Stolen SeasonАвтор: Lucky Ориджинал Рейтинг: R Жанр: драма Авторские примечания: написано
для Fatalis Дисклеймер: Все принадлежит законному владельцу. Размещение: с разрешения автора |
|
В вечернем эфире вчера
показали твой фильм Так вышло, бестселлером
стал мой мучительный труд, Я спрячу твой образ, вытерев
пыль, А ведь каждый из нас мог
нормальным бы быть человеком. Я спрячу твой образ, вытерев
пыль, Зима. Началось все с того, что ключ
повернулся в замочной скважине только один раз - а дверь уже открылась.
Я еще по привычке вертела рукой, не успев понять, что случилось: постоянный
сквозняк унес от меня преграду и хлопнул ею по стене. Я никогда (внимание,
вообще никогда!) не закрывала дверь в свою комнату всего на один поворот.
У меня на этаже столько швали, даром что на повышение идут - сволочи еще
те! В общих чертах понятно, почему
я удивилась и разозлилась, да? А потом я увидела НОГИ. Ноги,
свесившиеся с моего стола. Обладателя этого недоразумения закрывал шкаф.
Сделав пару шагов, я наткнулась на холодный взгляд зеленющих глаз. Итак,
на МОЕМ столе сидела какая-то девица. Прелестно. Хорошо, хоть папку сегодня
в сейф убрала. Поставила пакеты с продуктами
рядом с этой, откинула назад капюшон - мех мокрый от растаявшего снега. -Кто такая? -Жить здесь буду. Начальник
поселил. Обещал матрас выдать. Жду. Выдохнула. -Так. Понятно. Развернулась: -Вещи собирай. Крикнула ей уже из коридора: -Со мной ты жить не будешь. …Бегу наверх, прыгаю через
три ступеньки на лестнице, на ходу расстегиваю пуговицу казенного пуховика. -Начальник, ты башкой стукнулся? От меня в прямом смысле валит
пар: снег, покрывающий одежду, быстро испаряется в слишком уж натопленном
кабинете Начальника. Настоящий ад. -У меня в комнате сидит непонятное
существо и утверждает, что это ты ее ко мне отправил. -Да. -Я не буду с ней жить. Я вообще
не хочу жить с кем-либо. -Вот как? Внизу есть куча
свободных комнат, можешь занять любую в удобное для тебя время. Ужасное пекло. Мне даже воздуха
не хватает. Все-таки в теплолюбивости Начальника есть что-то аномальное.
А его умение ударить по самому больному месту, сохраняя невозмутимый вид
- феномен. Да как он смеет? Прекрасно
ведь знает, что я не переношу чье-либо присутствие рядом с собой, эта
комната всегда была моей. Я сама предложила переселиться с верхнего этажа:
после того происшествия с фатальными для меня последствиями просто не
имела права оставаться среди бывших коллег. Мне не нужны были заверения,
что "все будет хорошо", "ты ни в чем не виновата" и "скоро все восстановится".
Но свою каморку я точно заслужила. Хотя бы как плату за удачно выполненные
задания, как дань уважения к моим… Нет! Не поэтому. От жалости я убегаю
постоянно. Я просто хорошо делаю свою работу и могу требовать нормальных
условий. -Я уже три года живу одна!
Я привыкла! -Придется отвыкнуть. Ты обычный
член команды, правила для всех одинаковые. Была возможность никого к тебе
не подселять - я этого не делал. -Да через меня столько сведений
проходит, столько информации! Нельзя, чтобы какая-то непонятная… -Сегодня я ее перевел. А вчера
она за час пробила защиту с пятого уровня на третий. Тут мне поплохело, что я даже
села. -Да не может быть! -Тем не менее. Весь день бегал
и искал, кто же умудрился такое провернуть. Сигнал-то шел чуть ли не с
самого нижнего этажа. Тупо пялюсь в одну точку.
С ума сойти! Да мне раньше часов шесть необходимо было, чтобы два уровня
одолеть, а с проскоком никогда не получалось. А она четвертый пролетела.
-Ты пойми, у нее показатели
почти такие же высокие, как у тебя четыре года назад. Ее вести надо обязательно,
подобного прорыва у нас очень давно не наблюдалось. Только ты можешь помочь
ей справиться. -Не могу. Я уже все забыла. -Вопрос закрыт. Она остается
в этой комнате. Если тебя что-то не устраивает - милости просим вниз. Дрянь. Самое обидное, что
возражать бесполезно, а скандалить без цели - не мой стиль. Опускаюсь на продавленную
кровать, протягиваю руки к пакету, по пути пальцы натыкаются на ее коленку,
обтянутую джинсами, резко отталкиваю препятствие. Шарить в пакете приходится
недолго: потерять пачку сигарет среди батона хлеба и двух банок консервов
очень трудно. Наборы на неделю стандартные, иногда, правда, подвозят еще
что-нибудь, хотя в основном наше питание: вот это и столовка с рисом на
воде. Все остальное покупаем сами, но денег почти нет, да и в магазин
чаще одного раза в месяц никто не выбирается. Извиваюсь, пытаясь достать
зажигалку из заднего кармана. Нога на ногу, опираюсь на локоть и наконец
смотрю на нее - изучаю. Она улыбается. Нахально, дерзко,
с издевкой. Короткие волосы, но длинная челка. Зеленые-зеленые кошачьи
глаза. Курю и внимательно рассматриваю, разглядываю лицо, фигуру, одежду.
