Волки

Автор: Тони aka Arianrod

ориджинал

Рейтинг: R ( нецензурная лексика, некоторое количество насилия и т.д.)

Жанр: drama/romance

Саммари: Оборотни, немного фантазии и вездесущий слеш.

Дисклеймер: Абсолютно все мое. Короче говоря - ©.

Размещение: с разрешения автора

3 часть

Проснувшись, долго не могу понять, где я и как я здесь оказался. Солнце уже пошло на закат, хотя ещё достаточно высоко – видимо, мы уже давно оказались в тени, и проснулся я просто потому, что замерз.

Тело затекло, на земле не особо и расположишься, какая-то ветка впилась в спину, но, несмотря на это, вставать почему-то не очень хочется. Но надо. Хотя бы для того, чтобы выяснить, сколько времени я продрых. И ведь как отрубило, сам не заметил…

- Вик?

- Ммм?

- Который час?

- Полшестого.

- Что-о-о?

Я одним махом взлетаю из уютного положения лежа в положение сидя и, обалдело моргая, смотрю на Виктора. Он усмехается и поднимает правую руку, поднося к моим глазам часы. Пять часов тридцать три минуты, ровнехонько. Произведем в уме простейшие арифметические операции и обнаружим, что…

Это получается, я проспал тут три с лишним часа?! Вот это номер. Это уже не вервольф, это какой-то ленивец получается…

- Ни хрена себе, - высказываю я громко свое мнение о происходящем. – Мог бы и разбудить, знаешь ли…

Виктор пожимает плечами, глядя куда-то мимо меня.

- Задумался, - коротко бросает он в ответ, но поскольку я продолжаю возмущенно на него пялиться, нехотя уточняет:

- Ну если бы ты через минут двадцать не проснулся, я бы тебя разбудил…

Он поднимается на ноги, отряхиваясь, и смотрит на меня сверху вниз.

- Пошли, ужин скоро.

Мы на минуту останавливаемся у дверей лазарета, обмениваемся какими-то случайными словами, словно пытаясь соблюсти какую-то непонятную церемонию. Виктор бросает взгляд на окна первого этажа, и угол его рта чуть дергается.

-Ты чего? - спрашиваю я осторожно, впрочем, особо не ожидая ответа.

Он недовольно морщится.

-Сейчас опять будут пичкать этой дрянью… Слушай…

На секунду Виктор как будто запинается, но продолжает говорить:

- Не приходи сегодня. Потом, завтра...

Я медленно киваю. Я очень хорошо понимаю, в чем дело.

- Тогда до завтра.

- Да, - кивает он, ещё чуть-чуть медлит, и уходит, не оборачиваясь. Глухо хлопает дверь.

До завтра, так до завтра.

Пребывая в удивительно неплохом настроении, я иду в свою комнату, намереваясь немного подремать до вечера, но, уже взявшись за ручку двери, неожиданно слышу приглушенный голос Джессики. Надо же, Магне осмелел настолько, чтобы позвать её к нам? Я уже собираюсь отойти от двери и оставить парочку наедине, но слова, которые доносятся из-за двери, заставляют меня замереть на месте.

- Магне, они же твои друзья! Ты же понимаешь, что происходит!

Тишина. Хотя может, он кивнул? Если она имеет в виду именно то, что я думаю…

- Ну сделай что-нибудь!

- И что я, по-твоему, должен сделать?

Магне говорит очень тихо, я едва улавливаю сами слова, не говоря уже об интонации.

-Я не знаю, ну хотя бы поговори с ними! Это же ненормально, в конце концов!

Пауза. Я почти вижу, как это выглядит – маленькая Джесс, уперев в бока кулачки, требовательно смотрит на Магне, который вышё её на голову, а тот сумрачно пялится в угол, с одновременно виноватым и обиженным видом.

Как будет жаль, если я и его потеряю, не получив ничего взамен… Вот так бывает: было два друга, а не будет ни одного. Как жаль…

- Джесс, тебе не приходило в голову, что мы тут все ненормальны по-своему?

- Что? - изумленно переспрашивает она, и я чуть было не повторяю этого за ней. Уж о кого-кого, но от Магса я таких слов не ожидал. Да ещё и в таком тоне…

- Послушай, Джесс, - говорит он так же тихо, но в его голосе уже явно прорезаются новые, незнакомые мне интонации. Если бы я не знал его много лет, принял бы это за угрозу. Хотя – чем черт не шутит?

- Послушай, они действительно мои друзья. И я не буду вмешиваться в их дела. И никому не позволю.

- Но Магне…

- Ты ничего не понимаешь, Джесс. – Господи, неужели я его так плохо знаю? Когда мы были втроем, он всегда был добродушным, немного нерешительным увальнем, чистый Сэм Скромби, только что с клыками… И вот тебе на.

- А ты понимаешь? – возмущенно переспрашивает она, уже невольно понизив тон.

- Нет, - отвечает он через маленькую паузу. – Но я ведь молчу. Это не наше дело, Джесс…

Теперь в его голосе наконец появляются извиняющиеся нотки, за дверью слышится разъяренное фырканье, и я только-только успеваю сделать шаг назад, когда из комнаты вылетает разозленная Джессика и на мгновение останавливается, чуть не налетев на меня.

Увидев меня, она на мгновение смущается, вместо приветствия бормочет что-то нечленораздельное и стремительно удаляется.

Я несколько секунд смотрю ей вслед, потом глубоко вдыхаю и вхожу в нашу комнату. Магне стоит у стола, задумавшись. Когда я вхожу, он резко поворачивается (может, надеялся, что она вернется?) и мы смотрим друг другу в глаза. Я думаю, то, что я все слышал, он понял мгновенно. Оно и к лучшему - не придется разыгрывать глупых сцен, можно воспользоваться хотя бы правом на откровенность…

- Я не подслушивал, просто так получилось…

- Извини, - бормочет он, отворачиваясь, и мне становится ещё более паршиво, чем было несколько секунд назад.

- Магс, - говорю я решительно, - если тебе противно находится со мной рядом, скажи, я сразу уйду. Я все понимаю…

Он резко поворачивается и делает шаг вперед, на лице - обида пополам с гневом.

- Ты что? Ты вообще за кого меня принимаешь?

- Ни за кого, - я пожимаю плечами и сажусь на кровать. – Ты давно… знаешь?

- Две недели…

Значит, почти с самого начала… А я, дурак, шуточки откалывал про засосы. Идиотизм не лечится, поздравляю. А он все это время…

- Прости, - говорю я ему.

- За что? - удивленно переспрашивает он.

За все, Магс. За все сразу. Мы не хотели перекладывать это на тебя, да вот – куда денешься с подводной лодки? Интересно, сколько у тебя было уже проблем из-за нас и сколько их ещё будет?

- Эй, - тихо окликает он меня, - мы ещё друзья?

- Если ты хочешь, - осторожно отвечаю я.

Он усмехается и садится напротив.

- А куда я денусь?

- Это был риторический вопрос? – вскидываю бровь.

- А ты знаешь ответ?

Пожимаю плечами, делаю гримасу. Магне фыркает.

- Вот и я не знаю, - говорит он, и мы невесело смеемся вместе.

Может быть, все не так уж плохо. Может, мы ещё выкрутимся. Раньше же как-то

выкручивались?

Следующий день к моему величайшему счастью оказывается субботой, и, вволю понаслаждавшись так кстати представившейся возможностью безнаказанно дрыхнуть до обеда, я пытаюсь придумать, чем бы теперь заняться. Погода уже начала портиться - небо ещё относительно ясное, но пронизывающий ветер яснее ясного говорит, что долго это не продлится. С другой стороны, сидеть в четырех стенах после вчерашнего тоже не очень хочется – к хорошему быстро привыкаешь. Вытаскиваю из занятой у Магса пачки L&M предпоследнюю сигарету, и тут меня осеняет идея, как провести день повеселее, не занимаясь всякими глупостями типа подготовки к понедельнику.

Правда, погода все-таки подкачала. Хотя, как знать - пока я иду к лазарету, ветер уже почти не чувствуется. Может быть, обойдется…

Виктор, конечно, после вчерашнего здоровьем не пышет, но вид у него вполне так себе… Похоже, он-таки начал приходить в порядок. Хотя бы в каком-то смысле. Во всяком случае, когда я вхожу в комнату, он почти что улыбается.

- Привет, - говорю я, закрывая за собой дверь. – Как жизнь?

- Стабильно, - Вик слезает с подоконника, на котором он до этого сидел, и я вижу, что повязка с его руки исчезла.

Наверно, изумление на моем лице слишком заметно, потому что он усмехается.

А что я, собственно говоря, так удивился? Конечно, у людей так быстро кости не срастаются. Когда их лечат обычные врачи, разумеется… Может, мертвого у нас на ноги и не поставят, но все остальное, думаю, сделают. А уж срастить сломанную кость может даже ведьма не самого высокого класса. И вообще, срослось – так срослось, тем быстрее можно будет забыть о том, о чем я не испытываю ни малейшего желания помнить.

- Может, в город смотаемся? – предлагаю я осторожно. – До вечера обернемся, по любому…

Он задумывается, потом кивает.

- Давай через десять минут у ворот.

Вот теперь я точно уверен, что он приходит в норму. Любой другой на его месте сказал бы «минут через десять». Чувствуете разницу? В переводе с Викторовского на человеческий язык это звучало бы так: ровно через десять минут ты должен быть прямо перед воротами, и ни секундой позже, потому как ждать тебя я не собираюсь.

Интересно, он и с возрастом будет такой же или ещё хуже?

Картина «Виктор Мортен лет через пятьдесят-сто», представшая перед моим мысленным взором, выглядит как хороший фильм ужасов, и роясь в шкафу в поисках свитера и куртки, я едва удерживаюсь от того, чтобы засмеяться. Армагеддон локального масштаба. Не факт, что только локального…

Мы сталкиваемся, ещё не дойдя до ворот. Ветер, вроде бы притихший, снова усиливается; я бросаю взгляд на Виктора, думая, не предложить ли мне повернуть обратно. Мы уже остановились у ворот, перелезть через них – плевое дело, даже если ты не оборотень. Впрочем, оборотню этот заборчик перепрыгнуть – раз махнуть хвостом…

Виктор смотрит куда-то вперед со странно сосредоточенным видом – как будто умножает трехзначные числа в уме. Холода он, кажется, совсем не чувствует, а руки в карманы засунул только по привычке. Почувствовав мой взгляд, он поворачивается, но я уже передумал возвращаться. В конце концов, этих пятидесяти-ста лет может и не быть. А сегодня – это сегодня, да и не так уж и холодно, на самом то деле. Тем более что идти до дороги всего ничего, а там на попутке – не замерзнем как-нибудь…

- Ну что, покатили, - говорю я вопросительно, и Виктор уже кивает, но вдруг останавливается на середине движения и застывает на месте, как будто прислушиваюсь к чему-то. Я напрягаю слух, но не слышу ничего, кроме ветра.

- Вик, ты чего?

Ещё несколько секунд он продолжает стоять, словно не услышав моих слов, потом поднимает голову, и в глазах появляется до того странное выражение, что мне становится как-то жутко.

