Нет пределов

Фэндом: Робин Хобб "Сага о Шуте и Убийце"

Пейринг: Фитц/Шут

Рейтинг: R (аах, посмотрите, она сказала слово "член"!)

Жанр: romance

Саммари: Фитц решает, в самом ли деле он хочет сохранить последнюю границу между собой и Шутом

Примечание: Это сиквел к моему фику "В полутьме"

Дисклеймер: Робин Хобб наняла меня для того, чтобы я придумывала хэппи-энды для ее героев. Не верите? Ну и правильно делаете.

Размещение: с разрешения автора

Капли дождя с мягким стуком падали на крышу, шелестели в листве - непрерывный, уютный шум, почти что убаюкивающий. В доме было полутемно, как будто рассвет еще не наступил, но я знал, что уже довольно поздно - просто день был вот такой, теплый и пасмурный. В такой день хорошо подольше полежать в постели - зная, что никуда не надо идти, нет причины спешить: лошади сыты и под навесом, а других неотложных дел нет. Я осторожно потянулся и повернулся на бок.

Я лежал на самом краю кровати, а у стены, обнимая подушку, спал Шут. Даже в этом слабом свете его кожа казалась теплой, будто светилась изнутри. Одеяло сползло, и я видел его обнаженные руки и перепутанные косички, падающие на спину. Рот у него был чуть приоткрыт, тонкие брови сведены, как будто он чуть хмурился во сне.

Я замер, не желая его будить. Внезапное воспоминание пришло ко мне - о том, как иногда после свадьбы я просыпался рядом с Молли. И тогда я смотрел на нее спящую и думал о том, что наконец-то - вот она, со мной, и теперь это навсегда, нам не надо больше прятаться, не надо бояться расставаний. Я думал, что уже никогда не потеряю ее, и от осознания этого мое сердце наполнялось такой огромной радостью, что, казалось, сейчас разорвется.

Я ошибался. Я потерял ее.

Всего несколько месяцев - и все в моей жизни переменилось. Мог ли я когда-нибудь думать, что буду лежать с Шутом в одной постели, что наша близость станет не только близостью друзей - и что это будет казаться мне таким правильным?

Некоторое время я обдумывал эту мысль, привыкая к ней - лежал и прислушивался к тому, что я чувствую. Я так долго сопротивлялся самой идее этого, что сейчас боялся, а вдруг на меня нахлынет сознание непоправимости того, что я сделал. Готов ли я был ко всему, что было с этим связано?

Я не знал, был ли я готов, но в том, что я не хотел ничего другого, я был уверен. Я проведу всю жизнь рядом с ним... если Шут захочет этого.

А он хочет - он сказал мне.

Я вспомнил, как мы приехали сюда вчера под вечер, в мою хижину возле Кузницы, которую когда-то мы делили с Ночным Волком и Недом. Чейд отговаривал меня от этой поездки, говорил, что я не перенесу несколько дней в седле, что я еще не оправился, но я не послушал его - и оказался прав. Шут выбрал самых спокойных лошадей в конюшнях замка - таких, что были только рады плестись шагом. Мы ехали не торопясь, и я щурился от неяркого осеннего солнца и обменивался с Шутом ленивыми репликами, и мне казалось, что я еще никогда не знал такого покоя.

Я не умер; это было так хорошо - жить.

Я сказал об этом Шуту. А еще сказал, что есть нечто даже очень приятное в том, чтобы быть выздоравливающим. По крайней мере, все сразу бросаются выполнять твои пожелания. "Тебе надо отдохнуть, Фитц! Конечно, ты можешь поехать туда, Фитц! Я пошлю кого-нибудь, чтобы завез мебель и подготовил все в твоем доме, Фитц!"

Шут снисходительно смотрел на меня, и я не добавил, что самое главное я услышал именно от него: "Конечно, я поеду с тобой, Фитц. Куда ты захочешь."

Все то время, что я выздоравливал, он был со мной. Мой разум после излечения был хрупким, как яичная скорлупа, а мое тело - таким слабым, что, казалось, его можно связать в узел, как размочаленную веревку. Я ныл и жаловался и был трудным во всех отношениях, но день за днем мне становилось лучше. И чем дальше, тем больше я боялся, что когда мне станет совсем хорошо, Шут опять уйдет. Я едва сдерживался, чтобы не просить его остаться. Я не имел на это права.

И вчера - я вспомнил, как чувствовал приятную усталость во всем теле после целого дня в седле - а также восхитительное ощущение порядка и правильности происходящего. Огонь горел в очаге, мы были чистые и сытые, и вдвоем. Я сидел на кровати, а Шут устроился с ногами на стуле, раскачиваясь на нем, раскинув руки для равновесия.