Она не смущается и отвечает мне снисходительным взглядом победителя. -Что, неудачно? Бывает. Ты
когда к Начальнику жаловаться бегала, про матрас не поинтересовалась?
Должны уже принести давно. -На полу поспишь. -Не думаю. Чертов матрас все-таки приносят. -Закрой форточку. -Мне душно. -Конечно, кислорода на двоих
не хватает. -Нет, просто я хочу избавиться
от запаха отчаяния, обреченности и одиночества, который ты здесь развела. -Я сказала, закрой форточку. -Встань сама и закрой. А я ведь встаю. Я иду к окну, в темноте с
непривычки налетаю на лежбище, путаюсь в ее ногах, будто их у нее не две,
а сотни, и вся эта куча конечностей безостановочно двигается, вынуждая
меня оступаться и почти падать. Я с удовольствием вообще раздавила бы
ее, но это все так по-детски, что мне самой смешно. Прилипаю к стеклу, как в детстве:
ладонями, сплющенным носом. Там красиво. Там падают с неба хлопья снега,
большие и мохнатые, словно шмели. Да, с красочными сравнениями у меня
всегда было туго, но я их и не употребляю вслух, про себя же имею право
думать что угодно. Отчаяние, говоришь? А почему
бы и нет? Зачем сохранять надежду, если для меня все закончилось? А наверху звезды - яркие,
как никогда. Странно: снег и звезды сразу. Обреченность? Ты тоже ее скоро
почувствуешь, молодая наша и перспективная. Это сейчас энтузиазма полные
штаны, а лишь осознаешь, что все это - навсегда и никуда не деться, совсем
по-другому ситуацию воспринимать будешь. Не хочу смотреть вниз: помойка,
склады, колючая проволока и решетки, последние - ради нашей безопасности,
как говорят. Нет, на нижние этажи я не пойду, не дождешься. Там еще сложнее
заставить себя смотреть вперед, а не оглядываться назад. Одиночество? Что мне еще остается
кроме одиночества? В любом случае, ты совсем не тот человек, который может
изменить положение вещей в моей жизни. -Эй, там, за занавеской! Ты
что, заснула? Я ненавижу, когда вмешиваются в мои дела. На Рождество мы все выползаем
на улицу, в округе разбросаны сосновые ветки, долженствующие внушать нам
ощущение праздника. Больше похоже на похороны. Я вижу, как она танцует
под тяжелыми свинцовыми небесами, раскинув руки. Последние несколько лет
мне было очень спокойно в своей могиле, а с ее стороны кощунство - нарушать
эту идиллию. Как там? Ты за это заплатишь,
ха-ха-ха? Сатанинский смех? Что ж, конец первого акта. Весна. Меня все в ней раздражает.
Все. Подумать не могла, что найдется человек, обладающий умением каждым
своим поступком доводить меня до кипения. Меня бесит ее полное равнодушие
к моим нападкам. Она резво отвечает, скандалит и издевается - но я вижу,
что эти ссоры совсем ее не задевают. Развлечения за неимением лучшего. Ненавижу, когда она возвращается
с тренировки. Ее не видно в моей комнате два-три дня, но потом она возвращается:
страшная, бледная, вся какая-то высосанная до остатка. Я помню, как это
сложно - направлять удар, а все остальные в группе ориентируются на тебя.
Немного отвлечешься - и все насмарку. Я после таких упражнений даже до
комнаты порой не могла дойти, падала прямо на пол в зале. Она ведь уже
рулевая, уверена. И вот когда она приходит, усталая и очень никакая, первым
делом распахивает окно, не обращая внимания на мое бухтение, высовывается
наружу до пояса, будто высматривает себе место на карнизе - и дышит, дышит,
дышит, впитывает воздух всем телом. Она всегда закрывает глаза, поэтому
я могу спокойно наблюдать за ней. Иногда мне кажется, что она хочет упасть,
и я слежу за костлявыми пальцами, зацепившимися за раму, с больным любопытством.
