Не враги

 

Автор: Смолка

 

Бета: Ira66

 

Фэндом: В.Камша «Отблески Этерны»

 

Пейринг: Рокэ Алва/Эгмонт Окделл, Рокэ Алва/Лионель Савиньяк

 

Рейтинг: R

 

Жанр: слэш, пожалуй, драма

 

Дисклеймер: герои и весь мир Кэртианы принадлежат Вере Камше

 

 

Пролог

 

Оллария, 398 к.С.

 

Кто сказал, что яд горький? Вовсе нет. Просто легкий терпкий привкус в знакомом винном букете. Еще глоток, и еще…Глаза мальчишки – огромные, серебристо-серые – становятся совсем безумными. О чем Дикон думает сейчас? Не наслаждается местью, уж точно. Жаль. Так было бы проще. Для него. Для меня. Нет, совсем не горько, не больно, не страшно. Просто никак. Пусто и бессмысленно.

 

Интересно, что это за яд? Сколько ты после этого протянешь? Впрочем, вопрос праздный.  Ты успеешь сделать то, что нужно. Тебе всегда везло, во всем. В завещании нужды нет, Диего Салина без затруднений станет герцогом Алва, Повелителем Ветров и прочая и прочая. Главное – успеть спровадить отсюда мальчишку, до того, как дойдет до слуг и кардинала. Иначе Дикону не уйти живым. Ричард застыл в кресле – он не боится и не сожалеет. Тихо сходит с ума, это заметно. Что, если мальчик и вправду потом спятит, застрелится или побежит сдаваться в руки королевского правосудия, что, вообще-то, одно и то же? Нужно сказать ему что-нибудь ободряющее. Или подойти и откинуть со лба пушистые темно-русые прядки. Мальчик перестал коротко стричься и это радовало, думалось, может быть, он начал понимать, что дело не в стрижке, не в бороде и не в глупых словах. Или нравилось, что отросшие волосы делают его похожим на отца? Как будто он и без того не был на него похож!

 

Нет, нельзя. Дик и так держится из последних сил. Любое движение и он сорвется. Зрачки серых глаз сужаются, как при обмороке или истерике. Надо с ним разговаривать, спокойно, ровно, словом, как всегда. И постараться напоследок себя не выдать. Пусть лучше помнит проклятого мерзавца, убийцу отца. Рано или поздно самооправдания возьмут свое, мальчик и в самом деле начнет думать, что совершил подвиг и не рехнется. Должен же был Эгмонт внушить ему понятия о долге истинного талигойца! Он, собственно, и внушил. Да такие, что ты не смог их даже поколебать, не то, что разрушить. С Окделлами тебе не везло. Ну, зато это последний представитель рода Повелителей Скал, которого ты видишь в своей жизни. Будем надеяться.

 

Лицо мальчишки меняется с каждым твоим глотком. Пропадает это характерное выражение – бесконечное удивление перед непонятным миром и робкая надежда, что следующий день не будет так жесток, как предыдущий, кажется, пропадает навсегда. Губы, - отцовские – крупные, неосознанно властные, чувственные – сжимаются в линию, рисунок бровей искажается, будто у него нестерпимо болит голова. Дикон, Дикон, Дик… Если бы я верил еще хоть во что-нибудь, то попросил бы об одной милости. Пусть ты никогда, никогда не поймешь и не узнаешь, как можно пить яд и не испытывать ненависти к своему отравителю!

 

…В Ренквахе глаза Эгмонта были черными. Или так казалось из-за темных кругов под ними? Или свет на болотах был таким тусклым? Готовясь к смерти, Эгмонт никого не проклинал. А потом тихо произнес: «Спасибо тебе, Рокэ». Так тихо, что никто, кроме тебя не услышал. Лучше б проклял! Погасшие глаза – спокойствие и обреченность. И благодарность. К тебе, своему убийце. Все проиграл, все потерял, но не Честь свою идиотскую. Так и должен умирать Повелитель Скал. Ты ему такую возможность предоставил – сделать последний вздох не в пыточной камере, не на площади Занха, а в сыром, хилом лесочке, с оружием в руках. Ему ж всегда было на все плевать, этому борцу за свободу Талигойи. Плевать на перебитых по его глупости соратников, на жену, на сына. На тебя – тем более. Ах, как кстати оказался каприз врага – прикончить мятежника собственными руками. 

