Два месяца назад: независимый бренд, своим шиком способный ослепить всех длинноногих моделей на подиуме, толпы фанаток эпохи Big Bang, не дающие прохода ни днем, ни ночью, приглашение на Неделю высокой моды в Милане; чтобы успеть сделать все необходимые важные звонки, он ложится спать далеко за полночь.
Два дня назад: крах фондового рынка, и добро пожаловать в самые низы социальной лестницы, Квон Джиён.
Жизнь у Сынхена – проще не придумаешь: после обеда он отрабатывает смену в забегаловке неподалеку, утро встречает в андерграундной студии одного хорошего друга, там же проводит большую часть ночи, в субботу вместе с остальными зависает у Дэсона, а по воскресеньям вместе с семьей Ёнбэ отправляется в церковь, чтобы покаяться в содеянном в субботу. Иногда ему звонит Сынри и зовет сыграть в мини-гольф.
Довольно скучно по сравнению с бессонными ночами времен безудержной популярности, зато он всегда может остаться дома, сославшись на болезнь, и полдня проваляться в постели. Больше нет нужды продумывать гардероб перед выходом. Если уж на то пошло, он наконец-то может выйти из дому без толпы телохранителей, не опасаясь быть заживо растерзанным. Ординарность – его новый лучший друг.
Нелепо отрицать, что он до сих пор хранит под кроватью полную дискографию группы и увесистую стопку журналов с фотосессиями. Когда становится скучно, Сынхен запасается пивом, вываливает содержимое пыльной коробки на ковер в гостиной и ставит их первый сингл. Он смеется, вспоминая о кукле Хиллари Клинтон, которую повесили ему на шею. Он хочет позвонить Джиёну и услышать, как тот улыбается – просто так, без необходимости заранее назначать время встречи или записываться у секретаря.
Прошло пять лет – напоминает он себе – все в порядке, все меняется.
А потом, уже на работе, его зовут к телефону. Проскользнув в уборную, он вытирает руки о фартук, прежде чем поднять трубку.
- Алло? У меня еще смена не закончилась, так что если это может подождать час или около того, было бы просто…
- Сынхен, это я.
Звяканье стаканов, громыхание посуды на кухне и прочие звуки внезапно стихают, и он слышит, как Джиён дышит на другом конце линии. После чего диктует адрес. Сынхен врет менеджеру о ЧП дома и со всех ног несется к машине. Сцепив зубы, он сжимает руль и смеется про себя при мысли о том, как, в сущности, мало изменились некоторые вещи в его жизни.
Порядком помятый седан с дребезгом въезжает на служебную парковку круглосуточного магазинчика. Джиён обрушивается на переднее сиденье, и воспоминания пятилетней давности воскресают в памяти ровным урчанием мотора, запахом новой кожаной обивки и туалетной воды Calvin Klein.
- Пожар? – переспрашивает Сынхен, восседающий на водительском кресле в пижаме и домашних тапочках, - серьезно? – у него усталый взгляд нормального невыспавшегося человека.
- Ага, - подтверждает Джиён и щелкает ремнем безопасности. – Дым кругом, дети орут, все как положено. Пришлось прыгать из окна пентхауса на двадцатом этаже.
- Разве ты не в курсе, что красиво разориться – последний писк моды в этом сезоне? В прошлом месяце я не успел заплатить за аренду, и клевые старшеклассники из местной школы приняли меня в тусовку, - сообщает Сынхен. – Кто знает, быть может, следующей ультрамодной фишкой, которую примутся воспевать все зимние каталоги, станет возможность играть в бейсбол прямо в гостиной, не заморачиваясь насчет соседей, мебели и оконных стекол.
Джиён реагирует только вялым смешком, поэтому Сынхен умолкает, и они выезжают на основную дорогу.
Когда машина тормозит на светофоре, Джиён разворачивается к нему.
- Знаешь, я пытался спасти щенка. Но безмозглое животное так и не вылезло из-под кровати.