Если она их разожмет, я не успею ее спасти, даже если вдруг захочу. Я
не успею вскочить с табуретки и удержать ее. Янеуспеюнехочукоготосноваспасать! Она еще подолгу так стоит,
но я больше не смотрю, утыкаюсь носом в свои бумаги, словно это избавит
меня от ответственности. Хотя какая ответственность! Немогунемогунемогу
переносить ее присутствие! Наглотавшись воздуха, она
падает на матрас не раздеваясь. Она пьет только кофе, причем
в огромных количествах. Тошнотворный крепкий запах будит меня по утрам,
портит аппетит во время обеда и нервирует по вечерам. Она не признает
сахара и терпеть не может мою привычку заваривать разные сорта чая в нескольких
кружках. Она говорит, что я вполне обойдусь одним видом, а деньги будут
сэкономлены. Я посылаю ее к черту. У нее часто идет носом кровь.
Она убегает в ванную и сидит там целый час с включенными кранами. Потом
закрывает воду и сидит уже в тишине. Я из комнаты кричу, что если она
не прекратит свои тренировки, то скоро моя жилплощадь очистится от нее
самым радикальным и ненасильственным образом. В ответ она снова включает
воду, да так сильно, что я всерьез опасаюсь, не вылетели бы краны от напора. Она готовит еду на двоих,
но предлагает ее с таким хитрым видом, словно секунду назад подсыпала
туда мышьяк. Она невыносима. Поет глупые песни глубоким
грудным голосом, у меня начинает болеть голова. Я предлагаю ей заткнуться,
и она посылает меня даже не к чертям, а куда подальше. Один раз она сломала все мои
сигареты, потому что я забыла погасить бычок. На следующий день я на последние
деньги купила сахар и насыпала под завязку в банку с кофе, тщательно перемешал,
чтобы старания не пропали даром. Вечером она вернулась с тренировки и
спустила все содержимое в унитаз, а банку бросила в меня. Я увернулась
и сделала из пустой жестянки новую пепельницу. Правда, курить нечего было
недели три. Но и она, морщась и отплевываясь, хлебала кипяток, пока не
выдали жалкую зарплату и еще более жалкие талончики на продовольствие. Она рисует и складывает листы
в папку. По полу катаются карандаши. Мы совершенно не можем ужиться. Раньше я любила весну: за
долгожданное солнце, тепло, романтические бредни. Мне нравилось легкое
небо, какое бывает только ранней весной: оно зовет к себе, а не гнет к
земле. Теперь любить ручейково-капЕльную весну, имея одну пару раздолбанных
сапог, очень трудно. На столе дожидается девственный, нетронутый отчет,
а ты бредешь от жилого корпуса до склада, стараясь обойти все лужи и теряя
при этом уйму времени, - в такие моменты хочется или вернуться назад в
зиму, или оказаться уже в лете. В принципе, большой разницы нет: зимой
по ночам трясет от холода, а летом вечно болит голова от вони плавящегося
асфальта. Когда я жила в комнате одна,
мне было тесно, но терпимо. С появлением ненавистной соседки с идиотским
матрасом, занявшим территорию от кровати до окна, и вообще всей своей
личностью, наполнившей комнату до предела, - стало невозможно. Ну а если
в комнате еще и Начальник - все. Чувствуешь себя пассажиром метро в час
пик, которому надо до конечной, а стоит он возле дверей. Чтобы не вынесло,
нужно обязательно за что-нибудь уцепиться. Зубами. Подхожу ближе. Она распласталась
на лежанке лицом вниз, в подушку, ноги как-то подогнуты неловко, трясется
вся. Боже, да она ревет, что ли? Не хватает слякоти на улице, еще тут
сырость разводит. Дотрагиваюсь до плеча Начальника,
киваю на безучастное, не реагирующее ни на что тело: -Что это она? Кофе опять не
привезли, и у нас траур? -Они нашли ее сына. Вниииимание! В правом углу
ринга в безупречном костюме и с равнодушным лицом - Нааачальник! В левом
углу в облезлом свитере, заштопанных колготках и полной растерянности
- я! Финал игры "Самый бестактный" объявляется открытым. Я знаю, кто эти "они". И я
знаю, что означает фраза, будто они кого-то "нашли". У нее есть сын? Точнее,
был? Они - это наши враги, те,
против кого "все мы здесь сегодня собрались", заперли себя в склепе и
пытаемся бороться. Мы ненавидим их, они отвечают нам взаимностью. Когда
они находят кого-то из нас, исход очевиден. Они или убивают, или забирают
человека к себе, предварительно очистив память. Мы можем им сопротивляться,
здесь все зависит от уровня подготовки, опытные рулевые несколько часов
способны удерживать удар. Если находятся рядом. -Пятая база, помнишь? Мы туда
всех детей отправили, самое безопасное место ведь… три дня назад налетели,
почти всех удалось отбить без последствий, а некоторых все-таки увели
с собой. Я стою, хлопаю глазами и ничего
не могу сказать. -Жаль, конечно. Зато теперь
мальчик точно в безопасности - своих они не трогают. И уходит, оставляя меня наедине
с этим сплошным, неприлично оголенным горем. Я усаживаюсь на табуретку,
открываю папку, беру ручку. Через полчаса весь лист заштрихован.
