|
1.
Сколько я себя помню, всю
свою жизнь он ненавидел меня. А я его.
- Ублюдок! Грёбаный ублюдок!
А я ведь даже не мог назвать его в ответ сукиным сыном, не оскорбив этим
собственную мать. Поэтому приходилось на ходу выдумывать что-нибудь другое,
столь же оскорбительное, но от того, что больше всего на свете мне хотелось
назвать его сукиным сыном, всё остальное звучало неубедительно. Поэтому
иногда я забывался и всё-таки орал:
- Сукин ты сын!
А он в ответ снова:
- Ублюдок, ублюдок, грёбаный ублюдок!
И няньки, чьи увещевания перекрывал наш ор, растаскивали нас в разные
углы комнаты. Отец приставлял к нам крепких, мускулистых нянек, способных
удерживать принцев Амбера на одном месте в течение хотя бы минуты. За
минуту мы обычно остывали. Мы всё-таки были принцами, хотя и детьми. Но
как только оставались наедине, всё начиналось сначала. Мы, по-моему, только
и делали, что дрались. По крайней мере драки я помню лучше чего бы то
ни было. Это один из неизживаемых символов моего детства: мой первый жеребец
Карат, сады на склонах Колвира, молчаливые семейные обеды, пурпурное шёлковое
платье матери, драки с Корвином.
Доставалось за них, естественно, мне, и только мне. Ведь я был старше.
Хорошо помню, как однажды мы особенно увлеклись выяснением, кто из нас
ублюдок, а кто - сын суки. Это были совершенно безвыходные и неконструктивные
дискуссии, в которых мы в принципе не могли достичь консенсуса. Но Корвина
это волновало ещё меньше, чем меня. Он всегда дрался с невообразимым азартом,
легко входил в раж и останавливался лишь тогда, когда считал нужным остановиться
- или когда нас растаскивали силой, что случалось гораздо чаще. Говоря
по правде, сам я получал от таких диспутов куда меньше удовольствия. Мне
больше нравилось высмеять его, унизить при свидетелях, поставить в глупое
положение - а он сразу лез с кулаками. Корвин всегда начинал драки первым
- я, со своей стороны, всегда его провоцировал. Тогда мы оба свято верили,
что наши отношения могут быть такими и только такими, отныне и вовеки
веков. И это нас, пожалуй, устраивало.
Но в тот раз вышло по-другому. В тот раз ареной битвы мы выбрали палисадник
на заднем дворе; я швырнул Корвина наземь лицом вниз, он упал на выложенную
камнями клумбу и сильно расшиб себе скулу. Всё лицо у него было в крови.
Через десять минут мы стояли перед отцом. Корвин не успел смыть кровь
- отец запретил нянькам прикасаться к нему, пока он не оглядит рану сам.
Отец смотрел долго, крепко держа его за подбородок и бесстрастно разглядывая
его лицо. Я стоял рядом, насупившись и глядя в сторону. Я не хотел, чтобы
Корвин так упал, но был рад результату и тщетно пытался это скрыть, и
заранее злился за то, что мне сейчас влетит.
Отец наконец отпустил его и, выпрямившись, посмотрел на нас обоих. Потом
сказал:
- С завтрашнего дня начнёте брать уроки рукопашного боя.
Уроки мне нравились. Корвину тоже. Сперва нас тренировали раздельно, потом
стали ставить в спарринги. Всегда под присмотром учителей, так что нам
не давали зайти слишком далеко и превратить тренировку в драку, что мы
порывались сделать всякий раз, стоило учителю отвернуться. Однажды на
тренировочную площадку зашёл Бенедикт - поглядеть, как мы справляемся.
Он нагрянул без предупреждения, и его заметили все, кроме нас - мы были
слишком увлечены, я выламывал Корвину плечо и не собирался отвлекаться.
Корвин же уловил краем глаза, что учитель отвернулся, и воспользовался
моментом, чтобы врезать мне локтем в пах. Я взвыл и выпустил его, через
мгновение оказавшись на земле. И уже лёжа навзничь, увидел, как победная
ухмылка сползает с его лица и он бледнеет.
- Чем это вы, чёрт побери, здесь занимаетесь? - холодно спросил Бенедикт.
- А ну-ка, Эрик, отойди.
Я отковылял в сторону и с наслаждением наблюдал, как Бенедикт встаёт против
Корвина в стойку и затем в течение десяти минут методично выколачивает
из него дух. С тех пор Корвин не мухлевал на тренировках. Но когда мы
оставались наедине и дрались всерьёз, ни разу не упустил возможности заехать
мне по яйцам. Оба мы уже были достаточно взрослыми, чтобы понимать, что
Бенедикт не всегда станет оказываться рядом в нужный момент.
Вскоре к занятиям по рукопашному бою прибавилось фехтование, верховая
езда, лёгкая и тяжёлая атлетика. Узнав, что я занимаюсь бегом, Корвин
выразил желание присоединиться; я заметил, что он много тренируется в
стрельбе, и заинтересовался ею тоже. Мы оба были способными учениками
и быстро учились - нам не терпелось сразиться и проверить, кто из нас
лучше. Иногда лучше оказывался я, иногда он. В любом случае, всегда можно
было удрать на склон Колвира и там старым проверенным способом выяснить,
кто из нас ублюдок и сукин сын. Я так и не уловил момент, когда отец перестал
бранить нас за эти драки. Да и дрались мы, впрочем, всё реже и реже. Мы
росли. И понемногу осознавали, что драться можно не только на кулаках.
Но он всё равно любил врезать по яйцам исподтишка, а я не брезговал подставить
подножку. И ни один из нас не чувствовал себя подлецом.
Мы с ним были очень похожи.
- Держи, держи!
- Иди к чёрту, Каин!
Я принял передачу Джулиана и передал пас Каину. Тот подпрыгнул, поймал
кусок мыла на лету и с ухмылкой перебросил из одной руки в другую. Корвин
покачал головой.
- Вы придурки, все трое. Как дети малые, ей-богу.
Джулиан протяжно присвистнул и хлестнул его полотенцем. Корвин фыркнул
и, повернувшись в нам спиной, пошёл к бассейну. Под его босыми ногами
от раскалённых камней поднимался пар. Мы были голые, мокрые, взъерошенные.
У Каина и Джулиана блестели глаза, они перемигивались со мной, ясно давая
понять, что настроены подурачиться. Я тоже был не прочь, а вот Корвина
не занимали наши игры. Я смотрел на его широкие плечи, на чётко очерченную
выемку позвоночника, талию, на которой блестел пот, крепкие подтянутые
ягодицы, узкие бёдра, стройные мускулистые икры. Он был превосходно сложен,
хотя всё ещё оставался подростком. Но в тот миг я подумал, что он выглядит
старше любого из нас.
