Siete Noches [Семь ночей]Автор: NoFace Бета: Orocchan Фэндом: Bleach Пейринг: Айзен/Гин, Бьякурен, Заэль/Нойторра, Урахара/Йоруичи, Улькиорра/Орихиме, Зангецу/Ичиго, Юмичика/Кенпачи, Айзен/Хинамори, Гин/Рукия Рейтинг: NC-17 Жанр: саспенс, стеб, PWP разнузданный буф с элементами клоунады Краткое содержание: Став объектом загадочных игр Айзена, Гин пытается выжить, используя сокровенные тайны шинигами и арранкаров. В финале - смертельный номер! Ичимару Гин входит в клетку со львом! Дисклеймер: герои и вселенная принадлежат Кубо Тайти, текст и история - автору. Предупреждение: фик вписан в канон, за исключением одной сцены в финале, которая вписана во вселенную моих фиков «Лекарство от скуки» и «Игры». В четвертой главе dub-con. Размещение: с разрешения автора |
|
Siete Noches По вечерам коридоры Лас Ночес пустели. Эспада сидела по комнатам, фрассьоны – по казармам, редкие патрульные жались друг к другу, хотя в патруле было безопасно, потому что из наряда не вызовут. А вызывали часто. Что Айзен-сама делал с невольными товарищами своих ночных игр, никто не знал, вернувшиеся молчали. Сидели, глядя в стену, слишком вялые, чтобы сжаться в комок, а иногда начинали дрожать. Со временем некоторые приходили в себя, - слишком поздно, чтобы сохранить место в Эспаде, - и пополняли ряды приваронов. Прочих, как мусор, собирала стража. Их жалели и избегали, только Заэль Апполо Гранц иногда заходил поболтать, но так и не смог ничего выяснить. Айзен-сама скучал. Когда владыка скучает, его правая рука Тоусен-сама преследует несправедливость с безжалостностью инквизитора, левая, Ичимару Гин, исчезает, чтобы вдруг появиться у вас за спиной, а Эспада покидает свои покои только по делам службы. И не дай бог вызовут. - Улькиорра уже неделю ночует у этой, - шептались фрассьоны. - Думаешь, он с ней спит? - Ха-ха. Если бы он знал, что это такое, наверняка бы побрезговал. Просто сообразил, что там безопаснее, и прячется… с редким достоинством. Ичимару Гин любил подслушивать в коридорах. Открытые двери сейчас попадались нечасто, но у него был отменный слух. - Улькиорра всегда был неглупым мальчиком. А Гриммджо спит у нее под окном, где посланники Айзен-самы ни за что не догадаются его искать, и делает вид, что хочет досадить Улькиорре, - шелестящий смех разбудил в коридоре эхо. По вечерам Ичимару забегал в караулку на чашечку чая, сидел, подперев голову костлявой рукой, и смотрел в мониторы: так можно было узнать больше. У Халибел играли в шарады, потом хозяйка уселась с ногами на диван, уткнувшись в книгу, а остальные зашептались про то, что Зоммари видел, как Айзен-сама неслышно подошел сзади к Чируччи, взял за плечо, улыбнулся и предложил вечерком поиграть в шахматы. Она даже сначала обрадовалась… - И с тех пор ее никто не видел… - трагически зашептала Сун-сун. Глаза слушавших расширились от страха. - А барон Дордони был такая душка… Халибел подняла скучающий взгляд к камере, усмехнулась и предложила заткнуться. Ичимару пощелкал переключателем, не нашел ничего интереснее Орихиме, кромсающей ананас под презрительным взглядом Улькиорры, и пошел проведать Заэля Апполо. Красавчик был поглощен работой, Гин хмыкнул, ненароком смахнул пробирку с чем-то вонючим и, кажется, очень ценным, восхитился тирадой хозяина о несовершенстве мира и отдельных его обитателей и поспешил удалиться. Любопытство гнало его по коридорам. Похоже, сегодня даже патрули отсиживались на постах. Тихий шорох шагов почти не отражался от стен; звуки замерли, затаились, попрятались, а в тишине было так хорошо думать. Чувствовать себя если не владыкой мира, то главной крысой его подземелий. Люди забавны, но утомительны, одному проще. Шепотки за дверями стихли, из-под них перестал пробиваться свет. Гин почти расслабился, когда в тишину вплелся чуть слышный голос: - Мне скучно, Гин. Пойдем, поиграем. Небрежный взмах рукой - опереться о стену. Показалось, или она чуть дрожит- Думал, тебя минует- Хотя-а… - Почему бы не поиграть, Айзен-сама, - полупоклон с легкой улыбкой. - Шахматы? Или на крышу - смотреть на звезды? Теплая рука легла на плечо. - Лучше ко мне. - Жаркий шепот у самого уха: - Богам положены более утонченные развлечения. Пальцы сжали локоть, Гина настойчиво повлекли к покоям владыки. Он тряхнул головой, волосы полезли в глаза, защекотали нос. Любопытство сгубило… а впрочем, почему бы не поиграть?
Primera Noche Иногда Гин позволял себе восхищаться владыкой - его стратегическим талантом, страстью к интригам, безжалостностью и безнаказанностью. Но сейчас, с интересом разглядывая стеллажи в его спальне, он пару раз почесал в затылке, пытаясь пригладить вставшие дыбом волосы. - А этот набор для вскрытия я конфисковал у Заэля Апполо, - Улыбка Айзена стала совсем доброй, в ней светилась гордость за ученика. - Бедняга так и не узнал, куда он делся, и до сих пор ищет под матрасами у арранкаров. Гин взглянул на искрящееся под яркой синей лампой лезвие большого ампутационного ножа, попробовал пальцем замысловатый крюк. - А вон та пила- - взмах в сторону арсенала на стене. - О, это от Ямми, я не подозревал, что он такой выдумщик, - от щелчка ногтем пила издала тоскливый вибрирующий звук, отдавшийся в костях странной дрожью. - Айзен-сама, - Гин покосился на устланное гобеленом ложе и послал владыке чарующую улыбку. - Вам не кажется, что все это забавно только на первый взгляд, а в действии - старо и скучно- Боль бесконечно однообразнее наслаждения, - он облизал губы. - Хотите, я расскажу вам сказку- Занятнее ржавых игрушек- Глаза Айзена блеснули, будто из-под очков, он распустил пояс и, развалившись на широченной кровати, похлопал по покрывалу: - Иди сюда. Так мне будет лучше слышно… «Дитя мое», - хмыкнул про себя Гин, привалился спиной к изголовью с резьбой, изображающей битву титанов, и устроил голову владыки у себя на коленях. - Давным-давно, так, что знаки, которыми в те времена писали, успели вырасти, зацвести, дать плоды и рассыпаться в прах, в городе за стеной из белого камня… жили два славных воина: начальник отряда городской стражи благородный капитан Кучики Бьякуя и его лейтенант Абарай Ренджи - выходец из низов, как и ваш покорный слуга. На губах Айзена мелькнула улыбка, и Гин почти пропел, растягивая гласные: - Они были такой интересной парой, что я не гнушался подглядывать за ними в окно, - на миг замолчал, любуясь ехидно изогнутой бровью владыки, откинул назад голову и продолжил в резной потолок: - под окном казармы росла старая хурма, плоды были мелкие, но удивительно сладкие, осенью они не опадали, а высыхали, и можно было всю зиму лакомиться и смотреть, как капитан Кучики морщит нос, разглядывая планы учебных сражений, вышедшие из-под неловкой кисти Абарая. В их отношениях многим виделась какая-то тайна. Хотите узнать- Айзен устроился поудобнее, поерзав щекой по бедру, но Гин будто и не заметил. - Однажды на закате, когда воздух был сух, словно пропитан пылью, а красное от усилий солнце устало цепляться за крыши и скатилось в болота последнего округа Руконгая, когда лицо капитана почти скрылось в тени волос, Абарай, наконец, решился: - Капитан, ваши волосы всегда в идеальном порядке. Кто вас стрижет- - и выжидательно сложил руки на коленях. - Сенбонзакура, - Кучики едва заметно приподнял уголок рта и отложил кисть. - Это все, что вы хотели узнать, лейтенант? Казалось, от его взгляда замерзла тушь. Абарай заерзал в углу у ширмы, зажег светильник и чуть не опрокинул, пытаясь согреть руки. - Сожжете мою фамильную ширму с серебряными фазанами, лейтенант, - отправлю на гауптвахту, невзирая на звание и заслуги. - Сенбонзакура. Как удобно, всегда под рукой, - глаза из-под красной челки нагло блеснули. - А спите вы тоже с ней? Гин провел кончиками пальцев по шее владыки: - Кажется, лейтенант Абарай – из тех руконгайцев, кого начальственное высокомерие подбивает на дерзость, дает ощущение вседозволенности. Ими так легко управлять. Кучики счастливчик, вы не находите, Айзен-сама- Мне с хурмы было плохо видно, да и живот начинал побаливать, понимаете, урожай был хорош, но мне показалось, он опять усмехнулся: - Не в этом смысле. - А в этом – с кем? - Абарай встал, прошелся до двери и обратно и навалился на стол, нависая над капитаном, - Кучики-тайчо? - Тот не двигался и, казалось, с трудом сдерживал смех. Я- так точно. - Молчите? А мне интересно… - Ренджи, предположить, что ты пьян, было бы слишком банально, к тому же я знаю, что это не так. И хоть мне любопытно, чем вызвано подобное нарушение субординации, советую прекратить и не нарываться. - На что, капитан? - Как Бьякуе удается смотреть сверху вниз, когда над ним нависают- Всегда мечтал научиться. - На гауптвахту? На пару нарядов вне очереди? А мне плевать. - Чире, Сенбонзакура. - Бьякуя даже не шевельнулся, а над головой Абарая поднялся рой лепестков, будто хищные бабочки вокруг факела. С тихим шипением лопнула резинка на хвосте, на стол посыпались красные пряди. Бьякуя продекламировал, не поднимая глаз: - С горы Мимуро Сильный ветер срывает Красные листья, Возводит плотину на Бурной реке Тацута. И резко взглянул в лицо, как ударил: - Прекрати, Ренджи. Это плохо кончится. - А если я не хочу? - Значит, есть что-то, чего ты хочешь. Что это, Ренджи? - в тихом голосе мешались усталость и любопытство. - Ответа на мой вопрос. А вы, тайчо? Чего хочется вам? Бьякуя молчал, прислушиваясь к перезвону лезвий. На стол упали еще несколько волосков, Абарай поднял над головой и отпустил исписанный лист со стола капитана, среди красных прядей легли причудливые фигуры, - и хрипло пробормотал: - На поле среди Опавшей листвы бамбук Пробивается, Так и я переполнен Тайной любовью к тебе.