А еще в широко открытых глазах, когда-то серебристо-серых, была нежность…  

 

Ты ж на эту нежность и…лучше не вспоминать. Только вспоминается. Как раз за разом победитель выводил на бумаге – замок Надор, герцогу Ричарду Окделлу… Раза три споткнулся на титуле, раза четыре на имени, весь походный стол был засыпан пеплом. Представлял как мальчик, которого ты в жизни не видел, но почему-то он рисовался тебе именно таким, каким и оказался - сероглазым, русоволосым, по-сумасшедшему гордым, - получит твое письмо. Что он сделает? Нет, не заплачет. Лишь сожмет листок в руке и молча поклянется мстить. Так что толку в твоих потугах сочинить письмо? Мальчишке все равно заморочат голову, ни к чему самому стараться. Да и что ты мог ему написать…мать твою!.. О том, что изменник должен быть наказан, чтоб другим неповадно было? О дриксенской и каданской армиях, которые ждали на границе, ждали победы герцога Эгмонта, чтобы наброситься на северные провинции Талига? О гайифской армии и флоте, о почти безвыходном положении, о предателях и трусах? Выразить свое несуществующее раскаянье? Предложить помощь? В том, что касается Окделлов, ты всегда был непроходимо глуп, Рокэ Алва. 

 

А глаза Эгмонта не отпускали, вино было безвкусным, и ты велел подать касеры. Много ж ты тогда выпил, Первый маршал Талига, раздавивший мятежников, размазавший их по болотам! В памяти осталось не все, но достаточно. Звон стекла, соль на губах, белое лицо Эмиля Савиньяка:

 

- Рокэ, отдай ЭТО мне. Ну отдай, побери тебя Чужой!

 

Только на следующее утро ты понял, что просил отдать генерал Савиньяк. В углу палатки валялся твой пистолет. Эмиль заботливо вынул из него пулю, и ни словом не помянул о той ночи. Никогда. Хвала Леворукому, ты не помнишь, в самом ли деле хотел застрелиться или Эмилю так показалось. Все может быть. Все может быть в этом бесконечно подлом и глупом мире. Настолько глупом, что его подлость уже давно не вызывает удивления.

 

Письмо сыну Эгмонта ты так и не послал. Только приказал отправить в Надор оружие и теперь за поясом Дикона – отцовский кинжал, который ты знаешь, как собственный.

 

Пей свой яд, ты заслужил. Если выживешь, это станет еще одним уроком, и может, на этот раз ты его усвоишь. Когда ты начал понимать, что этим все и кончится? Когда дурацкое обращение «эр Рокэ» перестало раздражать и стало привычным, а потом и необходимым? Если мальчишка говорил тебе «монсеньор», значит, полагал себя несправедливо обиженным. Впрочем, справедливых обид Ричард не признавал. Как и его отец. Или ты сам не мог найти нужные слова. И теперь не можешь.

 

Или когда после Дарамы ты предложил мальчишке уехать с Робером Эпинэ, он отказался, а ты только потом понял, что ждал его ответа с тревогой? Надо было выгнать его тогда! Ты дал себе поблажку и сейчас за это расплачиваешься и мальчишка расплачивается вместе с тобой. О чем ты думал только? О счастливых глазах Дика, о невольном жесте, когда возле пушки он хотел прыгнуть тебе на шею. А ты ведь уже вообразил себе, как ткнешься лицом в пахнущие пылью русые волосы и представишь, что не было ни нелепого прощания под проливным дождем, ни Винной улицы, ни мятежа Борна, ни Ренквахи, ни всех этих паршивых лет, а вы с Эгмонтом едете рядом в сторону Торского тракта и можно протянуть руку и коснуться теплой ладони.

 

Окончательно ты уверился в грядущем, когда увидев возле своего дома толпу вооруженного мужичья... готов был перебить всю Олларию, если с головы юного героя упал хоть один волос. Еще на въезде в город начальник караула среди прочих неутешительных новостей доложил Первому маршалу, что его оруженосец несколько дней назад вернулся в столицу. И заколотилось сердце, собрался в груди холодный комок страха, как тогда, у Плешивой. Убивать отребье расхотелось сразу, едва мальчишка выскочил из калитки и уставился на тебя как на наконец-то вернувшегося Создателя. Этими своими глазищами…Эгмонт так, конечно, не смотрел. Он смотрел по-другому. Открыто, как равный на равного. С безоглядной щедростью. С шальной страстью. Наверное, настал момент признаться – ничего даже близко похожего в твоей жизни больше не было. Да и не будет, даже если яд не подействует.