Сынхен рассеянно возится с радио в поисках подходящей песни. Он согласно кивает – да, уверен, все так и было, и нет нужды напоминать, что в доме запрещено держать домашних животных, не говоря о том, что квартира располагалась на пятидесятом этаже. На одной из станций начинает играть “Hey Jude”.
Им приходится подняться на три лестничных пролета, чтобы попасть в жилище Сынхена, найденное бесчисленное множество лет назад сразу после распада группы. Здесь все по-прежнему, разве что прибавилось аппаратуры, которая беспорядочно громоздится в каждом углу. Побелка отслаивается с потолка. Сынхен стягивает с сушилки растянутый пижамный комплект и протягивает Джиёну.
- На диване есть подушки и одеяло. Перед тем, как ляжешь, убедись, что там не спит Джеджун, - напутствует он, копаясь в ящике в поисках лишней зубной щетки.
Джиён хмурится и складывает руки на груди.
- И ты позволяешь кому попало спать на своем диване?
- Но моим Суперменом всегда будешь ты, - заверяет Сынхен, отгородившись открытой дверцей шкафчика в ванной, как если бы это могло смягчить его вину.
- На самом деле Супермен просто синий гном, - угрюмо замечает Джиён. – А у Бэтмена накладной пресс из пластмассы.
Джиён просыпается немногим позже полудня. Сынхен уже ушел, оставив на кухонном столе записку, которая гласит, что он вернется к пяти. На завтрак булочка с арахисовым маслом и черный кофе, потому что холодильник торжественно пуст, а в умывальнике возвышается башня из кастрюль и сковородок. Чтобы выветрился запах, ему приходится открыть окно. Типичный холостяк. Джиён неодобрительно цокает языком и выключает все осветительные приборы, попавшиеся Сынхену утром по дороге к выходу.
Он проводит остаток дня в пижаме, слушая сборник классических песен Диснея в кассетном плейере, терзая пыльный, купленный лет двадцать назад, компьютер Сынхена и Google на предмет необычных хобби. Прислушиваясь к шуму машин за окном, он думает, что сегодня его первый день пробуждения от спячки.
Захлопнув входную дверь, Сынхен направляется прямиком в кухню, но натыкается на диван в том месте гостиной, где дивана, в общем-то, быть не должно. Он решает, что готов к любым жизненным испытаниям, но не раньше, чем доберется до пива.
Джиёна он находит на полу перед телевизором (который тоже расположен совсем не там, куда в день переезда его поставил Дэсон).
- Что ты сделал с моей квартирой? – осведомляется Сынхен, большим пальцем ноги тыкая Джиёну в бок.
- Я открыл для себя фен шуй, - информирует тот, открывая глаза, и принимается глубокомысленно покусывать нижнюю губу. – Ты не мог бы передвинуть диван немного левее. Он препятствует потоку моей чи.
Сынхен неохотно толкает подлокотник бедром. Диван становится немного не так, как он рассчитывал.
- Это только на время, - успокаивает он себя вслух.
- Возможно. Ты не мог бы выкинуть в окно вон то художество на стене над полкой для обуви? Цвета на нем не сочетаются абсолютно ни с чем в комнате, - Джиён сдвигается с места и оказывается в центре всего имеющегося у Сынхена материального имущества.
- Но это любимая картина моей мамы.
- Ну, а что еще должна сказать любящая мать, когда сын приносит из детского сада свое первое произведение искусства?
Исполненный праведного негодования, Сынхен решительно ставит бутылку с недопитым пивом на пол перед диваном, взгромождает ноги в грязных туфлях на журнальный столик и включает телевизор как раз к началу выпуска пятичасовых новостей. Визги полицейской сирены немного заглушают голос Джиёна. Однако погоня сменяется изображением телеведущей, улыбкой которой Сынхен не успевает насладиться в должной степени, поскольку физиономия Джиёна неожиданно возникает сантиметрах в пятнадцати от его собственного лица, нарушая таким образом все допустимые границы личного пространства.
- Мне нужно что-то сделать со своей жизнью, - ноет тот.