Уголок тонкогубого рта дернулся: Бьякуя то ли скривился, то ли спрятал усмешку и отложил кисть: - Ты выучил все сто танка из древнего сборника*, Ренджи- Зачем- - потянулся вперед и провел от ямки на шее до выреза косодэ и ниже, раздвигая ткань. - Хмм, бамбук. Занятно. Так уж и пробивается? Можно проверить? - К-Кучики-тайчо… - Абарай вздрогнул и попробовал отстраниться, но Бьякуя удержал его за запястье: - Стоять, офицер. За трусость гауптвахтой не отделаешься. И за глупость тоже. - Слова падали, как капли дождя, которого не хватало душному вечеру. - Недальновидность. Неспособность просчитывать последствия своих действий. Вы полагаете, лейтенант, это качества, присущие командиру? - Ренджи опустил взгляд и сглотнул, кадык дернулся на жилистой шее. - Так зачем ты учил стихи? - Не скажу. - Хорошо. - Бьякуя поднялся, не выпуская его руки, и обошел стол, встав очень близко, почти прижавшись к спине. - Что ж, давай проверим, что ты знаешь о шелке волос, - пальцы запутались в рыжих прядях, - узоре бамбуковых листьев на мглистой ряби осенней воды, - пробежали по ломаным линиям татуировок, - лепестках, опадающих на ладонь, - Провел костяшками по щеке, коснулся уголка приоткрытого от изумления рта, задержавшись на пару секунд. Рука скользнула вниз, в прорезь хакама. - И играх с бамбуком? Я отвечу на твой вопрос, Ренджи. Сегодня я сплю с тобой, - вжал его в стол и потерся о ягодицы. - Но тайчо… - Ты разве не этого добивался? - Да… нет… - у него покраснели уши. - Не знаю, тайчо. - По крайней мере, честно. - Черные волосы щекотали спину, косодэ соскользнули с татуированных плеч, почти связав руки. - Ренджи, зачем люди занимаются сексом? - Бьякуя провел щекой и губами вдоль шеи, опаляя дыханием, и Ренджи со стоном подался назад, вжимаясь в теплое тело. - Не знаешь? Ах да, этого не было в академии. Запомни, потом запишешь. Секс используют для удовольствия и разрядки, реже - для размножения, часто - чтобы продемонстрировать власть, причинить боль, наказать, поставить на место. - Каждая пауза - толчок бедрами. - Как взятку или валюту. От слабости или со скуки. Любовь всегда на последнем месте, и почти никогда причина не бывает единственной. Что в этом для тебя, Ренджи? - Не скажу. - Хорошо, будем уважать тайны друг друга. Но поскольку бамбук явно поднялся над полем сухой травы, - Бьякуя сжал его член сквозь ткань, - и полон весенних соков, думаю, мы можем продолжить. Он аккуратно сложил бумаги на столе в стопку, отодвинул на дальний край вместе с кистью и тушечницей и дернул завязки хакама Ренджи. - Капитан… не так. - Почему? - хакама упали ворохом вокруг щиколоток, оголив мускулистый зад и стройные ляжки в разводах татуировок. - Я хочу… тоже, - он попробовал развернуться, но капитан так и не выпустил его рук, всем телом вжимая в стол. - Прикоснуться к вам. - Зачем? Не шевелись. Лепесток Сенбонзакуры разрезал набедренную повязку, оставив царапину на крестце. Бьякуя распустил пояс, освободил небольшой аккуратный член, вынул из рукава пузырек с ароматным маслом, - тонкая струйка исчезла в ложбинке, покрытой мягкими темно-красными волосами, - прижал плечи Ренджи к столу, заставляя раздвинуть ноги, смазал себя, закусив губу, и потерся между ягодиц. - Я хочу… - Абарай со свистом втянул воздух сквозь зубы. - Тихо, - Бьякуя сильным движением бедер толкнулся вперед, неотвратимо, подобно клинку, раздвигая плоть. - Ренджи, молчи. Расслабься. Дави мне навстречу. Вот так. - И с хриплым вздохом вошел до конца. Абарай то ли вскрикнул, то ли заскулил, а капитан ткнулся лицом ему между лопаток и прошептал: - Далеко в горах По красной листве кленов Ступает олень. Я услышал его крик, Так грустно осень идет. Подался назад и тут же толкнулся обратно: - Я все еще хочу знать, Ренджи, зачем тебе это, - Абарай лежал щекой на столе, на разбросанных красных прядях, и глубоко дышал, а Бьякуя двигал бедрами медленно, как в торжественном танце, казалось, он может часами поддерживать этот ритм. - Тайчо, быстрее! - Тот будто не слышал, и тогда Абарай стал подаваться назад, с силой насаживаясь на член, пока рука с тонкими пальцами снова не придавила к столу. - Быстре-е… - Ренджи, молчи, - Бьякуя выпрямился, стиснув бедра, и продолжил все в том же медленном ритме: - Если бы листья Кленов с гор Огура Имели сердце, То и они бы ждали Визит императора.
Абарай извивался и рычал, пытаясь то ли освободить руки, то ли потереться о стол, но Бьякуя держал крепко, потом хрипло вздохнул, откинул назад голову, - лицо, не скрытое волосами, казалось совсем юным, - несколько раз вздрогнул и замер. Лепестки Сенбонзакуры прекратили свой тихий звон, окружили его и исчезли. Он отступил на шаг, промокнул член листком тонкой рисовой бумаги и поправил одежду. Абарай сполз со стола, подбирая хакама и, морщась, уселся на пол спиной к столу, раскинув ноги, выпростав, наконец, руку из рукава и сжав в кулаке член. - Спасибо, тайчо. Это было… познавательно. - Ренджи, - Бьякуя отошел к окну и уставился в темноту с грязно-рыжей полоской неба на западе. - Тебе будет легче, если ты сам приведешь себя к завершению. - Ваша мудрость не знает границ, тайчо, - Абарай задвигал рукой под хакама. Бьякуя закрыл окно и опустил штору. Гин отбросил со лба белую челку: - Думаю, после этого оба отправились спать. Хорошая мысль, не правда ли? Взглянул вниз, на голову Айзена на коленях, и усмехнулся: - Когда вы заснули, владыка? Во время торжественного совокупления, наверняка совершенного по древним канонам клана Кучики? Неудивительно, что у них мало детей, - осторожно переложил ее на подушку и тихо выскользнул в коридор.