Я не могу сосредоточиться. Не знаю, что делать или говорить. Мне действуют
на нервы ее всхлипы и поскуливания, я хочу закричать, затопать ногами
и приказать ей прекратить истерику, потому что мне ужасно неловко. Когда-то очень давно я поехала
на автобусную экскурсию. Уже не помню, что меня сподвигло на сей героический
поступок, возможно, интеллектуальный голод, но место досталось рядом со
слепым мужчиной. Он сидел в кресле, с тросточкой и в темных очках, а я
боялась даже руку на подлокотник положить, чтобы он случайно меня не задел.
Мне казалось, что если это вдруг произойдет, вся моя жалость перетечет
в него и оскорбит. Девушка-экскурсовод бодро верещала: "Посмотрите налево!",
"Посмотрите направо!", а я могла смотреть только на своего соседа, на
его виноватую полуулыбку - будто он извинялся за нелепое присутствие на
этом развлечении. Тогда я не знала, что делать: не глаза же себе выкалывать
в знак солидарности. Сейчас чувство такое же. Различие лишь в том, что
я не смотрю на нее: на поджатые ноги и вздрагивающие плечи. Божебожебоже,
хоть бы она перестала! Пока она ревет в подушку,
я выпиваю всю заварку из многочисленных кружек на столе. Горько. Уйти
я тоже не могу - помню ее сомневающиеся пальцы на оконной раме. …Удивительно, но я, кажется,
задремала, опустив голову на ладони. Очухалась и поняла, что в комнате
тихо. Наконец-то. Ощущаю себя разбитой и опустошенной. Пять шагов от табуретки
до шкафа, несмазанные петли скрипят. -Что с тобой случилось? Голос глухой и ломкий, как
продолжение стона дверцы. Я думала, она заснула. -Со мной что случилось? -Да. Как ты стала такой? Почему?
Можешь рассказать? Могу ли? Да, пожалуй, могу.
Я же за шкафом. Когда не смотришь в глаза, вроде бы все понарошку. Мне
уже давно плевать, сколько человек в курсе моей жизни. Пусть и она приобщится.
Опускаюсь на нижнюю полку для обуви, спина касается задней стенки, а голова
- между моим зимним пуховиком и ее джинсовой курткой на все сезоны. Спряталась
как бы. Закрывайте дверцу - и можно заколачивать. В руках - халат, который
я не успела одеть. -Слышишь? -Да, только плохо. Но это
ничего. Рассказывай. -У меня способности прорезались
постепенно, не так резко, как у тебя, но тоже довольно быстро. Я долго
жила в этой комнате с одной девочкой… Она была старше меня, но казалась
моложе: такая маленькая, светлая, решительная. У нее все получалось немного
хуже, чем у меня, но огорчаться она не умела, и мы обе не делали из ее
слабости трагедии. Лучше, хуже, это не столь важно. Мы очень сблизились. Неужели я вспоминаю? Неужели
я об этом говорю? -Я верила, что есть смысл
у нашей борьбы. Мне все очень легко давалось, сила текла по телу, я ее
физически ощущала. Я шла на повышение. Я его получила. Мало того, меня
назначили постоянной рулевой. Перевели наверх, потому что все, кто пробивает
защиту до первого уровня, обязаны круглосуточно быть под рукой у Начальства.
А моя подруга осталась здесь, ее максимум - 2 уровень, да и то с огромными
усилиями. Нам хотелось жить вместе, как раньше. -Почему? -Не знаю. Я к ней привыкла.
Она меня понимала. Мне продолжать? -Конечно. -Иногда в голову приходят идеи, ужасно глупые, корявые и нелогичные, но поначалу выглядящие единственно верными. Мы решили искусственно повысить ее способности. Сейчас у тебя есть шанс назвать
меня идиоткой и даже не получить в ответ кучу мата. -Эффективность и чувствительность
возрастает во много раз, если приблизится к объекту. Я это знала. В то
утро было ужасно холодно, мы встретились внизу и долго топтались на улице,
обсуждая детали. Я помню, как она прятала нос в обмотанный вокруг шеи
шарф и все повторяла: "Ну я поняла, поняла, ладно тебе!" Перед глазами ее образ, яркий,
живой, реальный настолько, что я в страхе комкаю в руках халат. Надо разобраться
в том, что случилось, но в мозгу какая-то перегородка, удерживающая мысли.
-Ведь мы же и подошли не так
близко, чтобы нас засекли - а ведь засекли, нечто важное мы упустили.