- Это Джуди, - говорит он, глядя куда-то сквозь меня. – Нужно идти обратно.

- Что случилось-то? – нервно переступаю с ноги на ногу.

- Леди, - произносит Виктор так, как будто это сразу все объясняет, и проходит мимо меня. - Пошли, - бросает уже через плечо.

Подавив вопрос: «а я кому там сплющился?», я плетусь следом за ним, пока мозг выдает объяснения происходящего, одно глупей другого, и все, как на подбор, абсолютно неправдоподобные. О чем-то действительно правдоподобном думать не хочется вообще. Потому что страшно.

Через три минуты мы снова входим в кабинет Леди, и я опять смотрю на неё, но почему-то в этот раз ничего не чувствую, обычное отупение и не собирается появляться. Я все ещё вижу, что она красива, но в данный момент это волнует меня меньше всего.

Мы почти синхронно склоняем головы в коротком поклоне, она небрежно нам кивает, медная прядь, то ли случайно, то ли намеренно выбившаяся из прически, свивается в кольцо возле виска. Зрение как будто стало более четким, я цепляюсь взглядом за детали, а тяжесть в груди все нарастает. Я что-то чувствую, что-то неотвратимое, и оно приближается, вернее сказать – оно уже здесь. Но мы его пока не видим…

Кледжен снова поднимается из кресла, но в этот раз не бросает на Леди вопросительных взглядов – видимо, они уже все обговорили ещё до нашего прихода.

- Мистер Мортен, - произносит она, откашлявшись, и в эту маленькую паузу все мои рецепторы воют от напряжения, - мы нашли решение вашей проблемы.

Виктор едва заметно вздрагивает, несколько секунд молчит, видимо, пытаясь справиться с голосом, потом тихо произносит только одно слово:

- Говорите, - и от этого тона у меня бегут по коже мурашки… Такого я от него ещё не слышал. Если бы он однажды так приказал мне… что угодно, прийти, уйти, убить - я бы просто не смог этого не сделать…

Я бросаю взгляд на Львицу, но она неподвижна, как изваяние: сине-зеленые глаза смотрят на Виктора, но их выражение мне непонятно, и его вполне может и не быть вообще…

Кледжен начинает говорить, и хотя она делает это так же неторопливо и четко, как в лекционной аудитории, я отчетливо чувствую в его голосе даже не обычную нервозность, понятную в таких обстоятельствах – сейчас она напряжена до предела и готова ко всему.

Черт, что здесь все-таки происходит?

- Признаться, еще два дня назад я полагала, что мы не сможем найти решение, - Она скрещивает руки на груди, отгораживается, пытаясь обрети спокойствие. – Можно сказать, что его наши вы сами.

- Как? - не знаю, ощущает ли Вик все то, что чувствую я, но выглядит он теперь абсолютно спокойным. О том, что он чувствует, можно только догадываться…

- Ваша рука, - отвечает Фелиция. На мгновение на её губах мелькает улыбка. – Ни у одного человека, какие бы средства не использовались, сломанная рука не срастется за два меньше чем два дня. Неделя – возможно. Так что ваши способности по-прежнему при вас, как я и говорила.

- Возможно. Но я не чувствую никаких изменений, - возражает Виктор, и мне даже хочется его поддержать – будь он на самом деле вервольфом, хотя бы в тот самый момент, хрен бы я сломал ему руку, это скорее он мне что-нибудь сломал, - но, слава богу, я удерживаюсь. Ну да, ляпнуть такое в кабинете у Леди…

Клежден кивает.

- Вы и не можете ничего почувствовать. Это проявляется только в моменты наибольшего стресса для организма. Сильная боль или сильное душевное волнение. Причем не сразу, а с некоторым запозданием… Мы провели все необходимые тесты. Есть вероятность, что ваши способности вернутся, когда стресс будет… максимальным, - в её голове все отчетливее слышна нервозность, она даже назад отступает от Виктора, произнося эти слова.

Он медленно, по-звериному поворачивает голову, неотрывно глядя ей в глаза:

- Максимальным?

Леди резко хлопает ладонью по столу.

- Хватит ходить вокруг да около. Фелиция, продолжай.

Ей совершенно не хочется продолжать, это видно. И я ей очень сочувствую, потому что сам нисколько не хочу слышать, что…

- Максимальный стресс в вашем случае – это смерть. Возможно, даже не клиническая.

Пол качается и уходит из-под ног. Так, ещё мне не хватало свалиться в обморок…

- Разумеется, есть ещё дополнительные условия. Лучше всего, если это произойдет в полнолуние – самая высокая вероятность восстановления, вы все ещё реагируете на луну, хотя и много слабее, чем раньше. И дополнительно… - Кледжен снова запинается на мгновение, но продолжает: - дополнительно я бы рекомендовала укус оборотня. В том случае, если ваши способности в момент смерти не восстановятся, а исчезнут полностью, это может стать дополнительным шансом.

- А может и не стать, - голос Виктора звучит абсолютно спокойно, как будто мы ведем светскую беседу в гостиной.

Кледжен кивает ему, поджав губы.

– Вероятность – процентов пятьдесят. Может, чуть больше, - говорит она, помедлив. – Ситуация уникальна. Я не могу ничего гарантировать…

На последнем слове она бросает взгляд на Леди, и та чуть прикрывает глаза. Все, что должно было быть сказано, уже сказано. Голова кружится, и все, чего мне страстно хочется, выйти отсюда и забыть все, что я здесь слышал. Я бы так и сделал, если бы мог вспомнить, как это - ходить…

Виктор молча смотрит на Леди, как будто хочет что-то спросить, и силится передать это через взгляд, не открывая рта. И видимо, она его понимает. Плавным движением поднимается из-за стола, скрещивает руки на груди.

- Вы все абсолютно правильно поняли. – Произносит она тихо. – В это полнолуние вас должен убить оборотень. И это ваш единственный шанс. Выбирайте…

Виктор ещё несколько секунд стоит молча, потом медленно, как будто каждое движение дается ему с трудом, поворачивает голову и смотрит на меня. И только ещё через несколько секунд до меня доходит значение это взгляда.

Нет. Нет. Нет…

-Нет, - говорю я шепотом, но он, как будто не услышав моих слов, продолжает смотреть прямо мне в глаза, и этот взгляд приказывает, ломает, разрывает меня на куски не хуже волчьих клыков, пусть кто-то прекратит это, я не могу больше…

- Нет, - повторяю я снова, и мои слова ничего не значат, я снова барахтаюсь в пустоте, где время закусило свой собственный хвост, где нет ничего, за что можно бы было зацепиться хотя бы на мгновение.

- Пауль, - тихо говорит Леди, и её голос - частичка реального мира – дает мне возможность вспомнить, где я. Я разеваю рот, как рыба, вытащенная из воды, сердце бьется, как будто задавшись задачей расколотить ребра и выбраться наружу, по спине стекает холодный пот. Интересно, умирают ли оборотни от инфаркта? Виктор все ещё смотрит на меня, но теперь его взгляд не имеет надо мной власти.

- Нет! – кричу я: ему, Кледжен, Леди, всем сразу, всему, что происходит вокруг меня помимо моей воли, что собирается раздавить меня, как бетонная плита случайно оказавшуюся под ней крысу. – Нет!!!

И выскакиваю из кабинета, с силой хлопнув дверью.

***

Интересно, сколько сейчас времени?

Точное время меня не интересует, но полночь -то уже наступила? Или ещё нет?

Нет, это же надо было так нахлестаться, чтобы даже приход ночи не почувствовать вообще никак… Я смеюсь, поднимаю взгляд от стакана к уже почти опустевшей бутылке.

Что за жизнь, выпивка кончилась, а я все ещё на ногах, хотя должен быть под столом…

Обвожу взглядом бар в поисках часов, но перед глазами все так расплывается, что будь они на стене напротив, я бы не увидел даже часовой стрелки. А в общем, черт с ним, со временем. Время – это такой редкостный зверь, он жрет самое себя, начиная с хвоста…

Скорее чувствуя движение, чем видя что-то, я поднимаю голову и пытаюсь сфокусировать взгляд. Через несколько секунд мне это даже удается. Так, а вот это плохо, значит, мой замечательный метаболизм уже начал перемалывать всю ту дрянь, которой я накачался, и самое большее через полчаса я начну трезветь…

Бармен смотрит на меня немного испуганно. Неудивительно, столько выжрать и ещё реагировать на внешние раздражители…

- Ещё бутылку этого пойла, - говорю я ему, с трудом ворочая языком, и в подтверждение своих слов стучу стаканом по стойке.

- Шел бы ты домой, сынок, - советует он мне доброжелательно. – Поздно уже, нарвешься ведь…

Меня начинает разбирать смех, и старательно его подавляя, я ему отвечаю заговорщическим шепотом, перегнувшись через стойку:

- Мой отель – полицейский участок, а мой дом – окружная тюрьма… только меня пока оттуда выгнали… Временно… не видишь, что ли, горе у меня… Сижу, жду, когда обратно позовут… Так что тащи своё пойло быстрее, «папаша»! – резко рявкаю я, приподнимаясь с места, и он невольно отшатывается, затыкается и тянется за новой бутылкой. Вот и правильно, не злите пьяного оборотня…

На соседний стул кто-то садится. Я с трудом поднимаю снова потянувшуюся вниз голову, чтобы разглядеть новую деталь в интерьере. Ого, оно ещё и женского пола…

Шатеночка, не сильно яркая, хотя и явно перемудрившая с боевым раскрасом, уже немного нетрезвая… и марихуаной мы тоже зарядились, да, моя прелесть? Так-то типаж не в моем вкусе, но именно сегодня мне это параллельно до самой крайней степени. Я сейчас хоть кого могу оприходовать, хоть китаянку, хоть негритянку… А у этой ножки ничего так. Очень симпатичные ножки.

Она смотрит на меня в упор довольно откровенным взглядом, и я ей улыбаюсь. Во все тридцать два. Поднимаю свой стакан в приветственном жесте:

- Дик, - называю первое пришедшее на ум имя.

-Трейси, - Вот и все, больше ничего и не нужно…

- Трейси, - говорю я как можно более проникновенно, - звезда моя полночная, ты виски пьешь?

Она хмыкает, покачивает ножкой, с которой до половины соскользнула туфелька.

- Пью, - коротко отвечает и подвигает свой стакан с остатками какой-то розовой дамской бурды на дне. О, вот это по- нашему…

- Папаша, - я мотаю головой в её сторону, - Налей даме, а то у меня что-то руки дрожат…

Бармен смотрит на нас с помесью жалости и неприязни. Все ясно, дети от рук отбились…ха.

Мы чокаемся, Трейси глотает содержимое стакана залпом, морщится, на мгновение вскидывает руку к горлу, прокашливается и гордо вскидывает голову. По виду ей лет девятнадцать, может - больше. Или меньше. Из-за этой раскраски а-ля Великий Вождь - Зад Гамадрила ничего не понять, особенно в моем состоянии…

- Чего ты его папашей называешь? – спрашивает она меня с пьяной серьёзностью.

