Мальчики с нежной кожей
|
|
Каме прилетает в город в четверг вечером и встречается с продюсерами уже в пятницу утром. Они потчуют его шампанским, хотя еще только десять утра, кормят экзотическими фруктами и безбожно ему льстят, словно еще существует вероятность, что он не будет сниматься в этом фильме, когда он уже сделал столько приготовлений: подстригся и перекрасил волосы, поговорил с режиссером, начал изучать истории известных серийных убийц, особенности речи и мимики маньяков. Он рад этой роли, этому шагу в сторону от нежных, милых влюбленных романтиков или ухмыляющихся плейбоев, которых он обычно играет, этому шагу в сторону от романтических комедий, которые он начал тихо ненавидеть. После встречи он свободен до понедельника. Конечно, это не означает, что ему на самом деле нечем заняться, ведь это шоу-бизнес. Вечером он пойдет на собрание к режиссеру и будет вести пустые разговоры с инвесторами; ему надо учить роль; ему надо связаться со своим агентом и заставить того перепроверить контракт; ему предстоят деловые встречи за завтраками. И все равно, для него это относительно свободные выходные. Вероятно, он сможет вечером поспать - долгие часы туманного небытия, вид отдыха, который обычно ему недоступен. На вечеринке он вежливо отказывает нескольким настойчивым поклонникам и берет машину своего агента, чтобы вернуться в отель, когда понимает, что больше не может этого вынести. Он давно уже не водил машину сам, осознает он, и наслаждается переключением скоростей, скользит ладонями по рулю, обтянутому кожей. Обычно это делают за него другие люди, а он дремлет на заднем сидении лимузина или просматривает сценарий на пассажирском сиденье своего внедорожника. Чаще всего, он слишком занят, чтобы водить машину. Ему не требуется много времени, чтобы заблудиться. Его отель – это огромный небоскреб, упирающийся миллионами этажей в небо; казалось бы, сложно его пропустить, но Каме проезжает квартал за кварталом, пока не осознает, что давно свернул с хорошо освещенных улиц богатой части города и едет мимо грязных неоновых огней и сомнительных личностей, толпящихся на углах улиц. Он начинает нервничать, когда проезжает мимо бара, в огне которого красным светом горит вывеска “GIRLS GIRLS GIRLS XXX”. Когда он еще был статистом, он однажды играл персонажа, умирающего в одном из таких баров, и его фальшивая кровь растекалась по липкому ковру. Через несколько кварталов он съезжает на обочину, включает верхний свет и смотрит на маленькую карту, которую агент нарисовал ему на салфетке. На ней грязное пятно от шоколадного мороженого, которое он принял за стрелку приблизительно пятнадцать поворотов назад; теперь он понятия не имеет, куда он попал. Он неверящим взглядом смотрит на салфетку - чертов Тагучи, чертов Тагучи - и начинает рыться в бардачке в поисках карты. Он как раз достает оттуда большую стопку дисков и старый номер Shonen Jump, когда стук в окно пугает его до полусмерти. У окна – мальчик с красивым лицом, в футболке с большим вырезом; волосы ниспадают ему на плечи гигантскими, невероятными волнами. Он смотрит с кривой улыбкой, как Каме опускает стекло, и затем просовывает голову в машину, опираясь на локти, вторгаясь руками в личное пространстве Каме. - Эй, мистер, - говорит он, на секунду непристойно задерживая язык между зубами. – Подвезете? Он такой юный. Кожа на его неприкрытых ключицах отливает золотом и блестит, у него пухлые, накрашенные губы, и он выглядит дешевкой, кричащей безвкусицей - как мальчики, которые иногда виснут на Каме на частных вечеринках, как статистки, которые хотят переспать с ним, чтобы получить роль; но этот мальчик кажется красивым такой красотой, какая им не свойственна, такой красотой, от которой Каме слегка становится грустно. - Отлично, – говорит Каме и открывает дверцу. – Я ищу проводника. - Это какое-то извращение? – спрашивает паренек, скользнув на пассажирское сиденье; на фоне черного кожаного кресла его черные джинсы кажутся выцветшими, серыми. – За извращения дополнительный тариф. Каме вздыхает. - Нет, просто... Слушай, ты вообще-то хорошо знаешь район? Если ты только что приехал в город, ты мне, наверно, без надобности. - Я здесь давно, - неопределенно отвечает паренек, проводя руками по приборной панели, по блестящим кожаным украшениям. – Хорошая машина. - Не моя, - говорит Каме, съезжая с обочины. В глубине души он задается вопросом, не совершает ли он ужасную ошибку. Этот паренек, каким бы красивым он ни был, может оказаться психопатом, который вытащит нож и попытается заколоть его; этот паренек может выйти из машины и продать его историю какому-нибудь таблоиду. Этот паренек может разбить ему сердце. Но это куда лучше, чем блуждать одному в каменных джунглях. - О боже! – восклицает паренек. – Ты ее украл? - Что? – Каме бросает на него взгляд: паренек недоверчиво приоткрыл рот и широко распахнул глаза. – Нет! Я одолжил ее у коллеги. Он чуть не произносит “у моего агента”, но паренек, похоже, его не узнал, и он не хочет случайно ему напомнить; Каме ведь не нужно, чтобы этот мальчик, вернувшись на свою улицу, рассказывал своим друзьям, что его подобрал сам Каменаши Кадзуя на феррари. Он передает пареньку карту и спрашивает: - Поможешь мне добраться до Империала? - До отеля? – он с сомнением смотрит