Я упустила, потому что она вообще к этому серьезно не отнеслась. Они неожиданно
появились, я почувствовала неладное лишь за секунду до нападения. Сначала
было совсем не страшно, я была уверена в своем щите. -Какие они? -Мерзкие. Но внешне мало чем
отличаются от людей: только холодные и скользкие. Как лягушки. Я вызвала бригаду, пообещала
удержать этих чудищ, отключила рацию и обернулась. Она стояла на коленях,
бледная, на лице пот - слишком большая нагрузка. Она была далеко, я не
могла затащить ее под свой кокон: ее бы успели схватить. Я кричала, чтобы
она посмотрела на меня, но сквозь защиту звук не проходит. Я так испугалась
тогда, что она не сможет поднять голову и посмотреть мне в глаза… но она
это сделала, и я успела "зацепиться": когда ставишь защиту кому-то другому,
необходим зрительный контакт. А еще умение пользоваться силой. Я не умела. -Знаешь, такое ощущение, будто
руки привязали к лошадям, и те поскакали в разные стороны. На двоих -
это невозможно. Когда она просто свернулась калачиком в своем коконе,
я поняла: все, нам не выбраться. Но испуганный, ошалевший взгляд не отпускала,
иначе ее сразу отбили у меня. Я не могла поверить, что все так глупо закончится.
Потом и я рухнула на колени,
меня рвало от перенапряжения, тело истощало само себя, ему неоткуда было
брать энергию, а она все смотрела, подчиняясь моей уходящей с каждой секундой
силе. Отвратительное, наверное, зрелище, мне очень жаль, что это было
последним ее видением в этой жизни. Я знала: совсем немного осталось.
Слезящиеся глаза заливал пот, у меня отовсюду хлестала кровь. Она рыдала
и шевелила губами, а самое интересное, я чувствовала, что она говорит:
"Пожалуйста, разреши мне закрыть глаза. Мне страшно. Дай мне закрыть глаза!" Я позволила. Я просто отключилась,
когда сила вытекла из меня вся, как вода из разбитого кувшина. Очнулась уже здесь, с порезанным
лицом, обожженными кислотой руками и полной, совершенной, идеальной пустышкой,
без грамма былых способностей. -Что случилось с твоей подругой? -Я не спрашивала. -Что, такой она тебе больше
не нужна была? -Нет. Я уже не нужна была
ей. -Почему ты никогда не плачешь? Я не думала над этим. Кажется,
пришло время. Сразу после у меня не было сил, а потом я изменилась. Я
вообще мало что чувствовала за последние годы. -Я спросила, почему ты никогда
не плачешь, дура? Тебе же больно. -Плачу. -Когда? -Сейчас, - отвечаю я, с удивлением
понимая, что по лицу и правда что-то течет. Халат в руках превратился
в скомканную тряпку. Я выбираюсь из шкафа только
когда совсем стемнело. Она так и не встает со своего матраса. Весна нас вскрыла. Лето. Ужасное время. Вдыхаемый воздух
сухой и пыльный, застревает в носу и совсем не питает легкие. Живем словно
на запасах кислорода с зимы. Я лезу на стенку. Она все
еще в комнате, глупая и навязчивая. Мы ссоримся с каждым днем все чаще
и из-за любой мелочи, просто чтобы поскандалить, выместить друг на друге
злость и раздражение. Я деградирую: все свободное время посвящено придумыванию
какой-нибудь гадости. Она, я уверена, занимается тем же. На улице творится нечто невероятное:
жара, шершаво-колючая, как наждачная бумага; солнце, искусственно яркое
в наших серых домах, пыхтящие и плюющиеся дымом гаражи, склады, заводики.
Выходить в этот ад лишний раз не хочется, поэтому сидим в комнате целыми
днями, забившись в разные углы. Я строчу никому особо не нужные, но позволяющие
мне существовать отчеты и обзоры работы команды, а потом валяюсь на кровати,
и полоска света, пробивающаяся сквозь задернутые шторы и от которой невозможно
избавиться, как я ни пыталась, прожигает след на теле. Она читает книги, обернув
обложку газетой так, что я не могу узнать название. Не очень-то интересно.
Две сонные мухи в одной стеклянной
банке. Время мы убиваем самым жестоким образом: мучительно медленно и
бессмысленно. Дни уплывают, и мы вместе с ними. Возможно, мы мухи, барахтающиеся
в застывающем янтаре, что благороднее, но итога не меняет. Она пропадает на два дня,
и я почти все это время тупо сплю, не ем и редко встаю. Какая-то непонятная
усталость навалилась сверху и размазала меня по кровати тонким слоем.
…Над головой оглушительно
хлопает, я лениво отмахиваюсь еле поднятой рукой. Руку тут же заламывают,
и я удивительно бодро начинаю орать, местами даже матом, - и не скажешь,
что спала минуту назад. -Знаешь, кого я ненавижу больше
всего? Ох ты. Начальник. Смотрите-ка,
какой разъяренный. -Ненавижу я злобливых сучек,
которые трепят языком направо и налево. Черт, у меня, кажется, рука
уже морским узлом завязана. -Дорогой, я сразу поняла,
что это досадное недоразумение. Тебе в другую дверь за объектами ненависти.