- Так он меня усыновил! – радостно сообщаю я ей и всем в радиусе трех метров. – Только что! Папа, не поверишь, я же тебя всю жизнь искал!

Бармен морщится. Охотнее всего он бы взял меня за шиворот и вышвырнул за дверь. Вместе с Трейси. Только вот чует, стреляный воробей, что меня ему трогать ну никак не надо, я же явно на всю голову отмороженный, а может, у меня и ствол имеется? Или небольшой симпатичный нож? Короче, не тронь дерьмо, вонять не будет.

А отца у меня и правда нет. Он семнадцать лет назад свою долг уже исполнил – подснял в каком-нибудь баре вроде этого мою мамашу на один вечер и утром распрощался. История короткая, но поучительная. Вот будет прикол, если Трейси от меня родит…

- Прелесть моя, ты детей любишь? – спрашиваю я её проникновенно.

Прелесть издает какой-то невнятный звук.

- Какого хера мне это маленькие ублюдки сдались? – отвечает она меланхолично. Я разочарованно вздыхаю.

- А вот это зря! В женщине должен быть материнский инстинкт! – заявляю тоном президента, читающего речь в парламенте в честь инагурации. – А в мужчине - отцовский! Вот ты, папаша, - я перевожу взгляд на бармена, - у тебя есть отцовский инстинкт?

- Шли бы вы домой, - безнадежно говорит он.

- Не хочу домой!- заявляю я. – Мне здесь хорошо! А потом приедут хорошие ребята в синих костюмах и уложат меня в уютную постельку…

Трейси пьяно хмыкает.

- Пошли ко мне, - говорит она равнодушно, и я сползаю с высокого стула.

- С тобой – хоть на край света! Папаша, - кладу на стол деньги, - я отчаливаю. Ты без меня не скучай, ОК?

И вываливаюсь на улицу в обществе моего ночного ангела. Интересно, она за деньги пашет или за идею? Или просто на девчонку депрессняк накатил?

- Ты далеко живешь? – спрашиваю. Вопреки ожиданиям, оглашения расценок не следует. Видимо, все-таки просто депрессия…

- Тут рядом, - она показывает куда-то направо.

Пока мы идем по пустой улице – сколько же все-таки времени? - я медленно трезвею. Хмель выветривается из головы, все, что удалось ненадолго забыть, тут же вспоминается, и настроение у меня портится стремительно. Скашиваю взгляд на идущую рядом девушку, но лучше не становится. Не хочу я её. Нисколько. Даже на эту ночь. Где, спрашивается, были мои глаза полчаса назад? Виски залило, не иначе. У меня же на неё сейчас просто не встанет…

Но это совсем не значит, что она не может доставить мне удовольствия. Только… другим способом.

Мы сворачиваем в какой-то переулок, и, поняв, что лучше места не найти, я останавливаюсь.

- Ты чего? – Трейси смотрит на меня удивленно. В ответ я притягиваю её к себе, целую в губы, в шею, чувствуя вкус её кожи, едва удерживаясь, чтобы не разорвать её на части прямо сейчас. Правую руку внезапно что-то обжигает резкой болью. Серебряная цепочка блестит в свете одинокого уличного фонаря. Вот блядь!

Ярость накрывает меня с головой, и с рычанием я срываю с неё эту жалкую бирюльку, с кофточки отлетают пуговицы, падают мне под ноги…

- Ты что? – она слабо пытается сопротивляться, но не успевает даже шевельнуться, когда я прижимаю её к стене и почти что ласково беру за горло.

Улица совершенно безлюдна, и это даже не жилой квартал. Нас никто не услышит, никто не увидит, никто не вызовет полицию. Глядя прямо в ставшие поистине огромными от ужаса глазами, я черчу на шее девушки линии большим пальцем, ощущая пряный запах духов и ещё куда более возбуждающий аромат - человеческого страха. Она судорожно сглатывает – движение мускулов шеи под рукой так заводит, что я больше не могу ждать. Запрет, наложенный на охоту вблизи школы, я уже нарушал. Разом больше, разом меньше…

Она совсем ещё молода. У неё, должно быть, сладкая кровь и не менее сладкая плоть. Но сейчас я не голоден. Я просто очень хочу кого-то убить. И мне совершенно плевать, кто именно это будет.

Душить. Медленно.

Пальцы неторопливо сжимаются, оставляя добыче все меньше воздуха. Лицо Трейси сначала бледнеет (хотя, казалось, уже некуда), потом синеет, но глаза остаются осмысленными, она понимает, что именно происходит сейчас, и когда тело, прижатое к моему, нехотя расслабляется, она ещё жива. Если нет шансов, зачем бороться?

Не знаю, почему, но я перестаю сжимать руку, хотя мог бы одним рывком сломать ей шею и закончить все это быстро и милосердно – в конце концов, я не настолько жесток, чтобы играть с ней, как кошка с мышью, она ни в чем не виновата – разве что в дефиците собственного везения. Но до этого мне как-то не приходилось смотреть в глаза тем, кого я убиваю. И это так завораживает...

На самом деле обычные карие глаза – цвет орехово-шоколадной пасты - широко расставленные, довольно красивые ресницы… Но не это главное.

Вообще-то чаще всего люди до конца на что-то надеются, даже если шансов у них ноль с минусом. Хотя – ведь чаще всего они даже не успевают понять, во что вляпались, даже когда ты показываешь им клыки. А может, мне попалась особенная добыча сегодня – я вижу, как выражение ужаса в этих глазах плавно перетекает во что-то качественно иное.

Обреченность.

Какое знакомое выражение.

Виктор, сукин ты сын, есть ли в этом мире что-то, что не будет напоминать о тебе?

Рука на чужом горле медленно разжимается. Я делаю шаг назад, видя в глазах девушки что-то, похожее на недоумение – она уже смирилась с тем, что умрет сегодня и сейчас и теперь силится понять, что за игру я затеял… Но это выражение видно только долю секунды, а потом она хватается за горло, опускается на колени и долго надрывно кашляет, судорожно глотая воздух.

Я стою рядом, сунув руки в карманы, и смотрю на неё. Наверно, я бы даже её пожалел – но все чувства куда-то девались, вкупе со злостью и желанием убивать. Ощущение, что все это сон – воздух сплотился в нечто мутно-зеленое, как грязная вода в лужах – двигаться и говорить бессмысленно. Место под названием «нигде».

Девушка, ещё качаясь, поднимается на ноги и смотрит на меня. Она не пытается звать на помощь или бежать, она ждет, что я продолжу свое развлечение, но я просто отхожу в сторону, освобождая ей дорогу. Ещё несколько секунд она недоуменно смотрит на меня, как будто не в силах осмыслить тот факт, что её так легко отпускают, а потом медленно, спотыкаясь и стараясь держаться как можно дальше от меня – как будто это может её защитить – проходит мимо; убыстряя шаг, оглядывается через плечо, и уже почти бегом сворачивает за угол.

Будем надеяться, что мы больше никогда не встретимся.

Я сажусь на корточки, закуриваю. У ног что-то блестит – та цепочка, которую я сорвал с неё, не глядя. Серебро, будь оно неладно. Простенький кулончик в виде Тау. Символ вечной жизни.

Если Бог есть, у него, должно быть, отвратительное чувство юмора.

Поднимаю украшение – вряд ли хозяйка за ним вернется – аккуратно опускаю на ладонь, а потом сжимаю кулак, чувствуя, как под мгновенно раскалившимся металлом шипит кожа, как крест входит глубоко в мясо. Все равно на мне все заживет. Я же оборотень, мать вашу, верно? Я - оборотень…

Возвращаюсь домой, по-прежнему не зная, сколько сейчас времени, благоухая дешевым виски так, что самому противно, питая слабую надежду на то, что Магне уже спит и видит далеко не первый сон.

Но моя надежда не оправдывается. Ещё не открыв дверь, я вижу, что в комнате горит свет. Магне валяется на кровати полностью одетый, и, когда я вхожу, быстро поднимается и садится, пристально глядя на меня, и, видимо, вид у меня ещё тот…

- Что с тобой? - тихо спрашивает он, и совершенно искренняя тревога в голосе звучит настолько сильно, что я внезапно чувствую, что больше так не могу. Я сажусь на кровать напротив него и говорю. Обо всем подряд.

О том, как я безумно устал. О постоянном мучительном страхе непонятно чего, из-за которого невозможно ни есть, ни спать. О хрусте чужих костей под руками. О серебряной сережке на ладони и о дымящейся коже под ней. О бесконечно тянущихся днях и безумно коротких ночах. О том, как же я ненавижу Виктора, и том, как я не хочу, не могу, не желаю его убивать, даже если это единственный шанс на хоть какую-то нормальную жизнь после всего, что с нами произошло…

Скорее всего, я несу полную чушь, я путаю слова и порядок событий, но мне уже совершенно плевать. За последние недели я произнёс меньше слов, чем обычно произношу за день – может, в этом все дело? Я не знаю, я уже ничего не знаю, кроме того, что я больше так не могу…

Наверно, я говорю очень долго. Я не смотрю Магне в лицо – скорее куда то на уровень матраса, но это все равно не имеет значения – я ничего не вижу, перед глазами стоит туман от постоянного недосыпа, я все-таки слишком много выпил, меня мутит и качает из сторону в сторону, и я, наконец, замолкаю, обнаружив, что больше не могу произнести и слова.

В комнате повисает молчание. Наверно, Магне сейчас от меня тошнит. Плевать. Меня самого от себя тошнит, в самом буквальном смысле этого слова, и если он что-то скажет или просто промолчит – даже не обижусь, развернусь и уйду, провести ночь на ступеньках или на траве в парке для меня не проблема… Вот к Виктору я сейчас не пойду. Однозначно. Иначе снова натолкнусь на этот требовательный взгляд: «Сделай, сделай, сделай…». А вот - не буду. Кто меня заставит?

Наконец Магне прерывает молчание.

- И что, никак по-другому нельзя? – спрашивает он потрясенно, и я яростно мотаю головой, старательно подавляя желание разрыдаться, как последняя сопливая школьница. Немного справившись с голосом, отвечаю:

- Никак, Магс, видимо – никак…

- А Вик?..

- Согласен, - губы немеют так, как будто мне вкололи двойную дозу новокаина. – А полнолуние – через два дня…

Злые слезы все-таки прорываются, несмотря на все мои усилия, и я торопливо закрываю лицо руками. Ещё только этого не хватало для полного счастья…

Сильная и тяжелая, как медвежья лапа, рука ложится мне на плечо. Старый добрый беовульф, ты ведь знаешь, что тут нечего посоветовать. И ничего нельзя изменить или поправить. Это как торнадо - выскочить нельзя, можно только нестись вместе с ним, потеряв чувство пространства и времени…

- Я с вами, - говорит он тихо, и это самое лучшее, что я слышал за эти дни. – До самого конца.

