Как ми-дзантё и мятный чай
|
|
Вообще-то, не надо было его оскорблять. Не надо было нарываться. Надо было попросить хорошего пути и – особенно – хорошей погоды. Потому что пошёл снег. Едва Муген отошел от деревни, снег посыпался рваными мокрыми хлопьями. Возвращаться в храм и извиняться? Не, он не собирался. Преступник с Окинавы вышагивал по колее, пробитой колесами повозок в мерзлой земле, сандалии попадали в мягкое холодное месиво, стали тяжелее от влаги. «Если ушастый хрен хотел испортить мне день, то у него получилось». Снежинки летели в лицо, липли к ресницам, лезли за шиворот. Вдобавок поднялся ветер. Так и хлестал по лицу. Дорога терялась в снежной пелене. Муген всё брел и брел, пока не почувствовал, что сейчас, прямо сейчас, свалится под деревом, и застынет от холода. Станет неподвижным и окаменеет. Как тот Амида в храме, которого Муген так неосторожно оскорбил. Мстит, наверное. Муген поднял голову. А? За деревьями что-то тёмное. В три прыжка преодолев расстояние до хижины, он толкнул дверь. Никого. Из щелей в потолке летели снежинки. Он развёл огонь. Пальцы на ногах шевелились от благодарности, когда он их отогревал. Муген завернулся в гнилую циновку и улыбался. Что, получил, чучело? Завтра снег прекратится, и преступник вновь будет в пути. «Не надо мне мешать», - сонно подумал Муген, свалился на бок и, раскрыв рот, захрапел. Ночью рыжая лисица прокралась в хижину. Лисица подошла к Мугену и
лизнула его пятку. Узкий язычок щекотал между пальцев. *** Лисица убежала из его сна. Желудок настойчиво требовал пожрать. В щелях полосами светился свет дня. Муген выполз из хижины. Лес был укрыт белым, чистым, ровным, словно шёлк, покрывалом. Снег больше не падал. И было так холодно, что дыхание превращалось в пар. Бродяга потянулся, зевнул и принюхался. Запахи прорисовывались на чистом, прозрачном фоне, будто тушью выписанные буквы на листе бумаги. Река, бурная и быстрая, не замерзающая даже зимой. Дым костра. Рыба. А? Рыба?! Жареная форель, не иначе. Муген заковылял к реке. Шёл на запахи, увязая в снегу и припрыгивая, если пятки очень уж мерзли. Деревья расступились, и он увидел черный круглый глаз запруды. Вода с шумом падала с самодельной плотины, скользила по зеленым от водорослей бревнам и стекала в казавшийся бездонным зрачок. Вторая плотина превращала шумливую неширокую реку в озерцо. Черная в самой середине, где течение ещё боролось за свободу, у берегов вода была затянута тонкими бельмами льда. На берегу запруды догорал костерок. Муген шагнул к нему и сунул ступню едва не в самые угли. Сандалия скользнула с ноги и шлепнулась в горячий пепел. Ругаясь, бродяга принялся вытаскивать гэта из костра. Что-то тонкое тянулось, зацепившись за металл. Брови Мугена поползли вверх, челюсть – вниз. Кусок синей ткани с белыми знаками. Кто-то носил куртку несколько лет, кто-то сильно важный, очкастый и молчаливый. Только сейчас он заметил холмик невдалеке, присыпанный снегом, и оттого не вызывавший никаких подозрений. Муген упал на колени и начал быстро разбрасывать снег. Он вытянул на свет божий черные штаны. Хакама явно ждали своей очереди, чтобы сгореть в костре. Вот дерьмо! За ночь лед стянулся, как зажившая ранка. Волосы плыли по воде, окруженные длинными льдинками, стали похожими на причудливую водоросль. Черные, густые пряди. Муген ударил лёд ногой. Лед не разбился: с тихим хрустом ушел вниз, мягкий, как нори, и на поверхность плеснулась вода. Муген опять ударил, прыгнул. Лёд в волосах зануды ломался и резал пальцы. Вода полилась со всех сторон, обрадовалась освобождению. Муген тянул изо всех сил. Ну и тяжелый же он был. И, наверное, мёртвый. Сколько он тут проторчал, прежде чем волосы вмерзли в лед? Одной рукой, выхватив меч, он ломал лед, чтобы добраться до берега, а другой держал тело. Белое, как снег, мрачное лицо очкарика то и дело выныривало из черной воды. Если бы Муген знал, что такое страх, он бы, наверное, сейчас думал, что напуган до полусмерти. Последние шаги – самые тяжелые. Джин, конечно же, издох. И Муген тоже сейчас издохнет. Он пополз, цепляясь за покрытое илом дно. Выбрался на берег и, ухватив тело под мышки, вытянул его из воды. Джин был совсем голый. Руки связаны за спиной. Как будто вязали второпях. Тяжело дыша, Муген принялся резать веревки. Покончив с этим, разрубил путы на ногах. Там уж совсем что-то непонятное было: какие-то тряпочки, камешки, набившиеся в волокна водоросли. Муген приложил ухо к груди утопленника. Ничего. Тихо. Прикоснулся к точкам на шее, под ухом, под ключицей. Ничего. Никого. Как в заброшенной хижине. Он, наверное, уже далеко ушел. Вздохнув, Муген потащился к костру. Собрал обгоревшие остатки куртки, взял хакама. Вернулся к трупу, чтобы одеть. Идти ему далеко, может и замерзнуть. А хренову «душу воина» небось, спиздили ещё до того, как утопили… Жаль, не с чем ему там появиться, чтобы показать искусство боя. Сорока прыгнула с ветки. Склонила голову набок, повернула, разглядывая Мугена то одним блестящим внимательным глазом, то другим. - Пошла! – крикнул Муген. Сорока подскочила ближе. Муген поднял одну ногу очкарика, держа за тонкую