|
3.
Со времени отбытия Корвина
в Отражение Земли минуло четыре года, когда пришло сообщение от старосты
какой-то дальней деревушки, где якобы видели человека, очень похожего
на Корвина. Этот человек пришёл со стороны моря и был так тяжело ранен,
что передвигался лишь с помощью двух подозрительных типов, которые его
сопровождали. Я вызвался съездить и проверить эти сведения, но отец запретил
мне. Аналогичную просьбу Рэндома он также отклонил. Вместо нас в деревню
отправились двое придворных в сопровождении писца - в их задачу входило
удостовериться, что это действительно Корвин, и, если это так, позаботиться,
чтобы он живым и невредимым вернулся домой. Ни один из них не мог бы связаться
с дворцом при помощи карт и сообщить, что там на самом деле происходит,
и мне казалось, что отец именно поэтому не послал никого из нас. Он не
хотел знать, что там происходит. Если это Корвин, он хотел видеть его
дома, если нет, забыть о нём - вот и всё.
Это действительно оказался Корвин, о чём нас уведомили письмом, пришедшим
через две недели. Его пираты подняли бунт, спастись ему удалось лишь чудом,
однако досталось ему изрядно. Отец односложно велел держать его под присмотром,
пока он не поправится для путешествия, и больше эту тему не поднимал.
Через два месяца Корвин вернулся в Амбер - на сей раз открыто, через главные
ворота. Он всё ещё был слаб после ранений, от которых любой обычный человек
давно бы умер. Рэндом с чувством пожал ему руку, Дейрдре с Флорой всплакнули
у него на плече - тем-то торжественная встреча и ограничилась. Бенедикт
вообще не пожелал видеть его, остальные были в некотором замешательстве,
не очень понимая, каково теперь положение Корвина при дворе - а ведь именно
от этого и зависело их отношение к нему. Я с ним после его возвращения
не говорил и даже взглядом не обменялся. Он сильно загорел за время своих
странствий и так же сильно похудел за время болезни - теперь он был похож
на мальчишку с его лицом и телом, которого я взял в ту ночь, когда увидел
его курящим на палубе корабля. Мне нестерпимо захотелось снова прогуляться
в Отражения, но теперь, когда Корвин занял свои покои, незаметно украсть
оттуда его одежду было не так-то просто, а без этого мой маскарад не имел
смысла.
Оберон не вышел к Корвину, когда тот явился, но, как я узнал, навестил
его тем же днём позже. Он пробыл у Корвина недолго, и никаких повышенных
тонов из-за двери не раздавалось. Мне безумно хотелось знать, как Корвин
поплатится за свои злодеяния - это было уже много больше, чем пустые шалости,
он поставил под угрозу безопасность и честь Амбера и не мог отделаться
легко. Но, ко всеобщему изумлению, отец не сделал вообще ничего. Корвин
просто остался в Амбере - на этот раз довольно надолго. Теперь он улыбался
гораздо реже, чем до своего исчезновения, стал немногословен и нелюдим,
даже его отношения с Дейрдре, казалось, сильно охладели, а Рэндома он
отбрил так грубо, что наш младшенький надолго обиделся на него и перестал
приставать с расспросами. Теперь Корвин большую часть времени проводил
один, вдали от всех. Забрасывал за спину чехол с флейтой, садился на коня
и уезжал подальше от города, но в Отражения не уходил. Я следил за ним,
иногда через карту, иногда своим ходом, и видел, как он сидит в полном
одиночестве под деревом или на вершине холма, временами наигрывая какую-то
мелодию, но чаще просто уставившись на облака. Мне хотелось подойти и
спросить, о чём он думал, разоряя Амбер, и о чём думает теперь. Сомневаюсь,
что он ответил бы мне. И всё-таки жалею, что так и не спросил.
Прошло немало времени, прежде чем он стал походить на себя прежнего -
хотя заметно посерьёзнел, стал гораздо сдержаннее и в поступках, и в словах.
Теперь его было уже далеко не так легко вызвать на словесную пикировку
- на подначки, мои или Джулиана, он отвечал только ничего не выражающим
взглядом, не удостаивая нас даже пожатием плеч. Я чувствовал, как неизмеримо
далёк он стал от меня, от всех нас. Нет, мы никогда не были близки, и
в то же время были, я не знал его и в то же время знал, а теперь он в
одностороннем порядке разорвал эту связь: меня всё ещё тянуло к нему,
он же будто не замечал моего существования. И я не раз испытывал желание
найти в Отражениях и убить его тень; останавливало меня лишь то, что не
было никакого смысла убивать тень, если её оригинал останется жить.
Со временем я стал часто видеть его в компании одного менестреля, юноши
по имени Рейн. Он стал первым, чьё общество, казалось, не тяготило Корвина
после его возвращения. Они подолгу сидели вдалеке от городской черты:
Рейн играл, Корвин слушал или напевал мелодию, которую менестрель потом
пытался повторить. Иногда они пели вместе. Иногда Корвин улыбался, совсем
как раньше, иронично и едва заметно. Я, бывало, смотрел на них часами,
терзаясь мыслью, что происходит между ними на самом деле, и мучаясь полнейшим
неведением. Рейн был влюблён по уши, это было заметно даже полному олуху,
но вот что на сей счёт думал Корвин, сказать было невозможно. Ни один
из моих шпионов ни разу не засекал их в двусмысленном положении. Постепенно
я убедился, что Корвин не только не отвечает юноше взаимностью, но даже
не подозревает о притяжении, которое вызывает в нём. И когда я окончательно
утвердился в этом выводе, он нисколько не удивил меня. В конце концов,
это было так на него похоже.
Постепенно - возможно, что и не без помощи Рейна, которому не терпелось
понести в народ мелодии, которые придумывал для него Корвин - он стал
больше времени проводить во дворце, перестал избегать нас, и всё вернулось
на круги своя. Я окончательно понял это, когда однажды вечером он задел
меня локтем в проходе, и я заметил мимоходом, что отшельничество явно
не пошло на пользу его манерам. Он моментально ответил, что, если так
рассуждать, сам я давно должен был превратиться в форменного неандертальца
- ну-ка, братец, сказал он мне, припомни, когда ты в последний раз выбирался
из родовой берлоги? Я помнил этот раз слишком хорошо, но смолчал, и он
довольно ухмыльнулся, подмигнув мне с видом неодолимого превосходства
на лице. За время отсутствия его черты стали резче, из них окончательно
ушла юношеская мягкость и нечёткость. Он стал мужчиной и моим врагом.
Оба мы уже были достаточно умны, чтобы никогда не говорить этого вслух,
но дела это не меняло.
Тем временем отец расклеивался всё больше. Попустительство бесчинствам
Корвина стало последней каплей - даже Бенедикт был возмущён, хотя оспаривать
отцовскую волю не решился. У Оберона явно была слабость к Корвину, очевидная
теперь уже для всех и у всех вызывавшая раздражение. Отец снова стал пропадать,
оставляя всё более расплывчатые и неясные указания на время отсутствия;
дошло до того, что однажды он просто похлопал меня по плечу и пробормотал:
"Ну, как-нибудь тут без меня управитесь" - и был таков. Как
назло, именно в это время орда вейрнмонкеров обрушилась на Джонс-Фоллс,
совсем неподалёку от города. К счастью, мы были наготове - Бенедикт держал
оборону до тех пор, пока не подоспел Корвин. Он немало отличился в той
битве, после которой, к слову, произвёл менестреля Рейна в рыцари прямо
на поле брани - и тот, как говорили, плакал, целуя край его плаща. На
всеобщее удивление, когда победители ступили в Амбер, их встретил сам
Оберон - никто, как обычно, не успел проследить, когда он вернулся. Он
очень тепло поздравил Корвина с победой и обнял его при всех, чего никогда
прежде не делал. Я был при этом и видел, как щёки Корвина вспыхнули, словно
он был удивлён и смущён таким приёмом. Что-то невысказанное повисло в
воздухе, и мне это совершенно не нравилось. Казалось, одной-единственной
битвой Корвин искупил все свои былые грехи, сколько их ни было. Как будто
Оберон только и ждал повода, чтобы публично явить ему своё полное прощение.
Я снова подумал о том, что мне такого жеста от отца вовек не дождаться,
хоть я, в отличие от Корвина, не был ровным счётом ни в чём перед ним
виноват. Что ж, значит, мне не приходится рассчитывать на отцовскую милость.
Надо просто брать то, что можешь взять, не дожидаясь, пока тебе это преподнесут.
Теперь я это уже понимал.
Несколько следующих лет Корвин
провёл в Авалоне, и о тех годах его жизни я почти ничего не знаю. Некоторые
говорили, что он был деспотом и самодуром, быстро приведшим страну в полный
упадок; другие утверждали, что он правил мудро и создал свой маленький
Амбер, почти столь же величественный и прекрасный, как Истинный Город.