- Я знаю, - отвечаю, кусая губы до крови, потому что глаза сводит острой болью, а плечи начинают предательски трястись. – Я знаю, Магне…

Весь следующий день я избегаю даже приближаться к лазарету. Из комнаты выхожу только на обед, и то зря – едва кажется совершенно безвкусной, и уже через пять минут я не могу вспомнить, что же лежало на тарелке. Не то, чтобы меня это очень волновало…
Разговаривать ни с кем не хочется, лень даже открывать рот. Магс это, правда, отлично понимает и поэтому просто заваливается на свою кровать с каким-то учебником в руках. Я, немного погодя, тоже беру в руки какую-то книгу, и, невидящим взглядом уставившись на страницы, прокручиваю в памяти разговор в кабинете. Без всякого смысла, без попыток что-то решить, да и вообще без моего непосредственного участия; просто время опять замкнулось на самом себе, и теперь так будет всегда. Стивен, ты, конечно, старый нарк, но кое в чем ты абсолютно прав. Ад – это повторение.

« - В вашем случае стресс должен быть максимальным…»

Может, мен убить Кледжен? Поводов куда больше, чем в случае с той девчонкой…

«– Вероятность – процентов пятьдесят…»

Хотя – в чем она виновата? Не могла же она этого не сказать… Да ещё и в присутствии Леди.

«В это полнолуние вас должен убить оборотень».

Вот так. Не больше, но и не меньше.

- Пауль?

Я поднимаю голову и смотрю на Магне. Того, кажется, осенила какая-то идея, но вид у него при этом несколько смущенный и извиняющийся, как будто это нечто жутко непристойное, и даже он сам не понимает, как это могло прийти ему в голову.

- Да?

- Пауль, а если я?

Ещё несколько секунд я смотрю на него, прежде чем до меня доходит смысл этих слов.

- Пауль?..

Все ещё не в силах говорить, я перевожу взгляд на свои руки. Потемневшие ногти впиваются в ладонь, погружаясь в неё до основания. Кровь. Моя собственная кровь. Почему же мне не больно?

Из нас троих Магс всегда был младшим. Несмотря на рост и силу. И относились мы к нему соответственно: немного снисходительно, иногда начальственно… Но самое тяжелое обычно брали на себя. И вот теперь – приехали.

Да конечно, это был бы самый простой выход из положения. Охрененно простой. И как же это мы его проглядели с Виком? Заменить себя тем, кому будет проще… А самому сидеть и ждать, пока не сообщат результат. И в любом случае быть совершенно ни при чем. А Магне – такой же оборотень, и наш лучший друг, и у него все получится, и может быть, куда лучше, чем у меня… Только вот один минус - я так не могу. Ждать в стороне, даже стоять рядом… Какая, хрен, разница? Вспыхнувшая перед глазами картина вызывает острый приступ тошноты и ненависти к себе, как тогда, в комнате Виктора.

- Пауль, ты чего?

Магне смотрит на меня с испугом – видимо выражение лица у меня ещё то. Но поскольку я все ещё молчу, он начинает говорить:

- Если по другому нельзя….А ты не можешь… Ну кто ещё? Я могу прямо сейчас с ним поговорить…

Охотнее всего я бы сейчас завопил: «Нет, не смей!». Но останавливает одно – если не он, то я. А сказать «я сам» сейчас я не могу. Кишка у меня для такого тонка. А если не я, и не он, то Виктор. Как в детской считалочке – кто-то будет должен выйти из круга. Если это будет Магне, и Виктор умрет – я никогда ни ему, ни себе этого не прощу. Если Виктор выживет, то уже он мне этого не простит. А если это буду я, и Виктор умрет, то мне останется только сдохнуть рядом.

Есть, конечно, и совсем замечательный вариант – что Виктор выживет. Четверть. То бишь двадцать пять процентов. От пятидесяти. Короче, маловато для того, чтобы это на самом деле хорошо закончилось для всех нас. Дохлый номер. И не могу я сейчас Магне ничего запретить. Даже возразить не могу – если не я и не он, то кто? Кто-то из младшей группы? Бред, нужен оборотень, примерно равный по силе…

Куда не кинь – везде клин.

- Делай, что хочешь, - говорю я Магсу, и, пресекая, дальнейшие вопросы, натягиваю куртку и выхожу из комнаты. В этой игре я, похоже, пас…

Немного покружив по окрестностям – слишком много народа, все-таки выходной, - я вспоминаю о месте, которое мне показал Виктор два дня назад. Там меня никто не найдет. Кроме, разумеется, самого Виктора, но он, скорее всего, подумает, что я опять подался в город, искать приключений…

Спускаюсь в овраг, сажусь на землю, прислонившись к стволу дерева. Здесь тогда сидел Виктор, пока я дрых, положив голову ему на колени. И ещё мы целовались. Вряд ли это ещё когда-то произойдет. Не в этой жизни, детка, трусости и предательства Виктор не прощает, говорит мне кто-то, потешаясь от души, а сейчас ты предал и его, и Магне, оставил их решать все самостоятельно, а может быть, они даже и справятся, но другом ты им никогда уже не будешь… Шышел-мышел, третий вышел. Сжимаю правую руку в кулак, изо всех сил бью по земле, чтобы хоть как-то унять это, заставить этот долбанный внутренний голос заткнуться…

Ну не могу я! Не могу!! Не могу я его убить! Я даже представить себе этого не могу!

Не могу я, поймите же это все!!!

- Пауль.

Вскидываю голову.

Виктор стоит напротив меня, прислонившись к стволу дерева. А я даже не слышал, как он подошел, так был увлечен самокопанием… Выдержав небольшую паузу, он подходит ко мне и садится рядом, но я по прежнему молчу, теперь уже не от удивления, а просто из принципа, отлично зная, что сейчас это мне не поможет…

Впрочем, он, кажется, перестал обращать на меня внимание. Глядя куда-то в сторону, засовывает в рот сигарету, щелкает зажигалкой, затягивается, и, выпустив изо рта дым, говорит:

- Со мной говорил Магне.

В воздухе повисает долгая пауза. Не выдержав только что данного обета молчания, я, не глядя в его сторону, спрашиваю:

- И?..

- И я отказался, - боковым зрением я вижу, как он стряхивает пепел на траву и снова затягивается.

Сам не знаю, что я чувствую. Облегчение. Удивление. Страх. Все вместе…

- Почему?

Виктор молчит, задумчиво разглядывая что-то в стороне.

- Я не думаю, что он не сможет, - говорит он немного погодя. – Скорее всего, сможет. Но дело не в этом…

- А в чем же? – во мне просыпается язвительность. Ещё бы, такой вариант пропадает…

Виктор беззвучно фыркает, отбрасывает окурок в кусты.

- Потому что из этого ничего не выйдет, - говорит он так, как будто это само собой разумеется. – Я это знаю.

- А со мной выйдет? – спрашиваю откровенно издевательским тоном.

- Не знаю, - коротко отвечает он, игнорируя мою интонацию. – Возможно. А с Магне – точно нет. Если хочешь, это предчувствие…

На последних словах он поворачивается ко мне, но я смотрю прямо перед собой, избегая встречаться с ним взглядом.

- Пауль, - повторяет он, но в одном слове столько… я не знаю чего именно, но этого слишком много, я знаю, что он имеет в виду, но не хочу этого слышать, и даже думать про это не хочу, пусть он замолчит, пусть не просит… Я даже не смотрю ему в лицо, я вообще не двигаюсь с места, старательно делая вид, что оглох.

- Пауль… - обреченность, и надежда, и мольба, и приказ, – все вместе. Пальцы до боли впиваются в землю.

Я не сделаю этого. Даже не проси. Всё что угодно, но только не это. Скажи «убей» – убью, скажи «умри» - умру, но только не это, каюсь – слаб…

Поворачиваюсь и смотрю ему в глаза, и решимость тут же начинает таять.

Глубокие тени под глазами, заострившееся лицо. И лихорадочный блеск в глазах. Всего-то пара недель…

- Почему? – спрашиваю я безнадежно. – Почему ты это делаешь? Там же всего пятьдесят на пятьдесят…

- Потому что я не могу иначе, - спокойно отвечает он, глядя куда-то в пространство. Потом, словно очнувшись, переводит взгляд на меня. – Я не смогу так жить. Мне по любому - пятьдесят на пятьдесят. Либо волк, либо труп. Промежуточная стадия меня не устраивает.

- Живая собака лучше, чем мертвый лев…

- Может быть. Но не для меня. Тем, что я есть сейчас, я не нужен никому. Даже себе самому.

Это неправда: ты нужен мне. Таким как есть, таким, как был – без разницы. Ты это хотя бы подозреваешь, Виктор? Хотя – тебе же этого мало, тебе всегда мало того, что тебе дают даром, ты предпочитаешь вырывать милости у судьбы зубами, с рычанием и кровью…

- А если я откажусь? – спрашиваю я и напряженно жду ответа.

Он уже снова глядит перед собой, подбирает какую-то веточку, вертит её в руках.

- Тогда я уйду. Мне больше будет нечего здесь делать.

Так, хорошенькое дело. А что я буду делать здесь без тебя? Выть по ночам от тоски на луну, мешая всем спать? Что-то мне не нравится этот вариант…

- Пауль, - говорит он тихо, - Пойми, это уже не жизнь, во всяком случае, не та, которой мы жили раньше. Я больше никогда не смогу превратится в волка и охотиться по ночам, я больше не чувствую всех тех запахов и звуков, которые ощущает самый слабый оборотень. И сейчас это ещё ничего, но уже через двадцать лет, когда вы останетесь молодыми, почти такими как сейчас, я начну медленно стареть, и чем дальше, тем быстрее… Это очень медленная смерть - моё тело будет слабеть день за днём, превращая меня в рухлядь, отнимая даже тот жалкий остаток сил, которым я пока в силах пользоваться…

- Не надо, Вик, - говорю я тихо, закрывая глаза. – Пожалуйста, не надо…

- Но это будет так, - говорит он горько. – Это будет именно так…

Стискиваю зубы. Он, как всегда, прав, прав до невозможности, но почему все должно быть именно так? Почему нет другого способа? Почему для того, чтобы вернуться к жизни, нужно умереть? И почему он выбрал для этого меня?

- Я не могу убить тебя, - говорю я почти умоляюще. – Понимаешь, я не могу…

- Но ты меня не убьешь. В строгом смысле слова я уже почти мертв. – Возражает он. Потом неожиданно его прорывает:

- Да не хочу я, чтоб это был кто-то другой! Я ТЕБЕверю! Думаешь, я горю желанием, чтобы мне клыки в шею запустили?

У меня наступает легкий шок: впервые за это время Виктор повысил голос. Он и сам это понимает, глубоко вдыхает, пытаясь восстановить самообладание. Немного успокоившись, говорит:

- Я знаю, что все то, что я сейчас делаю – это полная херня. Но я не могу по- другому. Я не могу не попытаться, понимаешь?

И самое худшее, что я действительно понимаю. Поэтому и молчу, не в силах что-то ответить. Нечего.

Наши руки случайно соприкасаются, и я, уже порядком устав от этой игры «У-нас-все-как-раньше», накрываю его ладонь своей. Всё равно никого рядом нет…

- Дай мне немного времени, - жалкий скулеж, но я ничего не смог с этим поделать. – Это… непросто.

