|
Дело в том, что это не какая-то ссора, а, скорее, та самая ссора. Томохиса
сказал бы: это фигня, и ссора – всего лишь ссора, но Джину лучше знать. Джин
знает, что единственные ссоры, которые имеют значение, - это те ссоры, в
которых ты пребываешь долго, и в течение таких дней идет одна долгая борьба.
Неважно, здесь этот парень или нет. В течение этих дней, недель и месяцев они
все еще там, где начали; ничто не меняется.
- Ты будешь представлять нашу семью в этой сделке, Кадзуя, - говорит
Председатель, и даже Джин может прочитать между строк: А ты, Аканиши, нет.
Они стоят там вдвоем - в офисе Джонни, люди Джонни - и слушают, как
Председатель говорит о своих планах и замыслах.
На этот раз речь идет о фильме, истории запретной любви между японским
политиком и школьником, которая, как и ожидается, заканчивается трагедией.
Фильм будто бы основан на истории жизни американского политика. В реальности
же фильм настолько же прямолинейный, насколько и спорный: не такой уж
завуалированный удар по перспективному политику, выступающему, к своему
несчастью, против влияния Председателя, и Джонни решительно намерен выпустить
фильм в кинотеатрах до ближайших выборов.
Лицо Каменаши бледное и спокойное; он, как всегда, покорно слушает.
- Да, - говорит этот парень на все, что предлагает председатель, “да”, “да” и
потом снова “да”. Лучи послеполуденного солнца, проходя сквозь окна офиса
председателя, окрашивают волосы Каменаши в красно-коричневые, теплые тона, но
Джин старается не смотреть открыто в его сторону.
“Ты слишком много смотришь на Каме-тяна”, - слегка браня, слегка удивляясь,
говорил Томохиса, когда они были совсем юными. - “Тебе надо быть осторожней,
нэ?”
Только сейчас, находясь здесь, в этом змеином гнезде, Джин начинает понимать,
почему Томохиса говорил это.
И тогда Джин предпочитает думать о других вещах: о новой девушке Мару и о том
клубе, куда они с Томохисой ходили предыдущим вечером.
Когда-то они гуляли все вместе, большой группой, взволнованные и юные;
вваливались в бары, где их знали просто как “мальчиков Джонни”. Тогда
казалось, что этим можно гордиться. Теперь, когда они идут куда-нибудь
отдохнуть, то только вдвоем с Томохисой, потому что у Нишикидо дела в Осаке,
потому что Тома мертв, потому что у Каменаши новые обязанности и нет времени
на походы по клубам или на что-то еще.
- Джин, - начинает этот парень, когда Джонни отпускает их, но Джин
отталкивает его. У Джина сдавило горло от чего-то горького и яростного, и он
не хочет слышать ничего из того, что этот парень хочет сказать.
Это ссора из-за того, кто будет преемником, если верить слухам, а слухи в эти
дни повсюду. В них есть доля правды. Огромное количество вещей поменялось для
семьи за прошедшие несколько лет, и еще больше вещей поменялось, с тех пор
как вернулся Каменаши. Никто не говорит с Джином об этих вещах, даже
Томохиса, но Джин все равно знает правду. Он слишком часто видит, как Коки
исподтишка переводит взгляд с одного на другого, чтобы это игнорировать.
Семья - это одно. Так же, как деньги, власть и амбиции.
Джонни – это абсолютно другое, и невозможно полностью оценить его масштаб.
И в снах Джина это происходит так: Каме, уходя, окрашивает руки Джина в
темно-красный и алый, и Джин ничего не может поделать с этим, совсем ничего.
Сейчас в любимчиках ходит Каменаши, но это может измениться. Вернее,
изменится, потому что Джин все еще молод, но уже недостаточно молод для
юношеского идеализма. Джин никогда не блистал умом на занятиях - не так, как
Като или тот парень, которого Председатель отослал в Кейо изучать бухгалтерию
для семьи, но Джин знает людей: Томохису, Нишикидо и Такки.
Когда-то Джин хорошо знал Каменаши, достаточно хорошо, чтобы уговорить этого
парня вести такую жизнь.
Первый раз, когда Джину приснилась смерть Каме, это было почти смешно, слегка
сюрреалистично, как в американских шоу, которые Тагучи иногда крутит по
телику в баре. Джину тогда было семнадцать, это случилось сразу после его
первого ответственного задания и слов Такки, прозвучавших в тишине
автомобиля, как незыблемый указ: “Эта жизнь может быть сложной”.
Каменаши был бледным и нервным по пути туда, еще более бледным и нервным по
пути обратно. Джин помнит и это. Первая работа Каменаши, первое ответственное
задание Джина, и тогда Джин думал, что такой порядок вещей будет всегда.