Он встал на краю бассейна, вскинул руки над головой и ласточкой прыгнул
в воду. Каин запоздало швырнул ему в спину кусок мыла, которым мы, отобрав
его у Корвина, перебрасывались минуту назад, но промазал. Белый брусок
исчез в туче сверкающих брызг, поднятых его прыжком.
Джулиан шикнул и указал на дверь рядом с парной, за которой осталась наша
одежда. Я только фыркнул, хотя что-то во мне странно шевельнулось, когда
я понял, на что он намекает. Каин хихикнул. Джулиан на цыпочках прокрался
к раздевалке и исчез в ней. Каин подошёл к бассейну и, присев на корточки,
что-то ехидно крикнул. Корвин не отреагировал, спокойно рассекая воду
сильными уверенными гребками. Он очень хорошо плавал и нырял - это едва
ли не единственное, в чём я никак не мог с ним сравниться, даже и не пытался.
На его месте я непременно использовал бы это как повод для подколок, но
Корвин ни разу не позволил себе шуточек на эту тему. Похоже, он сам не
понимал, насколько превзошёл меня.
- Эй, сбегать тебе за мылом?
- Иди к чёрту, Каин, - лениво повторил Корвин и вдруг нырнул.
Не думая, что делаю, я прыгнул и ушёл под воду вслед за ним.
Холодная вода приятно окатила распаренное тело. Внизу было темно, пламя
светильников почти не пробивалось сквозь толщу воды. До меня дошла ударная
волна, и ноги Корвина мелькнули прямо перед моим лицом. Я ухватил его
за щиколотку и дёрнул вниз. Он рванулся, выскользнул, и я тут же почувствовал
его хватку на своём плече. Вместо того, чтобы вырываться, я притянул его
к себе. Он не ждал этого и, кажется, растерялся на миг. Но удержать его
было не так-то просто: моя ладонь скользила по его коже, вода выталкивала
нас обоих наверх. Тогда я обхватил ногами его бёдра и сжал руки в замок
на его затылке, не давая выскользнуть. От наших лиц поднималась туча воздушных
пузырей. Я смутно слышал, как кричат наверху Каин и Джулиан, видимо, подбадривая
меня, и тут увидел на дне бассейна что-то белое. Я мгновенно разжал руки
и ринулся в сторону, протянул руку... и за миг до того, как я коснулся
пальцами брошенного Каином мыльного бруска, Корвин пронёсся мимо, будто
акула, так, что меня отнесло в сторону, потом перед глазами снова мелькнули
его ноги, и он ушёл наверх.
Я вынырнул, судорожно хватая ртом воздух. Каин с Джулианом орали и свистели.
Корвин выбрался из бассейна и, выпрямившись, подкинул на ладони мыльный
брусок. Каин разочарованно застонал.
- Вы как хотите, а я в душ, - небрежно сказал Корвин. Я медленно подгрёб
к краю бассейна и выбрался, поскользнувшись на ступеньке и едва не навернувшись.
Каин успел меня поддержать, но я сердито оттолкнул его. Корвин вошёл в
душевую и закрыл за собой дверь. Я услышал, как шумит вода.
- Ладно, вот выйдет... - шепнул Джулиан и подмигнул мне.
Корвин вышел довольно скоро, рассеянно ероша пятернёй мокрые волосы, и,
не взглянув на нас, пошёл к раздевалке. Джулиан и Каин следили за ним
в напряжённом ожидании, готовясь расхохотаться.
Дверь раздевалки Корвин за собой не закрыл. Он стоял спиной к нам, и я
следил за поворотом его головы, представляя, как он обводит раздевалку
взглядом, и собираясь присоединиться к хохоту братьев. Наконец Корвин
развернулся. Вода ещё стекала по его телу. Я внезапно понял, что смотрю
на его промежность, на расслабленный после горячего душа пенис, и смеяться
мне расхотелось. Прошли, конечно, те времена, когда мы дурашливо мерялись
своими мужскими достоинствами в бане, но я слишком хорошо помнил, что
и в этом отношении Корвин тогда уделал всех, даже Бенедикта.
Несколько мгновений он молча смотрел на нас. Джулиан и Каин продержались
не больше нескольких секунд, потом начали хохотать. Корвин пожал плечами
- и улыбнулся.
- Идиоты, - сказал он беззлобно, и, обернув вокруг бёдер полотенце, прошёл
через раздевалку и вышел из бани. Я бы не смог пройти дворцовыми коридорами
полуголый, пока с моих волос капает вода - а он смог, и даже не разозлился
на нас за то, что мы заставили его сделать это.
Кое в чём мы с ним очень различались.
Ещё я очень хорошо помню первый
осенний бал в Амбере. Вообще, в Амбере мы танцевали редко. Отец недолюбливал
балы, охоты, спортивные соревнования и прочее ничегонеделание, которое
он считал пустой тратой времени - по крайней мере, когда этим занятиям
предавались его дети. Всё изменилось - на время - с появлением Полетт.
Отец был впервые на моей памяти по-настоящему влюблён - никогда я не видел
его таким нежным, предупредительным и даже галантным. Никогда я не видел,
чтобы он смотрел на мою мать так, как на Полетт. Ни с Файеллой, ни с Клариссой,
ни с Рилгой он никогда не танцевал - а Полетт любила танцы и, воцарившись
в Амбере, немедленно потребовала учредить сезонные балы. Единственной,
кому понравилась эта мысль - единственной, кому нравилась Полетт - была
Дейрдре. Бенедикт и к затее, и к её источнику остался равнодушен; Джулиан,
Жерар, Блейз и Каин поглядывали на новую мачеху с любопытством, не гнушаясь
обсуждать между собой её женские качества; Фиона и Флора саму Полетт не
слишком любили, зато введённые ею порядки восприняли с неподдельным восторгом.
А мы с Корвином её сразу возненавидели. И это был первый на моей памяти
случай, когда мы проявили такое единодушие по отношению к чему-либо.
Я знаю, что отец разговаривал с Корвином на эту тему наедине. Содержание
из беседы могу себе лишь представлять - лично мне в схожей беседе Оберон
сказал, что, если я посмею публично высказать Полетт моё пренебрежение,
он пинком под зад вышвырнет меня из Амбера. Я в ярости вылетел из его
покоев после этого разговора, мне хотелось убить кого-нибудь прямо сейчас,
лучше всего - Полетт, или отца, хотя Корвин тоже годился. Сам он вышел
от Оберона с выражением крайней задумчивости на лице, и я никогда больше
не слышал от него о Полетт дурного слова, даже когда никто не мог нас
подслушать. Что такого сказал ему отец, и почему не соизволил сказать
это мне - навсегда осталось тайной. У Оберона с Корвином появилась тайна
от меня - вряд ли первая, но первая из тех, о которых я прознал. Ненавидя
прежде Полетт вместе с Корвином, я вдруг снова оказался в одиночестве.
