В августе 2012 года «Магеллан» выходит на вытянутую полярную орбиту вокруг Венеры с высотами от 295 км до 8500 км и периодом обращения 195 минут, и в каждый момент сближения с планетой аппарат с помощью радиолокатора снимает узкую полосу шириной от 17 до 28 км. Каждый день, равный 24 земных часам, Сынхён заносит данные на пленку, шифрует и передает сигнал на Землю, где и осуществляется картография с разрешением 100-300 метров. За два года они с Джиёном получают 22% стереоизображения поверхности Венеры, и наконец-то перестают раздражать друг друга, составляя график посещения ванного отсека. Доктор Дэвид Уильямс, куратор проекта «Магеллан» говорит им начинать атмосферное торможение в тот самый момент, когда Джиён задувает свечи на своем именинном торте 2014 года выпуска. С этого дня они перестают меняться вахтами по собственному усмотрению, отключают почти всю автоматику, отвечающую за пилотирование станции, и переводят управление на ручной режим.
До того, как «Магеллан» оказывается захваченным гравитационным полем Венеры и становится ее спутником, и задолго до того, как «Атлантис» стартует из Флориды, чтобы извлечь из своих грузовых недр сам «Магеллан», Джиён готовится к полету вместе с Ёнбе. В последний вечер, отведенный для встреч с семьей, Ёнбэ едет в зоопарк со своей племянницей и ее ветрянкой. Так становится понятно, что старт пройдет без него, а с базы присылают Чхве Сынхёна.
Джиён вместе с новеньким судорожно улыбается в камеры, всем видом показывая, как легко им будет поладить в замкнутом пространстве на протяжении нескольких лет, Сынхёну удается убедить психологов в необычайно сильной, с первого взгляда возникшей симпатии к Джиёну.
- Посмотрите, - говорит он, демонстрируя широкую улыбку и толерантность. – Разве он не милый?
Джиён оставляет на Земле свою собаку, родителей и коллекцию музыкальных дисков, и он все еще хочет, чтобы с ним летел Ёнбе, на которого можно положиться, несмотря на отсутствие иммунитета к инфекционным заболеваниям, которыми все нормальные люди должны переболеть в детстве. Это ужасная идея – лететь с Сынхёном, хотя он и не имеет ничего против него. Кроме того, что он не Ёнбэ.
- С астронавтом Чхве мы поладим, - говорит Джиён. Он сам удивляется тому, как уверенно звучат эти слова. Когда станция отделяется от шаттла «Атлантис», преодолевая притяжение земной орбиты, оказывается, что в отсеке Сынхёна полно CD, на которых полно того самого формата mp3, по которому Джиён собирался скучать следующие пять лет.
Джиён дотрагивается до дисков, разбросанных между широкими лентами графических данных и впервые со времени знакомства, говорит, что рад встрече - так, как это нужно было сказать с самого начала.
- Я подкупил тебя музыкой? – изумляется Сынхён, и растерянно переминается с ноги на ногу. – А я заготовил еще сальто в невесомости. И…
- Не надо, - перебивает Джиён. – Я не хочу привязываться к тебе уж слишком сильно.
Слишком сильно и не получается. На второй месяц Джиён спрашивает себя, не рехнулся ли он, когда согласился полететь в космос с незнакомым парнем, и долетят ли они оба до Венеры, или погибнут, сражаясь за последний кусок кимчи. Но, когда Сынхён дарит ему на первый день рождения совершенно неуместную на станции футболку с надписью «Капитан Квон», перестает задаваться глупыми вопросами. Ему нравится этот парень, хотя он все еще не Ёнбэ.
Сынхён совершает заготовленное сальто в невесомости 12 октября 2014 года, когда солнечные панели «Магеллана» разворачиваются, подобно лопастям ветряной мельницы, и начинают задевать верхние слои атмосферы. 11 октября они выходят на контакт с Землей, что позволяет центру получить информацию о поведении молекул и более подробную «гравитационную карту», а затем снижают орбиту в последний раз. На следующий день они входят в ураган, окутывающий Венеру, и теряют связь с базой.
