11Автор: swallow Фэндом: Bleach Рейтинг: NC-17 Жанр: роман
на тыщу страниц Пейринг: пока Иккаку/Юмичика, дальше будет много кто/Юмичика Саммари: история одиннадцатого отряда Ворнинг: смерть персонажа |
|
Глава 7. Расцветай, Фудзикудзяку! Мир
стал сплошным туманом. Что-то это смутно напоминало – серое марево, неясные
тени. Что-то… какое-то такое название… Иногда
в тумане звучат голоса. -
Я уверен, - низкий голос, говорит медленно, но с нажимом на слове «уверен»,
- что вины офицера Айясегавы в происшедшем нет. -
А чья?! – орет, срываясь, другой голос. Которого почему-то тут не должно
быть… - Рукия… Туман
смыкается и темнеет, заглушая их. Сколько
прошло времени? -
Откуда ты-то там взялся? – какой голос знакомый… Только что же он такой
тоскливый? -
Почувствовал, что рейяцу капитана стала совсем слабой, - тоже знакомый.
Говорит с трудом. -
Исчезла. Ты же на дальнем полигоне был… -
Нет. Ослабла. Тьма
забивает уши. Разве так бывает?.. -
Я согласна с Кучики-тайчо. В крови офицера Айясегавы обнаружен наркотик,
- женский голос, мягкий и властный одновременно. – Я не знаю состава и
принципа действия, но, видимо, он волеподавляющий… -
У меня его украли! – срывается на крик другой, высокий, почти пронзительный.
– Столько работы! А потом является какой-то мальчишка… Снова
туман. От него хочется плакать. Он тянет к себе, хватая холодными липкими
щупальцами… -
…безусловно, виноват, но, я думаю, мое небольшое подношение… Нет,
этого голоса он слышать не хочет больше никогда в жизни. Откуда только
он взялся? -
Простите меня, Айясегава-сан… - шепчет низкий женский голос. -
…пытаемся очистить его кровь, но маловероятно… - тот самый, властный,
мягкий… -
…он умрет?.. – Мужской. Низкий. Слезы? Туман
уже не тащит к себе, он просто здесь, везде, всюду, он сулит покой… -
Юмичика. Голос
такой низкий, что временами отдает в хрип. Юмичика
– это его имя. Он тянется к голосу *** Лицо
овевали легкие потоки воздуха. Сквозь веки ощущался свет. В ушах звучали
тихие голоса. -
А вы все-таки подойдите, капитан. -
Нет. -
От вас не убудет! -
Нет. -
Хорошо, он умрет, и вы будете виноваты! -
Заткнись. Хлопнула
створка двери, и ощущение присутствия пропало. Юмичика наконец решил открыть
глаза. Над
ним, подперев щеку ладонью и глядя в окно, сидел Иккаку. Юмичика протянул
руку и коснулся его локтя. Двигаться было не больно. -
Очнулся?! – подскочил Иккаку. – Черт… И
он сгреб Юмичику в объятиях. Несколько
минут Юмичика просто наслаждался ощущением тепла и обнимающих его сильных
рук. Потом, когда Иккаку отпустил его, снова улегся на свои подушки и
обхватил ладонь друга пальцами. -
Ты чего? – улыбаясь, спросил Иккаку. Юмичика помотал головой. -
Не отпускай, страшно. Собственный
голос прозвучал незнакомо – слабо, надтреснуто. Иккаку невыносимо нежно
гладил его лицо. -
Ты теперь весь в шрамах, ты знаешь? -
Да? – Юмичика поднял руку к лицу, пытаясь нащупать шрамы, но не получилось.
– И как это выглядит? -
Очень странно, - ответил Иккаку. Он все не переставал улыбаться – счастливой,
слегка даже безумной улыбкой. – Вот здесь у тебя шрам, - он коснулся пальцем
скулы Юмичики, - вот здесь большой, - над бровью, - вот здесь, - на щеке,
почти у самого уха, - вот здесь, - палец проехался по косточке носа.
– И еще
много царапин, но Исане говорит, они заживут. -
Исане – это Котецу-фукутайчо? – спросил Юмичика, глядя в потолок. -
Да. -
А я никак ее имя не мог запомнить… -
Тебе они идут, - пальцы Иккаку все еще скользили по его лицу. – Юмичика…
я так страшно рад, что ты жив… Ты как вообще? -
Пока не знаю, - ответил Юмичика, и это была правда. – Ты мне расскажи
все, а то я даже ведь не знаю, то ли наступил конец света, то ли нет… И
Иккаку рассказал. Он
примчался в казармы шестого отряда на погасшую рейяцу Зараки – к тому
времени там уже собрались все капитаны и оперативный состав четвертого
отряда во главе с Уноханой и Исане. Иккаку не пустили к капитану и Юмичике;
не дали ему, разумеется, и принять участие в обсуждении произошедшего,
но кое-то он все-таки узнал. Например,
когда Кучики-тайчо пришел в себя – первым из пострадавших, - он моментально
заявил, что Юмичика не предатель, а находился под действием чужой воли.
