Матильда: - Нравится?

Леон: - Да.

Матильда: - Ну, так скажи об этом.

(с) «Леон»

Мир, созданный объединенной фантазией A. Menken, R. Clements, T. Elliot, J. Musker, T. Rossio (а за Mozenrath отдельное спасибо Марку Маккорклу, Роберту Скули и Тэду Стоунзу) является некой альтернативной вселенной, где одновременно с Египетскими пирамидами возводится Эйфелева башня, викинги нападают на Кипр, а говорящий средневековый попугай знает, что такое электричество.

Поскольку мир этот так же похож на Арабские эмираты, как какая-нибудь древнерусская деревня на Рублевку, я не посмотрел ни одной книжки по мифологии, не обращал внимания на национальные особенности характера и не стал придумывать причину, почему именно ни в чем не повинный реально существующий Табук стал местом дислокации подлого Хартума.

В темной комнате было холодно, пахло пылью и старыми книгами. Ксеркс хмыкнул и бросил быстрый взгляд на своего хозяина.

Если и существовал порок более страшный, чем безделье, то Мозенрат никогда ему не предавался. Воровство, убийство, насилие – все это блекло перед угрозой просто сидеть и ничего не делать.

Мозенрат смотрел куда-то остановившимся взглядом.

За окнами плыли сизые облака. Над черными песками собирался дождь.

- Говори, – не выдержал Мозенрат, когда Ксеркс снова кашлянул.

- Хозяин очень устал.

- Исчезни. Я хочу побыть один, - вдруг вяло попросил Мозенрат. У него не было настроения хотя бы рассердиться.

Мозенрат никогда не оставлял Ксерксу право на обладание собственной одушевленной личностью. Его слова были такими же нелепыми, как если бы он попросил стул покинуть помещение, потому что стул мешает ему своим присутствием.

- Ксеркс будет вести себя тихо, хозяин, - пообещал Ксеркс.

- Убирайся! – звук, вырвавшийся из глотки Мозенрата, был такой страшной силы, что зазвенело стекло. – УБИРАЙСЯ!

Напоследок глянув в расслабленное и злое лицо хозяина, Ксеркс бросился за дверь.

Оставшись в полном одиночестве, Мозенрат долго стоял, не двигаясь, глядя на бескрайние черные пески. В ядовитых испарениях их поверхность колыхалась, как море.

Мозенрат видел перед собой черту, которую обязан пересечь.

Он видел ее так четко и ясно, что это пугало его. Смысл жизни медленно оставлял Мозенрата, воля к победе иссякла, будущее уже не казалось определенным.

Мозенрат не задумывался о своей судьбе. Всё, что с ним происходило, казалось ему злым роком. Чувство вины никогда не посещало его, и он не признавал за собой право выбора: ведь он видел одну-единственную дорогу и шел по ней, как будто не существовало ничего, что могло бы остановить его или заставить оглянуться. Он слишком быстро забывал о своих несчастьях, неудачи ничему не учили его, сила воли заставляла – не задумываясь – двигаться вперед. Жизнь без движения убивала его.

В оконном стекле Мозенрату показалось отражение Мираж. Ее губы складывались в слово «неудачник».

**************************************

Караван шел медленно и тяжело. Закрытые лица, воспаленные глаза, бурдюки с водой, ночь.

Днем люди спали, устанавливая шатры и укрываясь в них от солнца. С наступлением темноты путь продолжался. Султан все время пребывал в болезненной дремоте, он был слишком стар для путешествий.

Он мечтал о волшебном ковре, на котором сейчас, очень далеко на востоке, сидела его дочь, приглашенная стать ученицей знаменитого старика Фазиля Рахуда Аль Мохаммеда, «Мудрого Фазиля».

Ночами небо было безоблачным и звезды указывали путь, но невыносимый холод останавливал кровь в жилах, шкура верблюдов покрывалась инеем.

Султан горько думал о том, что в следующий раз он отправится в поход лишь когда сама смерть придет за ним и поведет в страну мертвых. Только так, и никак иначе.

Его не оставляло беспокойство за пустующий трон. Иллюзия, созданная Джинном, ничем не отличалась от султана, но ведь это все равно, что оставить свой дом на попечение дрессированной собаки, которую вы любите, но не уверены в ее способностях вежливо отвечать на телефонные звонки.

Далеко впереди всколыхнулся черный горизонт. До ушей султана донесся вибрирующий низкий гул, как если бы кто-то зажал и отпустил туго натянутую струну. Султан огляделся и позвал охранника.

- Я бы сказал, что надвигается песчаная буря, - ответил он, прислушиваясь. – Но сейчас ночь и посмотрите на верблюдов – они спокойны. Это что-то другое.

- Остановимся и переждем, что бы это ни было, - приказал султан, чувствуя все нарастающую тревогу.

Гул усиливался, но ветра не было и это пугало больше всего. В песчаной буре нет ничего сверхъестественного, ее можно переждать, с ней можно справиться. Но то, что производило на свет эти звуки, не было явлением природы. Ночь и темнота умножали страх.

По барханам прошла мелкая дрожь, покатились, подпрыгивая, песчинки. Вокруг султана носились люди; животные вдруг начали метаться, вырываясь из рук погонщиков. В воздухе перемешивались гул, грохот, крики.

Мозенрат стоял в отдалении и спокойно наблюдал, хотя земля под его ногами начала проваливаться. Левой рукой он держал за гриву серую слепую лошадь. Бельма на глазах зверя блестели, копыта не касались земли.

Пыльная и грязная тряпка обматывала кости правой руки Мозенрата. Он был без перчатки.

- Пойдем, - Мозенрат сделал несколько шагов вперед и лошадь пошла за ним. Бушующие вздымающиеся пески не трогали фигуру Мозенрата. В лунном свете лошадь казалась огромной, ее грива шевелилась, как водоросли под водой.

Приближение смерти уравнивало всех, чины и звания не имели значения, ценной становилась только собственная жизнь. Султан упал с верблюда, барахтаясь, пытался встать, но его вновь опрокидывало скопище чужих ног, волны песка и невыносимый оглушительный звук.

Вдруг султан почувствовал чью-то руку на своем плече. Он схватился за нее, и кто-то помог ему подняться.

- Садись на лошадь, султан, - приказал неожиданный спаситель. Султан глянул на него и отшатнулся, воскликнув:

- Мозенрат?! Стража! Стража!!

Мозенрат схватил его подмышки и насильно усадил в седло.

- Не зовите никого, - сказал Мозенрат без всякого выражения. – Это бесполезно.

Оглядываясь, султан потерял дар речи. Песок проваливался под ногами метущихся людей, словно где-то далеко внизу обвалился подземный грот, и земля уходила в образовавшуюся пробоину, заполняя пустоты. Людей перемешивало, как в мясорубке, волна за волной накрывали головы, руки, ноги.

Лошадь шла по воздуху, Мозенрат висел на ней, крепко ухватившись за толстую неподвижную шею. Лошадь будто бы не замечала его. Султан раскачивался в седле, не в силах вымолвить хоть слово.

- Стой, стой! – наконец, приказал он.

- Поводья, - не оборачиваясь, посоветовал Мозенрат. Султан схватился за поводья и натянул их. Лошадь встала.

- В живых никого не осталось, - бросил Мозенрат. Его руки устали, он держался с видимым трудом.

Султан не слушал его, оглядывая текущие пески. От каравана не осталось и следа. С дюн лился песок, выравнивая пустыню, зализывая рану на ее сухом морщинистом теле.

- Что это? – не веря своим глазам, твердил султан, в один миг оставшийся без каравана. – Что это? О, Аллах… О, Аллах, что это за проклятье?

Мозенрат не ответил.

- Иди, - приказал он лошади, и она послушно побрела вперед. – В Аграбу.

*****************************

На костях правой руке нарастало мясо. Оставшись без перчатки, рука стремительно восстанавливалась. Некроз не щадил ее и от Мозенрата пахло падалью. Ему приходилось каждое утро счищать плоть с костей. Помимо чисто эстетической точки зрения, Мозенрата раздражало, что приходится тратить на это время и постоянно кипятить тряпки для перевязок, поскольку никто более не был озабочен этим вопросом. Слуг ему не предоставили.

Закончив перевязку, Мозенрат спустился в тронную залу дворца Аграбы. Это был очень большой зал, окруженный по периметру массивными кувшинообразными колоннами. У дальней стены, в единственном месте, где оставалось некое подобие тени, стоял трон Султана. Всё заливал яркий солнечный свет, утроенный блеском позолоты и белого мрамора.

Мозенрат уловил в себе оттенок уныния и закрыл глаза, чтобы на секунду оказаться в темноте. Он напомнил себе, что может уйти в любой момент.

Но пока все шло гладко.

Трон пустовал. Мозенрат обошел его кругом и даже заглянул под него, приподняв ткань, покрывающую подножие. Под троном тоже никого не оказалось.

- А, вот ты где, - раздалось у него за спиной. Мозенрат выпрямился, но никого не увидел и огляделся, пытаясь найти источник звука.

- Наверх, - позвал султан, - взгляни сюда. Здорово, правда?

Мозенрат задрал голову: султан каким-то невиданным способом ухитрялся висеть под потолком.

- Осторожнее, - сказал Мозенрат, но его голос не был озабоченным. Он не чувствовал присутствия магии и это заставило его усомниться в реальности происходящего.

Султан спикировал на Мозенрата и тот отшатнулся, когда правитель Аграбы шлепнулся прямо у его ног.

- Чудная вещь, - восхищался султан, кружась вокруг своей оси. – Джин знает толк в таких вещах.

Мозенрат наконец разглядел пропеллер на спине султана. Зрелище выходило нелепое, и Мозенрат напряг мышцы лица, чтобы не рассмеяться.

- Что скажешь? А? – не унимался султан.

- Полезная… штука, - ответил Мозенрат после некоторого молчания, решив, что это довольно удачный комплимент.

- Давай наперегонки! – воскликнул султан, за спиной у него зажужжало, и он вновь поднялся в воздух.

Мозенрат смотрел на него и думал о том, что Аладдин станет для Аграбы невероятным политическим прорывом после правления султана. Фактически, Мозенрат всегда думал, что Аграбой никто не управляет. Она сама катится, куда ей вздумается. Единственная забота султана – собирать деньги с народа и время от времени подавлять мелкие восстания.

- Я не могу, - сказал Мозенрат, осознав, что от него ждут ответа. Он поднял забинтованную правую руку. – Я больше ничего не могу.

Эти слова доставили султану нескрываемое удовольствие. Он несколько раз кивнул и приказал нести завтрак.

Мозенрат не мог свободно есть в присутствии кого-либо. Пища вообще мало интересовала его. Но здесь, в Аграбе он постоянно испытывал муки голода. Возможно, тут обитало слишком много людей – магия ушла из этих мест, и Мозенрат был вынужден перейти на фрукты и вино. Его желудок болел, а от вина волшебник ходил полупьяный. Приходилось пить воду, приготовленную для умывания.

Время, проведенное в Симмерии, сильно изменило Мозенрата, и к нынешнему дню он окончательно терял остатки человеческой сущности. Во время совместных трапез с султаном – а их насчитывалось уже семь – он через силу пил и делал вид, что ест виноград.

- Попробуй финики. Аладдин любит финики, - султан указал на серебряное блюдо посреди низкого широкого стола.

Мозенрату вдруг захотелось покончить с этим фарсом и воткнуть султану нож в глаз.

- Хорошо, - сказал Мозенрат, стараясь не скрипеть зубами.

- Оставайся здесь сколько пожелаешь, - султан махнул рукой. Вид поверженного – прежде непобедимого – врага доставлял ему настоящее наслаждение. Мозенрат безропотно ел с его тарелки, и султану это неописуемо льстило.

Воображение уже рисовало султану собачью преданность Мозенрата. Когда-нибудь этот жалкий чернокнижник вполне мог бы отдать жизнь во имя Аграбы, если кто-нибудь великий и ужасный нападет на эти земли. О, это стало бы по-настоящему трогательным моментом.

Слабая сторона воплощения этой мечты состояла в том, что круче «жалкого чернокнижника» врагов у Аграбы до сих пор не находилось.

- Чем ты занят сегодня? – спросил султан так, словно действительно знал, чем развлечь достойного человека.

- Намерен изучить налоговое положение закона о торговле с иностранцами, – предложил Мозенрат без особой надежды.

Лицо султана вытянулось.

- Ты пойдешь в ущелье Шехбан, - сказал он, хлопнув обеими ладонями о стол, что выдало его сильное возбуждение. – Расул пойдет с тобой.

Мозенрат промолчал, потому как знал, что все уже решено.

Отложив надкусанный финик, Мозенрат поднялся из-за стола и направился к выходу, не поблагодарив и не попрощавшись. Султан надеялся, что со временем Мозенрат все-таки научится вежливости.

Мозенрат надеялся, что со временем султан все-таки сдохнет.

************************************

Спустя три дня, Мозенрат возвращался во дворец. В кожаном мешке он вез отрубленную голову главаря разбойников из ущелья Шехбан. Одежда волшебника была в грязи и пятнах крови, местами порвана, но лицо мало что выражало. Только злая усмешка, как приклеенная, кривила губы.

Расул и его люди – те, что остались в живых, - плелись следом, изнуренные и подавленные. Меньше всего они походили на победителей.

Внезапно Мозенрат остановил свою лошадь и спешился.

- Идите без меня, - приказал он, швырнув Расулу мешок с трофеем. Лицо стражника просветлело и это не ускользнуло от внимания Мозенрата:

- Если ты приуменьшишь мои заслуги, - Мозенрат сделал паузу и вдруг поднял правую руку, сжав ее в кулак. Вид гнилой плоти и костей, смрад от рваных бинтов заставили Расула отшатнуться. – Я сделаю с тобой что-то действительно ужасное. Ты видел меня, ты знаешь, на что я способен.

Стараясь скрыть ужас, Расул оскалился и сплюнул сквозь зубы. Плевок пришелся на кого-то из его воинов, но возмущения не последовало.

Мозенрат не хотел входить во дворец с парадного входа. Нет, сейчас это было бы опасно. Он изголодался по силе и чувствовал магию так, как умирающий от голода чувствует запах жареного мяса, откуда бы он не доносился. Джинн вернулся во дворец, Мозенрат почуял это.

Обходными путями добравшись до дверей тронного зала, никем не замеченный, Мозенрат приоткрыл дверь для прислуги и заглянул в образовавшуюся щель.

- Мы ждали вас, вы не приехали. Жасмин очень беспокоится, - слышался голос Аладдина. – Она осталась у Фазиля, но надеется, что я вернусь вместе с вами. Что случилось?

- Песчаная буря. Просто-напросто песчаная буря… - султан пробормотал это так неубедительно, что Мозенрату захотелось подойти и пнуть его. – Где моя дочь? Разве она не с тобой? Абу? Яго? Коврик?…

- Остались у Фазиля. Я доехал на Феррари.

Султан непонимающе огляделся. Аладдин подался всем телом назад, словно решил упасть и растянуться на полу, но воздух вдруг сгустился, вспыхнул и позади Аладдина возникла синяя спортивная Феррари с головой Джинна на капоте. Опираясь на машину, Аладдин похлопал ладонью по лобовому стеклу.

- Первый класс! – заорала голова Джинна. – Пылесборник, кондиционер, полный привод, гидроусилитель руля, навигационная система, климат-контроль, угнана из Вайоминга!!

- Султан, - настойчиво позвал Аладдин. – Вы хороший человек. В первую очередь это означает, что вы не очень искусный лгун.

- Что? – спохватился султан. – Что ты сказал?

- Фазиль очень надеялся на встречу с вами. Почему вы не приехали?

Султан долго молчал, глядя на свои руки. Он мучился, выискивая нужное слово, которое избавит его от объяснений. Аладдин чувствовал, как густеет и без того тяжелый воздух в тронном зале.

Глухо и холодно в напряженной тишине прозвучало: «Мозенрат».

- Где он? – воскликнул Аладдин. – Он здесь?

- Ты не тронешь его. Он мой гость, - воскликнул султан, словно загодя отметая все возражения.

- ЧТО?! – Аладдин не поверил своим ушам.

- Ты расслышал все от первого до последнего слова, - подтвердил Джинн. – Иначе бы не сомневался в своем слухе.

- Он мой гость. Если кто-то причинит ему вред, я лично потребую ответа, - обрубил султан.

Аладдин смотрел на него так, словно впервые видел.

- Кирпич может причинить ему вред. Случайный кирпич. Кирпич проходил мимо и убил Мозенрата. С кирпича трудно требовать ответа, – воскликнул Джинн, щелкнув пальцами и превращаясь в Мозенрата. – Привет, Ал. Как насчет умереть в страшных мучениях? Только для тебя первоклассные пытки и издевательства.

Султан отвернулся. Перед лицом самого верного союзника он отдавал предпочтение врагу.

- Чем этот несносный кусок разлагающейся червивой плоти вас опоил? - Джинн пристально уставился на Султана и превратился в синюю копию Кэтрин Трэммел. – Я хочу слышать правду, только правду и ничего, кроме правды.