Было бы весьма эффектно, если
бы я говорила спокойно, а не визжала от боли. Но этого мудака, видно,
и так проняло. Отпустил. Интересно, рука отвалится, когда я пошевелюсь? -Пошли, дрянь. Боже мой, не перевелись еще
джентльмены: он открывает передо мной дверь и пропускает вперед. Обхохочешься.
-Я не знал, что ты так ее
ненавидишь. -Есть немного. -Это не повод посылать ее
на смерть. -Какие слова-то выдумал! Не
было такого. -Тогда от кого она узнала
про искусственное повышение? Про усиление способностей при приближении
к врагу? Чччерт. Я не ошибалась, когда
во время ссоры называла ее тупой идиоткой. Интересно, что она натворила.
-Ах, это? Я сказала, да. Ты,
я так понимаю, хотел с ней провернуть то же, что со мной? Привезти на
место, ничего не объяснив, и оставить убивать всех подряд, давая выход
возросшей силе? Ну извиняйте, не предупредили. Начальник резко останавливается
перед одной из дверей на верхнем этаже. -Любуйся. О. Впечатляет. Приваливаюсь к косяку, лезу
в карман за сигаретой. Так и стою: в выцветшем ветхом халате, скрестив
руки на груди и жадно затягиваясь. И никто ничего мне не говорит. Она лежит на столе, обмотанная
остатками одежды, в боку дырка, вокруг суетятся наши медички. У нее шальные
глаза: после бойни всегда так, поначалу даже боли не чувствуешь. Наверняка
еще и кучу всякого "живительного" вкололи. Она меня замечает и улыбается
дикой, пьяной улыбкой, вряд ли вообще что-то понимая: -А они правда как лягушки.
Холодные и скользкие. Вот же придурь ходячая, а? -Ты чего туда полезла? -Надоело. Скучно. Ты волновалась
за меня? -Конечно. Во-первых, ты не
заправила свое лежбище, и это коробило мой эстетический вкус. Во-вторых,
вчера ты пропустила свою очередь готовить еду, и я пухла с голода. -Дом, милый дом! Она смеется низким гортанным
смехом, кашляет, сплевывает кровь. В ране на боку видны ребра. Молодая медичка хлопается
в обморок. Это даже хорошо, что я ничего не ела. Да, определенно. -Я задыхаюсь. Блин. Когда же она успокоится
и уснет? Я же ее знаю: упрямая, как стадо баранов, сама ведь попрется
открывать форточку. Не хочу собирать с пола вывалившиеся из недавно зашитой
раны кишки, поэтому через силу встаю, воюю с занавеской и распахиваю окно.
Сомневаюсь, что поможет, но хотя бы иллюзия свежего воздуха. Как здорово:
жарко, конечно, но не пыльно. Где-то вдалеке гудит поезд. Ничего себе,
я и не знала, что тут железная дорога. Я теперь сплю на матрасе,
а она на моей кровати. Особых восторгов это у меня не вызывает, пусть
уж там спокойно лежит, чем скулит на полу, как побитая собака. -Ты думаешь, что я глупо поступила? -Мне все равно, твоя жизнь. -А я не жалею, поняла? -Замечательно. Спи давай. -Ответь, тебе ведь нравится
такое существование? -Какое? -Никакое. -Я не понимаю, что ты несешь.
У тебя бред. -Я все думала, что же ты предпримешь,
чтобы изменить ситуацию. А оказалось, что тебе так удобнее. Ты просто
бесполезная курица, потеряла способности и смирилась. Никаких обязанностей,
никакой ответственности. НИЧЕГО! Ты ведь не пыталась бороться. -Зачем? -Чтобы вернуть силу. -Она мне не нужна больше.
Мне нравится быть слабой. -Жалкая неудачница. -Заткнись! Ты никогда меня
не поймешь. Да, я хочу и дальше так жить. Я НЕ хочу возвращать силу, потому
что сильные всегда отвечают за слабых, даже если сами этого не осознают.
А я боюсь. Не умею. Не буду. Я не могу никого защитить! Я кричу. Я кричу? Обалдеть,
довела, стерва. Захлопываю форточку так, что
стекло звенит. -Все, хватит. Подышали. Так и выживаем: она лежит
и страдает больше от беспомощности, чем от боли, я готовлю, убираю и стираю.
Добровольное рабство в наши дни, спешите видеть! Нормально объяснить даже
самой себе причины этих благотворительных действий не получается, поэтому
я просто их выполняю. Возможно, корни такого поведения следует искать
в глубоком детстве, когда я по доброте душевной подкармливала безногих/безхвостых/безухих
псинок и кошечек. А еще я закапывала выползавших после дождя червяков
обратно, потому что искренне верила, что их, несчастных, вымыло из родной
земли и кинуло на беспощадное солнце. Кривилась от отвращения, но закапывала.