Виктор долго смотрит на меня, потом медленно кивает, и мы ещё долго сидим так, у костра, молча, над нашими головами светит неминуемо растущая луна, совершенно безразличная к нашим проблемам.

Тогда, в коридоре лазарета, сидя на полу с закрытыми глазами, я не чувствовал времени – оно остановилось и замкнулось на меня. Это омерзительное ощущение – будто барахтаешься в холодной воде в абсолютной темноте, а потом уже не барахтаешься, а мирно тонешь, но никак не можешь достигнуть дна, потому что его нет.

Теперь все с точностью наоборот. Я сижу, не двигаясь, не глядя на Виктора, но чувствуя его руку – она едва теплая, и хочется сжать ладонь чуть сильнее, чтобы ощутить больше тепла, но для этого нужно начать двигаться, - и чувствую, как время проходит, не быстро и не медленно, а так, как обычно – с равнодушной математической точностью. Вдруг мне становится жутко. Это такое… пронзительное чувство… Нас больше никогда здесь не будет, осеняет меня неожиданно. Чтобы там ни было, здесь нас уже никогда не будет, даже если мы и придем на это место вместе, в это же самое время. Этого всего больше никогда не будет.

Я поворачиваюсь к Виктору, чтобы сказать что-то, объяснить это…Он отвечает на взгляд, чуть склонив голову к плечу, и через мгновение я понимаю, что он это знает. И всегда знал. Как и множество других вещей, о которых я могу только догадываться.

Наверно, это правильно. Есть люди, которые превращаются в волков. И есть волки, которые превращаются в людей…

И неожиданно я понимаю. Дело не в способностях заживлять раны, не в нюхе, не в реакции. Глупости, мелочь, все можно пережить, привыкнуть… Если бы такое произошло со мной – я бы выжил. Лез бы на стены, жрал виски бутылками, убил бы кого-то, но выжил. Потому что я все-таки человек. В отличие от него…

- Виктор, - я зову его тихо, но замолкаю, не зная, что сказать. Просто тупо повторяю его имя, как будто в этом можно высказать сразу все. – Виктор…

Ещё несколько мгновений он смотрит на меня – не вопросительно, а так, потом поднимается на ноги и протягивает мне руку.

- Пошли.

Я уже не спрашиваю, куда. Мне это совершенно безразлично.

И через десять минут мы оказываемся в его комнате.

Я вхожу последним, закрываю дверь, стараясь сделать это беззвучно – как-никак, уже явно далеко за полночь, он поворачивается ко мне, но, вместо того, чтобы сделать шаг вперед, как он делал всегда, просто стоит и смотрит, как будто ожидая чего-то.

Странная это пьеса – никто не знает ни слов, ни сценария, но попробуй ошибись…

Я подхожу чуть ближе. Теперь мы уже совсем близко, ещё ближе, чем тогда, в овраге, и я наклоняюсь к его губам, чувствуя себя страшно неуклюжим. Впрочем, через мгновение это проходит. Мы кружим по комнате, не отрываясь друг от друга, губы, шея, плечи, снова губы, как же я хочу тебя, господи, если бы ты знал, как же я…

Виктор стягивает свитер, потом рубашку, и все оставшиеся в голове мысли берут отпуск. До лучших времен. Уехала навсегда, твоя крыша… Его руки ложатся мне на бедра, я чувствую, что еще немного - и кончу, даже не успев раздеться, - и сам толкаю его к постели. Завтра может быть все, что угодно, но сегодня все будет так, как хочется мне, и я вжимаю его в кровать, не столько даже от дикого, звериного вожделения, сколько от желания заставить самого себя поверить, что я могу его удержать. Никогда – никуда – ни к кому - не отпустить.

Он откидывает голову чуть назад и прикрывает глаза, я приподнимаюсь, чтобы поглядеть ему в лицо, его руки тут же притягивают меня обратно, и теперь я уже вообще ничего не соображаю.

Сильные пальцы в немом одобрении впиваются мне в плечи, погружаясь в тело не хуже когтей; я чувствую боль и это мне нравится. Никаких слов уже не нужно - я чувствую его каждой клеточкой тела, и теперь я знаю, что он разделяет это ощущение; но когда он едва слышно, так, что только по губам и можно прочитать, произносит моё имя, оказывается, что именно этого я и хотел больше всего. Но почему-то так больно, больно до такой степени, что кажется, будто в меня воткнули нож по самую рукоятку, и теперь, не торопясь, проворачивают его, но это вовсе не мешает девятому валу сказочного блаженства накрыть меня с головой, и весь мир превращается в пульсирующее сияющее марево…

Когда туман перед глазами рассеивается, я чувствую себя настолько уставшим, что лень даже шевельнуться. Под этим благовидным предлогом я не спешу отодвигаться от Виктора, с которым мы настолько переплелись ногами и руками, что не понять, где кто, особенно когда тела практически не чувствуешь. Утыкаюсь ему по-собачьи носом в плечо, чуть пониже следа от собственных зубов, и чувствую, как он легко проводит рукой по моим волосам.

- Я люблю тебя, - говорю я… и через мгновение понимаю, что это – правда.

Виктор вздрагивает, чуть приподнимается, и мне тоже приходится поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Впервые там видны некоторые человеческие чувства - удивление, горечь… Боль. Вик, вот только не говори, что тебе очень жаль, ладно?

Впрочем, он ничего не говорит. Смотрит на меня ещё несколько секунд, а потом с усталым вздохом неожиданно наклоняется и целует в губы.

Что ж… это тоже неплохой ответ. Странно было бы, если бы он поступил иначе…это же Виктор. Если бы он сам начал признаваться мне в любви, я бы решил, что у него с головой не в порядке…

А странное это чувство – знать, что ты кого-то любишь. Интересно, будет ли у меня время привыкнуть к этому. Нет, лучше об этом не думать… Но не думать о том, что я буду должен сделать завтра, и чем это может закончиться, не получается. Пятьдесят процентов. Только пятьдесят, мать их так и растак…

Виктор дышит размеренно, он уже отрубился, да оно и понятно – люди куда менее выносливы, чем вервольфы. Я знаю, что такое убивать. Но убивать, чтобы воскресить, рвать шею, вместо которой ты куда охотнее подставил бы свою… Мне страшно, страшно до дрожи, но отступать уже некуда, данное слово обратно не возьмешь… да и что это может изменить?

Будь что будет, говорю я мысленно – и самому себе, и ему. Мне чертовски не хочется этого делать, Виктор. Но я сделаю это для тебя.

***

Когда я просыпаюсь – тяжело и неохотно, как будто пробираясь через что-то густое и вязкое, вроде застывающего цемента, этот мир наваливается на меня ещё прежде, чем мне удается вспомнить, что, собственно говоря, должно сегодня произойти. Только через несколько секунд наконец удается храбрости, чтобы открыть глаза и увидеть, что за время, пока я отсутствовал, совершенно ничего здесь не изменилось.

Виктор, полностью одетый, сидит на подоконнике, и вертит в руках пачку сигарет, как будто не решаясь закурить. Он, кажется, настолько глубоко задумался, что даже не чувствует моего взгляда, и я пользуюсь так неожиданно представившейся возможностью его порассматривать: меня всегда интересовало, как же он себя ведет, когда остается в полном одиночестве. То, кто же он такой на самом деле.

Впрочем, ничего особенного Виктор не делает. И лицо у него точно такое же, как и всегда, разве что эмоций на нем чуть-чуть побольше. Как будто в ответ на свои мысли он слегка качает головой, хмурится, вытаскивает из пачки сигарету, но так и не доносит её до рта, глядя куда-то в пространство.

Видимо, все-таки почувствовав мой взгляд, вскидывает голову:

- Привет…

- Привет, - хрипло отвечаю я, подавляя зевок. – Сколько времени?

- Двенадцать. Завтрак ты уже проспал, - в его голосе появляется тень прежней иронии.

Я снова натягиваю одеяло до подбородка.

- Тогда я буду спать до обеда…

Виктор едва заметно улыбается.

-Я говорил с Леди, - говорит он, выдержав небольшую паузу. У меня тут же начинает сосать под ложечкой, но я принимаю мужественное решение этого не показывать.

- И что?

- Машину нам вечером дадут. Ехать нужно будет втроем, на всякий случай.

- Магне?.. – я не предлагаю, я предполагаю… Виктор кивает.

- Магне. Вы ещё оба должны будете к ней зайти. На инструктаж.

- На хрен? – задаю я риторический вопрос. Он пожимает плечами. Всё ясно, решения начальства не обсуждаются, а выполняются…

- Когда?

- После ужина…

Спать уже расхотелось, но вставать все ещё лень. Я бы с удовольствием действительно провалялся здесь до обеда, но в комнату может кто-нибудь зайти, в конце концов, это же лазарет, вроде как, и объяснять свое здесь присутствие я буду долго и невнятно… Наверно, лучше пойти к себе и попробовать привести себя в порядок перед выходом в люди. Так, а где, интересно, моя одежда? Вчера я как-то не озаботился тем, чтобы аккуратно её куда-нибудь повесить…

Через несколько секунд выясняется, что искомое находится на спинке стула. Дотянуться туда, не вставая, явно не получится… Черт, что-то это ещё за девичий стыд проснулся?

А Виктор ещё и улыбается – правда, едва заметно, одними глазами, но улыбается. Чертов сукин сын.

Наконец ему надоедает развлекаться таким образом, и, бросив что-то вроде «Я покурить», он выходит из комнаты, великодушно предоставив мне возможность спокойно одеться. Последнее я, впрочем, стараюсь сделать как можно быстрее, нервно поглядывая на дверь – мало ли что. Закончив с этим, выскакиваю наружу. Виктор курит у входа. Увидев меня, молча протягивает мне сигарету. Я с удовольствием затягиваюсь.

- Когда увидимся? – спрашиваю после третьей затяжки, стряхивая пепел и стараясь не попасть себе на кроссовки.

- Подходите после ужина. Лучше всего в восемь. Тут всего часа два езды, а потом ещё тянуть время до полуночи…

Я киваю, принюхиваюсь к ветру, поглядываю на небо. Если чутье мне не врет, то с погодой сегодня все будет нормально. Немного пасмурно, конечно, но это делу не помеха; к тому же, есть шанс, что к вечеру вообще разойдется.

Ночь полнолуния…Обычно её приход чувствуешь ещё за несколько дней. Но не в этот раз – никакого лихорадочного возбуждения, обострения чувств, желания немедленно кого-нибудь покусать. Вообще ничего. Наверно, я действительно очень сильно устал…

Остаток дня проходит как-то странно – ощущение времени смазано, оно то тащится, как обкурившийся удав, то скачет, как вспугнутый кролик. От нечего делать я пытаюсь разобрать кучу вещей в шкафу, но забрасываю это занятие на середине, в раз пятый забыв, что именно держу в руках. Сосредоточиться хотя бы на чем-то, кроме предстоящей поездки, совершенно невозможно, как я ни стараюсь; и остается только валяться в кровати и смотреть на потолок, отсчитывая минуты, оставшиеся до наступления времени икс.