лодыжку, затем поднял другую, натянул хакама до бедер, кое-как обвязал, чтобы не свалились по пути на тот свет. Он начал дрожать, мокрая одежда прилипла к телу, выгоняя остатки тепла. Вода капала с кончиков волос на впалый живот мертвеца. И ещё капало с кончика носа, и с ресниц текло, не переставая. Муген моргнул, сморщил нос. Хрень какая-то. Солёная, тепловатая. Лицо Джина двоилось, плыло, терялось во влаге. Капли шлепнулись на скулу, на поджатые губы, скатились по мертвому лицу. Будто плачет, подумал Муген. Ещё одна капля упала на закрытое веко и застряла в длинных сомкнутых ресницах. - Эй. Не реви, - велел он покойнику. Шмыгнул носом, удерживая собственную соплю. Веки Джина задрожали, медленно поднялись. Губы приоткрылись. Раздался сиплый, оборванный, жалкий вздох. Муген отшатнулся. Сорока что-то крикнула по-сорочьи и взлетела на дерево, подняв маленький снежный вихрь. Глаза с расширенными зрачками строго посмотрели на Мугена. Прежде, чем преступник успел что-то сказать, глаза закатились, и длинные ресницы опять опустились на щеки. Муген, дрожа всем телом, встал на колени. Подхватил одну руку Джина и потянул через себя. Устроил тело поудобнее на спине – острый подбородок очкарика теперь упирался ему в плечо. Руки Джина, беспомощные и покорные, Муген обвил вокруг своей шеи и держал крепко. Он даже вскрикнул от напряжения, когда вставал с колен. Джин был хоть и не мертвый, а всё равно тяжелый. - Пошли, - сказал Муген утопленнику,
но пошёл в одиночку – Джин лишь покорно волочился, навалившись всем весом
на спину спасителя. *** Муген развел огонь посильнее, набросал в него сухих веток, собрал все циновки, что смог найти в хижине. Джина трясло крупной, похожей на судороги, дрожью. Лицо, всё еще бледное, было покрыто крупными каплями пота. Иногда он открывал глаза и смотрел в пустоту перед собой таким строгим и осмысленным взглядом, что Муген пытался с ним заговорить. Но, когда Джин переводил взгляд на него, тот становился непонимающим и растерянным, будто у ребенка, заблудившегося в лесу. Муген плюнул и принялся кипятить воду. Джин не спал и не бодрствовал
– плавал в волнах какого-то странного забытья. Джин молчал, поджав губы. Тогда Муген взял за острый подбородок и надавил под челюсть, как когда-то научился у пиратов. Тонкие губы разомкнулись, и Муген ловко влил чай. Джин поперхнулся и закашлялся. Муген держал его голову, пока не убедился, что Джин проглотил. Из-под зажмуренных век выкатилась слезинка. - Горячо, - тихо сказал Джин.
Джин даже на локте приподнялся. Циновка сползла с плеча. На мокрых щеках расцвели два ярких пятна. - Я шел следом и увидел это своими глазами. Повозки с огромными зубами. Длинные драконы, длиной с целый город, но неживые. Если бы ты и Фуу могли увидеть. Я никогда не видел столько красивого и безобразного. Думаю, я попал на тот свет. У некоторых там такие же волосы, как у тебя. Татуировки…Такое же безобразное дерьмо. Это в моде, видишь ли. А ты думал, откуда у меня такие очки? – Джин хмыкнул, - ладно, проехали. Тут всё очень непросто. Фуу… Там… тоже… Ты… мы должны были… Чет и нечет, это же так просто… Кстати, а ты что здесь делал? Джин закрыл глаза. Голова его запрокинулась, он продолжал бормотать, разметавшись среди циновок и одежды. Муген протянул руку и потрогал его щеку. Отдернул пальцы: щека горела, как в огне. На Джине можно было темпуру жарить. *** В полночь луна вышла из-за
серых туч. Отодвинулась дверь в доме господина Сэйкаку. Раздался топот
тяжелых гэта, и, едва господин Сэйкаку разлепил глаза, одна из сандалий
опустилась на его грудь, прижав к полу. Человек в лунном свете казался
страшным. Он был высокий, смуглый, лохматый и совершенно безумный. В одной
руку у него была катана, в другой – самодельный факел. Когда он очнулся и стал размышлять, не следует ли проверить потустороннюю природу забредшего в полночь существа (а говорили, будто с оборотнями в окрестностях покончено, с горечью подумал господин Сэйкаку), из-за двери в соседнюю комнату раздались звуки вполне мирной речи. Его жена, госпожа Сэйкаку, разговаривала с кем-то так любезно и вежливо, точно пришла на встречу с родственниками по мужниной линии. Да что там, она и с родственниками по мужниной линии никогда так любезно не обращалась! Господин Сэйкаку сделал над собой усилие и подполз к двери. - Вот это снадобье, - спокойно говорила госпожа Сэйкаку, - поможет снять жар. В нем мята. Она холодит. Смочи им тряпицу и разотри всё тело. - Э-э-э, - раздалось в ответ, - типа… Спасибо. Он всё время хочет пить. Послышались легкие шаги. Шорох бумаги. - Вот, держи. Господин Сэйкаку был слишком напуган, чтобы возмущаться вслух, но в душе его зародился праведный гнев. Значит, преступник явился сюда, чтобы грабить! А жена ему в этом помогает?! Да не может такого быть. Госпожа Сэйкаку была, хотя и начитанная, и неглупая женщина, но решительностью характера никогда не отличалась. Этот гад, наверное, припугнул бедняжку своей катаной… - Возьми что-нибудь теплое,
- мягко предложила госпожа Сэйкаку. «Вот говнюк», - обреченно подумал господин Сэкаку. Жена зашуршала одеялами. - Закутай его как следует.