на карту. – Ты серьезно? - Это сложно? - Большинство клиентов просто паркуются за ближайшим магазином. Каме смеется. - Покажешь мне, как добраться до отеля? Паренек обижается и бросает карту. - Конечно, я не идиот. Я знаю, где Империал. Поверни налево, вон там. - Как тебя зовут? – спрашивает Каме. Паренек достает сигарету и сует ее в рот. Каме вынимает еще не зажженную сигарету у него изо рта и бросает в пепельницу. – Здесь не курят. Паренек ухмыляется, тянется к нему рукой, проводит пальцем по его уху, и Каме понимает, что он сейчас соврет. - Роберт, - говорит паренек, только в его исполнении это звучит как “Ро-бет-то”. - Необычное имя, - комментирует Каме. Перед ними простирается шоссе, по которому движутся серебристые седаны и семейные автомобили. Каме задается вопросом: кого из этих водителей сопровождают шлюхи, а кто из них едет домой в одиночестве. - Спасибо, - радостно отвечает паренек. Он возится с кнопками радио, находит хип-хоп радиостанцию, включает ее на небольшую громкость и начинает слегка двигаться в такт музыке. – Как мне тебя называть? Каме застывает, размышляя, стоит ли ему вообще называть имя, он ведь даже не собирается взять паренька с собой, собирается оставить его за углом, с деньгами на такси и чаевыми за то, что тот его не убил. Он не собирается заниматься с ним ничем интимным. Он не может сказать: “Я Каменаши”, ведь это довольно-таки редкая фамилия. Он не может сказать: “Я Каме”, потому что это одно из самых знаменитых прозвищ в Японии. - Зови меня Кадзуя, - говорит он после паузы. Он не может припомнить, когда произносил эти слова в последний раз. - Ка-дзу-я, - повторяет Роберт. Он снова находит рукой ухо Каме, нежно касается его шеи сзади, зарывается пальцами в его волосы. – Можешь ли ты меня себе позволить, Ка-дзу-я? - Я могу тебя себе позволить, - мрачно говорит Каме. – По крайней мере, в денежном отношении. - Ну, так чего же мы ждем? – спрашивает Роберт. – Ты хочешь меня на час или на целую ночь? - Я хочу тебя ровно до того момента, когда ты доведешь меня до отеля, - отвечает Каме. – А потом я хочу, чтобы ты отправился домой. - Что? – Роберт резко убирает руку, которой поглаживал ему волосы, и смотрит на него с возмущением, рот – оскорбленное “О” посреди лица. – Ни за что! - Извини, - Каме расслабляется на красном сигнале светофора, но старается не смотреть на линии тела паренька, на то, как паренек мрачно нахохлился в кресле, скрестив руки и с вызовом выпятив нижнюю губу. У него изящные, элегантные запястья и гладкие предплечья. - Но ты такой секси! – ноет Роберт. – Что за фигня! Каме пожимает плечами. Паренек говорит ему свернуть направо, и он так и делает; потом он говорит ему проехать два квартала прямо и свернуть налево. У Каме такое чувство, что паренек пытается продлить поездку и выиграть время на переговоры. Это не страшно, Каме на самом деле не спешит отправить паренька обратно на холод, не спешит снова оказаться в одиночестве в лифте Империала. Роберт прислоняется щекой к углу кресла и пристально смотрит на Каме своими темными глазами. – Я, кстати, совершеннолетний и все такое, - говорит он. – Ну, только если ты вдруг не хочешь, чтобы я был совершеннолетним, Кадзуя. Кадзуя решительно отводит взгляд от маленькой дразнящей улыбки и футболки с низким вырезом под красивыми ключицами. - 15000 йен в час, - говорит Роберт. Его ресницы покоятся на румяных щеках; эта часть разговора очевидным образом смущает его, хотя он и старается казаться уверенным в себе. Он выглядит юным и хрупким, и Каме пытается представить, как посадит его в такси и отправит обратно на угол улицы, чтобы его подобрал какой-нибудь старый жирный служащий, который сторгуется с ним на 7500, а потом вернется в свой теплый дом, к избалованным ребятишкам. - А за целую ночь? – спрашивает он, не успевая остановить себя. Это равносильно самоубийству – взять этого мальчика с собой в отель, дать ему поспать на огромной кровати, на свежих, белоснежных египетских простынях; глупо думать о том, чтобы заказать еду в номер и заснуть, прижавшись к его спине, но эти мысли не покидают Каме; это просто возможность в кои-то веки не быть одному, побыть с кем-то, чья жизнь такая же странная и одинокая, как его собственная. - Я обычно прошу 70000 йен за целую ночь, - говорит Роберт. Он смотрит Каме прямо в глаза, но Каме все-таки кажется, что он врет. Похоже, у Роберта быстро бьется сердце, его глаза широко распахнуты и слишком невинны. – Но ты такой секси, что я сделаю тебе скидку. У Каме сжимается сердце. Он последний человек в этом мире, кому нужна скидка. - Нет, - говорит он. – 70000 йен нормально. - Правда? – голос паренька слегка скрипит от удивления. – То есть... Круто. Конечно. Я этого стою. Каме думает о папарацци, о венерических заболеваниях, о том, что его могут зарезать во сне. – Я в этом уверен. *** Они едут в лифте вместе с молодой парой; женщина, тихая и сдержанная, в розовом кашемировом кардигане, смотрит на Каме краешком глаза. Он знает: в ту секунду, когда они выйдут из лифта, она повернется к своему мужу и прошипит: “Ты видел, кто это?” Ее муж, впрочем, смотрит на Роберта, на проблеск коленей в порванных джинсах, на большие ботинки и грациозный изгиб его тела. Каме следовало бы беспокоиться, на кого они с Робертом похожи со стороны, но он