Segunda noche На другой день владыка улыбался за завтраком, и по дворцу поползли слухи, что ночью у него был гость, - вот только кто? В отчетах утренней стражи о полутрупах, переданных в лаборатории Гранца, не сообщалось. - Может, холлоу? - с полным ртом прорычал Гриммджо. - Заловил, поимел и кокнул. Соседи сделали вид, что не расслышали, а Гину было почти смешно. Почти - потому что карман жгла записка с требованием явиться вечером в спальню владыки. Теперь он брел по извилистым коридорам, заставляя тени шарахаться по углам, привычно останавливаясь у дверей, чтобы послушать, как легенда обрастает подробностями. У Старка прикидывали, влезет ли к Айзену в спальню менос, и размышляли, что с ним там можно сделать: отпилить нос на вешалку для занпакто или постепенно укорачивать снизу, пока не доберешься до сути. Последний вариант показался занятным. Ямми с Нойторрой спорили, кому поручат отлов, Заэль Апполо Гранц подсчитывал, сколько холлоу потребуется для производства меноса в лабораторных условиях, и готовил докладную со сметой на имя Тоусен-самы, напевая на пошловатый мотивчик статьи расхода: снаряжение на полк арранкаров, цепи, транспорт, ангар, автоклав. Гин подумал, какие они еще, в сущности, дети. Сегодня двери в апартаменты владыки заметно скрипели, и еще в коридоре пахло аптекой. Айзен стоял у стола, перебирая флаконы в картонной коробке при свете настольной лампы: - Твоя вчерашняя история была неплоха, но признайся, что ты приврал. В конце концов, там было почти темно. Гин подумал, что звон аптечного стекла резче и неприятнее Сенбонзакуры. - Старая хурма близко к окну, владыка, а у меня очень тонкий слух. - Бедный Ренджи. Может, он просто хотел узнать, не спит ли его капитан со своей сестрой. - Жаль. Не узнал. - Бьякую тоже жаль: похоже, ему не хватает опыта. - Только он об этом не знает, - Гин трагически поднял бровь и хихикнул. - Я там чуть яйца не отсидел, размышляя, смеяться мне или плакать. - Зная тебя, ответ очевиден. - Вы, как всегда, правы, владыка. Я плакал, - он смахнул воображаемую слезу. - Такой эгоизм в постели бывает от неуверенности в себе. - К тому же, вчера я уснул и так и не понял, смог ли наш друг Абарай извлечь удовольствие из нового опыта, что напомнило мне… - этот звон начинал раздражать. - Я не успел показать тебе коллекцию стимуляторов. Первая партия - еще от Урахары, помнишь обыск после его прискорбного бегства- Кое-что по дружбе подкинул Маюри, а последние, самые сладкие - из личных запасов Заэля Апполо. Не соблазнишься- -О, наш местный умник Заэль, - Гин привалился спиной к стене и выдавил улыбку. - С непревзойденным изяществом решающий чужие проблемы к собственному извращенному удовольствию. Если позволите, я воздержусь. Предпочитаю черпать наслаждение из более… чистых источников. Кстати, недавно был один случай, как раз про это - хотите послушать- Редкая правда бывает так… изощренна. …На краю великой пустыни жили разбойники. Не служили и не тужили, много душ загубили, не гнушались ни зверем, ни призраком, да и друг другом не брезговали - и мощь набрали великую. И пришел в ту пустыню мятежный бог, рать снаряжать да с богами силами мериться. И сильнейшие из разбойников стали ему служить. Кто в зверином обличье был - в людей превратились, только норов звериный с собой прихватили, и пошли промеж них раздоры. А войско – оно как меч - коли есть в нем трещина, силы в мече том и нет почти. Айзен обернулся, изучая на просвет синий пузырек с пипеткой и большую пробирку с оранжевой маслянистой жидкостью, и Гин зачастил: - Помните, полгода назад мы послали Нойторру и Гранца на переговоры с адьюкасами- Мне стало любопытно, и я пошел приглядеть за ними. Нойторра тогда перебил целое стадо холлоу, а наши ресурсы пусть велики, но не безграничны, - Гин сполз по стене на ковер и сел, скрестив ноги и выпрямив спину. - Представьте: ночь перед переговорами, воздух рябит от призрачных клочьев тумана, ветер улегся, тянет дымом костра. Сидят эти двое в пещере, Заэль закинул руки за голову, разглядывает кристаллы на потолке, Нойторра скрипит зубами, гложет сухую кость холлоу и шипит: - Сука. Ненавижу. Убью. Дрянь. - Невкусно, Нойторра-сан? - Заэль приподнялся на локте. Кость полетела ему в голову, врезалась в стену - он вовремя опрокинулся на спину, прикрывая лицо. Осколки брызнули по пещере. Нойторра вырвал из руки длинную узкую щепку и вытер кровь о штаны. Айзен поморщился: - Опять врешь. У Холлоу нет костей. - Значит, это была еще чья-то кость. Или маска, - отмахнулся Гин и прикрыл глаза.- Кажется, там на стенах были развешаны маски. Так вот, сидит Нойторра, свесил руки между колен, кровь течет тонкой струйкой, костер трещит, Заэль плюет в потолок и фальшиво свистит. Оглянулся, увидел кровь, встал, - тень рванулась мимо Нойторры к выходу, - царственно опустился на колени у его ног и взял окровавленную руку: - Нехорошо пачкать форму, Нойторра-сан, Тоусен-сама не для того ее сделал такой белой. - Насрать, - другая рука сжалась в кулак, когда Заэль осторожно стал слизывать кровь, начиная с кончиков пальцев… - Нойторра-сан, у тебя руки палача или музыканта, в них слишком много силы. …потом между пальцами, нежно и методично, и понемногу кулак Нойторры разжался, плечи чуть-чуть опустились. - Ненавижу эту суку. - Кого? - Заэль вылизывал ладонь, потом запястье, медленно продвигаясь вверх; кончик языка рисовал узоры на бледной коже. - Нэлиель. - Ну так убей. - Пытался, - кулаки опять сжались, из раны потекла кровь, Заэль припал к ней губами. Нойторра пинком отбросил его к стене и выскочил из пещеры на скальный карниз, странно подволакивая ноги в узких остроносых сапогах. Заэль поднялся, стряхнул пыль с колен и некоторое время стоял, улыбаясь, глядя в огонь, а потом осторожно, крадучись пошел следом. Над каменным лесом глыбой засохшего сыра висела луна, вход в пещеру был полузавален обломками скал, вокруг торчали остатки столбов с колючей проволокой. Вдали завывали холлоу, - видимо, гнали дичь. Нойторру было почти не видно в тени огромного камня. Он сидел, разбросав ноги, обхватив вялый член, иногда принимался дергать его, злобно выплевывая: - Сука, блядь, Нелиэл. Ненавижу. Всех ненавижу. …Заэль, как ящерица, умеет чувствовать время, а как настоящий ученый - видеть, анализировать и делать выводы. Он стоял достаточно долго, чтобы убедиться, что разрядки не будет, а значит, завтрашние переговоры закончатся горами трупов и лужами крови, а вовсе не партией мелких меносов для ваших нужд, Айзен-сама. …По щеке Нойторры скатилась слеза, он поймал ее на язык, потом пару раз плюнул в ладонь, взялся за член и снова задвигал рукой. - Безнадежно, - Заэль прятался в темноте. - И бесполезно. Но если хочешь, я помогу. - Пшел на хуй, - Нойторра подтянул колено к груди и отвернулся к стене. - Сколько ты уже тут сидишь? Полчаса? А он так и не встал. Думаешь, еще часок подрочишь – и все будет тип-топ? - Убью. Без тебя тошно. - Убить меня ты всегда успеешь. А сейчас будем любить друг друга, - формула релиза эхом отразилась от скал, но Нойторра даже не вздрогнул. - Отвали. И радуйся, что я не препарирую слизняков. - А я препарирую, - улыбка, изящный взмах крыла на фоне черного неба, и красные лепестки сомкнулись на белой фигуре, состоящей из одних углов. Крик ночной птицы, отблеск луны на стекле очков – и Нойторра стоит на коленях, протирая глаза, все еще сжимая в руке вялый член, а на ладонь Заэлю падает черно-белая кукла. - Теперь слушай меня, - холодный ехидный голос. - Если мы провалим