 

Нет, веселый вечер с отравой в бокале или кинжалом между лопаток наметился еще раньше. Совершенно пьяный оруженосец и чуть менее набравшийся господин Первый маршал Талига. Нужно было позвать слуг, но ты взвалил мальчишку на плечо и потащил по темным коридорам в его спальню, да еще и стянул с него одежду. Для чего? Испарина на юном теле, сонное дыхание, тень от ресниц… Дикон спал, а ты стоял перед кроватью, не в силах двинуться с места. Мальчишка – не Эгмонт, а ты не имеешь права. Да и не нужно тебе этого. Хотя захоти ты всерьез, Дик оказался бы в твоей постели – не сегодня, так через неделю. Все равно себя не обманешь, а мальчишке с без того изуродованной судьбой только этого и не хватало.

 

Ричард Окделл и сам себя прекрасно угробит. Сколько соломки не подстилай, как ни старайся. Вот, опять, пожалуйста! Схватился за предложение выпить с тобой отравленного вина, причем с восторгом. Можно спросить, зачем оруженосец подрядился тебя убивать, если ему настолько тошно, что он готов прыгнуть с тобой в Закат? Лет тринадцать назад герцог Алва задал бы такой вопрос, но сейчас и так все ясно. И от этой ясности хочется заорать во всю глотку. Ударить мальчишку, наотмашь, по покрытой легким светлым пушком щеке. Так, чтоб искры из глаз полетели! А потом схватить за шкирку и привести к Штанцлеру. Ткнуть носом, заставить слушать, и не отпускать, никуда от себя не отпускать! Да только дурь все это… Проклятье работает безотказно – за любовью тут же следует предательство. Но это твоя беда, а не Дикона. И не Эгмонта.

 

- Поставь бокал! – послушался, еще бы. Ну вот, фарс закончился, можно заняться делом. А завтра ты, если не загнешься, конечно, вернешься в дом, который без мальчишки станет пустым и в тысячный раз…нет, не проклянешь судьбу и не пожалеешь о несбывшемся. Просто вспомнишь…

 

Торка, 385 к.С.

 

- Алва! Алва! Да стой же ты!

 

Летняя трава, сухая и в сумерках почти неразличимо бурая, покорно сминалась под копытами лошадей. Солнце лениво катилось к закату, всадники летели стремительно, и так же стремительно навстречу неслось темное небо.

 

Первый всадник резко осадил коня и натянув повод, повернулся к товарищу, а конь забил по остывающей земле копытами – он рвался дальше.

 

- Куда торопиться? К вечернему совету мы все равно опоздали, - второй всадник остановил свою белоснежную кобылу и перевел дух. Лошадь, тоже вся в мыле, тяжело поводила боками – видно, бешеная скачка далась обоим нелегко. Отставший был очень молод, буйные светлые локоны делали его еще моложе.

 

- Кто ж виноват, что вы просадили в карты своего мориска, теньент Савиньяк, - усмехнулся его спутник, - с этой вашей клячей мы опоздаем не только на совет, но и на завтрашние учения.

 

- Но-но, полковник Алва, не смейте обзывать трактирным словом чистокровного линарца, - отозвался теньент, выделяя обращение интонацией. Ответ был дан в шутливом тоне, но темные глаза Савиньяка не смеялись. Он подъехал ближе и неожиданно наклонился, обнимая товарища за плечи. Тот отшатнулся – не грубо, но решительно.

 

- Что с тобой, Рокэ?

 

Теньент пристально осмотрел Алву с головы до ног и в который раз подивился его красоте. Тонкий, гибкий, сильный. Идеально правильные черты и огромные яркие глаза, густые черные волосы свободно отброшены на плечи. Повелитель Ветров, герцог Рокэ Алва, потомок Рамиро-предателя, друг детства и любовник. Так случилось, они оба этого хотели, связь, начавшаяся еще в Олларии, перед отъездом в армию доставляла им обоим бездну удовольствия. Лионель Савиньяк прожил на свете всего девятнадцать лет, но в людях он разбирался. Алву их отношения вполне устраивали, а сейчас все кончилось. Вернее кончается. И возможно, прямо здесь, в закатной степи.

 

- Это Окделл, верно? Ты сам не свой с тех пор, как он приехал сюда. Чем он тебя так достал? Только не говори, что тебя волнует весь этот бред насчет кровной мести. Ведь ты же не станешь мстить за смерть Рамиро?!

 

Нелепое предположение показалось смешным не только самому Лионелю, но и Рокэ, оба расхохотались. В смехе полковника Алвы теньенту послышалась натянутость.

 

- Окделлу мстить бессмысленно, - все еще смеясь, ответил Рокэ, - он сам себе уже отомстил. Ты видел его жену? Никого добропорядочней и скучнее от роду не встречал!