кинозвезда, а Роберт выглядит как рок-звезда. Это попахивает статьей в таблоиде о кокаиновой оргии с красивыми девочками в его номере в отеле, а вовсе не рассказом о том, что Каменаши Кадзуя снимает едва совершеннолетнего паренька для гомосексуальной связи. Первый слух вряд ли как-то повлияет на его карьеру. Второй слух может изменить его жизнь навсегда. Когда пара выходит из лифта, Роберт смотрит им вслед, потом слегка улыбается Каме и засовывает руки в карманы джинсов, втянув голову в плечи. - Этот парень хотел трахнуть меня, - заявляет он. – Его жена хотела трахнуть тебя. Лифтер кашляет и пытается притвориться, будто ничего не слышал, а это, более или менее, и является его основной работой. *** Когда они заходят в номер, Роберт пытается напустить на себя равнодушный вид, но Каме видит, как тот потрясен, по легкому наклону головы, с которым Роберт медленно оглядывает комнату, по осторожности касания, когда он проводит рукой по головке мраморной статуэтки. Каме осознает с некоторым ужасом, что этот номер обходится ему за ночь дороже, чем Роберт. Он снимает пальто, бросает его на спинку дивана, чувствуя себя невероятно неловко, пока Роберт окидывает взглядом комнату и вид из окна. - Есть хочешь? – спрашивает Каме, направляясь к телефону. - Наверно, - пожимает плечами Роберт. – Знаешь, тебе не нужно этого делать. Под вопросительным взглядом Каме он уточняет: - Ну, быть со мной любезным. Мы с тобой не на свидании. - Ты мой гость, - резко отвечает Каме, смутившись. Мама всегда учила его, что гостям надо предлагать еду, что он должен помочь всем чувствовать себя комфортно, и неважно, кто эти гости. Он не понимает, почему сейчас это должно происходить по-другому. Роберт смотрит на него странным взглядом и потом говорит: - У них есть итальянские блюда? - Гм. Каме еще не знает, он вообще-то не смотрел меню. Если он хочет итальянские блюда, ему доставят итальянские блюда, так теперь устроена его жизнь. - Конечно. - Помираю от голода, - говорит Роберт. – Закажи побольше. Каме заказывает четыре разных вида пасты и огромную пиццу, и Роберт в одиночку съедает три четверти всего этого. *** После ужина он отсылает Роберта в ванную, чтобы тем временем заняться делами: ответить на письма, перевести деньги на счет, позвонить юристу. Почему-то приятно просматривать бумаги, когда голос Роберта доносится из ванной: он поет какую-то старую американскую песенку про любовь. У него высокий, сильный голос, и Каме задерживает дыхание всякий раз, когда Роберт переходит на низкие ноты, - еще одна неожиданная красота. Роберт выходит из ванной через час и, закутавшись в один из больших, пушистых гостиничных халатов, сушит волосы полотенцем. Его золотой загар и губная помада смылись, но теперь он выглядит несравненно более красивым: весь - полные, темные губы и мокрые волосы, вьющиеся дикими прядями у него за ушами. - Я почти закончил, - говорит Каме. - Может, посмотришь телевизор? Вместо этого Роберт останавливается рядом со стулом Каме, перегибается через стол и достает сценарий, валяющийся на куче бумаг. - Снимаешься в новом фильме? Твой последний фильм был очень странным. Сердце Каме от паники выбивает стаккато. - Ты знаешь, кто я? Роберт смотрит на него, как на идиота. - Конечно, я знаю, кто ты. У меня из окна спальни виден огромный рекламный щит с твоей фоткой. - О боже, - говорит Каме, опустив голову на руки. - Не волнуйся, - отвечает Роберт, своими длинными пальцами приподнимает его подбородок и смотрит Каме в глаза. – Я никому не скажу. В смысле, ты меня накормил и вообще. Они пристально смотрят друг на друга целую минуту, и затем Роберт снова переводит взгляд на сценарий. - О чем это? - Я играю серийного убийцу, страдающего амнезией, - говорит Каме, - он весь фильм пытается разгадать убийства, которые сам же и совершил. Он то и дело находит странные вещи в своей квартире, ну, например, в одном из эпизодов я роюсь в кухонном шкафчике и нахожу окровавленные ногти в банке... Он останавливается, потому что Роберт внезапно вскрикивает и прикрывает ему рот своей рукой - кожа горячая и влажная после душа. Роберт смотрит на него широко распахнутыми глазами и, словно обжегшись, роняет сценарий на стол. - ПРЕКРАТИ! – кричит он. – Я, э… Каме ухмыляется. - Не любишь триллеры? Роберт кивает с несчастным видом. - Ты что, не можешь сняться опять в романтической комедии? Мне понравилась “Любовь под звездами”. - О боже, - говорит Каме. – Я ненавидел тот фильм. Саваджири Эрика такая стерва. Я никого из своих партнеров по фильмам не ненавидел так, как ее. - Правда?? – Роберт смотрит на него с преувеличенным недоверием. – Все таблоиды писали, что вы встречаетесь! - О боже. Она ненавидела меня еще больше, чем я ненавидел ее. Если бы я попытался пригласить ее на свидание, она бы, наверно, меня ударила. - Как кто-то может тебя ненавидеть? – выпаливает Роберт и от смущения закусывает губу. - В смысле, э, ты мне кажешься очень милым. Каме искренне улыбается в ответ на это и дотрагивается до волос Роберта; ему давно уже не говорили таких простых, честных комплиментов. - Спасибо. Роберт поворачивает голову под пальцами, лениво почесывающими ему затылок, и почти мурлычет от удовольствия. Он тянется рукой вверх, запускает свои пальцы в волосы Каме, забираясь к нему на колени. Скользит