миссию, Айзен-сама сотрет нас в порошок и смешает с песком Уэко, а мне умирать недосуг, надо закончить пару экспериментов. Поэтому ты полчасика посидишь тихо, а убивать меня будешь как-нибудь в другой раз. Нойторра вертел головой, пытаясь понять, откуда идет голос, но эхо в завалах играло звуком, а луна сплетала причудливый узор теней, в котором было легко затеряться. - Я лучше повешусь. - Прости, я не взял веревку. - Плевать. Вон колючая проволока. - Хм, - тихий смешок, казалось, прошелестел сразу со всех сторон. - Вперед. Это будет забавно, но неэстетично. Нойторра опять зарычал, а Заэль потряс куклу, как банку с гремящими леденцами, открыл и вытащил крошечную деталь: - Что тут у нас- О, смотрите-ка, половой член, - положил на ладонь и погладил пальцем... - Твердый, блестящий и тонкий. - Нойторра вздрогнул и закусил губу. …Еще пару раз пальцем, потом - языком. Нойторра втянул воздух сквозь сжатые зубы, оперся спиной о камень и раздвинул колени. - Сволочь, - его свистящее дыхание было громче слов. - Совсем оборзел? - Еще не совсем, - Заэль с усмешкой обнял игрушечный член губами и втянул в рот, посасывая, как леденец. Услышав задушенный стон Нойторры, вышел из-за камней и присел рядом, легко касаясь плеча; пальцы зарылись в черные волосы, сжимаясь и разжимаясь. Распустил завязки хакама и вытащил собственный твердеющий член. - Я и не знал, что это так вкусно… - провел пальцем по всей длине, будто изучая, размазал прозрачную капельку по головке. - Если я тебя трахну, ты меня потом точно убьешь, так что попробуем так, - он зажмурился от удовольствия. Леденец за щекой стукнул о зубы, Нойторра вздрогнул, открыл налитые кровью глаза и с размаху дал ему в челюсть. - Ты! Думай, что делаешь, гад, больно! - Эй, - Заэль отлетел в сторону, ощупал лицо, сглотнул, одним движением перемахнул через камень и спрятался в тень. - Ой. Кажется, я его проглотил, - растерянность в голосе на секунду сменилась тревогой, потом - восторгом исследователя. Нойторра вскочил, хватаясь за меч. - Стой. Прикончишь меня - можешь остаться без члена, а так он спокойно выйдет, оболочка прочная, желудочный сок не разъест… скорее всего, - Заэль с трудом сдерживал смех. - Зато представь, какой эротический опыт! Перистальтика – отличный стимулятор, хи-хи… Всю ночь... И завтра на переговорах… подумай! Сплошной оргазм, ха-ха-ха, - он еще что-то говорил, но Нойторра прижал ладони к ушам: - А потом? - Что потом- К вечеру выйдет естественным путем. - И мы будем искать мой член в твоем дерьме- - кажется, среди накативших волн удовольствия и отчаяния он растерял изрядную долю наглости. - Ты будешь искать. А потом всем расскажешь, что твой член был в моей заднице, - Заэль уже всхлипывал и размазывал по щекам слезы, а Нойторра полулежал, уронив руки, зажмурившись, шипел, стонал и поддергивал бедрами. Из руки еще текла кровь, пятна в свете луны казались черными. Потом напрягся, царапая камень, завыл по-волчьи и кончил, забрызгав живот, лицо, волосы и камни за плечом. Заэль опять осторожно приблизился, сел, положив его голову себе на грудь, размазывая сперму по безволосому торсу, слизывая со щеки; собрал в ладонь и стал поглаживать собственный член, сильно сжимая головку, слушая стоны Нойторры, который, похоже, пошел на второй круг. - У тебя кровь течет. - А у тебя слюни. Что тебя так заводит, козел? - Ты. Тонкий и бледный. И сильный. Наверное, сила. А еще больше – сочетание силы и слабости, как сейчас. Ты ничего мне не можешь сделать, да и не хочешь, правда? Примерно так, как не хочешь, чтобы у тебя перестала идти кровь. Тебе ведь приятно? Да? - Сволочь, - Нойторра собрал с живота остатки спермы и, оттолкнув руку Заэля, сжал его член. - Веревку не взял. Ни раны перевязать, ни повеситься. Провел вдоль ствола и по кругу, скользя по головке, еще и еще, спокойно и методично, будто точил секиру. Туман опустился в низину, по лику луны пробежала тучка. Заэль напрягся, вскинул бедра и заскулил, разбрызгивая по камням белые капли спермы, заливая кулак Нойторры. - На себя посмотри… тоже мне, сволочь. Каждый ученый должен уметь договориться с моралью, - Заэль долго глядел на редкие тусклые звезды, потом завозился, поправляя хакама. - Иначе кто будет резать кроликов? Нойторра встал, затянул пояс и протянул ему руку: - Ладно, сегодня я тебя не убью, но ты мне будешь должен. За это, - ткнул его пальцем в живот, и Заэль отлетел на три шага. - Одно желание. Как ученый, - он ухмылялся, но глаза блестели как-то уж слишком расчетливо. - Мне понадобится твоя помощь в одном деле. Они вернулись в пещеру и почти сразу уснули. Нойторра ерзал, дергался и сладко стонал во сне… А я ушел - тоже хотелось поспать перед переговорами. *** Гин помолчал. Взглянул на величественную кровать, - Айзен спал, подложив руку под щеку, вытянувшись прямо поверх покрывала. Вздохнул, по-кошачьи выгнулся, разминая затекшую спину. Огляделся, пожал плечами. Накинул на Айзена черный пушистый плед, а сам примостился в ногах, не решаясь открыть дверь и уйти, чтобы скрипом не разбудить владыку.
Tercera noche - И все-таки ты опять приврал, - Айзен сидел на постели, потягиваясь и щурясь. - В наших лесах нет колючей проволоки. Но получилось весьма… познавательно, - вынул из-под подушки синий флакон и поболтал: - Только какое отношение эта история имеет к знаменитым стимуляторам Гранца- - Самое прямое, владыка, - Гин потянулся, открывая взору голый впалый живот, и протер заспанные глаза. - Именно после той ночи он и создал препарат, который воспроизводит движение члена в пищеварительном тракте и полностью повторяет длительность и интенсивность опыта. - Настоящий ученый находит пищу для размышлений даже в навозной куче, - у Айзена с утра было хорошее настроение. - А колючую проволоку вокруг той пещеры натянули лет триста назад пропавшие шинигами, - помните эту историю? - Ну, а мораль? - Мораль? - Гин обиженно засопел, - какая мораль, Айзен-сама? Тут у нас, чай, не райские кущи - с утра было Уэко Мундо, - и почесал в затылке. - Но если подумать, в каждой сказке много моралей. Допустим, некто спит с вами из чисто научного интереса, из любопытства или от скуки. Вы можете оскорбиться, встать в позу, воскликнуть - а где же любовь? - это будет проще всего, и с вами все согласятся. А можете плюнуть и получить удовольствие, - все зависит от установки. Иными словами: не суйте голову в задницу, и будет вам счастье, - он лег на живот и притворился спящим. - Нойторре плевать на любовь, его волнует победа. Кстати, ты замечал- Самое важное мы меньше всего склонны оценивать адекватно. - Ага: когда говорят чувства, мозги молчат, хотя, полагаю, это трюизм. - Недостойный тебя, - Айзен пощекотал его голый бок. - Вот почему людьми проще всего управлять, воздействуя на эмоции. - А я-то не мог понять, почему каждая власть ненавидит нас, пофигистов? - Гин закатил глаза… - Эмоции превращают людей в послушное стадо, - и начал загибать пальцы: - Похоть. Жадность. Страх. Чувство собственной важности, - он уже откровенно хихикал. - Не иначе, наследие предков. День прошел в размышлениях и подслушивании новых невероятных сплетен о ночной жизни владыки, - Гин даже начал их коллекционировать. Самая дикая версия была у Теслы, который предположил, что Айзен влюбился. - Это так романтично… - наперебой вздыхали фрассьоны Халибел. - В Лоли. Или в Меноли, - морщил лоб Тесла. - Или в обеих сразу. Гин веселился, глядя, как вытянулись их лица, когда Лоли с Меноли беспечно притопали в тронный зал, но в то же время его точил червячок