БольАвтор: Eswet Фэндом: "Bleach" Рейтинг: NC-17 Пейринг: Ичимару/Кира Жанр: романс, драма Примечание: Продолжение "Жаркого лета Страны Духов". Дисклеймер: моего тут только сюжет. Размещение: с разрешения автора |
|
3. Однако когда девчонка-рядовая робко заглядывает в комнату и, завидев зеленовато-бледного Киру, спрашивает, доложить ли капитану, что лейтенанту нездоровится, Кира упрямо отказывается: – Нет, не вздумай. Скажи – я сейчас буду. Юная шинигами (немножко похожая на Момо) кивает почти испуганно, потом спохватывается: – Так точно, лейтенант! – и убегает прежде, чем он успевает ответить, что ни к чему вести себя столь формально. Он ведь едва ли сильно старше этой вчерашней выпускницы Академии... Вопрос, который то и дело смущает Киру: отчего они с Хинамори, недавние студенты, удостоились должности лейтенанта, в то время как гораздо более опытные офицеры остаются в низших рангах? Вообще схемы продвижения наверх в Готэе, начиная где-то с шестого ранга, теряют прозрачность. Прыжки через ранг и два, переходы в другие отряды с сильным повышением... наверное, Совету капитанов виднее, кого они куда назначают, но офицеров это ставит в тупик. Во всяком случае, таких, как Кира, умеющих видеть только очевидное и свято верящих в логику и справедливость... Впрочем, справедливости ему в этот раз не достается. Точнее – достается, но такой и так, что лучше бы не надо. Потому что Ичимару, едва заметив лейтенанта, ненавязчиво придерживающегося рукой за стену, чтобы не шатало слишком уж очевидно, кривится, как будто обнаружил дохлую муху в чашке сакэ, и вопрошает: – Скажите мне, лейтенант Кира, какой может быть от вас прок третьему отряду в целом и лично мне в частности, когда вы в таком состоянии? Переоценка своих возможностей так же опасна, как недооценка врага, вас не учили этому в Академии? Вон отсюда, и чтобы, пока не придете в норму, я вас не видел возле рабочего места! Когда Ичимару переходит на официальную речь, пропадает вся мелодичность, обычно присущая его голосу, все певучие интонации. Слова очень вежливые, но Кира чувствует себя так, будто получил пощечину. Разумеется, капитан прав, много не наработаешь, когда мир в глазах расплывается, но неужели обязательно нужно было делать выговор при всех?.. Хотя – в этом весь Ичимару: сегодня закатит тебе прилюдный разнос, завтра тебя же будет расхваливать перед другими капитанами или прямо на построении. Обижаться бессмысленно, это сродни смене времен года: неизбежно и в определенных границах непредсказуемо. Поэтому Кира кланяется, шепчет «Мои извинения, капитан,» и все так же по стеночке возвращается к себе. Сегодня ему официально разрешено ничего не делать, и он употребит свободное время с пользой, то есть – заварит себе лекарственных трав, уляжется в постель с книжкой, даже выспится. Как будто он снова студент и ему, отличнику, нет нужды ходить на дополнительные занятия, и он откровенно ленится, пока остальные изнывают на уроках. В результате Кира просыпается на закате того же дня, вполне бодрый, и Вабискэ вроде бы сменил гнев на милость, а под дверью обнаруживается записка, содержащая приглашение на междусобойчик над бутылкой-другой. Подписано – Аясегава, но Юмичика никогда не пьет ни с кем наедине, значит, будет еще кто-то, а скорее – много кто. Работы на сегодня уже нет, если будет что-то неотложное – бабочек никто не отменял, решает Кира, и потому можно быстро одеться, сунуть шеврон в рукав – это все-таки на случай, если ему срочно понадобится быть при исполнении, – достать из заначки свой полулитровый взнос в общую копилку и выскользнуть из комнаты и с территории отряда, а потом пробежать по крышам к пустующему складу одиннадцатого отряда, где назначена встреча. По крышам – это затем, чтобы не попасть в объятия патруля шестого отряда. Патруль, конечно, признает лейтенанта, раскланяется и отпустит его на все четыре стороны, но только в том случае, если с ними не будет капитана Кучики, потому что тогда вместо