Теперь я ненавидел Корвина заодно с Полетт. Не то чтобы я раньше его любил.
Но теперь у меня по крайней мере появилась осознанная причина для этого.
Дейрдре заметила моё бешенство и попыталась успокоить меня, но только
разозлила ещё сильнее. Она была настроена к Полетт милостиво, и я в сердцах
спросил, как она может терпеть в нашем доме эту шлюху. И спросил, не заразилась
ли она страстью к мачехе от нашего с нею любимого единоутробного братца
Корвина. В ответ Дейрдре только странно поглядела на меня и выпустила
мою руку.
Потому, наверное, я и сделал на первом осеннем балу в Амбере то, что сделал.
Надо отдать Полетт должное - в светских развлечениях она толк знала, и
хозяйкой праздника была не только номинально. Она всё устроила лучшим
образом, созвала цвет королевства и ближайших Отражений, и в бальном зале
не было недостатка ни в хорошеньких леди, ни в выпивке. Я уже тогда пользовался
успехом у женщин, даже если они не подозревали о моём титуле - здесь же,
в замке своего отца, будучи амберским принцем, я просто не знал от них
отбоя. Это льстило и распаляло, я уже прикидывал, с какой из этих девиц
проведу сегодняшнюю ночь и почти совсем позабыл о Полетт, как вдруг увидел
их.
Меня всегда злило, что они носят одинаковые цвета - хотя что тут удивительного,
они были похожи и внешне, и характером, и всегда были близки. Но насколько
близки - я понял только когда увидел их в паре, кружащимися в вальсе посреди
зала. Корвин в чёрном, и Дейрдре в чёрном. Оба - черноволосые. И стоящие
друг к другу очень близко, гораздо ближе, чем требует позиция танца. Они
были тёмным, но вовсе не мрачным и неожиданно броским пятном на фоне пёстрых
одеяний остальных, и поневоле притягивали взгляд. Я смотрел на них, а
они смотрели друг на друга. Дейрдре говорила что-то без улыбки, а Корвин
слушал, наклонившись к ней. Его губы были крепко сжаты. И на долю мгновения
мне показалось, что он собирается поцеловать её - здесь, при всех. А потом
подвести за руку к отцу и попросить благословения. Мы вдруг невыносимо
захотелось, чтобы он сделал это - я знал, что отец никогда не позволит
им соединиться. Но я хотел, чтобы они попробовали. Чтобы попытались и
были унижены, растоптаны, навсегда лишены своих запретных мечтаний здесь,
при всех.
Это чувство было настолько сильным, что я вытянул руку, указывая в центр
зала. и громко сказал:
- Я полагаю, вопрос о лучшей паре этого бала нет смысла даже поднимать.
Ответ очевиден, согласитесь, господа?
Меня окружало множество людей, готовых смеяться любой моей шутке и внимать
каждому моему слову. Десятки голов повернулись туда, куда я указывал.
А я продолжал:
- Принц Корвин и принцесса Дейрдре. Вы поглядите на них, словно так и
родились. Не будь они братом и сестрой, любой бы сказал, что они созданы
друг для друга.
Раздались неуверенные поддакивания и нервные смешки.
- Впрочем, - я повернулся к толпе, - что и сейчас мешает так сказать?
Во всяком случае не похоже, чтобы это мешало им.
Мои слова достигли цели. И даже больше, чем мне казалось. Недоумевающие
взгляды сменились понимающими, растерянные улыбки - ехидными. По залу
побежал шепоток, всё больше голов разворачивались в их сторону. И я внезапно
со всей неизбежностью осознал, что до последнего мгновения не верил в
это, считал собственной выдумкой. Но теперь - нет. Остальные видели то
же, что и я. Возможно, не увидели бы, если бы я им не подсказал, но теперь
было поздно. Меня захлестнула волна отвращения к этой толпе прихвостней,
готовых поверить во всё, что им скажут, в любую гнусность и нелепость.
Я думал так, пытаясь убедить себя, что это в самом деле гнусность и нелепость,
и ничего больше. Но они танцевали, продолжали танцевать, Корвин прижимал
к себе Дейрдре, и её рука лежала на его груди.
Я почувствовал на себе взгляд, тяжёлый, как могильная плита. Обернулся
- и встретился глазами с отцом.
Я опустил глаза и отвернулся.
Танец закончился. Начался новый. Убегая от тяжёлого взгляда отца, я взял
за локоть какую-то даму и повёл её в центр зала. Когда мы проходили мимо
Корвина с Дейрдре, он что-то говорил ей. И я увидел, что он всё ещё держит
её за руку.
- Поимей стыд, братец, - сказал я достаточно громко, чтобы нас услышали
все стоящие рядом пары. - Не на людях же.
Казалось, я пробудил его ото сна. Он вскинул на меня взгляд, в котором
смешались изумление, растерянность и гнев. Быстро огляделся и лишь теперь
заметил, что все пялятся на них. Дейрдре вспыхнула и быстро отняла у него
свою руку, подтвердив тем самым сплетню, которую с моей подачи обсуждал
уже весь двор. Она перехватила мой взгляд, и её румянец сменился смертельной
бледностью. Она резко развернулась и выбежала из зала. Корвин стоял несколько
мгновений, будто вкопанный, потом бросился за ней.
- Корвин!
Голос отца прогремел на весь зал. Музыка визгливо сфальшивила и умолкла.
Несколько секунд повисшую тишину нарушал только отрывистый женский смех,
который затем резко стих.
- Будь любезен, подойди ко мне, - сказал Оберон. Потом окинул взглядом
собравшихся и мягко улыбнулся. - Развлекайтесь, господа.
Я танцевал до утра. Когда уже светало, оказался в постели с женщиной,
чьего имени и внешности теперь не вспомнить. Она уснула, а я то и дело
вскакивал, подходил к окну, бродил по спальне с зажжённой свечой, путаясь
в подоле ночной сорочки. Каждое мгновение я ждал, что отец потребует меня
к себе. Я ломал голову над тем, насколько далеко зайдут последствия моей
сегодняшней выходки. На месте отца я бы немедленно отослал Корвина от
двора, а Дейрдре выдал замуж. То, что оба они были всего лишь подростками,
почти детьми, не имело значения. Я надеялся, что отец это понимает, и
собирался ему высказать всё это, когда он потребует отчёта. Я собирался
сказать, что движим лишь стремлением сохранить честь семьи, чистоту крови
и благополучие Амбера. В конце концов я даже сам поверил в это.
