по лестнице. Он все еще не уверен, не снится ли ему это – до того самого момента, когда его кулак соприкасается с челюстью Рю, и тот спотыкается. И тогда он понимает и в этот момент презирает себя. За то, что ждал так долго. За то, что так этого хотел. Такую драку. *** Хаято любит секс. Секс – это тепло, волнение и, после первого смазанного эпизода, не такая уж сложная штука. Он любит ощущать под рукой теплую, сдавленную грудь. Ему нравятся выражения лиц девушек - иногда даже больше, чем сами девушки. Ему особенно нравится, когда они пытаются сдерживаться, хотя он взял себе за правило не связываться с застенчивыми. Чем сложнее их закадрить, тем сложнее потом от них отвязаться, говорит Цуччи. Остерегайся пай-девочек. Цуччи сам всегда остерегается пай-девочек, до такой степени, что Хаято размышляет, а в самом ли деле Цуччи боится того, что от них не отвязаться. Так или иначе, он не любит обнаруживать, перекатившись на спину, что девушка на него смотрит. Ему больше нравится, когда она засыпает, и тогда он может потихоньку уйти. Когда он с девушками, он выключает мобильник. "Чтобы сосредоточиться только на тебе", - говорит он им, и верят они или нет, обычно это вызывает у них улыбку. Это правда; с недавних пор он чувствует, будто время, которое он проводит с девушками, - это нечто отдельное, никак не связанное с другой частью его жизни, где он работает на двух работах, поджидает, когда у Рю закончатся занятия, или зависает вместе с Цуччи в баре Хюги. Столкновение этих двух миров будет очень неприятным и может испортить оба этих мира, чувствует он. Он будто создал небольшое пространство только для себя, и когда он там и снимает с нее одежду, то ни о чем больше не думает. Но когда он уходит, у него никогда нет намерения вернуться и найти ее снова. Иногда она уходит первой и оставляет свой номер телефона. Он хранит эти номера, из какой-то странной любезности. Он так и не позвонил ни одной из них. - Отдай мне, - просит Таке, заметив номер в его бумажнике, но он смеется. Говорит: - Они слишком высокие для тебя. В большинстве случаев так и есть: он любит высоких девушек, почти с него ростом, но на самом деле он хочет, чтобы Кейте достались девушки получше. В 19 лет все еще питаться его объедками, Таке себя недооценивает, говорит Рю. Рю заставляет Таке пойти на подготовительные курсы, так что после окончания школы они вместе становятся ронинами. Никто не удивляется этому; хотя Рю в свое время легко заделался хулиганом, мысль о том, что он, как и все остальные, тоже будет переходить с одной временной работы на другую, кажется смешной. Одного взгляда на Рю достаточно, чтобы понять: его предназначение вовсе не в этом. И поскольку Хаято тоже не хочет, чтобы Таке себя недооценивал, он оставляет их одних, когда Рю говорит, что им нужно заниматься, и находит способы потратить время и деньги. Теперь, после окончания школы, у него больше и того, и другого, но все равно, когда ресторанчик закрывается на ночь, он ощущает странное беспокойство. Как раз в одну из таких беспокойных ночей он теряет девственность с девушкой, которая признается, что не так уж и любит рамен, но приходит в лапшичную Кумы, чтобы посмотреть на Хаято за работой. Это его первый раз, и когда она берет в рот, ему хорошо, так хорошо, что он закрывает глаза и желает, чтобы это продолжалось вечно. Остальное проходит немного неловко, но в конце концов секс элементарен, не высшая математика или малопонятный классический японский. Животные могут делать это, слепые могут делать это, умственно отсталые могут делать это. Это не требует мысли. И когда девушка перекатывается на спину и раздвигает ноги, он знает, что делать. Как там всегда Рю говорит про него?.. Как животное, повинуется инстинкту. Но когда они заканчивают и его пульс снова приходит в норму, он почему-то и не думает остаться. Потом он чувствует легкую вину перед Кумой за то, что одним посетителем у них стало меньше, но утешает себя тем, что если ей все равно не нравилась лапша, то он никому ничего не должен. Он любит секс, и когда ему лень что-либо делать, нет ничего лучше, чем просто лежать и получать удовольствие, когда девушка берет в рот, хотя не каждая на это согласна. Те, кто согласны, не всегда хороши в этом, но пару раз ему попадаются девушки, которые делают это тихо и умело, и