рукой вниз по предплечью Каме и вверх по его бицепсам, по его плечам, вокруг его шеи. - Я не целуюсь в губы, - шепчет он, и его лицо уже очень близко от лица Каме. Каме смотрит на его губы и внезапно хочет, очень хочет поцеловать их, жаждет попробовать их на вкус. Он едва успевает подумать об этом, как Роберт целует его везде, кроме губ; теплые, твердые губы Роберта у его виска, вдоль скулы, в уголке рта, по линии челюсти, на его шее. Теплые, влажные губы касаются его уха, зубы царапают мочку. Каме постанывает. - Кадзуя, - бормочет Роберт ему в ухо, тянется к галстуку Каме и развязывает узел. Снимает его и на мгновение зажимает в кулаке, обхватив руками голову Каме с двух сторон, оставляя горячие поцелуи на его щеке. Каме понимает, с темным приливом удовольствия, что Роберт хочет поцеловать его в губы, невзирая на собственные правила, что он едва удерживается от этого. Он вздыхает, когда Роберт отодвигается от него и блуждает взглядом по красивому изгибу его бровей и очертанию слегка изогнутого носа. - Ты очень странно выглядишь, - говорит Роберт. – И ты очень красивый. Он прижимается к нему, лбом ко лбу, глядя Каме прямо в глаза. - Хотел бы я тебя поцеловать. - А почему не можешь? – спрашивает Каме, медленно проводя рукой вверх по спине Роберта, по халату, до нежной кожи его шеи и снова зарываясь пальцами в густые, мокрые волосы. - Нельзя отдавать слишком много себя, - отвечает Роберт. – Особенно, если хочется. Он улыбается Каме маленькой, грустной улыбкой, и у Каме снова сжимается сердце. - Ты меня будешь трахать? – шепчет паренек. – Или я буду трахать тебя? - Давай пару минут просто посидим, - говорит Каме и прижимается носом к щеке Роберта, вдыхает запах мыла, который заменил запах города, преследовавший его до этого. Роберт посмеивается. - А ты очень сентиментальный. - Заткнись! – говорит обиженно Каме. – Я не такой! Роберт опускается на колени перед стулом, поглаживает бедра Каме. - Могу сделать это для тебя сентиментально, - говорит он, целуя колено Каме с обратной стороны, сквозь мягкие брюки. - Могу петь тебе песни о любви. Некоторым это нравится. - А что тебе нравится? – спрашивает Каме, и у него перехватывает дыхание, когда Роберт бесцеремонно возится с пряжкой его ремня и расстегивает молнию на его брюках. Роберт просто смотрит на него с минуту, ухмыляется и наклоняет голову. Это первый минет, полученный Каме за последние пару месяцев, и конечно, самый искусный из тех, которые он помнит; у него еще остались смутные воспоминания о том, как один официант отсосал у него в туалете на какой-то церемонии награждения несколько месяцев тому назад, когда он выпил слишком много шампанского и слишком мало спал, но это было быстро и неловко, и точно не так, как теперь: пухлая нижняя губа Роберта, обхватывающая его член снизу, слегка царапающие зубы, твердая, грубая рука и сокрушительный жар рта. Какая-то часть Каме интересуется, сколько раз Роберт делал это раньше, чтобы достигнуть в этом такого мастерства, нравится ли ему это делать, но другая его часть просто разваливается на куски, когда Каме вцепляется руками в волосы этого паренька. - Роберт, - выдыхает он, кончая, и мир взрывается разными цветами у него перед глазами. Когда Каме приходит в себя, Роберт все еще сидит у него между ног, положив подбородок ему на колено и поглаживая его щиколотку под резинкой носков. Он выглядит любопытным, невинным и восторженным, когда легонько проводит ногтями по пятке Каме, когда кладет щеку ему на колено и улыбается. - Меня зовут Джин, - говорит он. – Это мое настоящее имя. - Джин, - повторяет Каме. У него такое ощущение, будто он сейчас получил очень ценный подарок. *** Этой ночью он дрочит Джину, и это выходит грязно и неуклюже, как у глупых подростков. Сначала сама мысль о том, чтобы испачкать безумно дорогие простыни этого отеля, кажется восхитительной, но потом на левой стороне кровати остается большое мокрое пятно, с которым им нужно жить до утра. В конце концов, они лежат вместе на правой стороне кровати, прижавшись друг к другу сильнее, чем необходимо на такой огромной постели. Каме намеревается продолжить, но обнаруживает, что ему трудно бодрствовать, слушая ровное дыхание Джина. - Трахни меня завтра, - шепчет Джин ему в ухо, и Каме засыпает. *** Они просыпаются на следующее утро в 9:30 от резкого звонка мобильника. Он орет в их теплую, смутную тишину MY MILKSHAKE BRINGS ALL THE BOYS TO THE YARD. Каме уже много месяцев не просыпался так поздно, но сейчас ему кажется, что это безнадежно, безжалостно рано. Он приоткрывает глаза и видит, как Джин выпутывается из клубка их тел, дотягивается до края кровати и роется в карманах своих поношенных джинсов в поисках телефона. Отвечая на звонок, Джин вываливается из постели и съеживается у стены в углу, говорит тихим, низким голосом, словно не хочет разбудить Каме. Каме зевает и устало улыбается ему, подкладывает руку под голову, смотрит на Джина и ухмыляется при виде его безумно взлохмаченных волос и большой красной отметины на его шее. Такой красивый, взъерошенный мальчик. - Пи, извини, - говорит Джин. – Я подцепил этого парня... он хотел целую ночь. Каме старается не сердиться ... ведь он должен быть кем-то большим, чем просто “какой-то парень”; похоже, он отчаянно хочет быть кем-то большим. - Я