Но отец не прислал за мной - ни той ночью, ни на следующий день. Он не
явился на обед, и мы узнали, что он опять ушёл в Отражения. Полетт была
в бешенстве - ещё бы, едва став новобрачной, тут же превратиться в соломенную
вдову. Она во всём винила Корвина, хотя к Дейрдре была расположена лучше.
Корвин тоже не появился за обедом. Никто не видел его весь день - говаривали,
что отец забрал его с собой в Отражения. Мне хотелось верить, что это
не так, и он попросту сидит где-то под замком - хорошая головомойка ему
бы не помешала. Дейрдре после того вечера стала сторониться меня, и с
тех пор наши отношения никогда больше не приобрели прежней доверительности
и теплоты. Мне даже казалось порой, то она страдает от этого. В те времена
я впервые стал задумываться о своих шансах на корону после смерти отца,
и был уверен, что остальные тоже не могут не думать об этом. Дейрдре,
видимо, переживала, что лишилась расположения будущего короля. Я, однако,
не собирался первым идти с ней на мировую. Как и любой амберский принц,
я всегда отличался повышенной злопамятностью.
Оберон вернулся через месяц, а с ним и Корвин. Они действительно были
в Отражениях - где и с какой целью, я так и не узнал. Но с тех пор что-то
переменилось в Корвине. Переменилось до такой степени, что Джулиан и Каин
одно время всерьёз пытались убедить меня, будто это вовсе не Корвин -
что отец убил его, а из Отражений привёл его копию, избавленную от недостойных
порывов прежнего сына. Но я лишь отмахнулся от этой чуши. Это был Корвин.
Никакая тень не могла бы повторить выражение его глаз, когда мы встречались
взглядами. Я знал, что это тот же Корвин, хотя и не представлял себе,
о чём он думает. Но я никогда себе это не представлял.
Что же касается Дейрдре, то с ней он с тех пор и всегда был неизменно
любезен, вежлив, никому не давал её в обиду, но никогда больше я не видел,
чтобы они прикасались друг к другу. И никогда не заставал их за дружеской
болтовнёй или за интимной беседой, как в детстве, когда они одновременно
умолкали, стоило мне войти в комнату. Между ними появилось отчуждение,
зримое и ощутимое даже для посторонних. И очень часто я видел, как Корвин
смотрит на неё и тут же отворачивается, словно она ему противна.
Я бы очень много отдал, чтобы узнать, что он и отец делали в Отражениях.
И не меньше бы отдал, чтобы не знать этого никогда.
С осеннего бала всё и началось
- по крайней мере, я думал так большую часть своей жизни, хотя тогда мне
казалось, что прошло ещё немного времени, до следующей весны. После возвращения
Оберона и Корвина из Отражений всё довольно быстро вернулось на круги
своя; на обсуждение недавних событий было наложено табу, и когда Корвин
с Джулианом подрались, все окончательно удостоверились, что дела пришли
в норму. Полетт, правда, всё ещё дулась на Оберона за его исчезновение,
и он отправил её в одно из ближних Отражений под предлогом, что тамошний
климат лучше для неё подходит - она была беременна. Мы все знали, что
это означает - через пару-тройку месяцев наша новая мачеха может вернуться
с ребёночком нашего возраста; папаша любил выделывать такие финты, отправляя
своих женщин в Отражения с быстрым течением времени. Он, видимо, не хотел,
чтобы раннее детство его отпрысков проходило в нездоровой атмосфере, которую
создали бы старшие братья; с другой стороны, он также не хотел, чтобы
у нас была слишком большая разница в возрасте. Я тогда не понимал, почему
- но теперь полагаю, что отец был просто помешан на идее вырастить себе
идеального наследника - столь же идеального, как он сам, ха-ха, - и мучительно
терзался выбором. Для меня же выбор был очевиден. Бенедикт не проявлял
к государственным делам никакого интереса, Корвин уже доказал свою ненадёжность
и несостоятельность, Блейз и Бранд казались бестолковыми и бесполезными,
Джулиан, Каин и Жерар были полностью на моей стороне - и демонстрировали
это при каждом удобном случае. Но тогда мы ещё не говорили об этом прямо
- для таких разговоров не настало время, в конце концов, отец был полон
сил, а из нас, его сыновей, лишь Бенедикт и Бранд успели пройти по Лабиринту.
Словом, положение было вроде бы спокойным: Полетт убралась, Оберон и вовсе
вёл себя так, словно ничего не произошло. Корвин понемногу стал прежним.
Даже слишком прежним - в нём опять появилась вспыльчивость и драчливость,
которые, казалось, были лишь признаками переходного возраста. Он порядочно
отмутузил Джулиана, и сломал бы ему руку, если бы не подоспел Жерар. Джулиан
плюнул Корвину в лицо; это была война. Я, конечно, был заинтересован в
ней, но мне не доставляло большого удовольствия смотреть, как они грызутся
между собой - особенно когда Корвину удавалось одержать верх, что чаще
всего и происходило. Однажды я не выдержал и нажаловался отцу. Тот лишь
посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом и равнодушно заметил,
что я уже взрослый, и моя обязанность как старшего брата - следить за
малышнёй, чтобы не слишком зарывалась.
- Почему бы тебе не сказать то же самое Бенедикту? - в сердцах выпалил
я.
Отец странно посмотрел на меня и, холодно улыбнувшись, сказал:
- Что ж, я рад, что ты готов столь охотно принять власть Бенедикта над
всеми вами. Не исключено, что в будущем именно так и случится.
Я ушёл от отца, кляня свой глупый язык. Впервые Оберон заговорил о ком-то
из нас в контексте наследования со столь явным предпочтением. И хотя этого
не слышал никто, кроме меня, я не мог не встревожиться. Разумеется, допускать
Бенедикта до разборок семейных свар при таких обстоятельствах нельзя было
ни в коем случае. Потому я, как и велел отец, решил разобраться во всём
сам. Кто знает - может, это поможет ему сменить своё отношение ко мне?
Я по-хорошему поговорил с Джулианом, сказав, что вполне разделяю его чувства
к Корвину, и лишний раз получил заверения в его лояльности. Разговор с
Корвином вышел далеко не столь мирным. Он слушал меня не долее минуты,
а потом ответил таким замысловатым ругательством, что я вновь подумал
- да в каких же это Отражениях валандались они с отцом целый месяц?! Я
потребовал, чтобы он говорил со мной уважительно; Корвин поинтересовался,
на каком это основании. "Я старше, и я твой будущий король!"