тогда он чувствует, будто уплывает, растворяется в теплом, засасывающем комфорте. Он всегда отталкивает их, прежде чем ему становится слишком хорошо. Ему нравится смотреть на них, когда он кончает, видеть их лица. Если он сосредотачивается, ему почти всегда удается заставить их кончить первыми; у него это получается почти машинально. Некоторые из них делают комплименты его выдержке, и он криво ухмыляется, не желая их обидеть. - Ну, я для этого создан, – шутит он. Он не закрывает глаза, смотрит, как трясутся их груди, искажаются лица, слушает их неровные вздохи, прерывистые стоны. Иногда он боится, что если не будет смотреть, то снова почувствует странное, ненужное ощущение: это не тот человек. *** Однажды вечером Хюга приходит в лапшичную с разбитой губой и зарабатывает четыре поднятые брови и широкую улыбку Таке. - Что, подрался? - Нет, через несколько месяцев
мы уже станем совершеннолетними, думаешь, я буду таким неосторожным? –
фыркает Хюга и падает на стул. – Один клиент напился и стал буянить. Мне
пришлось его выкинуть. Хаято ухмыляется и говорит:
Потом он идет домой вместе с Рю, вдыхая неожиданно холодный воздух. Уже июнь, но этим вечером вдруг прохладно, и когда они переходят от фонаря к фонарю, в темноте хорошо видны звезды. Они идут медленно, из света в тень, из тени в свет. Он первым нарушает молчание: - Давненько мы не дрались. Рю смотрит на него, как будто в ступоре, вырванный из потока мыслей. - А... Ну, - и после короткой паузы. - Тебе этого не хватает? - Иногда. Он смотрит прямо перед собой. В пятидесяти метрах от них – остановка автобуса, который довезет их до дома Рю за десять минут. Иначе им придется идти еще полчаса. Или даже минут сорок, таким неторопливым шагом. Он останавливается. Через пару шагов Рю поворачивается и с любопытством смотрит на него: - Что? - Хочешь попробовать? - Что попробовать? - Подраться. - С кем? – Рю, в кои-то веки, смотрит с замешательством. - Со мной, Я-бу-ки Ха-я-то-са-ма! Или думаешь, за деревом притаился Кудо? Рю смотрит на него, 10 лет знакомства в его взгляде: - Ты что, выпил, прежде чем зайти? - Ну и ладно, раз боишься, – говорит он беспечно. Пожимает плечами и идет дальше. - Рядом есть парк, – доносится ответ. Он круто разворачивается и ухмыляется. Парк в пятнадцати минутах ходьбы. Они срезают путь через узкие улочки, и Хаято неожиданно оживлен, почти неестественно счастлив. - Добро пожаловать на матч за чемпионский титул между Одагири Рю и Ябуки Хаято, СТАА-ТО! Пожалуйста, приходите посмотреть, – объявляет он задней двери парикмахерской и темным витринам стойеннового магазинчика, когда они почти у цели. - Если продолжишь в том же духе, копы приедут раньше, чем мы начнем, - комментирует Рю. - Ну не могу удержаться! Столько времени прошло. - Тебе действительно так нравится драться? - в голосе Рю, пробирающегося вслед за ним между мусорных баков и ручейков канализационной воды, изумление борется с любопытством. Он не пытается поправить Рю; в конце концов, возможно, он думал и о драке тоже. - А тебе разве совсем не нравится? Нам скоро двадцать, так что надо делать это, пока можем, так? Сейчас все стали такими занятыми. Да и ты скоро будешь готовиться к экзамену. Он бессознательно сгибает руки. - Ты всерьез хочешь подраться со мной? А у тебя не будет проблем на работе, если придешь избитый? - В лицо не целься, и все будет хорошо. Ну и вообще, думаешь, тебе удастся меня достать? Рю только фыркает и задирает подбородок: - Вверх по той лестнице. Они поднимаются по ступенькам, переходят улицу, и вот уже виден парк: несколько деревьев, качели. Над единственной лавочкой висит одинокий фонарь. Это место похоже на сцену, приготовленную для пьесы. Возможно, для пьесы об одиночестве. - А Рю такой надежный проводник, - он слегка удивлен, ведь это место далеко и от дома Рю, и от любой обычной территории третьего Д. - Нашел прошлой осенью, – таков ответ. Он бросает взгляд в сторону, но лицо Рю, как обычно, ничего не выражает. В самом деле, между тем как Рю ушел из школы и начал работать в Frentzen, прошло один или два месяца. В то время он хотел знать, что делал Рю. Даже сейчас, он не знает; это что-то, о чем они не говорят. Как о комнате, где кого-то убили. И в скольких еще местах, которые он не знает, успел побывать Рю? - Ты часто сюда приходил?