 

- Что ж ты хочешь, урожденная Карлион, дочь, сестра и супруга Людей Чести. Бабуля Раймонда переворачивается в гробу.

 

Представив упомянутую «бабулю», а именно жену легендарного Алонсо Алвы, очаровательную интриганку, о чьих похождениях до сих пор рассказывали скабрезные анекдоты, рядом с ее унылой прапраправнучкой Мирабеллой Карлион, ныне герцогиней Окделл, молодые люди вновь ударились в веселье.

 

Отсмеявшись, Алва тронул поводья, лошади пошли рядом. Объяснение откладывается, он еще ничего не решил, обречено думал Савиньяк. Что ж, их любовь, если это можно так назвать, была чудесной, но пытаться удержать рядом с собой Рокэ, все равно, что пытаться удержать ураган в сачке для ловли бабочек. Всегда было так: Рокэ приказывал, а он подчинялся. Рокэ задавал темп, не важно чему – детским играм, юношеским приключениям, попойкам и скачкам, а Лионель старался не отстать. И получал от погони за другом наслаждение. Дело не в том, что Рокэ старше, знатнее и несравнимо богаче и не в том, что его отец был Первым маршалом Талига, а отец Лионеля всего лишь генерал. Просто Рокэ…ему нельзя не подчиниться. И он оборвет их связь, когда захочет. Сопротивляться Лионель не станет и, возможно, после всего они смогут продолжать дружить.

 

- С чего ты взял, что меня интересует Окделл? – Алва больше не пытался дать шпоры коню. Караковый мориск остался очень этим недоволен, полковнику все время приходилось отворачиваться, чтобы справиться с лошадью. А может быть, нашелся отличный предлог, чтобы не смотреть в глаза товарищу?

 

- Я думал, ты начнешь его задирать, но ты с ним даже не разговариваешь. И вчерашний план учений – ты поддержал Эгмонта, хотя тебе не понравилась диспозиция, я заметил. И вообще… ты странно себя ведешь. Ты стал много пить и все время злишься, - все это Савиньяк выпалил на одном дыхании. Вот дернул же Леворукий продолжать нежелательный разговор! Нужно было отшутиться, не провоцировать Рокэ. Но честность и откровенность были основой их дружбы, доверие товарища важнее кувырканий в койке. Лионель от традиции не отступил, да Алва и не потерпит притворства.

 

- Соберано Алваро вряд ли бы одобрил поддержку Повелителя Скал даже в мелочах, - рубанул Савиньяк. Он тут же пожалел о сказанном. Отец Рокэ умер всего лишь несколько месяцев назад, Лионель знал, что Алва тяжело переживает его смерть. Вопреки всем домыслам и слухам, Кэналлийские Вороны были сплоченной семьей.

 

- Соберано Алваро одобрил бы все, что идет на пользу Талигу, - спокойно ответил Алва, - Эгмонт Окделл неплохой командир, только слишком упрямый.

 

- Кто бы говорил об упрямстве! – все правильно, Рокэ теряет способность здраво рассуждать, когда речь заходит о справедливости. К Окделлу заправилы в Олларии явно несправедливы. Эгмонт мог бы уже носить генеральскую перевязь, но этот род не вписывается в планы Его Высокопреосвященства кардинала Сильвестра.

 

- Оценит он твое заступничество, как же. Твоя семья – его злейшие враги. Да все эти Борны¸ Карлионы, Ариго, Окделлы будут тебя ненавидеть до возвращения Создателя! Разве ты забыл свой день святого Фабиана? Если бы не фок Варзов, тебя не взял бы в оруженосцы ни один из этих поборников возрождения Талигойи. 

 

- Это было давно, Лионель, - тон Алвы казался ледяным, - неужели я должен всю жизнь на них оглядываться? Я Эгмонту не враг. И давай сменим тему.

 

Юный граф Савиньяк был настолько потрясен заявлением товарища, что сменить тему ему оказалось не под силу, просто язык отнялся. Ворон сказал, что он не враг Вепрю!

М-да, сегодня в гробу перевернется не только бабуля Раймонда, но и прочие предки.

 

- Побери тебя Чужой, - только и пробормотал теньент.            