страха. Утром Айзен велел явиться пораньше, за ужином посмотрел в глаза и незаметно кивнул, подтверждая. Гин не стал вскакивать следом за ним, спокойно доел, слушая болтовню арранкаров, и не спеша дошел до нужного коридора. Дверь была приоткрыта, в гостиной темно, только из-под двери в спальню пробивался луч света. Обнаженный хозяин раскинулся на подушках, небрежно поглаживая складки темно-коричневой простыни на бедрах: - Ты меня любишь, Гин? - Конечно, владыка, - взмах белой челки в поклоне. - Вы, словно солнце, дарящее жизнь и счастье, но опаляющее, если неосторожно приблизиться. Вас не любить невозможно. - Не отпуская сияющей медной ручки двери, он сделал шаг вперед, как в омут. - Ну так иди сюда. Сегодня я не ищу веселья, мне вдруг захотелось любви. - Желание владыки - закон, - Гин сделал еще шаг, выпустил, наконец, ручку и встал на колени перед кроватью. Любить начальство в предложенном смысле совсем не хотелось. - Странно. Любой арранкар был бы уже в постели, голый и влажный, с бьющимся сердцем, стараясь пошире расставить ноги, - а ты еще так далеко. Разве это любовь? - Их любовь явная. Они, словно дети, еще не успели узнать, что любовь – тоже оружие, и чем сильнее, тем разрушительнее. Поэтому ее следует прятать. Как скелеты в шкафах, - он сдвинулся к изголовью и лег подбородком на руку. Путаясь пальцами в волосах владыки, осторожно провел от корней к концам, наматывая и сжимая. - Или заношенные носки, но порой… впрочем, позвольте, я расскажу вам сказку. Давным-давно… а может, совсем недавно в одном пыльном заштатном городе объявилась черная кошка. Как с неба свалилась. Он наклонился к самому уху, вдыхая легкий запах пота и одеколона, грея дыханием. Пальцы дразнили, успокаивали и усыпляли. - Кошка прибилась к конфетной лавке, в которой, шептались, бывают драки, хозяин которой зимой и летом ходил в полосатой панаме и гэта, жил со слугой и двумя детьми и предпочитал держаться в тени, - Гин усмехнулся. - Сей эксцентричный владелец лавки был человеком старой закалки, и я вечерами, охотясь за кошкой, частенько торчал у него под окошками. Когда кошка пришла в первый раз, он смеялся, прыгал и подбрасывал ее в воздух. В тот день на закате они сидели под навесом крыльца, молча глядя в медленно выцветающее небо. - Они пришли. - Знаю. Темнело. Небо заволокло серой мутью, пошел мелкий дождь, запахло сыростью, землей и травой. За домами изредка слышался шум проезжавших машин. - Они ее заберут. - Несомненно. - И что ты будешь делать, Киске? - А что я могу? Ничего. За сто лет я привык к созерцанию и размышлению. - Врешь. Ветер принес шелест листьев и запах дыма. - Вру, - слишком легко согласился он. - Со старым другом – как с собой: ни соврать, ни как следует удивиться. - Урахара, мы не виделись сто лет. - И ты изменилась? - он потянулся, чтобы погладить ее по плечу, но не донес руку и оперся на вытертые доски террасы. Кошка фыркнула: - Тебе виднее. Так что будем делать? - Ждать. - Глупо. - А что ты предлагаешь, Йоруичи-сан? Мне в Сейрейтей путь заказан. Тебя послать- Обойдешься. Захочешь – сама пойдешь, никого не спросишь. На крыльцо вышел мальчишка, зажег фонарь. Глаза Урахары на миг затопила грусть: - И не говори, что тебе жалко Кучики Рукию. Йоруичи закусила прядку волос. Было почти темно, трудно разглядеть лицо, но голос звучал устало: - Было бы жальче, если бы за ней не пришли. Ты стал отвратительно взрослым, Киске, если решил, что можешь гробить чужую жизнь для собственного удобства. Тебе не кажется, что сделать из шинигами человека – в некотором роде хуже, чем убить? - Для общего блага, - он усмехнулся в веер. - Думаешь, мне не стыдно? - Думаю, ты ей должен. - Смешно. - Смешно. Дождь пошел сильнее, сквозь дыры в навесе закапало. Кошка встряхнулась и села, поджав под себя лапы, обернувшись хвостом. - С каких пор ты стал так безжалостен- - Настоящий ученый не может себе позволить… - он улыбнулся уголками губ, словно тема была уже столько раз пережевана, что не осталось ни боли, ни ужаса, ни попыток вырваться из капкана, ничего, кроме смирения и улыбки, - быть человеком, хотя… может, поэтому из меня и не вышло ученого. Проигрыш лечит от многих иллюзий, - он вытянулся на пахнущих сосной досках и чуть слышно добавил: - И от желаний тоже. По-хорошему, с ней не случилось бы ничего, что уже не случилось с нами. Очередная жертва. А что до безжалостности - побежденным героям полагается смерть в ореоле славы, иначе из них получаются очень странные личности, - подставил руку под капли с крыши, пытаясь удержать как можно больше воды. - Сильные веселые неудачники, способные почти на все. «На бездействие. На признание поражения…» - Тогда не проигрывай. - С каких пор ты читаешь морали, Йоруичи-сан? - С тех, как от меня перестали этого требовать, - ухмылка странно смотрелась на кошачьей морде. - Ну конечно, - Урахара картинно заломил руки и возвел глаза к потемневшем от времени доскам. - Теперь я просто обязан придти ей на помощь! А раз самому никак, придется послать кого-нибудь еще. Тут есть очень способные детишки, - он щелчком сложил веер и картинно потер руки. - Заодно посмотрим, до чего они дорастут в экстремальных условиях. - Шутишь? - Даже не думаю: только так можно понять, кто на что способен. Помнишь, как мы гоняли новобранцев- К концу второй недели половина считала смерть избавлением. К тому же, мне любопытно. - Киске, новобранцы знали, на что идут. Он весело блеснул глазами из-под шляпы: - А мы и этим расскажем, очень подробно. Спорим, все равно пойдут? - Тебе не идет цинизм. - А тебе – ханжество. Кажется, мы все-таки изменились. Кошка перевернулась на спину и подставила брюхо под его пальцы: - Мы притворяемся. Играем, пытаемся соответствовать чьим-то надуманным ожиданиям. Казаться такими мудрыми, что обоих сейчас стошнит. - Значит, будем последовательны, проблюемся и пойдем муштровать детей, чтобы послать их на смерть, да- - вместо того, чтобы гладить живот, Урахара теребил ее уши. - Чтобы очистить совесть. На блестящей грязи двора дрожали длинные тени от столбиков крыльца, под навесом тонко звенели напуганные дождем комары. - Я пойду с ними. Пальцы сжались у нее на загривке. - Почему-то я так и думал, - он попытался поднять ее, отпустил и улегся на доски крыльца, безмятежно закинув руки за голову. - Тебя убьют? - Разумеется. Маленький Бьякуя, собственноручно. Если поймает. - То есть, я тебя сто лет не видел, и больше никогда?.. Мило. И кто теперь будет взывать к моей совести? - Никто, Киске, - она вспрыгнула ему на живот, потопталась и улеглась на груди, заглядывая в глаза. Урахара отвернулся, небрежно провел кулаком по сомкнутым векам, потом, не разлепляя ресниц, погладил ее, прижимая к себе. - Йоруичи-са-ан… - шум дождя, перестук капель по крыше, грязи двора и листьям почти заглушили чуть слышный шепот. Кошка свернулась теплым клубком на груди, а соленые капли на досках крыльца – наверное, тоже дождь. Крыша давно течет. - Все-таки здорово, что ты вернулась. Фонарь мотало от ветра, где-то хрипло кричала птица, в доме давно погасли огни. Урахара дышал слишком ровно, пальцы нежно и осторожно трогали мех. И вдруг – сначала тяжесть на груди, выбивая воздух из легких, потом - кожа под пальцами вместо шерсти и мягкость щеки на губах. - Киске, кажется, за сто лет мы стали слишком серьезными, - она зарылась пальцами ему в волосы, потерлась носом о нос, почти почувствовав усмешку. - Новая игра, Йоруичи-сан? - Почему бы и нет, Киске- За сто лет я слишком соскучилась, и потом – вдруг уже