***
На протяжении пяти часов станция работает как миксер весом в девять с половиной тонн. Джиён несколько раз теряет сознание из-за перепадов давления, затем теряет ориентацию в пространстве. Пол оказывается у него над головой, а затем сбоку, перемежается с темнотой. В один из моментов, когда он может, наконец, точно сказать, сколько пальцев показывает Сынхён, он привязывает себя к креслу, и часто и глубоко дышит. После этого станцию снова швыряет из стороны в сторону, Джиён слышит, как Сынхён кричит, и представляет страшное – панель с искалеченными приборами, и распластанного по полу Сынхёна.
Следующий атмосферный поток увлекает их в сторону от траектории, выбранной для снижения на тысячу – две километров.
- Очнись, Джиён, - голос Сынхёна раздается где-то совсем близко, и он нехотя открывает глаза. На тело давит неприятная тяжесть перегрузок, и больше всего хочется спать.
- Удерживай это, - приказывает Сынхён. – Отпустишь хоть на минуту, и я лично выкину тебя в открытый космос.
Весь последующий час Джиён сосредоточен на двух мигающих индикаторах, которые позволяют вести станцию по лучу, между плотными потоками облаков. В промежутках между толчками, от которых станция подпрыгивает как резиновый мячик он слышит, как Сынхён ругается и говорит сам с собой. Он хочет попросить его, чтобы тот заткнулся, наконец, а потом понимает, что все это время и сам бормочет слова какой-то пословицы. Что-то вроде «Карл у Клары украл кораллы, Карл у Клары украл кораллы…»
- Ну, мы и психи, - говорит Джиён и смеется, пока не видит, что лицо у Сынхёна залито кровью, и больше уже не отпускает взгляд от панели, только периодически проваливается в забытье, несмотря на угрозы.
Атмосфера Венеры, которую они целых два года наблюдали через прицелы своих телескопов, теперь пытается смять их станцию, и Джиён каждую минуту ожидает, что перестанет работать не только навигация, но и радиолокатор противометеоритных устройств, что означает быструю смерть от столкновения со скалами.
Ничего из этого не происходит.
В момент соприкосновения «Магеллана» с поверхностью Венеры его глушит мгновенно возникшей тишиной, которую не нарушает ни рев двигателей, не равномерное потрескивание инфракрасных камер. Джиён отцепляет себя от кресла и тащит кислородный баллон к Сынхёну. Страшным, неузнаваемым голосом тот говорит «Спасибо, что воспользовались нашими услугами, добро пожаловать на Венеру», и тут же засыпает. Немного позже засыпает и Джиён, бесполезно борясь с тошнотой.
Последним, что он видит, становится улыбка Сынхёна – первого человека, посадившего корабль на Венере, пусть это и не было запланировано. Это был действительно исторический момент, достойный того, чтобы один культурный наследник планеты Земля взял за руку другого, пусть даже если сделано это было из страха и желания переживать этот исторический момент не в одиночестве.
Когда Джиён просыпается, по крыше станции барабанит дождь.
***
Чхве Сынхён стал бы самым известным человеком на Земле и в истории космогации, если бы атмосферные слои Венеры пропускали радиографические сигналы, и была хоть какая-то возможность связаться с базой. Вместо популярности на следующий день он получает данные внешней лаборатории и облегченный завтрак с капсулой обезболивающего. Джиён притоптывает от нетерпения и готов распаковать Венеру, которую так долго ждал.
- Я терраформатор, - сообщает он ему. – Лучший в стране, из которой стартовала наша станция, а может быть, и в нескольких других. Мне лучше знать, можно ли нам выбираться на поверхность, и я говорю тебе, что можно.
- Иди, - добродушно разрешает Сынхён, и называет Джиёна по имени просто, чтобы убедиться, что того от злости не хватил удар – люк завален с внешней стороны, и они взаперти.
- Твою мать, - говорит Джиён. – Я мечтал об этом...
- С детства, - подсказывает Сынхён.
- С детства, а теперь погибну во цвете лет, навсегда погребенный в этой…
- Консервной банке.
- Консервной банке, а ведь это даже не коррелирует со статистикой, согласно которой я должен бояться только…
- Смерти от рук пилота консервной банки?