Он наколдовал себе стул, плюхнулся на него и принялся перекидывать ноги одну на другую. Султан посмотрел на носки своих туфель и несколько раз кашлянул в кулак:

- Он ест с моего стола, а не наоборот. Я еще не настолько спятил, чтобы что-то брать у него.

Таким серьезным султана уже давно никто не видел. Джинн достал из уха сигарету и закурил.

Немного помолчав, собравшись с силами, султан выложил начистоту всю цепь событий, приведших Мозенрата в самое сердце Аграбы. Некромант, выкормыш Хаоса и Смерти, он ступил во дворец без оружия, без войска и без магии. Дворец сам распахнул двери перед человеком, который оказал главе государства слишком ценную услугу, чтобы не заплатить за нее.

Было рассказано про вероломное нападение песчаных призраков, про воронку из песка, заживо поглотившую весь караван, про слепую лошадь и жалкую беспомощность когда-то самого могущественного из магов Семи пустынь, живущего среди смертных. Каким-то странным, таинственным образом Мозенрат остался без перчатки и без королевства, теперь он безобиден. Теперь он здесь и добросовестным служением может искупить хотя бы малую часть своих бесчисленных преступлений.

Мозенрат слушал весь этот монолог с самым угрюмым выражением на лице. Его тщеславие корчилось в агонии, когда султан во всех красках описывал, как Мозенрат свалился с лошади и долго не мог забраться обратно в седло. В этот момент султан стремился выставить Мозенрата настолько безопасным и отчаявшимся, насколько это было возможно.

Когда султан закончил, тронный зал объяла гробовая тишина. Аладдин заговорил с таким трудом, словно использовал плохо знакомый иностранный язык:

- Мозенрат спас вам жизнь?

- Да, - султана начала раздражать роль оправдывающегося. – Я не мог отказать ему в благодарности. Такого врага нужно держать в поле зрения. Мертвый Город защищал его от шпионов, за ним невозможно было следить. Теперь он весь наш, открыт как на ладони.

- Где он поселился? – спросил Джинн, превращаясь в Шерлока Холмса и доставая из воздуха чемодан, набитый шпионской техникой слежения. – Я привинчу там сто тысяч скрытых камер.

- Аграба это не то место, куда гиены вроде Мозенрата могут приходить, когда им вздумается, и оставаться безнаказанными, - Аладдин посмотрел на султана. Трудно сказать, чего он ждал.

- Никто и никогда не посмеет обвинить меня в неблагодарности, - твердо отрезал султан.

Аладдин непроизвольно сжал кулаки.

- Ты устал, отдохни, - посоветовал султан и направился к выходу. Перед его глазами снова и снова вставали страшные картины той ночи в пустыне, когда земля давилась трупами. Никакая сила не заставила бы его сейчас отказаться от Мозенрата. Память не простила бы ему. Каковы бы ни были мотивы некроманта, дела говорят сами за себя. Благодаря Мозенрату – и только ему – султан сейчас был жив.

- Если Джафару дарована загробная жизнь, то этот вонючий сын шакала сейчас смеется надо мной, - безрадостно пробормотал Аладдин. – Джинн, ты должен сообщить Жасмин, что ее отец сошел с ума или отравился очередным проклятым зельем Мозенрата.

- Так точно, бригадир, - Джинн наколдовал пушку и полез в жерло. – Подожги фитиль, если тебе не трудно. Меня разметает взрывом, но моя левая ягодица наверняка уже к вечеру будет пить чай у Жасмин.

- Не время для шуток. Я приказываю тебе!

- Кто-то уже снял с меня оковы лампы, не помнишь, что за придурок это был? Намекнуть?! Я не покину дворец, пока здесь свободно разгуливает царь Черных песков. Жасмин, по-крайней мере, в безопасности, а вот насчет тебя я не шибко уверен.

Мозенрат осторожно прикрыл дверь и задумался. Похоже, удача начала оставлять его. Он рассчитывал поселиться во дворце на пару месяцев, но срок прописки грозит закончиться немедленно.

И снова, куда бы Мозенрат не бросал свой усталый взгляд, везде он видел лишь блестящие поверхности, в которых отражалось лицо Мираж.

«Неудачник, неудачник, неудачник», - шептала она.

Мозенрат тяжело вздохнул, снял куфию и, пошарив в ней, достал упаковку аспирина.

********************************

- Аладдин, - сказал Мозенрат, проходя мимо него по коридору.

- Мозенрат… - автоматически пробормотал Аладдин. Пройдя по инерции еще несколько шагов, он вдруг встал, как вкопанный и резко обернулся. – МОЗЕНРАТ?!

Мозенрат тоже остановился и обернулся через плечо. Он молчал. Два заклятых врага стояли на расстоянии жалких пятнадцати шагов.

- А где твоя перчатка? – наконец, спросил Аладдин.

- О, ЧЕРТ, - рассердился Мозенрат. – Это уже невыносимо. Я избавился от нее, потому что у нее образовался фан-клуб, а я не могу удовлетвориться ролью менеджера. Теперь спроси меня, что я тут делаю.

- Но… где твоя перчатка?

- Ты идиот? – вкрадчиво поинтересовался Мозенрат.

- Пойми меня правильно, - Аладдин сделал несколько шагов в сторону Мозенрата. – Самые большие неприятности исходили именно от нее.

- От меня, - проворчал Мозенрат. – Она была на мне, когда у тебя случались «самые большие неприятности». Ты не слишком-то удивлен.

Аладдин подошел еще ближе. Он действительно не выглядел испуганным или настороженным, и это заставило Мозенрата испытать острый приступ досады.

- Да, не слишком, - согласился Аладдин. - Полгода тебя не видел и, вот-те раз, сразу узнал. Ты ничуть не изменился. Странно, катаклизмов вроде не случалось, значит, ты ничем не занимался. Как это ты не растолстел? Это какой-то особый вид питания? Диета? Я был уверен, что ты отрастишь бороду.

Мозенрат пристально посмотрел на Аладдина, и вдруг лицо его прояснилось:

- Ты не Аладдин.

- Ну, наконец-то. Ты всегда туго соображал. Еще чуть-чуть и я начну стыдиться, что родила тебя. Хотя, и до сего момента, возможностей краснеть за тебя у меня было предостаточно. Твоя рассеянность чудовищна.

- Отлично, - спокойно пробормотал Мозенрат, возобновляя свое путешествие по коридору. «Аладдин» пошел следом, отставая на пару шагов. – Дай угадаю: Дестан сейчас сидит на веранде и пьет чай с булочками. Не дворец Аграбы, а проходной двор какой-то.

- Последнее время мне стало особенно интересно наблюдать за тобой, - признался «Аладдин». – Я была бы не прочь задать тебе пару вопросов и получить на них ответы.

- Мама, не сочти меня дурно воспитанным, но я был бы счастлив, если бы ты немедленно убралась отсюда.

- А ты все такой же забавный, - «Аладдин» заложил руки за спину. Теперь этот человек ничем не походил на прославленного героя Аграбы. В его облике появилось что-то зловещее, голос, вырываясь из горла, обретал противоестественное эхо.

- У тебя была великолепная возможность убить султана, но ты собственноручно спас его. Ловушка, которую ты приготовил, восхитила даже меня. Очень тонкая конструкция. И ты сам вытащил его из лап забвения. Ты вырвал его из пасти песчаных призраков, которых сам же и призвал, когда вы возвращались во дворец. Ты разорил Шебхан. Разбойники исправно платили тебе дань, зачем ты уничтожил их?

- Да. Какая расточительность с моей стороны, - саркастически пробормотал Мозенрата.

- Перчатка, - неутомимо напомнил «Аладдин», - во мне нет ни капли любви к тебе, но я твоя мать и мои инстинкты воют от боли, когда я вижу тебя здесь совершенно беззащитным.

- Я не беззащитен, - сказал Мозенрат очень тихо, - без нее.

Слова про грядущую силу и власть чуть не сорвались с языка, но Мозенрат вовремя прикусил его. Мираж никогда не позволит своему отпрыску подняться выше себя. Мозенрат не хотел преждевременно пугать ее. Ему доставляло головную боль уже то, что она была здесь.

- Уходи, - потребовал Мозенрат. - И не смей являться без приглашения.

- Здесь не твои владения, - напомнил «Аладдин». – Аграба никогда не станет твоей. Когда в последний раз ты посещал Оракула?

- Оракул уверен, что этот город не подчинится мне. Я устал слышать одно и то же.

- Зачем ты тратишь силы?

- Оракул открывает мне будущее, которое удерживает меня в Стране Черных Песков. Он говорит, что баланс нельзя нарушать, а я и так достаточно силен. Еще немного силы и равновесие исчезнет. Но я знаю, ты и Ариман подкупили его. Страх движет Оракулом, а не стремление к истине. Я видел вещий сон, в котором слова Оракула сложились в ином порядке и я понял их истинный смысл.

Мираж насторожилась и эта напряженность проступила на фальшивом лице «Аладдина», в призрачной копии которого сейчас поселилась ее душа.

- «Нас» с Ариманом не существует, глупец, - воскликнула она. – Мы никогда не берем денег у одного и того же ростовщика.

- Убирайся, - повторил Мозенрат. – Ты можешь наблюдать за мной, не присутствуя лично. Тебе не требуется мое разрешение.

Мираж погладила лицо сына, словно влюбленная женщина. Мозенрат замер, глядя в глаза «Аладдина», чувствуя именно его прикосновение к своей щеке, но в то же время задыхаясь от горького аромата духов своей матери. Все происходящее вызывало у Мозенрата отвращение, но он не отстранился.

Мираж поцеловала его в лоб.

- Где же Расул? Где этот бык с головой птенца? – нарочито громко позвал Мозенрат. Ответом ему была тишина. Мираж ушла.

Расул дремал в тени огромного сандалового дерева, когда Мозенрат наконец нашел его. Не говоря ни слова, волшебник просто встал рядом. Ощущение чужого присутствия разбудило Расула. Проснувшись, он не спешил подниматься на ноги, его взгляд застыл на правой руке Мозенрата.

- Где находится лаборатория Джафара? – спросил Мозенрат. – Отведи меня туда. Я не хочу тратить время на поиски.

Не говоря ни слова, Расул встал. Он не выказал никакого недовольства, будто подчинялся по собственной воле.

Расул повел Мозенрата в западную башню. Они мучительно долго поднимались по бесконечным винтовым лестницам. Местами ступени проваливались, на камнях стен скопилась смердящая слизь, подошвы сапог давили насекомых.

- Дальше не моя забота, - отрезал Расул, оказавшись перед старой гнилой дверью. – После смерти Джафара эта комната гостей не принимает.

Мозенрат ничего не ответил. Он был слишком утомлен разговорами за последнее время. В Цитадели ему никогда не приходилось так много говорить. Взмахом руки он отослал Расула прочь.

На вид дверь была совершенно обыкновенная, окованная полосами ржавого железа. Правда, Мозенрат не обнаружил на ней замочной скважины и прочих привычных дверных атрибутов. Некромант чувствовал оберег, посмертный защитный ключ Джафара, в форме нескольких десятков треугольников, наложенных слоями друг на друга.

- Проклятый Джафар, - Мозенрат не мог предположить, что соперник великого Дестана украсит двери своего святилища таким недоразумением. Черт побери, Мозенрат начал изучать университетские науки, пропустив уроки рисования в детском саду.

От злости Мозенрат не выдержал и пнул дверь. Посыпалась труха. Мозенрат пнул еще раз, прикидывая, сколько лет придется долбиться таким образом.

- Хозяин, - послышался знакомый голос. Мозенрат поглядел себе под ноги и увидел лисенка.

- Ты вовремя, Ксеркс, - Мозенрат начал лихорадочно срывать с руки грязные бинты. Маленький сизый лис держал в пасти его перчатку. – Ты очень вовремя. Кто-нибудь видел тебя?

- Ксеркс очень хитрый, - самодовольство сквозило в голосе Ксеркса, который начал приобретать свой настоящий облик. Взмыв в воздух, Ксеркс обернулся вокруг плеч хозяина.

Мозенрат вырвал у него перчатку и, не медля ни секунды, одним махом натянул ее на правую руку.

Волна невыносимой боли заставила его рухнуть на колени и выдавила весь воздух из легких, не оставляя места даже крику. Он цеплялся за дверь, за камни стен, его рассудок на время помутился. Оголодавшая перчатка заживо пожирала наросшее мясо на костях.

Когда сознание прояснилось, Мозенрат, покачнувшись, выпрямился. Он непростительно быстро начал забывать эту всепоглощающую боль и одуряющую силу, которая наполнила мышцы немедленно, как только перчатка чуть утолила свой вечный голод.

Мозенрат провел пальцами по поверхности двери, разрушая оберег. Осколки чего-то невидимого со звоном просыпались на пол, дверь распахнулась.

Джафар погиб, и большая часть его волшебства ушла вместе с ним. Оберегов и защиты от вторжения больше не осталось, ничто не останавливало Мозенрата. Он ходил вдоль стен, водил ладонями по камням и перед его глазами проносились тысячелетия. Дворец был выстроен очень давно, но в день своего рождения он был мал и принадлежал не человеку, а малоопытному бесу, имя которого открылось Мозенрату лишь несколько недель назад… Переходя из рук в руки, дворец раздавался ввысь и вширь, одни рисунки на стенах крыли другие, смывалась кровь и исчезали следы, оставленные оружием завоевателей.

Эта маленькая каморка, по которой бродил Мозенрат, являлась средоточием всех тайных лазов и проходов, когда-либо созданных в Аграбе. Отсюда, из центра паутины, расходились, ветвясь и изгибаясь, десятки потайных тоннелей.

Мозенрат полностью расслабился и позволил стенам говорить с собой. Беспорядочный шепот перешел в вой и Мозенрат обратился к месту, которое находилось между его легких, позади сердца. Там он нашел пламя, собранное в горящий диск и погрузился в него. Пройдя сквозь огонь, он сотворил белую воду и пустил ее по своему позвоночнику. Наполнившись, Мозенрат позволил части своего духа выйти из тела, проливаясь сквозь глаза и кончики пальцев.

Стены замолкали одна за другой. Пространство вокруг Мозенрата двигалось столь стремительно, что не оставалось места звуку. Исчез потолок и Мозенрат ощутил жар полуденного солнца. Мимо тенями проносились фигуры людей и животных, комната таяла, словно ее разбирали по кирпичу миллионы стремительных рук. Пол опускался ниже и ниже, он почти падал. Волосы и плащ Мозенрата шевелились от рвущегося вверх воздуха.

Когда пол каморки оказался глубоко под землей, Мозенрат приказал себе остановиться. Он достаточно погрузился в прошлое. Оглядевшись, он опустился на колени.

Время, в котором он оказался, создало всего два потайных лаза. И оба они были слишком глубоки и запутанны, чтобы Мозенрат мог исследовать их немедленно.

*********************************************

Аладдин заглянул в комнату, осторожно приподняв атласные занавеси. Мозенрату были выделены покои без дверей, и волшебник наверняка воспринимал это как очевидный акт недоверия.

При Мозенрате занавеси всегда оставались опущенными, но когда волшебник уходил, шпионы Расула тут же поднимали их.

Повсюду, куда ни глянь, валялись какие-то рукописи, чертежи, склянки и тряпки. У окна громоздились ящики и ларцы, вкривь и вкось исписанные мелом: «ртуть», «соль», «кровь», «сера», «не влезай, убью» и прочее. Обстановка показалась Аладдину очень небрежной.

Мозенрат спал, сидя за столом. Аладдин некоторое время смотрел на него, ожидая, что волшебник почувствует присутствие постороннего. Но Мозенрат даже не пошевелился.

Послышался скребущий звук обнажаемого клинка. Аладдин провел лезвием по шее Мозенрата и несколько раз взмахнул мечом, будто дровосек, примеряющийся срубить молодое дерево одним ударом.

Замахнувшись в последний раз, Аладдин замер. Время остановилось для него.

Еще не совершив убийства, Аладдин ощутил, как на сердце ложится тяжесть преступления, и он погрузился в это чувство, примеряясь к нему. Сейчас все зависело от того, сможет ли он жить с этой ношей или она сломит его.

Аладдин отступил. Человек, лежащий перед ним, был безоружен, одинок и даже жалок.

Аладдин ушел. Он понимал, что совершает непростительную ошибку, что это была жертва, которую он не смог принести. И где-то боги смеются, перетасовывая колоду.

По лбу Мозенрата скатилась капля холодного пота.

Все это время он не спал. Он был на волосок от гибели, но изо рта вырвались не слова облегчения, а только хриплое:

- Глупец.

Он медленно поднялся из-за стола, словно его мучила тяжелая болезнь. Несколько минут назад он считал себя бессмертным, теперь же его наполнило ощущение сокрушающей старости. Дряхлый двадцатилетний старик, напуганный до смерти, вот кем он был сейчас.

Меньше всего он задумывался над тем, что остановило Аладдина.

- Хозяин, - позвал тихий скрипучий голос. Мозенрат покосился в сторону окна. На подоконнике сидел лисенок, его хвост нервно подергивался. – Хозяин в порядке?

- Глупость Аладдина хранит твоего хозяина. Ксеркс, дай мне перчатку. Проведаем старика Фазиля.