Я не знал, какие из этих сплетен возмущали и сердили меня сильнее. Я хотел,
чтобы Корвин находился от меня и от Амбера как можно дальше, но не хотел,
чтобы он строил свой собственный Амбер где-то вдалеке. В конце концов,
ему могло и понравиться - и захотеться большего. С другой стороны, я не
верил, что он превратился в заурядного мелкопоместного тирана. Он был
слишком похож на меня, и признать такое - значило допустить, что таким
же жалким тираном на его месте мог бы стать и я сам. Поэтому я предпочитал
вовсе ничего не знать о Корвине и его Авалоне, тем более что и в Амбере
у меня в то время было дел по горло.
Отец не сделал меня регентом, но по факту именно регентские обязанности
я выполнял последующие несколько десятилетий. И справлялся с ними более
чем успешно - это признавали все, даже сам Оберон, хотя он и никогда не
говорил об этом прямо. Однако я каждым своим действием, каждым решением
доказывал, что могу и способен править на благо Амбера - а о чём ещё,
кроме этого блага, имел право думать отец? Так я рассуждал, успокаивая
себя, убаюканный поддакиванием Джулиана и Каина, а иногда - Блейза и Жерара.
Даже Бенедикт был на моей стороны - уж его-то и в самом деле не беспокоило
ничего, кроме блага Амбера, и он не раз имел случай убедиться, что я способен
сохранить и упрочить это благо - и, в отличие от отца, ему хватало мужества
и великодушия это открыто признавать. Однажды я прямо спросил его, согласится
ли он поддержать мои притязания на трон. Бенедикт ответил уклончиво, из
чего я заключил, что по крайней мере он не поддержит моего соперника.
Теперь я думал о Корвине лишь как о сопернике. Только так.
Возможно, он действительно остался бы в Авалоне навсегда, но тут на Амбер
вновь напали - на сей раз Лунные всадники из Генеша, и это была одна из
самый мощных и опасных атак, которым подвергался когда-либо Истинный Город.
Я, впрочем, не сомневался, что эту атаку мы сможем отразить - но Оберон
отчего-то счёл нужным немедленно вызвать по карте Корвина. Он тут же откликнулся
на зов - и, прежде чем я успел отреагировать на происходящее, был поставлен
отцов во главе пехоты и отправлен к подножию Колвира, где его войска должны
были соединиться с войсками Бенедикта и Блейза. Джулиан патрулировал Арден,
Каин охранял море - а мне досталось бессмысленное в данном случае, а потому
унизительное назначение командующим королевской дворцовой гвардией. Мы
могли вступить в бой лишь в том случае, если бы всадникам Генеша удалось
прорвать все уровни обороны, выстроенные моими братьями - разумеется,
этого не произошло, Бенедикт и Корвин остановили врага на подступах к
Колвиру. Всё время, пока они сражались внизу, покрывая себя славой и завоёвывая
отцовские милости, я сидел во дворце, скрежеща зубами от ярости, и мерял
шагами тронный зал, время от времени изрыгая проклятия в адрес разлюбезного
батюшки и не менее любезных братцев - прежде всего, разумеется, Корвина.
Не сомневаюсь, что, останься он в Авалоне, именно я сейчас топтал бы генешцев.
Но мне не дали даже шанса. Потом они возвратились, и Корвин ехал первым
- в пыли и крови с головы до ног, Грейсвандир бил по боку его коня. Он
говорил что-то Бенедикту, а тот смеялся. Я нечасто видел Бенедикта смеющимся,
и тот раз врезался мне в память, будто его выжгли калёным железом. Корвин
спрыгнул с коня во дворе замка и, подняв голову, встретился со мной взглядом.
Я был при полном параде, в военной форме, с мечом у бедра, готовый к бою,
но я не дрался, и был таким чистым, таким унизительно и смехотворно чистым
рядом с ним, покрытым грязью и славой, что при мысли об этом всё во мне
заклокотало. Он презрительно улыбнулся мне и повёл своего коня в конюшни,
чтобы самостоятельно расседлать и вычистить, хотя битва длилась много
часов и он наверняка очень устал. Слуги приветствовали его победными выкриками.
А я думал, что непременно убью его - не его тень, его самого, и умирать
он будет долго, мучительно, и унижен перед смертью будет так же, как я
сейчас, и даже больше, гораздо больше.
После этого случая Корвин снова зачастил в Амбер, а отец вновь стал пропадать.
И хотя положение Корвина по-прежнему мало чем отличалось от положения
младших братьев, не принимавших непосредственного участия в правлении,
я всё время ощущал смутную угрозу, исходящую от него. Мы совершенно перестали
разговаривать, даже не обменивались кивками, встречаясь случайно в коридорах
дворца, и не встречались взглядами на семейных обедах. Когда отца в Амбере
не было, Корвин вообще часто пропускал эти обеды - не сомневаюсь, причиной
тому был именно я.
Единственным исключением был день Явления Единорога - последний день лета,
когда, по негласному соглашению, все мы, где бы ни были, являлись в Амбер
и обедали всей семьёй. Отец никогда не пропускал эти дни, даже если исчезал
потом снова. Это было как ритуал, и больше, чем ритуал - думаю, таким
образом он почти насильно заставлял нас вспомнить, кто мы такие и от кого
ведём свой род, все мы, каждый из нас, как бы мы ни относились друг к
другу.
Тот год был первым, когда он не явился.
Стол накрыли в тронном зале. Собрались все; даже Бранд, которого я в последние
годы практически не видел, почтил нас своим присутствием. Часы пробили
восемь, потом девять. Блюда стыли, вино выдыхалось; мы сидели на своих
местах, почти не разговаривая, и недоумевающе переглядывались, гадая,
что всё это означает. Ллевелла тихо сказала, что, может быть, с отцом
что-то случилось. Я внезапно понял, что это именно тот случай, которого
я ждал долгие годы. И на сей раз я не собирался упускать своего шанса.
- Может быть, он просто забыл, - сказал я нарочито небрежным тоном, и
неуверенные голоса сразу смолкли, а все взгляды обратились на меня.
Взгляд Корвина среди них был, пожалуй, самым жгучим.
- Что ты хочешь этим сказать? - резко спросил он. Давненько я не помнил,
чтобы он обращался ко мне. Я с удовольствием принял вызов и посмотрел
прямо на него - хотя слова мои предназначались для каждого:
- Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И все вы, - я обвёл взглядом
примолкших родственников. - Не говорите, будто не замечаете, что творится
с отцом в последнее время. Он становится всё рассеяннее. Забывает то да
это...
- Ты хочешь сказать, что он впадает в маразм? - саркастично поинтересовался
Рэндом.
- Я этого не говорил, - спокойно отозвался я. - Но глупо отрицать, что
он уже не тот, каким был прежде. Вспомните, когда он в последний раз самостоятельно
принимал сколько-нибудь важное решение. Теперь он только поддакивает тебе,
Бенедикт, или Каину. Он лишь делает вид, что всё ещё способен управлять
Амбером. На самом деле это давно не так.
- Неужели? - голос Корвина резал, как стекло. - Кто же, по-твоему, им
тогда управляет?
Я посмотрел ему в глаза. Несколько мгновений мы молчали, и в полной тишине
над столом между нами носились искры.
- Тот, кто в Амбере, - сказал я наконец. - Кто всегда в Амбере и всегда
может вовремя принять решение, если это необходимо. Тот, кто не страдает
расстройствами памяти. Я так считаю. Ты не согласен со мной?
- И, полагаю, в этом зале есть лишь один человек, способный на все эти
подвиги, верно, Эрик? - ядовито спросил Корвин. Дейрдре, сидящая с ним
рядом, что-то тихо ему сказала, но он даже не посмотрел на неё. Я выпрямился
и смерил его презрительным взглядом.
- По меньше мере один - это я знаю наверняка, - надменно сказал я. - И,
коль ты уж заговорил об этом, Корвин, я считаю, что и впрямь пора поднять
вопрос открыто. Отец не способен управлять Амбером, вы все это прекрасно
знаете. Значит, кто-то должен...
- Чёрта с два! - внезапно вскочив, закричал он. - Чёрта с два ты, грёбаный
ублюдок, займёшь место отца, пока он жив и пока жив я!
- Вот как, - ощерившись, протянул я, тоже приподнимаясь. - Именно в таком
порядке, стало быть? У тебя, похоже, есть собственная кандидатура, мой
дорогой младший братец?
- Хватит!