- От рук пилота… Что?
- Я обещаю, что это будет выглядеть, как будто ты просто вышел прогуляться по незнакомой планете без предварительных данных и пропал. Никто и не заподозрит неладного.
Джиён дуется до вечера, после чего объявляет временное перемирие и развлекает Сынхёна теориями образования «русла» на поверхности равнин, рядом с которыми они теперь, пусть и предположительно, находятся. После слов «термическая эрозия в связи с морфологией вулкана и текущим потоком базальтовой или коматиитовой лавы» Сынхён демонстративно уходит в грузовой отсек и проводит несколько часов, соединяя концы разорванной проводки запасного выхода. Утром он, сияя, говорит, что можно выйти, если «лучший в нескольких странах терраформатор» готов поклясться на путеводителе Корейской Республики и «Кодексе Астронавигаторов», что будет вести себя примернее, чем на аттракционах в Диснейлэнде. Джиён клянется заодно и на журнале с выписками из Женевской конвенции, после чего получает свой скафандр.
– Я возьму пробы, и тут же вернусь, - говорит он, и Сынхён отлично слышит его по радиосвязи, хотя и не видит его глаз, только свое отражение на зеркальной поверхности шлема.
Сынхён чувствует, что это обещание Джиён забудет сразу же, как только коснется ногой своей любимой Венеры, и машет перед его лицом пультом.
- Я ударю тебя током, если отойдешь дальше, чем на семьдесят метров, - обещает он. – Это правда. Ты осмотришь внешние повреждения, возьмешь пробы почвы и воздуха, и вернешься.
Когда дверь отсека начинает закрываться, Джиён смотрит на него, обернувшись через плечо, и поднимает большой палец. Сынхён ухмыляется и складывает губы в прощальном поцелуе, одновременно с этим он машет в воздухе пультом.
Через самые длинные пять минут в его жизни, сквозь треск в динамике прорывается голос. Джиён сообщает, что это «очуметь, как круто, ты вообще не представляешь себе, что…»
Становится ясно, что по-настоящему длинные минуты ему только предстоят. Через полчаса после установленного для возвращения Джиёна времени, Сынхён решает, что больше он никогда не доверит ему принимать решения, если только те не связаны с выбором пиццы. А возможно, и выбор пиццы тоже. Скорее всего.
Через час Сынхён надевает скафандр, и фиксирует свой глупый поступок в бортовом журнале, присовокупив комментарий о том, что последующее поколение, которое прилетит на Венеру, должно в первую очередь убедиться, что все члены их экипажа способны осознать слова «вести себя хорошо». Он выходит из грузового отсека, и почти сразу видит Джиёна – тот стоит на расстоянии двухсот-трехсот метров от станции. Сынхён оглядывается по сторонам, пытаясь сообразить, что вызвало такую задержку Джиёна, а потом внутри него что-то щелкает и сразу становится холодно, как будто на грудь ему вываливают лёд. Он медленно переводит взгляд обратно.
Астронавт Квон Джиён стоит на внешней кромке скального образования, и подмышкой у него зажат шлем от скафандра. За ним линией небольшого песчаника тянется стеной венерианский лес, наполненный уродливыми растениями, до них не больше десяти метров, и Джиён смотрит на них, не отрываясь. Дымка, поднимающаяся от земли, почти полностью скрывает его, когда Сынхён, наконец, покрывает расстояние до кромки.
После короткой и непродолжительной борьбы, шлем возвращается на место, затем Сынхён тащит и шлем, и Джиёна обратно.
- Жаль, у нас нет специального человека в команде, чтобы контролировать тебя, придурка, - плюется Джиён вместо благодарности, как только они скидывают скафандры в дезинфектор, и становятся под душ.
- Жаль, у нас нет такого, чтобы контролировать то, что ты несешь.
Джиён стоит, широко раскрыв глаза, а потом мягко ухмыляется. На его лице все еще грязные разводы зеленым, волосы торчат.
- Перепугался, Сынхён?