Снова волна боли накрыла Мозенрата, но на сей раз его лицо не дрогнуло, глаза не заблестели. Начертив пальцем невидимый знак, он раскрыл проход в пространстве и, сделав всего шаг, оказался посреди оазиса. Ксеркс долго оглядывался, высунув голову из-под плаща хозяина.

- Ты когда-нибудь слышал байку о короле, которому надоела придворная жизнь и, чтобы развеяться, он переодевался простым погонщиком, бродил среди своих подданных и слушал разговоры народа? - спросил Мозенрат, почесав Ксеркса под подбородком.

- Ксеркс слышал эту историю, хозяин.

- Посмотри вокруг, что ты видишь? – Мозенрат обвел рукой бескрайние просторы песка. Оазис начинался прямо у его ног и выглядел неестественно, как галлюцинация. Не дожидаясь ответа, которого все равно бы не последовало, Мозенрат продолжил: - Ты видишь Деште-Кевир, самую огромную из Семи пустынь. Этих песков хватило бы, чтобы выстроить стеклянную лестницу до солнца. А ее могущественный владелец сидит сейчас в жалкой лачуге и получает удовольствие, когда его называют «Мудрый Фазиль». Полное ничтожество.

- Хозяину нужна помощь Фазиля? – спросил Ксеркс, снова превращаясь в лису.

- Я предпочел бы скорее положиться на верблюда, чем на этого блаженного придурка, - отрезал Мозенрат, проводя рукой в перчатке по лицу. Он почувствовал влагу и жир, словно масло растеклось по коже. В этот момент его облик изменился до неузнаваемости.

- Иди сюда, дай мне взять тебя на руки, - позвал Мозенрат и усмехнулся.

- Ксеркс слушает и повинуется хозяину, - лис хрипло рассмеялся, по-собачьи разевая пасть.

У Мозенрата ушли считанные минуты на то, чтобы найти хибару Фазиля. Он шел к ней так уверенно и быстро, как будто уже бывал здесь раньше. Вокруг хибары в беспорядке и толчее сидели люди, их было так много, что никто не брался пересчитать. Дверь в жалкое жилище «мудреца Фазиля» была открыта. Виднелись шелковые подушки и золотые кувшины, украшавшие внутреннее помещение. Старик никогда не гнушался брать подношения. Прикрывая лицо чадрой, Мозенрат прошептал Ксерксу:

- Ищи Жасмин. Ищи принцессу.

В ученики к Фазилю набивались самые разные люди. Торговцы, пастухи, богачи и попрошайки, старухи, мужчины, подростки, все приходили послушать проповеди «светлого человека».

Но даже среди этого многообразия выделялась необыкновенно красивая женщина в богатых одеждах, сидящая на летающем ковре и играющая в карты с мартышкой и попугаем.

Жасмин не любила одиночество, но сейчас у нее раскалывалась голова. Дни и ночи она будто жила на базаре, окруженная криками, беготней чужих детей и запахами пищи. Повсюду стояли котлы с варившимся мясом, вокруг которых, словно ведьмы на шабаше, сидели многочисленные семьи.

Здесь все любили друг друга, постоянно дрались и мирились, делились едой и историями из жизни.

Временами Жасмин отчаянно не хватало своей комнаты во дворце и тишины за окнами.

Но утомление не портило ее, она оставалась красива. На Жасмин оборачивались, она кожей чувствовала восхищенные взгляды и, как любой другой женщине, это прибавляло ей сил.

Вдруг знакомый холодок пробежал у нее по спине. Среди многообразия голосов, наполнявших воздух, ей послышался крик о помощи. Отбросив карты, она привстала на Ковре и огляделась. К ней приближалась женщина, с ног до головы одетая в черное. На бегу она кричала и плакала, хотя эти звуки скорее напоминали вой раненого зверя. Одной рукой она прижимала ребенка к груди.

- Помогите! – срывающимся голосом выкрикивала она, когда дыхание подводило ее. – О, помогите мне! Мой ребенок!! О, Аллах, зачем ты позволил!! Зачем?!

Женщина пронеслась мимо, припадая на ногу, словно хромая, ее воспаленные веки блестели от слез.

Абу что-то воскликнул, но Яго отмахнулся и с преувеличенным интересом уткнулся в свои карты:

- Оставь ее, мы в чужие дела не лезем. Что скажешь, принцесса?

- Коврик, вперед! За ней!

- И зачем я спросил, - вздохнул Яго, когда волшебный Ковер взмыл в воздух и понесся за хромоногой женщиной. Странно, она бежала так быстро, словно ее здоровая нога была создана из ветра.

- Постойте! – кричала принцесса. – Мы можем помочь вам! Что случилось?

Услышав это, женщина наконец остановилась. Плечи ее дрожали, но то, что принцесса поначалу приняла за плач, оказалось смехом. Эта женщина в черном смеялась прямо в лицо принцессе, прикрывая рот рукавом. Что-то гавкающее вторило ей из пеленок.

- Это не ребенок!! – закричал Яго, взмахнув крыльями и нарезая круги над принцессой. – Это лисица! Дамочка совершенно чокнутая! Поворачиваем назад, надо срочно вызвать бригаду санитаров.

Жасмин оглянулась через плечо. Оазис остался далеко позади и превратился в темную точку на горизонте.

Яго подлетел к женщине и завопил ей прямо в лицо:

- Тук-тук, есть кто дома? Знаете, эта крыша давно прохудилась!!

Тут у Мозенрата лопнуло терпение. Он вскинул руку и поймал Яго за клюв, за его огромный болтливый клюв. Перчатка полыхнула белым светом, попугай упал на песок без сознания. В ту же секунду лисенок обратился в Ксеркса и бросился на Абу. Между ними завязалась драка – угорь и обезьяна мгновенно сплелись в клубок, покатились по песку, визжа и кусаясь. Во все стороны летели клочья шерсти и чешуя.

Жасмин, не отрываясь, глядела на женщину, в которой с каждой секундой оставалось все меньше женственного. Через минуту перед принцессой стоял мрачный сердитый Мозенрат. Не желая упустить удачный момент, он заковал Ковер в анти-волшебные оковы.

- Успокой свою обезьяну, а то я из нее мозги вышибу, - не очень-то вежливо попросил волшебник.

- Что тебе надо?! – Жасмин не стремилась подчиняться. – Ты, подлая гнилая полуразложившаяся пародия на человека!!

- «Пародия», - явно смакуя это слово, повторил за ней Мозенрат. – Не думаю, что тебе сейчас смешно. Ты не выглядишь веселой. Пойдем, я хочу пригласить тебя в путешествие.

Чувствуя свою полную беспомощность, Жасмин бросилась на помощь Абу. Мозенрат не удержался и закатил глаза.

- Ксеркс, - позвал он скучающим голосом. – Ко мне.

Угорь немедленно бросился к хозяину и Мозенрат выпустил в Абу шар светящейся энергии. Обезьяна без сознания повалилась на спину.

- Ты чудовище!! – закричала Жасмин.

- Мы можем поговорить по-хорошему? Подойди ко мне, возьми меня за руку и никто не пострадает… больше, чем страдает теперь.

- Это и есть то, чем ты гордишься? Умением причинять боль? Я тебя проклинаю, - Жасмин подошла к нему и протянула пальцы, сведенные судорогой. Ее трясло, но голос не изменял ей: - Слышишь? Я проклинаю тебя.

- Ты кого угодно сразишь наповал, - без всяких эмоций огрызнулся Мозенрат. Он отвлекся, его глаза затуманились. Жасмин впала в отчаяние: песок взвился над телами Яго и Абу, превращаясь в две большие клетки.

- Ксеркс, - приказал Мозенрат, - подбери эту падаль и следуй за мной.

Он начертил в воздухе знак, распахнувший пространство. По ту сторону разрыва Жасмин увидела очертания грязного нищего города.

Мозенрат грубо потащил ее следом за собой и они одновременно ступили на камни городской площади.

- Ты не мог убить меня рядом с владениями Фазиля? Ты боялся, что он помешает тебе или отомстит за мою смерть? Ты трус, ты просто жалкий трусливый шакал, - высокомерно произнесла Жасмин.

Мозенрат вздохнул. Он отчаялся понять эту женщину. Все женщины, по его мнению, отличались странностями, но эта – особенно.

- Я не убиваю людей просто так, - вдруг сказал Мозенрат, хотя Жасмин не ждала от него никаких объяснений. – Когда я кого-то убиваю, у этого убийства всегда есть цель. Я обязательно убью тебя, принцесса. Не имей на этот счет никаких иллюзий. Но сейчас не самый выгодный момент.

- Зачем ты это говоришь?

Мозенрат склонился к ее уху и прошептал, дотрагиваясь губами до ее кожи:

- Чтобы ты ждала и боялась. Каждый день.

- Мразь, - выплюнула Жасмин. – Я вернусь и расскажу все Аладдину. Он отомстит…

- Оглянись вокруг, - Мозенрат повысил голос. - Ты доберешься до Аграбы лет через десять. В том случае, конечно, если ты научишься есть воздух и пить песок. Дам тебе совет: этот срок можно сократить вдвое, если ты станешь проституткой и попадешь в рабство к хорошему человеку, который согласиться выставить тебя на торги на черном рынке Аграбы. Рискни. Ты ведь любишь азартные игры.

Ксеркс опустил возле ног принцессы две клетки и рассмеялся себе под нос.

- Счастливо оставаться, Жасмин, - лицемерно пожелал Мозенрат. – Мне нужно позаботиться о волшебном ковре. Интересно, какой у него срок годности?

- Мерзавец!! Ублюдок!! Сын гиены и шакала! Выкормыш падальщиков!! – кричала принцесса ему вслед, когда он снова разорвал пространство, оставляя ее в одиночестве и безнадежности. От этих криков у Мозенрата разболелась голова.

И мигрень только усилилась, когда Мозенрат, вернувшись, обнаружил рядом с плененным волшебным ковром кое-кого постороннего.

Прищурившись, Мозенрат медленно приблизился к нему. На голове незваного гостя не осталось ни единого волоса, его лысый череп загорел до черноты. Белоснежная борода спускалась ниже коленей и блестела на солнце.

- Мое почтение, Фазиль, - совершенно непочтительным голосом окликнул Мозенрат.

Высохшая древняя голова с непропорционально большим носом и тяжелой челюстью быстро обернулась в его сторону. Блеснули черные живые глаза.

- А, юный Мозенрат. Недостойный непокорный амбициозный мальчишка.

Мозенрат был польщен, но не показал виду.

- Отойди от Ковра, Фазиль. Он мой. Я подло украл его в нечестном поединке.

- Давай поговорим, сын Мираж, наследник Аримана.

- У меня нет времени на разговоры, - отмахнулся Мозенрат. – Я не спал трое суток. Ксеркс, займись делом. Выкопай яму.

Не задаваясь лишними вопросами, Ксеркс, где стоял, там и принялся копать. Песок летел во все стороны.

- Я хочу услышать, - настаивал Фазиль, лукаво щурясь, - отчего это вдруг до моих ушей начали доходить невероятные, нелепые слухи!

- Какие слухи? – улыбнулся Мозенрат, рассчитывая услышать еще что-нибудь лестное.

- Как только я увидел тебя, я подумал: «как странно, что он здесь». Но еще более странно, что повелитель Мертвого города, хозяин страны Черного песка, подался в лизоблюды к султану Аграбы. И кем он стал? Не визирем, не первым советником, а каким-то алхимиком на побегушках. Должно быть, его дела совсем плохи. Должно быть, он совершенно потерял самоуважение. Будь я на его месте, я бы скорее умер, чем пал так низко. Люди, рассказывавшие мне это, плакали от смеха.

Пышная борода Фазиля скрывала широкую усмешку.

Мозенрат долго не отвечал, его губы кривились от ярости. Но когда он, наконец, заговорил, его голос был невыразительным и даже усталым, словно он истратил все силы на укрощение своего гнева:

- Ты мне не соперник. Я разрушаю города, а ты до сих пор возишься с костями.

- А ты грубиян, - Фазиль больше не смеялся. – Куда ты спрятал дочь султана?

- Не помню точно, - равнодушно отозвался Мозенрат, утомленный необходимостью вести такой пустой разговор. – Может быть, она сейчас в Харазе, а может быть, стоит одна посреди Эль-Гебель-Эль-Абьяд. Достойно сожаления, незавидная участь.

- Не лги мне, мальчишка!! – страшным голосом закричал Фазиль. Казалось, вся пустыня содрогнулась от этого вопля. – Когда принцесса расскажет, что ты с ней сделал, правитель любой страны сварит тебя в кипящем масле.

- Не думаю, что Жасмин говорит на пушту. А в Шибиргане другого языка не знают, - вяло пробормотал Мозенрат. – Ну, так ты отойдешь и дашь мне закопать этот чертов Ковер или мне придется убить тебя?

- Чего ты добиваешься, Мозенрат? Пустишь своих рабов собирать дань со всех семи пустынь? Жажда золота не дает тебе спокойно спать, мальчик?

- Я – царь Черных песков, а не какой-нибудь нищий тамильский сепаратист!! – воскликнул Мозенрат, теряя терпение. – Твое время прошло, Фазиль. Ты только посмотри на себя. Когда я думаю о тебе, слово «жалкий» приобретает для меня новое значение. Если ты хочешь умереть здесь и сейчас, пусть так и будет.

- Кровь Фазиля во славу Мозенрата, - прохрипел Ксеркс.

- Самонадеянный наивный мальчишка, - вновь улыбаясь, проговорил Фазиль.

*****************************

Аграба - блеск золота и мрамора в окружении грязных смердящих улиц. Мозенрата встретило полуденное затишье большого города, облаченного в шафран и увенчанного многочисленными куполами, настороженная апатия среди порыжевших пальмовых листьев.

Телепортация забирала у него огромное количество сил. Мозенрат мечтал добраться до постели и потерять сознание. Три бессонные ночи сидели на его сгорбленной спине и весили как все египетские пирамиды. Он снял перчатку и сунул ее Ксерксу.

- Сгинь с глаз моих, - пожелал он на прощание. Ксеркс превратился в лису, провожая хозяина взглядом. Мозенрат медленно поднимался по белоснежной лестнице, его плечи были опущены. Ксеркс подумал о том, что раньше его хозяин никогда не уставал. Да, раньше Мозенрат был неутомим и беспечен, как камень, вселенная или огонь. Разум его никогда не спал, лишь тело постоянно испытывало муки и страдало. Голод, боль и неудовлетворенность амбиций тысячекратно усилились за время пребывания в Аграбе.

Раб не смеет видеть слабость хозяина, иначе черт разберет, кто тут раб на самом деле. И Ксеркс делал вид, что не замечает, как ввалились глаза Мозенрата, как мертвая рука тянет его к земле.

Мечтам Мозенрата об отдыхе не суждено было сбыться. На площадке, венчающей лестницу, его ждал Аладдин, перекидывающийся недружелюбными взглядами с Расулом.

- Где ты был? – спросил Аладдин, намеренно пропуская слова приветствия.

- Тебе действительно интересно? – хитро сощурился Мозенрат, переводя дыхание и утирая пот со лба. Многоступенчатый подъем дался ему нелегко.

- Султан ждет тебя. У него есть приказ для нас.

- Неужели Амин Дамула снова вернулся в королевскую сокровищницу? – Мозенрат прошел мимо Аладдина. – Что нужно сделать? Вытащить его из ямы с крокодилами, чтобы они не подавились?

Аладдин пошел следом, не вымолвив ни слова.

Он следовал за Мозенратом, изредка дотрагиваясь до его плеча, показывая, в какую сторону нужно свернуть. Весь его облик говорил о жертве, которую он приносит, просто находясь рядом. В Аладдине в этот момент было что-то от великомученика, с достоинством принимающего свою горькую долю.

Мозенрат с тоской подумал о подножке, но счел ее недостойной своего положения и возраста.

- О, Аллах, наконец-то!! – воскликнул Султан, когда они все-таки добрались до места назначения.

Комната, в которой обнаружился глава государства, больше всего походила на склад. Вдоль стен располагались сундуки, набитые чем-то таинственным, валялось оружие, ржавые доспехи, мятые географические карты и подушки. На самом видном месте стоял глобус, глянув на который, Мозенрат почувствовал сильную растерянность. Он никогда не предполагал, что Средиземное море имеет форму фаллоса.

- Садитесь, садитесь, - султан замахал руками. – Сейчас принесут обед.

Аладдин опустился на ковер рядом с султаном. Мозенрат остался стоять.

- У меня есть очень ответственное задание для вас. Аладдин, нет сомнений в твоей храбрости. Вот тебе возможность проявить ее еще раз, во славу Аграбы и во имя твоей славы лично. Легенды о тебе достигают самых отдаленных окраин…

Мозенрат злорадно отметил, что Аладдин покраснел до корней волос. Легенды по большей части напоминали народные анекдоты про погонщика верблюдов, который слыл большим мастером по женской части, и Аладдин прекрасно отдавал себе в этом отчет.

Мозенрата клонило в сон. Голос султана уходил все дальше от его ушей, речь складывалась в убаюкивающее «ну-на-ну». Кто-то из слуг вложил тяжелую пиалу в ладонь Мозенрата.