Бенедикт редко повышал голос, но когда это происходило, не по себе становилось
даже Оберону. Мы с Корвином, будто по команде, сели на свои места. Теперь
поднялся Бенедикт - он стоял, грузно оперевшись на стол, и смотрел на
нас тяжёлым, непереносимым взглядом. Я в замешательстве отвёл глаза, Корвин,
кажется, тоже.
- Я не намерен, - тихо сказал Бенедикт, роняя слова, будто опускал лезвие
меча, разящее точно в цель, - покуда жив отец, обсуждать, кто когда-либо
займёт его место. И не намерен выслушивать, как это будут обсуждать те,
кому стоило бы придержать свои амбиции и свою спесь при себе. И учтите...
все, - он обвёл нас тяжёлым взглядом, под которым потупился каждый. -
Учтите: если что-нибудь случится с отцом, тот, кто приложит к этому руку,
будет иметь дело со мной. И не ждите от меня тогда ни понимания, ни пощады.
Он с грохотом отодвинул стул и размашистым шагом вышел из зала. Все молча
смотрели ему вслед. Когда дверь за ним захлопнулась, я вскинулся и, окинув
взглядом притихших сородичей, едко проговорил:
- Кто-нибудь ещё желает высказаться?
Все молчали. Корвин смотрел на дверь, за которой скрылся Бенедикт. Потом
перевёл взгляд на меня. Я не дал ему заговорить.
- Может быть, ты, Корвин, также хочешь выразить ноту протеста и последовать
за Бенедиктом?
- Не дождёшься, - процедил он. - Я вполне понимаю Бенедикта и его желание
умыть руки, но чёрта с два ты выживешь меня так легко.
- Единорог с тобой, братец, оставайся, только не путайся под ногами, -
сказал я с деланным добродушием, и Корвин хрястнул кулаком по столу.
- Какого дьявола, что ты себе позволяешь? - рявкнул он. - У тебя не больше
прав распоряжаться здесь, чем у любого из нас!
- Как и у тебя! Убирайся обратно в свой Авалон и командуй там!
- Чёрта с два я уберусь, Эрик! И не мечтай об этом! Мне довольно одного
взгляда на нашу семейку, - он обвёл молчащих братьев и сестёр ненавидящим
взглядом, - чтобы представить, что тут начнёт твориться, если дать тебе
волю. Нет уж. Кто-нибудь должен остаться и проследить, чтобы ты не прибрал
к рукам то, что тебе не принадлежит.
- А кому принадлежит, тебе?! - в ярости закричал я.
- Нет, - отрезал он, и ледяное спокойствие в его голосе взбесило меня
в тысячу раз сильнее, чем сами слова. - Амбер не принадлежит никому из
нас. Только отцу. И лишь он вправе решать, кому перейдёт трон, если ему
вздумается уйти на покой. Но не раньше, чем это вздумается ему, а не кому-либо
из нас, понятно тебе?
- Истинно так, - раздался от дверей голос, на который все мы обернулись,
повыскакивав с мест.
Оберон стоял в проходе в полном монаршем облачении, подол его мантии стелился
по полу. Руку он держал на гарде церемониального меча, взгляд его был
так твёрд и ясен, как никогда прежде за последние годы. Он посмотрел на
Корвина, потом на меня. Я не сумел выдержать этот взгляд и опустил глаза.
Гул шагов Оберона раздался под сводами зала, когда он подошёл к столу
и занял место во главе его.
- Простите, дети мои, я опоздал. Восславим же Мать-Единорога за то, что
она создала нас и всё сущее из нас. И помолимся, чтобы мудрая воля её
направила наши помыслы и деяния.
Он сложил руки перед собой. Корвин немедленно последовал его примеру,
за ним и все остальные.
Я сделал это последним. И, повторяя за отцом слова молитвы, мысленно я
прибавлял к ним то, чего на самом деле хотел - и что получу, хоть в мудрой
воле это Единорога, хоть нет.
Теперь знал, что получу. Попросту знал. Хотя мне и было страшно, как никогда
в жизни.
В ту ночь Бенедикт покинул
Амбер. Никто не знал, куда он отправился и долго ли пробудет в отъезде
- но между собой мы пришли к выводу, что он, похоже, почувствовал назревающую
понемногу бурю и решил самоустраниться от грядущих междоусобиц. В то же
время все мы помнили о его прощальной угрозе, и все мы принимали её всерьёз.
Впрочем, я не чувствовал себя в опасности - в конце концов, я ведь не
собирался ни узурпировать власть, ни причинять отцу какой-либо вред. Я
знал, что время и обстоятельства играют на меня, и, что бы кто ни говорил,
долгие отлучки Оберона из дворца были фактом, с которым нельзя было не
считаться. Амбер не мог существовать без правителя. Это понимал даже Корвин.
Он действительно остался в Амбере, хотя не особенно вмешивался в мои дела.
Изредка пропадал, но не надолго. Мне казалось, что он замышляет что-то
за моей спиной - мне доносили, что он частенько удаляется в дальние уголки
Амбера, на границах с Тенями, и, кажется, проводит там какие-то эксперименты,
сущности и цели которых выяснить не удавалось. Он, похоже, стремился обеспечить
себе тылы - а может, готовил наступление. Эта мысль меня по-настоящему
беспокоила - и, с другой стороны, мне почти хотелось, чтобы Корвин пошёл
на меня в открытую. Тогда я смог бы представить это дело отцу так, будто
сам Корвин пытался узурпировать власть - а я сохранил для Оберона трон.
Но время шло, а он так ничего и не предпринимал, постоянно при том маяча
у меня за спиной и не давая расслабиться. Как мне хотелось в это время
вызвать его на спарринг, как в старые времена, и хорошенько намять ему
бока! И как я жалел, что не воспользовался его минутной слабостью много
лет назад, когда мы сидели вдвоём в полутёмном углу зала, так близко друг
к другу... Готов поклясться, если бы я отымел его той ночью, он никогда
уже не посмел бы выступить против меня. Он знал бы наверняка, кто из нас
сильнее, и боялся бы, что я снова докажу ему это - прежним способом, если
он заупрямится. Одно время я даже всерьёз раздумывал, не пробраться ли
мне как-нибудь к нему в спальню под покровом ночи и не сделать ли теперь
то, что я должен был сделать давным-давно. Но в глубине души я остерегался,
даже немного побаивался его - что будет, если я не смогу его одолеть,
если обо всём станет известно? Я хотел опозорить его, но, пойди что не
так, опозорил бы самого себя. Пока что я не хотел так рисковать. И всё
же не мог перестать думать об этом, и всякий раз, когда я видел его, когда
ловил на себе его пристальный ненавидящий взгляд, я представлял, как стираю
эту наглую усмешку с его лица, и в штанах у меня становилось тесно.
- Почему бы тебе не вызвать его на дуэль? - спросил как-то Каин. Я поглядел
на него в изумлении.
- С какой стати?
- Не знаю. Просто это, мне кажется, наиболее простой и чистый способ устранить
его.
- С чего ты взял, что я хочу его устранить? - спросил я с показной небрежностью
- мне не хотелось, чтобы другие знали, как сильно меня тревожит сложившееся
положение.
- Может, и не хочешь, - сказал Каин, немного помолчав. - Но вот он-то
устранит тебя при первой же возможности. И на твоём месте я не стал бы
ждать, пока она ему представится.
Этот короткий разговор встревожил меня ещё сильнее. Не то чтобы я не хотел
дуэли с Корвином, совсем напротив - но что я буду делать, если проиграю?
В былое время я фехтовал лучше, чем он, и в кулачном бою одерживал верх,
если только не слишком заглядывался на его эрегированный член, обтянутый
кожаными брюками - но как знать, кто из нас стал сильнее сейчас? Слишком
давно мы не мерялись силами... и, боюсь, время тренировочных поединков
для нас безвозвратно прошло. Теперь мы могли драться только насмерть.
Я думал и думал об этом, а ведь приходилось ещё и заниматься делами Амбера,
к которым отец по-прежнему проявлял мало участия. Я стал плохо спать,
меня мучила то бессонница, то кошмары. Несколько раз я ходил в Отражения,
но не смог найти там тень Корвина - и это меня взбесило. Я вдруг понял,
что его тени меня больше не заводят - даже если на них была одежда с его
запахом. Терпение, Эрик, уговаривал я себя, только терпение. Это то, что
всегда выручало тебя и выручит на этот раз, только наберись терпения.
И я набрался терпения. Я пил снотворное, развлекался с женщинами и свёл
контакты с Корвином до абсолютного минимума, держа его, однако, под пристальным
присмотром моей шпионской сети. Рано или поздно он допустит ошибку, спровоцирует
меня или поддастся на мою провокацию. А мне надо лишь запастись терпением.
Только и всего.