Выглядел он забавно и в то же время раздражающе, и в какой-то момент я вдруг ощутил такую тоску при мысли, что все это ненадолго, лишь пока он считает, что я еще до конца не поправился. А потом он снова покинет меня, и я останусь один в своих пустых комнатах в Баккипе, и поскольку рассчитывать на то, что на меня в очередной раз свалится какая-нибудь гадость, требующая его присутствия, не приходилось, мы больше не увидимся.

Он что-то говорил, деликатно жестикулируя своими узкими руками, но я уже не слышал этого. Я перебил его, потому что не мог больше выносить своих мыслей.

- Когда... когда ты покинешь меня?

Он застыл, опираясь коленями в край стола, только с двумя задними ножками стула на полу, и его руки замерли в воздухе. И я испугался, что сейчас он переведет все в шутку, спросит, неужели он мне уже надоел, а я не хотел этого, для меня это было серьезно.

Шут смотрел на меня, слегка склонив голову набок, и я ответил ему сердитым взглядом.

- А когда, - сказал он, - ты собираешься вернуться в Ивовый Лес?

Это был странный вопрос - на мгновение я растерялся. Но впрочем, ответ я знал - я думал об этом, как я мог не думать?

- Никогда, - сказал я. - Даже если бы Молли приняла меня... я не думаю, что смогу еще раз...

Еще раз понадеяться, что верну ее... чтобы, возможно, снова потерять.

Раскачивание на стуле возобновилось.

- Тогда, Фитц, мой Фитц, я покину тебя, когда я не буду нужен тебе.

Он сказал это так просто, как будто не подозревал, что это означает, и я обрадовался, что поймал его на слове.

- А если, - с вызовом сказал я, - ты будешь нужен мне всегда?

И по взгляду Шута, который он мне подарил, терпеливому и такому, каким взрослый смотрит на ребенка, я понял, что он прекрасно знал, что означают его слова. На миг мне показалось даже, что он ничего больше не скажет. Но он ответил.

- Ты же все понимаешь, Фитц. Я сделал свой выбор. Я тоже не думаю, что смогу еще раз... - В отличии от меня он договорил фразу. - Еще раз попробовать жить без тебя.

И в его взгляде мелькнула такая печаль, что я подумал, он сомневается из-за того, о чем говорил Прилкоп - что его присутствие в моей жизни может изменить мое будущее, и я сказал, что ведь он уже все изменил, и если бы не он, я бы умер, значит, мир уже вряд ли идет по назначенному пути и чего волноваться из-за того, что уже не исправишь.

- А я и не волнуюсь, Фитц, - сказал он. - На самом деле, я никогда еще не чувствовал себя спокойнее.

И я осекся, и вспомнил, что он сказал о том, что сделал выбор. Шут был спокоен, потому что все решил для себя.

А я? Передо мной еще было решение, которое я не принял - и в этом решении никто не мог мне посоветовать. Я думал об этом время от времени, с тех пор, как Шут вернулся, и особенно часто в такие моменты, как сейчас - когда мне казалось, что он настолько важен для меня, что без него я никогда не буду целым, я стану калекой с незаживающей раной на месте того, что отнято.

Шут был частью меня, и я тоже был частью его, и в таком случае - почему я считал необходимым так настойчиво оберегать одну последнюю границу между нами? Зачем я так беспокоился, чтобы сохранить единственное, что разделяло нас?

Да, пускай это было глупо, пускай он высмеивал мое стремление подтверждать близость совокуплением. Может быть, он знал об отношениях что-то такое, чего я не знал. Но я помнил тот вечер в моей комнате, когда мы пили абрикосовый бренди и когда на мгновение я почувствовал, что все могло бы быть между нами иначе - если бы я не остановил себя...

Я любил его. И я хотел, чтобы наша любовь была полной. Вот и все.

- Иногда я мечтал о том, - сказал Шут, - как мы могли поехать с тобой куда-нибудь вместе. В Удачный, в Дождевые Чащобы. Я так многое хотел бы показать тебе.

И там бы мы опять наткнулись на его друзей, которые обожают делать далеко-идущие выводы, подумал я. И вдруг понял, что это совсем не важно. Я хотел увидеть Удачный, и Дождевые Чащобы, и его друзей, и корабль с носовой фигурой, у которой мое лицо.

- А мы точно не можем это сделать? - спросил я. Чейд, конечно, не был бы в восторге от моего отъезда, но я был почти уверен, что Дьютифул сумел бы придумать мне какую-нибудь дипломатическую миссию. Вот только... есть вещи, о которых можно мечтать, но которые никогда не делаются.

Шут не смотрел на меня, задумчиво проводя по губам пальцем. А потом откинул голову, и в его темных глазах сверкнули искорки смеха.

- Ты знаешь... я не нахожу ни одной причины, по которой мы не можем этого сделать.