В четыре часа приходит Магне. Молча проходит к своей кровати, садится и тяжело вздыхает.

- Абсолютно согласен, - откликаюсь я. – Оно самое. В чистом виде.

Магс хмыкает у меня над ухом

- Слушай, ну если что…

- Не надо, - отмахиваюсь от ненужных, в общем-то, обещаний. – Не смей расшатывать мою решимость, она и так хлипкая…

Он ничего не говорит, и через несколько секунд кровать скрипит под его тяжестью. Правильное решение, все, что нам остается – ждать… В комнате воцаряется тишина, и я даже начинаю задремывать, когда её нарушает вопрос:

- Почему ты согласился?

Я задумчиво разглядываю потолок. В самом деле, почему? Почему я знаю, что просто должен это сделать, несмотря на то, что все во мне вопит от возмущения при одной только мысли об этом? Виктор, конечно, умеет быть чертовски убедительным, когда захочет; но со мной то этот номер не прокатывает, я его не боюсь… ну разве что чуть-чуть, самую капельку… Да ведь, собственно говоря, он меня ни в чем и не убеждал, просто сказал, что так надо. Вот я и согласился. Условный рефлекс, понимаете ли… И все-таки, почему?

- Как бы тебе объяснить… Знаешь, пару дней назад я чуть ли не выл, что я так больше не могу. Ну, ты помнишь. А вот теперь думаю, было бы оно дальше так же, это бы было ещё ничего…

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Магса. Он глядит на меня, опершись на локоть, и я продолжаю:

- Уж если по любому получается дерьмо, что толку из себя страуса изображать?

Магс снова хмыкает, ложится и говорит, обращаясь, по всей видимости, к кому-то сверху:

- Это называется уйти от ответа.

- А то, - без энтузиазма отвечаю я.

Отвали, Магс. Честно, не знаю я этих «почему». Я просто делаю, что делаю, и надеюсь, что кривая вывезет. Может быть. Если очень повезет…

Что было в этот день на ужин, я потом не вспомню, даже если бы в противном случае меня напичкали чистейшим серебром по самое не хочу. Да и есть я не хочу, поэтому подали ли к столу устриц в шампанском или подгоревшую овсянку, мне, в общем-то, совершенно безразлично. Мне вообще уже все безразлично, даже предстоящий визит к Львице. Ну не совсем, но почти. Во всяком случае, ни малейшего приличествующего случаю душевного трепета пока что не наблюдается.

В столовой довольно много народа, за два столика от нашего я вижу компанию со второго этажа – Кристина, Эстер, Дора и Изабелл; они что-то весьма живо обсуждают, и именно в тот момент, когда я на них смотрю, Эстер сползает под стол от хохота, а все остальные довольно ухмыляются. Дора оборачивается, машет нам рукой, и я, собрав все силы, киваю и растягиваю губы в улыбке, которая даже мне самому кажется неубедительной. И видимо, не только мне, потому что за несколько секунд, которые мы глядим друг другу в глаза, веселье сползает с её лица, как потрескавшаяся краска с дерева, и в глазах появляется тревога. Черт, я никогда не научусь скрывать свои чувства… Торопливо отворачиваюсь, делаю вид, что полностью увлечен едой, жую что-то, не чувствуя вкуса. Желудок наотрез отказывается это принимать, и я, потянувшись за стаканом, снова бросаю взгляд на столик девушек. Увиденное заставляет меня ещё раз подавиться – теперь все четверо сидят, как на похоронах, глядя в стол чуть ли не виновато… Н-да, поздоровались, называется…

- Магс, может пойдем, а?

Магне, которому, очевидно, тоже еда в глотку не лезет, торопливо кивает и поднимается из-за стола.

Уходя, я спиной чувствую взгляды такой интенсивности, что, кажется, даже воздух вокруг потрескивает. Плевать. Не нужно мне вашего внимания, вашего стыда за самих себя… Глупо это все. Ну погрустите вы минут пять, десять, а потом снова возьметесь хохотать. Потому что, что у нас, что у людей все одинаково – всех волнует только своя собственная шкура, и винить в этом некого. И это хуже всего, что некого винить…

Заткнись, говорю я себе, и видимо – слишком громко, потому что Магне удивленно на меня косится. Заткнись. Правых и виноватых будешь потом искать. Сейчас главное сделать все правильно самому. Если это вообще возможно сейчас – сделать все правильно…

В этот раз Кледжен в кабинете Леди нет. Уже довольно темно, но верхний свет не включен – только настольная лампа. Сама Львица сидит, чуть откинувшись назад, так, что выражение её лица рассмотреть невозможно; даже черты лица столько раз доводившие меня до ступора, теперь растворились в сумраке.

Мы склоняем головы в приветственном поклоне. Остаток старых церемоний. А раньше, говорят, нужно было опускаться на одно колено…

Какое-то время она молчит, как будто не видя нас, или не желая замечать. Потом чуть наклоняется к столу, так, что свет от лампы наискось выхватывает из сумерек подбородок и часть щеки и говорит:

- Полагаю, вы и так знаете, в чем заключается ваше задание. Возьмете у Герхарда машину - и по шоссе до заповедника. Ближе не останавливайтесь, внимания к себе не привлекайте. Начинайте в полночь. Если исход будет неблагоприятным, все следы уничтожьте, а тело привезите сюда. Вопросы есть?

Мы молчим. Какие тут вообще могут быть вопросы… Следы – уничтожить, труп – привезти…

Я всматриваюсь в тень, упавшую на её лицо, сам не зная, зачем. Не для того, чтобы что-то понять или показать. Просто любопытно…Хотя - что любопытно? Нас тут много, один сдохнет – не так уж трудно найти кого-то другого, меньше чем через неделю привезут новичка – какого-нибудь тощего зубастого мальчишку лет тринадцати. Ведь так?

Словно в ответ на мои мысли, угол рта Львицы чуть дергается в странной улыбке. На мгновение мне кажется, что она собирается что-то добавить к уже сказанному, может даже - пожелать удачи. Но потом это проходит. Она снова откидывается назад в кресле, давая понять, что аудиенция окончена.

Виктор уже ждет нас, куря чуть в стороне от машины. Рядом с ним стоит Джудит. Они о чум-то разговаривают, но, увидев нас, замолкают. В воздухе сразу чувствуется напряжение. Ощущение, что все мы вместе делаем что-то очень неприличное, и чем больше каждый старается сделать вид, что все нормально, тем хуже все в общем становится.

- Чья тачка? – интересуюсь я, подходя.

- Герхарда, - отвечает Виктор равнодушно. Магне недоверчиво хмыкает. Да уж, все чудесатее и чудесатее…

- И как у него её отняли? Я пропустил много интересного?

- Так она все равно служебная, - пожимает печами Джуди. – Куда бы он делся с подводной лодки…

Виктор вытаскивает из кармана ключи, швыряет их мне. Эх, Герни, радуйся, что мне сейчас так хреново и вообще не до тебя: раздолбал бы я твою тачку под ноль, и будь что будет… Ну ладно, живи пока.

Джуди медленно, будто неохотно отрывается от стены, к которой она прислонилась.

-Удачи, - говорит она негромко и проходит мимо нас, направляясь к жилым корпусам. На мгновение мне кажется, что кто-то с огромной высоты заглянул в гигантский колодец, в котором я стою, задрав голову к небу. Но она так и не оборачивается, и я так и не могу решить – почувствовал ли я таким странным образом её присутствие внутри, или это нервы так шалят. Меня окликает Магс, и, сбросив оцепенение, я подбрасываю в ладони ключ.

За тачкой, надо признать, Герхард хорошо следит: она заводится с пол-оборота. Так, а бак у нас под завязку, что тоже очень хорошо…

- Может, я поведу? – предлагает Магне, немного помявшись.

- Отъебись, - я устраиваюсь поудобнее за рулем и для большей верности пристегиваюсь. – Я, можно сказать, всю жизнь о такой чести мечтал – водить развалюху Немца, и теперь, когда я уже почти у цели, ты хочешь мне этого не позволить?

Он ещё немного ждет, сомневаясь, но подошедший Виктор легко хлопает его по плечу.

- Дай ребенку соску, - говорит он насмешливо, обходит машину и садится рядом со мной. Магне, которому больше не осталось делать, садится назад, и через несколько минут мы выезжаем из ворот Школы. В полном молчании...

До заповедника мы доехали за два часа. За все это время в салоне стояла тишина. Сначала я даже включил радио, но уже через пятнадцать минут выключил: жизнерадостные завывания Робби Вильямса ну никак не подходили к ситуации и звучали настолько фальшиво, что уши в трубочку сворачивались. Виктор с отсутствующим видом глядел в сторону, думая о чем-то своем, а Магне нервно курил на заднем сиденье, стряхивая пепел в открытое окно, но попадая, как я мог судить по виду в зеркале заднего обзора, в основном на себя.

Наконец слева от шоссе вырисовывается серая стена в метра два, обозначающая границу искомого. Я осторожно скашиваю глаза на Вика, но тот уже, кажется, самостоятельно дошел до состояния самадхи и теперь созерцает все лики Будды одновременно, и до всяких мелочей ему, конечно же, дела нет. Ну ладно… Я чуть сбавляю скорость, но останавливаться не тороплюсь, оправдывая это тем, что нужно быть осторожней и внимательно осмотреться. Так продолжается ещё минут пятнадцать, потом нервы у меня окончательно сдают, и я останавливаюсь на обочине со словами:

- Все, приехали…

Впрочем, особого шевеления в машине не заметно. Похоже, не только я не горю желанием двигаться с места и что-то делать. До полуночи ещё больше часа…

Неожиданно Виктор выходит из машины, хлопнув дверцей. Останавливается снаружи, задрав голову к небу, и смотрит, смотрит, смотрит вверх, как будто не может наглядеться на эти гребаные звезды и эту луну, в бога её душу мать, эту проклятую луну, которая делает с нами то, что захочет: дает нам силу, лишает её по своему усмотрению…

Это все полнолуние, я знаю… Просто вместо голода и звериной радости, которые заставляют каждую клеточку тела вопить от восторга, теперь это всего лишь тоска – тупая боль, не имеющая ни начала, ни конца. И теперь уже без всяких преувеличений хочется опуститься на четвереньки и провыть старую, как мир, песню из всего одной ноты, хочется до того, что зубы сводит, но нужно держаться, пока что держаться, потому что очень скоро у меня будет шанс навыться вдоволь…

Я опускаю голову на руль, предоставляя тишине возможность беспрепятственно набивать вату в мои уши. Все равно сейчас можно только ждать. А скоро не останется даже этого…

У времени странные законы – оно может тянуться жутко медленно, но заканчивается всегда неожиданно. Когда я скашиваю глаза на часы, оказывается, что до полуночи осталось всего каких-то полчаса. Пора бы собираться…

Выбираюсь из машины. Виктор, чуть помедлив, оборачивается ко мне и бросает недокуренную сигарету под ноги. Магс нервно покусывает нижнюю губу, но молчит. Правильно, все уже сказано, а что не сказано – то мы и так знаем, а все оставшееся не стоит времени… Я бросаю взгляд на стену. Перемахнуть её дело – одной секунды. Для меня. А вот для Вика…

Как будто догадавшись, о чем я думаю, он отворачивается, смеривает её взглядом, разбегается и, подтянувшись на руках, через несколько секунд оказывается уже на той стороне. И, немного помедлив, я сам иду вслед за ним, спиной чувствуя, как тревожно мне в спину смотрит Магне. Ну что ж… так получилось. Он не может пойти вместе с нами. Что бы это ни было, это будет между нами, между мной и Виктором, и если я заработал это горькое право – стать либо его убийцей, либо его спасителем, то пусть это будет так, но мы будем одни. Прости, Магс, я знаю, что ты обижаешься, ты помнишь, что раньше нас было трое, но есть вещи, которые не делятся на три, такова жизнь…

Виктор стоит, отряхивая джинсы от налипшей на них грязи. Когда я оказываюсь рядом, он неторопливо разгибается.