Однажды я читал в библиотеке после довольно напряжённых переговоров с
дипломатами из Теневого королевства. Дипломатия никогда мне толком не
давалась, я ненавидел вести такие встречи и страшно уставал от них - Бенедикту
справлялся с ними куда лучше, но Бенедикт нас покинул, и выхода не было.
Теперь я отдыхал, бездумно листая какую-то книгу, и мысленно перебирал
завтрашние дела. Я так углубился в раздумья, что даже не услышал, когда
дверь библиотеки открылась - и сильно вздрогнул, поняв, что уже не один.
- Привет. Прости, что нарушил твоё уединение. Надеюсь, ты читал не порнографический
роман? Тогда я мог бы и подождать...
Корвин сидел на краю стола, совсем близко, и смотрел на меня с усмешкой.
Я непроизвольно захлопнул книгу и встал. Меня раздражало, что он смотрит
на меня сверху вниз.
- Чего тебе? - спросил я резче, чем следовало - уж слишком неожиданным
был его визит, к тому же я действительно не на шутку устал сегодня и неважно
владел собой.
- Ничего, - сказал Корвин неожиданно миролюбиво. - Я просто решил, что
нам пора поговорить.
Спокойно, приказал я себе, соберись. Наверняка он что-то замышляет.
- И о чём же? - осведомился я холодно.
Он вздохнул и помотал свешивающейся со стола ногой.
- Закуришь?
- Спасибо, я не курю.
- Хм... - он извлёк из кармана пачку сигарет, и, сунув одну в рот, вопросительно
посмотрел на меня. - Ты не против?
- Нет, - ответил я, глядя на его губы, сжимавшие оранжевый фильтр. Он
много курил, в основном сигареты, которые приносил из Отражения Земли
- якобы именно там самый лучший табак. Я не курил вообще, и от дыма этого
табака, как и от любого другого, у меня начинало щипать глаза.
Корвин прикурил, спрятал сигареты и глубоко затянулся. Я молча ждал.
- Я говорил с Жераром, - сказал он наконец.
- Да?
- И с Блейзом. И с Бенедиктом, через карту.
- Вот как?
- Это не может так больше продолжаться, Эрик. Пора решить что-то.
- Что именно тебя не устраивает, Корвин?
- Меня, в общем-то, устраивает всё, - лениво сказал он. - Но сложившуюся
обстановку вряд ли можно назвать здоровой. Ты... мы оба слишком много
думаем о том, какой бы подлянки ждать от другого. И слишком мало - об
интересах Амбера.
- Давно ли ты заговорил об интересах Амбера, братец? Это о них ты думал,
пиратствуя в северных морях и пропадая где-то годами?
- Это было давно, - не стал отпираться он. - И у меня впрямь гулял ветер
в голове. Но ты был прав, сказав когда-то... помнишь?..
- Что? - внезапно пересохшими губами спросил я.
- Что есть только один Амбер, - задумчиво отозвался он, пуская ноздрями
дым. - Только один. Истинный. Этот.
Я промолчал. Конечно, я помнил эти свои слова - я помнил ночь, когда сказал
их. А ты эту ночь помнишь, Корвин?
- Ты что же, предлагаешь мне мировую? - язвительно поинтересовался я.
- Можно и так сказать. Временное перемирие... так будет вернее. До возвращения
отца. А потом... - он глубоко затянулся и закончил: - Потом мы можем пойти
к нему и прямо спросить, какова его воля. Я, со своей стороны, пообещаю
подчиниться ей, и того же жду от тебя. Что скажешь? Это по крайней мере
честно.
Честно? Неужели, мой возлюбленный братец? Неужели и впрямь честно перекладывать
этот немаловажный для нас обоих выбор на плечи нашего дорогого папаши,
который всю жизнь прощал тебе большие и малые шалости, нянчился с тобой
и баловал тебя, и от которого я никогда в жизни не слышал доброго слова,
сколько бы ни вкалывал на благо нашего с тобой любимого города, который
так и не признал меня и всегда относился, как к чужому? Может, ещё поспорим,
кому из нас он отдаст предпочтение, если мы загоним его в угол прямым
вопросом, как ты предлагаешь? Победитель трахает проигравшего - как тебе
такой расклад?
Нет уж. Я не так глуп, как тебе хотелось бы воображать.
- Что ж, - медленно проговорил я, - это, пожалуй, самое разумное, что
я слышал от тебя за последние годы.
- Спасибо, - слабо улыбнулся он.
- Бенедикт поистине мастер дипломатии.
- Возможно, - его улыбка стала шире. Он помолчал, искоса глядя на меня.
От этого взгляда мне вдруг стало неуютно, по спине у меня побежали мурашки.
Он смотрел так на меня довольно долго, и я напрягся, пытаясь погасить
эрекцию. Проклятье! Ну почему, почему он так действует на меня?..
- Говоря по правде, - сказал Корвин вполголоса, - я и сам хотел... чтобы
мы... чтобы наши разногласия сгладились хотя бы немного.
- С чего бы это?
- Один из нас всё равно займёт трон рано или поздно, - просто сказал он.
- И другому пора бы привыкать понемногу к этой мысли.
То, что он сказал сейчас правду - не стал юлить, льстить и врать, будто
в глубине души любит меня, мы братья и всё такое, а просто сказал то,
что думал - потрясло меня больше, чем всё, что он успел тут наговорить.
Неужели ты правда готов принять меня своим королём, Корвин, если того
пожелает отец?.. Но ведь он этого не пожелает. И ты прекрасно это знаешь.
Именно поэтому ты так великодушен. Проклятый сукин сын, грёбаный ублюдок,
мать твою так.
- Что ж, - снова сказал я, - в этом и правда есть резон. Так и сделаем.
- Ну, - сказал он, - тогда мир?
- Перемирие, - уточнил я, и он, кивнув, протянул мне раскрытую ладонь.
Я взял его руку и сжал её. У него была широкая, шершавая от мозолей ладонь,
и очень тёплая кожа. Не разрывая рукопожатия, Корвин свободной рукой вытащил
изо рта сигарету и затушил бычок. Потом ещё раз тряхнул мою руку и разжал
пальцы. Я выпустил его мгновением позже, но он, кажется, ничего не заметил.
- Прогуляемся как-нибудь в Ардене, - предложил он. - Поохотимся и всё
такое...
- Ты действительно этого хочешь?
- Нам стоит привыкать друг к другу, - напомнил он. Я усмехнулся.
- Надо будет спросить у Джулиана, какие места там сейчас самые удачные
для охоты.
- Вот ты и спроси, - поморщился он. - Меня он, сам знаешь, терпеть не
может. Даже его лошадь меня ненавидит.
- На Джулиана твоя мировая не распространяется? - ухмыльнулся я.
- Нет, с чего бы? Ему в любом случае не быть королём в Амбере, пока жив
хоть один из нас.
Это была правда. Я кивнул. Корвин слез со стола и пошёл к выходу. Я смотрел
на него и думал, как хорошо, как славно было бы сейчас ударить его мечом
в спину. Но если хоть на секунду предположить, что в этом странном разговоре
он был искренен, я не имел не только права, но и оснований делать это.
Он ушёл, а я взял книгу, которую читал до его прихода, и щелчком сбросил
с неё прилепившийся к корешку сигаретный окурок.
Арбалетный болт сухо просвистел
в листве, и тетерев с гортанным криком рухнул в траву.
- Чёрт тебя побери! - я даже не пытался скрыть восхищения в голосе. -
Ты в самом деле отличный стрелок.
- Я знаю, - ухмыльнулся Корвин, подъезжая туда, где траву приминала тушка
убитой птицы. Он спешился и, подняв тетерева за крыло, пощёлкал языком.
Птаха и в самом деле была завидная - самая крупная добыча за сегодня,
пожалуй. Корвин спрятал её в свой ягдташ, уже и так набитый почти до отказа.
- Кстати, давно хотел спросить. Скажи, это правда, что однажды ты подстрелил
кабана прямо под носом у Джулиана, когда тот целился, а потом заявил,
что он всё равно промазал бы?
- Джулиан жаловался, да? - ухмыльнулся Корвин. - Было дело. Но он после
этого вбил мне гвоздь в подошву сапога, так что мы квиты.
- Тебе стоило быть готовым к этому. Сам знаешь, короткой памятью ни один
из нас не отличается.
- Да уж, - кивнул он и вскочил обратно в седло.
Арден был прекрасен в это время года - Джулиан сумел вдохнуть в это место
спокойную, величественную красоту, подобия которой не нашлось бы ни в
одном другом месте, даже в Амбере. Должно быть, потому, что он любил это
место. Мы были жестоки, мстительны и мелочны временами, но если уж любили
что-то, то умели отдаваться этому до конца.