И согревай, когда начнет мерзнуть. Застучали гэта. - Спасибо, Сэйкаку-сан. Жена не ответила. - Это кто? – выдохнул господин Сэйкаку, наскакивая на жену. Она обернулась, так быстро, что волосы взметнулись черным крылом. Что-то мелькнуло на её добром
лице. - Просто человек, - резко произнесла госпожа Сэйкаку. И до самого утра они больше
не обменялись ни словом. *** Первым делом Муген оторвал от синей куртки кусок ткани. Чё делать, все равно половина сгорела в костре. Осторожно смочил ткань снадобьем. Пальцы занемели, будто от холода. Джин скинул с себя все циновки, хакама съехали с бедер, демонстрируя темный треугольник волос внизу живота. Муген отжал тряпицу и прикоснулся к обнаженной груди. Провел вокруг сосков, по ключицам, по плечам. Джин дернулся и застонал. - Тихо, ты, - Муген придерживал его за плечо. В хижине сильно пахло мятой.
Муген нанес снадобье на живот, обвел пупок, потом, решительно хмыкнув,
стянул с Джина штаны. Ноги у очкарика были тонкие, гладкие и жалкие. Муген,
прикусив язык, провел тряпицей до самых ступней. Перевернул тело, растер
спину, белую, гладкую, с выступающими острыми лопатками. Тело было странное
– одновременно сильное и хрупкое, гибкое и жалкое; казалось, легко сломать,
если надавить вот сюда… или сюда… Со стороны смотрюсь как извращенец, мелькнуло в голове. Джин жалобно застонал. - Пить, - попросил он. Муген посмотрел на запекшиеся от жара губы. Взял чашку и поднес Джину. Веки под высокими бровями вдруг распахнулись. Джин вырвал чашку и в три глотка осушил. Было видно, как ходит кадык на длинной шее. Капли текли по подбородку. Джин умоляюще посмотрел на преступника. - Полно воды, - буркнул Муген.
Он положил голову очкарика к себе на колени и поднес ещё одну полную чашку к маленькому рту. Джин выпил, давясь и задыхаясь. Муген мягко взял его за челюсть. - Держи их под языком, - сказал
он, протолкнув ягоды в рот Джина, - тебе будет легче. *** Глаза закрывались, веки горели. Муген зачерпнул из миски пригоршню снега и растер по физиономии. Легче не стало, но в сон не так тянуло. Джин, укрытый циновками и одеялом до самого носа, дрожал, как лист на ветру. Дрожал так, что зубы выстукивали свой особенный ритм. Муген не мог его согреть. Сторожил пламя и укутывал гада потеплее, но того только пуще трясло. Был ещё один способ, но, поскольку Муген себя извращенцем не считал, то решительно отгонял всякую мысль… пока не стало ясно, что очкастому больше ничем не помочь. Тяжело вздохнув, Муген прополз к постели больного и отодвинул край циновки. Джин лежал на боку, обняв себя руками за плечи. Муген тихо скользнул под одеяло, натянул его до самой макушки, спрятав себя и очкарика в душной, горячей мгле лихорадки. Сильно пахло мятой. Муген неловко положил руку на острое плечо. Джин прижался к нему, ткнулся носом в шею и задышал ровнее. Окинавец осмелел. Выдохнув, он притянул к себе равнодушное, покорное тело, крепко обхватил тонкую талию, просунул ногу между мелко трясущихся ног Джина. Муген только прикрыл глаза, а голова уже отяжелела, мысли спутались. Джин дышал ровно, но с каждым вздохом вырывался наружу короткий некрасивый всхлип. Муген неловко пригладил длинные черные пряди на затылке очкастого хрена. Говнюк придет в себя, и будет должен мне… Много чего должен… Джин как будто услышал его мысли. Жалобно засипело в горле. - Не дергайся, дяденька, - пробормотал Муген, прижимая к себе динноволосую башку, придерживая её за затылок, - дай мне поспать… Джин ничего не ответил. Обнял Мугена, слабо и покорно, приоткрыл рот. Сиплое дыхание пахло ягодами. Муген уснул, и опять пришла лисица. Лакала воду из чашки и посмотрела на сверток из циновок и тел внимательными карими глазами. *** В темноте двигались тени и шептали голоса: в-основном, шептали всякую фигню. Муген повернулся и посмотрел на бледный тонкогубый профиль. Выражение лица у Джина всегда было таким, точно он пересиливал себя, чтобы не дать собеседнику по тупой его, собеседника, башке. Но во сне он не выглядел таким уж занудой. Скорее, беззащитным и чем-то ужасно огорченным. *** Снег таял, обнажая неприглядную, в лишаях прошлогодней травы, землю. К вечеру нашли тучи и зарядил мелкий холодный дождь. Джин сидел, прислонившись к стене. Кашель не давал ему говорить, то и дело сжимал, скручивал тело, отбирал голос и силы. Крупные капли пота стекали по бледному лбу, оставляя длинные блестящие дорожки. - Ты бы поберег дыхалку, -