дружеской вечеринки Киру ждет занудная процедура удостоверения личности, выговор от Кучики, конфискация спиртного и сверх всего – вдохновенная проповедь Ичимару о том, что главное в таком деле – не попадаться, а если не можешь – так не нарушай правил! А поскольку Кира сегодня уже успел попортить капитану настроение, поимки нужно избегать всеми силами. На счастье, никому из любителей ночных попоек капитан Кучики сегодня не повстречался, так что все в сборе: и недовольная чем-то Мацумото, и Мадараме с Аясегавой, и сумрачный Хисаги (который, однако, при виде бутылки резко веселеет), и Хинамори, и сестры Котецу, и Коцубаки, а также Абараи, немедленно подскочивший к Кире с видом нашкодившего пса-подростка: – Слушай, Кира, тебе не сильно влетело прошлый раз, а? Ну я не виноват, что твой лис прямо под ноги вывернулся... – Проехали, – миролюбиво отзывается Кира: еще не хватало припоминать Ренджи всякие мелочи, к тому же счастливо разрешившиеся, – ну настучали по мозгам, конечно, но в меру. – Кира-кун, хочешь, я тебе сегодня пилюлю вытрезвляющую дам? – окликает Исанэ, и все катятся со смеху: шутка бородатая, но все еще популярная. Вытрезвляющие пилюли четвертого отряда имеют столько побочных эффектов – и, главное, таких разнообразных, – что те, кто их пробует, потом всегда рассказывают забавные истории про свои ощущения – или менее забавные, про всякого рода конфузы из-за этих пилюль. – Слышь, Абараи... – окликает Иккаку, но Ренджи не слышит, он рассказывает что-то неразлучной парочке из тринадцатого, поэтому бритоголовый обращается к Кире: – Ты не в курсе, Кира? Ходит слух, что Абараи к нам переводят. Кира давится сакэ от неожиданности: – Чего, серьезно? К вам, в одиннадцатый?! – он чуть было не выпаливает «За что?!!», но вовремя спохватывается: получить в глаз от Мадараме – отнюдь не мечта сегодняшнего вечера. – Откуда сведения? – От лейтенанта, – подключается Аясегава, кокетливо поправляя свои перышки, – она говорит, слышала, как с нашим капитаном Айзен разговаривал. Но Хинамори вот не знает. Мы думали, вдруг ты... – Откуда я-то?! – изумляется Кира, – я вообще в пятом не был со дня перевода! – Ну мало ли, – Юмичика возводит глаза к небу, вернее – к темному потолку склада, – твой капитан сам бывший лейтенант Айзена... ты же знаешь – информация ходит странными путями. – А сам Абараи что говорит? – Пока ничего. Думаю, он не знает тоже – иначе уже бы на эту тему грузился, вопросы бы задавал... А он – ничего, – Иккаку невежливо тыкает пальцем в сторону Ренджи, который разошелся настолько, что изображает в лицах какую-то забавную сценку из жизни пятого отряда, а Хинамори ему подсказывает. – Мы знаем, что думают про одиннадцатый в пятом, – неожиданно заявляет Юмичика с хмурым лицом, – да не только в пятом, но неважно. Нам-то это ровно мимо, но за что наказывают Ренджи? Он что-то натворил, а никто, кроме Айзена, не знает, что ли? Или там какие-то сложные планы? Слушай, Кира, ты же вроде у Ичимару любимчик – попроси выяснить? В помещении свет приглушенный, но Кира чувствует, что краснеет так, что даже в сумерках это заметно. – А-а-аясегава! С чего ты... что еще за разговоры про любимчиков! Юмичика хлопает ресницами с видом оскорбленной невинности: – А что, нет, что ли?! Я прихожу сегодня тебя на пьянку звать, а мне прямым текстом – его-де капитан отдыхать отправил, приболел лейтенант! А ты, смотрю, свеженький уже. Воспаление хитрости словил? И капитана провел? Вот уж не поверю! А уж если твоя змеища белая тебе за просто так баклуши бить разрешает... блин, Кира, ты что?! – сбивается он с вдохновенного щебета на придушенный писк, потому что Кира одним молниеносным движением хватает его за ворот и подтягивает к себе, и тихо-тихо шепчет, глядя в изумленно распахнутые глазищи: – При всем уважении, Аясегава-сан, не вздумайте при мне высказываться в таком тоне о капитане Ичимару... – Но-но! Без мордобоя, парни! – Мадараме, Хисаги и Абараи растаскивают их в разные стороны, при