- Говори, зачем позвал. Иначе я уйду. У меня очень много дел, - злобно воскликнул Мозенрат, прерывая излияния султана.

Аладдин вздохнул и почесал шею. Кроме наглости в голосе Мозенрата ему послышалось еще что-то, чего он не смог разобрать. Он поднялся со своего места и налил Мозенрату вина. Некромант почувствовал, как его обдало теплом, пахнущим потом и уличной пылью.

Он долго смотрел на пиалу, прежде чем поднести ее ко рту и выпить все залпом. Алкоголь наполнил его пустой желудок, и перед глазами тут же поплыло. Мозенрат был вынужден присоединиться к сидящим.

- Табук, - чрево султана словно изрыгнуло этот звук. Это звучало грязнее, чем ругательство. – Город, не имеющий права на существование. Аллах создал его, чтобы показать, как низко могут пасть люди. Я же покажу Аллаху, какими великими могут быть люди в деле искоренения зла.

Слова султана отдавали богохульством, и Мозенрат усмехнулся. Знакомый с богами, он представлял себе непомерность их спеси и ранимость их гордыни. У таких слов не должно быть свидетелей.

- Я бывал в Табуке, - сказал Мозенрат, придвигая к себе кувшин. Вино притупляло боль в руке и разгоняло мрачность мыслей. – Мне там нравилось.

- Ты дважды спасал мне жизнь, Мозенрат, но сейчас ты играешь с огнем, - предупредил султан. – Мое великодушное терпение не безгранично.

Аладдин наблюдал молча.

- Понадобится легион, чтобы взять Табук. Аллах его воздвиг, Аллах и уничтожит. Не наше это дело, - легкомысленно возразил Мозенрат.

- Понадобится мой храбрый Аладдин, мой верный Расул и черное сердце Мозенрата, - лицо султана побагровело.

- Я никуда не пойду, - Мозенрат с удивлением обнаружил, что икнул. Он приподнял кувшин и прихлебнул из горла, надеясь заглушить икоту. – Я ваще… никуда не намерен.

- Отныне я твой повелитель и я повелеваю тебе принести мне голову правителя Табука!! – султан ударил кулаками по столу.

- Черта лысого я попрусь туда, - заплетающимся языком пробормотал Мозенрат. – Нихерасе! Обнаглели.

- Табуком правит Хартум, - словно рассуждая вслух, медленно произнес Аладдин, не сводя взгляда с изрядно пьяного некроманта. – Он использовал Мозенрата, чтобы добыть философский камень. Поучительная история.

- Для тебя это была еще и довольно болезненная история, если память не изменяет мне, – пробормотал Мозенрат сквозь зубы. – Хартум все-таки нашел дурака, который вывел его этот мир, но камень до сих не так и не отыскал. На вашем месте, я бы каждый день радовался, что Хартум сидит тихо-мирно в своем Табуке, творит грабеж, насилие и убийства, о большем не помышляет. Очень ограниченная личность. Никакой фантазии.

- Если бы кто-то поимел меня так же, как тебя поимел Хартум, я бы тоже забился под кровать и бубнил про отсутствие фантазии, - подмигнув султану, сладким голосом протянул Аладдин.

Мозенрат потерял дар речи. Он даже слегка протрезвел.

- Идиот! Ты думаешь, я боюсь его?! – сердито закричал он, когда снова смог говорить. – Пойдем в Табук и я отрублю его сраную голову и принесу тебе на сраном блюде, сраный засранец!!

- А, так ты в деле, - подытожил Аладдин. – Ну, что ж, отлично.

- Когда намечается поход? - очень мрачно спросил Мозенрат. Он представил себя в костюме овцы.

- Послезавтра на рассвете, - невыносимо довольным голосом ответил султан. – Расул как раз подготовит свое войско.

Мозенрат закрыл голову руками. Высидев таким образом около трех минут, он расправил плечи и приказал Аладдину:

- Я устал. Отведи меня в мою комнату.

Аладдину была хорошо знакома подобная бесцеремонность Мозенрата в отношении окружающих. Это тот раздражающий тип личности, который сварит вас в кипящем масле, а потом потребует, чтобы ваш обугленный труп заплатил за него в ресторане.

Не сказав и слова против, Аладдин подошел к Мозенрату, схватил его за локоть и рывком поднял на ноги. Аладдина удивило, что некромант не обратил никакого внимания на столь вольное с собой обращение. Казалось, что силы окончательно покинули тело Мозенрата. Вино добило его.

Аладдин закинул руку волшебника себе за шею и потащил его вон. Изредка Мозенрат пытался идти без посторонней помощи, но быстро уставал и снова опирался на Аладдина.

В комнате Мозенрата Аладдин обратил внимание на промасленный бочонок, источающий запах, от которого начинала болеть голова.

На бочонке болталась печать и наполовину скрученная, пропитанная жиром этикетка «Селитра». Аладдин не знал, что это за слово. Он вспомнил, что видел такие же бочонки у Фазиля.

Мозенрат оттолкнул Аладдина и опустился на кровать. Он задремал немедленно, не изменив позы, даже не шелохнувшись. Аладдин кое-как, неловко, уложил его на спину. Голова Мозенрата дернулась, но он не проснулся. Аладдин накрыл его рот своей ладонью. Выдох не коснулся кожи, во сне Мозенрат не дышал.

Во сне он уходил в Симмерию, наполнять песком свои не стареющие вены.

За окнами дворца собирались тучи, никогда не проливавшиеся дождем над белым городом пустыни.

Тишина вокруг Аладдина обретала запах дыма. Он коснулся правой руки Мозенрата, замотанной в посеревшую тряпку. Его лицо расслабилось, как будто он видел воду на дне колодца.

Осторожно, слой за слоем, Аладдин разматывал тряпку, с помощью которой Мозенрат надеялся раствориться в толпе, прикинуться обычным человеком. Дыхание Аладдина стало медленным и вялым, страх давил ему на горло, но глаза раскрывались все шире и шире.

Ткань бесстыдно открывала желтые кости, опутанные нитями черных жил. Страх необратимо уходил, оставляя любопытство и что-то еще. Аладдин провел пальцами по обнаженным полированным суставам.

Перчатка, которую Мозенрат снял всего несколько часов назад, вылизала останки его руки, не оставив даже запаха гнили. Аладдин не испытывал отвращения, глядя на раны некроманта. Он был растерян, его застали врасплох – голые кости хранили тепло, их поверхность изгрызли насечки, символы, иероглифы, застарелая привычная боль.

Сочувствие не посетило Аладдина, но внезапно он понял, отчего Мозенрат никогда не научится прощать и быть милосердным. Каждое слово Мозенрата, каждый его день были наполнены местью. Мозенрат сам был воплощением мести. Его желания обернулись чудовищным страданием, его надежды были наполнены громом и вспышками света, застилающими глаза.

Мозенрат не видел людей вокруг себя, потому что не было в Семи пустынях ни одного человека, который бы страдал так же невыносимо и так же был достоин смерти. У Мозенрата не было сердца, он потерял его, когда в полной мере осознал, что за страшный подарок пожелал себе на совершеннолетие.

Внезапно Аладдин понял, что тишина переродилась в молчание. Блестели сощуренные приоткрытые глаза Мозенрата. Необратимым, стремительным движением он обхватил костями своих мертвых пальцев запястье Аладдина.

Секунду они слышали только дыхание друг друга. Вдруг Мозенрат чиркнул фалангой-когтем по коже Аладдина и с силой вогнал свой указательный палец в образовавшуюся рану. И Аладдин закричал, его ноги подкосились. Он вырывался, его предплечье тлело, из-под кожи проступали черно-красные угли, кровь шипела и свертывалась, варясь и испаряясь.

Мозенрат наконец отпустил его.

- Однажды я побывал в твоей шкуре, Аладдин. Теперь ты побывал в моей, - злобно ухмыляясь, сказал он.

Аладдина отшвырнуло, он растянулся на полу, но тут же поднялся. Его лицо, секунду назад искривленное от невыносимой боли, разгладилось и выглядело умиротворенным.

Мозенрат с напряжением следил за ним. В Аладдине не было страха, и это унизило Мозенрата.

Аладдин возвышался над ним, переполненный ощущением могущества, собственной полноценности. Он смотрел на Мозенрата, как смотрит здоровый на больного: со стыдом и жалостью. Его ладонь, еще недавно заживо пожираемая огнем, опустилась на лоб Мозенрата.

- Убирайся, уличная крыса!! – закричал Мозенрат с такой яростью, что на подбородок Аладдина попала слюна из его клацающего рта. – Убирайся отсюда или я…

Все слова Мозенрата казались Аладдину ложью. Человек, который постоянно живет в боли, не может говорить правду. Что-то другое, озлобленное и гнилое делает это за него, клубок смердящего гнева, застрявший в горле, отсекающий истину от слов.

Мозенрата трясло, его расчетливость давала сбои. Уже давно никто не вызывал в нем столько бешенства. Аладдин, эта тварь, этот сучий сын смотрел на него так, словно знал о нем все. ВСЕ, абсолютно все. Прошел с ним через убийства, Симмерию, был рожден в Хаосе, глотал песок, сочащийся из сосков его матери.

Но выбор – главный выбор в своей жизни он сделал иначе.

Посмотрите на него. У него две руки.

У него есть дом, друзья и женщина, которая родит ему детей. Аладдин, как и Мозенрат, обречен на бессмертие, но эта вечность совсем иного рода.

Боги, сколько бы их ни было, берегут и любят Аладдина. Такие способности слишком редко встречаются, чтобы ими пренебречь. Не о чем тут думать, он доживет до глубокой старости и на его похоронах сотни людей погибнут, задавленные толпой честных плакальщиков.

И тут Аладдин сделал нечто, лишившее Мозенрата дара речи. Он нагнулся над ним, схватил за правую руку и стремительно дернул рукав, одним движением оторвав его напрочь.

И задохнулся.

- Доволен? – прохрипел Мозенрат.

Мозенрат говорил тихо и старался выглядеть спокойным, но на лице выступили пятна, челюсть дрожала, как у бешеного шакала, готового жрать что угодно, не пережевывая.

Аладдин смотрел на комья плоти, облепившие руку Мозенрата выше локтя. Ближе к плечу это выглядело по-человечески, но в целом создавалось впечатление, что этой рукой кормили крыс. Мелкие шрамы, рваные мышцы, полосы изнасилованной кожи.

- Страшно? – в голосе Мозенрата проступило любопытство.

- Я видел много чего пострашнее, - спокойно ответил Аладдин, медленно утирая пот, выступивший на лбу некроманта.

- Ты не бесстрашен, ты безумен, - возбуждение и гнев схлынули, бессонница последних дней снова навалилась на Мозенрата.

- Зачем ты пришел в этот дом, если не хочешь прижиться в нем? – Аладдин встряхнул его, не давая заснуть.

- Ты два раза сносил Цитадель до основания. Смотри, во что может превратиться твоя жизнь, если ты сделаешь это снова.

- Я и не предполагал, что ты такой остряк, - Аладдин посмотрел на него с разочарованием и досадой. – Для одинокого человека ты слишком много шутишь.

- У меня была собака, ты ее убил, - усмехнулся Мозенрат.

- Я не убивал Сирокко.

- Он умер, на краю света нет жизни.

- Убирайся в свой Мертвый город, Мозенрат, - махнул рукой Аладдин. – Здесь все будет напоминать тебе о том, что ты терял.

Он ушел, позаботившись о том, чтобы опустить занавеси над дверью.

Мозенрат сел и закрыл лицо руками. Изуродованные кости-пальцы впились в кожу лица, оставляя глубокие царапины, из которых скупо сочилась черная сгнившая кровь.

-Чтоб ты сдох, - вслух пожаловался Мозенрат, когда Аладдин уже не мог слышать его.

Вдруг кто-то сказал за его спиной:

- Ты выглядишь усталым. О, Аллах, я никогда не видела тебя таким усталым.

Мозенрат вздрогнул на первом же слове. Мать снова пришла мучить его.

- Постоянный шепот за спиной, стоит тебе зайти в комнату, - продолжал «Аладдин». – Я постоянно слышу шепот.

Мозенрат начал разматывать пояс. «Я сейчас умру», - вдруг подумал он. Бессилие его тела перешло на новый уровень, слюна превращалась в соль. Мираж в облике Аладдина села рядом с сыном. Она забавлялась, глядя на перекошенное от отвращения лицо Мозенрата.

- У тебя нет никого, кому ты мог бы доверять. Ждешь, что удача не оставит тебя?

- Удача с тем, кто не рассчитывает на нее, - пробормотал Мозенрат, продолжая раздеваться.

- Я видела тебя голым только когда рожала тебя, - глаза Мираж бесстыдно, с жадностью, изучали тело сына. – Что ты делаешь?

Мозенрат перешел на язык, который она понимала:

- Я хочу, чтобы ты сыграла роль в представлении. Убей Хартума для меня.

- Большая роль.

- Нет, - Мозенрат наклонился стащить сапоги.

- У меня есть опыт, который ты можешь использовать.

- Не надейся.

- Если ты хочешь завоевать Аграбу, ты очень долго тянешь.

- Никакой войны не будет, - Мозенрат сидел перед своей матерью совершенно голый, она смотрела на него, не отрываясь.

- Не ври мне, - Мираж прикоснулась пальцами к его шее. Он ударил ее по руке:

- Не трогай меня, пока я не услышу «Да, я согласна исполнить твою маленькую просьбу».

Мираж хотела съязвить, но губы не слушались ее. Собственный голос показался ей незнакомым, когда она произнесла:

- Да… я согласна.

- Хорошо, - Мозенрат лег на бок и зевнул. – Только не могла бы ты… Аладдин – это слишком.

Впервые за время беседы Мираж усмехнулась.

- Кем ты хочешь, чтобы я была? – «Аладдин» дал рукам абсолютную волю. Мозенрат ничего не чувствовал.

- Плевать, - пробормотал он, исчезая в темном сне без сновидений. – Но только не Аладдином.

***************************************

Мозенрат приходил в себя медленно и тяжело. Сначала он ощутил пальцы ног и пошевелил ими, затем глубоко вздохнул, вспомнил свое имя. Он не понимал, где находится.

Его окружали белые простыни и свет. То, на чем он лежал, раскачивалось, как палуба корабля.

Мозенрат поглядел на свои руки. Правая была перебинтована свежими чистыми бинтами, под перевязкой угадывались хлопья возрождающейся плоти. Кто бы ни занимался этим, его сила воли должна быть очень велика. Одежда казалась незнакомой. Мозенрат не помнил у себя таких вещей.

- Он проснулся! – в паланкин просунулась голова Джинна.

- Я думал, он умер, - донесся снаружи спокойный голос Аладдина.

Мозенрат подумал, что женитьба сильно изменила Аладдина: его уже ничего не удивляет.

- Исчезни, - приказал Мозенрат. Джинн скорчил премерзкую рожу, но подчинился.

- Иди, вправь мозги этому пижону, - позвал Джинн, судя по звуку, снова превращаясь во что-то. – Может, мне пересадить его на козла? А то слишком комфортно едет.

Не вытерпев, Мозенрат приподнял полог паланкина и выглянул наружу. Под ним, загребая песок здоровенными лапами, двигалась огромная каменная черепаха.

- Что, скучаешь по верблюдам? – приставал Джинн. Мозенрат не воспринимал Джинна как личность, это волшебное приложение к Аладдину редко удостаивалось прямого ответа от некроманта. Исключения не произошло и в этом случае.

- Ты спал сутки, скоро вечер, - крикнул Аладдин. – Ты не дышал, Султан хотел похоронить тебя.

«Лучше бы так и было», - крайне мрачно подумал Мозенрат. Он представил, как потихоньку выкапывается из могилы глубокой ночью и идет спокойно заниматься своими черными делами.

- Где Расул? – спросил Мозенрат, отыскивая кусок ткани, чтобы накрыть им голову. – Где его войско?

- Ты смеешься надо мной? – удивился Аладдин. – Конечно, они остались в Аграбе. Если бы Расул тащился с нами, мы застряли бы в Табуке месяца на три, устроив кровавую бойню. Мы справимся, Мозенрат, не будь трусом.

Мозенрат закрыл лицо руками и представил себя в другом месте, очень-очень далеко отсюда.

Больше он не проронил ни слова. Аладдин довольно быстро оставил попытки завязать разговор. Жара и приближение ночи стремительно перемалывали время.

Пустыня наполняла грудь запахом песка, белое солнце шевелило воздух.

Вынужденное безделье обездвижило Мозенрата. Среди тишины и света он ощущал истинного себя. Это было все равно, что лежать на горячих камнях у реки, и вроде бы все хорошо, но вместо неба над ним зияла пропасть. И все то счастье, что испытывало его тело, не имело никакого значения перед тем ужасом, что разрывало его измученное сознание.

Когда рядом с Мозенратом кто-то пошевелился, он уже знал, чей голос услышит.

- Мне нужно еще кое-что, - попросил Мозенрат у матери, которая снова сидела рядом с ним в образе уличной крысы Аладдина.

- «Кое-что» не достанется тебе бесплатно, - сказал «Аладдин».