бросил Муген через плечо. Из-под края куртки торчали острые ключицы. Самурай превращался в тень самурая – тощую и бледную, как скелет. Муген швырнул ему кулек с травами госпожи Сэйкаку. - Не забывай пить отвар. Вода
в котелке и вот тут. - Ну. Джин усмехнулся. Лисенок сидел рядом с дрожащим самураем и улыбался во всю тонкую мордочку. - Дурная тварь, - пробормотал
окинавец. Муген бросился следом. Они так и бежали по мокрому, посеревшему лесу – только брызги воды из-под гэта, да мелькание рыжей шкурки. Муген уворачивался от хлестких ветвей. Лисенку все было нипочем – где человек рисковал запутаться и свернуть себе шею, рыжий гад пробирался, прижавшись к земле. Муген почувствовал, как путь пошёл в гору. Лис теперь скакал не впереди, а наверху. - Дерьмо, - бормотал он, продираясь через папоротники и отбиваясь от травы при помощи верного танто. Но вдруг высокие травы расступились. Окинавец со всего разбегу влетел в гулкий зев пещеры. Гэта заскользили по мокрым камням. Муген потерял равновесие и шлепнулся на задницу. Темнота обступила его, облепила, забралась в самое сердце.
Муген пополз вперед, зажмурившись и нащупывая путь среди острых камней. В интересах очкарика, чтобы на том свете оказалось то, ради чего Муген здесь парится. Становилось не то, чтобы светло. Но какой-то мерзкий сероватый отблеск пробивался, это точно. Муген прищурился. Не похоже на светляков. Пещера между тем стала уже задницы. Преступник было совсем решил повернуть назад, пока не застрял, но свет стал ярче. Муген вытянул шею и рванул вперед. И кубарем вылетел из дыры в стене. Вскочил и обернулся. Так, значит, все обман? Он просто прополз до дыры в городской стене. Прямо над дыркой красовались каракули в хиросимском стиле. Муген пытался прочитать, напрягал глаза, хмурился, заходил и так и эдак, и, наконец, плюнул. С неба донесся грохот. Рановато для грозы в этом сезоне. Муген задрал голову. Огромное гладкое, омерзительно
белое чудище плыло над самой его башкой. Оно ревело в предсмертной тоске.
Длинные узкие крылья едва держали чертову тварь. Муген поднял меч, пытаясь
достать подбрюшье. Он даже подпрыгнул. Но чудище так и плыло себе дальше,
завывая, будто стая обезумевших тэнгу. *** Да, ну и что с того, что он увидел дракона длиной в целый город? Люди здесь не были счастливы, на то и загробный мир. А в том, что мир вокруг был загробный, Муген ни секунды не сомневался. Особенно когда узрел, как демоны с горбатыми спинами преспокойно пожирают охреневших до полной апатии горожан. Полным-полно было глухих, он пытался спросить дорогу у нескольких человек, и они проходили мимо с таким видом, будто Мугена не существовало вовсе. На всякий случай он посмотрел на себя в огромное зеркало на стене башни. Его штаны ничуть не изменились, а вот на куртке появился какой-то непонятный белый знак. На рубахе было что-то написано. Знать бы ещё, что. Муген оттянул рубаху с груди и наклонил голову, как цыпленок, пытаясь прочесть. Буквы были слишком пестрые, сливались с картинками, так и прыгали в глазах. Может, людей смущали эти буквы? В любом случае, ничего поделать он не мог. Приглядываясь внимательно, он заметил, что покойники вообще носят слишком много одежды. Да что там – напялено на них было столько, что, наверное, даже знатным дамам в многослойных кимоно не снилось. В таком окружении снимать с себя рубаху он даже опасался. Что, если покойники расценят этот как неприличный жест? Вообще-то он мало думал о приличиях, но следовало вести себя осторожно. Вот очкарик, к примеру… Кстати, интересно, как тут очкарик все разузнал. Ну, на то он и зануда, чтобы добраться до сути даже на том свете. Муген высмотрел в толпе безобидную рожу и заговорил с мальчишкой. Того явно мучили припадки: плечи и худые руки так и дергались, губы шевелились, глаза наполовину закатились. Мальчишка Мугена проигнорировал. Муген схватил припадочного за шкирку и слегка потряс. - Эй, ты, - громко сказал он, - а ну приди в себя. Мальчишка широко раскрыл глаза. Затем раскрыл рот. Затем поднял руки и выдернул из ушей какие-то крошечные черные комочки. - А? Чего? Вы кто?! – заверещал припадочный. Муген отпустил оглоеда. - Так ты не глухой. Мальчишка некоторое время шевелил губами, словно осмыслял просьбу Мугена. Потом его осенило. Он даже пальцами щелкнул. - Вы не отсюда, правда? Предложение оказало на мелкого поистине волшебное действие. Он расплылся в улыбке и даже поднял растопыренную ладонь. - Так ты прикалываешься, приятель, - засмеялся пацан, - давай пять. *** В лавке Муген растерялся.