этом Ренджи объявляет, не понижая голоса: – А вы не знаете, что ли? У Киры же пунктик, чтобы никто при нем Ичимару не обижал. С Академии еще. – Такого обидишь – полчаса не проживешь, – фыркает, кажется, Кийонэ. – Ты б извинился, Юмичика, – лениво тянет Мадараме, – ты ж сам такой же, как кто на Зараки бочку катит... – Ты будто нет! – огрызается Юмичика и тут же смиренно склоняет голову: – Кира... в общем, в самом деле извини. Не буду больше. – Угу, – Кире уже и самому стыдно за резкость. – Нормально все. Погорячился. Хисаги усмехается: – Не, ребята, на этот счет мы все больные. Кто своего капитана не уважает, тот и служить не сможет. Так что все правильно... Нестройный согласный хор отвечает ему, инцидент по всеобщему мнению считается забытым, и только Иккаку уже под конец попойки дергает Киру за рукав: – Ты все-таки попробуй узнать про Абараи, ладно? – Постараюсь, – отвечает Кира, который не совсем представляет себе, как задать такой вопрос, но проще пообещать, чем отмахиваться. К тому же, он ведь не обещает узнать – только постараться это сделать... В эту ночь у него нет проблем с возвращением домой, никто – ни патруль, ни собственный капитан – не встречается по дороге, и Кира ложится спать в предвкушении завтрашнего дня. Лейтенант третьего отряда любит свою работу. – А знаешь что, Изуру, сегодня такой прекрасный день, – почти поет Ичимару, у него, судя по всему, великолепное настроение, – а брось-ка ты эту нудятину с бумажками, пойдем разомнемся! Кира роняет кисточку. «Разминаться» Ичимару обычно приглашает Зараки. Изредка – Тосена. Еще реже – Кучики. Но уж никак не лейтенантов. – Ну пойдем же, что ты задумался? Я такой полигон заказал на сегодня... Или ты, может, похмельный со вчерашнего?.. Последняя фраза полна предчувствием такого трагического разочарования, что Кира подхватывается с места моментально: – Ничего такого, капитан! – и лишь потом соображает, что капитанам вроде бы и неоткуда было знать об офицерских сборищах... хотя – Ичимару повышен не так уж давно, наверное, в его бытность лейтенантом все было точно так же. – Только, капитан, я же вам разве что как макивара сгожусь... – Вот как раз как макивара ты меня совершенно не обрадуешь! – радостная улыбка грозит выбраться за пределы щек. – Сломаешься же от второго пинка! Лейтенант скорбно опускает голову. Чистая правда: сломается. С обыкновеннейшей физической выносливостью у него всегда было неважно – и именно поэтому он не стал некогда просить о распределении в четвертый отряд. Киру привлекала относительно мирная специализация, он с куда большим удовольствием осваивал кидо, всегда на голову превосходил однокурсников, когда речь шла о заклинаниях Уз... Однако медики и снабженцы вкалывали, когда требовалось, не то что сутками – неделями без сна и отдыха, и уже на первом курсе Кира понимал, что это ему не по силам. Ну, а потом Вабискэ продемонстрировал возможности своего шикая, и стало ясно, что без обладателя такого занпакто никак не обойтись именно боевым подразделениям. – ...и не расстраивайся, – голос-флейта почти гипнотизирует, – макиварам место в одиннадцатом отряде, а у тебя есть масса прочих достоинств. – О! – вспоминает Кира насчет одиннадцатого, – капитан, можно спросить? – Можно... на полигоне, – доносится ответ, самого Ичимару в помещении уже нет – только дрогнул воздух, смыкаясь там, где только что был капитан третьего отряда. Кира тихонечко вздыхает: когда еще будет у него такое шунпо! – и срывается с места, надеясь не заставить капитана ожидать слишком долго. Полигон нынче и в самом деле впечатляет: туманное болото с кочками, странными звуками, обманчивыми зелеными лужайками. Ичимару стоит на самом краю, вглядывается в молочное марево. – Как по-твоему, Изуру, можно здесь нормально драться? – вопрошает он, не оборачиваясь. – По-моему, нельзя, капитан, – Кира вспоминает все, что по такому поводу говорили ему на лекциях в Академии. – Плохая видимость, опасная площадка. Ичимару