- Я согласен.

- Не все так просто, - «Аладдин» почесал в затылке. Этот жест был так точно скопирован с повадок оригинала, что Мозенрат задержал дыхание. – Не так часто ты что-то просишь у меня. Я не могу продешевить. Я никогда себе этого не прощу.

- Я хочу, чтобы ты доставила Фазиля во дворец к Султану. Сделай это завтра к полудню, когда мы доберемся до Табука.

- Нетерпение грызет тебя, я знаю. Все будет сделано, мой дорогой, - «Аладдин» больно схватил его за волосы. – Все будет сделано, но на сей раз пообещай мне, что не будешь спать. Я хочу, чтобы ты был в сознании и чувствовал каждое мое движение. Я хочу слышать, как ты стонешь подо мной.

В голове у Мозенрата сложилась жутковатая картина: родная мать хочет переспать с ним, будучи в это время мужчиной, причем не просто мужчиной – а Аладдином, с которым у Мозенрата отношения как-то не сложились. Мозенрат не был знаком с трудами Фрейда, но у него зашевелилось подозрение, что у Мираж точно какие-то нелады с головой.

- Нет, - сказал Мозенрат. – Убирайся.

Долгое пребывание вне Черных песков и отсутствие перчатки неумолимо делали свое дело – Мозенрат стремительно слабел. Но даже таким он оставался единственным мужчиной, достойным своей матери. Мираж не вступала в связь с богами. Они обходили ее стороной, сам Ариман не рисковал прикоснуться к простыням на ее ложе.

Но Мозенрат никогда не испытывал перед ней страха.

Мираж так хотелось увидеть его глаза в момент, когда она совершает над ним насилие.

- Хорошо, спи, - сказал она и погладила Мозенрата по щеке. – Я сама раздену тебя.

*************************************

- Ал, мне вообще не надо тебя спрашивать, я понимаю, но… - Джинн превратился в Роберта Ли Эдисона и перезарядил пистолет, такой же синий, как этот вышеупомянутый Эдисон.

- Чего? – сонно спросил Аладдин, протирая глаза кулаком. Черепахи шли всю ночь, не останавливаясь. Далеко на горизонте трепетали очертания Табука. Аладдину вдруг захотелось, чтобы этот проклятый город так и оставался на другом конце неба, не приближаясь ни на метр.

- Давай вырубим этого мистера Франкенштейна, чтобы не путался под ногами. У меня от него зуд по всему телу. На таком ответственном задании нельзя нервничать, а я буду постоянно отвлекаться, чтобы почесаться.

- Мозенрат все-таки бывал в Табуке, и он… как бы это сказать…несколько лучше знаком с Хартумом, чем мы.

- Отлично, теперь эта мумия наш гид по достопримечательностям Табука.

- Дареному коню в зубы не смотрят, - возразил Аладдин.

- А если у него нет зубов?

- Ну, надо же как-то контактировать с животным. Можно найти другие преимущества. Лучше уж так, чем шататься по вражескому городу, спрашивая у каждой овцы, где нам найти местного диктатора.

- Все равно, я…

- Тема закрыта.

Аладдин перебрался в паланкин Мозенрата и похлопал некроманта по груди.

- Что происходит? – кое-как проснувшийся Мозенрат выглядел очень помятым.

- Табук на горизонте и с каждой секундой все ближе. Если у тебя есть склад оружия, самое время выкопать оттуда все необходимое.

- Город окружен двойным земляным валом, и каналом у самых стен, - не стесняясь Аладдина, Мозенрат заматывал пояс, приводил себя в порядок и закончил тем, что нахлобучил на голову мятый хиджаб, который достал неизвестно где. – Канал, естественно, без воды, но я не хотел бы даже смотреть на несчастного, который туда угодит.

- Что там? – спросил Аладдин.

- Змеи, битый камень, плотоядные жуки и еще черт знает какая чума, как-то не доводилось лазить туда и проверять. Толщина крепостной стены около пятнадцати метров, без пустот, сплошной гранит. Есть окошки на уровне тридцати метров над землей, ширина окна сантиметров десять, только просунуть стрелу. Все подземные лазы замурованы, в город ведут единственные ворота. К несчастью, они запечатаны и я не встречал ни единого человека, который бы понял, как они открываются. Что-то у меня горло пересохло.

- От кого они так защищаются?

- Скажи своему Джинну, пусть проверит твою голову, похоже, оттуда кое-что вывалилось. Эти стены - защита ОТ Хартума. Табук был просто селом посреди пустыни, пока борцы за добро и справедливость не понаехали со всех Семи пустынь и не понастроили защитных сооружений, поскольку снести само село у них так и не получилось.

- А как ты попадал в Табук, если там такая полоса препятствий?

- Я надевал перчатку, делал вот так, - Мозенрат щелкнул пальцами и широко зевнул, - и оказывался там, где хотел. Так что сейчас нам очень помешает отсутствие Расула, тридцатиметровых лестниц, осадных сооружений и горной артиллерии.

- Джинн все устроит. К счастью, среди нас есть тот, кто умеет летать.

- Если бы ты не прогнал мою собаку, мы бы сейчас вошли в город под звук фанфар и жертвоприношения местных жителей, - ворчливо заметил Мозенрат.

- Твой проклятый Сирокко к сегодняшнему дню перетер бы в пыль половину континента, – сказал Аладдин.

- Это была НЕ ТВОЯ вещь и ты не имел права ей распоряжаться.

- Эта «вещь», которую ты украл…

- Ты мог бы тоже честно украсть ее у меня, - Мозенрат начал закипать, - тогда никаких претензий. Но на моих же глазах пустить в расход несчастное животное – это верх идиотизма. Ты мог бы забрать его себе, но нет! Ты же у нас не заришься на чужое!! Зачем забирать себе чужой дом, лучше сжечь его дотла!!

- Я бы ни за что не оставил у себя этот извергающийся вулкан. За кого ты меня принимаешь? Сирокко не имел права на существование.

- Ты считаешь, ты вправе решать?

- Я спасал свой город.

- Да ты просто земное воплощение Аллаха, - Мозенрат скривился. – Омыть тебе ноги своими слезами?

- Твои слезы прожгут камень, - улыбнулся Аладдин.

- Да к черту!! – вдруг закричал Мозенрат. Аладдин вздрогнул от неожиданности. – Кто ты думаешь, ты такой?! Герой? Святоша? Все дело в том, что тебе чертовски повезло. Пристроил свой член вовремя в нужную дырку и пожалуйста!! Все досталось тебе на блюде – принцесса, Аграба, и даже чертова волшебная лампа! Если бы у Султана был сын, а не дочь, ты до сих пор кормил бы блох в канаве.

Аладдин только рукой махнул и это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Мозенрата. Некромант не привык повышать голос впустую, но сейчас ни одно из оскорблений явно не достигало цели. Черт побери, похоже, что Аладдин вообще не принимал его всерьез, тупая уличная крыса!

- Дамы, - нерешительно начал Джинн, держащий в руках поднос с тремя чашками кофе и пончиками, раскрашенными в маскировочные цвета. – Дамы, давайте жить дружно.

- Заткнись!! – завопил Мозенрат.

- Не смей затыкать его, – прикрикнул Аладдин. – А то я сам тебя заткну.

Терпение Мозенрата лопнуло. Он размахнулся, насколько позволяли размеры паланкина, и врезал Аладдину в челюсть. И тут же взвыл, отбив кулак о его зубы. Аладдин бросился на него, обхватил за пояс и они вывалились наружу. Мозенрат ударился о землю, Аладдин ударился о Мозенрата.

Оба немедленно вскочили на ноги и, не раздумывая, бросились друг на друга. Голодный вечно усталый Мозенрат был неповоротлив, а Аладдин избегал касаться его правой руки, то ли от отвращения, то ли из жалости. Глядя на их возню, Джинн толком не знал, разнимать их или ржать над ними.

- Неплохой стиль, дружище, - сказал Аладдин, пихнув некроманта локтем в бок. - Ты как ящерица: не можешь одновременно бежать и дышать.

- Я тебе все кости переломаю и вылью на голову нектар вечной жизни. Будешь пресмыкаться до конца вселенной, - прошипел Мозенрат.

Он накрыл лицо Аладдина ладонью и пытался отпихнуть от себя подальше, чтобы размахнуться как следует, но Аладдин просек эту стратегию и вел предельно ближний бой, хотя при этом ни черта не видел.

Они все время падали, кое-как вставали. Им было уже все равно, из-за чего началась драка.

Копившееся напряжение с треском прорвалось на волю, как молния, как взрыв, как волна из разрушенной плотины.

- Хватит!! – вопил Джинн. – Аладдин, убей его и пошли дальше. Закопаем на обратном пути.

Мозенрат споткнулся и повалился на Аладдина. На секунду оказавшись в более выгодном положении, швырнул горсть песка ему в лицо. Аладдин, отплевываясь, ударил его локтем под дых и Мозенрат перекатился на спину. Аладдин вдавил его здоровую руку в песок и схватил за горло. Мозенрат медленно приоткрыл рот, с хрипом втянул воздух и… расслабился.

Аладдин замер от неожиданности.

Странное чувство накатило на него и тут же отпустило, оставив после себя тяжелое дыхание и пот на лбу. Словно сердце сильнее вытолкнуло кровь, холодом окатило легкие. Он видел врага, не поверженного, но сдавшегося. Белый флаг на вылизанной коже пустыни. Мозенрат не вырывался, молчал, был спокоен в его власти, принял свою участь. Пусть на секунды, пусть на мимолетные мгновения он стал абсолютно проигравшим, сдавшимся на милость победителя.

Аладдин смотрел в лицо Мозенрата, но видел гораздо больше, чем две точки испепеленных солнцем зрачков. Он видел власть, свою минутную совершенную власть.

И сердце снова замерло, чтобы вытолкнуть тонны крови, разрывающие артерии, сладко и холодно стало в груди. Это было похоже на сексуальное возбуждение, когда Жасмин изображала плохую девчонку, и покорно нежилась в железной хватке мужа.

Но сейчас было нечто гораздо, гораздо большее, что-то совсем иное. Холодное солнце, остужающее спину.

Мозенрат не двигался. Он просто ждал и был готов подчиняться.

- Что с тобой? – тихо, чтобы не услышал Джинн спросил Аладдин. – Ты ранен?

Мозенрат лежал под Аладдином, как рабыня, смирившаяся с наказанием. Аладдин медленно и осторожно отпустил его. Некромант не двинулся, он даже пальцем не пошевелил, как будто всю жизнь так лежал, и нечего теперь суетиться.

- Мы теряем время, - так же негромко ответил Мозенрат, глядя ему прямо в лицо. Аладдин чувствовал, какой ледяной воздух исторгается горлом Мозенрата. Это дыхание пахло холодной водой. Аладдин вдруг ощутил приступ страшной жажды.

- Вам придется замаскироваться, - произнес Мозенрат.

Аладдин очень долго соображал, к чему это было сказано.

- А… ну да, - согласился он, когда понял. – Да, верно. Если мы спустимся с небес посреди ясного неба с плакатом «политическая оппозиция», вряд ли это будет встречено с пониманием.

- Надо дождаться ночи, - Джинн искал подвоха. Его голос был отрывистым, как будто он боялся сболтнуть лишнего. Схватка между Аладдином и Мозенратом не могла закончиться… так просто. Никогда раньше она так не кончалась, и Джинн напряженно ждал подставы.

- Нет, - обрубил Мозенрат, поднимаясь и отряхиваясь. – Ночью Табук просыпается.

- А не врешь? – спросил Джинн.

- Да, - пробормотал Мозенрат. – Как же может быть иначе.

- Джинн, - позвал Аладдин. – Не лезь.

- Он заведет нас в Табук и бросит на растерзание, - Джинн говорил с большой убежденностью.

- Я не выберусь обратно без вашей помощи, - напомнил Мозенрат.

- Без перчатки он мало на что способен, - поддержал Аладдин.

Мозенрату удалось чертовски хорошо скрыть, что за эти слова он мысленно зажарил Аладдина на очень медленном огне и с аппетитом съел то, что получилось. Потом вытошнил и съел еще раз.

- Какие у тебя предложения?

- Оденься как раб и научи Джинна держать рот закрытым.

- Мы будем изображать твоих слуг? – рассмеялся Аладдин. – А ты?

- Я довольно часто бывал в Табуке. Мне не за чем прятаться.

- А как же Хартум? Он больше не пытался надеть на тебя седло?

- Он два раза прошел через забвение, и даже Симмерия, которую ты называешь преисподней, остается для него блаженством, но Ариман никогда не позволит Хартуму ступить в свое царство. Хартум просто живет, наслаждается каждым моментом жизни. Впрочем, лет через триста клетка Табука станет для него тесной, но пока он доволен. Я стараюсь не ссориться с ним.

- Ты поставляешь ему женщин, - догадался Аладдин.

- Все, что он просит… взамен на знания, которыми он обладает, - Мозенрат приложил ладонь ко лбу и посмотрел на город.

Табук был огромен. Издалека он казался скалой, вблизи превращался в каменное дерево, на котором держалось небо.

- И ты отрубишь ему голову? – вдруг спросил Аладдин.

- Он сам впустит меня, ожидая, что я привез ему новых развлечений.

- Ты убьешь человека, который доверяет тебе?

Мозенрат вздохнул и ничего не ответил, считая, что разговор становится бессмысленным. Он забрался в свой паланкин, и черепаха тронулась с места.

Окруженный непреодолимыми препятствиями, проклятый город рвался вверх, приобретая свойства огромного термитника с дырками-окнами. Этаж строился на этаже, дно Табука никогда не видело солнца и это устраивало тех, кто жил там в грехе и жажде. Выстроенный из глины и камней, город вовсе не был темным на самом деле. Он стоял на западе и черным его делал слепящий свет утренней зари.

Поднимался ветер. Гудящий звук разносился по пустыне, песок дымился над дюнами.

Из одинокого силуэта на горизонте Табук вырос в горную гряду. Черепахи шли очень быстро. Мозенрат посмотрел на небо и по положению солнца определил время. В полдень Фазиль будет у Султана. Мираж дала ему своих серых лошадей, скачущих по воздуху. Сразу после разговора с ним Султан вышлет войско Расула в Табук, за Аладдином. Оставалось чуть больше суток.

Мозенрат спрыгнул с панциря. Едва его ноги коснулись земли, как волшебные черепахи растворились в воздухе.

- Мы прибыли, - позвал Мозенрат. – Пусть Джинн перенесет нас за городские стены.

- Я не подчиняюсь твоим приказам. Я свободный Джинн, это ясно?

Мозенрат некоторое время просто стоял молча. Его лицо абсолютно ничего не выражало.

Наступила гробовая тишина.

- Джинн, делай, как он говорит, - попросил Аладдин, чувствуя все нарастающее напряжение.

Джинн щелкнул пальцами и превратился в пышную женщину, с ног до головы закутанную в черную простыню. На Аладдине оказалась точно такая же тряпка, очень похожая на сари. Обмотанный в это недоразумение, герой Аграбы был похож на личинку какой-нибудь гигантской мухи.

- Идем… Царь Скорпионов, - позвал Мозенрат, махнув рукой. Внезапно он подумал о том, что удача, должно быть, находилась невероятно далеко от Джафара, раз позволила самому могущественному джинну во вселенной пасть от рук этих недоумков.

- Мы управимся за пару часов? – спросил Аладдин.

- Я даже спорить на это не буду, - сказал Мозенрат. Сейчас все зависело от его матери. Он не собирался прикасаться к мечу. Если богиня обмана раз в жизни поступит честно, то в комнатах Хартума его будет ждать труп, обернутый в подарочные ленточки.

- Я слежу за тобой, как ястреб, - зловеще предупредил Джинн, но Мозенрат не обратил на это внимания.

Аладдин сгреб в кулаки одежду на плечах некроманта и в этот момент Джинн взмыл вверх. Мозенрат болтал ногами в воздухе, как ребенок, которого поймали на воровстве и теперь держат за шкирку.

Городская стена приблизилась и ушла вниз – Джинн поднимался все выше.

- Туда, - прохрипел Мозенрат, которого мотало во все стороны. Он попытался указать направление. – На самый верх.

Они приземлились на вершину города. Аладдин оглядывал сплетение лестниц и крыш, круто уходящих вниз, и пустыню, которая окружала все это. Холодный воздух коснулся его ног.

- За мной, - махнув рукой позвал Мозенрат и нырнул в какую-то дыру.

Повторять не пришлось. Джинн каждой клеткой своего волшебного тела чувствовал опасность, но сейчас не смел противоречить. Аладдин, как ни странно, был спокоен. Он не отступал от некроманта ни на шаг, буквально наступая ему на пятки.

Мозенрат метался из дыры в дыру, из лаза в лаз, уверенно проносясь по узким сырым вонючим коридорам. Он прекрасно ориентировался в хаосе выдолбленных ступеней и шахт. Темнота не смущала его. Этот город-чудовище мог бы быть его родиной, утробой его вечно молодой матери, на руках которой он никогда не спал.

Шаги и шорохи не пугали его. Время от времени он оборачивался и Аладдин видел, как блестят его глаза. Тогда он хватал Аладдина за руку и говорил «туда» или «тихо».