- Мне жаль, - проговорил Корвин после довольно долгого молчания, в течение
которого мы ехали шагом по залитой солнцем лесной тропе, - что я нечасто
могу бывать здесь. Это одно из лучших мест, которые я видел.
- И я, - отозвался я невольно, но тут же спохватился и насмешливо добавил:
- Что ж бываешь тут редко, боишься Джулиана?
- Не то чтобы, - рассеянно ответил Корвин. - Но здесь хорошо гулять в
спокойствии и тишине, а он вечно спускает на меня собак, какое уж тут
спокойствие...
- Когда я стану королём, прослежу, чтобы он не мешал больше твоим прогулкам,
- заверил я в порыве несвойственного мне великодушия.
Он странно покосился на меня и, помолчав, сказал:
- Ты так уверен в себе, Эрик.
- Разумеется. А ты нет?
- Ты же прекрасно знаешь, что отец никогда не отдаст тебе трон.
- А ты-то уверен, что он отдаст трон тебе.
- Не знаю, - сказал Корвин. - Может быть, мне, может, Бенедикту, а может,
Каину. Но не тебе. Это всем известно, и тебе не хуже, чем другим.
Я напрягся. Лошадь подо мной ощутила это и фыркнула, попыталась перейти
на рысь. Я осадил её. Было ещё не время.
- Может, и так, - сказал я наконец. - Но пока я выполняю обязанности регента,
не так-то и важно, чего хочет отец.
- В самом деле? - он пристально посмотрел на меня. - Скажи, почему тогда
ты согласился помириться со мной? Почему согласился на эту прогулку? Ты
же не дурак, Эрик. Ты всё прекрасно понимаешь.
- Может быть, именно поэтому? - широко улыбнулся я.
Какое-то время мы смотрели друг на друга. Наши кони нетерпеливо гарцевали,
но мы удерживали их на месте, неотрывно глядя друг другу в лицо.
- Что ж, - сказал Корвин, - тем лучше. Я не буду чувствовать себя подлецом.
- А что, были опасения?
- Были. Я недооценил тебя, прости. Ну, что, прямо здесь?
- Почему бы и нет? - пожал плечами я. Мы остановились посреди небольшой
поляны, окружённой плотным частоколом деревьев. Места было предостаточно,
и земля казалась ровной. Корвин кивнул и спешился. Я последовал его примеру.
- Почему не в Амбере, Корвин? - спросил я, обнажая меч.
Он пренебрежительно фыркнул.
- В Амбере на малейший шум сбегается орава твоих гвардейцев с Жераром
во главе. Ты и впрямь думаешь, что я стал бы драться с тобой там?
- И лишь для этого надо было ломать комедию и заманивать меня сюда?
- Я не ломал комедию. Я хотел посмотреть, что ты ответишь на это. Честно
говоря, был почти уверен, что ты откажешься. Но ты меня удивил.
- Это не в последний раз, я тебе обещаю, - сказал я, становясь в позицию.
Корвин обнажил Грейсвандир. Мне казалось, я вижу лёгкую неуверенность
в его глазах. Но он сам вызвал меня на это и прекрасно знал, что отступать
поздно. Впрочем, даже если бы и не знал, то не отступил бы всё равно.
- Стой, - сказал я, когда он встал в позицию. - Один момент. Насмерть,
верно?
- Естественно, - слегка удивился он.
- Но что, если я не захочу тебя убивать?
Он откинул голову и рассмеялся - низким, издевательским смехом, внезапно
став очень похожим на Бранда.
- Что ж, тогда ты меня, вероятно, помилуешь, - саркастически проговорил
Корвин.
- Ты не понял. Тебе, может, и сойдёт с рук моё убийство - отец тебе и
не такое прощал. Но ты прекрасно знаешь, что мне куда менее выгодна твоя
смерть, чем тебе - моя. Здесь нет никаких свидетелей. Как я докажу, что
просто не зарубил тебя, ударив в спину?
- Я думаю, - улыбнулся Корвин, - что это твои проблемы.
Он кинулся на меня, и я был к этому готов. Его атака была стремительной,
но лицо так спокойно и взгляд так насмешлив, что на мгновение меня охватил
страх. Мы не дрались слишком долго - я был совсем не уверен, что смогу
легко его одолеть. И даже если смогу - что тогда?
- Ты как был паскудой, так и остался! - крикнул я, отбивая его атаки.
- Но вот уж никогда не думал, что ты такой трус!
Он резко опустил шпагу и тут же закрылся, ожидая от меня предательского
выпада, но я не напал. Я тоже встал в защитную стойку. Мы смотрели друг
на друга, и наши глаза блестели ярче, чем солнце Ардена над нашими головами.
Птицы смолкли, даже малейший порыв ветра не тревожил ни единой травинки.
Корвин жёг меня взглядом, и я прекрасно знал, что он не хочет говорить
со мной, он хочет драться. Драться и победить меня. Ничего другого он
никогда не хотел.
- Предлагаю условиться, - медленно проговорил я, надеясь, что он в состоянии
сейчас адекватно воспринять мои слова. - Если ты победишь, то убьёшь меня.
Но если одолею я, ты вернёшься в Амбер и публично откажешься от своего
права наследования. Навсегда.
- Договорились, - процедил он.
- И, - добавил я спокойно, - ты спустишь штаны и подставишь мне свой зад.
В знак вассальной преданности и покорности, так сказать.
Кровь бросилась ему в лицо. В этот миг он, казалось, был готов кинуться
на меня и изрубить на куски, но это означало бы, что он боится. Не знаю,
боялся ли он на самом деле, или просто был взбешён до такой степени, что
не мог говорить, но он только сухо кивнул - и ринулся в атаку, ещё более
бешеную, чем предыдущая. Я отклонил её, пока не контратакуя. Я видел,
в какую ярость его привело моё условие, которое он не мог не принять -
ведь сам я ставил на кон свою жизнь. Я не сомневался, что на сей раз он
действительно убьёт меня, стоит ему добраться до моего горла. Поэтому
я не мог позволить ему добраться до меня, вот и всё.
Я не буду пересказывать подробности этой дуэли, если, конечно, неистовую
драку с нарушением всех возможных правил и кодексов можно так назвать.
Я и сам смутно её помню - знаю лишь, что не раз и не два я был на волосок
от лезвия Грейсвандира, тянувшегося к моей шее. Один раз ему удалось полоснуть
меня по плечу; рана была не опасной, но довольно глубокой и сильно кровоточила.
Правая рука у меня вскоре начала неметь, и я, улучив момент, перебросил
шпагу в левую руку, чем изрядно осложнил Корвину дело - сам-то я одинаково
хорошо фехтовал обеими руками, а вот ему теперь приходилось драться с
левшой. Я ранил его несколько раз, в плечо и в бок, - тоже неопасно, но
его разъярили эти раны, и он набросился на меня с удвоенной, утроенной
злостью. Его лицо застыло, окаменело, по нему ручьями катился пот, и я
видел, как понемногу, очень-очень медленно в его глазах начинает появляться
страх. Мы дрались уже несколько часов; кровотечение из моей руки прекратилось,
и я чувствовал себя неплохо, почти не устал - а он устал изрядно, всё
чаще спотыкался и допускал промахи, которые при других обстоятельствах
могли стоить ему жизни. Один раз он полностью открылся, я выбросил клинок
шпаги вперёд и придержал руку в полудюйме от его горла. Он застыл, а я
усмехнулся и отдёрнул лезвие.
- Живым, братец, - напомнил я. - Ты нужен мне живым.
Он выругался и снова бросился на меня, но с этой минуты неуклонно сдавал
позиции. Постепенно из атакующей позиции он перешёл в оборонительную,
и уже только отступал под градом мои выверенных, ни на миг не прекращающихся
атак. Я видел, что он близок к панике, и планомерно приближал момент,
когда он окончательно потеряет голову. Я любил его в эти мгновения. Вот
таким, слабым, испуганным, полностью в моей власти, почти готовым сдаться
и попросить пощады - я его любил.
- Сдавайся, - потребовал я, когда он в очередной раз еле отбил мою атаку,
даже не пытаясь контратаковать. - Сдавайся и я, может быть, пощажу твой
зад.
Он скрипнул зубами и ринулся в атаку, видимо, уже из последних сил. Это
было очень глупо с его стороны. Я легко парировал удар и, ступив в сторону,
хлестнул Корвина лезвием шпаги плашмя по спине. Он споткнулся, потеряв
равновесие, коснулся пальцами земли - и я ударил его снова, на сей раз
по затылку. Он упал на одно колено, и я пинком выбил Грейсвандир из его
руки. Корвин попытался подняться; он тяжело дышал, из его ран текла кровь.
Я пнул его в живот и смотрел, как он заваливается на бок. Потом я протянул
руку и приподнял остриём своей шпаги его подбородок.