И рассказал, чего хотели конкретно от него. Выглядел он при этом как человек,
который в последнюю очередь рад тому, что остался жив. Кира-фукутайчо,
придя в себя, признался в предательстве – в том, что знал о планах Айзена
и Ичимару, и принимал в них участие, и похитил разработку из лабораторий
двенадцатого отряда. Он попросил для себя смертной казни. Куроцучи-фукутайчо
был с ним абсолютно солидарен. Шухей,
в свою очередь, рассказал, что он догадывался о планах мятежных капитанов
и предательстве Киры, объявил себя виноватым во всем и потребовал смертной
казни. Зараки,
едва открыл глаза, встал, невзирая на бинты и протесты Уноханы, и покинул
госпиталь. В
конце концов, капитан четвертого отряда вышла из себя, заявила, что больше
не желает лечить самоубийц, пусть дохнут, если им так приспичило, и вплотную
занялась Юмичикой. А
через пару дней случилось удивительное – в Сейрейтее появился Ичимару
Гин. Он прошел Воротами Чистых Душ, и стражник пропустил его, и ворота
не закрылись, потому что он пришел не один. Его
привела Кучики Рукия. На
капитанском совете – куда их повели сражу же, едва они преодолели границу
между Руконгаем и Сейрейтеем, - Кучики объявила, что Ичимару Гин, бывший
капитан третьего отряда, спас ее из плена, и предоставила ему слово. Ичимару
каялся. Ичимару
валил на Айзена и его влияние. Ичимару
напирал на то, что спас Рукию. Ичимару
просил не наказывать его лейтенанта… то есть, простите, бывшего
его лейтенанта… Ичимару
заявил, что ему есть что предоставить Готею взамен. И
продемонстрировал Хогёку. Что
происходило дальше – Иккаку не очень знал. Вроде бы из Мира Живых призвали
беглого капитана Урахару, и вроде бы он не пришел, и делегация с Хогёку
отправилась к нему устанавливать подлинность артефакта… И установили… Он
знал только, что и Ичимару, и Кира были оправданы – правда, обоих разжаловали,
но, зная Ичимару, заявил Иккаку, можно было точно сказать, что это ненадолго. -
Он приходил сюда? – глядя в потолок, спросил Юмичика. -
Ага, - кивнул тот. – Тут как раз Хисаги был. Я думал, он из него душу
вынет. -
А что Шухей? – спросил Юмичика. Хисаги
не предъявили никаких обвинений. Более того, соо-тайчо даже не отказался
от своих намерений сделать Шухея капитаном.
Зараки-тайчо
тоже не предъявили обвинений, хотя своим заступничеством за Юмичику тот
в некотором роде тоже совершил предательство. Но если об этом кто и подумал,
то, видимо, решил не давать делу ход. Ренджи
и Хисаги восстанавливались дольше всех – давал себя знать юмичикин шикай.
Впрочем, оба некоторое время назад выписались из госпиталя. С ними все
в порядке. -
А я? – спросил Юмичика наконец. -
Ну, дрянь эту, я так понимаю, Унохана из тебя выгнала, - ответил Иккаку.
– А тогда эта штука перестала действовать, потому что Ичимару… ну, ушел,
что ли. Куроцучи что-то такое излагал. Он тут, кстати, кровь твою брал
на анализ – чтобы состав отравы восстановить. Так к нему кого-то из оммицукидо
приставили, следить за разработкой. Как он бесился! -
Ну, понятно, - сказал Юмичика. Помолчали.
Наконец он спросил: -
Капитан… тут был, да? -
Ага, - ответил Иккаку, вздохнув. – Не захотел заходить… Юмичика
вспомнил руку, гладившую его лицо. Не приснилось же… -
Юми, я пойду, - Иккаку встал. – Я-то, в отличие от тебя, не ранен, - он
улыбнулся. – Я зайду к тебе еще. -
Давай, - сказал Юмичика. Он
по-прежнему не знал, как он себя чувствует. Он больше не был приговоренным
к смерти, и вообще, все кончилось хорошо – Кучики-сан вернулась, Хогёку
вернулось, Ичимару и Кира воссоединились… Юмичика тихонько засмеялся.
Кто бы мог подумать, что у змеи есть слабость, да еще и таких масштабов?
Юмичика был уверен, что Кира для него просто развлечение… Ах,
ну и несгибаемый Кучики-тайчо остался жив, конечно, самурай хренов, и
Хисаги… два, блин, самурая. Им надо пожениться, точно. А то, наверное,
Ренджи периодически от своего возлюбленного тайчо на стенку лезет. Все
кончилось хорошо, а он, Юмичика, как был ни с чем, так и остался. И что
делать теперь – совершенно непонятно. Он
провалялся в госпитале еще две недели. Скучать ему не давали. Пришел
Ренджи. Громогласный и шумный, отвлек Юмичику от его грустных размышлений.