в этом огромном номере в Империале. – Он слушает, как его друг говорит что-то пронзительным, металлическим голосом на другом конце провода. – Знаю. Надо было позвонить вечером. Но я, э, - теперь Джин слегка краснеет, шепчет яростно, - я отвлекся. Нет. Нет. Да. Нет! НЕТ, ДА ПОШЕЛ ТЫ, ПИ, ОН, ПРАВДА, ТАКОЙ СЕКСИ. Каме смеется над этой внезапной вспышкой гнева, при виде возмущенного лица Джина. Но ему не нравится напряжение, которое вдруг искажает черты Джина, то, как Джин закусывает губу, уставившись в пол. То, как он вдруг выглядит несчастным. - Пи... Знаю. Знаю. Хорошо. Я сказал, хорошо! - Его лицо теперь мрачное, как у персонажа аниме, с облачком над головой. – Ненавижу тебя. Я потом с тобой поговорю. Он вешает трубку, сконфуженно улыбается Каме и, слегка пошатываясь, идет обратно к кровати. - Извини, - говорит он. – Мой друг волновался, потому что я домой не пришел. - Твой парень? – спрашивает Каме напряженно. - Нет! – выкрикивает Джин. – Ну. Только если клиент этого хочет. Каме морщится при мысли об этом, старается не представлять Джина, вдавленного в матрас в каком-нибудь дерьмовом отеле, изображающего нечто для страшного старого извращенца в углу. Джин соскальзывает обратно в кровать, обхватывает ногами ноги Каме и застенчиво улыбается. У него странная, неровная улыбка: одна сторона его челюсти слегка искривлена. Когда он улыбается, Каме хочется улыбнуться в ответ, машинально. Он заправляет Джину прядь волос за ухо и говорит: - Тебя расстроило то, что он сказал. Улыбка меркнет, и Джин опускает взгляд, шарит руками по бокам Каме, водит пальцами по твердым краям его ребер. - Да, он, э, - он вздыхает, отворачивается и смущенно прячет лицо в подушку. - Он сказал, если... если ты хочешь трахнуть меня сегодня утром, я должен потребовать дополнительную плату. У Каме что-то переворачивается в животе, и он зарывается лицом в волосы Джина, прячет лицо, чтобы Джин не видел, как он краснеет. - Я хочу тебя трахнуть сегодня утром, - говорит он и вздыхает. – Но я не могу. Я должен присутствовать на деловом завтраке, встретиться с остальными актерами. Джин смеется. - Деловой завтрак, - говорит он. – Твоя жизнь так сильно отличается от моей. - Не так уж и отличается, - говорит с запинкой Каме. – Мы оба продаем себя жирным бизнесменам и скучающим домохозяйкам. И снова искривленная улыбка Джина. - Спасибо, - похоже, он искренне тронут. - Джин, - хрипло произносит Каме. – Сколько за... То есть, ты занят в эти выходные? Джин пристально смотрит на него. - Я не занят, - говорит он. – Ты не прогадаешь, заключив со мной сделку. *** Каме сидит на деловом завтраке, едва скрывая скуку. Его партнеры по фильму - приятные и дружелюбные люди, и это будет замечательная работа, но его мысли далеко. Он сказал Джину чувствовать себя как дома, пока его не будет, и размышляет, к чему это может привести. Он представляет, как придет домой и найдет Джина спящим на большой кровати, его лицо спокойное и мирное во сне. Он изобретает предлог, чтобы уйти пораньше. Так много нужно сделать, говорит он. У него безумное расписание. Продюсеры смотрят на него с удивлением, когда он уходит, ведь он никогда не пренебрегает работой. Зайдя в номер, он слышит гул телевизора, безумный резкий смех какого-то персонажа аниме. Он проходит в следующую комнату и видит, что Джин сидит на полу, скрестив ноги, и смотрит One Piece. Он одет в одну из футболок Каме и в его спортивные штаны, но и футболка, и штаны ему малы и поэтому растягиваются в странных местах - на бедрах, на руках и на животе. - Эй, - говорит Каме. Джин откидывается назад, на руки, наклоняет голову и смотрит, как Каме заходит в комнату. Он улыбается своей забавной, кривой щенячьей улыбкой. - Тяжелый день в офисе? – произносит он, растягивая слова, явно с иронией. На экране Луффи, пытаясь спасти свою шляпу, тянется резиновыми руками далеко за море. Каме уже видел эту серию. - Я ушел пораньше, - говорит Каме и грациозно садится на пол рядом с Джином, тоже откидываясь на локти. Они с Джином - две параллельные линии. – У меня были дела поважнее. - Да? – говорит Джин и легонько пинает его по голени. - Например? - Разные дела, - ухмыляется Каме. *** Он берет Джина с собой на прогулку по магазинам в Аме-мура. Джин странно смотрит на него, когда он предлагает это, пока идут титры One Piece, но пожимает плечами и переодевается в свою уличную одежду, и странный уличный запах дыма и жирного фаст-фуда снова оседает на его коже. Каме думает: надо купить ему новую, чистую одежду. Где-то в глубине души, он хочет удостовериться, что у Джина есть теплая одежда. Каме любит ходить по магазинам, любит рыться среди вешалок с одеждой в поисках своего размера, любит примерять и находить подходящие аксессуары, любит гулять по городу с большими пакетами из бутиков, закинутыми через плечо, и возвращаться домой с кучей вещей, которые он никогда не наденет и не увидит снова. Как бы сильно он это ни любил, хождение по магазинам никогда еще не было таким интересным, как с Джином. Джин, большой и неосторожный, стягивает футболки с вешалок, радостно болтает с продавцами, вопит и почти визжит от энтузиазма. Он не спорит, когда Каме говорит ему выбирать все, что захочется; не притворяется, что он не в восторге. Он выбирает узкие джинсы и шелковые футболки, толстые