- Очень жаль, - сказал я сквозь зубы. - Очень жаль, братец, что я не могу
тебя убить.
Он издал короткий, мучительный стон, похожий на рык раненого медведя,
и, перекатившись по траве с ловкостью, которой я уже не ожидал от него,
оказался на расстоянии вытянутой руки от валявшегося на земле Грейсвандира.
За миг до того, как его пальцы сомкнулись на рукояти, я успел наступить
каблуком сапога ему на руку. Под ногой у меня хрустнуло, и Корвин вскрикнул
от боли.
Я поднял Грейсвандир, потом наклонился к Корвину, на всякий случай врезав
ему ещё кулаком поддых, и снял с его пояса ножны. Отошёл к лошадям, оставив
его корчиться в траве, и, отряхнув клинок Корвина от своей крови, зачехлил
и подвесил к седлу его коня. Потом вернулся на то место, где лежал мой
брат, и, встав над ним, приказал:
- Спускай штаны.
Он будто не услышал меня, отвернулся и закашлялся, схаркивая в траву кровавые
сгустки. Правую руку он неловко прижимал к груди, кисть болталась, будто
была набита тряпьём.
- Корвин, ты слышал, что я приказал. Ты проиграл. Ты отказываешься от
прав на Амбер. Ты мой и сделаешь, как я скажу.
Я говорил медленно и внятно, понимая, что всё это для него слишком ужасно,
чтобы дойти сразу - к тому же я в самом деле неслабо его помял. Тем не
менее, он ещё был способен двигаться. Я смотрел, как он приподнимается,
встаёт на колени, опираясь на землю здоровой рукой, потом на ноги, выпрямляясь
в полный рост. Он повернулся ко мне, и в его лице я увидел то, что видел
всегда, сколько помню себя и его.
И чёрная, страшная тоска вдруг захлестнула меня от мысли, что никогда,
никогда в жизни я не увижу в его лице ничего, кроме этой ненависти и холодного,
непоколебимого "НЕТ".
- Ладно, - сказал я, - ты сам виноват.
Я рассчитывал легко справиться с ним, но он снова меня удивил. Его левая
рука, сжавшись в кулак, понеслась ко мне с силой и скоростью, которых
я уже не мог в ней заподозрить - и в глазах у меня потемнело от удара.
Я вслепую попытался перехватить его руку, но промахнулся, и он заехал
мне снова - на сей раз в печень. Выругавшись, я с трудом ушёл от следующей
атаки и, схватив его за сломанную руку, выкрутил её. Он страшно закричал
и согнулся пополам, я ударил его под колени и наконец повалил. Печень
у меня ныла, из рассечённой брови в глаз стекала струйка крови. Я сморгнул
её и, придавив Корвина к земле, заломил ему руки за спину. Это удалось
мне не сразу. Я не мог понять, где он берёт ещё силы и ярость сопротивляться.
Наконец мне удалось подмять его под себя. Я сорвал с себя ремень и туго
связал ему запястья, не заботясь о том, что тревожу кости в сломанной
руке. Корвин яростно сопротивлялся, но не издавал ни единого стона, только
часто и тяжело дышал, срываясь на хрип. Скрутив его, я навалился на него
всем телом, он напрягся, пытаясь сбросить меня, но ему это не удалось.
Несколько минут мы неподвижно лежали в траве. Волосы на его затылке щекотали
мне губы.
Потом я отстранился, трясущимися руками расстегнул свои брюки, и только
тогда принялся стаскивать с него штаны. Было неудобно, ведь мне приходилось
всё ещё прижимать его к земле своим телом, не позволяя ему лягнуть меня
или перевернуться на спину. Я ждал, что он будет сыпать проклятиями и
оскорблениями, даже был готов заткнуть ему рот, но он молчал, только что-то
похожее на звериный рык иногда вырывалось из его горла. Наконец я сумел
спустить ему штаны до колен и, пропустив левую руку ему под живот, рывком
приподнял его и коленом развёл в стороны его бёдра. Правой рукой я вцепился
ему в волосы. Я хотел, чтобы он почувствовал неизбежность происходящего
прежде, чем я сделаю это.
- Долги надо платить, - прошипел я и рывком вошёл в него.
Он, наконец, вскрикнул, и это только разъярило меня ещё больше. Я двигался
в нём резко и грубо, не заботясь о том, чтобы не причинить вреда - напротив.
Я хотел, чтобы ему было больно, хотел, чтобы он кричал и молил о пощаде,
чтобы обещал мне всё, что угодно, если я прекращу. Но он сцепил зубы и
ничего не сказал, даже крика я из него больше не смог вырвать. Я всё ещё
держал его одной рукой за волосы, другой цеплялся за его голый живот,
раздирая его ногтями и оставляя глубокие царапины, и трахал его, как одержимый,
пока внезапно не понял, что он двигается вместе со мной. Он и сам, кажется,
этого не понял, его зубы всё ещё были крепко сжаты, но сквозь них теперь
вырывались короткие утробные стоны, которые он не пытался сдерживать.
Я сомневаюсь, что это были стоны удовольствия, гораздо больше они походили
на стоны боли, но было в них и что-то ещё, что-то странное, звериное,
мучительное, но только теперь как будто не я его мучил, как будто его
мучило что-то другое внутри него самого. Не знаю, то ли я обманулся этими
звуками, то ли просто мне захотелось это сделать, но я выпустил его волосы
и вслепую провёл рукой по его лицу, влажному от пота. Мои пальцы задели
его губы, и я тут же отдёрнул руку, боясь, что он вцепится в неё. Он и
правда собирался, должно быть, потому что зарычал и рванулся за моей рукой,
когда я отдёрнул её. Я тут же надавил на его затылок, вжимая его лицом
в траву и продолжая двигаться в нём. Я хрипел, во рту у меня был привкус
крови - я прокусил себе язык. Обхватив Корвина крепче за пояс, я ускорил
темп и вскоре кончил, и это был самый бурный оргазм в моей жизни. Потом
какое-то время я хватал ртом воздух, ничего не помня и не понимая, на
каком свете нахожусь. Когда в глазах немного прояснилось, я вдруг понял,
что Корвин больше не шевелится. Я отодвинулся и перевернул его на спину.
Он был без сознания.
Что ж. Оно и к лучшему.
Я сел на траву, закрыл лицо руками и долго сидел так, не в силах оторвать
ладони от лица. Потом выпрямился и, пошатываясь, встал. Надо было думать,
что делать теперь. Я не мог убить его - хотел и не мог. Но и отвезти его
назад, в Амбер, не мог тоже. Даже если предположить, что он никогда никому
не расскажет о случившемся, было немыслимо допустить, что я смогу встречаться
с ним каждый день в Амбере после того, что произошло. Проклятье, мне невыносима
была даже мысль о том, как он посмотрит на меня, когда придёт в себя.
Поэтому надо было сделать что-нибудь, пока это не случилось. Что-нибудь...
но что?! У меня мелькнула дикая мысль просто оставить его здесь - но нет,
его могли найти люди Джулиана...
Проклятье. Проклятье, Корвин, почему ты не мог просто принять своё поражение,
почему?! Зачем ты заставил меня сделать это с тобой?! Неужели же ты ненавидишь
меня так сильно?
Нагнувшись к Корвину, я проверил его пульс - слабый, но ровный, - потом
надел на него штаны, застегнул ремень. Развязывать пока не стал. Я поднял
его и взвалил поперёк седла своего коня. Потом огляделся, рассматривая
поле битвы. Полно крови, но с этим ничего не поделаешь. Я отцепил от луки
седла корвинова коня ягдташ с дичью и зашвырнул его подальше в кусты.
Потом хлопнул коня по боку и прикрикнул на него, пока он не шарахнулся
от меня и не побежал прочь с поляны, в том направлении, из которого мы
приехали. Его дальнейшая судьба меня не волновала. Я понятия не имею,
как и почему Корвин потерял их, своего коня и свой клинок - может быть,
его сбросила лошадь, а может, ещё что-то. Это не моё дело. Разве я сторож
брату моему?..
Я вскочил в седло позади бесчувственного тела Корвина и пустил коня шагом.
Мне надо было успокоиться, взять себя в руки и обдумать положение, но
я не мог. Я всё ещё слышал, как он хрипит, чувствовал, как движутся его
бёдра в такт моим яростным толчкам. Если я когда-нибудь скажу ему об этом,
если мы когда-нибудь сможем об этом говорить - он ни за что не поверит.