Она была огромная, и набитые пестрыми баночками полки складывались в дьявольский
лабиринт. «Ми… дзе… кор… ди… о…» Тьфу ты. - Эй, - сказал он девушке,
испуганно глядящей на него из-за полки, - чего вылупилась? Муген засопел, потоптался на месте и двинулся искать выход из лабиринта. - Могу я чем-нибудь помочь?
Стараясь тщательно фильтровать базар, окинавец проговорил: - Лекарство от болезни. Он стоял перед Мугеном – маленький, круглолицый и немного печальный покойник. - От болезни, - повторил Муген,
- его бросает то в жар, то в холод, он похудел… Я могу поднять его на
руки и носить, как ребенка, - пояснил он. Лавочник внимательно посмотрел из-под припухших век и качнул головой. Муген ткнул пальцем в полки. - Тут много всего. Я не могу найти. Лысый хрен куда-то исчез, а вернулся с белыми коробочками в маленьких ручонках. - Чем вам угодно расплатиться? – настороженно спросил он. Муген обрадовался. Вот как, значит, в загробном мире можно и не отдавать денег за покупки? Он уже раскрыл рот, чтобы предложить порубить кого-нибудь в округе, но насторожился. Что, если тут подвох? Он запустил руку за пазуху и достал мешочек с деньгами. Вот дерьмо! Всё, что он взял с собой, превратилось в какие-то бумажки. С недоумением и обидой он вывалил содержимое мешочка (тот тоже изменился в пути, превратившись в кожаный плоский футляр, но Муген уже не обращал внимания на такие мелочи) на прилавок. - Это че за …? - Муген на всякий случай взялся за меч. Сейчас лавочник устроит скандал, не иначе. Но тот лишь молча смотрел, выжидая. - Позвольте, я помогу. Муген покосился. Рядом с ним стоял Джин. Он выглядел вполне здоровым. Глаза за очками в изящной оправе смотрели не на собеседников, а на прилавок. Рот кривился в усмешке. Джин протянул руку и быстро выбрал несколько бумаженций. - Вот, возьмите. Без сдачи, если не ошибаюсь? *** - Эй, - Муген догнал очкарика и загородил дорогу. Толкнул в плечо, вложив в удар всю горечь разочарования, - так ты меня обманул? Ах ты… Очкастый преспокойно отвел от себя руки в браслетах татуировок: - Вы меня с кем-то перепутали.
Он не договорил, выхватил меч. Очкастый успел уйти от удара. Он нырнул Мугену под руку и спокойно прошествовал к сверкающему серебром монстру. Муген прыгнул, и вновь меч
рассек воздух, подняв маленький вихрь вокруг тщательно прибранных волос
Джина. Джин обернулся. На его унылой физиономии проступило выражение легкого беспокойства. - Послушай, приятель. Ты точно меня с кем-то путаешь. Кроме того… Он нагнулся. Меч со звоном ударил в отставленную челюсть монстра. Раздался звонкий чиркающий звук – металла о металл. - Кроме того, опасно размахивать такой штукой… Звяк. Дзын-нь. Бряк. Из челюсти монстра посыпались осколки битого стекла. Джин упал на спину, перекатился и оказался за громоздкой тушей. Муген прыгнул и по пружинящей гладкой поверхности ринулся на врага. - Это не в твоих интересах, - сказал Джин, ныряя под локоть разъяренного окинавца. Муген крутанулся на месте и воткнул меч в (предположительно) бок очкарика. Но лезвие вновь вспороло пустоту. Очкастый дьявол двигался с невероятной скоростью. Если он и был тяжело болен, то на боевом искусстве гадского гада это никак не сказалось. - Ты кто вообще такой, - прокричал
Муген, в ярости размахивая мечом. Муген остановился. Выдохнув, внимательно посмотрел на Джина в загробном облачении. Может быть, он уже помер, там, в хижине? И оказался здесь. Джин одет был с иголочки. Белая куртка, и ещё черная сверху. Уморительные узкие хакама. Сандалии, полностью скрывавшие ноги, как у айну. - Ты уже умер? – Муген неуверенно
протянул руку. Джин слегка отшатнулся. Пальцы Мугена коснулись прохладной
гладкой щеки, - ты что, вправду умер? Муген помедлил. Заглянул внутрь. Черные кишки из толстой-толстой кожи складывались в подобие сиденья. Очень осторожно он пролез в утробу демона. Джин плюхнулся впереди. Демон завыл, смертельно оскорбленный вторжением. А в следующий миг помчался по дороге. Волосы окинавца встали дыбом. - Нравится? – спросил Джин, обернувшись. Муген подобрал челюсть и робко кивнул. Ветер врывался в разбитое окно и хлестал его по щекам. *** - Садись. Джин стащил с себя верхнюю куртку и остался в белоснежной, нелепой, с какими-то длинными отростками для рук. Он прижимал к уху черную коробочку и говорил в пустоту («Крышей едет, - тоскливо подумалось Мугену, - ну а что удивительного, помер же, не всякий такое выдержит»): - Да, да. Хорошо, я подумаю над этим. Но времени у нас мало. Да, да. Да. Всего доброго, господин Хайю. Джин оторвал ухо от коробочки, щелкнул пальцами, захлопнув крышку. Муген сидел на низком черном лежаке и озирался, нахохлившись, словно птичка в клетке. - Не боишься? – осведомился
покойник. Он скрылся за белой ширмой и вернулся с двумя крошечными чашками в руках. - Чай. Поставил перед Мугеном. Муген взял и, чтобы не обидеть покойника, поморщившись, сделал маленький глоток. Чай пах мятой. - Я сам завариваю. *** В горячей ванне его развезло. Распластавшись, как лягушка, Муген закрыл глаза. Усталость, растерянность и отчаяние последних дней потекли по жилам вязким, густым медом. Муген замер, вдыхая запах воды и своего тела. Он так замотался придумывать объяснения для необъяснимого, что теперь голова просто отказывалась работать. Все мысли исчезли. Тихонько капало рядом с ухом. И Муген уснул. Он проснулся от того, что замерз. Вода остыла. Вокруг было темно. Муген выбрался из ванны и прошлепал в комнаты. Джин лежал, вытянувшись, до пояса прикрытый черным покрывалом. С улицы шел свет множества фонарей, и покойник выглядел так, будто его белую кожу покрыли причудливыми цветными татуировками. Муген, тихонько ступая, обошел спящего. - Если ты ищешь одежду и меч,
то они в соседней комнате. Я ничего не трогал. Твои лекарства тоже там.