- Всего один раз. Случайно, – и что-то в голосе Рю заставляет его моментально умолкнуть. Его блуждающий взгляд падает на качели. Когда они учились в начальной школе, это было любимое развлечение Рю; в четвертом классе Хаято однажды вывихнул лодыжку, когда попытался спрыгнуть с раскачивающихся качелей. Он останавливается у качелей,
лениво пинает их: Рю пинает соседние качели,
которые начинают раскачиваться в противоположном ритме: - Я всегда такой, - он словно защищается. - Я вроде не изменился. - Это правда, - рот Рю слегка кривится, лукаво смеется над ним. - Ты всегда такой, думаешь телом. Он бездумно подхватывает:
- А что такого в том, чтобы назвать идиота идиотом? - Точно, вот так, подходящее настроение создано, давай драться. - Он хлопает в ладоши, потирает руки. Рю прекращает пинать качели.
Смотрит на него: - А ты не хочешь? - Мне все равно, – пожимает плечами. - Тогда вперед! - Он поднимает руки, боксирует с тенью. - В колледже у тебя может быть сколько угодно друзей по учебе, но я все еще твой друг по дракам, так? - Что за друг по дракам?.. Ну, хотя бы передвинься туда, где есть свободное место. Они переходят в маленький просвет между скамейкой и неровным рядом деревьев. Газон с проплешинами, грязь все еще мягкая после вчерашнего дождя. - Давай, - говорит он Рю, чье лицо трудно разглядеть в слабом свете фонаря. - Если ты не презираешь драки. - ...Хаято, – голос Рю звучит напряженно. - Не то чтобы я презираю... Он недоверчиво смотрит: - ...Тебе так хочется меня ударить? Что-то во всем этом кажется
ему неправильным, и он закрывает глаза, размышляя вслух: - А я уверен, что хотелось. - Голос Рю прорезывается сквозь его запутанные мысли. - Тогда, в январе, когда я вернулся. - Это правда, но зачем говорить об этом так... - Мне не понравилось, когда
меня ударили ни за что, ни про что. Он смущенно произносит: Тогда, избитый, он все равно не мог заставить себя повернуться к Рю; скорее, предпочел бы, чтобы ему переломали все кости. Его глаза уже привыкли к темноте, и он видит, как слегка искривляется уголок тонкого рта. Движение плечами. - Мне не нужно извинение. - Ну и о чем ты тогда говоришь? - он нервничает - как всегда, когда кто-нибудь вспоминает тот случай. - Просто, если собираешься опять меня ударить... в этот раз пусть я хотя бы это заслужу. Рю движется вперед, но медленно, и хватает его за руки с почти болезненной напряженностью. "Он хочет побороться?" "Если так, это тоже хорошо", – его последняя мысль, перед тем как Рю придвигается и прижимается лбом к его лбу. Стоит так секунду. Так близко, что Хаято чувствует его выдох, влажный и более интимный, чем сухое прикосновение кожи к его рту. Потом поворачивает голову и тут же ослабляет свою болезненно сильную хватку. Делает шаг назад, почти спокойно. Нервно облизывает нижнюю губу. - Ну, если все еще хочешь меня ударить... Кажется, проходит много времени,
прежде чем к Хаято возвращается голос, и ему удается выдавить только хриплый
слог: Рю смотрит на него безразличным,
немигающим взглядом, словно змея, и начинает поворачиваться. - Рю, - хрипло произносит он снова и резко притягивает его к себе. Рю кажется спокойным, только дергается уголок рта. Если Хаято отпустит его сейчас, Рю просто развернется и уйдет из парка. Может, они встретятся на следующий день, будто ничего не произошло. А может, все будет как в прошлый раз: ни извинений, ни объяснений. Он думает телом. Движется вперед, шаг за шагом, пока спина Рю не упирается в детскую горку. Большие, переменчивые волны непонимания поднимаются в этих узких глазах, но они не могут тронуть Хаято. Поцелуй, болезненный и неумелый, застает врасплох их обоих. Рю первым отталкивает его. Наконец-то на лице у него написан страх, и Хаято почти смеется: если бы он знал, что это так просто, у них у обоих было бы меньше синяков. - Хочешь ударить меня? - передразнивает
он и видит, как расширяются глаза мальчика. У него покалывает в затылке, кровь переполнена адреналином. Это знакомые чувства - возбуждение и удовлетворение, которое он получает, когда повинуется инстинктам; наверно, в конце концов, Ябуки Хаято – животное. Загоняет в угол жертву, которая затаится на месяцы и годы, если он ее сейчас упустит. В этот раз Рю отвечает, опять хватает его за руки. В этот раз поцелуй длится гораздо дольше. Они еще долго не остановятся - Хаято понимает это с почти пугающей ясностью И когда они просыпаются под
качелями незадолго до рассвета: помятые, с одеревенелыми мышцами, - он
все еще уверен: в этом его предназначение. The End |