Манёвр Вальсальвы — процедура для выравнивания давления во внутренних полостях черепа (синусах, внутренних ушах и т. д.) с давлением окружающей среды.
Действия в ходе процедуры направлены на увеличение давления в горле, чтобы воздух мог пройти по евстахиевым трубам в полость среднего уха.
(Википедия)
Манёвр Вальсальвы - зажми нос, закрой рот, зажмурься и выдохни.
Июль - самый жаркий месяц в году.
Хип-хоп Восточного побережья - самый настоящий хип-хоп.
Тридцать три градуса - максимальная температура, при которой мозг Квона Джиёна может функционировать в пределах нормы.
Шестьдесят один человек, который говорит "Джиён - то, Джиён - сё" в день - максимальное количество людей, с которыми он может улаживать дела без риска для жизни. При условии, что шестьдесят первый - он сам, и идет сразу за сорок человек, доводя количество брейнфака до твердой сотни.
Решать проблемы дракой - самый скорый, прямолинейный и безвредный для здоровья способ. Так Джиён считает. Потому что разбитая рожа и синяки, где ни попадя, лечатся быстрее, чем какой-нибудь гастрит и психозы на фоне взаимного недовольства друг другом и нервного напряжения.
Тедди-хён придерживается тех же взглядов, потому что он довел количество Джиёновых "Не то, хён. Еще раз" до десяти, потом вышел из вокальной будки и хуйнул в стену любимую Джиёнову чашку с розочкой. Сиэль перепугалась до смерти, звукорежиссер струсил и свалил. Тедди попал прямо в голые сиськи плакату на стене, и теперь Джиён должен думать, где взять ему такой же.
Джиён не питает иллюзий на счет того, что Тедди не мог бы хуйнуть ему кулаком в лицо. Хотел бы и мог бы, во имя всей братской любви. Просто Тедди знает, что ёбнуть по лицу Джи-Дракону - все равно что ёбнуть по банковскому счету Уай Джи ногой. Джиёну даже немного обидно, что хёна останавливало не воспитание.
"Уважай старших, Джиёни, и кушай хорошо" - всегда говорила мама. Он знает, что саджанним пару раз сам был готов ебнуть по своему банковскому счету ногой, когда Джиён слушал минус, слепленный самолично Уай Джи, и, недослушав, говорил: "Спасибо, саджанним, но это немного не то, что я хочу".
Младшие должны слушаться, старших надо уважать, фанатам быть благодарным, о донсэнах заботиться и воспитывать, с хёнами разговаривать вежливо, с журналистами быть милым, всегда выглядеть на публике так, чтобы к фоткам потом нельзя было придраться даже в увеличении вплоть до тысячекратного. Все структурировано, обозначено разными цветами, как ветки на карте метро. Если ты хочешь удержаться на плаву и не раствориться в системе, у тебя должна быть своя собственная. Стрелочки, кружочки, уровень один, уровень два, код не позволяет никакие команды кроме: "Доброе утро, хён!", "Большое спасибо, саджанним!".
Музыка - это то, из-за чего все затеяно. Это его измерение, его alternative universe, где все происходит так, как он хочет, как он уверен, где все должно быть все под его контролем. Кроме самого контроля - все действительно так, как он хочет.
Хип-хоп - это то, с чего все началось, и что осталось у истоков. Джиён может долго говорить о том, что хип-хоп - это протест, это свобода, это философия улицы, когда ты против всех, и все против тебя. У него слов на этот счет на хорошую статью в Википедии. Но он больше не говорит об этом, как говорил в детстве, когда бегал в широких штанах и кепке задом наперед и восторженно верещал направо-налево. Все-таки, он вырос, и тема стала слишком личной. Взрослый Джиён мог охарактеризовать саму концепцию хип-хопа двумя словами: fuck it. И, кстати, это вариант ему нравился больше, потому что краткость - сестра таланта.
"Идите в жопу" - как бы говоришь ты всем, - "Я Джи-Дракон, следите за рукой, я просто охуенен и срать хотел на ваше мнение"
"Клево, Джиён" - говорят тебе, - "Интонация что надо, только жестковато. Давай заменим "охуенен" на "опупенен", а "Ваше мнение" напишем с большой буквы - фанатки не любят грубость, да и ни в одну ротацию не пустят"
"Новая реклама подгузников, Джи!" - говорят тебе, - "Надо отработать! Мы должны растить своих фанатов уже с детства! Придется быть милашкой, так что ты не наешь себе немножко щеки, пожалуйста?"
"Ну и что, что розовый?!" - говорят тебе, - "Что ты придираешься к оборкам?! И хватит грызть ногти, сохрани маникюр до фотосета!"
"Мы предлагаем оформить сцену так" - говорят тебе, - "Как тебе концепция подтанцовки в костюмах мыльных пузырьков?"
И когда ты повторишь слово "говно" шестьдесят один раз - ты понимаешь, что все против тебя совсем не так, как ты хотел. Ты не против их - ты один в себе. Один можешь сделать все так, как тебе надо. Чтобы за всей этой мишурой, миксами, фотошопом и побрякушками, которые на тебя навешивает из своих соображений каждый из этой толпы людей - чтобы за всем этим остался ты.
Слова fuck it распухают до fucking music business.
Борьба против армии звукорежиссеров, фотографов, стилистов, маркетологов, менеджеров, продюссеров за право остаться самим собой - немного не та борьба, которую Джиён себе героически представлял. Разбитая кружка за право десять раз сказать "Не так, как мне хочется", и в итоге получить свое - так мало, что даже не считается.
- Надо работать в команде, малой, - сказал Тедди-хён, когда покурил, погулял и вернулся в состоянии снова работать с Джиёном. Джиён кивал, потому что он уважает старших, и потому что, конечно, в команде работать очень надо. Только непонятно, как, если нет второго Джиёна, если нет ни одного человека, который знал бы, как надо. Кого-то, кому Джиён мог со спокойной душой дать порулить и откинуться в кресле, зная, что их машина не въедет с гиканьем в первую же бензоколонку, а катерок не перевернется и не утонет, дав Джиёну пару секунд на подумать: "Ведь так и знал…"
Температура плюс тридцать четыре. Джиён чует по тому, как работает его мозг. Кажется, лишний градус добавляет горящий на столе монитор ноутбука, работающие на фон колонки и ходящие по замкнутой системе внутри Джиёновой головы мысли. Похоже на центрифугу. Он ненавидит это состояние, когда урановые стержни в его голове начинают сближаться, капли пота ползут по шее, и в ушах звучит сирена.
Это тот проклятый случай, когда даже Квон Джиён не знает, как надо.
Этот минус - как шифр, как ебаная вертикальная поверхность, на которой не держится ни одно слово. Джиён бессильно соскальзывает по нему уже третьи сутки, и руки у него уже потные, и счет попыток идет к тысяче, и ему уже тошно. Он ничего не может придумать. Не идет. Он не может дышать, не может спать, он нужен одновременно всем, и следит одновременно за всем и за всеми. Он чувствует себя тем самым типом в цирке, который раскручивает на длинных прутьях тарелочки. Только отвлекись, только тормозни.
Джиён хочет отвлечься, наверное, даже хочет залипнуть, и у него есть четкий и невозможный вариант, на кого это сделать. Бесячка, трясучка… почесучка? Нет. Джиён пробует слепить производные от слов "психоз", "мания контроля" и даже "Чхве Сынхён", но забивает.
Балкон и окна открыты, но воздух стоит так, словно его балкон забетонировали. Джиён лежит на своей царской кровати в ботинках и считает градусы, и его тошнит от мысли, что если бы он застал макнэ лежащим на кровати в ботинках - он бы натолкал ему пиздюлей, а потом еще неделю доебывался бы к нему, чтобы тот ставил ботинки в прихожей ровненько носками ко входу. С одной стороны дискриминация, с другой стороны, макнэ, поэтому увы. Джиён с тринадцати лет в курсе, как херово быть макнэ в этом плане. И как хорошо - потому что ты только сидишь, смотришь, как тарелочки крутят старшие хёны, и беззаботно путаешься под ногами.
-Аррива! - раздается за стеной ор, и Джиён моргает. - Ях-ху-у-у!
Мелкий иногда подслушивает его мысли. Иногда это ему нравится в малом, иногда параноидально вымораживает. Джиёну хочется обшарить свою комнату в поисках жучка. Он садится, и выжженные до белого волосы лезут ему на глаза, и голова вдруг начинает чесаться. Все-таки почесучка. Во всей затее с покраской было только два бонуса: теперь он просто опупенный Джи-Дракон, и руки парикмахерши, которая мазала его волосы перекисью, были обтянуты черными латексными перчатками. Эти перчатки волнуют его уже с неделю, и если в комнате все-таки жучок, Сынри должен был получить много компромата в формате ДжиДи-соло. Джиён чешет голову пятерней, хочет свой сольный альбом прямо сейчас и почему-то начинает злиться.