медленно оборачивается к лейтенанту. – А если нет другого выхода? – Э-э-э... тогда придется драться ненормально, – вздыхает тот, уже примериваясь, где здесь можно встать, куда прыгнуть. Бесполезно, конечно: капитан наверняка поведет бой так, как ему захочется, а Кира и не поймет этого, пока не будет слишком поздно и условная смерть не ухмыльнется ему из тумана. – Ответ неправильный! – непонятно чему радуется Ичимару: тому ли, что удалось поймать отличника Киру на ошибке (хотя Кира уверен, что учили их именно так), то ли просто растерянности лейтенанта. – Драться надо всегда так, как хочется тебе самому. Вот ты как бы взялся поправлять эти условия? Кира озадаченно смотрит на болото. – Капитан, честно говоря, я бы постарался отойти подальше, туда, где сухо или хотя бы лучше видно. – Ну-у-у-у-у... – резко огорчается капитан, рассеянно потирает затылок, – это правильно, но неинтересно. Изуру, ты сегодня какой-то вялый. – Нет, капитан, это просто вам сегодня скучно, – вздыхает Кира. Ему до дрожи знакомы эти симптомы: когда Ичимару становится то лихорадочно весел, то – внезапно – похоронно уныл, или до занудности придирчив, или рассеянно-меланхоличен, и все это переходит одно в другое каждые пять минут, – значит, он заскучал и ищет способа развеяться. А поскольку самый популярный в Готэе способ – надраться в стельку – для него отчего-то неприемлем (никто, говорят, и никогда не видал Ичимару Гина нетрезвым), а других столь же универсальных пока не придумали, капитан своей хандрой мучает всех, кто ненароком окажется поблизости. Чаще всего, разумеется, – собственного лейтенанта. – Да? – Ичимару обращает к Кире чуть-чуть обиженный взгляд. – Ну, наверное, ты прав. Ну, наверное, мне скучно. Слушай, но это просто нечестно, я так не хотел этого признавать... Кире очень хочется как-нибудь приободрить капитана – так неожиданно жалобно он выглядит сейчас, по щиколотки в тумане, ссутулившийся еще больше обычного, словно под дождем. Но лейтенант не имеет представления, что хорошего он мог бы сказать или сделать, поэтому просто придвигается на шаг ближе – дескать, если чем-то могу помочь, то вот он я... – Однако, раз уж мы на полигоне, то давай заниматься делом, – Ичимару на глазах соскальзывает обратно в смешливое настроение, – там, помнится мне, заклинания кое-какие имелись недоосвоенные, а? Кира вздыхает еще раз, про себя. Нет, конечно, он безмерно благодарен капитану за страховку, но... – Прямо здесь?.. – безнадежно спрашивает он. – Ну вот еще, это же слишком просто. Пойдем поглубже. Кира следует за своим капитаном в сердце болота, прыгая с кочки на кочку, оскользаясь, хакама намокли по колено и путаются в ногах. Ичимару впереди словно бы порхает, ухитряясь вообще не задевать воду и не терять равновесия на ослизлых чавкающих пучках жесткой травы. Кира невольно задается вопросом: как, в какой момент мастерство или сила рейяцу поднимают шинигами с уровня лейтенанта на уровень капитана? Происходит ли это внезапно, скачком – или медленно, исподволь? Нужно ли что-то специально взращивать в себе, или однажды ты просыпаешься с осознанием собственного могущества?.. Никто никогда не рассказывал об этом. А может быть, у всех по-разному? Научится ли когда-нибудь он сам так же легко и беззаботно... ай! ...он проваливается в ледяную болотную жижу по пояс. Ичимару оборачивается – уже стоя на твердом участке, куда они и направлялись. – Тебе там не холодно, Изуру? – заботливо интересуется он. – Давай лучше сюда, тут гораздо удобнее! Выбираясь из хлюпающего озерца, исцарапав ладони осокой, за которую держался, локтем придерживая выскальзывающий из-за пояса занпакто (и выслушивая его нелестное мнение о себе), Кира перебирает в уме все, что он мог бы ответить капитану на эту издевку. Впрочем, чтобы мериться с Ичимару колкостями, нужно быть Куроцути. Или Сой Фон, чтобы гордо игнорировать все на свете. А Кира может разве что образцово-показательно надуться. Что, впрочем, не так просто, если