И тогда я встал и подошел к нему. Он едва не свалился вместе со стулом, удивленно глядя на меня, а я поймал его за рубашку, осторожно поднял его на ноги и поцеловал в губы.

В последний момент я вдруг подумал, а что если Шут больше не хочет меня, я ведь изменился за время болезни - тощий настолько, что, кажется, сейчас кости начнут бренчать друг о друга, с запавшими глазами и ввалившимися щеками. Мне надо было его спросить, подумал я, но я полагал, это было бы очень неловко - почти так же неловко, как я чувствовал себя сейчас, целуя его.

Его руки взметнулись, утыкаясь мне в грудь. На мгновение я подумал, что Шут хочет оттолкнуть меня, но он лишь положил ладони мне на плечи, не отталкивая и не притягивая. Я отпустил его губы и сказал:

- Мне остановиться? Ты хочешь, чтобы я остановился?

В неярком свете огня в очаге глаза Шута были темными и пристальными, и мне было так трудно выдержать этот взгляд, но я сдержался, не отвел глаз. А потом он сказал, очень мягко и печально:

- Если это шутка, Фитц, то это жестоко.

Какая уж там шутка! Я возмущенно уставился на него.

- Тебе не нужно привязывать меня этим, - добавил он. - Я ведь уже сказал, что останусь с тобой...

- Да, ты обещал мне, - удивленно ответил я, и мне показалось, что мое удивление было для неожиданным и обрадовало его. Но потом его лицо снова стало упрямым.

- И тебе не надо делать этого из благодарности.

- Да замолчи ты!

Эда великолепная, если его не остановить, он ведь кого угодно заговорит до безумия. Поэтому я снова поцеловал его - пусть лучше скажет то, что хочет, жестами, пусть отпихнет меня, Шут уж точно со мной справится.

Но он не оттолкнул меня. Вместо этого его руки обвили мою шею, и он вдруг ответил на мой поцелуй, и разница между тем, каким покорными были его губы до этого и каким жарким и страстным стал его рот теперь, была потрясающей.

Он перестал целовать меня только на несколько секунд, притянув к себе, его сильные руки обнимали меня, его лоб был прижат к моему плечу. Я услышал его шепот:

- Ну вот, теперь я должен спросить тебя, мне остановиться... я должен остановиться...

- Ничего ты не должен.

И его ладони легли на мое лицо, обнимая его, и Шут целовал меня, мои веки, губы, сломанный нос, и я чувствовал, как он дышит, почти всхлипывая, и на мгновение я растерялся перед этой страстью, а потом понял, что могу просто не думать, могу просто отвечать ему.

Это оказалось так легко. Почему раньше я думал, что это может все испортить между нами? Теперь это просто казалось каким-то кусочком, которого всегда не хватало, а я решил наконец-то дополнить его.

Я потянул его рубашку, вытаскивая ее из штанов, и Шут задрожал, но лишь прижался ко мне сильнее. Я никогда не касался его до этого вот так. Даже в те моменты, когда у его тела не оставалось секретов от меня, когда я обмывал его перед тем, как положить на погребальный костер, эти прикосновения не были интимными. Но сейчас - мои руки были на его ребрах, и я чувствовал, как они поднимаются при дыхании, чувствовал его прохладную, гладкую кожу. Он так дрожал, что я испугался. Может быть, я сделал что-то не то? Может быть, он передумал?

- Что с тобой? - прошептал я. И услышал, как в ответ он шепчет:

- Я никогда раньше... я никогда...

Мне показалось, что на меня свалился потолок. Я остановился, едва не отпихнув его.

- Но ты же - ты же говорил... - Я вспомнил его слова, чтобы я не льстил себе, он отнюдь не "сохранял меня для себя". Шуту хватило совести выглядеть виноватым, но почти сразу ответил мне своим обычным голосом:

- Мне надо на это что-то ответить?

Да нет, не надо, вздохнул я. Вот только... Я еще раз вздохнул и прижал его к себе.

Он стянул с меня рубашку, и его прохладные ладони касались моей груди очень легко, словно он не давал себе воли, боялся прикоснуться слишком сильно. У него был такой растрепанный вид, с рубашкой, вытянутой из штанов, и перепутанными косичками, что я засмеялся, и еще я смеялся, потому что мне нравилось видеть его таким. Я не знаю, понял ли он.

- Только, Шут, - сказал я, - я не уверен, что знаю, что делать дальше.

С женщинами я знал - да и то, помнится, Джинна была невысокого мнения о моих способностях. Ну а что делать с мужчиной, с таким же, как я - когда инстинкт не подсказывает, как совместить наши тела? Мне не хотелось делать что-то из того, о чем обычно шутят солдаты, да я и не думал, что у меня бы получилось.

