Роботы
|
|
- Давай сыграем в игру, - говорит однажды Каме, когда они вдвоем ждут начала фотосессии, и неловкое молчание становится душным и вязким. Джин одет в черные джинсы и белую рубашку, настолько тонкую, что, по его мнению, его бабушке это бы не понравилось; Каме выглядит спокойным и взрослым в сером пиджаке, из-за которого его плечи кажутся невероятно прямыми, а шея – невероятно длинной. В последнее время Джин все время чувствует себя ребенком рядом с Каме, хотя и старше его на два года. Он чувствует себя ребенком и сейчас, когда Каме предлагает игру, чтобы развеять его растущую скуку. - Какую игру? – спрашивает Джин, теребя бахрому своих джинсов. Каме прислоняется головой к стене и делает задумчивое лицо, приложив один палец к подбородку. Джину не нравится, что Каме в последнее время почти всегда выглядит серьезным. Каме не должен быть серьезным; Каме должен быть единственным, кто почти такой же глупый, как Джин. Ему хочется, чтобы Каме вместе с ним корчил дурацкие рожицы и перестал думать о работе. Тот Каме, которого все считают привлекательным, потихоньку убивает Кадзу-тяна Джина. Часть Джина хочет, чтобы тот умер, а другая часть Джина просто хочет его. Из-за этой второй части он немного чувствует себя предателем. - Давай угадывать мысли, - говорит Каме. Когда они были детьми, они играли в это в автобусе: задавали друг другу вопросы, пока кому-нибудь из них не удавалось угадать, о чем думает другой. Это началось не как игра, просто Джин тогда скучал и злился. Каме всегда играл в это лучше, чем Джин, у которого вечно все было написано на лице. - Ладно, давай, - говорит Джин, хотя эта перспектива заставляет его нервничать. Некоторое время назад у них была очень глупая ссора, и Каме делает вид, что ее не помнит. Ссора была из-за рамена, кубиков льда и газеты, но на самом деле, вероятно, из-за Ямапи. Джин притворяется, будто этого не понял, иначе ему придется признать, что это была его вина. Он хотел бы узнать, сможет ли он мысленно извиниться так громко, чтобы Каме это услышал. С каждым днем это кажется все менее и менее вероятным. Джин подумывает написать письмо, но у него это всегда плохо получалось. Каждое утро Джин читает мысли Каме вместо того, чтобы поговорить с ним. Когда они разговаривают, он не может найти то, что хочет, в словах Кадзуи - всех этих несмешных утренних подшучиваниях, хорошо, отлично, доброе утро. Поэтому он тихо сидит в другом конце комнаты и представляет, будто Кадзуя разговаривает с ним так, как раньше: болтовня о пустяках, скучные истории и ужасные шутки. Когда стилист поправляет ему волосы, он представляет, будто может слышать мысли Каме; представляет, будто Каме думает Джин классный или Пи тупой, уродливый придурок, хоть бы он перестал мне звонить. Иногда, когда он особенно устал или раздражен, он представляет такие глупые, сентиментальные вещи, что жутко смущается и даже самому себе не может их описать полными предложениями. Каждый день он цепляется за надежду, что Каме действительно думает об этом; каждый день Каме выходит на сцену рядом с ним, и мощный звук колонок и вибрирующие басы мешают фантазии о телепатии. - Я начну, - говорит Каме, пристально глядя на Джина своими темными, серьезными глазами, и у Джина от паники внезапно загораются румянцем щеки. - Нет! – выпаливает он, сжимая в кулаке ткань, которую только что теребил. – Не хочу больше в это играть. Ты всегда выигрываешь. - Жаль, - Каме смотрит на свои руки, и неуверенность, которую Джин видит из дорамы в дораму, искажает спокойные черты его лица. – Я на самом деле хотел узнать, о чем ты думаешь. - Не надо читать мои мысли, - говорит Джин. – Я стесняюсь. - Хорошо, - отвечает Каме
и отводит взгляд; его черты снова спокойные, ясные и непроницаемые, и
Джин выпаливает: Каме, слегка улыбаясь, снова смотрит на него. - Это – животное? - Нет, - говорит Джин. – Мне не двенадцать лет. - Мы играли в эту игру полгода назад, и ты тогда думал о роботах, - отвечает Каме, округляя глаза. - Заткнись, - взвизгивает Джин и толкает его. – ЭТО БЫЛИ КЛАССНЫЕ РОБОТЫ. Каме смеется, и в его вздрагивающих плечах и искаженном от смеха лице Джин снова может видеть глупого мальчишку, которого давно знает. - Ты думаешь о роботах? - НЕТ! – вопит Джин. – Ну, не только о роботах. - Спорим, я знаю, - говорит Каме. Внезапно, встретившись взглядом с Джином, он становится ошеломляюще серьезным; взрослый Каме. Вернее, один из взрослых Каме. У Каме больше воплощений, чем у кого-либо из знакомых Джина: младший брат, старший брат, старшая сестра, мать. Это могло бы напугать кого угодно, если бы время от времени не было таким полезным. - Да? - спрашивает Джин. Вдруг это кажется очень важным. Стук его сердца словно барабанная дробь, которая ведет к кульминации сцены. - Ты думаешь о том, что наконец-то меня простишь, - говорит Каме и больше не смотрит на Джина, вцепившись короткими пальцами в бедро и потирая костяшки о грубую ткань джинсов, - потому что знаешь, что ты мой лучший друг и что мне действительно жаль. И потому что тебе жаль тоже. Барабанная дробь, громкая и быстрая, взрывается в его ушах, превращаясь во что-то вроде белого шума. У него приоткрывается рот, и ему трудно говорить. Он бы, наверно, заплакал, если бы не старался казаться мужественным. - Ты всегда хорошо играл в
эту игру, - произносит он наконец и слепо тянется к Каме, чтобы уцепиться
за его рукав. The End |