кожаные пальто, шерстяные свитера и шарфы, и пару перчаток для своего друга Пи. Перед продавцами, которые благоговейно взирают на Каме и просят у него автограф, он называет Каме "Каменаши-сэмпай" с видом неистового поклонения. Он рассказывает им, что работает над фильмом вместе с Каме, что однажды станет знаменитым. Каме хотелось бы знать, вспомнят ли когда-нибудь эти продавцы с восхищенными взглядами этого красивого, счастливого паренька, зададутся ли они вопросом, добился ли он успеха. Каме хотелось бы, чтобы это не было ложью. Если бы дела обстояли по-другому, думает он, Джин мог бы все изменить. *** - Уже почти пятнадцать часов прошло, - говорит Джин. Они идут по улице, мимо девушек с ярко-крашенными волосами и парней с непристойным пирсингом. У Джина тоже есть драгоценный камень в пупке, крошечная, сверкающая звезда в его плоском, мягком животе. - А ты все еще не пытался меня трахнуть. Ты натурал или еще что? - Мне нужно время, чтобы тебя уговорить, - отвечает Каме. - Поздно, - смеется Джин, - Я уже у тебя в кармане, - он улыбается счастливой, широкой улыбкой и подходит к Каме на несколько шагов ближе. *** Они вместе принимают ванну после обеда; мягкое, гибкое тело Джина прижимается к груди Каме. Джин любит горячую воду, и Каме с его бледной, нежной кожей не сразу привыкает к такой воде; даже сейчас темно-красные пятна выступают у него на руках, на лице, на худой груди. Каме моет Джину волосы своим дорогим шампунем. Когда он заканчивает, Джин перехватывает руку Каме, тянет ее к себе через плечо, через грудь, так что они обнимаются. - Ты, правда, милый, - говорит Джин. – Не нужно быть таким милым со мной. *** - Ты точно не хочешь заказать еду в номер? – неуверенно спрашивает Джин, закатывая рукава черной шелковой рубашки, когда они переодеваются к ужину. Каме смотрит на него в зеркало, завязывая свой любимый красный галстук. - А что? Джин пожимает плечами. Он сидит на кровати и слегка шаркает по ковру ногами в новых модных носках. - Не знаю, - говорит он. – Люди обычно не водят своих шлюх по фешенебельным ресторанам. Особенно знаменитости, знаешь. А если тебя увидят папарацци? Каме становится немного не по себе при мысли о таблоидах, пестрящих его именем, о фотографах, гоняющихся за Джином, о насильственном вторжении. Он знает, ему надо быть осторожней. Слава ненадежна, а фанаты часто сердиты и агрессивны. Ему надо действовать аккуратней. Но когда он смотрит в большие карие глаза Джина, он не может поступить иначе. - Я просто представлю их моему красивому новому другу, - говорит Каме, подходит к Джину и дотрагивается до его лица своими изящными, тонкими пальцами. – Когда ты со мной, ты можешь быть, кем захочешь. - Не глупи, - говорит Джин. – Это не кино. - Джин, - вздыхает Каме. – Ты первое, что я сделал только для себя за очень долгое время. Не разрушай это, пожалуйста, не говори о том, что нас могут застукать, потому что тогда я начну волноваться, а в искусстве беспокоиться мне нет равных, уж поверь мне. - Значит, я вроде рождественского подарка? – похоже, Джину нравится эта идея, полуулыбка расцветает на его лице. Он с сомнением пожимает плечами. – На твоем месте я бы купил Нинтендо. - Кажется, у меня уже есть, - смеется Каме. – У меня нет времени в нее играть. - Но у тебя много времени, чтобы играть со мной, а? Руки Джина скользят по бедрам Каме, забираются за ремень, касаются талии. Каме начинает чувствовать себя неловко, оттого что касается лица Джина; он обращается с Джином, словно тот не просто паренек, которого он подобрал на улице, не незнакомец. Будь он на месте Джина, ему бы не хотелось, чтобы какой-нибудь старый извращенец – пусть даже секси - лапал его, гладил по лицу и говорил ему сентиментальные вещи. - Эй, Кадзуя, - говорит Джин, прижимаясь лицом к животу Каме. – Я проголодался. Будь ты хорошим хозяином, ты бы меня покормил. Они ужинают в традиционном японском ресторане за несколько кварталов от отеля. Каме напялил толстые, старомодные очки и зачесал волосы назад. Джин смеется над ним и говорит, что он выглядит полным придурком. - Будь мы в школе, я бы, наверно, выбивал из тебя деньги, - говорит он. – Если бы вообще обратил на тебя внимание. Джин говорит, что всегда был идиотом, всегда – самым глупым ребенком в классе, но Каме так не думает. У Джина своя манера рассказывать длинные, подробные истории, свидетельствующая о воображении, которое не могло ограничиться серыми буднями японской школы. Когда Каме говорит о классической литературе, Джин смотрит на него безучастно, но когда он рассказывает Каме о динозаврах, о мифах Южной Америки, о жизни самураев, то говорит очень взволнованно, издает счастливые звуки, оживленно машет руками. В детстве, говорит Джин, он хотел быть космонавтом, потому что луна очень далеко от дома его дяди, и из этих слов Каме узнает все, что ему нужно знать о том, как Джин дошел до такой жизни. *** Джин выпил за ужином чуть больше шампанского, чем нужно, и поэтому хихикает и пошатывается как тринадцатилетняя девчонка. - Поверить не могу, что ты меня еще не трахнул, - говорит Джин, пока они идут домой. Он возвращается к этой теме снова и снова, словно никак не может понять, что же не так с Каме, словно это еще большее извращение, чем все его трюки, вместе взятые. – Ты меня не хочешь? Каме