не удастся- - За сто лет я… - Признайся, ты думал об этом- - Каждую ночь, - он фыркнул, погладил ее по волосам; едва касаясь, пробежал пальцами вдоль позвоночника, остановившись чуть ниже талии. - А еще утром, в обед и вечером. Йоруичи засмеялась. - Клоун. Не сердись, мне вдруг показалось, это будет забавно, к тому же, ты слишком тихий сегодня. И вообще, лучше жалеть о содеянном, особенно если мир меняется слишком быстро… - она лизнула его шею, сунула руку в вырез косодэ, нащупывая соски. Урахара резко вздохнул, выгибаясь. Будто случайно дотронулся до ее груди, но тут же убрал руку: - Ты уверена? - Киске, - она повела бедрами, потерлась о твердый член. - Давай ты решишь для себя, что ты хочешь, - приподнялась на руках, нависая, заглядывая в зажмуренные глаза. - Думаю, у нас мало времени, - и осторожно коснулась теплым сухим ртом закушенной нижней губы. Урахара распахнул глаза, свет фонаря потерялся в огромных зрачках, и рывком перекатил ее на спину. Йоруичи ухмыльнулась, пользуясь случаем стащить с него все, до чего могла дотянуться. - Помнишь нашу пещеру? Как мы купались там голышом? - Ты совершенно не изменилась, - теплые ладони легли на грудь. - А ты так хорошо помнишь, - она фыркнула, выгибаясь. - Еще скажи, тебе и тогда хотелось это сделать. - Конечно, - между пальцами показался торчащий сосок, он провел по нему языком, осторожно втянул в рот. - Утром, в обед… Ее смех прервался протяжным вздохом: - Еще… Урахара долго не мог оторваться от ее груди, как продрогший бродяга от кружки с горячим чаем, потом губы двинулись ниже. Он что-то прошептал ей в пупок, - звук сливался с шумом дождя, - и наконец уткнулся лицом в бедра, целуя, раздвигая, гладя ресницами. Йоруичи развела колени, раскрылась ему навстречу и вздрогнула: - Колючий. Села, притянув к себе его голову, трогая щетину большими пальцами, разглаживая морщинки у губ. Поцеловала в уголок рта. Урахара взглянул ей в глаза и опустил взгляд. Он стоял на коленях между ее расставленных ног, бледный, с худыми плечами, обнимая, прижимая к себе, неуверенно гладя по голой спине, положив подбородок на макушку и чуть-чуть раскачиваясь. Ночь пахла цветущей липой, под навес залетали брызги. - Уже передумала- - преувеличенно бодрый голос, слишком резкий в шорохе капель. - Вот еще, - он не успел моргнуть глазом, как оказался на спине на ворохе снятой одежды, Йоруичи уселась сверху, дернула завязки зеленых штанов и накрыла ладонью длинный и узкий член с почти незаметными венами, пробежалась пальцами по бархатной коже, наклонилась, потерлась щекой: - В первый раз вижу тебя во всей красе, - и прикоснулась губами к мошонке. Урахара простонал сквозь зубы, стараясь раздвинуть ноги. - Терпение, мой герой, - сильно нажимая, провела языком вдоль выпуклой вены, несколько раз, словно дразня, облизала головку и плавно всосала почти целиком. Заурчала, как кошка, которую чешут за ухом, вызвав новый задушенный всхлип, приподняла голову, выпуская, и всосала снова. - Стой, - Урахара сжал ее плечи. - Или все кончится прямо сейчас. - Ммм… - она облизнулась и двинулась вверх вдоль его тела, касаясь сосками, вдыхая еле заметный запах пота, старой бумаги и пряностей. - У тебя было сто лет, чтобы научиться терпению, - взъерошила волосы, медленно, глядя в глаза, опустилась на член и застыла, мягко целуя лоб и скулы. - Посмотрим, на сколько тебя хватит, Киске. - Это вызов? - Ага, как тогда, в Академии, - привстала и опустилась, и снова, будто дразня, покачивая бедрами. - Да-а-а… Его ладони обхватили ее грудь, приподняли, лаская соски, губы поймали губы. Йоруичи провела по ним языком, прошептала: - Колется. Впрочем, так даже лучше. Урахара больше не мог контролировать дыхание, оно сбивалось, вырывалось короткими всхлипами, руки гладили плечи, грудь и бока, ласковые, как бабочки. - Йоруичи… - Правда, здорово- Она стала двигаться по-другому, взад и вперед, выгнув спину и широко разведя колени, так что член каждый раз задевал что-то внутри, а потом выгнулась с низким стоном, запрокинув голову, щекоча волосами бедра Урахары, стон перешел в горловое урчание. Несколько раз вздрогнула и затихла у него на груди, спрятав лицо в ямке между плечом и шеей, кусая, вылизывая кожу. - Киске… - Йоруичи подняла голову и ухмыльнулась, - у тебя засос, - и опять начала двигаться, сначала вверх-вниз, потом взад и вперед, до нового приглушенного крика и тягучих дрожащих стонов. - Тише, детей разбудишь! - он улыбнулся уголком рта, нежно и грустно, словно прислушиваясь к тишине в доме и плеску капели по лужам. - И не ставь мне засосов: что я скажу Тессаю? - Что в первый раз за сто лет позволил себе быть счастливым, - Йоруичи явно пошла на третий круг. - Он будет доволен. - И сколько раз ты так можешь? - Десять… или пятнадцать, но ради тебя в первый раз согласна на пять. Выдержишь- - Как начет трех? И один – прямо сейчас? - процедил сквозь зубы Урахара, до синяков стиснул ее ягодицы и толкнулся вверх, сильно и как-то отчаянно, сморщившись и закусив губу. Она не ответила, двигаясь резко и странно, приноравливаясь к нему, опираясь на пальцы, зажмурившись, а он потерялся в нарастающем ритме, то ли не мог, то ли не хотел уже сдерживаться, будто все остальное было неважно, только бы дотянуться, глубже, коснуться всем телом, отдать все, что есть, и излиться слезами или дождем в рыжую пыль земли. Йоруичи не успела. По его телу уже прокатывались волны оргазма, а она все еще двигалась, пытаясь поймать ускользающее ощущение, когда теплая сперма вокруг начавшего обмякать члена, тихий, какой-то беспомощный стон Урахары, расслабленный взмах руки, задевшей сосок, наконец бросили ее через край. Она выгнулась, прикусывая губу в безмолвном крике, и упала ему на грудь, тихо мурлыча, хватая ртом воздух. Под ухом бешено стучало сердце, но дыхание стало почти неслышным. - Киске… ну ты даешь. Он молчал и рассеянно гладил ее по влажной вибрирующей спине. Дождь начал стихать, только громче звенела капель у крыльца, капли выбивали ямки в размокшей пыли. Где-то вдали, в старых кварталах залаяла собака. Йоруичи слизывала капли пота с его безволосой груди, целовала ключицы. - Почему мы не сделали это раньше? Урахара пожал плечами и посмотрел в сероватое небо: - Мы идиоты. Думали, у нас впереди вечность. Тогда у нас были дела поважнее, а игры – поинтереснее. А потом – это же не повторится- Раньше я бы не пережил, - он прямо взглянул ей в глаза и усмехнулся, - а сейчас, может, переживу. Вдали что-то сверкнуло, потом еще раз. Йоруичи подняла голову: - Это уже не гроза. Ты заметил? Они ушли и забрали ее, а перед этим была хорошая драка, - она наморщила лоб. - Жаль, что исход не мог быть другим. Кто-то должен пойти, подобрать раненых и спасти все, что можно. Ты еще можешь двигаться? - Всегда, - Урахара осторожно встал и затянул тесемку штанов. - Особенно, когда просит дама. Только тебе не кажется, что у меня входит в привычку приходить после драки, собирать трупы и совершать чудеса? Она ухмыльнулась: - Я думала, тебе это нравится, - и, поежившись от тяжелого взгляда: - По крайней мере, в части про чудеса. Урахара завязал пояс, подобрал у самого края террасы полосатую шапку, вытряхнул воду и вытащил из-за двери зонт: - Жди меня здесь, - спустился с крыльца, не оборачиваясь, помахал рукой и скрылся за полупрозрачной стеной дождя. *** Гин потянулся, встал, разминая затекшие ноги, и посмотрел на уснувшего Айзена: - Спите, владыка. Мы с вами в тот день тоже славно повеселились, - устало потер глаза и выскользнул в коридор.