Ругался на своего тайчо, который едва себя не угробил – вообще ничего
не соображает, хоть бы о нем, о Ренджи, подумал, и кто же так проблемы
решает?! Надо было пойти, вломиться, всех покрошить! Куда
пойти, спрашивал Юмичика, куда ломиться? Но от разбушевавшегося Ренджи
эти вопросы отскакивали, как горох от стенки. Пришла
Рукия. Немного постояла в дверях, потом подошла, низко склонив голову. -
Простите меня, Айясегава-сан. Юмичика
вспомнил – он уже слышал это, когда лежал в забытьи. -
За что, Кучики-сан? Она
рассказала. Она должна была проникнуть в Уэко Мундо как шпион и по возможности
похитить Хогёку. Соо-тайчо утверждал, что получится только у нее, потому
что у нее с Хогёку особая связь. Преследование неизвестной цели было предлогом,
одиннадцатый отряд был нужен для отвода подозрений. То, что его возглавлял
Юмичика – нелепое совпадение, едва не угробившее все дело. -
А Кучики-тайчо знал? -
Нии-сама ничего не знал. Никто не знал, даже Укитаке-тайчо – только я
и главнокомандующий. Вы не сердитесь, Айясегава-сан? Юмичика
не сердился. Смысл? Все кончилось. Пришел
Кучики-тайчо. Тоже застрял в дверях, пристально глядя на Юмичику; тот
смотрел на него в ответ, размышляя о том, почему отточенная красота Бьякуи
больше не задевает его души. -
Я пришел поблагодарить вас, Айясегава-сан. -
Это вам спасибо, Кучики-тайчо, - ответил на это Юмичика. На
том они и расстались. Еще
пришел Кира Изуру. Долго-долго мялся у двери, потом вдруг просиял улыбкой
и сказал: -
Я тебе так благодарен! -
А я тебе не очень, - буркнул в ответ Юмичика. – Убирайся и передай этому
уроду, чтобы не вздумал являться. Естественно,
после такого приглашения Ичимару не мог не придти. Глядя на него, по обыкновению,
ухмыляющегося от уха до уха, Юмичика понял, что не испытывает ни гнева,
ни страха, ни даже омерзения. Словно тот факт, что Ичимару обнаружил свою
слабость, каким-то образом примирил Юмичику с его существованием. -
Неплохо развлеклись, а? – спросил бывший капитан, наклонив голову. -
А что это вы так спешно в Сейрейтей примчались? – сухо спросил Юмичика.
– За лейтенантика переволновались? -
Ну, жалко мальчика, скучает, - в тон ему ответил Ичимару. – А в Уэко холодно
и сыро. -
А правду? – спросил Юмичика. -
Тебе? – приоткрыл веки Ичимару. – С какой стати? -
А я старше по званию, - спокойно отозвался Юмичика. Веки снова сомкнулись. -
Ах да, я и забыл… Ну что ж, Айясегава-сама… - улыбка стала еще шире, и
Юмичика подумал, что сейчас верхняя половина головы Ичимару отвалится.
– Мой начальник остался не очень доволен операцией… кажется, он размышлял
на тему, хороший ли из меня получится аранкар… я решил не ждать результата
его раздумий. Думаю, вы бы на моем месте поступили точно так же, а? Юмичика
не это не ответил, надеясь, что Ичимару уйдет. Но тот не уходил. -
Ты помнишь наш разговор о спецификах рейяцу? -
Помню, - отозвался Юмичика, отводя глаза. Прошелестели шаги, Ичимару опустился
на край кровати. Когда он заговорил, Юмичика не услышал улыбки в его голосе: -
Однажды я тебе сказал - твоя рейяцу красива… Но ее действие – как наваждение.
Когда она исчезает, наваждение проходит. Так что, может, и хорошо, если
кто-то не способен ее ощутить? – Юмичика поднял голову – просто чтобы
убедиться, что у него не галлюцинации, что рядом с ним действительно сидит
Ичимару Гин и говорит то, что Ичимару Гин в принципе говорить не может
и не должен. – Любовь – это такая странная штука… подчас она возникает…
просто потому что возникает… - улыбка вернулась, Ичимару поднялся и потянулся,
как кот. – Ах, как прекрасен был Кучики-сама в своем порыве! На последнем
издыхании он все еще смог удержать в руках оружие, чтобы защитить дорогого
для себя человека! Для простого подчиненного такое не сделаешь, а? Ну,
я пошел… -
Постой! – Юмичика протянул руку, словно собираясь схватить Ичимару, но
под взглядом бывшего капитана стушевался и спросил совсем не то, что хотел:
- А… Тосен с тобой не пришел? -
Упс! – Ичимару почесал в затылке, пытаясь придать лицу смущенное выражение.