 

В небольшой городок, где находился штаб Западной армии, Алва и Савиньяк добрались, когда солнце уже село. Длинные ночные тени спорили с уютом освещенных окон. В штабе о спокойствии и не помышляли – резкие голоса, доносившиеся из окон второго этажа, приехавшие услышали еще с улицы. Нужно было Алве доигрывать очередную, «самую последнюю» партию в эту варварскую игру! Из-за этого они и задержались в притоне на Торском тракте. А теперь придется выслушать поучения зануды Рокслея, раздосадовано подумал Лионель. Впрочем, чересчур давить на Рокэ маршал Запада не посмеет – Алва хоть и полковник, но Вороны слишком близки к трону и к кардиналу. Да и сам Алва никогда не выглядит нашкодившим мальчишкой, который позволит себя безнаказанно отшлепать. Но в штабе явно очередная свара, надо быстрее уносить ноги. Он, хвала Четверым, всего лишь теньент и не обязан часами портить глаза, разглядывая карты.

 

- Полковник Алва! – оруженосец Рокслея, молодой Заль выскочил прямо под копыта лошадей, точно прятался в тени крыльца, дожидаясь опоздавших. Теперь не отвертишься, тоскливо вздохнул граф Савиньяк.

 

- Маршал ждет вас! – корнет Заль голосовых связок не жалел, - и вам пришли письма! От герцога Ноймаринен и… - тут лицо мальчишки приобрело молитвенное выражение, - от Его Высокопреосвященства. А также посылка из геренции Его Величества. 

 

Вот так запросто, с вечерней почтой – письмо от Первого маршала Талига, герцога Рудольфа Ноймаринена, цидула от фактического правителя королевства бывшего еще пять лет назад просто монахом Сильвестром и, в придачу, подарок от короля Фердинанда. Хотя чему удивляться: Первый маршал очень ценит Рокэ и помнит, что брат герцога Алвы закрыл будущего главнокомандующего собой в бою, спас ценою собственной жизни. Его Величество Фердинанд в каждом письме слезно молит своего обожаемого Рокэ поскорей вернуться и засыпает совершенно ненужными подарками. Женился бы король, что ли, так шутит Алва. А кардинал… а что кардинал? У Сильвестра свои расчеты и Рокэ играет в них не последнюю роль. Быть Кэналлийским Вороном не только почетно, но и накладно, в этом Лионель убедился давно. И как только Рокэ это выносит? Но уж маршал Рокслей, и не только он, зубы об Алву обломает. 

 

- Господин маршал велел передать, чтобы вы, не мешкая… - оруженосец продолжал доказывать исполнительность.

 

- Я понял, корнет, - буркнул полковник, спешиваясь, и вполголоса добавил, обращаясь к Лионелю, - никогда не стану брать оруженосца. Что за радость - возиться с никчемным мальчишкой?

 

- Разрешите идти? – граф Савиньяк тоже спрыгнул со своей уставшей кобылы и лихо сдвинул каблуки. Глаза его при этом без всякой почтительности спрашивали «ты придешь ночью»?

 

На взгляд Алва не ответил, в синих глазах по-прежнему будто плескалась ледяная вода. Но вслух сказал:

 

- Погодите, теньент, вы мне нужны.

 

Ясно, хочет сославшись на дела службы, требующие его присутствия в эскадроне Савиньяка, побыстрей отделаться от Рокслея. Что ж, может быть, Лионелю перепадет сегодня немного внимания. Он и Рокэ целый день были рядом, но молодому графу казалось, что их разделяет преграда размером с Саграннские горы. Вдруг ночь все изменит?

 

- Рад сопровождать, - отчеканил Савиньяк и вслед за Алвой стал подниматься по скрипучей лестнице. 

 

Еще на последней ступеньке они услышали высокий - чтобы не сказать визгливый, - голос Рокслея:

 

- Подумать только, двадцать три года, сопливый юнец и поучает меня как лакея! Я этого не потерплю! И вы, Окделл, тоже хороши, за какими кошками вам понадобилось соглашаться с ним? Мы, Люди Чести, должны держаться вместе, это отродье предателя и без того слишком много на себя берет…

 

- Вы забываете, маршал, что Алва поддержал МОЮ диспозицию, - полковник Эгмонт Окделл говорил подчеркнуто спокойно. Все же Окделл – настоящий аристократ, чего не скажешь о многих «огрызках Талигойи», - Согласитесь, странно было бы перечить ему после этого! И потом вчера вы сами вынудили его нагрубить вам. Алва превосходный кавалерист и не только. Он великолепно разбирается в тактике, я бы хотел понять, откуда он все это знает. 

 

- Леворукий подсказал, - как всегда к месту влез генерал от кавалерии Грегори Карлион, - всем известно, Вороны продались Повелителю кошек.

 

- Святой Алан, что вы несете, Карлион, - досадливо вздохнул Окделл.  