- Что тебе действительно нужно, так это работа, - подсказывает Сынхен, фальшиво ухмыляясь.
Как и положено настоящим друзьям в трудную минуту, они все находят время, чтобы поддержать Джиёна за стопкой текилы и слишком большим количеством виски.
- Для начала предлагаю сделать так, чтобы Джиён был в стельку, - пьяно растягивает слова Дэсон. Они сгрудились вокруг стола в баре рядом с булочной, в которой продают лучшую в этом городе выпечку, и Дэсон занимает основную часть эфирного времени. Джиён не отказался бы от гигантской дозы жаропонижающего; на его чи, зажатой между Ёнбэ и Сынри, можно ставить большой крест.
Сынхен опускает свой стакан, его лицо абсолютно серьезно.
- И где, по-твоему, мы найдем такую большую стельку?
- Это совсем необязательно, - возражает Джиён и заказывает еще один Космополитен.
- А что, Леди Гага сменила стилиста? Я слышал, в ее новом имидже главный акцент сделан на брови, а это как раз совершенно не твое. И там еще были рога, в которых ты согласишься выйти в свет только через свой собственный труп, - встревает Сынри. Джиён пялится на него так, будто его бюст внезапно вырос размера эдак до четвертого. – Необязательно посвящать всю оставшуюся жизнь Стефани Германотте.
- Ты прав, - соглашается Джиён.
Ёнбэ пролистывает пособие “Помоги себе сам” и предлагает ему отправиться в реабилитационный центр.
Сынхен и вечерняя смена в довольно модном ресторане недалеко от станции метро – две детали из разных наборов конструктора. Сынхен бы предпочел поспать, а довольно модный ресторан недалеко от станции метро предпочел бы, чтобы его фанатки остались дома, а сам Сынхен перестал бить бокалы для вина. Он обслуживает дальний угол зала с полудня до восьми и тяжесть в ногах – ничто по сравнению с тяжестью в веках.
Чаще всего он задумывается о том, что приготовить на ужин. Периодически он также подумывает позвать Дэсона выпить после работы в баре, который они облюбовали еще будучи знаменитыми, заявляясь туда в париках и огромных очках на пол-лица.
В последнее время его голова забита стоп-кадрами, изображающими лицо Джиёна и его взгляды, которые Сынхен ловил на себе; его улыбки, нахмуренные брови, самодовольные ухмылки, то, как он морщил нос, когда ему что-то не нравилось. Но большую часть времени он гадает, как на этот раз будет расположена мебель в его квартире, когда он вернется домой вечером.
Склонившись над чашкой сгоревшего кофе, Джиён внимательнейшим образом изучает стопку бумаг, которую принес домой Сынхен. Страницы испещрены слишком мелким, чересчур традиционным шрифтом Times New Roman, и он откладывает их в сторону, чтобы досыпать в кофе сахару. Сынхен выжидающе поглядывает на него.
- У тебя на воротнике томатный соус, - рассеянно замечает Джиён.
Сынхен вздыхает, облокачиваясь о спинку стула.
- Ты никогда раньше не заполнял анкету о приеме на работу.
- Почему бы тебе не спуститься в магазин и не купить мне фисташково-миндального мороженого и пластмассовых ложечек. А я, в свою очередь, приложу максимум усилий, чтобы заполнить это без ошибок, - Джиён вновь тянется за стопкой, и полуулыбки, рождающейся в уголках его губ, достаточно, чтобы убедить Сынхена в том, что за десять минут его отсутствия не произойдет ничего страшного. – Я просто впишу свое имя в нужную строку, большое дело.
Лишь роясь в карманах в поисках денег у стойки кассы, Сынхен осознает, что покупает фисташково-миндальное мороженое вместо излюбленного ванильного с орехами в час ночи. Кассир вручает ему сдачу. Тяжело топая, Сынхен взбирается по ступенькам к своей холостяцкой берлоге и, открыв дверь, обнаруживает, что Джиён снова затеял перестановку. Он заполнил все необходимые поля карандашом. Монеты в кармане Сынхена вызвякивают приставучий и глупый мотив, похожий на хихиканье девчонок-подростков.