Quarta noche В пустых коридорах Лас-Ночес поселился страх. Страх смотрел из щелей оконных рам, темных углов коридоров, поблескивающих под потолком камер и глаз его обитателей. С утра Айзен шел в тронный зал, каждый раз выбирая новый извилистый путь, по дороге оценивающе разглядывая и улыбаясь арранкарам. Те ходили по стеночке, преувеличенно низко кланялись и шепотом обменивались предположениями - где, за что, кого и как, - вот уже три дня в Уэко тихо, сегодня Айзен с обеда сидит у себя и играет в шахматы с Гином, а кто и чем платит за передышку – никто не знает. А еще - Гриммджо и его ребят давненько никто не видел. - Вчера ты ушел, когда я спал. - Не решился будить, владыка. Сон священен, - Гин передвинул коня и наморщил нос. В глаза било солнце. - Занятная у тебя любовь. - У меня- Я думал, героем вчерашней сказки был Урахара-сан, - Гин откинулся в кресле, оглянулся в поисках бокала… - Любовь многолика: смешна, восхитительна, скучна и опасна. Говорят, она делает любящего уязвимым, - и равнодушно проводил взглядом коня с доски. - Но мало кто знает, что любовь может стать настоящим кошмаром для незадачливого объекта. Ею можно терзать… оглушить… задушить, - он, щурясь, смотрел владыке в глаза. - И смешнее всего - жертва будет винить себя и оправдывать истязателя. Любящие жестоки и эгоистичны. Не удивлюсь, если насмешки над ними придумали специально, чтобы защитить несчастных избранников. Любовь скрывают в основном из страха, но некоторые - также из альтруизма. Я только не понял, чего было больше в данном случае. - Думаю, страха: Урахара-сан предпочитает казаться смешным исключительно на своих условиях и, подобно многим, рожденным для лучшей доли, сам лишает себя положенных радостей жизни. Мне до сих пор непонятно, почему в тот раз ему повезло. Йоруичи-сан потянуло на эксперименты? - Айзен тронул пешку, передумал и взял слона. - Кто знает- Мой вариант - она все сто лет жалела, что не исследовала эту возможность, мучилась любопытством, пыталась представить, какими могли бы быть прикосновения его рук, - Гин скривился, опять потеряв фигуру, и прищурился, размышляя. - Но только ради этого она бы не стала так торопиться. Думаю, были еще причины. Хотела наверняка удержать от встречи с Кучики и Абараем- Плюс, полагаю, ее бесило, что он опять сдался. - Сдался? - Айзен поднял взгляд от доски. - Конечно. Изящно и интеллигентно, в присущей ему утонченной манере, так, что никто ничего не заметил. Естественно, в деле с превращением капитанов в холлоу мы не оставили ему выбора, но он привык сдаваться, недооценивать шансы, отказываться от возможностей и убеждать себя, что если ему ничего не светит - не очень-то и хотелось. Зачем рисковать и бороться- Проще смотаться в реальный мир, завести магазинчик и пару детишек. Или всю жизнь притворяться другом, когда руки сводит от желания обнять и не выпускать. Настоящий исследователь изучит свои эмоции и докажет себе, что желания недолговечны, а возможность потерять то, что имеешь, замахнувшись на большее, делает риск неприемлемым. - И тем не менее, он спрятал Хоугьеку. - Учитывая альтернативу... - И пытался предать Кучики Рукию участи, которая горше смерти, - Айзен улыбнулся и взял ферзя. - От страха. - Очаровательный человек, Урахара Киске. От души желаю счастья Йоруичи-сан. - Шах. *** Нойторра опасливо заглянул за угол, прежде чем шагнуть в коридор у главных дверей тронного зала. Раньше зал бы грохнул от смеха, но теперь вокруг не было ни души, а прятавшийся в нише Заэль Апполо Гранц даже не улыбнулся. Утром Теслу рвало от страха: Айзен отечески потрепал его по щеке, - и Нойторра на него даже не наорал. Днем Тесла с Ильфорте устроили бой быков, Эспада пришла поглазеть и поорать «оле!». Люппи пришлось связать - бедняга пытался изнасиловать себя собственными тентаклями, лишь бы избавиться от аморфного ужаса. А перед закатом Нойторра отправился за городскую стену сражаться с мельницами. После ужина Гин постучал в знакомую дверь. Айзен стоял у окна, созерцая закат, и даже не обернулся. Гин застыл на пороге. Молчание длилось, как муштра на плацу, как комариный звон над ухом. Сумерки и багровые всполохи неба усиливали вязкий давящий страх, от которого дыхание превращалось в судорожные хрипы. - Ты боишься меня- - владыка казался расслабленным, будто не ждал ответа. С другой стороны, что отвечать? - Напрасно. Страх сковывает, подавляет сопротивление… - Помогает управлять людьми… Да, я читал, владыка. - Кроме тех, кто уверен в себе и четко осознает собственные приоритеты, но это свойство неординарных умов. - Поэтому власть в основном опирается на примитивные души, а нас, слишком смелых, во все времена было принято уничтожать. Особенно, если власть была сильной и стремилась чего-то добиться помимо того, чтобы пить, жрать и блюсти статус кво. - Ичимару, - Айзен повернулся спиной к красному диску солнца. - Не нарывайся. - Даже не думал, владыка, - Гин замер в почтительном полупоклоне. - Паяц, - Айзен стоял и смотрел на его тонкие волосы и худые лопатки, пока солнце не село, а у Гина не заболела спина. В глазах владыки поблескивало любопытство: что он сделает, выпрямится или упадет на колени- Гин плюхнулся на живот, дурашливо простираясь ниц на черно-белом фигурном паркете. Айзен шагнул к секретеру из красного дерева и зашуршал чем-то в ящике: - Что бы мне с тобой сделать- Чтобы проверить действие страха на зарвавшихся храбрецов? Гин побледнел, это было заметно даже в сумерках, и по-балаганному взвыл: - Может, не надо, владыка? К тому же, вы уже добились успеха. Я все понял, сам давно изучил и готов предоставить отчет в виде правдивой истории. Кажется, вам еще не доносили… В одном скучном и пыльном городе жила-была девочка, которую звали Принцесса Орихиме. Мама строго-настрого запретила ей есть лук со сгущенкой, но она все равно ела, - и однажды, когда добавила в любимое блюдо еще и мелко нарезанный соленый чеснок, мама исчезла. Девочка обыскала весь дом, до вечера плакала, а потом обернула банан капустными листьями и с удовольствием съела с селедкой. В ту же ночь исчез папа. Девочка прорыдала весь день, проголодалась, обмазала ветчину горчицей с арахисовым маслом, добавила тертых яблок и уксуса и разделила с соседской кошкой. Наутро исчез старший брат, и осталась она совсем сиротой. Гин сел на пол посреди комнаты, скрестил ноги, всхлипнул и утер нос рукавом. - Каждый раз, когда она ела то, что ей нравилось, в город являлись монстры и кто-нибудь исчезал, но девочка так и не догадалась, что причина ужасных бедствий - в том, что она не слушалась маму. Однажды она придумала новое блюдо из творога, масла, меда с горчицей, красной икры и грейпфрутов, и монстры пришли за всеми ее друзьями. Но с неба спустился бледный печальный рыцарь, зеленоглазый Пьеро с потеками слез на щеках: он протянул девочке руку и позвал за собой в подземное царство, пообещав, что там она никому не причинит вреда. Девочка согласилась, - ужас сделал ее послушной, - и в ту же ночь ушла с рыцарем, на прощание оплакав свою первую и единственную любовь. В подземном царстве ее одели в белое, как подобает принцессе, и заперли в комнате с решеткой на узком окне, за которым был виден лишь узенький серп луны. И каждую ночь к ней являлся прекрасный печальный рыцарь. - Почему ты не ешь? - он знал, что король с него спросит, если пленница умрет с голоду. - Невкусно. - Ешь. - Не хочу, - Орихиме упрямо закусила губу. - Лучше умереть с голоду, чем служить жестокому королю и есть всякую гадость. - Это манная каша. - Гадость. - Молчи, женщина, ты мало что смыслишь в еде. - Я не женщина. Улькиорра-сан. Рыцарь равнодушно пожал плечами: - А кто? - протянул руку и дотронулся кончиками пальцев до огромной груди, обтянутой белым шелком. Орихиме дернулась и отступила, чуть не опрокинув стол на колесах; тот с грохотом отлетел к дивану. - Не прикасайтесь ко мне! - ее глаза посветлели, зрачки стали совсем крошечными. - Ты боишься меня? - он, не мигая, с вялым любопытством пресыщенного ребенка смотрел на нее, слушал прерывистое дыхание. - У тебя есть это, значит, ты женщина, - Улькиорра вдруг оказался очень