Он веселел с каждым мгновением, как мальчишка, построивший домик на дереве и лазающий туда-сюда по шаткому ненадежному полу.

Вдруг что-то грузное и скользкое вывалилось из стены и встало позади Мозенрата. Аладдин, едва избежав столкновения, схватился за рукоять меча, но Мозенрат приказал:

- Не смей.

Он глядел на Аладдина из-за плеча чудовища и его лицо было спокойно. Аладдин опустил голову и выдохнул.

- Что тебе нужно? – Мозенрат перевел взгляд на блестящую голову монстра, посмотрел в множественные дыры пустых глазниц.

- Мозенрат? – чудовище содрогнулось всем телом, родив этот слово откуда-то изнутри. – Подлый грязный Мозенрат!!

Аладдин сжал рукоять меча.

- Всегда рад видеть тебя здесь! Поговаривали, что ты умер, - чудище колыхалось всем маслянистым туловищем и Аладдин почувствовал приступ рвоты.

- Вырежи язык тому, кто разносит такие глупые сплетни, - хмуро ответил Мозенрат. – Я привез Хартуму женщин.

- Я вырежу, вырежу. И подарю тебе, мой добрый старый лживый друг. Дай мне взглянуть на этих женщин. Почему ты никогда не привозишь женщин для меня?

- На жирную можешь смотреть сколько угодно, - холодно отозвался Мозенрат. – А вторую даже не трогай. Она девственница.

Аладдин почувствовал, как кровь прилила к щекам. Мозенрат протиснулся мимо чудища и жестко схватил Аладдина за подбородок, натягивая ткань, закрывающую его лицо.

- Девственница для Хартума! – студенистая дрожь пробежала по слизистому чудовищному телу. – О, Мозенрат, если бы ты хоть раз сделал мне такой подарок, дай мне хотя бы потрогать ее.

- Убирайся, - пригрозил Мозенрат, - или я расскажу Хартуму, что ты прикасался к ней раньше него.

- Ты!! – взвизгнуло чудовище. – Ты трогал ее раньше всех.

- Я ее украл, - Мозенрат вдруг оскалился и легко поцеловал Аладдина через туго натянутую паранджу. – Я могу делать с ней все, что захочу.

Джинн громко ахнул.

- Я буду аккуратным, - не отставал монстр.

- Ты порвешь ее надвое и даже не заметишь, - усмехнулся Мозенрат, убирая руку с лица Аладдина. Пора заканчивать представление, а не то излишне целомудренный друг Аладдина может наделать чересчур много шума своими предупреждающими вздохами. – Убирайся. Дай пройти.

Чудовище замерло на несколько секунд, буравя Мозенрата ненавистным взглядом, но в эту игру Мозенрат выиграл. Изрыгая проклятья, чудовище убралось, просочившись обратно в стену.

- Ал, Ал, он отравил тебя? – Джинн тряс Аладдина за плечи. – Ал, сплюнь немедленно. О, что за омерзительное зрелище!! Он тебя… Нет, я ему сейчас шкуру спущу и сушить повешу!!

- Тихо, - совершенно бесстрастным голосом перебил Аладдин, поправляя паранджу. – Идем.

- Долго еще? Я тебе говорил, что он заведет нас черт знает куда и бросит! – не унимался Джинн.

- Мы почти пришли, - донесся раздраженный шепот Мозенрата. – Аладдин, заткни эту дуру.

- Когда мы выберемся, я убью его, - очень тихо пообещал Джинн. – И никакой султан мне не указ.

Мозенрат не обманывал – через пару минут они оказались на балконе, образованном горным выступом. Под балконом открывалась огромная, необъятная глазу пещера, подземелье города, уходившее на сотни метров вниз. На самом дне ослепительно блестели огромные белые двери, уложенные прямо на полу. С высоты было видно, что двери выкладываются в какой-то странный знак, необъяснимую последовательность.

- Какие из них ведут к Хартуму? – спросил Аладдин.

- Хартум знает, что я здесь. Он сам откроет мне, - Мозенрат кривил душой. Он надеялся, что двери откроет не Хартум, а сама Мираж, в каком бы облике она сейчас ни была.

Но все двери оставались неподвижны. Терпение подводило Мозенрата, его пальцы сжались в кулаки. Неужели мать обманула его? Он обозвал себя идиотом.

- Джинн, спусти нас вниз, - приказал он. Какое-то нелепое отчаяние завладело им. Прежде он не испытывал этого чувства и не знал, как с ним бороться. Оно придавало ему сил и туманило разум.

- Что-то не так? – спросил Аладдин. «А ты чертовски проницателен», - подумал Мозенрат, но вслух раздраженно повторил:

- Джинн! Ты слышишь меня или что-то набилось тебе в уши?

Грубо схватив Мозенрата за шкирку, Джинн подтянул к себе Аладдина и круто спикировал вниз.

Едва встав на ноги, Мозенрат подошел к Аладдину и, задрав дурацкие черные тряпки, под которыми он прятался, выхватил его меч. Не дав никому произнести ни слова, Мозенрат опустился на колени и постучал в одну из дверей.

Она распахнулась под ним и Мозенрат без единого вскрика провалился в непроницаемую тьму.

Дверь захлопнулась.

**************************************

Мираж стояла за троном Хартума, опираясь на один из подлокотников своей худой жилистой рукой. Ее глаза не выражали радости, в них светилась какая-то бешеная алчность.

- Ты нашел меня, - громко расхохотавшись, провозгласил Хартум, всем телом подавшись вперед, неотрывно наблюдая за Мозенратом. Тот шел прямо к Хартуму раскованно и быстро, меч болтался в его расслабленной руке, как сумка в кулаке у девочки.

- В этом городе все дороги ведут к тебе, - сказал Мозенрат, не останавливаясь. Движение меча в его руке становилось все свободнее.

Мозенрат шел быстрее и быстрее, но не бежал. Он просто шел напролом, как человек, без сомнений уверенный в том, что двери поезда закроются только за его спиной.

- Каждая наша встреча удивляет меня все больше и больше, я…

Хартум мне успел закончить фразы, потому что Мозенрат на полуслове, как ни в чем ни бывало, взошел по ступеням, ведущим к трону и вонзил меч в то место, где сидел Хартум.

Все это было сделано так небрежно и в то же время с такой обреченностью, что Хартум не издал ни звука. Он не смеялся, растворившись в воздухе в тот момент, когда лезвие клинка ушло на четверть в камень трона, он не возмущался, не увещевал.

Оказавшись позади Мозенрата, он безмолвно обнажил копье и вогнал ему в спину. Мираж молчала, глядя на острие копья, выступившее из живота ее собственного сына.

Мозенрат поперхнулся кровью, но его лицо даже не дрогнуло. Он резко обернулся, все так же плавно и рассеянно. Древко в руках Хартума треснуло и сломалось. Мозенрат надвигался на Хартума, медленно вытаскивая из себя окровавленное оружие.

- Он знает все, Мозенрат, - вдруг закричала Мираж хищно и весело, - я все рассказала ему! Убей его, убей его, убей его!

И вдруг она одним рывком перенесла свое тело на трон и снова закричала, обращаясь уже к другому:

- Хартум, ты не можешь причинить боль моему сыну. Я рвала из него мясо и пила его кровь, с тех пор он не встречал боли, более страшной. Твои копья только раздражают его. Убей его, убей его, убей!!

Она не насмехалась, она хотела, чтобы Мозенрат победил… или умер. Ее каменное сердце давно раскололось ровно пополам и она равносильно желала любить сына и видеть его мертвым.

Мозенрат терял кровь и не было песка, чтобы заполнить опустошенные артерии и жилы. Он видел страх в глазах Хартума. Всесильный повелитель Табука встретился с самоубийцей, уверенным в своем бессмертии.

Меч в руках Мозенрата становился волшебным.

- На нем же нет перчатки!! – воскликнул Хартум, разя снова и снова, но Мозенрат, истекающий кровью, был отрешен и спокоен. На его лице вдруг проступило блаженство, он терял сознание.

- На нем нет перчатки, - эхом повторила Мираж, закрывая глаза, - но где бы он ни был, Симмерия отдается ему.

Хартум испустил отчаянный крик и вдруг в его руках возник сверкающий топор, которым он раскроил череп Мозенрату.

Мираж заплакала.

Мозенрат пошатнулся. Его лицо дрогнуло и расслабилось, на глазах выступили кровавые слезы. Покачнувшись, он упал на колени, будто бы попытался встать, но ноги не слушались его и он рухнул лицом вниз.

- Он мертв? – Хартум подошел и пнул его. – Он мертв!!

- Нет! – рыдала Мираж. Ее разрывало чувство беспомощности. О, аллах, чуда не случилось, ей не удастся похоронить тело, которого она так жаждала в минуты любовного голода. Ей не удастся родить себе другого сына, который будет любить ее. Если ты Мираж, если твое царство – Хаос, тебе дозволено иметь только одного ребенка. Если у тебя уже есть сын, убей его и только тогда роди другого. И Мираж рыдала, безысходно и горько: - Нет! Это ты умер, глупец! Хартум, жалкий шут, я так надеялась на тебя…

Холод объял Хартума, он не мог пошевелиться.

Раздался звон, который показался Хартуму оглушительным. Это топор вывалился из черепа Мозенрата и ударился об пол. Из раны Мозенрата лился песок, белый, как снег, которого Хартум никогда не видел.

- Симмерия пришла в Табук, - безжизненным голосом сказала Мираж, поднимаясь на ноги. – Ариман, почему ты просто не дашь Мозенрату умереть? Прощай, Хартум. Я прослежу за тем, чтобы на сей раз ты никогда не выбрался из забвения.

Она растворилась в воздухе. Хартум истошно закричал ей вслед, крик о помощи перемежался проклятьями. С вершин могущества он сорвался в бездну. Он схватил топор и принялся наносить Мозенрату сокрушительные удары. Слышался хруст костей.

Мозенрат с видимым трудом поднимался, удары Хартума мешали ему, но не останавливали. Его глаза были белыми и пустыми. Его сознание в этот момент лежало под красным солнцем страны мертвых, у ног Аримана, который не желал записывать его в книгу ушедших. Черт побери, все что угодно, чтобы досадить этой сучке. «Если бы ты был чужим сыном, я бы уже триста раз позволил тебе сдохнуть», - шепчет Ариман, склоняясь к самому лицу ненавистного Мозенрата и в этот момент Мозенрат понимает еще раз, отчетливо и остро, что он всего лишь сын. Всего лишь сын своей матери. Ничего больше.

И вот она – настоящая боль, которая заставляет его запрокинуть голову и вырвать из раскрытого рта бесконечный звук, исполненный страха и разочарования.

В голове Мозенрата собирался пепел. Он лился из носа, стекал под ноги, меч в его руке вдруг начал таять, пылью собираясь вокруг рукояти. Мозенрат нанес удар, единственный и последний. Пыль разорвала Хартума на три части. Голова откатилась к трону, туловище и внутренности глухо и жидко ударились о камни пола. Мозенрат с трудом приходил в себя.

- «Нур аль-Нихар», - пробормотал он кое-как. – Хартум, ты забыл про него… а я помню. Я позабочусь о нем, он достаточно ожесточился на тебя и весь мир. Он жил в заточении тысячи лет, он ненавидит. Я позабочусь, чтобы он получил то, что хочет.

Он опустил руки и лицо в кровь Хартума и начал пить. Вскоре его сердце издало первый стук. Затем второй. Медленно и неохотно оно возвращалось к работе. Мозенрат подполз к отрубленной голове и завернул ее в чалму Хартума. Ткань мгновенно пропиталась красным.

- Мне надо вернуться, - задыхаясь шептал Мозенрат. Сердце тянуло его к земле, оно казалось чертовски тяжелым. Мозенрат содрогнулся всем телом, его вырвало песком.

- Вернуться, - зашептал он, когда снова смог говорить. Дверь на потолке равнодушно слушала его стоны. – Верни меня…

Разбитое, разорванное тело Хартума источало сладкий тяжелый запах. Пыль на мече собиралась для нового удара. Но разить больше некого и Мозенрат стремился убраться прежде, чем клинок оживет.

- Мама… верни меня. Я так устал.

В глазах потемнело и Мозенрат с удивлением обнаружил, что плачет. Меч ударит его и он снова будет лежать под ногами Аримана. И снова возвращаться к жизни. И снова – меч, удар и снова жизнь.

Ариман, ты будешь мучить сына женщины, которая никогда тебе не достанется. И будешь уверен, что она смотрит, очень внимательно смотрит и так же возрождается от каждого удара, и умирает от каждого нового вздоха Мозенрата.

Все начиналось так радужно, амбициозный Мозенрат, все закончится так плохо.

Он закрыл глаза. Внутри него оставались капли чистой воды, припасенные на такой случай. Мозенрат надеялся, что они никогда не пригодятся. Все, хватит боли и мучений. Усилием воли он направил воду по позвоночнику вверх, к основанию черепа. Его разум остудился и окунулся в воду. Мир перестал существовать для Мозенрата.

*********************************

Джинн и Аладдин остановились у заброшенной каменоломни, выдолбленной в склоне горы. Пахло полынью и пустыней. Это было уединенное место, сверкавшее в лучах полуденного солнца так, что слепило глаза. Кое-где из земли сочилась известь.

- Я чертовски выдохся, - пожаловался Аладдин. – Вскипяти воды, пожалуйста.

Джинн вздрогнул всем телом:

- Ты опять будешь возиться с ним? Ал, по-моему, твоя филантропия приобретает характер мании.

Аладдин оглянулся на Мозенрата, грязного, в изорванной галабее, со следами чудовищных ранений.

- Он превзошел сам себя, - просто сказал Аладдин.

Джинн не сказал больше ни слова против. Несколько часов назад, в самом сердце Табука, когда ему удалось все-таки вскрыть ту чертову дверь, его глазам предстало зрелище, которое невозможно будет забыть. На полу не было сухого места, он был весь залит кровью. Мозенрат лежал, распростершись на спине, в кулаке сжимая чалму, в которой Аладдин нашел отрубленную голову Хартума. Мозенрат был с ног до головы вымазан красным, но на его лице застыло такое умиротворение, что он казался спящим ангелом.

- Он умер? – спросил Джинн, доставая из ниоткуда огромную жестяную бочку с водой. – Он же не дышит.

- Для него это обычное дело, - Аладдин жестом приказал Джинну вылить воду на Мозенрата. Других способов отмыть его Аладдин просто не видел. Пока Джинн лил на Мозенрата Ниагару, Аладдин отрывал от своего бурнуса куски ткани, чтобы сделать из них бинты.

- Скоро ночь, - предупредил Джинн. – Мы еле выбрались из Табука. Они проснутся и сожрут нас заживо.

Аладдин приложил ладонь козырьком ко лбу и, прищурившись, вгляделся в Табук. Они отошли от города на довольно жалкое расстояние.

- Нет, - сказал Аладдин. – Они начнут жрать друг друга.

Вода в котелке, поставленная Джинном на огонь синей газовой горелки, начала кипеть. Аладдин подхватил Мозенрата подмышки и опустил его правую руку в кипяток. Джинн позеленел:

- Меня сейчас вырвет, - предупредил он.

- Приготовь нам место для сна. Если я не высплюсь, я не смогу двигаться дальше, - сказал Аладдин. У него были изранены оба плеча, руки, вдоль спины шел глубокий порез. Выбраться из Табука было не так просто.

- Ты носишься с этим ублюдком, но он никогда ничего для тебя не сделал бы, - проворчал Джинн, уходя в сторону, делая вид, что ищет место попрохладнее.

- Я знаю, - спокойно ответил Аладдин, хотя Джинн уже не слышал его. – Я не такой как он. И не хочу таким быть.

Сварившееся мясо легко отделилось от костей и, срезав его, Аладдин туго перебинтовал руку Мозенрата. Он не выглядел неловким, его рот ни раз не скривился, создавалось впечатление, что Аладдин уже делал это раньше и не чувствует отвращения.

Вскоре наступила безлунная, отчего-то пахнущая травой ночь.

Мозенрат необратимо просыпался. Его сущность цеплялась за остатки беспамятства, но что-то жестоко выталкивало его на поверхность, в реальность.

Он будто бы очнулся от кошмара, но все еще был не в себе. Чувствовал под спиной теплые камни, запах извести, над головой раскинулось черное небо. Кто-то сидел рядом с ним, чужое бедро прикасалось к его плечу.

Будто в состоянии опьянения, он осторожно пошевелился. Руки плохо слушались его. Сидящий рядом проснулся от его движения и встряхнул за плечо. Послышались слова, но Мозенрат не понял смысла и сперва не узнал голос.

- Мама, - хрипло, заплетающимся языком прошептал Мозенрат, - ты спасла меня…

Аладдин встряхнул его снова. Он подумал, что нужна вода и потянулся к бурдюку, но Мозенрат с трудом приподнялся и обхватил его за пояс:

- Мама, не уходи. Не бросай меня.

- Ты с ума сошел? – спросил Аладдин, не надеясь получить ответ. Вряд ли Мозенрат хотя бы слышал его.