У такого положения есть один
большой минус: заняться ей нечем, и все свое время она посвящает наблюдению
за мной. Нервируют ее обволакивающие, измазывающие взгляды, и если я в
праведном гневе оборачиваюсь, она даже не думает прятать глаза. Бестактная сволочь. На улице все та же жара, только
теперь смешанная с дождем. Парит. Мой ситцевый халат смотрится нелепо
в кожаном кресле в кабинете Начальника. А кому сейчас легко? Пусть терпит.
Ни во что другое свое хилое высохшее тело запихивать не хочу. -Спасибо. Светится, как новый унитаз. -За что же это? -Твоя соседка пробила первый
уровень. Мы ее переводим, можешь радоваться: комната теперь снова только
твоя. Я знал, что поступаю правильно, поручая ее тебе. -Что, прости? -Бесконечные ссоры с тобой
отвлекали ее от проблемы с возрастающими способностями, пока рядом мелькал
такой раздражитель, как ты, ей некогда было задуматься об этических проблемах,
которые чаще всего и ломают. Молодец, грамотно помогла. Урод. Использовал меня, значит?
Сама хороша, не заметила, как подопечную подсунули, вела ее от начала
до конца. И как вела! Несколько месяцев - и 1 уровень. -Не ожидал, честно. Но как
же тонко: и скандалы, и искусственное повышение, и… -Да без проблем. Всегда пожалуйста,
кушайте, не обляпайтесь, как говорится. Можно даже целые группы собирать,
я буду у них коллективный аутотренинг проводить: бить морды, крыть матом
и ненавидеть. Только они все должны поселиться в моей комнате и постоянно
меня раздражать. Раз уж я такой мастер ведения, не переселить ли нам меня
в новую, светлую и просторную комнату? А, дорогой? Он снисходительно хлопает
меня по плечу. -Ну-ну, не до такой же степени.
Надо и меру знать. -Надо, - послушно киваю я и вдавливаю непотушенный окурок в мягкую шикарную кожу подлокотника. Матрас уже вынесли. Оперативно
работают, ничего не скажешь. Падаю на кровать, пялюсь в потолок. Она носится
по комнате, собирает свои нелепые безвкусные вещички, бубнит или напевает
себе под нос. Давай, выметайся уже быстрее. Наконец берет сумку и направляется
к двери. -Я там тебе суп оставила… -Отстань, замолчи, не надо,
убирайся! Я бы закрыла лицо руками,
но она поймет, как мне обидно и зло. Если она повернется и посмотрит на
меня, я ее ударю, честное слово. Она не оборачивается. Дергает плечом, поправляя
лямку сумки, и говорит устало, без раздражения: -Дура ты. …Суп я выливаю и вечером жру одни сухари. Шикарно. Я так долго этого
ждала, что теперь от счастья даже нет сил радоваться. Потрясающе, эта
клуша ничего не забыла, я специально осматриваю каждый угол. Ничего от
нее осталось, только неприятные воспоминания. В этой истории пора ставить
точку. Нет, одно напоминание я все-таки
нахожу. Мусорное ведро забито ее рисунками. У меня нет выбора, и я вытаскиваю
их, усаживаюсь за стол и изучаю. Она меня рисовала. На табурете,
около окна, на кровати, в поднятыми вверх руками… Я знаю, что это я. Я
это чувствую. У героев ее рисунков нет лица. Наверное, она тоже боится
смотреть в глаза, пусть даже тем, кого создала сама. Хотя… это точно страшнее,
потому что в нарисованном больше от художника, чем от модели. Я одеваюсь и отношу их на
помойку. Пока они в комнате, я не смогу успокоиться. Но почему-то не помогает.
За неделю у меня скопилась куча несделанных отчетов. Какая-то слабость и апатия. Я лежу, отвернувшись лицом к стене, Начальник молча приносит новые папки, в которых наверняка есть сведения о моей бывшей соседке, но мне наплевать. Когда становится совсем уж
плохо, я ползу на общую кухню, эдакий призрак в выцветшем халате и мисочкой
риса в руках. Она стоит у плиты спиной ко
мне. Первым моим желанием оказывается кинуть в нее эту несчастную эмалированную
миску, заорать, какого черта она приперлась к нам на этаж, если у них
наверху отлично оборудованная кухня, и вообще, почему она не хочет оставить
меня в покое, зачем она ломает мою клетку, зачем она появилась в моей
комнате и жизни. Потом она оборачивается, словно
услышала мои мысли. Кажется, взглядом она прожжет мне дырки в черепе.
Я ничего не хочу ей говорить,
хочу уйти, но стою на месте. Ей я не сдамся. Она изменилась за эту неделю.