– Видишь ли, я его немножко убил. Он пытался помешать нам забрать Хогёку.
Не говори лейтенанту Хисаги, что я тут был! – он с видом заговорщика прижал
тонкий палец к губам. – А то он сердит на меня, уж не знаю, за что. Пока-пока! И
ушел, оставив Юмичику в состоянии полного опустошения. Незадолго
до выписки пришел Хисаги. Он похудел в больнице и был очень бледен – из-за
ран и мучительного восстановления рейяцу, - но почему-то показался Юмичике
более здоровым, чем раньше. Хисаги
тоже долго мялся в дверях – что изрядно Юмичику позабавило, - потом все-таки
подошел и сел на край кровати. -
Ты как тут? – спросил он. -
Никак, - ответил Юмичика раньше, чем успел подумать. -
Никак? – приподнял брови Хисаги. Юмичика вздохнул. Что ему было не ответить
– в порядке? -
Не знаю. Как-то вот… никак. Шок, наверное, - он улыбнулся. Он в последнее
время вообще привык улыбаться, наверное, от Ичимару подхватил. -
Ну, ты смотри, - неуверенно отозвался Хисаги. – Я… прощения хотел попросить. -
За то, что не смог со мной справиться? – хмыкнул Юмичика. – Ну, ладно…
зато я жив остался, - и мимолетно задумался, а действительно ли это хорошо. -
Нет, - ответил Хисаги неожиданно. – За то, как я себя вел раньше… неправильно
я себя вел, вот. -
Ты что? – удивился Юмичика. – Это я должен извиняться… я же тебя… довел. Хисаги
вздохнул – громко и тяжело. Запустил пятерню в короткие жесткие волосы,
дернул. -
Ты так сильно изменился, Юмичика… Тот
ждал продолжения, но его не последовало. Хисаги немного посидел молча,
потом встал. -
Я пойду, - сказал он. – Я, собственно… я хотел тебя просить перейти ко
мне лейтенантом… но, наверное, не стоит… -
Я никуда не уйду из одиннадцатого, - качнул головой Юмичика. – И дело
не в тебе. -
Да знаю я, в ком дело, - раздраженно ответил Шухей. – Только зря ты думаешь…
хотя ладно. Сам узнаешь. И
стремительно вышел – изумленный Юмичика даже не успел спросить, что же
он имеет в виду. Но
Шухей оказался прав – Юмичика узнал сам. Спустя несколько дней, накануне
выписки, как раз когда у Юмичики сидел Иккаку, дверь палаты отъехала в
сторону, и в нее, пригнувшись, вошел Зараки. Лицо
капитана было покрыто шрамами от порезов, как боевой раскраской. Привычно
позванивали колокольчики в волосах. Он остановился на пороге – да что
ж за мода такая?! – и Юмичика вдруг опустил глаза и уставился на свои
руки. Ногти были просто в ужасном состоянии. Никто
не мог нарушить воцарившуюся тишину. Разбить возникшее напряжение. Иккаку,
вскочивший с юмичикиной кровати, на которой он до этого привольно развалился,
придавив больному ноги, так и застыл по стойке «смирно», глядя куда-то
в район капитанского плеча. Зараки смотрел на Юмичику. И именно от того,
как он смотрел, Иккаку, единожды бросив взор на его лицо, не мог
не отвести глаз. Взгляд
капитана был голодным. И смотрел он не мигая, словно желая насытиться
зрелищем. Так
прошло не меньше двух минут, пока Юмичика не поднял глаза. -
Тайчо, я хочу принести свои глубочайшие… -
Помолчи, - уронил Кенпачи. – Живой, и ладно. Вы оба… - он выдернул из-за
пояса два свитка и один протянул Иккаку, а другой – Юмичике. Иккаку
поспешно схватил свой, но Юмичика не пошевелился. -
А где Кусаджиши-фукутайчо? – спросил он вдруг. -
Работает, - отозвался Зараки. -
Вот как… Худая,
бледная, в синих веточках вен кисть сомкнулась на свитке. Кончики пальцев
коснулись руки капитана. Иккаку
замер, забыв дышать, с развернутым свитком в руках. Ему показалось – там,
где тонкие пальцы касаются огромной, черной от загара и порезов лапищи,
посверкивают искры. Еще мгновение – и пальцы-змеи скользнут выше, поглядят
и оплетут запястье – и все, нет спасения из этого плена. Он услышал, как
гудит воздух. Видеть их было больно; настолько мучительного чувства он
не испытывал даже в ту памятную ночь, когда узнал имя своего меча. Рука
капитана разжалась, выпуская свиток. Зараки отступил на шаг – лицо его
было абсолютно непроницаемо. -
Читайте. «Почему?