***
Весь следующий день они общаются посредством записок, оставленных на видном месте. Хотя у Сынхёна много вопросов, начиная с процентного содержания кислорода в атмосфере Венеры и заканчивая прозаичным – не будет ли Джиён кушать, он держит их при себе.
«Оставь в покое обезжиренную колбасу» находит он на холодильнике, после чего мстительно съедает ее всю, и до вечера не выходит из туалета. Его депрессия по поводу потери единственного человеческого существа на Венере, которое по несчастливой случайности оказалось Квоном Джиёном, уменьшается, но он не забыл, как чувствовал себя несколько часов назад. Так он и говорит Джиёну, когда тот осторожно спрашивает, как Сынхён себя чувствует.
- Вообще-то, - говорит Джиён. – Извини, я имел ввиду твой желудок.
Сынхён молчит, барабанит пальцами по столу и думает о том, что с его желудком творится что-то странное. И с ним самим – тоже. Но ко времени окончания процесса очистки помп он отходит, и гладит Джиёна по плечам, будто пытается внушить ему мысль о необходимости соблюдения безопасности тактильно.
- Я хочу домой, - говорит он. – Знаешь, как погибла команда японского звездолета «Хонда»? Кто-то из них просто не помыл руки после высадки. Сейчас уже сложно сказать, кто именно это был, когда «Юпитер-2» нашел экипаж, они все были одной сплошной белой слизью.
Сынхён молчит еще немного, чтобы до Квона дошло окончательно и, наконец, спрашивает, все ли в порядке.
- Да. - Так оно и есть, если не считать кошмарных сновидений и проявляющейся временами сонливости. Джиён действительно чувствует себя хорошо.
В качестве извинения он передает Сынхёну слайды внешнего осмотра и работает в лаборатории до тех пор, пока снова не гаснет электричество. В темноте Джиён не сразу находит выход из отсека и долго стоит, стараясь привыкнуть к отсутствию света, пока за ним не приходит Сынхён. Снова.
Они сидят на кровати Сынхёна и слушают, как бесится Венера за бортом, а потом Джиён засыпает, уткнувшись в плечо Сынхёна, что они оба никак не комментируют, и это хорошо, потому что Сынхён определенно не готов это комментировать.
- Что ты успел увидеть? – спрашивает он, уступая половину подушки. – Потому что я не успел увидеть ничего, кроме одного идиота, который решил подышать девяносто шестью процентами углекислого газа.
- Арахноиды, - отвечает Джиён спустя какое-то время. – Такие образования, знаешь… Еще часть гор Дану, они вроде наших Альп…
- Ты сказал – «очуметь, как круто», - перебивает Сынхён. – Джиён, твои горы – они, конечно, очуметь, но не так, чтобы стягивать с себя скафандр.
Когда Джиён не отвечает, Сынхён чувствует, снова, что что-то изменилось. Только в Джиёне, потому что его самого волновала пока что резь в желудке и масштаб повреждений станции, а желания станцевать стриптиз перед венерианским лесом он не испытывал. На секунду страх становится таким реальным, что он готов бежать из комнаты, но потом рука Джиёна скользит по его боку, и Сынхён успокаивается, потому что это все еще просто рука, Джиён ни в кого не превращается, и нет причин для паники. Он засыпает, потому что все, что им остается – это запускать зонды, есть, чинить «Магеллан» и засыпать.
С утра он не может добудиться Джиёна и сначала страшно пугается, пока тот, не обхватив его шею, не сообщает, что чертовски устал его успокаивать и что, если Сынхён не возражает, то Джиён поспит еще немного, а в противном случае жизнь Сынхёна превратится в ад. А потом целует его, слегка коснувшись правой рукой затылка, так до конца и не проснувшись.
- Фу, чувак, - откровенно говорит Сынхён, вытирая губы. – Я тебе это припомню.
Джиён приходит в кают-компанию, крадучись, словно малолетний преступник, ближе к обеду, и Сынхён по инерции смотрит на него неодобрительно.
- Моя еда, - напоминает Джиён. Сынхён ставит тарелку на стол и, не глядя на Джиёна, начинает протирать поверхности.
- Сегодня я выйду наверх, - говорит он.
Он готов к тому, что Джиён будет отговаривать его, или предложит свою кандидатуру, но тот лишь пожимает плечами.