Стала спокойной и серой. Другой. Не ненавистной, потому что делить больше
нечего. Кипит чайник. Я открываю рот и выпаливаю:
-Угости меня кофе. Она хмыкает совершенно по-доброму. -А я бы выпила твоего долбанутого
чая. …Все оставшуюся ночь мы пьем водку и говорим столько, сколько не говорили за все время совместного проживания. -С тобой так сложно, ты просто
не представляешь как… Ее раскрасневшееся лицо прямо
перед моими глазами, правда, куда-то уплывает. Я молчу, потому что обязательно
ляпну глупость или гадость. Да, женский алкоголизм - это страшно. -У тебя просто смысла нет,
понимаешь? Просто проживаешь дни для небесной галочки, а цели нет. Я мотаю головой в знак того,
что ее слова мне безразличны. Плохая, плохая, плохая идея! -Хочешь, я буду твоим смыслом? Дура. Мне ничего от нее не
надо. -Не хочу. -Знаешь, я не рисовала твои
глаза, потому что очень боялась, что не получится. А глаза нельзя перерисовывать,
это меняет человека. Какая же чушь. Мне отвратительно и неловко,
когда она берет мои изуродованные, обожженные, будто отмершие руки в свои,
я вырываюсь и прячу кисти в рукава халата. Не надо. Не надо отбрасывать с моего
лица спутанные пряди. Я специально сохраняю это воронье гнездо, чтобы
хоть как-то прикрыть белесые шрамы. Меня зашивали целый день, представляешь?
Не убили, память не стерли, не забрали к себе, а искалечили и отпустили,
пустую, как пробка, не сумевшую спасти свою подругу - какой тут смысл
может быть? Смысл у чего? У жизни? Какой, к чертям, жизни? Я отталкиваю ее, она ловит
мои запястья, тянет к себе, я царапаю ей руки. -На сегодня хватит. Я встаю, но на ногах держусь
плохо. Она помогает мне дойти до нашей комнаты, но на пороге я ее останавливаю. -Не смей заходить! Возможно, она обиделась. Просто она еще не поняла. Осень. Мне уже легче, потому что мне снова никак. За закрытым наглухо окном тускло и мокро. Если и вспоминаю бывшую соседку, то с суеверным ужасом. Надеюсь, больше никого никогда здесь не будет. И мне думается, что теперь
все встало на свои места и пойдет как надо, пока однажды ночью не просыпаюсь
от недостатка свежего воздуха. С ней я научилась дышать, а не пропускать
в себя необходимые для жизни порции газа. Высовываюсь в окно до пояса,
дождь бьет по лицу, но я знаю, что делать. На верхний этаж меня пропускают
с большими проблемами, но я все-таки пробиваюсь, попутно выясняя, в какой
она комнате. Распахиваю дверь, включаю
свет. Она просыпается, щурится, вертит головой. -Одевайся! Я задыхаюсь, ртом глотаю воздух, прислонившись к стене. Она не задает вопросов, даже не смотрит на меня, натягивает халат поверх пижамы. Мокрые волосы висят сосульками,
но мне все равно, как я выгляжу и сколько шрамов на моем лице. Под ногами лужи с разноцветными
разводами бензиновых пятен. Наверное, это и есть техногенная радуга. Нам
не повезло. Или повезло? Я тяну руки к небу. Я больше
не боюсь смотреть на свои пальцы. Если страшно, можно всегда
представить, что это дождь ласкает и бьет одновременно. Я убегаю и стою на месте. Она улыбается. Ей я хочу заглянуть в глаза.
И она "цепляется", резко притягивает меня к себе, а вокруг - кокон, такой
прочный, какого я никогда ни у кого не видела. Мне и больно, и грустно,
и страшно, и хорошо. Она не отпускает, удерживает мой взгляд, бесстыдно
пользуется своими способностями. Я сейчас вымру как вид, потому что наконец-то
мне никого не надо защищать и спасать. Если повезет, спасут меня. -Понимаешь, в чем секрет?
Просто никогда нельзя отпускать далеко того, кто дорог. Она права. Но тогда я не знала,
я не успела, я не смогла быть рядом! Я держала наши коконы, сколько могла!
Черт, я плачу. У меня не получится быть с
ней зимой: все чувства вымерзли, и я не ручаюсь, что они вернутся. Я не вынесу ее весной: между
нами куча злости и боли, которую нельзя выжечь солнцем. А осень - слишком хороша,
чтобы омрачать ее попытками что-то изменить. Но может быть… Может быть,
нам хватит сил найти свой сезон, украсть его у времени? Посмотрим. Дождь снаружи, за коконом. Выясняется, что она выше меня.
-Почему ты меня вытащила?
-Хотела сказать пару слов. -Всего пару? Я задумываюсь. Я не уверена,
но я попробую. -Знаешь, наверное, все-таки
три. Она улыбается, и ее лицо снова
прямо передо мной, я слежу за ее губами, когда она говорит: -Знаешь, наверное, я тебя тоже. 22.04.06-29.04.06 The End |