Джин криво ухмыльнулся. Приоткрыл глаза – ровно настолько, чтобы окинуть мокрого окинавца презрительным взглядом: - Оденься. Опасно подолгу
лежать в холодной воде. Муген опустился на четвереньки рядом с лежащим, а затем вытянулся и зевнул. Пихнул тощее бедро локтем: - Подвинься, гнида очкастая. Джин отодвинулся. Муген потянул одеяло. Джин не произнес ни слова. Свет с улицы ломался и плавился, исчезал в складках черной ткани. - Значит, не помнишь, как помер-то… Рука скользнула с его губ на щеку, на шею, погладила ключицу и острое мугеново плечо. - А? Вместо ответа тонкие пальцы
подвинулись ниже. Кожей живота Муген ощутил прикосновение прохладных шариков
браслета. Ниже, ниже, ещё ниже. Головокружительное скольжение. Вниз. Вниз. Вниз. Пальцы запутались в волосах на лобке. Член Мугена дернулся и зажил собственной жизнью. Круглое, неровное и равнодушное прикосновение бусин браслета сменилось ласкающими движениями пальцев. Пальцы были горячими. Член окинавца был ещё горячее. - А… - сказал Муген. Джин придвинулся вплотную. Тонкие жаркие губы прижались к уголку рта и выпили всё, что Муген мог произнести. Всё, что он хотел произнести. Все ругательства, протесты и насмешки. - А-а-а, - проныл окинавец. Его, и без того несложный, мыслительный процесс деградировал до одного-единственного слова. - Извраще… нец… - ошеломленно пролепетал Муген. А когда все закончилось, и он потянулся, чтобы вытребовать ещё порцию удовольствия, очкастая гнида только презрительно хмыкнула. - Завтра, - с притворным спокойствием сказала гнида, - завтра будет больше. *** С натянутым шелком покрывала, столбик не оставлял никаких сомнений. Ни в чем. У него стояло так нагло, нахально и сильно, что даже яйца болели. Муген приоткрыл глаза, да тут же и закрыл. Покойник стоял в дверях и говорил сам с собой, прижимая коробочку к уху голым плечом. - Он сейчас спит. Полный идиот, полный. Просто чудо. Думаю, я поймал его. Джин помолчал. - Да, господин Хайю. Нет никаких сомнений, господин Хайю. Мы можем использовать его, безо всяких последствий. Он бродяга. Идиот. Сумасшедший. Никто не станет его искать. Муген издал выразительный храп. - Да. Да. Совершенно верно. А затем… Пауза. Мугену показалось, что чертова коробочка пищит, нашептывая предателю способы обмана и убийства. - Да у него стоит, как дубина, - Джин сдержанно хохотнул, - настоящая обезъяна. Можно обещать ему девочек, мальчиков… Всё, что угодно. Он будет послушным. Я обещаю. У него странное чувство ко мне. Возможно… Джин отошел от двери, и теперь его голос звучал слабее. - …кого-то ему напоминаю. Да. Да, редкий случай. Мы просто должны… Муген вздохнул и перекатился на живот. *** Джин посадил его в повозку-демона и повез по городу мертвецов. Муген изо всех сил принимал расслабленные позы, пока, наконец, Джин не обернулся к нему с гнусной покровительственной улыбкой: - Эй. Они вошли в пахнущее пылью, горелым маслом и чайным листом помещение. Джин показал на место в самом темном углу. Вернулся, усмехаясь: - Позавтракаем. Принесли жратву. Много жратвы. Муген погрузил лицо в миску. Очкастый наблюдал со слабым интересом, словно за крыской, жрущей приманку в ловушке. - Мы с тобой почти как… Муген поднял голову и недоуменно посмотрел на холеную узкую физиономию. Джин изящно постучал палочками
по чашке: Серые глаза осмотрели пространство в поисках подходящего по смыслу. Муген, урча, догрыз жесткое мясо. - И ми-дзантё, - Джин ткнул
кончиком палочки в остатки закусок, - понимаешь? *** Что-то взвизгнуло, покатилось по мраморному полу. Муген почти не двигался, двигались лишь запястье да взгляд. Оба охранника упали, одарив всех изумленными ухмылками, и красноватые, темные лужицы поползли к ногам господина Хайю. - Отлично, отлично, - прокудахтал господин Хайю. Он перешагнул через мертвецов и двинулся на Мугена. Тот заколебался, но уступил дорогу. - Посмотрим, как он справится с сигнализацией, - бросил якудза через плечо. Джин подобострастно кивнул. - Чё? – не понял Муген. - Ха! Отлично, - господин Хайю даже в ладоши захлопал от радости, - под этой афро-прической неплохие мозги, а, Джин-кун? Джин что-то недовольно бормотнул. - Сними эти коробочки так, чтобы зеленых полосок не осталось, идиот, - из голоса господина Хайю пропало все добродушие, - и если они издадут какие-то звуки, твоя башка разлетится по всему залу.. Муген поскреб в затылке. - Они что, будут шуметь, если
я их задену? Господин Хайю посмотрел на толстенный золотой браслет, обхвативший запястье.