- заявил я тогда, и его ярко-зелёные глаза медленно сузились. "Вот
как, - протянул он звенящим от ярости голосом. - Что ж, но пока ты ещё
не король, твоё величество, изволь доказать своё превосходство на практике!"
Я знал, что это означает - доказывать своё превосходство мы, как я уже
говорил, умели лишь одним способом. Поскольку мы были наедине и разнять
нас было некому, дело приняло довольно серьёзный оборот. Сперва я едва
не одолел его, но он снова использовал один из своих подленьких приёмчиков,
и в итоге избил меня до полусмерти. Время от времени встряхивал и спрашивал:
"Сдаёшься? Ты сдаёшься?", на что я неизменно повторял: "Пошёл
на хрен!" и получал новый удар по зубам. Когда слуги сбежались на
шум, оба мы валялись на полу, хрипло и тяжело дыша - я был избит, а Корвин
утомился меня избивать. Он всё же смог подняться и, выходя, пнул меня
в бок носком сапога.
- Сперва научись отстаивать то, чего требуешь, - процедил он сквозь зубы
и вышел.
Несколько дней мне пришлось провести в постели. Джулиан иногда забегал
ко мне и радовал новостями - к примеру, я был несказанно счастлив узнать,
что в наказание отец посадил Корвина под домашний арест и три дня продержал
на хлебе и воде. Я расценил это как совершенно однозначное расположение
Оберона в мою пользу и, приободрившись, быстро пошёл на поправку. Однако
стоило мне очухаться, как отец вызвал меня к себе и безжалостно отчитал.
- Физическая сила - последнее средство, которым можно добиться подчинения.
Разумеется, ты всегда можешь принудить другого силой сделать то, на что
он не согласен по доброй воле. Но такая власть окончится, едва ты ослабнешь
и повернёшься к покорённому спиной. А это значит, что, однажды применив
силу, ты должен будешь остаток жизни провести в страхе. Король, который
испытывает страх - самый ничтожный из королей.
Он даже не смотрел на меня, говоря всё это - поглядывал в окно, придерживая
портьеру рукой, и как будто обращался вовсе не ко мне. Лицо у меня горело,
я не знал, куда девать глаза от обиды и стыда. Чёрт побери, ведь это Корвин
избил меня! С другой стороны, вряд ли отец говорил бы мне всё это, если
бы решил поставить на мне крест. Он хотел, чтобы я понял свою ошибку -
значит, я должен её понять.
- Я запомню, отец, - сказал я чуть слышно, и он кивком отпустил меня.
Дейрдре сильно переживала из-за всего случившегося. Ей удалось перетянуть
на свою сторону Жерара и даже Бенедикта, и я был поставлен перед фактом,
что завтра утром мы всей семьёй - не считая Фионы с Брандом, которые были
сейчас где-то в Отражениях, и отлучившегося Блейза - отправляемся на верховую
прогулку в Отражения. Бенедикт обещал провести нас в место, подходящее
для пикника. Тот факт, что он согласился принимать в этом участие, говорил
о невероятной серьёзности его намерений - обычно он демонстративно игнорировал
все наши свары. Я помрачнел было, но Бенедикт спокойно сказал, что если
мои боевые раны всё ещё тревожат меня, я могу остаться дома. Снести такого
унижения я, само собой, не мог, поэтому дал согласие, и Бенедикт удостоил
меня одной из своих немногочисленных слабых улыбок.
Всю ночь я проворочался в постели. Потом встал затемно и спустился к конюшням.
У нас было множество лошадей, но в то время Корвин предпочитал всем другим
вороного Аметиста, и было сто против одного, что он поедет именно на нём.
В конюшнях дежурил парень, которого я хорошо знал и к которому благоволил,
и он мудро отвернулся, пока я возился с подпругой. Выходя, я хлопнул конюшего
по плечу, и тот, опустив глаза, прошептал "мой принц". Всё-таки
отец не совсем прав: сила и страх - средства не хуже любых других.
Мы выехали, как и собирались, утром. Я ехал с Каином, Джулианом и Флорой,
Жерар скакал рука об руку с Дейрдре, Корвин плёлся в хвосте. Мы ни разу
не виделись толком и не говорили с тех пор, как он меня отметелил. На
лице у меня ещё оставались следы синяков, и, когда Корвин случайно бросил
на меня взгляд, я ждал от него удовлетворённой ухмылки, но он лишь нахмурился
и отвернулся. Не похоже, что три дня под замком добавили ему энтузиазма.
Я представил, как ему влетело от отца, потом подумал про подпругу его
седла и сдержанно улыбнулся.
Бенедикт ехал первым, ведя нас через Отражения легко и уверенно, словно
скакал по обычной просёлочной дороге. Сперва мы ехали через сумрачный
луг, окутанный белёсым туманом, потом через шумевшую ветвями рощу незнакомых
деревьев, и вот мы уже под розовато-лиловым небом, высоким и чистым, без
единого облачка, с далёким оранжевым солнцем. Трава под копытами коней
была зелёной, но это была странная зелень, необычного лазурного отлива,
очень густая и упругая, словно ворс ковра. Мы ехали вниз по склону холма,
растительности вокруг было мало, лишь кое-где виднелись огромные ярко-красные
цветы с острыми листьями на очень коротких стебельках - казалось, что
головки цветов разбросаны по траве. Внизу, у подножия холма, серебристо
блестело озеро. Дивный запах раздавался в воздухе, кружа голову и пьяня,
будто хмель.
- Бенедикт, это здесь? - крикнул Джулиан, и тот кивнул через плечо. Джулиан
выбросил руку вперёд и пронзительно крикнул: - А ну, до озера - наперегонки!
Он пришпорил коня, Каин с гиканьем рванул следом. Жерар, как обычно, не
сразу понял, что происходит, и присоединился к ним с опозданием, оставшись
далеко позади. Дейрдре уже летела вперёд и успела обогнать Каина. Она
смеялась, чёрные волосы хлестали её по лицу. Флора не отставала от неё.
Я смотрел на Корвина, хмуро ехавшего шагом позади.
- Смотри, - сказал я ему насмешливо, - опять останешься в дураках.
И, отвернувшись, пустил коня в галоп.
Проносясь мимо Бенедикта, я успел заметить лёгкое недовольство на его
лице; он, кажется, что-то крикнул, но не похоже, что мне. Остальные уже
преодолели треть пути к воде, я наклонился вперёд, хлестнул коня...