тебя колотит озноб, с хакама ручьем течет вода, оставляя на черной ткани пятна ряски, а твой капитан смотрит на тебя, как на диковинную зверюшку, и ждет неизвестно чего. Впрочем, нет – известно чего... Недоосвоенного заклинания. – Ну? – Ичимару складывает руки на груди, хмурится: видимо, опять настроение испортилось. Кира вдруг понимает, что звереет. Этот туман, эта гнусная лужа, эта капитанская едкая улыбка, холод, брюзжание Вабискэ... Да пропади все пропадом! – Атака семьдесят два, «Белый омут!» Вот так – без титулования, на одних жестах и яростном, злобном выбросе рейяцу. Небо взрывается снежным вихрем, мандала сияет, совершая полный оборот, фигура Ичимару размазывается в воздухе – от неожиданности или от лени, но Шинсо остался в ножнах, капитан ушел от атаки прыжком... и глухое «плюх!» обозначает, что ушел – не туда, куда следовало бы. В ватной тишине сработавшего заклинания из болота медленно поднимается капитан третьего отряда: еще секунду назад белый, плащ теперь пятнисто-бурого цвета; волосы повисли серебристыми сосульками. Неторопливым жестом Ичимару смахивает с лица рясинки и с достоинством только что выкупанного кота выходит на берег. Кира, остолбенев, таращится на это небывалое зрелище. И даже перспектива чудовищной трепки (окунуть капитана в болото – даром никому не проходит!) не может заставить его отвести взгляд. Ему бы каяться, прощения просить, но он не в состоянии даже пошевелиться. Ичимару останавливается на расстоянии трех-четырех шагов (самое оно для атаки занпакто, Кира забывает дышать), пристально смотрит на своего лейтенанта... ...и смеется. Хохочет в голос, едва ли не со слезами, с трудом выдавливая: – ...ты бы видел себя со стороны... ой, хорошо, что я себя-то не вижу... два придурка... командование отряда... выхухоли болотные... На выхухолях Киру отпускает, и он тоже сгибается в приступе хохота: – А я говорил, что тут неудобно! – Зато интересно! – Зато холодно и мокро! – И еще грязно! Они почти рыдают от смеха, никак не могут остановиться, поглядывая друг на друга, пока наконец Ичимару не машет рукой – мол, пошли отсюда, сколько можно! Шунпо выносит их из пространства полигона, и только тут, под теплым солнцем, они приходят в себя. – Быстро переодеваться, – командует капитан, – и чтоб никто не видел! – Слушаюсь, капитан! – Завтра повторим! – Слу... что?! – Я другой полигон попрошу, – смеется Ичимару, – не такой мокрый. – Тогда ладно, – отзывается Кира, чувствуя спинным мозгом, что сейчас ему дозволена некая фамильярность. – И хоть раз чихнешь до завтра – выговор получишь! – Понял, капитан! Разрешите идти? – Прочь с глаз моих... выхухоль. Перед тем, как покинуть пустынную площадку перед входом на полигон, Кира на всякий случай внимательно проверяет, не прятался ли кто за углом и не слышал ли их беседы. Получить на веки вечные прозвище «Выхухоль», хоть бы и из рук любимого капитана, ему совсем не улыбается. Однако вокруг – никого, и лейтенант спешит домой. Кажется, день и в самом деле удался. Вот только спросить про перевод Ренджи он так и позабыл. – Раз... два... раз... два... раз... два... Лейтенант, может, отдохнете? Пока капитан не видит?.. В голосе девятого офицера, миловидной девушки с пышными кудрями, явственно проступают слезы. – Я не стал бы... проверять, – выдавливает Кира, с усилием прогоняя воздух через легкие, – чего там капитан... видит и не видит... – Ясно... – всхлюп носом. – Раз... два... раз... два... Соленые капли катятся по лицу, заставляют жмуриться, встряхивать головой, облизываться – и теперь еще и песок хрустит на зубах. Два полных комплекса физической подготовки – даже для сильного, тренированного шинигами чересчур много, а уж для лейтенанта, в половине случаев полагающегося на кидо, – непереносимо много. Но Кира не вправе остановиться. Даже чтобы передохнуть. Сегодня был Плохой День. Все не заладилось с самого утра. Сначала потерялись куда-то отчеты за предыдущий десант в Мир Живых. Причем потерялись ровно