В ту ночь ему впервые приснилось, как кровь Каменаши уходит сквозь его пальцы
в землю. В утреннем свете сон почти казался смешным, Джин мог списать его на
игру нервов и страх.
Когда Джину приснилось это во второй раз, было вовсе не смешно, и еще менее
смешно в третий, четвертый и пятый раз. Иногда это был пистолет, иногда это
был нож; эти детали сна менялись от ночи к ночи случайным образом. Иногда это
был Такки с оружием, Томохиса, или Коки, или Уэда. Однажды это был даже сам
Джин; Джин помнит, как проснулся, испуганный и дрожащий.
Но не меняется то, что всякий раз умирает именно Каме, широко распахнув глаза
от удивления или сожаления. Но не меняется то, что Джин ничего не может
сделать, чтобы остановить это, и худшие сны – те, в которых Джин просыпается
от звука своего собственного голоса - пятнадцати-, шестнадцати- и
семнадцатилетнего: “Потому что ты здесь, я могу так наслаждаться этой
жизнью”.
“Это издержки нашего занятия”, - сказал бы ему, наверно, Такки, если бы Джин
поговорил об этих вещах с Такки так же, как Томохиса, - “оно может влиять на
твою жизнь даже некоторое время спустя”.
Джин находится в семье долго, достаточно долго, чтобы знать, что это вовсе не
работа. Это все что угодно, кроме работы, и всякий раз Каме умирает в его
снах от оружия Председателя или от приказов Председателя. Это другая деталь
сна, которая не меняется.
В Америке, где он вел деловые переговоры для Джонни, было легче. Америка
совершенно отличалась от Японии, громкая и крикливая, и семья находилась
далеко. В Америке было очень одиноко.
“Этот парень живет нормально”, - писал Томохиса Джину между длинными
рассуждениями про новейшую схему, придуманную Айбой Масаки для химического
факультета Тодая. - “Я с ним обедал недавно; он говорит, что решил
подрабатывать где-нибудь после занятий”.
Мэйлы от Каменаши приходили реже, чем от Томохисы, и были более короткими и
формальными. В основном он рассказывал про свою учебу. Джин не ответил ни на
один из мэйлов, и, в конце концов, мэйлы перестали приходить. Тогда это
принесло своего рода облегчение, и Джин помнит, как смотрел на папку
“Входящие” и думал...
Джин не помнит, о чем он думал, помнит только, что это было острым и
болезненным, и еще почему-то глупым и бесформенным.
Америка была очень далеко от Токио, полная громких мужчин, которых Джин не мог
понимать, и еще более громких девушек, которых Джин понимать не хотел. В
Америке было очень одиноко, но Джин думал об этом парне, каким тот был в
двенадцать лет, и в пятнадцать лет, и в семнадцать лет, и это было почти
хорошо, этого было достаточно.
Но, конечно же, Каме вернулся, потому что никто не уходит навсегда, и все
продолжается.
Они дерутся в баре, но, конечно, в этом нет ничего нового. Они дрались
несчетное число раз раньше; единственная разница между “тогда” и “сейчас” -
только в том, что они стали старше. Потом они пьют, ведь именно это делают
мужчины, а они оба мужчины, оба из семьи Джонни.
- Столько разных вещей произошло, пока тебя не было, - говорит он Каменаши,
расслабившись и согревшись от ликера.
Взгляд Каме, брошенный искоса, полон удивления и настороженности.
- ... Ну, я же вернулся, - предлагает, наконец, Каме в качестве ответа.
“Да”, - почти говорит Джин, - “ты вернулся”, - но такое долгое пребывание в
семье научило его не думать слишком глубоко о некоторых вещах. Такое долгое пребывание
в семье научило его смотреть в сторону, когда нужно отводить взгляд
Он все равно смотрит на Каме, когда произносит:
- Возвращайся в университет, - и почему-то это самая важная вещь, которую он
когда-либо говорил. Он устал, так устал. Устал от драк и от снов о том, как
умирает этот парень, устал бояться. Все, чего он хотел, - вечно быть с ним
лучшими друзьями, но вовсе не этого.
- О чем ты говоришь? – спрашивает Каменаши, но Джин уже и сам не знает.
- Не уходи, - говорит Джин, он ведет себя как эгоист и знает это. Он всегда
ведет себя как эгоист в самые важные моменты; из-за этого их обоих
когда-нибудь убьют.
Они оба молоды, но недостаточно молоды. Джин не знает даже, почему он думает,
что это имеет значение, ведь Учи тоже был молодым.
Он спит без сновидений.
Когда Джин просыпается, Каме все еще рядом, и почему-то отчаянное чувство
облегчения, которое наполняет грудь Джина, кажется одновременно лучшей и
худшей вещью на целом свете.
The End
fanfiction
|