Шут смотрел на меня и умудрялся одновременно выглядеть расстроенным, решительным и счастливым.

- Я думаю, мы можем просто... - сказал он. Я дотронулся до пояса его штанов, и он стиснул зубы. А потом поднял на меня глаза, улыбаясь.

И все оказалось легче, чем я думал. Моя ладонь на его члене, и это было так просто и естественно, и я смотрел на его лицо, видел, как он кусает губы и делает короткие вдохи, и мне казалось, что я никогда не видел ничего более прекрасного. И узкая прохладная ладонь Шута скользила по моему члену. И наконец не осталось ничего, кроме движений в едином ритме, и наше дыхание тоже совпало, и мы смотрели друг другу в глаза, словно не могли и не хотели видеть ничего больше - и Шут совсем не выглядел мудрым и взрослым - а таким же растерянным и завороженным, как я.

Когда все закончилось, я не знал, что сказать. Мне всегда казалось, что это изменит для нас так много - все будет совсем по-другому. А ничего не изменилось. Только мои пальцы были липкими, и Шут смотрел на свою руку с изумлением - и мы оба едва могли отдышаться.

- Подожди, ну не об одежду же! - сказал я, увидев, что он собирается делать.

Я вскочил и притащил мокрое полотенце, взял его руку и вытер - и тут мне стало так смешно - как будто Шут был маленьким ребенком, за которым надо ухаживать. Шут смотрел на меня, нахмурившись, а я вытирал свои руки и хихикал.

Он вздрогнул, когда я провел по его бедру холодным полотенцем - и вдруг тоже рассмеялся. И в этот миг, когда я смотрел, как он смеется, а его губы были ярко-розовыми, почти алыми, и я знал, что это от моих поцелуев, я чувствовал, что сделал самую правильную вещь на свете. Может быть, я еще пожалею об этом - но не сейчас, не сейчас.

- Шут, - прошептал я и протянул руку к его лицу. Я хотел этого и мне не нужно было себя сдерживать. - Ты мой, - сказал я.

Несколько мгновений он смотрел на меня, очень серьезно, а потом прижался щекой к моей руке.

Потом мы легли спать. Я вспомнил, как когда-то сказал ему, что никогда не захочу делить с ним постель. Как давно это было. И как глупо. Я хотел делить с ним - все.

И сейчас я смотрел, как он спит, и вид его тонких рук и по-детски приоткрытых губ заставлял меня испытывать почти болезненную нежность. Мне хотелось защитить его, сделать его счастливым - и в то же время я боялся той власти, что он имел надо мной. И мне хотелось схватить Шута, разбудить его, затрясти и потребовать, чтобы он пообещал еще раз, что никогда не покинет меня.

Когда-то он сказал, что хотел получить мое сердце, но опоздал. Вот было мое сердце - и я отдал его ему.

И если он когда-нибудь отвергнет меня, меня просто не станет. Я знал это так же твердо, как свое имя.

Мне хотелось протянуть руку и коснуться его, но я боялся его разбудить. Интересно, ему не было холодно? Он ведь всегда мерз, а сейчас лежал совсем раскрывшись. Но я не мог подтянуть одеяло, не потревожив его. Подушечки трех пальцев его левой руки слабо блестели серебром. Я вдруг подумал, что хочу, чтобы он вернул нашу связь, снова оставил метку Скилла на моей руке. Мне так отчаянно захотелось этого, что я подумал о том, чтобы взять его руку, пока он спит, и приложить пальцы к своему запястью самому.

Но нет, я не имел права брать у него что, что он не хотел бы дать. Когда он проснется, я попрошу его об этом. А до этого я просто лежал и смотрел в потолок, не пытаясь снова зснуть, пока Шут наконец не зашевелился. Я повернулся и посмотрел на него. Он поднял голову, глаза у него были заспанными, а на щеке у него отпечаток от подушки.

Он смотрел на меня и молчал - и в его взгляде была такая уязвимость, что я как будто прочитал в его глазах отражение своих мыслей. Мы оба боялись, что сейчас, в утреннем свете увидим все по-другому. И пожалеем о сделанном. Ну не глупо ли это было?

- Все хорошо? - спросил я. Шут кивнул, медленно и серьезно. - Ну и хорошо, - сказал я.

Он мотнул головой, потом кивнул, косички рассыпались, касаясь его лица, а потом осторожная улыбка появилась на его лице. Я обнял его - и он подался ко мне, и это было так хорошо и естественно, и я чувствовал себя так спокойно.

Он расслабился и положил голову мне на плечо. Наши руки соединились. Я поцеловал его в лоб.

- Нам еще не надо вставать, - прошептал я.

Шут не ответил, но его рука оплелась вокруг моей груди.

The End

fanfiction