 

Тут Рокэ, видимо, решил, что подслушал уже достаточно и, подмигнув Савиньяку, толкнул дверь. Старшие офицеры Западной армии как по команде уставились на вошедших. Минимум половина из них смутилась, а Карлион, который, по мнению Лионеля, был отъявленным трусом, даже отступил на шаг. Испугался немедленного вызова, смекнул теньент. У генерала и с мозгами плохо: если бы Рокэ вызывал на дуэль всех, кто этого заслуживает, то командирские ряды армии Его Величества уже сильно поредели бы. С Грегори Карлионом Алва связываться не станет – слишком мелкий тип, а вот с артиллеристским генералом Карлом Борном возможно. Борн враг настоящий. Лишнего не болтает, держится в тени Окделла, отменно воюет и при этом истинный приверженец реставрации Раканов.

 

- Вы заставляете нас ждать, - сердито буркнул тот, о ком думал Савиньяк. Карл Борн выступил вперед и, надменно глядя на Алву, потряс в воздухе какими-то картами – не иначе, пресловутой диспозицией, - Нужно еще раз обсудить планы завтрашних учений, а вас где-то носит.

 

- Сожалею, что задержался, господин Рокслей, - Алва намерено обращался только к маршалу, Борна совершенно игнорируя, - зато по дороге сюда узнал немало интересного.

 

Карлион при этих словах отодвинулся от кэналлийца еще дальше.

 

- Нет, генерал, никаких подробностей о связях моего рода с Леворуким я не выяснил, так что с удовольствием вас послушаю. Но вот артиллеристские стрельбы завтра лучше проводить в Широкой долине, там почва тверже. К северу от тракта земля совсем размокла из-за разлива. Так что диспозицию придется вновь менять.

 

Герцог широко улыбнулся собравшимся, и в этой улыбке насмешки было куда больше, нежели подобает на военном совете. Интересно, когда это Рокэ сумел заметить, что изменилось за сутки на землях Торки? Вроде бы Лионель был там же и смотрел на те же самые унылые холмы и долины.

 

- Отлично, - полковник Окделл слегка поклонился Алве, - тогда, может, приступим?

 

Рокслей бросил уничтожающий взгляд на Ворона, а Вепрю достался взгляд укоризненный. Но спорить ему уже надоело, да и опасался маршал Запада вступать в спор о стратегии с кэналлийцем – вчерашний позор его доконал. Алва шутя припер Рокслея к стенке, что с познаниями маршала в военном деле было не удивительно. Рокслей и держится то на своем посту лишь за счет усилий кансилльера Штанцлера, вот кого уж точно побрал бы Чужой! Если б граф Савиньяк знал, кому помолиться о том, чтобы дриксенский выскочка убрался подальше, он бы не медлил ни секунды. 

 

- Полковник Алва, вы, несомненно, знаете, какие изменения следует внести в диспозицию, чтобы мы могли с чистой совестью запечатать приказы и раздать их в полки. Ну и, наконец, отправиться спать, - с легкой улыбкой сказал Окделл.

 

Лионель внимательно взглянул на Эгмонта. Послышалось или в его тоне и впрямь была симпатия? Повелитель Скал поистине заслужил свой титул – высокий, широкоплечий, но подвижный, с резкими, правильными чертами лица – прямой и твердый как скала. Однако непослушные темно русые волосы, пушистыми прядями ложившиеся на скулы и добродушная улыбка придавали его внешности странную мягкость. К своему величайшему изумлению граф заметил, что Эгмонт старается поймать взгляд Рокэ. Ему это удалось и на мгновение синие и серые глаза скрестились как клинки.

 

- Я не нуждаюсь в вашем поощрении, полковник Окделл, мне вообще нет дела до ВАШЕЙ диспозиции, - только Алва мог так оскорбительно сочетать равнодушие и издевку. Но какая кошка его укусила? Окделл явно старается сгладить ситуацию, а ведь совсем недавно Рокэ признался, что не хочет быть врагом надорскому герцогу. 

 

- Отчего же моей? – казалось, Эгмонт не заметил оскорбления, - теперь она НАША. Диспозиция Ворона и Вепря - странно звучит, не правда ли? Но мне она кажется удачной.

 

Между этими двумя происходило Леворукий знает что! Лионель не мог понять, в чем дело, но напряжение стоящего рядом Рокэ ощущал физически. Да и Окделл вел себя странно – граф видел, как широкая ладонь надорца сжалась на карасовой рукоятке кинжала, хотя угрозы в его голосе не было и в помине.

 

Маршал Рокслей кашлянул, привлекая к себе внимание. Это было кстати, офицеры Западной армии частенько забывали про начальника, не без оснований полагая, что польза от него есть лишь в двух случаях – на парадах и при отступлениях.