- Давай. Моя очередь бить тебя током.
Сынхён осторожно смеется, потому что не знает, сколько процентов серьезных намерений вложено в это предложение.
- Я дам тебе координаты для зондов. Настройки стандартные, запуск в 9.00 по земному времени каждые сутки. - Сынхён вглядывается в его фигуру, пытаясь уловить смутные изменения, но не видит ничего. Но он готов поклясться, что лицо Джиёна за ночь стало более контрастным, как будто ночью кто-то подкрутил настройки видео. Сынхён так честно пялится, выискивая различия между предыдущим и новым Джиёном, что тот щелкает пальцами у него перед носом, чтобы сфокусировать его взгляд.
- Я тебя чем-то обидел? – спрашивает он. – Если нет, то сделай лицо попроще. Ты как будто представляешь, как мучаешь мою собаку.
- Задумался, - отвечает Сынхён, но теперь он знает, что Джиён знает. – Давай свои зонды.
***
Джиён, не переставая, бубнит по радиоканалу, пока Сынхён не спрашивает его, как так вышло, что в прошлый раз оборвалась связь, если сейчас он никак не может заткнуться. После нескольких часов, проведенных на поверхности, ему не удается ни понять, что же произошло когда Джиён попал на поверхность, ни полностью оценить повреждения, вызванные посадкой. Последнее затрудняется еще и тем, что станция наполовину ушла в расщелину и застряла в ней, как в раковине. Он возится с фотокамерами и пеленгаторами, установленными на самом верху, а потом обнаруживает, что за предыдущую ночь породы, в которых оказался зажат «Магеллан», осели с востока, освободив главный люк. Крышка блока аварийного управления выходом висит на одной петле, и аккумулятор сел. Сынхён решает подзарядить его от внутреннего и, когда он присоединяет провод к пятой клемме, аккумулятор взрывается, брызгая осколками и кислотой прямо на скафандр.
Сынхён прекращает утечку кислорода, перетягивает рукав чуть повыше разрыва, и идет обратно на станцию. Главный вход начинает работать, и он вспоминает об этом случае только пару недель спустя, когда видит на своей груди красную звездообразную сыпь.
Он не обращает на нее внимания, потому что так много вещей заслуживают его внимания, и нужно спешить, потому что баллонами со сжиженным газом нельзя запастись на Юпитере по дороге домой. Если он чувствует головную боль и постоянный озноб, то не связывает их со взрывом аккумулятора. К тому времени, как у Джиёна меняется цвет волос, он полностью сосредоточен на основной проблеме «Магеллана» - разбитых атомных реакторах.
Отсек Джиёна и его лаборатория завалены картонными коробками и книгами. Он читает их постоянно, как будто видит их в первый раз. Этим утром он выходит к завтраку с высветленными волосами, и Сынхён не помнит, чтобы ночью Джиён спрашивал у него, где тут поблизости можно прикупить перекись водорода.
Он ничего не говорит, только тоскливо смотрит на то, как просвечивает затылок Джиёна и ерошит ему волосы сложенной ладонью.
- Красиво, - говорит Сынхён и вздрагивает, когда видит небольшие зеленые точки на радужке глаз Джиёна.
Этой ночью он крепче обнимает Джиёна, пытаясь справиться с жаром в онемевших суставах и собственными мыслями. Снаружи бушует ураган, и кажется невероятным, что их станция еще не растворилась в нем, не сорвалась с места и не провалилась сквозь землю.
Когда раздается сигнал будильника, он впервые за несколько лет не может заставить себя проснуться и остается в постели до обеда. Джиён лежит рядом, внимательно смотрит и ничего не говорит. Сынхён боится его, но не отодвигается, когда Джиён прижимается плотнее и проводит рукой по его груди, и только зажмуривается в надежде что, когда он откроет глаза, наваждение пройдет и Джиён перестанет быть чем-то чужим.
- Ты пойдешь сегодня на поверхность? – спрашивает Джиён, и он мотает головой.
- Сегодня дождь, - отвечает он, как будто бы вчера или позавчера дождя не было. – Я пойду завтра, мне… осталось немного.