-Singin':"Don't worry 'bout a thing,
'Cause every little thing gonna be all right."
Джиён не помнит за малым увлечения регги. Если бы доносился Джастин Тимберлейк, все было бы ясно - Сынри киряет, один или с кем-то. Можно было бы пойти и взъебать ему мозг с порога, или пару минут поглазеть, как он пляшет перед зеркалом эротические танцы, и потом взъебать. Но звучит регги, и Джиёну даже интересно.
-Rise up this mornin',
Smiled with the risin' sun,
Three little birds
Pitch by my doorstep…
Запах травы в коридоре такой густой и откровенно отчетливый, что едва ли не говорит вслух: "Это я, мама-марихуана". У Джиёна чешется голова так, словно там дреды, и он открывает дверь в комнату Сынри.
Если бы он сказал, что его удивило, что малой пляшет в дыму, подбадривая криками банку пива, которую держит в руке, - он бы соврал. Что его действительно удивляет - так это Топ, который сидит по-турецки на полу в черных очках и полосатой шапочке. Он тоже подбадривает дуэт малого и банки хлопками, и иногда отвлекается, чтобы мужественно засосать в поцелуе одну из трех открытых банок, стоящих перед ним.
Джиён думает о том, что Топ с похожим лицом изображал поцелуи со своей партнершей по Айрису. Он думает, что травы в круглой жестяной баночке на полу с хорошую горсть с горкой. Он думает о том, что майка малого надета задом наперед. Он думает о том, как же Топу не жарко в вязаной шапке в плюс тридцать четыре. Он думает о том, что если сейчас им в дверь постучит полиция, которая пасла этих двух долбоебов, и их повяжут, - они сядут на… сколько там дают? На последней мысли ему делается тошно от количества мыслей.
Сынри наконец-то спотыкается, проливая пиво на ковер.
-О, хён! - радостно говорит он и скалится на пределе возможностей. - Привет!
-Пятьдесят пять, - говорит Топ и коротенько машет ему двумя пальцами. - Двадцать четыре.
Джиёну хочется сказать, что, если сейчас за ними придут - он откроет, а сам прикинется их глухонемым соседом, и его не будут касаться ни они, ни даже судьбы Дэсона и Ёнбэ этажом ниже.
-Да срать я, - вслух говорит ответственный лидер Квон, - хотел.
Закрывает дверь и уходит.
Когда он идет по коридору, ему кажется, что он раздвигает животом горячий кисель. Запах дури осел в ноздрях, и снова чешется голова, и производные от "Чхве Сынхён" так и не придумываются. Джиён раздраженно машет полой белой майки, в которую влезло бы трое таких, как он. Он сам не понимает, как он ухитряется дышать.
На экране ноутбука миленькая заставочка. Джиён знает, что Сынри сейчас припрется следом, и думает запереть дверь, но не может отказать себе в удовольствии.
---
-Сто сорок три? - интересуется Топ, открывает четвертую банку и ставит перед собой.
-Если вкратце, - отвечает Сынри и плюхается животом на ковер, - он сказал, чтобы я шел на хуй.
-Шестьдесят два, четырнадцать, - сочувствует Топ и осторожно втягивает траву из баночки в пипетку, щуря длинные ресницы под стеклами очков. Думает и поправляется, - Пятнадцать.
Зажигалка щелкает, и пламя ползет внутри стеклянной трубочки к его вырезанным бантиком губам.
-Какой ты пижон, хён, - говорит Сынри, делает из свежеоткрытой банки несколько больших глотков ледяного горького пива, стаскивает с себя майку и горестно пытается разобраться, где у нее перед, где зад, а где изнанка. Майка идиотская. - Зато ты не как Джиён-хён, ты добрый, - Топ, наконец, выдыхает. Облизывает губы и одобрительно улыбается.
-Давай, моя очередь, - ёрзает Сынри и тоже облизывается, уже намереваясь задержать дыхание дольше, чем он сейчас, и тем самым доказать свое расовое превосходство.
-Два, - тормозит его Топ. Осторожно выдувает из трубочки пепел.
-Там теперь твои слюни! - возмущается макнэ.
Топ снимает очки, и глаза у него обманчиво-добрые, и с такой поволокой, что рекламный плакат компании L`ancome удавился бы от зависти. Сынри и сам бы удавился разок под настроение.
-Сорок три тысячи пятьсот семьдесят один, - хрипло поясняет Топ.
-Ну ладно, сразу уж и семьдесят один, - бубнит младший. - Да понял я, понял.
Это как будто ты - плюшевый медведь, и сам набиваешь свое нутро горьковатым душным синтепоном. Если бы Сынри умел чревовещать, он воскликнул бы: "Черт возьми, хён, я чувствую, какой формы у меня легкие!", но он не умеет, поэтому пытается объяснить жестами. Топ улыбается, хитро щуря бархатные глаза, и, кажется, понимает. Когда его бедра превращаются в воздушные шарики, а всю комнату отодвигает куда-то в коридор света, Сынри выдыхает.
Пиво течет по зашершавленному травой горлу, как божественный нектар, тает на языке.
-На самом деле, - продолжает Сынри по чистой случайности не канувшую мысль, - Джиён-хён тоже добрый. По-своему только, если ты догоняешь, про что я. Он главный - это с одной стороны, бесит, а с другой стороны, таких, как я, даже заводит. Я же по натуре охотник! Знаешь, он бывает ласковый, или расстроенный, или беззащитный. У него дофига проблемы с тем, чтобы что-то было не по его, но в этом есть своя изюмина. Я даже понимать начинаю, почему девчонки выпрыгивают из штанишек, когда он так делает, - Сынри довольно похоже вытирает пальцами пиво с нижней губы и щурит глаза. - Ты не думаешь, что люди с говенным характером - это сексуально? Хотя, ты-то… Мне очень, знаешь, нравится даже иногда, что он такой строптивый, с виду милый, но всех подминает под себя.
Топ вытягивает руку и пару раз шлепает Сынри по щеке.
-Малой, - говорит он, - ты не молчи, мне скучно.
Время вокруг Сынри опять начинает идти в нормальном темпе.
-Хён, - на пробу говорит он и наконец слышит себя вслух. Устраивается и заводит с такой каверзной интонацией, словно спрашивает, откуда берутся дети. - Хён, а тебе нравится Джиён-хён?
-Мм, ну да, - говорит Топ, - конечно.
-Скажи, хён, - Сынри подтягивает под себя коленки и приближается. - Скажи, ты бы ему вдул? По честнаку?
-Э, - говорит Топ, - ну нет, по чесноку - это уж совсем как-то радикально. Разве это кому-то нравится?
Сынри с тоненьким "и-и-и-и" начинает гоготать, падает, едва не рассыпает дурь.
-Ой, хёнчик, - говорит он, утирая локтем глаза, - вот у тебя шутки дебилоидные, но иногда как пошутишь, так умереть - не встать.
Сынхён пытается выяснить, в чем была шутка, но макнэ лежит и веселится сам с собой.
" Don't worry 'bout a thing,
'Cause every little thing gonna be all right"
Сынри подползает головой Топу на колени, и смотрит хитро, как школьник, который задумал гадость. Вернее, так Сынхёну кажется, потому что последний раз со школьниками он имел дело, когда сам был школьником. С плохими-плохими школьниками.
-А пошли к нему? - предлагает Сынри, и его большие глаза с необычным разрезом делаются узенькими, как у лисы.
-Зачем это? - не впечатляется идеей Топ, и глотает пиво. Сынри улыбается сахарнейшей из улыбок, и тянет его за шнурок худи.
-Ну, хёнчик, - вкрадчиво говорит он, подкладывая его свободную ладонь себе под голову, - ты такой красивый, такой пижон, и будто не знаешь, как люди на тебя реагируют…
Глаза Сынхёна оживляются интересом и даже как будто набирают цвет. Он приподнимает брови, и по нему видно, что он по опыту знает, чем оканчиваются такие разговоры.