– хотел спросить его Иккаку. – Тебе дарят то, что нельзя ни выкрасть,
ни купить, ни взять силой… то, чего желаем и не можем получить я и Шухей…
почему ты отказываешься?» Вместо
этого он уткнулся в принесенный капитаном свиток. Тихо
ахнул Юмичика – но Иккаку было решительно не до него. Чувствуя, как обида
пережимает горло, он вскинул глаза на капитана. -
За что, тайчо?! И
чуть было не добавил – меня-то за что? – но вовремя опомнился.
Зараки
не ответил – то ли не хотел, то ли просто не успел, потому что Юмичика,
вскочив, закричал: -
Я никуда не уйду! Ты слышишь?! Ты, бесчувственное железо! Ты не имеешь
права вот так меня выпихивать! Ты меня спросил?! Ненавижу! Зараки
шагнул к нему, сгреб за грудки, сводя вместе полы распахнувшейся юкаты.
Иккаку увидел, как по запрокинутому лицу Юмичики градом текут слезы. Безостановочно
просто. Как дождь. -
Ненавидишь? – негромко спросил Кенпачи. – Это хорошо. Отпустил
его, развернулся и вышел. -
Кенпачи… - позвал Юмичика. И, громче: - Кенпачи! Капитан
не отозвался. Несколько
секунд Юмичика стоял столбом. Потом пальцы смяли пергамент. -
Я, - листок разорван пополам, - не пойду, - на четверти, - лейтенантом,
- и еще раз, - ни к какому, - еще, - Кучики, - еще, - Бьякуе! Пергамент
больше не рвался – слишком маленькими были кусочки. Юмичика
сел на кровать и закрыл лицо руками. -
Ты зачем документ порвал? – тихо спросил Иккаку. -
Найди мне мою одежду, - ответил на это Юмичика. -
Юми… тебе же только завтра… -
Найди мою одежду! – металлическая истерика в голосе Юмичики заставила
Иккаку нервно дернуться. -
Успокойся. Не могу больше слушать твои вопли. Сейчас принесу… -
Эй, Иккаку… Он
обернулся уже в дверях. Юмичика смотрел в пол, на лоскуточки, оставшиеся
от его назначения. -
А тебя куда? – спросил он. -
В пятый, - ответил Иккаку. -
Так там вроде есть лейтенант, - устало проговорил Юмичика. -
Так меня не лейтенантом, - вздохнул Иккаку. К
тому времени, когда Иккаку притащил юмичикину одежду, в палате уже собралась
группа медиков во главе с Исане, полные решимости не дать Юмичике уйти.
У Иккаку создалось впечатление, что Юмичика их попросту не видит. Не обращая
ни на кого внимания, он переоделся, сунул за пояс занпакто и направился
к выходу. В
дверях встала лейтенант четвертого отряда. -
Айясегава-сан, я не могу вам позволить… -
Исане-сан, - Юмичика поднял на нее взгляд, и девушка осеклась. А потом
посторонилась, выпуская офицера из палаты. Юмичика
летел по улицам так стремительно, что Иккаку едва за ним поспевал. -
Куда ты несешься? -
Узнаешь. -
Что ты задумал? -
Ничего из того, что еще бы не происходило у нас в отряде. -
С ума не сходи! Ну что ты взъелся так?! -
Никто не смеет так со мной обращаться! Я не мяч, который можно туда-сюда
пинать! Я сюда за ним пришел! Какое у него право меня передавать?! -
Да подумай ты, придурок! – Иккаку забежал вперед и встал перед Юмичикой,
преградив тому путь. – Ему же тяжело! Он не может рядом с тобой находиться!
Как ты не понимаешь? Где вообще твои мозги?! Фиалковые
глаза казались черными. -
Мне до смерти надоел наш капитан. Я не понимаю, чего он от меня хочет.
Я знаю, чего хочу я. -
Ну и чего? – устало спросил Иккаку. -
Крови, - ответил Юмичика и исчез. -
Шунпоист хренов, - ругнулся Иккаку и метнулся следом за ним. -
Где капитан? – спросил Юмичика, врываясь в общее помещение казармы и движением
руки отметая приветствия. -
Еще не появился, Айясегава-сан, - ответили вразнобой несколько голосов.
-
Всем присутствующим собраться на плацу, - тускло уронил пятый офицер.