Джиён устраивается водителем грузовика. Сынхен изо всех сил сдерживается, чтобы не расхохотаться, представляя Джиёна, застрявшего на три дня без душа и удобств в фуре, битком набитой виноградом.
По возвращении домой с мороженым во второй раз за сегодняшний день он мигом перестает смеяться, обнаружив, что несравненная картина, принадлежащая его кисти дошкольных времен, исчезла со стены в прихожей.
- Что ты с ней сделал? – вопрошает он, гневно сжимая губы и чувствуя, как бешено колотится сердце.
Джиён слабо улыбается в ответ.
- Возмущенные искусствоведы наложили на нее арест?
Этой ночью детство Сынхена корчится в мусорном ведре вместе с подгорелым молотым кофе и недоеденными бутербродами, насмехаясь над Джиёном, которому выпадает эксклюзивная возможность ночевать на скамейке в парке.
Раньше не было ничего необычного в том, чтобы позвонить Ёнбэ и завалиться спать на диван в его гостиной в любое время суток. На этот раз Джиён тоже не ожидает никаких сложностей. Звонок был скорее данью вежливости, поскольку, к тому времени, как трубку, наконец, сняли, сам Джиён стоял на пороге.
- Джиён, уже почти полночь, - с этими словами Ёнбэ распахивает дверь.
- Симпатичный домик. Можно войти? - скалится Джиён, приветственно взмахивая рукой, будто и не было десяти лет, в течение которых они напрочь потеряли друг друга из виду. Криво усмехнувшись, Ёнбэ делает шаг вперед, выходя на крыльцо. Все еще в пижаме, Джиён плюхается на скамейку. Первое, на что он обращает внимание – полная тишина на улице. Никакого шума транспорта или сирен скорой помощи, никаких подсвеченных рекламных щитов.
- Никому давно нет до нас дела, ты же знаешь. До всех нас, - громко говорит Ёнбэ, его голос привычный и твердый. – У меня семья. Сынри руководит фирмой. Дэсон встречается с Хёри, ты в курсе? С Ли Хёри. А Сынхен обслуживает столики в ресторане.
- Я знаю, - бормочет Джиён.
- Вы с Сынхеном серьезно поссорились? – в конце концов, спрашивает Ёнбэ.
Джиён насмешливо хмыкает.
- Он назвал меня ребенком, чертовым испорченным засранцем. И все из-за того, что я якобы вломился на его жилую площадь и в его личное пространство без разрешения. У этого чувака личное пространство размером с Сеул! Какой тридцатилетний холостяк так носится со своим…
- А ты его спросил? – перебивает Ёнбэ. Джиён явно в замешательстве. – В смысле, спросил его разрешения поселиться вместе с ним?
- Он единственный, кто не сменил номер, - едва слышно отвечает Джиён.
Ёнбэ устало откидывается на спинку скамейки, кривая усмешка все еще не сходит с его лица. Он хлопает Джиёна по плечу.
- Можешь лечь в гостиной, но ты должен испариться до того, как Джихён и дети проснутся.
До шести часов утра Джиён лежит на кожаном диване, не сомкнув глаз.
В семь тридцать Сынри натыкается на Джиёна, который готовит кофе в его кухне. В тарелке на обеденном столе красуется улыбающаяся рожица из яичницы и бекона. Сынри не уверен, стоит ли поднимать крик или просто молча уйти на работу, сделав вид, что ничего не произошло.
- Ты будешь кофе с молоком и сахаром или черный? – уточняет Джиён, не отрывая взгляда от кофемолки.
- Сегодня, пожалуй, черный, и покрепче. Что ты делаешь в моей кухне и почему на тебе моя рубашка? – Сынри вешает галстук и куртку на спинку стула.
- Ты сам дал мне ключ, - отвечает Джиён, пытаясь сделать так, чтобы прорези фильтра совпали с соответствующими выступами кофеварки. – И я решил приготовить тебе завтрак, потому что я – чудесный, внимательный и заботливый хён, который всегда беспокоится о благополучии младших.