в тот момент, когда их затребовал Ичимару. Нет, потом-то их откопали – всего-то положили папку в недолжное место, – но Кира уже успел огрести порцию капитанского недовольства. Потом, сразу перед построением, прискакали двое рядовых с сообщением, что в одной из казарм массовое отравление. Рядовые были новенькие, из последнего набора, и, очевидно, не подумали, что с такими вестями к капитану соваться не стоит. Не в третьем отряде, во всяком случае. Ну кто мешал им вызвать лейтенанта и вполголоса, как обычно в таких случаях поступают, доложить, сколько и чего вчера выпили в злополучной казарме! Кира послал бы бабочку Котецу, она пригнала бы кого-нибудь из своих с набором потребных лекарств, и на том все и кончилось. Но нет – ребятам захотелось выслужиться... В результате хворые шинигами были отправлены в госпиталь с таким ядовитым напутствием от капитана, что их теперь, вполне вероятно, придется еще лечить от приступов паники. И капитану это – почему бы?.. – совсем не прибавило хорошего настроения. Апогеем же неприятностей стало построение, на котором обнаружилось отсутствие девятого офицера без всяких объяснений. Более того, по ходу дела вскрылось и ее отсутствие на дежурстве ночью. Ичимару разулыбался так, что отряд чуть в землю не закопался от греха подальше, и в качестве импровизированной военно-полевой игры объявил пропавшую в розыск. В смысле – найти и доставить домой в течение часа, либо, если у офицера имеется уважительная причина отсутствовать, то представить таковую. Бедная девушка отыскалась почти сразу, и обстоятельства ее обнаружения были, мягко говоря, чреваты последствиями. Нашли ее спящей в обнимку с посторонним шинигами, на одном из складов, где хранили запасные комплекты формы. Причем посторонний шинигами успел улепетнуть прежде, чем третий отряд его сцапал или даже опознал, а вот девятому офицеру бежать было некуда. Аура опасливого отчуждения вокруг нее была почти ощутима. Даже более старшие офицеры держались поодаль, пока девушку, растрепанную и перепуганную, конвоировали на плац. Что и говорить, проступок был действительно серьезен, при военном положении за такое полагался трибунал и вполне вероятная смертная казнь; в мирное время подобные вопросы решал капитан, но наказание могло быть весьма суровым – а если помножить тяжесть нарушения на нрав Ичимару Гина... в общем, у самой девушки явственно подкашивались от ужаса ноги, когда ее поставили перед капитаном. Кира стоял перед строем, вполоборота к отряду и капитану, и смотрел на сцену готовящегося судилища. Собственно, ничего угрожающего от процедуры он не ждал... пока офицер, не иначе от страха, не залепетала что-то в свое оправдание, не дожидаясь, пока ее спросят. Вот этого было ни в коем случае нельзя делать. Следовало покорно принять все – заслуженные – громы и молнии, затем покаяться и изъявить готовность принять любое наказание. Обычно в подобных случаях чрезмерно жестоко не карали, даже Ичимару. Ну, может, неделей карцера обошлось бы. А может, и меньше. Но девушка совершила ошибку. Кира видел, как слегка, совсем чуть-чуть, изменился в лице капитан третьего отряда. И качнулся вперед, даже еще не шагнул, но в воздухе уже повисло тяжкое, душное предчувствие чего-то очень нехорошего. Ичимару был вне себя. То есть не просто вне себя, а на грани потери контроля над собой. Или даже уже немножко за гранью, мельком подумал Кира, бросаясь вперед. Он как раз успел вклиниться между капитаном и офицером. И еще успел перехватить заносимую – не занесенную пока что – руку. И выдохнуть: – Не надо, капитан! Вы пожалеете потом! Какое-то мгновение они так и стояли, лицом к лицу, и Кира завороженно глядел в тлеющие угли приоткрытых глаз, пока его не отшвырнули, как котенка, в сторону и назад. На ногах устоять не удалось, но получилось приземлиться на одно колено. Дотянулся, дернул вниз и оцепеневшую девушку. И, опустив глаза: – Мне нет прощения, капитан. Я виноват и готов принять любое наказание. И