- Мама, ты все-таки спасла меня… прости меня…

Мозенрат потянулся к лицу Аладдина, но сил ему не хватило и он повалился на спину, вцепившись в отворот чужой одежды, утягивая за собой.

- Мама, я не буду спать, я все почувствую, - бормотал Мозенрат, охваченный какой-то бредовой лихорадкой. – Я обещаю, ты получишь все, что хочешь…

Он целовал Аладдина в лоб, в щеки, гладил по волосам, запуская в них пальцы, заставляя запрокинуть голову, слизывал пот с горла.

Аладдин сильно и резко вырвался из его хватки, но тут же медленно наклонился ниже. Он выглядел как человек, который знает, что делает. Он провел пальцем по подбородку Мозенрата, и слегка укусил его за губу, когда он приоткрыл рот.

Мозенрат ответил на поцелуй с силой, даже с яростью.

И вдруг в его глазах блеснуло понимание.

Он так резко отшатнулся, что ударился затылком о землю. Аладдин опирался на руки, навис над ним, тяжело переводя дыхание. Мозенрат не видел выражения его лица. Осознание того, что перед ним не Мираж, парализовало.

Где-то слышался вой шакала, гудел просыпающийся Табук. Воздух вбирал в себя далекие крики и гул пламени. Часть города охватил пожар и небо отразило оранжевое зарево.

Мозенрат приподнялся на локте, закинул руку за шею Аладдину и притянул его к себе. Он целовал, свободной рукой пытаясь стащить одежду с его плеч. Аладдин чувствовал острое прикосновение забинтованных пальцев к своим свежим ранам. Ледяное дыхание Мозенрата забилось ему в легкие. Он мгновенно словно замерз изнутри, но прикосновения некроманта были такими горячими, что, казалось, оставляли ожоги.

Движения Мозенрата были настойчивыми и в то же время слабыми. Он кое-как содрал с Аладдина изорванный бурнус. Эта слабость и настойчивость поразили Аладдина. Человек перед ним только что умирал, но сейчас, очнувшись, готов положить последние силы на то, чтобы прикоснуться открытой ладонью.

Никогда и никто не давал ему этого чувства. Даже Жасмин никогда не была настолько сильной, чтобы стать такой слабой.

Только Мозенрат, побывавший на вершине могущества, с совершенной полнотой ощущал глубину своего падения. И был готов падать все ниже и ниже.

Грани стираются, запах тела перемешивается с песком, жар земли уходит в небо, на все плевать. Всему свое время. Что будет с неоплаченными счетами, не имеет значения, дом уже готов под снос.

Джинн увидит их утром и только по беспорядку в одежде поймет, что то-то не так, как обычно. «Наверное, - подумает Джинн, - они опять подрались».

***********************************************

Аладдина разбудил грубый пинок в живот. Он откатился в сторону, мгновенно вскочил на ноги, еще не успев толком продрать глаза.

- Он даже не прячется, - сказал Расул, взмахнув мечом. – В чем дело, крысеныш? Ты ведь даже не прятался. Думал, мы не станем искать тебя? Где лампа?

- Вот она, - крикнул Мозенрат, поднимая что-то с земли и швыряя Расулу. Тот не смог поймать и она упала позади его ног, зарывшись носиком в песок.

- Джинн! – позвал Аладдин, но ему никто не ответил.

- Он не отзовется, - проворчал Мозенрат, присоединяясь к толпе стражников.

Аладдин пристально посмотрел ему в глаза. Ход его мыслей легко прослеживался по лицу, на котором сначала выразилось хмурое сомнение, а под конец сверкнула удовлетворенная усмешка. Мозенрат с презрением отметил эту неспособность скрывать свои чувства. Впрочем, чего еще ждать от уличной крысы.

- Ты, грязный вонючий шакал, - тихо произнес Аладдин, отчего-то улыбаясь.

Эта усмешка насторожила Мозенрата. Он поспешно отвернулся и тут же неискренне воскликнул:

- О, Аллах! Мудрый Фазиль? Какая честь видеть вас тут.

Старый человек, выглядевший очень плохо, простер дрожащие руки и неожиданно сильным голосом закричал:

- Это он! Это Аладдин! Он сделал это на моих глазах!

- Что я сделал? – спокойно спросил Аладдин. Двое стражников приблизились и схватили его за руки. Впрочем, Аладдин не сопротивлялся.

- Он убил принцессу! – Фазиль начал задыхаться. Его глотка пересохла и голос все больше напоминал треск. – Я видел, как он сделал это! Я слышал, что он говорил при этом. На его руках кровь принцессы, я свидетель!!

Расул широко оскалился. Блеснули гнилые зубы:

- Я могу убить его прямо здесь. Отрежу ему руки и голову.

- Нет, - резко оборвал Мозенрат. Он начал беспокоиться. – Не сейчас.

- Султан не хочет видеть Аладдина, - Расул попробовал острие меча на большом пальце, удовлетворенный тем, что Аладдин не сводит с него глаз.

- Нет… - до Аладдина с трудом доходил смысл услышанного. – Фазиль, что ты говоришь… Жасмин не может быть… Этого не может быть!!

- Заткните его, - приказал Расул и вдруг схватил Мозенрата за отворот и прошипел ему прямо в лицо: - А ты что скажешь?

- Я убил Хартума, - бесстрастно ответил Мозенрат.

- В Аграбу! – приказал Расул, отталкивая Мозенрата и одним прыжком оказываясь в седле. – Возвращаемся в Аграбу!!

Достав веревку, Расул приказал привязать Аладдина к лошади.

- Посмотрим, как быстро ты бегаешь, - зловеще произнес Расул, подмигивая Аладдину.

- Дай ему лошадь, - перебил Мозенрат.

Расул на мгновение замер, тут же расхохотался и во всю глотку заорал:

- Дайте им лошадь. Пусть едут вместе.

Сказавши это, он уставился на Мозенрата. Уже довольно давно застарелая неприязнь к Аладдину отступила пред ненавистью к некроманту. Уверенный в себе, возведенный в ранг неприкасаемого, Мозенрат позволял себе слишком много. Аладдин нужен ему, Расул давно заметил это. Аладдин нужен ему живым.

Мозенрат мог обмануть кого угодно, но Расул чувствовал, что эта змея роет ходы в подвале, отравляет ядом землю.

- Дай ему лошадь, - спокойно повторил Мозенрат и вдруг Расул почувствовал, как капля пота скатилась вдоль позвоночника. Тело реагировало быстрее сознания – страх объял его на физическом уровне, хотя сам Расул до конца верил в свое бесстрашие.

- Он не убежит, - лицемерная улыбка изуродовала лицо Мозенрата. – Ему некуда бежать.

***************************************

Он понимал, что у него в жилах течет более холодная кровь, чем у местных, и он не столь импульсивен, ибо вечно занят какими-то расчетами, и поэтому старался как-то это компенсировать: его сдержанность больше напоминала жестокость, он чувствовал превосходство своего разума над чувствами.

Иными словами, он умел привлечь внимание собеседника.

- Если казнить Аладдина немедленно, - твердо отрезал Мозенрат, - в глазах народа он станет мучеником.

Никто не возразил ему. С хриплым вздохом Султан закрыл лицо руками. Он постарел на триста лет, в один день лишившись любимой дочери и самого верного друга.

- Фазиль, что ты сделал с телом принцессы? – Мозенрат с лукавой учтивостью положил руку на плечо Фазиля.

- Я оставил его в своем доме, - Фазиль выглядел ужасно. Его череп покрылся струпьями, борода свалялась в войлочный ком, из глаз сочился желто-коричневый гной. Слова давались ему с трудом, воздух свистел в сухом горле и уходил в нос.

- Что бы ты сделал, Мозенрат? – Султан поднял на него глаза. – Скажи мне, что бы ты сделал на моем месте? Я хочу убить его немедленно, и он будет убит. Но Аллах не дает мне сил поднять на него руку.

Немного помолчав, Мозенрат чуть склонил голову и улыбнулся, торжественно и странно:

- Я бы поехал к Фазилю. Я бы привез в Аграбу тело своей дочери и показал его народу. Я бы выбрал триста семей и забрал дочь у каждой из них, чтобы продать в рабство египтянам. Потом я бы привязал Аладдина к столбу на площади и оставил умирать. Триста семей придут, чтобы убить его.

- Ты страшный человек, Мозенрат, - произнес Султан. – Но ты мудрый человек.

- Фазиль болен, - подсказал Мозенрат вкрадчивым голосом. – Он не вынесет переезда.

- Я болен, - механически повторил Фазиль. Его взгляд был отсутствующим и тупым. – Я не вынесу переезда.

- Будь желанным гостем в моем доме, Фазиль, - бросил Султан, но тон его не был великодушным. – Я должен отправиться немедленно… за своей дочерью. Я знаю дорогу.

- Возьмите Расула, - посоветовал Мозенрат и тут же понял, что сболтнул лишнего.

- Нет, - отрезал Султан. – Мне еще предстоит выяснить твою роль в этом деле, Мозенрат. Расул останется здесь и не спустит с тебя глаз. Отныне я считаю себя свободным от всех данных обещаний. Когда я вернусь, тебя здесь уже не будет. Ты приносишь несчастья, Мозенрат. Иди своей дорогой, ты достаточно обесчестил этот дом.

- Какое легкомыслие, - едва слышно пробормотал Мозенрат, склоняясь в глубоком поклоне: «Как пожелаете».

Как обычно, не попрощавшись, он покинул тронную залу. Фазиль плелся следом за ним. Он очень тихо клянчил о чем-то, но Мозенрат не скрывал раздражения и даже не слушал.

Фазиль бросился ему под ноги и быстрыми, безумными движениями схватил за подол бурнуса, покрывая его поцелуями. Мозенрат огляделся: никто не видел их.

- Чтобы я убил такое ничтожество? Это нанесет урон моей репутации, - с наслаждением рассмеялся он.

- Я знаю о том, во что ты превратил Дестана. Все в Семи пустынях знают об этом. Пока у меня остался разум, я умоляю тебя – убей меня.

- Теперь ты бессмертен, - Мозенрат ленивым, усталым движением пнул его в лицо. – Иди куда хочешь. Я отпускаю тебя.

- Ты победил, Мозенрат, ты забрал мой рассудок, - заплакал Фазиль. – Доведи дело до конца.

- Иди, - повторил Мозенрат беспечно, направляясь в каморку Джафара, - расскажи всем моим врагам о том, как я добр к побежденным.

У Мозенрата не было времени на разговоры. Селитра, древесный уголь и сера ждали его.

Он готовил порох, огромное количество пороха. Весь день он не разгибался, смешивая и взвешивая, настороженно прислушиваясь к каждому шороху.

«Нур аль-Нихар», который он искал, нельзя тревожить магией, необходимо освободить его из каменного плена, как плод из чрева матери.

Султан покинул дворец глубокой ночью, когда небо заблестело звездами, а холодный ветер тревожил деревья.

Ксеркс разлепил глаза. В сырую вонючую нору, где он прятался, почти не проникали звуки с поверхности. Но угорь уже давно не полагался на слух. Он встрепенулся и выбрался наружу:

- Хозяин зовет. Ксеркс нужен хозяину.

Мозенрат стоял, окруженный грудами сваленных в кучу книг.

- Я мог бы просто ждать, пока человечество исчезнет, а черные пески станут всемогущими, - сказал он Ксерксу, когда тот обвился вокруг его руки. – Я уверен, что дождусь.

- Да, хозяин.

- Но это очень долго. Мираж умрет, так и не узнав, каким великим я могу быть.

- Мираж бессмертна, хозяин.

Мозенрат усмехнулся:

- Только в своих владениях. Здесь, в мире людей, время не щадит ее. Когда-нибудь она обязательно умрет. Погибнет от любопытства, мир людей манит ее. Пока она молода, время кажется ей бесконечным, но скоро она узнает, как жестоко ошибается.

- Хозяин не любит ждать.

- Я нашел более… другой способ достичь желаемого, - пробормотал Мозенрат. – Черным пескам нужна свежая кровь. Ее много в Аграбе, но я слишком ослабел, чтобы прийти и взять ее.

Ксеркс встревожился снова. Он чувствовал, что настроение его хозяина меняется слишком быстро.

- Война, - сказал Мозенрат громко, - я больше не хочу войны. Это пройденный этап. Я вырос из этих игр. Я хочу покоя и власти. Абсолютной власти и абсолютного покоя.

Черные пески голодали. Они отступали, их мощь уходила вглубь, ожидая лучших времен. Мозенрат голодал вместе с ними, Мозенрат страдал, видя как его детище стонет в замкнутом круге равновесия.

- Аграба это лишь камень преткновения, - продолжал Мозенрат. Ксеркс знал, что хозяин все уже решил, и эти слова были лишь облачением вслух невысказанных планов. – Я вырву ее из земли, и это станет предзнаменованием конца света, начала моей тьмы. Оракул сказал мне, что этот город никогда не станет моим. Значит, города не станет. Перчатка, Ксеркс. Больше нет нужды скрываться. Дай мне ее.

Угорь всегда держал ее в пасти, она сроднилась с ним, как язык. Когда он разговаривал, она не мешала ему. Расставаясь с ней, Ксеркс испытал тоску, словно хозяин вместе с ней оторвал часть его тела.

- Судя по чертежам, которые сохранились у Джафара, это, - Мозенрат подошел к стене и несколько раз ударил по ней кулаком, - одна из несущих стен. А теперь взгляни внимательно. Темница, в которой сейчас томится наш добрый друг Аладдин, напрямую примыкает к ней. Это значит…

- Это значит… - эхом повторил Ксеркс, совершенно не улавливая мысль.

- Город сопротивляется до последнего. Аладдин должен покинуть Аграбу, оставить ее мне. Пока он здесь, у меня связаны руки.

- Почему Хозяин не убьет Аладдина? – спросил Ксеркс. Мозенрат рассеянно погладил его:

- Если бы все было так просто. Аграба не даст убить человека, который хранит ее. Черт возьми, обязательно что-нибудь произойдет. Нет, только не сейчас. Хватит, - вдруг закричал Мозенрат, - больше никаких промахов. Палач занесет над ним топор и умрет от сердечного приступа. Или уронит его так, что зарубит одного из стражников и Аладдин сбежит. Или буря, или акция антиАграбистов, или божье провидение. К черту, я устал проигрывать.

Ксеркс подумал, что постоянные неудачи в борьбе с Аладдином толкнули хозяина на путь нелепых суеверий.

- Три человека охраняли Аграбу. Султан, его дочь и Аладдин. От двоих я избавился.

Мозенрат одним движением смахнул со стола свитки и книги. На освободившееся место он бережно положил мешок, наполненный солью и золой. Закатав рукав, Мозенрат опустил левую руку в это месиво и выудил наружу отрубленную голову.

- Поздоровайся с Хартумом, Ксеркс.

- Он мертв, Хозяин? – Ксеркс не двинулся с места.

- Скорее всего, - Мозенрат достал нож и ловко взрезал кожу вокруг ввалившихся глазниц Хартума. Один за другим он извлек глаза и, не испытывая к ним никакого интереса, просто отшвырнул в сторону. – С этими бесами не угадаешь. Вроде мертв, а копни поглубже – живее всех живых. А, Хартум?

Мозенрат подмигнул отрубленной голове. Голова молчала.

- Оставайся здесь, Ксеркс. Развлекай нашего гостя.

- Ксеркс развлечет, - хищно щурясь, пообещал угорь. – Ксеркс обожает развлекать.

**********************************

У Расула не оказалось ключей от темницы, он клялся в этом. Он говорил, что ключи хранятся у Султана, что никто, кроме него, не смеет открывать эту дверь. У Аладдина во дворце могли найтись сторонники, и Султан настолько обезумел от горя, что подозревал в этом даже самого Расула. Нет, говорил Расул, нет, у меня нет ключей.

Нет, говорил Расул, Мозенрат не попадет в темницу. Только через мой труп, говорил Расул.

И Мозенрат только усмехнулся, перешагивая через его мертвое тело.

В этой темнице томился лишь один заключенный.

- Аладдин, - позвал Мозенрат, проводя рукой в перчатке по промасленному дверному замку. Послышался треск.

Никто не ответил ему.

- Твоя жена жива. Я отведу тебя к ней. Она ждет тебя.

- Уходи, - наконец ответил Аладдин. Он сидел, расслабившись, вытянув ноги. Его руки были прикованы над головой, ржавые тяжелые кандалы впивались в кожу, но голос Аладдина был безразличным, очень усталым. Будто он только что очнулся ото сна и больше всего на свете желает лишь одного - снова погрузиться в дрему.

- Не будь дураком, - сказал Мозенрат. – Лампу с Джинном забрал Султан. Но ты можешь спасти свою жену, свою глупую мартышку и этого проклятого попугая.

- Мозенрат, тебя хлебом не корми, дай кого-нибудь одурачить. Бьюсь об заклад, что когда рядом никого нет, ты сам себя обманываешь, - горько ответил Аладдин, когда Мозенрат присел рядом с ним, возясь с кандалами.

- Жасмин жива, - настойчиво повторил Мозенрат. – Отправляйся за ней. Покинь Аграбу как можно скорее.