вспоминает влажные губы Джина, икры Джина, скользнувшие по его бедрам, пока они спали, плавную линию его тела, когда он двигается. - Нет, - отвечает он. – Ты отвратительный. - О боже! – вскрикивает Джин. – Кадзу-тян, ты такой злой! Странно, думает Каме, встреча с Джином – единственная встреча, за которую он заплатил, но при этом единственная, которая не кажется сделкой. *** Джин зажимает Каме в углу лифта, берет рукой за подбородок и нежно, почти целомудренно целует его в губы. - Спасибо за ужин, - говорит он. – Это была лучшая еда в моей жизни. *** Когда двери лифта открываются, Джин берет Каме за руку и тянет нетерпеливо за собой в спальню. Пошатываясь, он проносится через фойе, и Каме беспомощно тащится за ним следом, натыкаясь на диван и на столики. - Секси, - говорит Каме, когда они переступают через порог спальни. – Твое искусство соблазнения... Он замолкает, когда Джин с силой толкает его на кровать, впиваясь пальцами в его плечи. - Заткнись, - говорит Джин, но потом просто стоит и чешет затылок, смотрит на Каме, словно тот - часть сложного уравнения, а он не знает формулу и разучился складывать, вычитать и умножать. - Что теперь... Каме пожимает плечами. - Некоторым нравится, как я танцую, - услужливо говорит Джин. Он слегка двигает бедрами, словно под ритм музыки грязного стрип-клуба. Каме смотрит на него; без музыки, без света прожекторов этот танец кажется вымученным и одиноким, словно съемки любовной сцены. - Прекрати, - говорит Каме, опускает руки ему на бедра и останавливает его. Джин смотрит на него с облегчением, наклоняет голову и ждет дальнейших указаний. - Что... если бы я был просто парень, твой парень, и мы бы уехали куда-нибудь на выходные, что бы сейчас произошло? Обычно Джина можно читать как открытую книгу, эмоции написаны у него на лице большими буквами, простым счастливым-печальным-сердитым языком, но сейчас он непроницаем, его глаза темны и задумчивы, и он просеивает волосы Каме сквозь пальцы, закусив нижнюю губу. - Вы не можете купить мою любовь, Каменаши-сан, - говорит Джин. - Не знаю даже, с чего бы вдруг Вам этого захотелось. Краска смущения приливает к щекам Каме, и он отдергивает голову от руки Джина, отводит взгляд от его лица. Он знает: сейчас он жалок, как те развратные старики, которые посылают ему букеты роз с телефонными номерами и любовными записками, как его бывший любовник, который три дня сидел у его двери, и плакал, и клялся, что покончит с собой, если Каме его не впустит. Он жалок, как всякая одинокая, безответная любовь в этом мире. - Прости, - шепчет Каме и с ужасом чувствует, как на глаза наворачиваются слезы. Он не может вспомнить, когда в прошлый раз Каменаши Кадзуя плакал перед кем-нибудь; его персонажи плачут красивыми слезами, которые катятся отдельными дорожками по изящным изгибам его щек; иногда его персонажи уродливо, отчаянно рыдают на пустых кладбищах и в приемных покоях больниц; они переполняются эмоциями, и плачут, и ревут, но сам Каменаши не плакал ни перед одним человеком с тех пор, как ему было семь лет и его отец сказал ему, что слезы – для слабаков. - Эй, - говорит Джин, - эй, нет, - и забирается на кровать рядом с Каме, зарывается руками в его волосы, прислоняется лбом к его виску. – Не надо, прости, пожалуйста, - но от этого Каме плачет еще сильнее. – Если бы ты был моим парнем, я был бы самым счастливым человеком в мире, - говорит он. - НЕ НАДО, - выкрикивает Каме в смущении и в ужасе. - Но это так, - говорит Джин и кладет голову ему на плечо, его слова заглушаются шерстяным свитером Каме. – Если бы я мог, я отдал бы тебе мою любовь даром. Каме почти не дышит, когда стаскивает с Джина свитер и оставляет горячие, отчаянные поцелуи над сердцем Джина. - Есть только ты и я, - говорит Каме, когда он подминает Джина под себя, когда Джин возится с его ремнем, когда вновь и вновь они нарушают правило Джина, влажно целуясь в губы. – Мы можем быть всем, чем захотим. Потом они лежат, обнявшись, и Джин рассказывает Каме, как его мать умерла при родах, как он воспитывался у бездушного страшного дяди, который никогда не хотел детей и не пытался понять их назначение; как он жил несчастливо в этом доме до тех пор, пока его дядя не узнал, что он спит с одним из учителей и не выкинул его со словами, что он такая же шлюха, как его мать. Каме шепчет Джину в кожу, что он прекрасен, что не только его кожа, и его губы, и его член прекрасны, - он весь прекрасен, и потом они засыпают. На следующий день, проснувшись, Каме обнаруживает, что Джин ушел. Он даже не задержался, чтобы получить свои деньги. *** У Каме разбито сердце. Ему кажется странным, что на него так повлияла короткая связь, хотя у него были многолетние любовники, которые внезапно уходили от него, а он чувствовал только неясную, тревожную печаль где-то в глубине души. Он провел так мало времени с Джином, но от этого только хуже. *** Иногда Каме ездит на машине вокруг того квартала, где Джин впервые его нашел. Он надеется, что если он снова заблудится, то Джин придет и спасет его, выйдет из темноты, сядет в машину и улыбнется своей глупой улыбкой. Однажды ночью он ездит по району до тех пор, пока в машине не кончается запас горючего, и засыпает на переднем сиденье, на автостоянке 7-11, но так и не находит Джина. *** Джунно считает: возможно, это к лучшему. Джунно говорит: было бы слишком рискованно привести кого-то, вроде Джина, в его жизнь. Каме не знает, как сказать Джунно, что ему плевать. Джунно спрашивает, уж не переживает ли Каме кризис. - У меня сердце разбито, - говорит Каме и накрывается с головой одеялом. *** Каме годами испытывал тайную любовь к Такидзаве Хидеаки, одному из первых актеров, с которыми он работал, актеру, навсегда изменившему его жизнь и карьеру. В юности он вздыхал, краснел и заливался ярко-красным румянцем, когда Такки входил в комнату. У него были глупые фантазии о том, как Такки однажды заметит, что он стал лучше, красивей. О том, как Такки влюбится в него. Такки тоже в городе для съемок новой дорамы. Он оставляет Каме четыре сообщения с приглашениями встретиться, вместе выпить и поужинать, сходить в караоке. Каме ему не перезванивает. *** Каме горюет уже больше месяца, когда вдруг раздается звонок. Он на съемках, сидит в своем вагончике, учит заново переделанные строчки кульминационной сцены фильма, где он кончает жизнь самоубийством, бросаясь с моста, а его девушка рыдает, цепляясь за перила, и смотрит, как он падает. Это довольно-таки сложная сцена. - Каменаши, - говорит он рассеянно, перелистывая сценарий и зажав телефон между плечом и ухом. Это незнакомый, молодой голос, который говорит с явной неохотой. - Я нашел Ваш номер в телефоне Роберта, - произносит он, и у Каме останавливается сердце. - Что? – говорит он весьма красноречиво. Он и не знал, что у Джина есть его номер, понятия не имеет, как тот его получил. - Я звоню насчет Роберта, - говорит голос снова. - Насчет Джина? – спрашивает Каме, и его сердце возвращается к жизни, бешено стучит от страха. – Что-то случилось? Он представляет себе Джина в каком-нибудь переулке, Джина, избитого до смерти, Джина, умирающего в одиночестве от СПИДа. - Он меня с ума, блин, сводит, - говорит голос. – Я его друг, Пи. Пи рассказывает Каме, что Джин уже полтора месяца бесцельно слоняется по квартире, что он купил кучу фильмов Каме на ДВД и пересматривает их снова и снова в одиночестве, в темноте, и сердится, когда Пи входит и отпускает глупые замечания насчет сценария, или декораций, или тупых, слащавых диалогов. - У тебя куча плохих фильмов, - говорит Пи. – Меня тошнит от твоего лица. - Если... – у Каме от гнева и печали снова перехватывает дыхание. – Если он так расстроился, то почему он ушел, не сказав ни слова? - Ты тормоз? – спрашивает Пи. – Ты кинозвезда. Он шлюха. Он думает, что разрушит твою жизнь. *** Джин живет с Ямапи в здании, которое выглядит так, словно его давно пора снести, в маленькой квартирке над магазином окономияки. Каме поднимается по темной, шаткой лестнице и стучит в дверь костяшками пальцев; Пи сказал, что его не будет во второй половине дня, но что Джин будет там до десяти вечера, все еще в своей пижаме, распростертый на диване. Джин открывает дверь в трениках и выцветшей серой футболке; у него большие круги под глазами и чересчур длинные, непричесанные волосы. Он выглядит печальным и прекрасным, и замирает в шоке при виде Каме. - Я убью Пи, - говорит Джин через минуту и неохотно отступает, чтобы впустить его. Они сидят вместе на грязном диване Джина, почти в метре друг от друга; в конце концов, они не очень-то хорошо знают друг друга. - А если ты - любовь всей моей жизни? – спрашивает Каме после паузы. Джин слегка дрожит, беспокойно цепляется пальцами за ткань на коленях. - Думаешь, это так? Каме слегка поворачивает голову в сторону Джина и старается произнести это беспечно. - Думаю, это возможно, - говорит он. - Но я идиот, - отвечает Джин. – Я все разрушаю. Все ломаю. Прямо перед твоим приходом я разбил любимую кружку Пи и пытался склеить ее, чтобы он не заметил, но в итоге только приклеил кружку к столу, и теперь он точно разозлится. Он с несчастным видом смотрит на Каме. - Я не хочу испортить тебе жизнь. - Но я этого хочу, - говорит Каме и переплетает свои пальцы с пальцами Джина. – Моей жизни проблемы не помешают. - Зато в моей жизни и так много проблем, - говорит Джин мрачно. Каме тепло улыбается, берет Джина за подбородок своей ухоженной рукой. – Я помогу тебе с ними справиться. *** Они начинают встречаться; Каме заезжает за Джином и везет его в лапшичную и в зоопарк, а потом Джин отводит Каме в маленький бар, на концерт одного из своих друзей. Они почти как обычные люди, только Каме все время приходится прятать лицо за большими, темными очками и шляпой. Джин тоже так делает, потому что от этого чувствует себя суперзвездой. Это срабатывает; однажды толпа школьниц узнает Каме, несмотря на его камуфляж, и подбегает с воплями за автографом. Он вновь и вновь пишет свое имя розовой ручкой с сердечком на конце, а потом девчонки пихают свои блокноты в руки Джину и заставляют его подписать их тоже. Он с изумлением соглашается. - Интересно, кто я такой, по их мнению? – спрашивает Джин, когда девчонки уходят. Иногда Каме трудно не поддаться искушению и не взять Джина за руку, пока они гуляют по улицам, и это странно, потому что у него никогда не возникало такого желания с другими людьми - кроме как с Куросавой Тихиро, когда ему было тринадцать. - Будущая суперзвезда, - отвечает
Каме и тянет Джина за собой в киоск для срочных фотографий, чтобы поцеловаться. The End |