Не поверит, что подмахивал мне, словно шлюха, когда я насиловал его, израненного,
в полубреду, посреди Арденского леса. Не поверит и будет прав. Я сам не
верил. Наверняка мне почудилось это - и это, и странный, дерзкий вызов
в его глазах, когда он смотрел на меня в полутёмном зале Амбера, а моя
рука лежала на его шее... и его кожа под ней была такой горячей. Нет,
Эрик. Не ври себе. Этого не могло быть и не было - как никогда не было
ничего похожего на любовь и привязанность в глазах нашего отца, когда
он смотрел на меня. На Корвина - да, возможно, и не раз. Но не на меня.
Мне вдруг неистово захотелось, чтобы Оберон оказался здесь и увидел нас
- увидел, что я сделал с его любимым сынком. Я машинально провёл рукой
по лицу и с удивлением уставился на мокрую ладонь. Я понял, что плачу,
и, кажется, давно. И ещё я понял, что больше не еду по Ардену. Вокруг
по-прежнему был лес, но состоял он теперь из гигантских чёрных деревьев,
с высоченным, совершенно голыми стволами, без листвы, без хвои - это были
трупы деревьев, старых и сгнивших, целое кладбище деревьев, огромное,
без конца и края. Что-то хрустело под копытами моего коня, и звук был
точно таким же, как когда я наступил Корвину на руку, ломая его кости.
Я пришпорил коня, придерживая тело Корвина, не давая ему свалиться во
время скачки. Чёрный лес нёсся мимо, ветви переплетались, вытягивались,
словно нити чудовищной паутины, а потом это и впрямь стало паутиной -
деревья истончились и побледнели, вот они уже трепещут на ветру, тянутся
ко мне, липнут к коже... Я рубил их мечом и скакал вперёд, пока не вырвался,
и вот уже передо мной пустошь, выжженная земля с кружащимся над ней пеплом.
Пепел сыпался с неба, будто серый снег, и застревал у меня в волосах,
в волосах Корвина и в гриве моего коня. Ни единого звука не раздавалось
вокруг, лишь шелест этого пепла. Я снова пришпорил жеребца, и снова картина
вокруг переменилась - теперь подковы стучали по растрескавшемуся камню,
из трещин росла длинная чёрная трава с острыми, словно клинки, стеблями,
а в небе с протяжным воем носились плоские тени. Я скакал дальше, я искал
хоть что-нибудь живое в этом аду. И я нашёл. Я нашёл место, где были люди
- худые люди со страшно искажёнными лицами, с огромными руками; они тянулись
ко мне, истончаясь по мере того, как становились длиннее и длиннее, и
звали меня по имени - меня и Корвина.
- Нет! - яростно выкрикнул я. - Нет, я вам его не отдам!
Я выхватил меч и рубанул по этим рукам, и они отделились и опали тихо
и бескровно, словно бумага. Потом я увидел огонь - и снова людей, но эти
люди были мертвы. Они были свалены в кучу, словно груда мусора, и пылали,
и столб смрадного дыма поднимался от них к небу. Несколько человек с замотанными
тряпками лицами ходили вокруг кострища, тыча в него факелами. Небо пылало
закатом, где-то надрывно лаяла собака, плакали дети, и запах смерти стоял
в воздухе... это был тот же запах, который витал над поляной в Арденском
лесу.
Я понял, что не могу больше.
Я придержал коня немного в стороне от костра, рядом с выросшей мне навстречу
каменной стеной. Спешившись, я стащил Корвина на землю и развязал ему
руки. Он громко, протяжно застонал. Я потрогал его лоб - он весь горел.
Я взглянул на людей в тряпичных масках - они стояли неподвижно и смотрели
на меня. Я подумал, что он наверняка умрёт, если я оставлю его здесь.
Но я не мог везти его дальше.
Я создал этот ад для него, так пусть и горит в нём теперь.
Я отступил от Корвина и вскочил в седло. Один из людей в тряпичной маске
шагнул ко мне, крикнул что-то. Он поднял факел, и алые отблески заметались
вокруг его лица, рождая безумные тени. Не слушая, что он говорит, я пришпорил
коня и прыжком отправил его в соседнее Отражение. Там уже не было людей,
но тоже пахло гарью. И тем не менее мне стало легче дышать, я смог наконец
набрать воздуха в грудь.
Я подумал, что не знаю, что за Отражение осталось за моей спиной, подумал,
что вряд ли снова найду туда дорогу. Подумал о Корвине, о том, как бросил
его на землю рядом с костром, в котором пылали мертвецы. И меня вдруг
обуял такой ужас, какого я не знал никогда в жизни. Я круто развернул
коня, принялся хлестать его, заставляя перейти на бешеный галоп - но лишь
мчался и мчался по выжженной земле, и ни души, ни живой, ни погибшей не
было вокруг. Слишком поздно. Я не мог вернуться. Я ничего не мог исправить.
Внезапно я почувствовал, что падаю, и через миг очутился на земле. Рана
на плече открылась, ноги меня не держали. Я слабо зашарил по карманам
в поисках карт. Мне вдруг показалось, что я выронил их в одном из ужасных
мест, которые создавало моё обезумевшее сознание. Наконец непослушными
от ужаса руками я извлёк колоду. Из неё выпала карта. Я поднял её к глазам.
Рэндом.
У меня не было времени искать другую.
Из последних сил я сконцентрировался на образе младшего брата, потянулся.
И чуть не закричал от облегчения, ощутив ответный толчок.
- Эрик? Какого... о, господи! Где ты? Что случилось?!
- Забери меня, брат, - слабо прошептал я и почувствовал, как он тянет
меня к себе.
Я потерял сознание прежде, чем это ощущение окрепло, и, погружаясь во
мрак, всё ещё чувствовал запах гари.
Позже я много раз думал, до
чего же мне повезло, что именно карта Рэндома выпала из моей колоды в
тот день. Рэндом был самым младшим из нас, однако нравом обладал нелёгким,
и кроме Корвина у него в Амбере практически не было друзей и покровителей.
Отец не слишком жаловал его, а из остальных братьев к Рэндому был снисходителен
разве что Жерар - но Жерару не удалось бы защитить его от меня, если бы
дело приняло серьёзный оборот, и Рэндом знал это. Очнувшись, я обнаружил
себя лежащим на его постели, а он стоял рядом и смотрел на меня со страхом.
В Амбере стояла глухая ночь. Рэндом спросил меня, что случилось и где
Корвин. Я ответил, что мы повздорили и подрались, Корвин ранил меня, но
потом прекратил атаку и ускакал, бормоча, до чего же ему всё это надоело
- в точности как Бенедикт немногим раньше. Рэндом слушал и кивал, не говоря
ни слова и глядя на меня во все глаза. Кажется, он был испуган. Конечно,
он не поверил мне - потому что мой путаный рассказ не объяснял, как я
попал в Отражения и откуда на моей одежде и в волосах столько пепла. Но
он был умным парнем и не стал задавать вопросов. Много веков он хранил
эту тайну, и, вероятно, лишь поэтому я так его и не убил - потом, когда
Корвин вернулся и пошёл на меня войной, а Рэндом его поддержал. Но сейчас
Корвина не было, он исчез, и у Рэндома имелись веские основания полагать,
что я убил его, а тело уничтожил. Он сразу смекнул, кто теперь главный
во дворце - и кто сядет на трон после отца. Ссориться со мной сейчас,
когда это уже никак не могло помочь Корвину, ему не было никакого смысла.
Поэтому когда на следующий день я, вымывшись, перевязав рану на плече
и переодевшись, отчитывался перед отцом о событиях в Ардене, Рэндом не
проронил ни слова. Я рассказал, как, ослабнув от потери крови, попросил
Рэндома вернуть меня в Амбер; отец вопросительно посмотрел на него, и
он кивнул, ничего не добавив. Ему не в чем было себя упрекнуть - по большому
счёту, он даже не солгал.
Отец, однако, не выказал к моей истории особого доверия. Он снова и снова
требовал повторить рассказ, пытаясь подловить меня на неточности, но я
держался стойко. В конце концов он отпустил меня, заявив, что всё это
его очень беспокоит. Мне же хватило малодушия небрежным тоном сказать,
что Корвин наверняка побегает по Отражениям, поостынет и вернётся, как
бывало всегда. Потом я пошёл в свою комнату и бил кулаком в стену, пока
не ободрал себе костяшки пальцев.
Через несколько дней ко мне зашёл Джулиан. Он сел, спросил, как моя рана
- она к тому времени почти затянулась, - и надолго замолчал. Я не задавал
ему вопросов. Наконец Джулиан встал, прошёлся по комнате взад-вперёд,
и вдруг остановился напротив меня.
- Эрик, - сказал он тихо, - на днях мои егеря нашли в Ардене кое-что.
Я молча смотрел на него, ожидая продолжения.
- Поляна в нескольких милях от границы леса, залитая кровью. Крови очень
много, но ни одного трупа. И нет следов свежей могилы.
Я по-прежнему не проронил ни слова.