- Хорошо, - говорит Джиён, и Сынхён не может решить, к чему относится это «хорошо» - к тому, что он пойдет завтра или к тому, что не пойдет сегодня.
Сынхён хочет попросить Джиёна ни в кого не превращаться, но сам тянется к нему, ложится сверху и разглядывает его лицо.
- Похоже, я заразился чем-то, - решает он для себя. – Если я сыграю в ящик, как ты будешь выбираться отсюда, Квон Джиён?
Джиён отводит его руки и расстегивает молнию на костюме, внимательно смотрит на сыпь и хмурится.
- Может, это сифилис? – предлагает он. – Или аллергия?
Сынхён хрипло смеется, чувствуя, как у него горят щеки.
- Что поделать, такой образ жизни. Трахаюсь, не предохраняясь, и жру клубнику сутками напролет. Рано или поздно это должно было произойти.
Джиён везде, куда бы он не пытался смотреть, или это температура.
- Как ты стал частью планеты, - спрашивает Сынхён. – Почему я не могу?
Они занимаются любовью тихо, как будто пытаются сохранить в себе те звуки, что они привезли с собой с Земли. Сынхён вспоминает шум машин, вопящего радио, и он не знает, о чем думает Джиён. Пока Джиён царапает его лопатки и кусает кожу у основания позвоночника, они оба дома, на Земле, и с кем не случалось провести ночь с соседом по комнате. Все идет по нарастающей, и тишина становится почти осязаемой, как и дыхание Джиёна, а затем Джиён говорит свое «Сынхён» прямо рядом с его ухом, и Сынхён будто совершает еще одно сальто в невесомости.
***
В дневном свете Венера поражает воображение. В лесу тонкие лианы переплетаются с причудливыми растениями ростом с человека. Гниющая масса низкорослых кустов обвивает ноги Сынхёна прежде, чем ему удается ступить на твердую базальтовую поверхность. Он больше не борется с собой и сонливостью, только иногда выходит наружу, чтобы доказать себе, что все еще чинит атомные реакторы.
Иногда он просто сидит недалеко от «Магеллана» и разговаривает с Джиёном по радиоканалу, пока в баллонах не заканчивается кислород. Тогда он возвращается и ложится обратно на кровать, чтобы с наступлением ночи снова лежать рядом с Джиёном.
- Как ты думаешь, я умру? – спрашивает он, когда сыпь исчезает, а вместе с ней исчезает слух и способность чувствовать запахи.
Джиён мотает головой и целует его, пока Сынхён не проваливается в забытье.
Этой ночью Сынхён чувствует вибрацию гулких ударов с той стороны станции, где располагаются реакторы. Джиён приходит несколько часов спустя, весь мокрый от дождя.
- Ты опять снимал шлем? – спрашивает Сынхён, хотя уже знает ответ. Джиён протягивает ему ботинки и помогает одеться.
- Мы остаемся, - говорит он и улыбается Сынхёну.
Сынхён не слышит его, но догадывается по тому, как шевелятся губы Джиёна – тот говорит, что все будет хорошо. Он верит ему, потому что больше некому верить, и он обещал всему миру, что они поладят.
- «Магеллан» зальет водой, - говорит он, когда Джиён, нелепый в своем большом скафандре, вертит головой как птенец в гнезде, чтобы найти, куда посадить Сынхёна - рядом со станцией почти больше не осталось скал, не затянутых плесенью и зелеными водорослями.
Сынхён больше понимает, чем чувствует, когда на лицо падают первые капли. Он зажмуривается и перестает дышать, пока резь в легких не становится невыносимой. Тогда он делает глубокий вдох.
Они вместе идут до кромки, которую почти уже нельзя различить и, поднявшись, становятся рядом, как на первой конференции. Легкие Сынхёна работают как часы, и он чувствует, что в воздухе отчетливо пахнет озоном и грибами.
С кромки он видит людей, идущих к нему на встречу. Их лица, руки и тела немного вытянуты, а одежда пропитана водой.
- Добро пожаловать на Венеру, - слышит он. – Добро пожаловать домой.
The End
fanfiction |