-Ты же знаешь, - говорит Сынри, - и наш клёвый Джиён-хён - не исключение, - брови Сынхёна ползут еще выше. - Что? Ты же знаешь, он скорее повесится, чем похвалит кого-то кроме себя. Но он только с виду такой строптивый, понимаешь, беднягу душат комплексы. В душе он нежный, легко ранимый, наш маленький Джиён-хён, - Топ задумчиво кивает. - Знаешь, - кляузничает Сынри, и в его глазах строкой бежит "скандалы-интриги-расследования", - он смотрел Айрис на повторе, те моменты, где появлялся ты, а еще он ревел, когда тебя убили, а еще у него даже фотка твоя на телефоне стояла. Самое страшное, - продолжает он вываливать чужие тайны, устраиваясь поудобнее, - когда у него начинается фаза, и он принимается страдать и сохнуть по тебе - тогда он злой, как собака, и опасный, но я все равно не боюсь к нему подходить. Конечно, для этого нужна смелость, но я же знаю, что ты бы тоже ему вдул, так что все равно все будет тип-топ… А-а-а, классно скаламбурил!
-Ну и дела, - задумчиво говорит Топ, похлопывая макнэ по макушке ладонью. Такие факты как-то кардинально меняют дело.
-Пошли к нему, - говорит Сынри и ухмыляется.
-Принесу пиво, - решает Топ, - и пойдем.
---
Он не может дышать, он не может спать, он не может, блять, жить, и не может остановиться. Долбанные тарелочки. Может, так и написать: "Не могу больше дышать, не могу больше спать, думаю о тебе двадцать четыре на семь, чтоб ты сдох"? Грубо, Джиён, не "чтоб ты сдох", а "you are my heaven". Ну, и минус ведь развеселый, зачем столько дедушки Фрейда? В конце концов, на весь альбом должна же быть хоть одна песня, где в конце никто не умер. Джиён снова лохматит жесткие белоснежные волосы и клянется, что полюбас вставит в развеселую песню слово "hardcore". Гадом будет.
Стук-стук.
-Я же сказал, иди на х…
Он замирает и закрывает рот, прикидывая, поправиться на "идиТЕ на хер", или уж промолчать. Самый старший и самый младший, одного уважать, второго строить, схема слишком сложна.
-Мы даже музыку принесли, - кивает Топ на кассетник.
Кассетник такой олдскульный, что Джиён едва справляется с бессильной фрустрацией. Сынхён знает толк в настоящем хип-хопе. Он просто знает толк. Истоки у них с Джиёном одни и те же, только у Топа тропа к ним не заросла. А если зарастает, он, не долго думая, в любой момент с треском фигачит новую, ломясь через кустарник, как стадо слонов, и изящно шутя. Он живое дитя хип-хопа, того, настоящего, уличного, с граффити, баттлами, шмотьем от Wu-Wear, где бит качает, слова льются от сердца, и кассетники вот такие, олдскульные, и черные братья весело…
Сынри вплывает в комнату, держа пиво в объятьях, такой горделивый, словно надеется на вопли, как в рекламе Heineken.
-Мы пришли сделать тебе хорошо, хён, - возвещает малой, и Джиён давится уже заготовленным "Ну и что мне теперь, офигеть от счастья?". Формулировка "сделать хорошо" так проста и идеальна, что сбивает с толку и лишает аргументов. - Он согласен, - резюмирует Сынри, - располагайся, хёнчик.
Иногда против малого Джиён чувствует себя, как мастер кунг-фу против железного лома.
Его пугает, когда старший Сынхён сразу прет к нему вплотную, затирая к столу, любезно открывает ему банку ненавистного пива и протягивает, стоя так близко, словно они едут в общественном транспорте.
-Держи, Джи.
-Спасибо, хён, - говорит Джиён и немного отодвигается, кривовато улыбаясь.
-Присядешь с нами?
"Э, уж не это ли я тыщу раз слышал в клубах? - хочется сказать Джиёну. - Ты что меня, клеишь?!"
-Садись к нам, - низким голосом говорит Сынхён и берет его за запястье, там, где под тонкой кожей пульсируют венки. "О, да, и еще как" - говорят его большие, настойчиво-ласковые глаза.
Джиён поддергивает штаны и усаживается на пол между ними, переваривая новости. Жестяная коробочка с дурью открывается, обещая чудеса, и он видит уголками обоих глаз одновременно, как они ПЕРЕГЛЯДЫВАЮТСЯ.
-Я тебя задушу, - тихо сообщает Джиён в пространство, сдерживаясь, чтобы не приступить тут же.
-А что я сделал? - мгновенно подтверждает Сынри все его догадки.
-Он мне ничего не говорил, - сообщает Топ, приобнимая Джиёна за голое плечо, и Сынри шлепает себя по лицу двумя ладонями сразу в стиле "накажи себя сам".
-Слушайте, - Джиён стряхивает с себя руку и поднимается, - я, короче, вас понял. Проваливайте отсюда оба, спать. И уносите свое барахло, и свои дебильные идеи по накурке.
Все стало вдруг настолько беззастенчиво, неприкрыто очевидно, и Джиён испытывает чувство, как во сне, когда ты на сцене, все смотрят, фоткают, а потом ты понимаешь, что скачешь, в чем мать родила. Вот кто его просил?
-Гоу, и я сделаю вид, что ничего не слышал.
Он переступает через их ноги и уходит на балкон. Широкая майка прилипает к спине, и ему хочется вымыть покрытое испариной плечо, где лежала хёнова рука, и вымыться самому, и отбелить себе мозг перекисью через ноздри. Ладно, предположим, он был бы и не против.. Просто он ненавидит, когда лезут.
Воздух снаружи горячий и совсем не дышится, как под толстым одеялом. У Джиёна в животе все переворачивается, когда из комнаты начинает тихонько играть регги, и вкрадчиво тянет запахом травы. Походу, они и не подумали расходиться, дуют спокойненько в его комнате и прекрасно себя чувствуют. Джиён оттягивает ворот майки. Конечно, можно включить лидера Квона, наорать, аргументировать, разогнать, повести себя, как говно. Джиёна останавливает то ли то, что это будет здорово смахивать на разгон гей-парада в Белграде, то ли он сам не знает, что.
С некоторых пор он начал чувствовать его спиной, и это явно не перекись водорода открыла в его мозгу проценты незадействованных возможностей. Ледяная мокрая банка прижимается ему к седьмому позвонку, и это так противно, что даже приятно.
-Держи.
Судя по весу, в банке не уменьшилось нифига, и перспектива поллитра горького пива печалит. Сынхён наконец-то стягивает свою дурацкую шапку и ерошит черные волосы, и вздыхает. Пряди прилипли у него на висках, как у набегавшегося мальчишки. Он большой, прохладный, и от его худи пахнет причудливой смесью дури и одеколона.
-Держи, только не переворачивай, - говорит он, протягивая Джиёну полную пипетку, и с улыбкой добавляет зачем-то. - Там нет моих слюней.
Джиёну охота спросить, а как насчет его, Джиёновых, хочу-не хочу, и статей уголовного кодекса, но почему-то решает не осложнять жизнь.
-Я поднесу зажигалку, - говорит Топ, - а ты тяни до упора и не выдыхай так долго, как только сможешь, хорошо?
-Спасибо тебе, хён, - с долго копившимся раздражением говорит Джиён, - большое, я курил и не такое, и не так.
-Серьезно? - удивляется Топ. - А я не знал, что ты шаришь. И паровозиком курил?
-Да.
-Хочешь так?
-Пока нет, - бормочет Джиён и пытается надышаться напоследок.
-Ладно, - покладисто соглашается Топ, - тогда тяни.
Зажигалка щелкает, и пламя бежит внутри трубочки вверх, черно-красное, узорами. Джиён закрывает рот и смотрит вдаль, считая огоньки. Топ стоит совсем рядом, задевая его плечом, пьет из банки неторопливыми, крупными глотками и что-то мурлычет, и Джиён пытается сделать какие-то сложные выкладки. Когда матрица в его голове, наконец, расходится на две, как слои масла и воды, он выдыхает.
-Запей, - заботливо советует Сынхён.
Джиён медленно моргает темными ресницами под белой челкой и автоматически роняет:
-Не командуй?
Горечь пива действительно ласкает вкусовые рецепторы - почти сладко, если бы он не видел, как нахмурились темные брови. К тому моменту, когда он признает, что пиво ничего, уже поздновато говорить: "То есть, спасибо, хён".
Когда Джиён снова берет кончик пипетки в зубы, Топ щелкает зажигалкой, уже ничего не говоря и почти не глядя, и отодвигается. Джиён чувствует, как дым расправляет легкие, потом ниже, наполняет живот, как меха, думает, что когда выдохнет, стоит тронуть его за руку и извиниться. Может даже попросить "паровозиком" в знак раскаяния.