И аж засвистело в ушах - Корвин промчался мимо меня вихрем, пригнувшись
к холке Аметиста, так, что земля гудела под конскими копытами. В лицо
мне взметнулась пыль, я снова хлестнул своего коня, крича на него и вонзая
шпоры ему в бока. Корвин уже догонял остальных, было почти страшно смотреть,
с какой скоростью он мчится. Я смотрел на него, словно завороженный, смотрел,
как он летит, вжавшись лицом в шею Аметиста, как чёрная грива коня мешается
с его волосами, развевающимися от яростной скачки. Я вдруг подумал, до
чего он красив, когда мчится вот так, позабыв всё на свете и желая лишь
быть первым, быть первым и ничего больше... И я готов был целую вечность
стоять, тоже обо всё забыв, и просто смотреть на него.
А потом он упал.
Сперва я не понял даже, что происходит. Я забыл, напрочь забыл, что собственноручно
подрезал подпругу на его седле, что сам попросил Джулиана устроить эту
скачку, зная, что Корвин не устоит перед вызовом. Подпруга выдержала недолго
и наконец лопнула. Корвин вылетел из седла, как ядро из катапульты, Аметист
заржал и, пробежав ещё немного, остановился, в недоумении оглядываясь
на наездника, который так лихо правил им всего мгновение назад. Остальные
даже не оглянулись - эту сцену наблюдал только Бенедикт, оставшийся на
вершине холма, и теперь он со всей мочи мчался к Корвину, неподвижно лежащему
в траве.
- Н-но, пошёл, - тихо сказал я своему коню и тронул его бока пятками.
Когда я подъехал, Бенедикт уже стоял на коленях в траве перед Корвином,
держа его за плечи. Кажется, он потерял сознание. Но к тому времени, когда
я подъехал к ним, уже очнулся и приподнялся на локтях. Я слышал, как Бенедикт
обеспокоенно спрашивает, в порядке ли он. Корвин не ответил, медленно
повернул голову ко мне.
Не знаю, сколько времени мы смотрели друг другу в глаза. Мне казалось,
что очень долго.
- Ты красиво шёл, - услышал я наконец собственный голос, небрежный и снисходительный.
- Да вот только недолго. Надо же, какая жалость.
Корвин отстранил от себя Бенедикта и поднялся на ноги. Он всё ещё смотрел
на меня.
- Ты хочешь мне что-то сказать, Корвин? - спросил я насмешливо, уверенный,
что Бенедикт не допустит драки - не сейчас, не на этом мирном семейном
пикничке.
- Слезай с коня, - сказал Корвин очень тихо.
- Брось, братец. Я-то тут при чём? Не думаешь ли ты, что...
Я осёкся. Бенедикт повернулся к нам спиной и, молча взяв корвинова коня
под уздцы, повёл его в сторону.
- Корвин, кончай дурить. Я не собираюсь с тобой драться, - сказал я надменно,
надеясь осадить его.
- Тогда я просто снова изобью тебя, - сказал Корвин и схватил повод моего
коня.
Чертыхнувшись, я соскочил наземь прежде, чем он успел стащить меня - и
тут же оказался на земле от удара в челюсть. Ноги Корвина были перед моим
лицом - я выбросил руку и, схватив его за лодыжку, дёрнул. Он рухнул наземь,
и почти тут же его руки сомкнулись на моём горле. Мы сцепились и покатились
по траве. Бенедикт наверняка видел это, как и то, что мы дерёмся вопреки
всяким правилам, но на сей раз не собирался вмешиваться. Руки Корвина
на моём горле сжались сильнее; сквозь заволакивавшую мой мозг красную
пелену я услышал смутные крики - остальные, похоже, заметили, что не всё
в порядке, и спешили к нам. Корвин, впрочем, вполне мог придушить меня
прежде, чем они подоспеют. Я не собирался позволить ему сделать это -
и, оставив попытки разжать его руки, перенёс все силы на то, чтобы высвободить
колено. Мне это удалось. и я ударил его в пах, но промахнулся. Однако
хватку он немного ослабил, я немедленно воспользовался этим, схватил его
за плечи и рывком перекатил на спину, оказавшись сверху. Прежде, чем он
успел снова вцепиться мне в горло, я перехватил его руки и сжал, стискивая
коленями его бёдра и навалившись на него всем телом. Мне хватало силы,
чтобы удерживать его так, но положение было безвыходным - стоило мне расслабить
хоть одну мышцу, и он бы вырвался. Голоса тем временем приближались, и
я понял, что не хочу его бить. Пусть лучше остальные увидят нас вот так,
когда наконец прибегут - Корвин, подмятый подо мной на земле, беспомощный,
побеждённый, целиком в моей власти...
И от этой мысли я внезапно ощутил, как мой член наливается кровью. Я застыл
от ужаса, мгновенно сменившегося странным, болезненным возбуждением. Меня
пробил озноб, я непроизвольно стиснул колени, которыми сжимал его бёдра.
Корвин тяжело дышал подо мной, его лицо было застывшей маской беспредельной
ненависти. Он снова рванулся и застонал от злости, поняв, что не вырвется.
И вдруг его лицо дрогнуло, расслабилось, гнев на нём померк, сменяясь
растерянностью. Мой член уже полностью затвердел, словно в предвкушении
скорой встречи с женским лоном. Я шевельнулся, не ослабляя хватки, и почувствовал
через одежду член Корвина - такой же твёрдый, как мой собственный! Он
слегка приоткрыл рот, будто пытаясь что-то сказать, потом в замешательстве
отвёл взгляд. Я увидел мелкие капли пота, выступившие на его висках.
Он шевельнулся подо мной, и я разжал пальцы. В то же мгновение крепкие
руки Жерара схватили меня за плечи и оттащили в сторону. Я услышал сердитый,
плаксивый голос Флоры:
- О боже, ну что вы за люди?! Вы можете хотя бы один день не драться?
Мы ведь собирались просто погулять!
Я огляделся. Все сгрудились вокруг нас, лишь Бенедикт отошёл довольно
далеко, держа в поводу коней - своего и Аметиста, - и смотрел, как они
щиплют траву. Джулиан, Каин, Жерар и девушки стояли рядом, глядя на нас
кто с интересом, кто с неодобрением.
Я с невыразимым облегчением понял, что они ничего не заметили. И посмотрел
на Корвина, всё ещё лежавшего в траве.
Он поймал мой взгляд и поднялся на ноги.
- Корвин! - сказала Дейрдре. - Я же просила тебя!
- Прости, сестрёнка, - усмехнулся он. - Ну, не умеем мы иначе.
И посмотрел на меня. Я отвернулся и пробормотал:
- Думаю, мы уже всё выяснили.
- Возможно, - слабо улыбнулся Корвин.
Я вскочил в седло и пришпорил коня. Я больше не мог на него смотреть.