И – через плечо ворвавшемуся следом Иккаку: – Проследи, чтобы было не
меньше двухсот человек. Сильные
руки развернули его и прижали к стене. -
Ты с ума сошел? – тихо спросил Иккаку. – Он тебя убьет. -
Хорошо, - сказал Юмичика. -
А если ты его?! – это было начало истерики, но Иккаку не мог остановиться. -
Тоже хорошо, - ответил Юмичика. Его взгляд по-прежнему был черным. И
Иккаку отпустил его. На
плацу его посетило омерзительное чувство дежа вю. Вон там, в центре площадки,
стояла Ямасита-тайчо – на мраморных плитах все еще можно разглядеть пятна
ее крови. Он помнил, как свистнула катана, как закрыл глаза Ичиносе –
а он не мог закрыть глаза, он не мог оторвать взгляда от Юмичики – черт,
смотреть на него было как пить воду… как дышать… А
потом появился Зараки… Иккаку
вздрогнул. Словно в ответ его мыслям, капитан шагнул в открытые ворота. И
замер. Интересно, чего он ждал от Юмичики? Явно не того, что пятый офицер
будет ждать его, капитана, на плацу, с обнаженным мечом и в окружении
двухсот членов отряда. Не менее чем двухсот. -
Что тебе? – спросил он, и призрак Аски расхохотался в голове Иккаку. -
Я вызываю тебя на бой, чтобы убить и занять твое место, - произнес Юмичика
ритуальную фразу, которую когда-то не сказал Кенпачи. Просто потому, что
не знал. Она
разбила наваждение. Не было больше покойницы Ямаситы; был Зараки – его
лицо просветлело, глаза вспыхнули, он словно стал еще выше ростом. В оскале,
растянувшем губы, было что-то… нежное? -
Хорошо, - произнес он и бросился в схватку. Лезвие
неживого меча влетело между двумя клинками Фудзикудзяку. Противники застыли
почти вплотную… Что-то
коснулось локтя Иккаку. Он посмотрел в сторону, никого не увидел, глянул
вниз… Рядом с ним стояла Ячиру, прижимая ручонки к груди. -
Фукутайчо, - Иккаку присел рядом. – Почему вы не с капитаном? -
Нельзя, - она не отрывала глаз от схватки. Она всегда смотрела, как сражается
Кенпачи, но сейчас ее лицо было печальным. – Он больше не играет. Капитан
медленно гнул меч Юмичики к земле. Сейчас выбьет из рук, и… Иккаку
не услышал команды активации, но лезвия Фудзикудзяку вдруг вспыхнули,
расцветая радужными перьями. «Без имени освободил… значит…» Он не успел
додумать. Кенпачи
рванул клинок прочь из яркого плена, но Фудзикудзяку не пустила. Капитан
ухмыльнулся. -
Вот ты как можешь, - проговорил он. Перехватил меч одной правой рукой,
а левой сорвал повязку с глаза. Освобожденная
рейяцу ударила и по зрителям, и по Юмичике, и по его мечу. Он упал; лезвие
звякнуло рядом. Слишком сильный удар рейяцу, подумал Иккаку. Фудзикудзяку
не справилась… Зараки
уже летел на противника; Юмичика откатился в сторону, вскочил на ноги,
подхватывая меч. Клинки встретились со скрежетом и звоном. «Да
они счастливы…» Глаза
Юмичики не сияли даже – они пылали. Иккаку вдруг будто увидел его заново.
Увидел, как неровно отросли черные волосы, как они растрепаны; словно
впервые заметил отсутствие перьев, лицо, исполосованное шрамами и дикий
оскал. В своей новой, сильной, стальной красоте Юмичика стал невероятно
похож на Зараки. Фудзикудзяку
вылетела из рук Юмичики; он кинулся к ней, нырнув под иззубренный клинок;
несколько прядей волос скользнули на плиты. Капитан развернулся на пятках,
ударил… острие меча пришлось в подставленное плашмя лезвие Фудзикудзяку.
Глядя
капитану в глаза, Юмичика вымолвил: -
Банкай. «Вот
ты как можешь», - подумал Иккаку словами Зараки. Капитана
отбросило от Юмичики словно взрывной волной. Фудзикудзяку расцвела за
спиной хозяина, обнимая его своими крыльями-листьями; у нее была голова
птицы и тело всех цветов радуги. Она была невыразимо прекрасна. Иккаку
опустился на колени. Дышать стало трудно. Он не сразу понял, а когда дошло
– стало страшно: она пожирала рейяцу. Любую, до какой могла дотянуться.