С некоторых пор он чувствует его спиной.
Don't worry 'bout a thing…
Большая ладонь вдруг хватает его за лицо, закрывая рот и зажимая нос, второй рукой его стискивают поперек груди, плотно прижимая, и Джиён выпадает из равновесия сразу же.
Пока, воздух.
"Э, але, - удивленно проносится у него в голове, - ты что меня, кле… - а потом сразу, как в мультиках, - Воздух же! Воздух!.. воздух…"
Он пару раз успевает бестолково дернуться во все стороны, на раз, на два, на три, а потом его догоняет, как электричкой, и кроет, и он обмякает у него в руках.
Слух и зрение обрубает через пару секунд, как будто за них не уплачено. Он чувствует пространство только лопатками, под которым тяжело ходит чужая грудная клетка, дыша воздухом - его воздухом! - и его голову сжимают так сильно, что он не успевает отодрать его руку даже обеими.
Походу, это был единственный шанс.
Он остается без кислорода, запечатанный в себе, как лампа с джинном внутри. Через секунду он понимает: внутри начинает жечь. Из маленького огонька разгорается исполинское пламя, резервуары пустеют со смачным «пш-ш-ш», и ядерный реактор постепенно занимается огнем. Его ребра стискивают почти до хруста, и где-то внутри у Джиёна идут трещины, и, наверное, то, что расползается у него по всей кровеносной системе, ярко-зеленого цвета. Оно идет по всем его нервам, и наконец-то добирается до вожделенного мозга и с наслаждением начинает его разлагать.
Джиён понимает, что по нему прокатывается судорога, и от задыхающегося мозга, горящих легких, лава растекается по всему телу, как будто его растворяет живьем, и вдруг делается хорошо. Он приподнимается над полом, становясь легче с каждой нервной клеточкой, которая умирает в его мозгу, разлетаясь волной крошечных щекотных фейерверков и что-то радостно лопоча, и его накрывает густой предагонической эйфорией, и приход такой сладкий, что он, кажется, видит планету Оргазмус. Она теплая и темная, и горячая рука сжимается на его голой груди под майкой, задевая сосок, и Джиён изгибается, рефлекторно, прижимаясь к Сынхёну затылком и задом, и плотнее, и о да, и его притискивают сильней, и бенгальские огоньки гаснут, и наступает Рождество.
-…Надо ж осторожней, хён, - звучит с другого конца галактики, - а если бы не рассчитал?.. Бедненький хён.
Джиён понимает, что лежит на своей царской кровати, и что "бедненький хён" - это про него. Все внутри еще горит, как степной пожар, в горле вкус полыни, и губы покалывает, и между ног приятная тяжесть, и цистерна глубокая-глубокая, и темнота идет разноцветными пузырьками. Джиён думает, что если он умрет, придумывать, как избавляться от трупа, будет точно не его проблемой. Какая, правда, разница. Его больше волнует, почему у него так томно, приятно тянет внизу живота, словно мокрый сон оборвался на самом приятном месте.
Его ждет неожиданность.
Сынхён лежит щекой на его подушке, вплотную, гладит его по влажному лбу и смотрит на него из-под бровей - пристально, молча и очень нежно, как телепаты в этих фантастических фильмах. Он точно что-то делает с ним этими своими невозможными глазами, Джиён уверен, потому что слышит у себя в голове его улыбающийся голос: "У тебя стояк, Джи, славный каменный стояк". Это пострашней, чем американские горки без страховки.
-Поцелуйтесь? - предлагает откуда-то голос макнэ.
И Джиёново кунг-фу опять не срабатывает, он способен только как последний идиот следить, как большие черные глаза послушно приближаются. А потом ресницы, такие густые и длинные, что Джиён пугается. А потом нос утыкается ему в щеку, и приоткрытый влажный рот целует его в губы. Зеленая точка Джиёновой кардиограммы начинает метаться по экранчику бешено и наискосок, а потом выскакивает за пределы и летит, как падающая звезда. Сынхён целует его, придерживая за шею и приоткрывая его рот горячим скользким языком, как будто у них это было еще в прошлой жизни, долгожданно и смутно знакомо. Наверное, Джиён слишком долго себе представлял, как бы это было. Он поворачивает голову навстречу воплощению своих фантазий без лишних возражений, и они медленно, плавно засасывают друг друга так глубоко, что это похоже на орально-оральный секс без прелюдии. Линия Сынхёновой челюсти чуть выступает, когда он посасывает пухлые губы с медлительностью гурмана, и Джиён роняет высокое: "М-м…", и сколько там сотен тысяч бактерий передается при поцелуе - они все передаются как надо, когда они трутся языками.
-Эй, а я? А я?
Когда их губы разделяются, это так же странно, как выйти из зоны гравитации.
Кредо Сынри: "Съешь все самое вкусное сам".
Он влезает с ногами на кровать и переводит горящие, настороженные и жадные глаза с одного на другого, воплощая собой аллегорию того самого осла, который не мог выбрать между двумя стогами сена, и явно хочет все и сразу.
"Макнэ детектед" - фиксирует Джиёнов мозг и запускает программу "Собственность" сам собой. Сынри чуть не дуреет от неожиданности, когда в какой-то небесной лотерее ему выпадает не плеер, и даже не автомобиль, а сам Джиён-хён, такой опупенно красивый с этими новыми белыми волосами, только что засосанный и распластанный на постели. Он накручивает на пальцы его ворот с торчащей биркой, и Сынри подается к нему, словно ныряет в бассейн шампанского, едва не выставив язык впереди себя. Джиён безошибочно отвешивает ему мокрый шлепок по губам, притягивает к себе, ловит его рот своим, и порно запускается. Хён горячий и худой, как породистая сиамская кошка, и пахнет марихуановой плантацией в сезон дождей. Сынри даже не в курсе, есть ли у марихуаны пыльца, и просто наваливается на локти ближе, стараясь лизнуть его поглубже, и получает щипок. Джиён-хён сладкий и гадкий, и по позвоночнику макнэ бегут вниз пузырьки, как газировка по трубочке, скапливаясь внизу живота. Он получает свое, пока его не кусают и не отпихивают слегка. "Да, - написано на Джиёновом лице, когда уголки его губ загибаются вверх мило и хищно, - я именно такой".
Это был первый раунд.
-Хёнчик? - галантно зовет Сынри.
-Сейчас моя очередь, - говорит Топ, не моргая, и в его голосе мало дружелюбия.
Джиёну на голову снова ложится тяжелая рука, и он облизывает губы с вызовом, как будто говоря: "Гоу", и улыбается, как Спящая Красавица, которая проводит тендер на поцелуи.
Это приём, запрещенный всеми спортивными федерациями. Сынри ухватывает подавшегося вперед Топа за воротник и, используя массу его же тела, мастерски переводит движение на себя. Когда Топ приземляется губами на его губы, поражение засчитывается.
-Да я не… - пробует он, и Джиён буквально вздрагивает, когда на мгновение видит розовый язык младшего. Дисквалифицировать.
У обоих Сынхёнов одновременно закрываются глаза, и они становятся до пугающего похожи. Если ты поцелуешь Сынри, ты сам станешь Сынри. Джиён ощупывает лицо. Сынхён берет младшего за затылок, тот обнимает его за шею, мурча, и они целуются, неторопливо, вкусно, вязко, явно не впервой, с каким-то чисто Сынхёновским шармом. "Да у тебя, говнюк, оранжевый пояс по этим делам, я смотрю" - недовольно думает Джиён. Топова рука успокаивающе поглаживает Джиёна по голове, большой палец проводит по брови и щеке, как будто говорит: "Ну и что, что оранжевый… подумаешь…".
Вообще-то, Джиёна всегда бесило, что макнэ надо все "как у хёна", не у одного, так у другого. Он в полной мере оценивает эту концепцию только когда Сынри, повторяя за старшим, задевает пальцами его подбородок, шею по кадыку вниз, гладит по груди. Сынхёны. Джиён думает, что им надо выдумать какое-нибудь название одно на двоих, но выдумываются одни непотребности.
Через пару секунд то, что они целуются в своем маленьком кругу тёзок, а руками шарят по нему, уже не кажется Джиёну такой уж бестолковой идеей. А еще через пару секунд чмоков и влажных вздохов - кажется. Он злится, и уже готов предложить поиграть в маму, папу и собачку, а потом под длинный, слаще, чем Джастин, протяжный стон малого, все-таки дергает его за ремень на себя.