Прошло какое-то время с тех
пор, и я не мог понять, изменилось ли что-нибудь. Казалось бы, нет - по
крайней мере не наши с Корвином отношения. Но вот драться мы практически
перестали. Даже на тренировочных спаррингах Корвин теперь не вызывал меня,
как прежде, предпочитая других партнёров. И в то же время я не мог сказать,
что он стал избегать меня - мы, как и прежде, часто виделись за семейными
обедами, то и дело сталкивались во дворце, и это сопровождалось обычными
словесными пикировками. Сперва я встревоженно присматривался к нему, пытаясь
заметить признаки напряжения или неловкости, но ничего подозрительного
не увидел. Не походило, что те странные ощущение, которые охватили нас
в Отражении Бенедикта, испугали его или насторожили. Я бы даже подумал,
что он вовсе забыл об этом, если бы не тот факт, что с тех пор мы гораздо
реже стали друг к другу прикасаться.
Впрочем, Корвин вообще, казалось, утратил былой интерес к контактной борьбе
и к спорту в целом. Он достаточно быстро увлекался чем-то новым и так
же быстро перегорал, однако за короткое время увлечения успевал освоить
новый род занятий в совершенстве. Ему всё легко давалось. Никто особенно
не удивился, когда он стал посещать Дворкина - старый безумец охотно болтал
с любым из нас, кто проявлял интерес к его колдовской кухне. Корвина потянуло
в академическую науку - он стал проводить за книгами больше времени, чем
в седле или с мечом в руке. Это не очень-то нравилось отцу - я ясно видел
это и тем усерднее занимался сам, оттачивая мастерство фехтования и прочие
составляющие военного искусства. Всё следующее лето я провёл в тренировочном
зале, а Корвин - в комнатах Дворкина; когда в начале осени мы все-таки
вышли вместе на спарринг, оказалось, что я очевидно превзошёл его и теперь
мог одолеть без особого труда. Мою радость от этого открытия омрачило
лишь то, что сам Корвин, отнёсся к поражению довольно равнодушно - восхищённо
ругнулся, рассеянно пожал мне руку, отдал шпагу тренеру и вернулся к Дворкину.
Я постарался скрыть, как уязвлён его пренебрежением, и утешал себя мыслью,
что рано или поздно я поставлю его в такое положение, когда ему придётся
всерьёз считаться с моим превосходством.
Когда я узнал, что он прошёл Лабиринт и исчез из его центра, это было
для меня как удар обухом по голове. Я вцепился в плечо Джулиана, сообщившего
мне эту новость, и какое-то время стоял так, чувствуя, что мне вот-вот
откажут ноги.
- Как - прошёл Лабиринт? - спросил я хрипло. - Он ведь занимался всего
три месяца!
- Выходит, Дворкин решил, что он готов, - пожал плечами Джулиан. Он тоже
завидовал и тоже был обескуражен, но вряд ли так, как я. Всё-таки он был
младше. А я старше Корвина - и позволил ему пройти Лабиринт первым. Пока
я, как дурак, оттачивал умение, на совершенствование которого у меня будут
ещё целые века, он тем временем изучил нашу фамильную науку и сделал то,
в чём я никогда уже не смогу его превзойти. Потому что хоть тысячу раз
победи на дуэли, а пройти впервые Огненный Путь Амбера можно лишь однажды.
Я впал в депрессию. Мне ничего не хотелось. Мне даже не было интересно,
как остальным, куда исчез Корвин из Лабиринта. Дворкин сказал отцу, что
Корвин наверняка отправился в одно из Отражений - и, похоже, оба они знали,
в какое именно, потому что обменялись понимающими взглядами. Отец, впрочем,
выглядел обеспокоенным. Именно в это время из Отражений вернулась Полетт,
и не одна, а с сыном Рэндомом, которому за неполный год, прошедший в Амбере,
уже успело исполниться тринадцать. Он слегка дичился, но был остёр на
язык, и когда Джулиан стал дразнить его "Запасным Принцем",
заметил, что запасной - всяко лучше, чем предпоследний. Джулиан взбесился,
он вообще легко выходил из себя - так в нашем семейном гнёздышке взяла
начало новая свара. Следом за свежеиспечённым братцем в Амбер явилась
юная Ллевелла - странная зеленоволосая девушка из Рэбмы, которую всем
нам было очень трудно признать своей сестрой - а мне в особенности, ведь
законность её происхождения была ещё более сомнительной, чем моего, однако
её сразу приняли как родную и всюду официально представляли как принцессу
Амбера. Я возненавидел её так же быстро и люто, как Джулиан - Рэндома;
сама же она быстро столковалась с Дейрдре, хотя Флора её невзлюбила, а
вернувшаяся вскоре из Отражений Фиона присоединилась к моему мнению. Тогда,
пожалуй, и начал формироваться тот неповторимый стиль семейных взаимоотношений,
которым прославилась в веках наша семейка. Отец встревал в наши свары
всё реже, в Отражения уходил всё чаще. Вскоре он снова отправил Полетт
в Отражения - и в следующий раз мы услышали о ней лишь много лет спустя,
в связи со смертью её дочери и самоубийством. Отец больше так и не женился
- вообще, всё с тех пор пошло наперекосяк. Но то случилось ещё нескоро,
а тогда я энергично травил новоявленную зеленоволосую сестрицу и неявно
способствовал травле, которую Джулиан с Каином устроили Рэндому.
И всё это происходило без Корвина. Он вернулся из своего первого путешествия
по Отражениям через месяц, когда мы ещё не привыкли к новым фигурам при
дворе, и притирка была в самом разгаре. Никто не ждал его возвращения
- в один прекрасный день он просто вошёл в столовый зал, когда мы обедали,
кивнул всем и попросил у обомлевшего слуги ещё один прибор. Потом окинул
собравшихся цепким, внимательным взглядом и сказал: "Отец, я вижу,
снова где-то запропал. И ещё я вижу двух новых членов семейства и жду,
когда кто-нибудь додумается меня им представить". Он вёл себя так,
будто только что вернулся с утренней прогулки верхом. Дейрдре вскочила
и принялась знакомить его с младшенькими. Он улыбнулся обоим, обоих обнял,
а потом сказал, что ужасно хочет есть. Тогда Фиона спросила, где он шлялся
всё это время. Корвин вскинул голову, посмотрел на неё ясным и твёрдым
взглядом и сказал:
- Я был в самом лучшем месте во вселенной с самой лучшей женщиной, которую
рождал Огненный Путь. И если спросишь меня, сестрёнка, какого чёрта я
вернулся - я понятия не имею, что тебе ответить!