- Перчатка? – отрешенно спросил Аладдин. – Она снова на тебе.

- Ты не сможешь причинить мне вред, - согласился Мозенрат, поспешно отходя в сторону, когда кандалы рассыпались в пыль.

Аладдин молчал и продолжал сидеть, не двигаясь. Не выдержав, Мозенрат пнул его в плечо, но ничего этим не добился. Он пнул снова, но Аладдин стремительно схватил его за ногу и дернул на себя. Растянувшись на полу, Мозенрат приготовился защищаться, его перчатка засветилась белым светом.

- Что ты за человек? – так тихо пробормотал Аладдин, что невозможно было определить, каким тоном это было сказано.

Поскольку Мозенрат оставался лежать, вытянув руку в перчатке, Аладдин подобрался к нему поближе и медленно собрал в кулак ворот его одежды.

- Что ты за человек?! – закричал Аладдин, схватил его за волосы и ударил затылком об земляной пол темницы.

Мозенрата захлестнул страх, полностью, бесповоротно. Он ушел в страх с головой, он не знал, что делать.

- Я убью тебя, - в ответ воскликнул Мозенрат и Аладдин поразился тем, как это прозвучало. Кричал маленький мальчик, перепуганный до смерти.

- Ну, давай, - выплюнул Аладдин. – Убей. Или я задушу тебя.

Они замерли, глядя друг на друга. Мозенрат искренне верил, что рок помешает ему уничтожить Аладдина. Именно сейчас, в решающий момент, в критический момент всей его жизни – что-то помешает. И все пойдет насмарку. Мозенрат был твердо уверен, что одно имя «Жасмин» загипнотизирует Аладдина, лишит его воли, отправит на край света вслед за Сирокко.

И как же он был испуган и шокирован, когда этого не произошло. Камень за камнем строился идеальный план, который грозил обрушиться сейчас, в одну секунду.

Маленький мальчик строил замок на песке, песчинка к песчинке осознавал и вынашивал свое самое заветное желание, шаг за шагом приносил в ладонях мокрый песок, налепляя на стены своей разрушительной мечты. Земля проваливалась под ним, он был готов умолять, бесстыдно пресмыкаясь.

Расстояние в протянутую руку отделяет его от вечности, порох, который нужно заложить у основания стены, чтобы пал и разбился вдребезги камень, окружающий «Нур аль-Нихар». Дневной свет.

Но город, в одну секунду осознавший собственную агонию, вынырнул на поверхность из рутины будней. В полной мере устрашился грядущей опасности. И незримо направляет, зовет на помощь единственного человека, способного остановить Мозенрата. Какая глупая, злая, пошлая ирония.

Простой человек, стоящий на пути разрушителя вселенной. Удача, судьба, небесное провидение – все на его стороне.

На игральном кубике Мозенрата одни нули, у Аладдина – на каждой карте нарисован туз.

Равновесие нельзя нарушать. Чем сильнее становился Мозенрат, тем, на самом деле, слабее он был.

- Поверь мне, - Мозенрат почти просил. – Смотри, я покажу тебе…

- У меня ничего не осталось, - перебил Аладдин, хватая его за руку в перчатке и вдавливая ее в землю, - кроме тебя.

- Чего ты хочешь?

Аладдин склонился над ним. Его глаза были безумны. Вот оно – полное поражение, именно так оно выглядит, оно в этих черных зрачках, оно в этом искривленном лице, в срывающемся дыхании, полном нечеловеческой ненависти.

- Ты будешь рядом со мной. Отныне ты будешь всегда рядом. Каждый день, каждую секунду я буду думать над тем, как отобрать у тебя все. И когда-нибудь я пойму, как заставить тебя страдать так, чтобы ты умолял о смерти.

Мозенрат молчал. Он смотрел на Аладдина, но, казалось, уже не понимает, что происходит.

- Почему? – обезоруживающе просто спросил он. – Ну почему ты не идешь к ней?

- Ты убил ее, - Аладдин снова схватил его за волосы надо лбом и ударил головой об пол. Он бил с каждым словом, словно выбивая ритм на барабане: - Ты убил ее, ты убил ее, ты убил ее. Клянусь, Мозенрат, я…

Мозенрат начал терять сознание. Аладдин оставил его и поднялся на ноги.

- Какой я человек, я не знаю, - вдруг еле слышно пробормотал Мозенрат. – Но трупом мне стать не удалось. Я мечтал о возрождении. Но, возможно, для этого действительно необходимо сначала умереть. Бесповоротно, напрочь, забывая все. Глупо предполагать, что удастся быть и сыном и любовником одновременно.

Мозенрат пошевелил рукой и в воздухе заискрился портал. По ту сторону Аладдин увидел женщину в черной одежде. В ее руках был кнут. На плече у женщины сидел Яго, под ногами крутился Абу.

- Она нигде не пропадет, - скривился Мозенрат.

Аладдин оглянулся на него:

- Что ты делаешь?

Несмотря на боль в затылке, Мозенрат нашел в себе силы улыбнуться. Отчаяние уходило и теперь Мозенрат чувствовал лишь обжигающий стыд за свою недавнюю слабость.

- Узнаешь, когда вернешься, - холодно, обретая былую уверенность в себе, процедил Мозенрат, и мысленно добавил «если вернешься». – Один шаг, Аладдин, и ты рядом с ней.

Для верности, Мозенрат подошел ближе и легко подтолкнул Аладдина в спину.

- Она неплохо себя чувствует, - странным, хитрым, столько несвойственным ему тоном, произнес Аладдин. – Не похоже, чтобы ей требовалась помощь.

- Побойся Аллаха! – вскричал Мозенрат, чувствуя новую волну страха. – Слабая женщина…

Тут Жасмин щелкнула кнутом и какой-то невероятно толстый уродливый мужчина бухнулся перед ней на колени, протягивая поднос с фруктами.

- …одна в незнакомом городе среди мерзавцев, - крайне уныло закончил фразу Мозенрат, чувствуя свою полную несостоятельность. Он машинально потрогал затылок и ощутил под пальцами холодную вязкую кровь.

Аладдин проследил за этим движением. На секунду он погрузился в воспоминания. У него перехватило дыхание, горячая дрожь пробежала по спине, когда он вспомнил Мозенрата, распростертого под ним на песке. Беспомощного, безразличного.

Он повернулся к Мозенрату и ему показалось, что он смотрит в зеркало. Их рост, телосложение, цвет глаз, волос, даже форма носа – все это изначально было одинаковым, как у братьев.

Но, взрослея, отражение и оригинал изменялись. Неуловимые, необратимые изменения прикасались к лицам и телам. Один твердо верил в свет, другой нес в себе тень. И оба были нерушимо уверены в своей правоте и бесконечности своей молодости.

Аладдин взял Мозенрата за плечо и подтянул к себе. Провел рукой по его спине, сквозь ткань чувствуя напряженные мышцы и кое-как затянувшиеся шрамы.

Он так же, как и Мозенрат, часто уходил, не прощаясь.

Когда портал закрылся за ним, Мозенрат обеими руками закрыл рот, потому что оттуда что-то со страшной силой рвалось на волю. Может быть, крик, может быть стон, Мозенрат не хотел этого знать, как не понимал и причин, по которым внутри него что-то царапалось о ребра и рвало пленку диафрагмы.

- Хватит, - сказал он, когда смог говорить. – Я победил. Я выиграл все на свете.

Но что-то, так и оставшееся гнить внутри – как и прежде, навсегда, - железным привкусом во рту укоряло его за эту ложь.

***************************************************

Порох, огромное количество пороха были заложены под основания всех несущих стен. Все, кто мог быть убит, были убиты. Мозенрат вырезал дворец до основания. Он не церемонился с прислугой. Обычно хладнокровный, отчего-то в эту ночь он получал наслаждение от вида мертвых тел. Это походило на священный обряд.

- Тебе не нужно ничего говорить. Только выслушай меня, и я уйду, - Мираж сидела в каморке Джафара, когда он поднялся туда, чтобы разыграть заключительный акт своего спектакля.

Мозенрат не обратил на нее внимания. У него не было времени. Вся его сущности трепетала, была напряжена до предела, он чувствовал себя богом, в данный момент лишенным рассудка. Подхватив с пола заранее припасенную кирку, он ударил ей в стену.

Он бил снова и снова, как заведенный механизм, как одурманенный фанатик.

- Хартум, посмотри, - позвал он, обращаясь к безглазой отсеченной голове, все так же лежащей нас столе. - Вот он, первый путь.

За каменной кладкой обнаружился темный провал, из которого несло гнилью.

- Я знаю правила, этот путь ложный, - словно в лихорадке шептал он. – Но я не против. Сейчас уже не против правил…

Мираж смотрела на него и все, что она чувствовала – это желание. Похоть, захлестнувшая ее полностью, остановившая течение мыслей, заглушившая все цвета и звуки. Она была счастлива абсолютно, как богиня, как река или огонь.

Она забыла все, что хотела сказать, все ее угрозы и просьбы, еще даже не родившись, рассеялись как дым.

- Делай что хочешь, - она нашла в себе последние силы, чтобы произнести хотя бы это. – Уничтожь меня, мой милый. Если это сделает тебя счастливым.

Она была влюблена.

Она была при смерти.

Мозенрат не мог слышать ее, он находился внутри лаза, который был создан еще до того, как научились считать время. Он полз упорно, быстро, бесстрашно. Этот лаз никуда не приведет, он знал это. Но для того, чтобы открылся верный путь, он должен одолеть ложный от начала и до конца и вернуться к тому, с чего начал, по своим собственным следам.

Начиналось утро, когда он выбрался обратно, уставший и безразличный ко всему. Пол в каморке светлел и в бледных строгих солнечных лучах клубилась пыль. Трещины между камнями пахли сыро и сладко.

Мираж ушла и забрала с собой голову Хартума. Мозенрат даже не заметил этого, материальный мир еще накануне перестал интересовать его.

Один из лучей изогнулся и вспенился, как туман. Обретя плотность, превратился в птицу и бросился на стену, пройдя сквозь нее.

Коротким быстрым движением Мозенрат подхватил кирку и ударил в то место, куда указал свет.

Проход, открывшийся мгновенно, оказался наполнен курящимся белым воздухом.

«Стой», - позвал его кто-то.

«Остановись, пока еще возможно», - позвал его кто-то.

«Подожди», - позвал его кто-то.

«Одумайся», - позвал его кто-то.

«Отпусти», - позвал его кто-то.

«Прости», - позвал его кто-то.

«Забудь», - позвал его кто-то.

«Вернись», - позвал его кто-то.

«Ты уже делал это раньше, тысячу раз».

И Мозенрат, наконец, услышал. Он обернулся и взглянул на солнечный диск, поднимающийся над пустыней.

- Это мой выбор, - сказал Мозенрат. - И я делаю его снова и снова, потому что знаю, что у меня нет выбора. Потому что знаю, если я когда-нибудь поступлю иначе, это буду уже не я, а какой-то другой, совершенно незнакомый мне человек. Мне некуда бежать от самого себя.

Голоса смолкли, разум очищался, как будто с него слезала шелуха и тлен. Равнодушие Мозенрата становилось истинным, абсолютным, чистейшее чувство неприкаянности, ни этот мир, ни любой другой не принимали его. И он чувствовал себя отторгнутым, независимым, могущественным, как космос или бог и настолько же ненавидимым за свою неумолимость.

Он спустился вниз, далеко под землю, белый свет окружал его, счищал грязь с одежды.

У конца пути, показавшегося ему бесконечным, он нашел каменный колокол. На поверхности над ним, должно быть, в эти мгновения проходили годы.

Достав порох из-за пояса, он ссыпал его вокруг колокола. Много ему не требовалось. Он взял с собой кремень и теперь его руки соединились, кремень чиркнул, появилась искра.

Взрыв.

Череда невероятных взрывов, как будто твердь разверзлась над преисподней.

Эти взрывы перетерли дворец в порошок, пламя из центра земли вырвалось на волю и окутало город. Обломки на лету превращались в песок. Никакой порох не смог бы стать причиной таких разрушений, если бы не то, что таил под собой каменный колокол.

«Нур аль-Нихар» ворочался во сне, опаляя огненным дыханием пустыню.

Мозенрат стоял, положив руку на камень, и огонь не касался его. Все полыхало, гремело, рушилось, океан огня заполнил горизонты, пламя лизало кожу Мозенрата, но не причиняло никакого вреда.

Мозенрат погиб в первые секунды взрыва. Он не помнил своего имени, он держался за колодец, готовый предстать перед Симмерией обнаженный и чистый, как младенец.

Цвет пламени тускнел, оно не стихало, но оставалось где-то позади.

- Нет!! – раздался рев Аримана. – Еще не время! Никогда не время!!

Мозенрат поцеловал колокол, словно лаская женщину, провел по нему пальцами. Его руки погружались в камень, как в глину. Он так хотел этого.

Колокол таял, тек и плавился, как лед.

И вот Мозенрат нагнулся над колодцем, столько тысяч лет дремавшим под защитой камня. Он опустил ладони в воду, белую, как молоко и набрал ее в горсть.

Под ногами Мозенрата шевелилась и стонала Симмерия, но ее мольбы не имели голоса и Мозенрат не слышал их.

- Я принес «Нур аль-Нихар» в Симмерию, - сказал Мозенрат, протягивая руки Ариману, вода дрожала в его ладонях. Ариман отступал, он был огромен, как гора.

- Я принес Дневной Свет в страну мертвых, - сказал Мозенрат.

Ариман смотрел с таким неимоверным ужасом в заледенелых глазах, словно его жгли заживо и никак не давали умереть, растягивая пытку на вечность.

- Когда-то давно, - с трудом, словно возвращая потерянную память, говорил Мозенрат, - жил-был бес по имени Хартум. Однажды Ариман позвал его к себе и приказал построить дворец прямо посреди пустыни. Бес удивился, но исполнил приказ. Когда он начал строить, он понял причины. Построенный дворец скрыл источник «Нур аль-Нихар», созданный солнцем, а люди, пришедшие на это место вслед за Хартумом, стали невольно охранять его. Хартум боялся Аримана и делал вид, что забыл про «Нур аль-Нихар». Вскоре он забыл на самом деле, но Ариман так никогда и не позволил ему ступить в Симмерию, сколько бы он ни умирал. Хартум забыл, а я вспомнил. Однажды я был здесь очень долго и пески сами рассказали мне все. Твоя страна, Ариман, тоже устала от вечности.

Молочная капля просочилась сквозь пальцы Мозенрата и, сорвавшись, упала на песок.

***************************************

- Что ты чувствуешь? – спросила Мираж.

- Счастье, - признался Мозенрат. Он лежал плашмя, земля под ним была ровной и горячей, и Мираж поверила, что на миллионы лет и километров вокруг не было ни единой горы, ни единого оврага, ни единого дерева, ни единого ручья.

Песок, кругом песок и бескрайние горящие небеса.

- Чего еще ты хочешь?

- Мама, я хочу разрушить мир, - просто сказал Мозенрат.

- Ты уже разрушил все, что мог.

- Нет, мама. Еще нет. Я хочу разрушить мир, в котором есть место тебе.

- Ты уничтожил страну мертвых, - если бы Мираж могла смеяться, она бы сделала это. Но она была чудовищно, неимоверно стара. Ее высохшее, полумертвое тело, уродливое и сломанное, мумия из кожи и костей, парило в воздухе, царапая пустоту желтыми твердыми ногтями. – Ты не сможешь больше умереть. Никогда. Ты наказан. Тебе придется ждать, пока родятся новые боги и сотворят новый мир.

- Мама…

- И ты разрушишь его, как тысячи миров до этого.

- Все, что ты видишь здесь, принадлежит мне. На сей раз я все сделал правильно. Новых миров больше не будет, а я – властелин того, что осталось. Не с кем и не за что бороться. Я счастлив, мама. Я совершенен.

- Ты один, - выплюнула Мираж. – И это все.

- Мне никто не нужен, мама.

- Конечно, - пустые трубки вен и артерий проступили под кожей ее высохшего лица, набухли, наполненные воздухом и желчью. – Но в мире, который ты уничтожил, был кто-то, нуждающийся в тебе.

Мозенрат ощутил легкое беспокойство.

- Теперь я хозяин мира. Весь мир нуждается во мне. Какая мне теперь разница, мама.

- Весь мир не обнимет тебя, не сможет подарить тебе поцелуй, никогда не будет любить тебя.

Испуская дух, Мираж содрогнулась всем телом и создала последнюю иллюзию в своей жизни. Она превратилась в Аладдина.

Когда она наконец умерла, Мозенрат рассмеялся и поднялся на ноги. Мираж не заметила, как вдалеке колышутся очертания города. Как небо сереет, наполняясь дождем.

Аладдин был прав, но лишь частично. Чтобы обмануть всех, для начала Мозенрат обманул себя. Уничтожив богов, страну мертвых и все суеверия, он создал мир заново и стал создателем, но не владельцем. Мираж мертва. Аграба возвышалась, величественная и беспорядочная.

Отряхнувшись от песка, Мозенрат оглянулся на нее и улыбнулся.

Мир не принадлежал ему и сам он был свободен.

The End