Джиён слишком горд, чтобы ныть "А я? А я?", а Сынри склонен все принимать на свой счет, и конечно, он успевает первым. Если где-то есть люди, которые не хотят Ли Сынри - так это только потому, что они еще сами не знают об этом.
Раунд второй.
Сынхён смотрит, как Сынри лапает Джиёна и целует в губы с таким энтузиазмом, что понятно, что он туда не только язык бы засунул, и думает, врезать - не врезать? Джиён насмешливо тянет носом воздух и расслабляется. Значит, не врезать… Топ целует его в голую шею, отрывается и усаживается перед кроватью, еще чувствуя на губах вкус его сладкого пота, и готовится смотреть показательное выступление обладателя оранжевого пояса. Макнэ запускает обе руки в отросшие белоснежные волосы и теряется во вседозволенности, как кот, который наконец дорвался до того, чтобы трахнуть чью-то вожделенную ногу. Сынхён закуривает и смотрит исподлобья очень пристально, как судья на площадке.
-Хей, секси, - бормочет Сынри в Джиёнову подставленную шею, лижет кадык, посасывает его голые ключицы, ныряя языком в ямочку, и Джиён закатывает глаза, только как-то глумливо, - ты охрененный, хён… такой худенький… боже, какие у тебя…
Когда макнэ ненавязчиво, словно берет его за локоток, пытается раздвинуть ему ноги, ощущение такое, что Квон, который до этого улыбался, как Мона Лиза, только этого и ждал. "Десять из десяти" - восхищается Сынхён.
Это любимый Джиёнов смертельный захват сзади, и даже несмотря на то, что он делает так с макнэ сколько Топ себя помнит, бедный придурок никак не научится на него реагировать.
-Хён-хён-хён-хён, - речитативом голосит Сынри, изгибаясь и так и сяк, когда его обхватывают сразу четыре цепкие конечности.
-Моё кунг-фу лучше твоего кунг-фу, - шипит Джиён ему сзади в ухо и покрепче стискивает замок. Малой дергается, но Топа это как-то не убеждает. Его догадки подтверждаются, когда вместо попыток освободиться, Сынри просто облизывает губы, берет Джиёновы скрещенные ноги и прижимает голыми лодыжками к своей оттопыренной ширинке.
-Я никуда не убегу, хён, - хрипло говорит он и расслабляется, опуская длинные ресницы, - никуда…
Джиён перекатывает его набок, все еще стискивая до хруста. Глаза у него блестят, как будто он поймал крупную добычу.
-Нифига ты не кунг-фу Панда, - мстительно выдыхает он макнэ в самое ухо, присасывает мочку и задирает рукой майку на его поджаром животе, - ясно?
-Да-а, хён.
Малой улыбается так довольно, словно только что выиграл месячный абонемент на занятия по тантрическому сексу. Три раза в неделю. Сигарета у Сынхёна в руке бездарно прогорает.
Джи-Дракон - это как знак качества на лобешнике. Джи-Дракон - это значит все делать хорошо. Даже если ты под дурью, даже если это чужой член, и вообще это не по работе. Сынхён даже не знает, когда Джиён расстегивает малому крупные железные пуговицы на джинсах и запускает внутрь руку - относит ли он это к творческому процессу. Наверное, относит, потому что Сынри судорожно тянет носом воздух и напрягается всем телом.
-Давай вслух, - елейным голосом говорит Джиен ему в ухо и стягивает вниз резинку трусов, чтобы приласкать его. - Я хочу слышать твой голос…
Он с любопытством смотрит на стоящий вовсю член малого, осторожно берет его в руку, пробуя, как это. Видимо, ему все нравится, потому что он вдруг ухмыляется, сжимает его чуть сильнее и шепчет зажмурившемуся макнэ прямо в ухо какие-то неслышные комментарии. Топ смотрит на Джиёнову уверенную хватку, на чуть отставленный указательный палец, и понимает, что Джиён точно так же держит микрофон.
Точно относит к творческому процессу. Джиён привык слышать одобрение, когда что-то делает. Сынри стонет в голос и закусывает губу, вцепляясь рукой в лежащую у себя на бедре острую коленку. Джиён закусывает губу и проводит по его торчащему члену ладонью снизу вверх, прижимая к животу, потом сжимает и плавно ведет вниз, и когда розовая головка показывается из его кулака - она блестит от выступившей смазки. Джиён всегда интуитивно знает, чего от него хотят люди. Малой зажмуривается и стонет отчаянней, и если бы Джиён сейчас приказал ему петь - наверное, он бы пел. ДжиДи прижимается к нему сзади, плотнее обнимает коленями, и ласкает его в такт, его движения как волны, сливаются с ритмом регги. Сынхён смотрит, как будто его здесь нет. Смотрит.
Джиён целует макнэ в вырез футболки, ложится белой головой ему на изгиб у плеча, примяв щеку, слушает его стоны и следит глазами за движениями собственной руки. Туда. Сюда. Прижимается к нему сзади плотнее, когда малой начинает стонать уже с каждым движением, ерзает и следит за уже начинающим пульсировать членом в своей руке внимательными узкими глазами.
Эта сосредоточенность сводит с ума. Как то самое послевкусие, которое добивает тебя прямо в мозг.
Сынхён думал, что будет прикольно. Он сказал бы сейчас, что взял не по размеру, если бы реальность не преподносила реального шанса опровергнуть это высказывание по факту. То, что он сейчас видит, он не может пока определить ни одним словом.
Всё на свете Джиён.
Движение Джиёновой руки, вкус его горячих губ - это как песня, которую приятель между делом дает тебе послушать в один наушник по дороге. А слышишь - и понимаешь, что больше не можешь идти. Потому что ты потерял чувство направления и времени, и уже знаешь, что будешь болеть ею всю жизнь. Давным-давно Сынхён так впервые услышал рэп.
Джиён слушает сладкий поток похабностей, которые несет младший, и поощрительно сжимает его сильней, облизывает губу и трогает пальцем головку, размазывая выступившую смазку, как сделал бы сейчас себе. Его прет, что малого не надо подбадривать, он сам даже стонет в такт. Сынри толкается в ладонь, и его поясница приятно напрягается у Джиёна между ног. Он не сразу улавливает, почему линию горизонта слегка перекашивает.
Сынхён молча залезает на кровать, снимает его ногу с Сынри и, не говоря ни слова, стаскивает его за шлейки джинс вниз по кровати. Джиён опешивает. Конечно, его широкие штаны немного великоваты, но он не думал, что если их сдернуть с косточек бедер - они снимутся вместе с бельем до самых колен. Сынри, которому недодали всего чуточку, недовольно хнычет и лихорадочно пытается нашарить Джиёнову руку. А Джиён смотрит на Топа растерянно, вмиг забыв, чем он только что был занят, и не противоречит, когда Сынхён раздвигает его голые ноги и ложится между них на живот. Кажется, у Джиёна был какой-то смертельный захват на какие-то случаи… Сынхён трогает пальцем головку, проводя по дырочке и размазывая выступившую смазку по самому нежному местечку. Как же он это, черт возьми, делает?
-О-о-оу, - слышит Джиён себя, и бедра подаются навстречу без единого сигнала из мозга, когда Сынхён почти упирается носом ему в живот. - О-о-оу…
Его босая ступня уже у Сынхёна на обтянутой толстовкой спине, он сползает еще вниз, так что майка задирается к лопаткам, а белые волосы лежат на подушке, как нимб. Сынхён снова делает все внезапно и не спросясь ничьего мнения. Хочу-не хочу, а он уже сосет ему, чувствительно надавливая языком, туда-сюда, мучительно неторопливо, почти целиком беря его в рот. Картинкой Сынхёна-старшего с его членом во рту заканчиваются деления на шкале в Джиёновом мозгу.
Программа "Квон Джиён" аварийно завершает свою работу. Выйти? Сохранить? Вы потеряете все несохраненные данные, продолжить все равно?
-Продолжай, - сипло шепчет Джиён, сползая вниз, в его рот, насколько лишь можно, - продолжай, я сейчас кончу…
Сынхён обнимает его голые бедра крупными ладонями и поднимает глаза. "О да, и еще как" - читает в них Джиён, и дамбу прорывает. Он лежит ногами к приближающемуся потоку теплой, как парное молоко, воды, которая сейчас лизнет пальцы его ног, а потом хлынет через него. Сынхёновы глаза улыбаются. Он осторожно наклоняется и целует его в живот под пупком, любопытно глядя.
"Я сказал ему "кончу" - обалдело соображает Джиён, - "Вслух сказал…"
Его уже не хватает отследить, куда на этот раз отклоняется горизонт.