с облегчением – сообразила! – услышал, как девятый офицер повторяет эту магическую формулу. Тех, кто склонился, не убивают. Ну, по крайней мере, это не принято. Кто сказал, что Ичимару Гин соблюдает традиции?.. – Встать, – голос капитана опять напоминал флейту, только теперь – треснувшую вдоль по всей длине, которая скорее сипит, чем поет. – Лейтенант Кира, – он не смел поднять взгляд, от напряжения немели пальцы, – я полагаю, вы знаете, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Так что, раз уж вы решили вмешаться, вам, очевидно, не составит труда проделать полный комплекс физических упражнений, какой сдают при выпуске из Академии. Надеюсь, вы не забыли его. И второй такой же – в пользу госпожи девятого офицера. А она, несомненно, окажет вам любезность и присмотрит, чтобы ничего не было пропущено. Можете приступать хоть прямо сейчас. Отряд, вольно. Разойтись. Третий отряд разлетелся, как листва под порывом ветра. Ичимару тоже исчез. Они с девятым офицером остались на плацу вдвоем. Кира тяжело вздохнул. Выслушал сбивчивые благодарности девушки (он никак не мог вспомнить, как ее зовут. Вылетело из головы, и все тут. А ведь знал...), прикусил язык, чтобы не упрекнуть ее за безрассудное поведение (теперь это бестолку, а впредь наверняка будет осторожнее). Снял оба косоде, отдал ей и попросил: – Посчитай мне ритм, пожалуйста. И вот – счет времени уже давно потерян, остается только монотонное «раз-два» – Кира вспоминает выпуской экзамен по физической подготовке. Который, между прочим, сдал далеко не с высшим баллом. В отличие от всех прочих экзаменов. Обижаться не на что, думает он, машинально слизывая уже не капли, а струйки пота с губ. Вместе с пылью. Сам виноват. Сам полез. Может, ничего и не было бы. Может, померещилось. Ичимару в гневе, конечно, ужасен, но ведь не убил бы он девочку. Ну напугал бы до заикания, наверное, это да. Но за дело же. А Кира сунулся под руку и теперь расплачивается. А не надо лезть, куда не звали. А с другой стороны, таки был там начинающийся замах. Может, подзатыльник. Но может, и удар на поражение. Потому что ведь еще было то жутковатое напряжение, которое, собственно, и заставило Киру встать между Ичимару и его жертвой. Один комплекс закончен. Служба все-таки закалила, заставила поднакачать мышцы. Но впереди второй, и Кира уже заранее знает, что не справится. Просто не хватит сил. Не может хватить. Однако он упрямо делает упражнения. По четкой, заученной в Академии схеме. И будет делать, пока не свалится без сил. Таково наказание. Его нужно получить сполна. Потому что заслужил... – Нехорошо... – тянут почти над ухом, и сквозь красно-черные круги в глазах Кира с трудом видит своего капитана. – Крайне нехорошо делать поблажки, но вы мне нужны на рабочем месте, лейтенант. Офицер, можете быть свободны. Ну, три наряда на ночное дежурство, разумеется. Изуру, идем. – Слушаюсь, капитан, – говорит Кира. Делает шаг... ...и приходит в себя в рабочей комнате, сидя на кушетке, с чашкой чая под носом и с мокрым полотенцем на голове. Рядом неаккуратной черно-белой кучей – его одежда. – Пришел в себя? – посмеивается флейта. – Читать-писать способен? – Руки дрожат, капитан, – с сомнением признается Кира, глядя, как волнуется чай в керамических стенках. – За письмо не поручусь... – Я тебе такие комплексы в обязательную тренировку включу. Лейтенант должен быть всегда готов к работе с документами, знаешь? Даже если устал. – Так точно. Ичимару в бытность свою лейтенантом любил свалить часть возни с бумагами на подчиненных. Но у него оправдание было: жуткий его почерк. А вот в том, что он и после боя, и после тренировки способен писать ровно, вряд ли стоит сомневаться. Кире случалось видеть Ичимару в самом деле уставшим, но редко, очень редко. И недолго. – Ла-адно уж. Пей свой чай, одевайся, иди сюда. Спросить – не спросить?.. – Капитан? – Хммм? – Я... с плаца сам дошел?.. Ичимару оборачивается от стола, брови вскинуты в показном изумлении: – Сам, разумеется. А как бы иначе? – А. Ясно... – действительно, как бы иначе? Ичимару не станет таскать на руках бесчувственное тело провинившегося лейтенанта. Самое большее – прикажет донести его до медиков. Одеваться не хочется – после убийственной тренировки Кира чувствует себя невероятно грязным, а вымыться прямо сейчас не получится. Он просто накидывает косодэ на плечи, залпом допивает полуостывший чай (слишком крепкий, бодрит, но невкусно) и рывком поднимает себя с кушетки. Тело пока еще слушается. Оно откажет ближе к вечеру, сразу, это будет похоже на пытку прорастающим бамбуком. Такое Кира уже испытывал – как раз после экзамена, когда он с грехом пополам сдал все положенные нормативы. Его тогда отыскал Абараи, ужаснулся, отволок в онсэн, чуть не утопив от излишнего рвения. Самому Ренджи как раз этот экзамен был нипочем... – ...Изуру, ты меня слышишь вообще? Он спохватывается, глубоко вздыхает, пытаясь разогнать обморочную муть в голове. – Извините, капитан... Ичимару смотрит на него, стоящего, снизу вверх. Улыбка даже более насмешлива, чем обычно. – Если ты сядешь, будет проще. Изуру, ну же. У меня мало времени. Кира послушно садится к столу. Смотрит пустым взглядом на бумаги. Капитан всерьез желает, чтобы его лейтенант что-то сейчас соображал?.. Но придется. Это работа, это единственный смысл его жизни, не справиться нельзя. Невозможно. Кира не знает, как ему удается сосредоточиться. Скажи ему кто еще вчера, что он сможет после полуторной нормы упражнений заниматься бумагами, – он бы только рассмеялся. Но теперь – сидит и аккуратно и даже осмысленно выписывает ровные столбцы имен: сводку по десантам. Оказывается, капитану зачем-то срочно понадобилась статистика личного состава, кто сколько раз за последнее время был в Мире Живых и в боевых операциях в Соул Сосайети. Ну что ж, мало ли зачем это может быть нужно. Ичимару почти выхватывает готовые листы, пробегает глазами, делает какие-то пометки, нетерпеливо вертится на месте, когда приходится ждать следующего списка. Настроение его не улучшилось, но он, по крайней мере, погружен в работу и относительно неопасен сейчас. Списки уже заканчиваются, когда кисть просто выпадает из пальцев Киры. Все, понимает он, началось. Словно тысячи иголочек вонзаются в кожу изнутри, мышцы превращаются в перетянутые струны и вибрируют каждая на свой лад, создавая невыносимый диссонанс. – Изуру? – капитан ожидающе барабанит пальцами по столу. Работа. Сдохни, но сделай. Нельзя иначе. И нечего рассчитывать на жалость, ее не будет. Стиснув зубы до хруста, Кира берет кисточку. Мало ли у кого там что болит. Бывает и гораздо хуже, верно?.. Он дописывает последние три десятка имен, пододвигает лист к Ичимару и, как положено, спрашивает – следя, чтобы не подвел голос: – Что-нибудь еще, капитан? – Да, – не задумываясь, отвечает тот, и Кира понимает, что сейчас умрет. Вот прямо сейчас. – Последнее на сегодня, – заявляет Ичимару, не глядя на лейтенанта: пробегает глазами списки, что-то сравнивает. – Вон ту папку, синюю, отнесешь Тосену. Ответа не жди. Через дорогу от их казарм – онсэн; считай его посещение служебной необходимостью. Завтра полигон, и я буду очень недоволен, если ты там не окажешься. Выполняй. С трудом, диким усилием воли, Кира заставляет себя подняться. Взять со стола папку. Поклониться. Уже у двери (всего три шага, до девятого отряда шагов будет пара тысяч...) его догоняет напев флейты: – Изуру. Я вовсе не запрещаю тебе делать то, что ты считаешь нужным. Но право на мнение стоит дорого, не забывай об этом. Всю дорогу Кира считает шаги, чтобы не потерять сознание. Ему уже даже почти не больно. До входа в рабочий кабинет Тосена оказывается тысяча семьсот девяносто два шага и еще три ступеньки. До онсэна – сто четыре шага. Если это цена сомнения в своем капитане, то она не так уж и велика, правда?.. Во всяком случае, это можно пережить. И даже, если понадобится, не один раз. Ведь он же не запретил. <<
|| >> |