- Неподалёку, - продолжал Джулиан, - нашли охотничий ягдташ, набитый дичью.
Такое впечатление, что кто-то намеренно зашвырнул его в кусты. А ещё чуть
дальше пасся конь, очень похожий на того, на котором был Корвин, когда
вы поехали в Арден.
- А Грейсвандир? - вырвалось у меня.
Он покачал головой. Я испытал странное облегчение, узнав, что легендарный
меч Корвина исчез. К дьяволу меч, к дьяволу и хозяина.
- Ты что-то хочешь спросить у меня, Джулиан?
- Только одно. Скажи... он вернётся?
Я долго молчал, глядя в окно и вспоминая, как пепел шелестел в моих волосах.
Потом сказал:
- Не знаю, Джулиан. Правда, не знаю.
Он кивнул и сжал моё плечо.
- Я на твоей стороне, ты знаешь, - сказал он негромко, и я кивнул.
Я и вправду это знал.
Шло время. Корвин не возвращался,
и никакие попытки связаться с ним через его карту не давали результатов.
Отец сильно тревожился и вскоре перестал это скрывать. Он становился всё
вспыльчивее, всё несдержаннее, однажды даже нагрубил послам Теневого королевства
на официальном приёме, когда ему показалось, что у них недостаточно хорошие
манеры. Ничего подобного он себе прежде не позволял. Я стискивал зубы
и повторял про себя: терпение, Эрик, терпение, теперь-то тебе совершенно
некуда торопиться. Вернулся Бенедикт - как оказалось, он был настолько
обеспокоен исчезновением Корвина, что даже прервал своё добровольное изгнание.
Он сказал, что собирается пойти сквозь Тени, пытаясь напасть на след -
и много дней я провёл, просыпаясь каждое утро в холодном поту в ожидании,
что сейчас дверь моей спальни распахнётся и Корвин войдёт плечом к плечу
с Бенедиктом. Он часто снился мне, но никогда - таким, каким я видел его
в последний раз. Нет, в моих снах он был здоровым, смеющимся, полным сил,
он протягивал мне руку и говорил: "Ну, что ж, ты поймал меня, теперь
иди ко мне", и я пытался ухватиться за его ладонь, но мои пальцы
проскальзывали сквозь неё, словно один из нас был призраком. Иногда в
этих снах он пел, запрокинув голову и закрыв глаза, - странные песни на
непонятном языке, странные мелодии, которых я никогда не слышал. А однажды
я увидел его верхом на Моргенштерне, в той самой одежде, которую множество
раз надевали его теневые копии, а после них - мальчишка, терзавший коня
под пристальным взглядом Джулиана, и Корвин терзал коня, и на сей раз
Джулиан смотрел тоже, но только не на него, а на меня, будто всё знал,
всё, абсолютно всё и тем не менее был на моей стороне...
Бенедикт вернулся ни с чем. Ни с чем вернулись и остальные, пытавшиеся
повторить его путь. Сам я, бывало, часами просиживая у себя, держа перед
глазами карту Корвина, но не пытаясь вызвать его. Больше всего на свете
я боялся, что он ответит на зов. Нет, я просто смотрел на него, на его
полуулыбку, на ямку между ключицами в вырезе распахнутого ворота сорочки,
и вспоминал, как блестели его глаза в полумраке зала, под далёкие пьяные
выкрики, и как гулко билось тогда моё сердце... Потом я напивался, давая
тем самым повод для лишних толков, и засыпал, и видел его во сне. Временами
мне хотелось, чтобы всё раскрылось - хотелось, чтобы Рэндом рассказал
наконец, как было на самом деле, а отец вытряс из меня остальное. Я готов
был сломаться. Я был обязан сломаться, ведь очевидно, что тогда, в Ардене,
кто-то из нас проиграл - но я знал, что это не Корвин. То, что я сделал,
могло убить его и убило почти наверняка, но не превратило в то, во что
я хотел его превратить. Я знал это, потому что всё ещё чувствовал, что
он мой враг.
Подозрения, которые питали по отношению ко мне мои родичи, тем временем
крепли день ото дня - несмотря на то, что этому не находилось никаких
прямых доказательств. Я превратился в изгоя в собственном доме - они сторонились
меня, все, даже Флора, даже Джулиан и Каин, как будто были уверены в моей
вине, хоть и не могли её доказать. Отец однажды совершенно забылся и при
всех фактически обвинил меня в убийстве Корвина, а затем заявил, что ни
один из нас, здесь присутствующих, никогда не сядет на трон Амбера. Говоря
это, он смотрел на меня, и взгляд этот поедом ел мне душу. Потом он сказал,
что, будь Корвин жив, лишь он один мог бы воссесть на амберский престол.
И - странное дело - я почувствовал облегчение, потому что понял, что,
считай отец Корвина живым, никогда бы не вырвалось у него этих слов.
И впервые я пожалел о том, что пытался уничтожить его. Быть может, живым
и невредимым, оставаясь поблизости, мой брат был бы не так опасен для
меня, как теперь, когда пропал без вести и находился неизвестно где.
Но время сглаживает многое, даже в Амбере. Прошло немало лет, прежде чем
я почувствовал, что родичи немного оттаивают. Не то, чтобы их убеждённость
в моей вине поколебалась - просто они понемногу стали прощать меня за
то, что, как они думали, я убил нашего брата. Все, но не Оберон - тот,
казалось, возненавидел меня, хотя и продолжал оставлять на меня государственные
дела, когда уезжал - больше заняться ими было попросту некому. Бенедикт
снова исчез, и всё понемногу вернулось на свои места. Примерно в это время
Бранд начал строить свои козни по захвату трона, к нему присоединились
другие, чьих имён я не знал точно, и на долгое время это стало для меня
главной головной болью. Позже, когда нам с Каином и Джулианом удалось
схватить Бранда и заточить его в подземелье Амбера, и я наконец смог ненадолго
вздохнуть свободно, я снова вспомнил о Корвине. Но теперь эти мысли мне
удавалось отогнать, хотя и с усилием, и снился он мне далеко не каждую
ночь. Наконец - прошло без малого три десятка амберских лет с того кошмарного
дня в Ардене - я набрался достаточно смелости, чтобы вытащить его карту
и попытаться установить контакт. На долю мгновения мне почудилось, будто
что-то в глубине её дрогнуло, но нет. Карта оставалась холодной, и все
мои усилия пропали втуне. "А может, он и вправду мёртв", - подумал
я, и, удивительное дело, впервые я осмелился прямо задать себе этот вопрос.
Вскоре после этого, буквально через несколько дней, Джулиан ворвался ко
мне и, едва не срываясь на крик, заявил, что у него срочные известия.
Я с трудом успокоил его и стал слушать. И пока я слушал, волосы у меня
на затылке встали дыбом. Во-первых, выяснилось, что Бранд сбежал. Преследуя
его, Джулиан оказался в Отражении Земли, в каком-то ужасном, вонючем месте,
похожем то ли на больницу, то ли на тюрьму. Он сказал, что это место называлось
Бедлам.
- Бедлам? - переспросил я.
- Сумасшедший дом, - ответил Джулиан.- И знаешь, кого я там обнаружил?
Попробуй угадать. Только пораскинь мозгами хорошенько. Я подожду.
Я смотрел на него, не смея поверить. Потом прошептал:
- О боже.
- Именно, - сказал Джулиан раздражённо. - Я примерно то же подумал.
- Он... сошёл с ума?
- Честно говоря, не знаю. Он не узнал меня. Но в остальном казался вполне
нормальным. Если крыша у него и поехала, то не слишком сильно. Во всяком
случае, ему хватило ума выйти оттуда с моей помощью, а потом сбежать от
меня.
- Ты уверен, что это был он? Это не могла быть одна из его теней?
Джулиан задумался, потом покачал головой.
- Нет. Я уверен, что это был Корвин. И не спрашивай, почему. Просто...
это был он, и всё.
- Никому об этом не говори.
- Что я, совсем дурак, по-твоему? Ну, что будет теперь?
- Не знаю, - сказал я, помолчав. - Ты говоришь, что он не узнал тебя.
Возможно, он сам не помнит, что с ним произошло, иначе он бы уже вернулся.
- Может, и так, - согласился Джулиан.
Я кивнул, а сам подумал, что вовсе не готов в этом поручиться. Если Корвин
жив и помнит, как мы расстались, возможно, он вовсе не торопится обратно
в Амбер. Возможно, он наконец-то стал бояться меня. Возможно, я добился,
чего хотел.
Но только всё равно мне хотелось взвыть, когда я думал обо всём этом.
И с тех пор он стал сниться мне снова. Каждую ночь.
Прошло ещё очень много лет, прежде чем я увидел его наяву.
<<
|| >>
fanfiction
|