-Хёнчик, - в щеку целуют, и похоже на Сынри. Хакерская попытка запустить прерванный процесс. Сервер не отвечает. Сервер поглощен созерцанием самого блистательного отсоса в своей жизни и судорожно обрабатывает приближающийся оргазм.
Сынри что-то шепчет ему на ухо, трется об его голую руку, и Джиён чувствует, как внутри Сынхёнова рта язык облизывает его член, как леденец, и бормочет только: "Да-да-да…"
Он понимает, что исчерпал свой запас кунг-фу, когда Сынри ставит коленки на подушку, наклоняется, и облизывая губы, Джиён облизывает не только губы. Против каких-то вещей нет приёмов, кроме огнестрельного оружия. Джиён в паре тактов от того, чтобы кончить в самый великолепный рот, который только целовал его там за всю его недолгую жизнь, поэтому он просто не в силах привередничать. Он мысленно выбрасывает всю свою коллекцию старых китайских фильмов на помойку, приоткрывает губы и дает заправить себе в рот. Он даже вкуса не понимает, слышит только, как Сынри аж заходится, и чисто из чувства самодовольства пускает поглубже, обнимая член губами, гладкий и твердый. Он больше не видит Сынхёна, наощупь запускает пальцы в шелковые волосы и прогибается еще, и сам автоматически начинает посасывать, повторяя языком движения старшего.
Сынри не может не воспользоваться тем, что рты у старших заняты:
-Да, хён, да, детка, так об этом мечтал, у тебя такой рот, я фанат твоих губ, хён, да, еще, с утра до вечера трахал бы твой рот, еще, да, ты лучший, - а потом сразу без перехода: - Безумству храбрых пою я песню…. Ты проглотишь, хён, проглотишь? Пожалуйста, давай, еще немного…
"Откушу, точно откушу" - отчаянно думает Джиён, языком чувствуя пульсацию.
"Сядешь, Джи" - как будто думает Сынхён, и проводит по нему губами снизу доверху, любя и лаская, и Джиён сжимает его черные волосы в горсти.
-Ты лучший, - быстро-быстро шепчет Сынри, хватая его за горло, - хён, я кончаю…
Джиён вздрагивает, когда что-то горячее и горькое заливает его рот и сдавленную глотку. Он не может ни проглотить, ни вздохнуть, в животе все ухает, и адреналин впрыскивает в кровь от рефлекторного, еще очень свежего испуга опять задохнуться. Он не разбирает ни слова из того, что лепечет Сынри, только сильно дергает Топа за волосы, сам не понимая, зачем сжимает бедрами его голову. Он хотел бы протянуть это сладкое покачивание туда-сюда подольше, желательно навсегда, но с адреналином ему внезапно как вкатывает.
-М-м-м, - беспомощно сипит Джиён, понимая, что у него подходит.
-Угу, - соглашается Топ, совсем не удивленный, ведь он предупрежден вслух, что Джиён собирается кончить, и берет поглубже. Вибрация этого "угу" проходится по самым чувствительным местечкам, Джиён сглатывает сперму, и пробки вышибает, струя шампанского прямо в основание черепа, в городе блекаут.
Сынхён немного озадаченно облизывается, пробуя солоноватый вкус, утирает губы ладонью и улыбается. Он доволен, потому что Джиён почти кричал и весь приподнялся, притискивая к себе внизу его голову, когда кончил, значит, ему было хорошо. Он пробегает пальцами по голому худому животу под задранной майкой, и Джиён слабо открывает глаза. Первым делом спихивает уютно приткнувшегося Сынри с кровати на пол меланхоличным движением одной руки, и тот падает со стуком.
-Мне надо покурить, - плоским голосом говорит ДжиДи, заторможенно протягивая руку в поисках штанов. - Покурить…
На улице плюс тридцать три и три, три, три, три, три… Джиён слышал, иногда по накурке люди начинают разговаривать цифрами, или молчать, думая, что говорят вслух, или наоборот, или занимаются бешеным оральным сексом с теми, с кем не надо, хотя и давно хотелось. Ноги еще барахлят, поэтому Джиён осторожно присаживается на край балконной ступеньки, сдвинув колени. Маленький Джиён у него в штанах находится в прострации и в сахарной коме, и о, как человек, который целовался с Сынхёном, Джиён его здорово понимает. Он вытаскивает зажигалку с надписью "No brain-no pain", закуривает и чешет пальцем голову. Можно посчитать затяжки или звезды или места возможных засосов на ногах. Какое там самое большое число в мире?
-Я знаю гугол, - холодная банка прижимается к седьмому позвонку, и цикл замыкается. - В честь него назвали Google еще.
Сынхён даже открывает ему банку, и Джиён так благодарен ему, за все, что готов пить прямо из его рук. Топ устраивается рядом, открывает банку себе, и они одинаково делают по паре больших глотков, запивая одним и тем же пивом один и тот же вкус во рту. Джиён думает, что это интимность почище многого. Топ вытягивает на коленях руки и крутит в пальцах жестяное колечко от банки, как на обручальное. У него такие задумчивые мрачноватые глаза, словно его невеста в коме.
-Я знал, что наш макнэ - зажигалка, - бормочет Джиён вслух и кладет голову ему на плечо. Топ читает надпись "No brain-no pain" и широко ухмыляется, - но чтобы так…
-И эти губки… - низко и многозначительно тянет Сынхён.
-…целуют мамочку, - заканчивает Джиён, и почему-то изо всех сил зарывается в его плечо лицом. Старшие хёны не лапают друг друга - для этого есть мелкие, у каждого свой. Не лапают, хён. Сынхён хмыкает и пожимает плечами.
-А где ты взял столько травы? - глухо спрашивает Джиён ему в плечо, чисто чтобы поддержать светскую беседу.
-Друзья угостили, - просто отвечает Топ и откручивает плоскую жестяную крышечку. - Вчера встречались.
Приятели старшего Сынхёна - один из главных факторов, которые не дают зарасти Сынхёновой тропе к истокам хип-хопа. Эти типы из андеграундной тусовки, с которыми Топ куролесил на заре становления, еще будучи бесконечно толстым старшеклассником, тянулись по тропе к хип-хоповым истокам, как животные на водопой, то и дело вбрасывая такие безумные темы, что Джиён в своей индустрии порой чувствовал себя, как барби в розовой коробке. В прошлый раз Сынхёновы приятели вручили ему два литра мёда. Через два дня менеджера Кима увезли с подозрением на сахарный диабет, а сами Топ с Дэсоном не придумали ничего лучше, чем намазать медом лица, и слиплись. Так что траве Джиён уже не так и удивился.
-Эти чуваки не доведут тебя до добра, - бормочет он гнусавым голосом УайДжи, не отрываясь от его плеча, и обвивает его руку своей.
-Да-да, бабушка, - тянет Сынхён и приподнимает брови, поднося пипетку к глазам. - Брошу с ними водиться.
-Хён, - говорит Джиён, осоловело следя, как он набирает в пипетку дурь, - а почему у тебя банка из-под вазелина?
-А это, Красная Шапочка, - говорит Сынхён и втягивает в пипетку еще чуть-чуть, - для анального секса. И мазать губы, когда сохнут.
Сынхён щелкает Джиёновой зажигалкой, и Джиён никак не комментирует пристрастие старшего мазать все части тела из одной банки.
-У тебя было? - зачем-то спрашивает он, дождавшись, пока Топ выдохнет.
-Было, - говорит тот и трет переносицу. - У тебя?
-И у меня было, - негромко говорит Джиён, упираясь подбородком в колено и стряхивая пепел с полузабытой сигареты, - пару раз.
Сынхён понимающе мычит что-то и снова затягивается, так яростно, что понятно, что у него до сих пор стоит вовсю. Большой Джиён смотрит, как твердые красиво вырезанные губы держат пипетку, и маленький Джиён сладко вздрагивает от одного воспоминания.
-У меня было с Сынхо и с Хёксу, - зачем-то сообщает Джиён. - А у тебя?
Наверное, когда дым от дури идет носом, это противно. По крайней мере, у Топа аж слезы наворачиваются.
-А я говорил про девушек, - хрипит он, утирает глаза и рот, и гыгычет, как сумасшедший.
-Да пошел ты, - обижается Джиён. - Что, с парнями ни разу не было?
-Нет, - серьезно говорит Сынхён, и глаза у него на секунду делаются такие неуверенно-сосредоточенные, словно он пытается говорить по-японски, - но я надеюсь, что будет. С тобой.