Впитывала, чтобы отдать своему хозяину. Иккаку видел, как стремительно
расцветает Юмичика, как алеют его губы, как наливаются светом глаза. Рука
взлетела, и голова птицы послушно повернулась туда, куда ей указывали. К
Зараки. «А
ведь у Аски тоже был банкай…» - подумал Иккаку. И
увидел, как широко осклабился капитан. Как он рванулся навстречу чудовищной
птице, как его меч – бездушный, бессильный, просто кусок стали, - вонзился
в ее голову, и как она закричала, а он все шел вперед, словно вспарывая
ее, и его бешеная, неукротимая рейяцу, которую невозможно было пожрать,
которой Фудзикудзяку отравилась, как непривычной пище, колыхала воздух
и сдавливала его уже в легких. Иккаку
зажмурился; едкие слезы, вызванные невероятным свечением юмичикиного банкая,
обожгли веки. Когда
он открыл глаза, света не было, не было птицы-цветка, были две фигуры
на мраморных плитах, застывшие вплотную, словно в объятиях. Меч
капитана вошел в грудь его пятого офицера и вышел со спины. Слева,
там, где сердце. -
Юми… чика… - выдохнул Иккаку. Меч
вырвался из груди; лишенный этой опоры, Юмичика упал на колени. Его лицо
было ясным; его лицо было влюбленным; Иккаку мог бы поклясться – он еще
никогда не видел, чтобы его друг был так прекрасен. Вот его взгляд останавливается
на Иккаку – такой светлый, такой яркий, что хочется плакать… и возвращается
к капитану. -
Кенпачи… - одними улыбающимися губами. Меч
описал в воздухе широкую дугу. Голова упала на плиты; тело рухнуло с колен
ничком, заливая мрамор кровью. Под
взглядами всего отряда, в мертвой тишине Зараки поднял отрубленную голову. -
Я… - проговорил он. – Я… И
замолчал, словно подавился словами. Иккаку, не видя почти ничего – в глазах
стояла муть, он не знал, что это за фигня, - шагнул к нему, вынимая Хозукимару
из ножен. Его
поймали за локти, не дав дойти до капитана. Что-то заговорили – успокаивающе,
увещевающее… Зараки
положил голову рядом с телом и ушел. Тогда
Иккаку отпустили. Пошатываясь, он остановился над телом Юмичики. Этого
просто не могло быть. Кажется,
кто-то где-то решил поиздеваться над Иккаку. Провести его через все адовы
муки. Подарить ему надежду – и отнять снова. «Зачем, капитан, зачем? Он
же твой, был и мог быть. Зачем ты его убил? Никто бы его не отнял. Его
нельзя отнять. Зачем, капитан?» Он
не помнил, как мертвая голова оказалась у него в руках. Он все целовал
губы, и щеки, и распахнутые глаза, словно в поисках искры жизни. Как будто
могла быть жизнь в отрубленной голове. Даже синигами такого не переживают. А
потом сквозь мертвенно-бледную кожу пробился свет. И пока Иккаку смотрел
на него, пытаясь понять, что же это значит, он вырвался на свободу, окутал
голову и тело, и словно под влиянием этого света, Юмичика начал растворяться,
а когда свет погас – исчез вовсе. Только ворох одежды остался. Вокруг
зашептались: -
Ушел… -
…перерождение… -
Ну не сразу же! -
…Уэко Мундо… -
…какое?!. Свет, что ли, не видел?.. И
тогда муть в глазах стала слезами; обхватив себя за плечи, Иккаку рыдал
впервые в жизни, в голос, как брошенный ребенок, с воем, как безутешная
вдова. *** Он
не заметил, как в комнате сомкнулась тьма. Хаори белым пятном светилась
на полу. Он смотрел на нее, как на ядовитого паука. Он
думал, что больше никогда не сможет драться. Он
думал, что больше никого не убьет. Мальчишка
разорвал его душу в мелкие клочки… что за фигня, он всего лишь хотел услать
его с глаз, просто чтобы не видеть. Какая разница, что белое лицо, это
проклятущее ангельское лицо стоит перед глазами, даже когда его нет. Ненавижу,
сказал он и вызвал на бой. Это правильно. Это Кенпачи понимал. Ненависть.
Битва. -
Я… - он снова попытался это произнести, - я… Но
говорить эти слова пустоте было еще более дико, чем мертвой голове. Тишина
и пустота казарм давила – впервые что-то так подавляло его. Поняли ли
они, что у них больше нет капитана? Придет ли Иккаку вызывать его на бой?
Зачем?
Для чего сражаться с покойником? Край
глаза задело легкое свечение; нахмурившись, Кенпачи повернул голову. Там
лежал его меч, с которого он забыл вытереть кровь Юмичики. Клинок светился,
и чем дольше Кенпачи на него смотрел, тем ярче становилось свечение, и
в нем меч исчезал, словно растворяясь. Он
медленно поднимался с пола, гибкий, как лезвие. Сел на колени. Он выглядел
точно так же, как в их первую встречу – длинные волосы, тело-тростинка,
цветное кимоно. И он выглядел совсем по-другому – не похож на девчонку,
не похож на человека. И
Кенпачи знал его – не так, как знал Юмичику. И
все-таки, именно так. Он
смотрел, не веря в то, что видит; смотрел, как в госпитале, желая насмотреться
вволю, впрок, на всю жизнь, хотя это и было невозможно, желая утолить
голод, который был вечен. А рука скользнула по его щеке – теплая, настоящая… -
Живой… - проговорил Кенпачи так, словно только что научился говорить,
и это было его первое слово. – Живой! Стиснул
в руках, смял, прижал, чувствуя странное – как тянет горло, как сжимается
в груди, слева… -
Юмичика… Запрокинутое
лицо осветила улыбка. -
У меня теперь будет другое имя. Постарайся на этот раз его услышать. И
тогда Кенпачи увидел то, чего не видел раньше – искры от скрещенных клинков
в глазах, изогнутое лезвие меча в рисунке губ. Он ощутил собственную безумную
улыбку. Вот теперь можно пробовать их на вкус… Живой…
Могу стиснуть плечи, смотреть в глаза, знать – не исчезнет, не уйдет,
теперь – точно мой, всегда будет рядом, в руках, за спиной, в ножнах.