В наступившей тишине господин Хайю одобрительно закряхтел. - О-о-о, какой мастер. Молодец. А теперь иди сюда и послушай… Господин Хайю всхлипнул. Муген дернул катану на себя и провел по дряблой морщинистой шее. Из двух ран якудза хлынуло красное, теплое и остро пахнущее. Одна сандалия впечаталась в мягкое лицо бандита из охраны Хайю-сан. Скользящий удар подарил второму короткую, лёгкую смерть. Третий бросился на окинавца, выставив впереди себя маленький револьвер. - Не стрелять!!! – заорал Джин, но никто и не думал стрелять. Человек с оружием упал под ноги Мугену, кровь выплеснулась и запачкала гэта.
- Нет, - сказал Джин, отступая, - нет. Муген сделал первый шаг. Очкастый упал на колени. - Нет, - повторил он, - мы с тобой как ми-дзантё и мятный чай, неужели ты… Муген скривился. - Он бы не струсил. Ты меня
обманул. Острая открытая боль протянулась от бока до бока, через весь живот. Муген издал короткий вздох и отступил. Джин поднял голову. Черные волосы выбились из безупречной прически. По лицу блуждала нежная улыбка: - Моего отца научил его отец. А того – его отец. Все. Они. Учили. Этому. Открыться, чтобы нанести смертельный удар. Муген свалился под ноги предателю. Джин вынул меч из его пальцев. - Твои шрамы. Рубили недостаточно глубоко, или недостаточно длинно, или то и другое вместе. Недостаточно, чтобы убить такого живучего идиота, как ты. Но. Я хорошо подготовился. Муген скорчился. Очкастый вскрыл его, как раковину устрицы. Муген обхватил живот руками и приготовился ощутить, как вывалится наружу требуха. Он даже испытал слабый идиотский интерес. - Думаешь, мне было приятно тебе дрочить, ты, тупой уебок? Муген издал невнятный стон – в том смысле, что нет, больше он так не думает. - Хва… бо… чу… оч… Джин наклонился так близко. От него и правда немного пахло мятой. - Хва… тит бол… тать… чу…вы…рло…
оч… ка… сто… *** Темная, теплая волна накрыла его. Уберегла и от встреч с мертвяками (интересно, это считается, если тебя убил покойник? Да вовсе это никакой не покойник, скорее, самозванец. Гад.), и от необходимости бороться за свою жизнь. Муген совершенно точно знал, что на этот раз всё проиграно. Он не хотел открывать глаза и смотреть, как очкастая сволочь забирает мешок с золотыми монетами и делает ноги. Не хотел думать о том, умрет ли он раньше, чем другие охранники обнаружат грабеж во дворце для туристов, или дотянет до их прихода и неприятного выяснения отношений. Не хотел думать и о том, что случилось там, в далеком сыром лесу у подножия горы, в убогой грязной хижине. Не хотел перед смертью слышать разрывающий сердце кашель больного. Не хотел думать о просвистанных невесть где коробочках со спасительными снадобьями. Он убедился в могуществе этого мира. Здесь мчались повозки на невиданных скоростях, летали драконы и творились всякие чудеса, здесь сделали очки для Джина, и, конечно, эти чертовы лекарства бы обязательно помогли… Если бы он донес их до пещеры и вернулся к Джину, а не ввязался бы в драку с предателем. Раздались шаги. Джин вернулся. Муген глаз не открыл. Он знал, что сейчас его собственный меч оборвет все мысли и дурацкие сожаления. Прошло несколько секунд. Муген приподнял ресницы. Джин медленно оседал, склонив голову набок. По его виску бежала струйка крови. Очки покосились на переносице. Предатель рухнул, и очки слетели совсем. Треснуло стеклышко. Рыжеватый ушастый пацан стоял над телом очкастого. В руках он держал тяжелую нефритовую жабу. Держал с трудом. Муген открыл рот, и жаба выскользнула из пальцев рыжего. С грохотом упала на заляпанный красным пол. - Ты ещё кто, - пробурчал
Муген, теряя самообладание. Мальчик помолчал. Его уши покраснели. - Пойдемте, дяденька, - повторил он, - нас давно ждут. Мальчик встал на четвереньки, пошарил среди трупов и деловито оторвал полоску от рубашки якудза. Ещё одну, и ещё, и ещё. Муген начал терять терпение. Рыжий кое-как перетянул его раны. - У меня кишки вывалятся, - предупредил Муген, но пацан пропустил слова мимо оттопыренных ушей. Согнувшись, чтобы при случае подхватить вываливающуюся требуху, опираясь на рыжего и меч, окинавец заковылял к дверям. Но остановился. - Эй, - сказал Муген, - ну-ка, погоди. Он резво дополз до каменного