Они молчат. Потом пялятся на звезды, как два старшеклассника на свидании. Потом момент, когда один должен был ринуться на другого с утробным рычаньем, исчезает вдалеке, как последняя электричка. После какого-то упущенного мгновения любое движение кажется неловким.
-Будешь паровозиком? - предлагает Топ.
-Буду, - роняет Джиён, опускает глаза на банку, и думает, что же ему делать.
Имея предлог, прижаться к Сынхёну губами проще, Джиён придерживает его за затылок и выдыхает влажный терпкий дым ему в рот. И, конечно, жаль, что этот способ курения никак не предполагает необходимость при этом засовывать руки друг другу в штаны. Потом затягивается Топ, и придерживает за затылок уже его. Потом опять очередь Джиёна, но он рассуждает, что на этот раз дым уже не нужен. Внутри пипетки только пепел, но они делают это снова. Джиён обнимает его за плечи, давая просовывать большие теплые ладони в вырез безразмерной майки на спине, и целуется с ним, пока дурь не добегает до самых кончиков ног.
-Пойдем в постель, - шепчет Сынхён, держа его за шею под ушами, упирается лбом в лоб, целует его губы, - я хочу тебя трахнуть…
Стоп фонограмма.
Джиён закусывает губу и сосредоточенно хмурится. Он слушает.
Если бы сейчас он был в студии, в наступившей тишине, не обращая внимания на того, кто непонимающе замер в вокальной будке, он бы закрыл глаза и тер бы голову руками, хмурясь и пытаясь понять: что не так? Работать в команде… здесь точно что-то…
-Что-то не так? - Сынхён знает об этом, он обеспокоенно заглядывает ему в глаза.
-Меня все хотят трахнуть, - задумчиво говорит Джиён, глядя куда-то внутрь себя. - Я привык. Но это не то, что я хочу… - когда он смотрит на Топа, в его миндалевидных глазах чистый экстракт паранойи, сыворотка правды. - Скажи еще раз? - просит он.
Он заставляет делать невозможное, вытягивает из людей такие эмоции, какие практически невозможно вытащить. Сынхён обнимает его худую спину под белой майкой, притягивает к себе и прижимается виском к виску. Он закрывает глаза.
-Давай займемся любовью, - тихо говорит он ему на ухо.
Пароли, явки, рейсы, имена, количество золотых слитков и сорт кокаина - он признался бы ему во всем.
Наверное, опупенный Джи-Дракон тоже иногда берет не по размеру, потому что когда он целует его в шею, и его руки лезут Топу на поясницу под худи, они подрагивают нервной дрожью.
-Скажи, - бормочет он, расстегивая молнию на его кофте и начиная раздевать его прямо на балконе. Сынхён притягивает его к себе, понимая, что ради него нарушаются правила, шмотки разбрасываются, а не складываются, и все-таки иногда старшие делают это друг с другом. - Скажи, - голос у Джиёна глухой и сосредоточенный, - если бы мы ехали куда-то, и я немного дал бы тебе порулить, мы ведь не убились бы, правда?
-Точно убились бы, - убежденно говорит Сынхён, осторожно заваливает его на пол внутрь комнаты, - ты же знаешь, у меня даже прав нет.
Глаза у Джиёна делаются какие-то ошалевшие.
-А катер? - зачем-то бестолково спрашивает он. - Катер тоже?
-Катер тоже, - не дает никакой надежды Топ и распускает пряжку ремня, - все зависит от того, как быстро мы бы перевернулись.
-Так и знал, - говорит Джиён. Сынхён стягивает с него майку, ни о чем особо не спрашивает, стаскивает свою, и наконец ложится на него сверху, на голого.
-Вот что, - тихо предлагает он, гладя его по плоской горячей груди, и Джиён слушает его, как ребенок, - давай, я буду самым быстроходным в мире автомобилем-катером, амфибия, класс "S вода-земля-воздух", бронированный и непотопляемый, самый уникальный во Вселенной, оснащенный ядерным оружием, с выходом в космос и в интернет, спасителем человечества, - он гладит Джиёна по лбу, убирая длинную белую челку, - а рулить будешь ты.
Кажется, Джиёновы глаза еще никогда не светились так тепло. И это не по работе.
-Поехали, - говорит он, закусывает губу и улыбается ему ярко-ярко. - Покатай меня?
-Мы забыли про штурмана, - хрипло шепчет он ему в плечо и смеется, показывая ямочки.
За время проживания с Джиёном в одной комнате малой, видимо, привык просыпаться по-всякому. Даже когда с него во сне сдирают майку через голову, расстегивают и тащат вниз штаны. Кажется, он в группе вообще соображает быстрее всех, часто даже мысль опережает здравый смысл. УайДжи любит говорить, что такую реакцию бы, да в мирное русло.
-Подъем, - безапелляционно требует Джиён, щипая его за голый зад. - Поиграй с хёнами.
-Малой, - голос у Топ-хёна реально страшный, как у любого человека, который уже долго терпит, - вообще бегом.
-Хёны, - улыбается Сынри и тянет руки к двоим сразу.
Джиён уже примеривается перевернуть малого вниз лицом, навалиться сверху и раскомандоваться, но старший Сынхён ловит самого Джиёна первый и укладывает лицом в подушку. Острые лопатки возмущенно торчат, и даже по ямочке поясницы видно, что лидер Квон возмущен.
-Поиграй в милашку, - шепчет Сынхён ему на ухо, Джиён ерзает, но потом все-таки поворачивает голову и сварливо говорит: "Ав-в-в"
-Мелкий, - зовет Топ, оглаживая татуированное плечо и легко прикладываясь ладонью к худому заду, Сынри даже офигевает от такого обращения со святыней, - анальным сексом занимался?
-Да тыщу раз, - выпаливает Сынри, - только так, ха!
-Банка у меня в кармане, - лаконично резюмирует Топ и склоняется поцеловать белый растрепанный затылок, сильнее прижимая плечи. Джиён с любопытством смотрит, как старший организовывает порядок действий, но Сынхён целует его в затылок, в шею, в плечи, и любопытство отходит куда-то на задний план. Он так увлекается, что не сразу соображает, что у Сынхёна откуда-то четыре руки, две из которых трепетно и ласково гладят его зад, раздвигают немного, и теплый влажный палец проводит между ягодиц, а потом осторожно надавливает и медленно, как по вазелину, входит внутрь.
-О Господи, - говорит откуда-то сзади голос Сынри. Сынхён вздыхает и захватывает Джиёнов загривок ртом, как кошка котенка.
-О Господи, - слабо соглашается Джиён, когда палец едет наружу, а потом снова внутрь еще глубже, давит на что-то внутри, неуютно и тянуще-приятно. А потом еще. И еще.
Через несколько минут рук уже всего две, а пальцев три, и Джиён стоит, задрав задницу, и глухо хнычет в подушку от каждого движения, и в комнате эхо, потому что каждый его вскрик через долю секунды возвращается из-за спины голосом макнэ. Джиён должен это видеть, он осторожно переворачивается на плечо, бок, потом на спину, сползая ниже и раздвигая ноги. Сынри, упирается на руку над ним и снова вталкивает в него пальцы, нажимая на что-то чувствительное внутри, и одновременно вскидывается сам. До Джиёна сразу доходит, что Топ делает с макнэ то же, что макнэ делает с ним. И пальцы у Сынхёна длинные, и макнэ закусывает губу и подается назад. Оказывается, Сынхён просто офигенно организовывает процесс. Кажется, крутящиеся тарелочки могут быть ему подвластны, пускай даже ненадолго - но могут.
Сынри растягивает его осторожно, боясь сделать больно, трогает неуверенно и очень ласково, смелеет только, когда Джиён сам начинает подаваться на его пальцы. Сынхён наклоняется, прихватывая губами ухо малого, и толкается в него, видимо, очень чувствительно, потому что макнэ вздрагивает, глаза у него делаются совсем голодные и несчастные. О выборе не идет даже речи, и Джиёну помимо того что просто приятно от того, как он ласкает его пальцами внутри, приятно еще и от того, что в чьем-то сердце он, не смотря ни на что, занимает первое место.
-Хён, - шепчет Сынри, ложась щекой ему на грудь, облизывает пересохшие губы. Джиён обнимает его и гладит, и даже не заставляет ни о чем просить.
Он всегда любил обнимать его сзади, еще с тех времен, когда Сынри был еще маленьким дрищом, и он, Джиён, запихивал ему под майку стопки салфеток, чтобы плечи казались шире. Плечи сейчас что надо, он чувствует, когда ложится грудью ему на спину. Он закусывает губу, когда малой сам хватает его за член и направляет в себя, весь подаваясь навстречу, не боясь, что будет больно. Кажется, старший Сынхён так растрахал его пальцами, что ему надо больше и немедленно. Младшенький - это всегда всё и прямо сейчас.