близко, сжал ее грудь, одновременно трогая свою, - мягкая. Я хочу посмотреть, - потянулся, чтобы расстегнуть ворот. Орихиме задушено пискнула и отшатнулась, мотая головой, цепляясь за стену. - Не надо… Улькиорра шагнул вперед. Зеленые глаза смотрели словно сквозь нее, сильные пальцы мяли грудь. Она прижалась к стене, пытаясь прикрыться руками. - Убери, - он стиснул ее запястья, вздернул над головой и наконец посмотрел в глаза. - Почему? - Я не хочу, - казалось, она из одного упрямства выталкивает слова сквозь сжатое спазмом горло. - Я хочу. Мне интересно, - рука с тонкими пальцами рванула белую ткань, открывая грудь с торчащими из лифчика крупными розовыми сосками. Орихиме рванулась, но только почувствовала животом его член и задохнулась от страха. - Не дергайся. Ты пришла сюда, согласившись на наши условия. Это одно из них. К тому же, скорее всего, ты скоро умрешь, - он вжал ее в стену. - Некоторые в такой ситуации стремятся попробовать все. - Не с тобой, я не хочу с тобой, - едва шевеля губами, прошептала она, хотела добавить что-то еще, но из горла вырвался хрип. Из под ресниц покатилась слеза. В коридоре послышался маршевый шаг и пьяный смех патруля, в щели под дверью заплясал свет факелов. - С ними- - Улькиорра чуть склонил голову в сторону двери, и ее глаза широко раскрылись от ужаса. Она сглотнула и замотала головой: - Нет. - Значит, со мной. Раздевайся, - он отпустил ее и отступил. Орихиме закусила губу и поднесла дрожащие руки к застежкам. Волосы упали на лицо, прилипли к мокрым щекам. Пальцы не слушались, а Улькиорра стоял и смотрел, как она путается в крючках и завязках, и, так и не сняв белья, безвольно роняет руки. - Повернись. Кажется, она не услышала - не шевельнулась, не подняла глаз. Он повернул ее лицом к стене, расстегнул лифчик, просунул под него руку, освобождая грудь, поглаживая, чтобы оценить совершенство округлости. Другой обхватил ее поперек живота и притиснул к себе, потерся членом между ягодиц, потянул трусы вниз. Она попыталась не дать их снять, опускаясь вслед за рукой, скребя коленями по стене, и сломанной куклой осела на пол. Улькиорра смотрел на нее без выражения: - Сними это. Она сидела, привалившись спиной к стене, сжав колени, прикрыв руками грудь. - Сними. Орихиме замотала головой. Слезы текли по щекам, но она не замечала, молча терзая зубами губу. Улькиорра стоял и ждал. Прямоугольник лунного света на полу пересекла тень летучей мыши, за окном кто-то фальшиво насвистывал военный марш. - Хочешь, я позову патруль? Они помогут раздеться. - Нет. Пожалуйста, - она повернулась к стене, чтобы не было видно грудь, стянула трусы, скомкала и зажала в руке. Подтянула колени к груди. - Мне холодно. - Брось это. Встань. Орихиме помотала головой, но промолчала. Встала, пошатываясь, пытаясь прикрыться руками. - Повернись. И опусти руки, я хочу на тебя посмотреть, - его глаза, кажется, стали ярче. - Красивая. Женщина. Толстые бедра. Он стал раздеваться, спокойно и методично, будто хотел принять душ. Орихиме, как завороженная, следила за ним, ссутулившись, чтобы меньше выпирала грудь, чуть согнув и сдвинув колени, развернув ступни с поджатыми пальцами носками внутрь. Она не решалась прикрыться, только мяла трусы в кулаке. Улькиорра сложил и повесил одежду на стул, выпрямился и пошел к ней, прямой и узкий, не стесняясь ни наготы, ни торчащих ребер, ни тонких ног, покрытых редкими черными волосами, ни узловатых мышц под слишком бледной кожей. С каждым шагом его член поднимался, темнел. Орихиме не могла оторвать глаз от блестящей головки. Улькиорра подошел совсем близко, коснулся грудью ее груди. Изучая, потрогал волосы, спину, сжал ягодицы и притиснул ее животом к себе; двинул бедрами, давая почувствовать твердый член. Она задрожала, уже не пытаясь вырваться, и закрыла глаза. - Смотри на меня. Теплые бледные руки легли на грудь, сжимая, изучая, неожиданно осторожно поддерживая ладонями; Орихиме всхлипнула, когда он тронул соски. - Расставь ноги. Шире, - одной рукой он обхватил ее бедра, не давая отстраниться, другая скользнула по животу вниз, вызывая дрожь вдоль спины, пальцы проникли во влажные складки. Она тоненько заскулила: - Не надо… Улькиорра будто не слышал; поднял ее безвольную руку и прижал к члену: - Потрогай. - Ее пальцы дрожали. Член казался огромным, от кончиков пальцев до начала ладони. - Возьми его. Она помотала головой, от ужаса приоткрыв губы. Он сунул два пальца ей в рот: - Оближи. Орихиме всхлипнула и чуть не подавилась, а он секунду брезгливо смотрел на слюнявые пальцы, борясь с желанием вытереть их об нее, а потом опять сунул ей между ног, нащупывая клитор. она охнула и попыталась сжать ноги, выгнулась и тяжело задышала, крепко зажмурившись; рука соскользнула с члена и повисла. Слезы высохли. Улькиорра придвинулся еще ближе, прижимая ее к себе, вынуждая выгнуть спину, потерся между ног членом, подхватил под ягодицы и поднял. Орихиме машинально обхватила его ногами, чтоб не упасть. Смуглые бедра будто светились на фоне его бледной кожи. Член скользил, зарываясь в рыжие волосы, задевая клитор. - Не надо, - она опять беззвучно плакала. - Я не хочу. - Твое мнение несущественно. Ты говорила, что ты не женщина. Я собираюсь проверить, - он попробовал изменить угол и толкнуться внутрь, но по сухому не получалось. Орихиме висела на нем, как безвольная кукла. Он оглянулся, прошагал через комнату, путаясь узкими ступнями в разбросанной одежде, кинул ее на диван и опустился на пол между расставленных ног, не давая сомкнуть колени. Облизал пересохшие губы, потянулся на столик за плошкой овсяного киселя, морщась, смазал член, - несколько капель упали на синий бархат дивана. Сжал ее бедра, раздвинул большими пальцами складки, наклонился вперед, щурясь, нашел полузакрытый вход и погрузил в него палец. Орихиме замерла, не дыша. Улькиорра провел мокрым пальцем вниз, между ягодиц, ощупал другое отверстие и чуть улыбнулся, когда она инстинктивно сжалась. - Женщина. В два раза больше возможностей. Орихиме заскулила: - Не надо… пожалуйста. - Нет? - теперь уже оба пальца исчезли во влажном тепле. - Так лучше? Шепотом: - Нет. - Ладно, - он выпрямился, вытер пальцы о ее грудь, вновь стиснул бедра и резко толкнулся внутрь. Орихиме вскрикнула, из глаз брызнули слезы. Она полулежала на спине, свесив ноги, и пыталась дышать, комкая влажную ткань трусов, закусив запястье. Голову подпирала спинка дивана, грудь тяжело колыхалась в такт толчкам. Улькиорра отвел ее руку и посмотрел в лицо: в бледном свете луны оно казалось почти спокойным, спящим, если бы не зажмуренные веки со стрелками мокрых ресниц. Его движения становились быстрее и глубже, дыхание со свистом вырывалось сквозь сжатые зубы. Он расслабил и чуть опустил плечи, склонился над ней, потом с низким стоном несколько раз сильно и резко толкнулся, будто пытаясь достать что-то внутри, и замер. Сквозь зубы вдохнул и медленно выпустил воздух. Прядь черных волос мазнула Орихиме по щеке, заставив открыть глаза. Они казались огромными и слишком спокойными, почти пустыми, будто пустая сцена, когда актеры ушли, побросав реквизит и выключив свет. Улькиорра поднялся, взглянул на испачканный кровью член, подошел к столу и вытер его салфеткой. Смочил другую водой из графина и опять вытер. Неторопливо оделся. Постоял у окна, глядя, как полупрозрачное облако плавно сползает с луны, молча направился к двери, но оглянулся: Орихиме так и лежала, безвольно раскинув ноги и сжав кулаки, не пытаясь прикрыть торчащую грудь с розовыми сосками. Он подошел, наклонился, потрогал их еще раз и бросил ей пару салфеток. Она даже не вздрогнула. - Вытрись, женщина, - тихо, без выражения сказал он у самой двери, не оборачиваясь. - И ешь. Тебе пригодятся силы. *** - И мне пригодятся, - задумчиво пробормотал Гин, вставая с жесткого пола и разминая затекшие ноги. Айзен похрапывал, лежа поверх покрывала, и Гину совсем не хотелось его раздевать и укладывать. Может, пусть так- Авось не убьет за то, что бросили спать в одежде без одеяла. В любом случае, что бы там ни было, оно будет завтра. А сегодня трогать владыку совсем не хотелось. |