Мой прекрасный клинок… Конец 7 главы Посвящение новых капитанов
выпало на празднование Танабаты, так что после торжественной части все
пошли смотреть фейерверк. Казалось, все население Сейрейтея перебралось
с улиц на крыши. Небо цвело. Четыре новоиспеченных капитана:
Хисаги Шухей - девятый отряд, Абараи Ренджи - третий отряд, Мадараме Иккаку
- пятый отряд, Кусаджиши Ячиру - одиннадцатый отряд, - сидели вместе,
отделившись от всех. Их вежливо оставили в покое. - У Бьякуи в отряде мальчонка
один перспективный есть, Рикичи, - говорил Ренджи, жмурясь на яркие всполохи,
как кот. - Думаю его переманить. Чуть-чуть тренировки, и будет отличный
офицер. Быстро растет. А пока так обойдусь. - А я Киру к себе перетащил,
- лениво сказал Шухей. - Думаю, лет через пятьдесят его восстановят. И
вообще, пусть будет подальше от Ичимару. - Не поможет! - фыркнул Ренджи. - А я попробую, - отмахнулся
Шухей. - А как у вас с Хинамори, Мадараме-тайчо? - Ниче так, - ответил Иккаку.
В небе вспыхнул яркий желто-сиреневый цветок. - Хорошая девочка, и с бумажками
дружит. Сработаемся. А вы что будете делать, Кусаджиши-тайчо? - Пойду искать Маки-тяна!
- маленькая капитанша сурово смотрела вперед, сжав кулачки. Она все еще
выглядела как девочка, но, кажется, давно уже была взрослой. Когда она
успела вырасти? Как Иккаку этого не заметил? - Ему уже пора вернуться
домой. Ренджи смазал с губ улыбку.
- А Кучики-тайчо тебя к мальчонке
не возревнует? - насмешливо спросил его Хисаги. - Как у вас вообще? - Здорово, - задумчиво ответил
Ренджи. - По-другому. Странно быть… ровней. Я и не думал, что он может
быть… - Каким? Всех четверых подбросило,
как на пружинах. - Бьякусик! - Ячиру радостно
кинулась к капитану шестого отряда; тот осторожно перехватил ее в полете
и отставил в сторону. Ренджи переменил несколько цветов - это было видно
даже в темноте, хотя, с другой стороны, это могли быть всполохи фейерверков. - Мне нужна твоя помощь, если
ты не занят, - глядя на него, сказал Кучики. - Не занят, - пробормотал
Ренджи, видимо, все еще не привыкший к такому обхождению со стороны капитана. Они ушли, и Шухей фыркнул. - Кучики зануда, ужас. - Ничего, все наладится, -
очень неожиданно сказала Ячиру. Они смолкли, но теперь молчание
стало иным, наполненным ожиданием - кто заговорит первый? - Мне кажется, что мир изменился,
- тихо сказал Хисаги. - Это хорошо или плохо? -
спросил Иккаку. - Это хорошо. Мне кажется,
он нас отпустил… Иккаку на это не ответил.
Он все еще продолжал думать о том, что видеть Юмичику было как пить воду.
Но еще ему казалось, что он всю жизнь пил из отравленного источника, и
вот теперь учится жить без этой воды, как наркоманы учатся жить без "дури".
Ломка. Освобождение. Ему легче, чем им - его искушение исчезло навсегда.
И ему тяжелее, чем им - по той же причине. - Все было прекрасно, - сказало
Ячиру вдруг. - Это как… как сражаться. Без битвы скучно! - она сжала кулачки,
не в силах выразить словами то, что чувствовала. - Любить, - подсказал Иккаку.
- Да, - она кивнула. - Это
как фейерверк. Шухей вдруг потянулся, а потом
лег на спину и уставился в небо. - Я хочу влюбиться, - сказал он и улыбнулся цветам-птицам, что распускались в темном небе. *** Дорога теперь уже никогда
не кончится. У груди - ангельский лик,
сомкнутые веки, черные змеи волос, которые чуть шевелит мерное дыхание. Он самый сильный синигами
поколения, он носит имя Кенпачи, но суть - не в этом. Суть в том, что
он несет в руках. Он никогда не достигнет банкая,
потому что ему не нужно подчинять свой меч, потому что ему не нужно больше
силы. И если раньше он никогда не
говорил со своим мечом, то теперь он говорит только с ним, и говорит как
никогда много. Жители Рукогная провожали
взглядом странного синигами, которые держал свой меч на руках, как ребенка
или любимую женщину. А он шел и думал, как это
прекрасно - нести его и нести, все время вперед… И чтобы дорога никогда не заканчивалась. The End <<
|| |