Он ничем не показывает, что ему больно, когда Джиён въезжает до самого основания, только плечи напрягаются. Вечно самый громкий, перетягивающий на себя львиную долю всеобщего внимания, сейчас, утыкаясь лбом в руки, пока Джиён лишает его задницу невинности, Сынри кажется таким беззащитным, уязвимым, что Джиён невольно вспоминает, что он не просто макнэ по статусу, а что он на самом деле младше.
-Любимый макнэ, - шепчет Джиён ему на ухо, с наслаждением входя в него, тугого и напряженно ловящего каждое движение, улыбаясь ему в шею, потому что про "тыщу раз" малой, как всегда, беззастенчиво наврал. - Самый лучший…
Он целует его в плечи, ловит его полуопавший член в ладонь и двигается в нем осторожно, весь покрываясь мурашками, как будто в озоновом облаке, и забывается на несколько долгих мгновений, имея не только его мозг, но и его всего целиком и полностью.
Глядеть, как Джиён кого-то трахает, вздыхая, закусывая губу и заламывая брови, закрывает глаза и дает падать на лицо белой челке - это уже перебор за гранью человеческого терпения. Это рефлекс, похожий на "В своей жизни я хочу быть, как эти крутые черные чуваки".
Я хочу это.
Не отрывая глаз от того, как он двигается, от его плеч, худой красивой спины, Сынхён раскатывает презерватив, ловит его за косточки бедер, еще раз трогая скользкими пальцами вожделенный зад, пристраивается сзади. Джиён что-то бормочет, как всегда, но он просто надавливает членом внутрь, чувствует, как он подается, раскрывается для него, бормотание делается громче и направленней, и Сынхён наконец-то входит внутрь.
-Не двигайся, - сипит Джиён, - хён…
-Не могу, - коротко сообщает Сынхён и натягивает его так глубоко, что, кажется, сейчас упрется ему в гланды изнутри. Джиён стонет и ругается, и кажется, матом, и сжимается так волшебно, что Сынхён почти рычит ему в затылок.
Он держит его в своих руках, как целый мир. Всего и сразу.
Джиён замирает, дрожит, напряженно принимает в себя несколько длинных толчков, как будто сопротивляясь, Сынхён наваливается на него сильнее, входит глубже, глубже, и наконец достает до чего-то, какой-то точки, за которой Джиён вдруг превращается в хаос.
Он отпускает себя, потому что больше не может удержать. Система вдруг расходится на составные.
Сынхён целует его в щеку, в полураскрытые губы, обнимает руками, чуя под одной ладонью голую спину макнэ, и толкается в него сильнее, и Джиён принимает и подается навстречу ему. Сынхён уже хочет трахнуть его еще раз, он чувствует жадность, он хочет его еще, лицом к лицу, и закинув его ноги себе на плечи, чтобы он кусал губы и прятал взгляд, хочет усадить на себя верхом и видеть его всего. Джиён стонет в голос, и сейчас это не опупенный Джи-Дракон, и не лидер Квон, и не обладатель музыкальных наград, не продюсер, и не фешиониста, которому Кристиан Лубутен на халяву дает свою коллекцию. Это просто Джиён, которому хорошо с ним безо всяких "но".
Когда Сынхён входит в него, Джиён на секунду теряет ритм, а потом вдруг вдыхает раскрытым ртом целую грудь воздуха. Это как щелчок, после которого у тебя откладывает уши, когда давление извне и давление изнутри становятся равны. Он достает его до самых внутренностей, и у Джиёна едва не выскакивает сердце. Это то, что Джиён никак не может контролировать. Он как в скорлупе, закрытый от всего мира, и он теряется между ними двумя. Это зона вакуума, и тарелочки здесь крутятся без его вмешательства. Просто крутятся.
Он слушается и двигается так, как двигается Сынхён, трахая и лаская Сынри в том же темпе, и ему так хорошо с ними двоими, как не было никогда в жизни.
-Джи, - Сынхён дышит ему в ухо горячо и близко, и он столько раз слышал его дыхание в наушниках в студии, и это сейчас как будто 4D, - кончишь для меня?
-Кончишь для меня? - слабо спрашивает Джиён у макнэ.
-Да, хён, - стонет Сынри.
-Да, хён, - шепчет Джиён, и большие руки придерживают его сзади за шею. - Да, да, да…
---
Шесть утра - самое прохладное время суток.
Трава, которую достают Сынхёновы андеграундные друзья - самая лучшая трава в мире.
Трое человек в постели - оптимальное количество людей для прекрасного секса, после которого мозг Квона Джиёна способен функционировать в пределах нормы при любых температурах.
"Я жил с ним в одной комнате!" - размашисто написано у Сынри на плече синим маркером.
"Я был президентом его фан-клуба!" - написано у Сынхёна на груди розовым, а чуть левее - сердечко и автограф Джи-Дракона, потому что Джиён всю жизнь мечтал расписаться на сиськах.
Кажется, когда они потрошили сигареты, чтобы завернуть дурь туда, снизу пришли Дэсон с Ёнбэ. Джиён вопил, что ничего не было, хотя его никто ни о чем не спрашивал, и, если учитывать, что засосы у него были даже на животе, это было странно. Ёнбэ, кажется, высказался в том смысле, что если сейчас придет полиция - он прикинется их глухонемым соседом снизу, и его не будет заботить ничья судьба, а Дэсон получил автограф на пояснице и, вроде бы, остался доволен. А потом они прикончили оставшееся пиво, и, судя по всему, с сегодняшнего дня Джиён пьет пиво.
-Малой, - говорил Тедди-хён, - надо работать в команде.
Кажется, Джиён открыл для себя новый путь кунг-фу.
Ну и что, что он держит тетрадку с лирикой под подушкой. Ёнбэ всегда глумится и почему-то называет его Питером Пеном, а лично Джиён любит свои милые маленькие привычки.
"I can`t breathe no more" - записывает он своим быстрым округлым почерком, - I can`t sleep no more…"
Через него перевешивается тяжелая рука и со смачным "хлобысь!" опускается малому на ухо. Не все, как Джиён, привыкли к тому, как макнэ храпит во сне. Хриплый голос Топа невнятно обещает, что если малой сейчас не прекратит храпеть, он, Топ, удалит ему аденому голыми руками, бесплатно и быстро.
-А-де-но-и-ды, - автоматически бубнит Джиён, грызя карандаш и щуря красные глаза.
-Подумаешь, - бормочет Сынхён сквозь сон и придвигается, приобнимая его рукой за попу, и притыкается губами к Джиёнову локтю. Джиён подпирает голову рукой и задумчиво смотрит сверху, как по-детски старший спит, и его глаза теплеют. Чхве Сынхён. От него даже не образуются производные слова. Он хорош так, как есть, безо всякого фотошопа, хорош, как природное явление. Чистая неожиданность и восторг, как фонтан нефти из ниоткуда, величественный фонтан из черного золота, и если тебе посчастливилось найти его…
Джиёну кажется, что они с маленьким Джиёном очень здорово, по-крупному попали.
-"Gorgeous, sweet, amazing baby…" - пишет Джиён и чувствует себя миллиардером, и теплота по его сердцу разливается, как нефть по Мексиканскому заливу. Малой что-то обиженно бубнит, и Джиён склоняется и целует его в красное ухо.
-"I know, you want it baby…"
Сынхён у него под боком переворачивается на живот, открывая на спине еще одну надпись маркером: "Я трахнул его дважды". Ах, да, как же.
-"You and me, hardcore"
-"Let`s do it some more" - хрипло говорит Сынхён ему над ухом.
-"Till you say no more" - предлагает макнэ и зевает, глядя заспанными глазами. - Так мужественней.
Джиён записывает оба варианта и тоже зевает, запихивает тетрадку под подушку, вытягивается между ними и сладко ерзает, когда его обнимает сразу четыре руки.
-Надо работать в команде, - сонно бормочет он, укрытый с двух сторон.
-Да-да, бабушка, - бубнит Топ ему в макушку, Сынри дышит в шею, и ему даже лень что-то отвечать. Джиён засыпает, думая о том, что днем будет дождь, и что костюмы подтанцовки в стиле мыльных пузыриков, конечно, слишком ниочем, а вот цветочки можно.
Ю энд ми хардкор.
Я опупенный Джи-Дракон, и срать хотел на ваше мнение, поэтому просто следите за рукой. Цветочки будут в самый раз.
The End
fanfiction |