постамента. Муген сгреб весь мешок. *** Ох, как же они неслись. Неслись во весь опор. Только около лавки с лекарствами остановились. Пацан обернулся и быстро кивнул – мол, стой где стоишь, тупак. Муген повиновался. Тем более что боль из живота разлилась уже по всему телу и пульсировала так, что мир вокруг то застилался белой пеленой, то затягивался красным шелком… Муген и головой тряс, и бормотал себе под нос, чтобы не вырубиться. И старался думать, что Джин там, под дождем, сидит, и, разумеется, ещё жив, скотина эдакая. Мальчишка выскочил из лавки, придерживая подол рубашки. За его спиной раздавались возмущенные вопли. - Бежим, - сказал рыжий. И побежал первым. - Эй, - крикнул Муген худенькой спине, - ты лекарства-то… спиздил, что ли? Пацан обернулся. Узкая мордочка растянулась в улыбке. - Не урони, тупица, - крикнул Муген. Мир подмигнул и начал проваливаться в мягкое белое облако. Муген остановился, тяжело дыша. Главное, что кишки всё еще на месте… Пацан подставил свое плечо и поволок его к мусорным ящикам. Муген узнал каракули на стене. - О, - сказал он. Над ними истошно ревело белое чудище – точно как в тот день, как окинавец вывалился из дыры в стене. Пацан принялся разгребать кучи какой-то фигни: коробки, бутылки и смятые листы бумаги. Он рыл, разбрасывая мусор, будто лиса, почуявшая мышку. Лиса, кстати?... Муген прислонился к стене и пытался дышать и думать одновременно. Выходило как-то не очень. Оборотень радостно взвизгнул и нырнул во тьму. - Эй!!! – завопил окинавец, хватая кончик рубашки. На мгновение он ощутил, что никакой рубашки нет, а есть пушистый хвост, и успел испугаться. Муген тряхнул оборотня. - А он? Кто он был такой,
а? Лисенок бросился в нору и
вскоре исчез в черной утробе. В пещере было сыро и темно, и узко, и тихо, и пахло плесенью и камнями. - Кстати, откуда у него сын? – сказал Муген, когда выбрался наружу, в мокрый от дождя лес. Сорока подлетела ближе и смотрела, как окинавец бежит по склону, придерживая вспоротый живот и бормоча какую-то чушь насчет разных там говнюков. *** Дверь с мерзким скрипом отъехала в сторону. Муген выронил лекарства, деньги и меч. Он просто упал на пороге. Пестрое, приятно пахнущее облако метнулось к нему. Окружило, опутало. Красивое смутно знакомое лицо склонилось над Мугеном. - Ты, - оскорблено сказал
он, - ты… ты… сука… ты что … здесь… де…? Джин сидел, прислонившись к стене. Выглядел он плохо. Как Муген мог спутать его с тем холеным говнюком, когда настоящий Джин почти превратился в скелет? - Вы, значит… - начал Муген. Он не договорил. Горькая, непонятная досада навалилась и придушила так, что ни слова больше произнести он не мог. - Госпожа Сэйкаку была так
добра… - начал Джин. Лицо Джина дрогнуло. Он промолчал. Муген лег, и госпожа Сэйкаку захлопотала, забегала вокруг него. Джин иногда бросал на неё внимательные взгляды. И она отвечала ему – ласковыми, нежными и завлекающими, как только бабы умеют. Муген ощущал, что в такие моменты боль просто сжирала его изнутри, клевала, как голодная птица. А тут ещё проклятая бабенция взялась размывать присохшие полосы перевязок на его боку. Окинавец лежал и смотрел в потолок, смаргивая слезы. Что-то тихо звякнуло, он повернул голову. Джин протирал свою катану. - Нашёл, значит, - прошептал Муген. Джин вспыхнул до корней волос.
- Я их спрятала. Когда его
казнили. И не надеялась, что Джин-сама их вновь возьмет в руки… Но вот,
такое чудо… - Чудо, - проговорил Муген
без выражения, - ну, да. Типа. Чудо. *** Под утро вновь зарядил весенний
дождь, теплый и нудный. Идти было больно, но терпимо. Он доковылял до моста, когда вдруг, невесть откуда, вынырнул лисенок. - А отвали-ка ты, - пробормотал преступник. Но оборотень не отставал.
Надо было попросить у Амиды хорошего пути и – особенно – хорошей погоды. Муген, как и всегда, ничего просить не хотел. Весна вставала над горами, холодная и ласковая, туманная и неумолимая. И воздух пах запутанно. Странно. Горько. Холодно и тепло. Словно ми-дзантё и мятный
чай. The End |