 

- Я велю принести свечей и вина, а вы располагайтесь, господа. Алва, я прошу вас остаться и принять участие в обсуждении, - Рокслей казался недовольным, как «истинник», но он сдался. Учения назначены на утро, а в диспозиции еще и кошка не валялась! В таком безвыходном положении можно принять и советы ненавистного кэналлийца.

 

- Теньент, вы свободны, - Рокэ повернулся к Лионелю, - я навещу вас после совета.

 

Савиньяк кивнул и направился к выходу. Сказано недвусмысленно. Но что промелькнуло в лице Алвы? Растерянность?

 

****

Рокэ Алва слетел по лестнице, прыгая через две ступеньки. Быстрей отсюда убраться! Не помогло. Рядом с коновязью стоял Эгмонт и пройти мимо него, чтобы сесть на лошадь, казалось затруднительным. Как же этот человек ему надоел! И за сегодняшний вечер и за вчерашний и вообще за все время, что торчит в Торке. Мысли Рокэ носились раздраженными птицами, чему немало способствовало острое желание выпить. В компании «боевых товарищей» он никогда ничего не пил, помня об их страстной любви к потомку предателя и возможных заговорах. Кэналлиец обошел надорского герцога и сдернул повод с деревянной перекладины. Мориск радостно всхрапнул и ткнулся мордой в плечо хозяину.

 

- Вы любите лошадей, полковник Алва, - не вопрос, а утверждение, - и они вас тоже.

 

- Кони не то, что женщины. Чем больше их любишь, тем горячей они тебе платят за это. С талигойскими эреа все обстоит наоборот.

 

Почему так приятно слышать этот голос с едва заметным северным акцентом? Зачем он вообще разговаривает с надорцем? Почему вдруг расхотелось уехать? А так просто, бросить язвительное замечание и в седло. Догонять не побежит. Он выпьет хорошего вина, а если Лионель еще не дрыхнет, то они отлично проведут остаток ночи. Но Эгмонт стоял за спиной и руки Алвы растеряно перебирали упряжь.

 

- А наша диспозиция и правда удалась, - Окделл усмехнулся, как обычно сдержано, но ладонь опустилась на коновязь, перегораживая Рокэ путь. А герцог хороший стратег! Теперь сесть в седло можно лишь толкнув Эгмонта на землю. Он это сделает, если потребуется. Сделает! Но не сразу.

 

- Да, ее приняли. После визгов Рокслея, вам не кажется, что наш маршал похож на ызарга? А Борн пыхтел как перекипевший самовар. Ну а Карлион – это нечто! Ничего не понял по врожденной тупости. Это же ваш кровный вассал, если не ошибаюсь? Но шуточки у него отменные, мой конюх так не шутит.

 

Вот так! Получи свое и оставь меня в покое. Отродье предателя не та компания для Повелителя Скал.

 

- Мне интересно, герцог, почему вы так стараетесь довести до моего сведения, как сильно вы меня презираете?

 

- Презираю? Отнюдь. Просто Люди Чести меня изрядно утомили. Диспозицию можно было принять еще несколько дней назад, - держи себя в руках. Ярость вспыхнула мгновенно – этот несносный человек его разгадал! Сам виноват, распустился. Если людям заметны твои чувства, ты уже наполовину труп. Эгмонт вдруг улыбнулся, это было еще гаже. Окделл над ним издевается! Что ж такое сказать, чтоб уж наверняка?

Прежде, чем Повелитель Ветров нашел достаточно унизительные обороты, Повелитель Скал шагнул ближе, ладонь на перекладине тоже передвинулась, слегка коснувшись руки собеседника.

 

- Рокэ…вы позволите так себя называть?

 

- Я позволяю называть себя по имени только друзьям. Вы в их число не входите.

 

Резкие слова вылетели сами и он о них не жалел. Окделл моргнул вроде обиженно и отступил, ну и хвала Четверым! В светлых глазах надорца искреннее тепло сменилось даже не холодом, а так – напускной вежливостью. Отработанной и безликой. Внутри словно разлилось что-то липкое и отвратительное, во рту стало горько. Карьярра! Будто унизил самого себя.

 

- Отлично. Я вас понял, - теперь Эгмонт говорил сухими отрывистыми фразами, - но все же скажу, что хотел. Вы плохо притворяетесь, герцог Алва. Если хотите казаться равнодушной сволочью, станьте таковой на самом деле.

 

Окделл отошел, освобождая дорогу и Рокэ взлетел в седло.