- Ну и куда? – спрашиваю, принюхиваясь к ночным запахам.

Он только пожимает плечами. Ладно, пойдем куда глаза глядят…

Следующие двадцать минут мы плетемся по лесу, и я цепляюсь за кусты, как человек, впервые оказавшийся в лесу, а сердце стучит так громко, как будто хочет выпрыгнуть из груди. Мне уже давно не было так страшно...

Наконец мы выходим на залитую лунным светом поляну. Погода действительно разошлась: небо сегодня совершенно ясное, без единого облачка, и луна светит так, что все видно - каждую веточку, каждую травинку. И тишина.

Виктор оборачивается ко мне. Его глаза в тени, и оттого кажутся ещё более запавшими; даже напрягаясь изо всех сил, я не могу видеть в них никакого выражения. Кажется, он просто прислушивается.

Через несколько секунд он стягивает куртку и она падает на землю. Что-то звякает, то ли молнии, то ли мелочь в кармане, и в моих ушах это отдаётся звоном Биг-Бена. Мои ноги намёртво примерзают к земле, и я не могу даже пошевелиться, могу только смотреть – смотреть, как Виктор, бросив на меня быстрый взгляд, расстёгивает ворот рубашки, как на его шее под кожей бьется тоненькая жилка – единственный признак того, что он тоже волнуется, хотя и хорошо это скрывает.

Язык намертво присыхает к горлу. Я видел его множество раз, и в расстёгнутой рубашке, и без неё… Почему же теперь я не могу наглядеться? Похоже, на всю последующую жизнь эта ночь станет моим эротическим кошмаром.

- Давай, - говорит он мне – первое слово, сказанное по эту сторону от сены, и этот хрипловатый голос звучит незнакомо. – Давай покончим с этим.

На негнущихся ногах я делаю шаг вперед. Ещё один. Теперь мы стоим лицом к лицу, я чувствую его запах, его дыхание и целую его в губы – всё равно уже нечего бояться, всё самое страшное уже произошло, может быть, мы уже и не друзья, но и не любовники, и никогда не станем ни тем, ни другим – но это и не так важно, пока мой язык сплетается с его, Господи, я хочу, чтобы это длилось вечно, но время уже на исходе, и мои губы спускаются на его шею, где под самой кожей яремная вена, полная самой сладкой крови… Его рука зарывается в мои волосы, и волк во мне уже не может сдерживаться - он невероятно, зверски голоден, и, уступая им обоим,. я со всей силой впиваюсь в вожделенную плоть.

Ни единого звука, вскрика... Только резкий вдох и выдох облегчения, и я чувствую, как Виктор медленно оседает на землю, и, обнимая его, опускаюсь рядом. Голубые глаза медленно гаснут. Теперь остается только ждать.

Минута. Две. Три. Секунды ползут едва-едва словно мухи, увязшие в варенье. Я медленно схожу с ума. Пять минут. Жаль, что я не умею молиться. Семь минут. Ничего не происходит. И, скорее всего, уже не произойдет. Он мертв.

Я закрываю лицо руками. Как всё глупо. Мы поставили на чудо, и, разумеется, оно не произошло. А я так надеялся, так надеялся… А Виктор, наверно, нет. Он всегда был жутким реалистом, он просто хотел умереть…

Мне очень хочется плакать, но я не могу. Это - между нами было - слишком хорошо, да, хорошо, несмотря на все, и теперь будет слишком больно, и так будет всегда. «Если кому-то и предстоит запустить клыки мне в шею, я хочу, чтобы это был ты…» Самое большое доверие, которое ты мне мог оказать, Вик. Тебя больше нет, и никогда не будет. Возможно, моя жизнь будет достаточно долгой, чтобы привыкнуть к этому…

Шорох. Я отнимаю руки от лица, поднимаю взгляд. Может быть, Магне забеспокоился и всё-таки решил последовать за нами?

Виктор медленно приподнимается на локте, щурясь, чуть недоуменно оглядывается вокруг. Я не могу даже вздохнуть. Безумие? Бред?

Он медленно становится на ноги. Его чуть-чуть качает, и может быть, мне нужно встать и помочь, но я не смогу и пальцем пошевелить, пока не пойму, что всё это мне не снится. Пока я в этом далеко не уверен…. Может, спустившись сюда, Магс найдет труп и сумасшедшего?

Виктор медленно прогибается под лунным светом, подставляя ему лицо. Ещё несколько бесконечно долгих секунд он стоит без движения, тонкие ноздри раздуваются, глаза полуприкрыты, верхняя губа чуть вздернута, обнажая не по- человечески крупные зубы; а потом из его горла вырывается хриплый торжествующий вой, от которого по коже продирает мороз и все волосы на теле становятся дыбом: в этом и ликование, и угроза и сила и всё вместе, что все живое в радиусе километра должно скрутить от первобытного ужаса. Это наш боевой клич, наше Аве, наш гимн…

Переведя взгляд на меня, Виктор улыбается – хотя нет, скорее скалится, и его глаза светятся в темноте ровным холодным светом. Кажется, у нас всё-таки получилось… Неужели правда? Он яростно срывает с себя одежду - лунный свет скользит по его телу, и в моем рту снова мгновенно пересыхает, в нём сейчас так много жизни, он излучает её – и через мгновение обретает иную форму, плавно соскальзывает в неё, и передо мной огромный белый волк с невиданными голубыми глазами. Сбылось.

Только теперь я начинаю верить в то, что все происходящее реально, а не бред моего воспаленного воображения. Я смеюсь, скидываю собственную одежду, и теперь мы стоим напротив друг друга в своём подлинном облике. Он медленно делает один осторожный шаг, второй, как будто привыкая к телу, которое считал для себя утраченным, потом делает резкий скачок, шутливо кусает меня в шею и тут же отскакивает назад. Это было нашей любимой игрой несколько лет назад, до тех пор, пока нас не увлекли куда более серьёзные – кровавые - игры. Мы играли в неё втроем – я, Вик и Магне – до тех, пока кто-то от усталости не ложился брюхом кверху и не начинал вилять хвостом, прося пощады. А теперь нас только двое, и лес и полная луна; и мы кружим вокруг друг друга, делая резкие выпады, когда противник этого меньше всего ожидает, и полузабытое чувство чистой, ничем не замутненноё радости переполняет меня – мы оба родились заново этой ночью, это стоит отпраздновать!..

Наскок, прыжок в сторону, обманное движение и новый бросок. Ты никогда не сдаешься первым, не так ли? Легкое скольжение теней, ты растворяешься в них, чтобы через секунду появиться снова. Нет, черт побери, так нечестно – почему ты со своей яркой шкурой так легко исчезаешь из вида? Учти, сегодня я не намерен просить пощады! Новый бросок – влево, тут же вправо, новый раунд…

Вдруг что-то становится не так, игра серьёзнеет, укусы становятся болезненней, правила меняются на ходу, я уже не успеваю за тобой и тоже начинаю злиться – и когда ты снова появляешься из тени, я без церемоний вцепляюсь в него как следует, мы катаемся по земле и под конец благополучно сваливаемся куда-то. Кажется, это было что-то вроде небольшого оврага – упс, мягкая посадка, я, набив сотню-другую шишек, в изнеможении растягиваюсь на траве а он, вечный счастливчик, мирно возлежишь на мне, как на подушке.

Сначала я собираюсь встать, но потом обнаруживаю, что мне и так хорошо. Сквозь верхушки деревьев светит луна, где-то рядом шумит ручей, а Вик обдает мне лицо - и ил правильнее сказать, морду? – теплым дыханием. Это райское блаженство длится несколько секунд, а потом в его глазах мелькает какая-то тень, слишком быстро, чтобы я успел понять, в чём дело, и он, чуть отстранившись, перетекает в человеческую форму. Я следую за ним. По спине скользит холодок – значит ли это?...

Виктор молчит. Теперь его лицо снова в тени, и я не могу понять, что за чувства на нём написаны, но смутно догадываюсь, что это может быть, И хотя что-то внутри меня тоненьким голоском подвывает: Нет, пожалуйста, не сейчас, хотя ещё бы немного!.. – я затыкаю этому что-то рот, решительно поднимаюсь, разрывая с сожалением оставшийся контакт. Теперь мы сидим, и поскольку он всё ещё молчит, я беру инициативу в свои руки.

- Кажется, настало время для извинений. – Говорю я, стараясь не смотреть ему в лицо.

- Каких ещё извинений? – несколько удивленно, но я не позволяю себе расслабиться. Если резать по живому, то лучше побыстрее, я не мазохист, в конце концов, -

- Ну, могу предложить формулировки «Извини, давай останемся друзьями, «Извини, это была ошибка», «Извини, но понимаешь», тезисы варьируются, суть не меняется. Ты ведь это хотел сказать?

Несколько секунд стоит тишина. Потом Виктор, закинув голову, разражается хриплым хохотом. Отсмеявшись, делает резкое движение, и мы снова оказываемся в том положении, которое до этого занимали в волчьем облике. Не скажу, чтобы это мне не нравилось, но всё-таки пару раз я дергаюсь – чисто для порядка, хотя, кажется, он вообще этого не замечает.

- Пауль, ты дурак, - говорит он с легким оттенком восхищения, я чувствую его дыхание на губах, и только титанические усилия помогают мне не превратиться в лужицу растаявшего сахара, - и к тому же трепло каких мало, ну, ты меня понимаешь?

Всё, что я могу выдавить из себя – жалкое «угу» – потому что слышу его только наполовину, то есть, конечно, слуховые рецепторы работают, но вот соединения с мозгом у них не получается, потому как он чересчур перегружен переработкой информации от других органов чувств. Трудно в одни и тот же момент осязать (тепло от твоего тела, ох, по- моему, нам лучше остановиться), обонять, смотреть (лунный свет отражается на кончиках ресниц, никогда не думал, что это так красиво) и при этом слушать. Но я пытаюсь в меру сил.

Он усмехается, потом резко серьёзнеет. Теперь я узнаю его – Виктора-которого-лучше-не-останавливать. Такие, как он, не преодолевают препятствия – они сносят их нахер. Он уже что-то решил для себя, думаю я, и жду, когда он это огласит, но происходит неожиданное:

- Пауль, - говорит он тихо, - чего ты хочешь?