Он посмотрел на Дейрдре, и она вспыхнула, а остальные промолчали. Не знаю,
посмел ли бы Корвин сказать это, если бы отец сидел за столом. Не знаю
даже, говорил ли он правду. Но в глубине души я понимал, что это так.
Что, научившись создавать миры, которые наверняка полюбишь, и быть там
с теми, кто тебе всех дороже, он создал свой Амбер и свою Дейрдре в нём,
где она была его женой и королевой. И он так легко, почти открыто говорил
об этом, что на миг всем показалось, будто в его действиях и порывах нет
ничего предосудительного. Ведь, в самом деле, что может быть естественнее
возможности просто взять то, что хочешь, коль скоро ты можешь это
взять?
И я впервые задался вопросом - а куда попаду и что сделаю я сам, когда
пройду Лабиринт?
Это случилось очень скоро - скорее, чем я мог надеяться. Дворкин неожиданно
серьёзно и благожелательно отнёсся к моей просьбе, которую я высказал
ему тем же вечером - просьбе вплотную заняться моей подготовкой к прохождению
Огненного Пути. У меня ушло на это больше времени, чем понадобилось Корвину
- порядка двух лет, впрочем, я за это время не забывал и о прочих своих
занятиях, не прерывал тренировок и не оставлял попыток привлечь к себе
внимание отца. Не знаю, дошли ли до него слухи о том, что Корвин делал
в Отражениях - если и да, он никак не отреагировал на это. Вообще, казалось,
семейные дела волновали его всё меньше и меньше, он редко показывался
на людях и всё время ходил, погруженный в глубокую задумчивость. Меня
он и вовсе не замечал, даже если я улучал минуту и оставался с ним наедине.
Но однажды я видел, как вспыхнули его глаза, случайно остановившись на
Корвине. Отец резко позвал его, взял за плечо и вывел из комнаты - без
малейших объяснений или повода. В тот день их больше никто не видел, но
верные мне слуги донесли, что отец не отпускал Корвина до глубокой ночи.
О чём они говорили, не знал никто. Я всё больше отдалялся от него - от
них обоих. Они строили собственный мир, собственное Отражение внутри Амбера.
Я знал уже, что Отражение создаётся путём добавления необходимого и убирания
лишнего. Я был лишний в этом Отражении, и они меня просто убрали из него.
Наконец наступил день, когда Дворкин отвёл меня к Лабиринту. До сих пор
помню, как болели мои глаза, когда каждый шаг выбивал снопы искр из начертанного
на полу узора. Я прошёл до конца, и, остановившись, задумался о месте,
в котором хочу оказаться. Кто или что должно быть в этом месте, чтобы
я ощутил покой? О чём я должен думать, чтобы созданный мною образ оказался
именно тем, чего я хочу на самом деле? Дворкин не объяснял мне этого,
и никто не мог бы объяснить. Я глубоко вздохнул и подумал об отце, о матери.
А потом - о Корвине, о его широких плечах, загорелой спине, стройных бёдрах.
Я вспомнил, как он ласточкой прыгнул в воду, подняв тучу брызг, похожих
на искры, что сейчас летели у меня из-под ног.
И через мгновение я очнулся на земле, среди бесконечно раскинувшейся во
все стороны зелени. Я поднял голову и посмотрел на солнце - это было солнце
Амбера. Передо мной и всюду вокруг, насколько хватало взгляда, вилась
виноградная лоза. Я оказался на виноградниках Бейли, в той части плантации,
где росли лучшие сорта и не было ничего, кроме зелени, неба и сладкого
запаха винограда, привлекавшего ос. Неподалёку стоял работник, пялясь
на меня во все глаза. Я встал с земли, смущённо поздоровался и попросил
корзину. Работник, видимо, узнал меня, и опрометью кинулся выполнять приказание.
Я попробовал свисавший с лозы виноград и усмехнулся - мерзавец Бейли знал
толк в своём промысле, и для собственного стола выращивал лучший в Амбере
виноград. Я набрал его полную корзину и, придерживая её перед собой, пошёл
пешком в Амбер.
Стражники у ворот смотрели на меня с любопытством, когда я проходил мимо
них с корзиной, вымазанный в красном соке. Я поднялся по лестнице и вошёл
в зал; время было как раз обеденное, все сидели за столом и, увидев меня,
повскакивали с мест. На их лицах было написано изумление - никто не ждал,
что я вернусь так скоро. Корвин тоже поднялся, по его губам блуждала недоумевающая
усмешка. Как, братец, говорил этот взгляд, неужто ты не воспользовался
шансом устроить себе по-настоящему отменные каникулы?
Мы всё-таки очень разные с ним - кое в чём.
- Вот, собрал вам немного винограда к обеду, - сказал я, ставя корзину
на стол. - Только что с виноградников Бейли.
- Бейли?! - переспросил Корвин и расхохотался. - Ну ты даёшь, братец!
Бейли продаёт нам свою мочу в бутылках, а ты пошёл дальше и предлагаешь
нам теперь отведать мочевой пузырь Бейли?
- Не нравится - не ешь, - огрызнулся Джулиан, быстро зачерпывая из корзины
тёмную гроздь. Я спокойно посмотрел Корвину в лицо.
- С чего ты взял, Корвин, что я принёс это для тебя?
Он ухмыльнулся, но уже не так уверенно, как до того, и ничего не сказал.
Мне почудилось, что даже во взгляде Дейрдре, обращённом на него, мелькнул
упрёк. Все - кроме Корвина, - принялись пробовать мой гостинец и наперебой
заверять, что лучше винограда в этом году не ели. Я знал, что они не кривят
душой, и улыбался им - всем, даже Ллевелле. Мне отчего-то было хорошо
сейчас, здесь, с ними. Впервые за очень долгое время - может быть, вообще
впервые в моей жизни. Я сел за стол, и мы продолжили обедать все вместе,
без привычных подколок и издёвок - даже Джулиан с малышом Рэндомом перестали
подначивать друг друга. Я не смотрел в сторону Корвина, хотя и чувствовал
на себе его напряжённый взгляд. Я страшно изголодался и устал после Лабиринта
и обратной дороги в Амбер, поэтому, наскоро поев, извинился и пошёл к
себе.
Когда за моей спиной раздались шаги, мне не надо было оборачиваться, чтобы
узнать, чьи они.
- Эрик…
- Что, Корвин? - спросил я, оглянувшись через плечо. Меня клонило в сон,
и я не был расположен сейчас препираться с ним.
- Эрик… я…
- Что?
Он долго смотрел на меня, молча, странно блестящими в полумраке коридора
глазами. Потом отрывисто сказал:
- Ничего, - и пошёл прочь.
Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся за дверью.
|| >>
fanfiction
|