Сынри сгребает его в охапку и волочит прочь от техники.
- Ты в жизни не готовил кофе. Ума не приложу, как тебе удалось поджарить яичницу с беконом без участия пожарной бригады с брандспойтом. – Джиён открывает кран, намереваясь взяться за посуду, но и это смелое начинание пресекается на корню бдительным Сынри. – Я не совсем псих, чтобы доверить тебе стеклянные тарелки. Каждая стоит десять баксов.
- Я всего лишь мою посуду, - подчеркивает Джиён, включая воду снова. Сынри опять заворачивает кран. Сердито зыркнув на него, Джиён и не думает уступать. Сынри мягко, но настойчиво выводит его из кухни.
- Это из-за Сынхена?
- Нет, - раздраженно бросает Джиён.
- Мне принести лекарства градусом покрепче? Восемь утра – это станет новым рекордом, - прохладно замечает Сынри. Джиён прячет лицо в ладонях. Пронзительный писк из кухни не дает Сынри сказать что-нибудь еще. – Кофе готов.
- Может, стоит извиниться перед Сынхеном до того, как ты отвалишь в свое эпическое турне с доставкой винограда? У тебя еще целый час.
Джиён поднимает брови с таким видом, будто Дэсон спятил.
- Это грузоперевозка скоропортящихся продуктов, а не только винограда, ясно? Я вернусь через несколько дней, он к тому времени уже успокоится и все пойдет по-старому, как будто ничего и не случилось.
- Ты вышвырнул в мусор фамильную реликвию его будущей семьи, - напоминает Дэсон.
- Мне пора везти чрезвычайно важную партию сельдерея за шестьсот километров на юг, - сообщает Джиён вместо прощания.
Трое парней, восемь пар колес, семь дней почти без остановок. Рейс тянется бесконечно долго, отгрузка проходит слишком быстро, на полпути обратно у них спускает шину. Закон Мерфи со всеми его вероятными неприятностями определенно преследуют Джиёна, а двое других водителей посланы, чтобы сделать ситуацию совсем невыносимой.
Когда Джиён прибывает на стоянку дальнобойщиков, на нем все еще рубашка в клетку, которую он стащил из гардероба Сынри, волосы грязные и слипшиеся, словно обмазаны маслом, а глаза глубоко ввалились от недостатка сна. Он думает обо всех людях, которых когда-либо знал, даже о тех, кого помнит с детства; о том, как они изменились и повзрослели; он размышляет о постоянстве. На углу висит телефон-автомат, а у него есть три монетки.
Набирая номер, проглатывая годы сомнений и эгоизма, он скрещивает пальцы.
- От тебя несет как от помойки, - первое, что слышит Джиён, когда Сынхен открывает дверь утром в понедельник. Еще нет девяти, но он уже чисто выбрит и одет словно на великосветский прием, а обычно непослушные волосы уложены гелем. Он выглядит так, будто наконец выспался – впервые за много лет.
- Спасибо. Мне тебя тоже не хватало, - парирует Джиён и морщит нос. - Лет десять, если быть точным.
Сынхен смеется, его дыхание теплое и пахнет мятой. Он хватает Джиёна за запястье и тянет к себе до тех пор, пока их лица не оказываются настолько близко, что можно губами почувствовать произнесенные вслух слова.
- Знаю. Твои пятнадцать минут славы давно прошли. И, поскольку впереди тебя ждет заурядная жизнь со мной и фен шуем в этой квартире, все в порядке, - острый, сладковатый аромат его лосьона после бритья щекочет обоняние.
- Мне жаль, что так получилось с твоей картиной, - бормочет Джиён.
- Если хочешь, можешь переставлять мебель в гостиной сколько угодно – я не против, - отвечает Сынхен, захлопывает дверь и прижимает к ней Джиёна.
- Я знал, что тебе с самого начала нравилось, - выдыхает тот и открывает глаза.
The End
fanfiction |