В горле у меня мгновенно пересыхает. Этот вопрос всегда кажется очень простым, пока он не задан. Я молчу, а он ждёт.

Я ко многому был готов, но я думал, что он выберет сам. Когда дело доходит до таких вещей, моя реакция начинает жутко тормозить. И вот чтобы сказать вот здесь и сейчас, не сходя с этого места, чего именно я хочу и знать, что будет именно так… Ведь если он спросил – значит, это и будет так, верно?

Когда это всё только начиналось, моей главной мечтой было, чтобы всё стало так, как раньше. Но теперь это невозможно – да и кроме того, разве мне этого хватит? Пусть уж будет всё или ничего…

Правильный ответ всегда только один, и кажется, я его нашел:

- Тебя, - отвечаю я, наконец, и тут же уточняю, потому как тело уже начинает ныть, а мозги плавятся ,– во всех смыслах. И желательно - немедленно.

Хриплый смешок. Его глаза вспыхивают, прежде чем он наклоняется ещё ниже. Думаю, время вопросов на сегодня закончилось…

А потом я неожиданно чувствую приближении утра. Часа четыре, наверно. Довольно прохладно, но мы оба ещё полчаса назад снова превратились в волков, спасаясь от холода. Не хочется никуда идти; хочется уткнуться носом в белую шерсть и уснуть до вечера.

Виктор чуть-чуть приподнимается, я чувствую его движение и неохотно открываю глаза.

- Нам пора вернуться, - я слышу его голос внутри себя.. – Магне ждет.

- Н-да. Нехорошо получилось… - честно говоря, за эти три часа я даже не вспомнил про него, и теперь мне становится немного стыдно. Виктор тихо смеется.

- Всё равно он знает. Но нам пора, Пауль.

Он встает, отряхивается, превращается и начинает собирать разбросанную по поляне одежду. Одевшись, швыряет мне мои джинсы и рубашку. Похоже, с судьбой нужно смириться…

Пока мы молча бредем через лес, я пытаюсь придумать, что бы такое сказать Магне, но после нескольких бессонных ночей мозги упорно отказываются работать; и я ловлю себя на том, что тупо смотрю Виктору в затылок без единой мысли в голове.

Впрочем, беспокойство оказывается напрасным. Когда мы подходим к машине, Магс беззаботно дрыхнет и приходится минуту стучать по стеклу, чтобы его разбудить.

- Наконец-то, - ворчит он вполне дружелюбно, протирая глаза. Я бросаю взгляд на Виктора, он едва заметно улыбается. Ну что ж, не нужно ничего объяснять и ладно. Не так уж и хотелось. Сказав что-то вроде «доброе утро», я сажусь на заднее сиденье и через пять минут отрубаюсь наглухо. Просыпаюсь, только когда кто-то – даже не помню, кто именно - вытаскивает меня за шкирку из машины, в полусонном состоянии дотаскиваюсь до кровати и снова засыпаю.

Когда я открываю глаза, сначала не понимаю, где я – в комнате сумерки, видимо, уже вечер. Осторожно поворачиваюсь вправо – на кровати напротив, закинув руку за голову, лежит, посапывая, Магне. Я приподнимаюсь на локте и бросаю взгляд на третью кровать, но она пуста; и изнутри поднимается мутный страх – со сна реальность кажется зыбкой, вдруг мне просто приснилась эта ночь, а на самом деле кошмар этих двух недель продолжается? В странном отупении я сижу на кровати, пытаясь придумать, под каким бы предлогом разбудить Магса и что бы такое спросить, чтобы он не счел меня полным психом. Можно, конечно, его не будить, а пойти пошататься по корпусу с вопросом, какой сегодня день недели… А заодно месяц и год. Н-да, картина апокалиптическая, что и говорить.

Мои размышления прерывают на середине – в комнату заходит Виктор, тихонько притворяет за собой дверь, и, видя, что я проснулся, говорит:

- Добрый вечер.

- Добрый, - ворчу я, пряча облегчение. Курить ходил, ясное дело. А кровать заправил, педант чертов…

Он, стараясь ступать как можно тише, подходит ко мне и садится рядом – не настолько близко, чтобы мы прикоснулись друг к другу, но вполне достаточно для того, чтобы мне тут же захотелось это сделать. Но теперь это не тот Виктор, с которым я был все эти дни, это немного другой Виктор, почти тот же самый, что был раньше, и я не знаю, что теперь с этим делать, и поэтому не делаю ничего.

Он несколько секунд смотрит на Магса, но тот, похоже, просыпаться не собирается, и Виктор поворачивается ко мне, тихо спрашивает:

- Ну ты как?

- Да нормально, - осторожно отвечаю я. – Голова вот только трещит немного… А ты?

Виктор улыбается.

- Здорово. Ты знаешь, - говорит он задумчиво через паузу, - я даже не надеялся…

-И зря, - отвечаю я. – Ты у нас вообще счастливчик…

Он усмехается, но как-то очень непривычно.

- Слушай, Вик… - я начинаю фразу и тут же осекаюсь. Нет, мне уже случалось говорить подобные вещи, но несколько в других обстоятельствах. Как бы сформулировать смысл, чтобы это не было глупо?

Виктор наклоняется чуть ближе ко мне, от его лица до моего меньше дюйма, и это непонятное выражение в его глазах не дает мне покоя. Я замолкаю, тщетно пытаясь подобрать слова.

Он ещё несколько секунд вопросительно смотрит на меня, потом, видимо, до него доходит и без слов.

- А, ты об этом… Ну мне казалось, мы уже все обговорили.

- Знаешь, не сказать, чтобы мы так уж много разговаривали, - фыркаю я. – Может, все-таки проясним нюансы?

- Какие ещё нюансы? – удивленно переспрашивает он, вскинув бровь.

- Обыкновенные! – шепотом ругаюсь я. – Про нас и так уже вся Школа знает…

Виктор равнодушно пожимает плечами.

- Ну и пусть знают, если так. Какие здесь нюансы?

Обезоруженный таким оригинальным подходом к делу, я сижу молча, переваривая его слова. Увидев моё выражение лица, он усмехается:

- И ты ещё говоришь, что это я все усложняю?

- Иди ты знаешь куда… - отвечаю я почти автоматически, чувствуя, как мои губы расползаются в идиотской улыбке, а с души наконец сваливается камень размером с Эверест. Виктор делает нарочито задумчивое выражение лица, до меня доходит двусмысленность сказанного, и я не сдержавшись, начинаю смеяться, и продолжаю до тех пор, пока он не наклоняется вперед и не целует меня в губы, и я снова чувствую, как у меня напрочь сносит крышу, но теперь это уже не страшно…

Магне начинает ворочаться, и я с неохотой отстраняюсь. Виктор поднимается на ноги.

- Доброе утро, - немного хрипло говорит Магс, продирая глаза с явным усилием.

- Вечер, - возражаю я ему.

- Что, уже?! - он путается в одеяле, чуть не падает с кровати, видит Виктора, успокаивается и начинает смеяться с явным облегчением. И следующие пять минут мы втроем дружно ржем, как три здоровых лошади. Меня складывает пополам, и даже мышцы живота начинают болеть, но я не могу остановиться. Мне уже давно не было так хорошо…

По коридору прокатывается шум – похоже, настало время ужина. Стоит только подумать о еде, как я обнаруживаю, что просто зверски голоден.

- Пойдемте жрать, - предлагаю, перестав смеяться.

Предложенный мной план действий встречает единодушное одобрение. Виктор отправляется умываться, Магне рассеяно причесывает пятерней вставшие дыбом со сна волосы, а я открываю форточку - пусть комната проветрится, пока нас нет, - и пытаюсь отыскать в шкафу что-нибудь не мятое, что оказывается весьма проблематичным…

- Твою мать, ну и бардак! – говорю в сердцах, захлопывая дверцу.

- Вот именно, - соглашается Виктор, секундой раньше появившийся в комнате. – Что, метод творческого хаоса не сработал?

- Видимо, он морально устарел. Придется разработать новую методику…

- Угу. Предлагаю для начала убраться в шкафу.

Я демонстративно морщусь.

- Какое у тебя убогое воображение, даже слушать противно…

- Слушай, иди уже умываться, - бурчит он недовольно. - Твои теоретические построения ты нам расскажешь после ужина, ладно?

Наконец через пятнадцать минут, приведя себя в мало-мальски благопристойный вид, мы выходим из комнаты. В коридоре уже пусто – все уже давно едят. Неожиданно я вспоминаю, что все эти дни Виктор ни с кем ни общался, исключая ту неудачную прогулку, когда мы наткнулись на Джессику. Никто ещё не знает, что произошло, а то, что мы целый день после полнолуний где-то пропадаем – явление привычное, и вовсе не означает, что приключилось нечто из ряда вон выходящее. Даже Джуди, скорее всего, ещё не в курсе - она вряд ли считывает мысли с такого расстояния… А теперь, леди и джентльмены, событие года, спешите видеть – возвращение вервольфов! Меня снова пробивает на хихиканье, и когда Магне с Виктором удивленно на меня оглядываются, я только отмахиваюсь, пытаясь выровнять дыхание. Похоже, за эти дни я стал хорошей истеричкой. Пора сниматься в бразильских сериалах, можно сделать неплохую карьеру…

Наконец мы заходим в столовую. Виктор останавливается на пороге и оглядывает зал. Похоже, мы действительно немого опоздали – все столики заняты, придется ждать, пока кто-нибудь не уйдет.

Только через несколько секунд я понимаю, что обычный шум, царивший здесь до нашего прихода, медленно стихает, откатывается назад, к стене напротив и там исчезает. Кое-кто даже привстал из-за стола, чтобы лучше видеть, а оказавшиеся сзади чуть ли на цыпочки не встают, чтобы разглядеть нас получше. Да, без шуток, на этот вечер мы определенно станем сенсацией…

Заканчивается это все довольно неожиданно – из-за моей спины в зал влетает опоздавшая ещё больше нас Эстер. Несколько секунд она недоверчиво щурится, как будто не доверяя своему зрению, а потом с восторженным визгом виснет на Викторе, как игрушка на рождественской елке. Атмосфера мгновенно разряжается, и, как будто по сигналу, все начинают двигаться и говорить одновременно; кто-то проталкивается вперед, чтобы поздороваться, сразу несколько столиков в разных углах освобождается, и вопросы сыплются со всех сторон градом, так что ответить на них я бы не смог, даже если бы было желание.

Виктор бросает на меня взгляд, едва заметно улыбаясь, и в эту секунду мне становится плевать на то, кто там что может подумать, на то, что может быть завтра, послезавтра и далее по списку; мне вообще плевать абсолютно на все, потому что именно здесь и сейчас, когда на нас не пялится только ленивый, каковых здесь вообще не имеется, а вокруг уже возникло десятка два желающих пообщаться, и кое-кто уже откровенно заявляет, что это срочно нужно отпраздновать грандиозной пьянкой, - именно в этот момент я целиком и полностью счастлив.

The End

fanfiction