 

- Я могу себе позволить казаться кем угодно. И не заблуждайтесь, от лицемерия меня тошнит. Я же не Человек Чести!

 

Караковый жеребец понесся по улице мимо спящих домов, а высокий человек еще долго стоял у коновязи, слушая затихающий стук копыт.        

  

Лионель проснулся мгновенно, едва только Алва переступил порог убогой квартирки младшего офицера. О, Савиньяки были достаточно богаты, чтобы наследник рода жил в роскоши даже в Торке, но теньент все никак не мог собраться привести жилище в порядок. В конце концов, для того и едут на войну, чтобы обходиться без матушкиных вышитых салфеток и толпы лакеев. Помня обещание Алвы прийти, Лионель отпустил и своего единственного слугу.

 

- Вино на столе, - сонно пробормотал Савиньяк и обиженно прибавил, - ты долго.

 

Рокэ молча прошел к дощатому, некрашеному столу. Чиркнуло огниво, затеплился огонек свечи, еще один, третий, четвертый.

Савиньяк поднял голову. Полковник Алва зажег четыре свечи, взял бутылку, отхлебнул, поставил ее на место и замер, опершись руками о край стола.

 

Четыре свечи! Никогда граф не замечал за другом тяги к языческим суевериям. Лионель встал с кровати. Не решаясь обнять Алву, он потянулся к бутылке и сделал несколько глотков.

 

- Ты устал. Ложись спать, - лучше сказать это самому, чем ждать когда Рокэ пошлет его к кошкам.

 

- Лионель…скажи, у меня, что все на лице написано? - голос Рокэ был чужим и каким-то сдавленным.

 

- У тебя?! Да я в жизни не видел человека более скрытного, чем ты!

 

- Выходит я и тебе кажусь бездушной сволочью?

 

Что за дурацкие вопросы? Глядя на склоненный черноволосый затылок, Савиньяк решил действовать по примеру самого Алвы и произнес, с иронией растягивая слова:

 

- Вообще-то, да. Почти все время. А иногда ты кажешься невыносимо бездушной сволочью. 

 

Шутка странным образом благотворно подействовала на полковника и тот, обернувшись, отобрал у Лионеля бутылку.

 

- Эй, и мне оставь!

 

Алва большим глотком допил вино и швырнул бутылку в угол.

 

- Преимущество холостяцкого беспорядка! Иди сюда.

 

Рокэ обхватил Лионеля за талию, горячие ладони забрались под тонкую сорочку и жестко надавливая, прошлись по коже. Губы, еще влажные от вина, прижались к горлу, спустились к вырезу. Савиньяку море стало по колено. Едва Рокэ оторвался от него, он вывернулся и с силой дернул застежки черно-белого мундира. Тряпка полетела прочь, туда же отправилась и рубашка Лионеля – больше на теньенте ничего не было надето. Алва перехватил его руки, завел за спину, прикосновения стали откровенней, Лионель вздрогнул всем телом, когда гибкие пальцы сомкнулись там, где все горело огнем. Каждый раз это было ошеломляюще ново и в голове, перекрывая возбуждение, билась мысль – я занимаюсь любовью с Кэналлийским Вороном! Да, это имело значение и еще какое. Многие ли могут похвастаться, что видели в сапфировых глазах Повелителя Ветров хотя бы интерес? Лионель часто видел в них властный призыв, а иногда подмечал и дурман удовлетворенных желаний. Но любви там не было. Никогда. Сейчас, прижимаясь к шершавой ткани форменных бридж, ощущая на теле быстрые, становившиеся все более резкими прикосновения, Лионель отчетливо понимал – Создатель сохранил его. Сохранил от безумной иссушающей страсти к этому человеку. А сохранят ли боги и демоны того, кого полюбит сам Рокэ? А любовь была там, внутри, металась запертой птицей, упорно отрицаемая, нерастраченная…  

Алва толкнул Лионеля на стол, тот с хрипом пробормотал:

 

- Рокэ…разденься, что ли…

 

- В твоей конуре не до приличий, - издевка лишь подстегнула желание. Савиньяк сам расстегнул крючки на бриджах, Рокэ нагнулся над ним, сжал покорное тело ладонями и без подготовки вошел. Глубоко, будто ударил кинжалом. Лионель дернулся, вскрикнул и тут же зажал себе рот рукой. Сгибая в коленях ноги, обхватывая ими бедра любовника, он и сам не знал – хочет ли отпрянуть от боли или податься вперед навстречу напору. Через несколько секунд он уже не мог сдержаться, толчки сотрясали тело, доставая до чего-то такого, чему не было названия, а было только ощущение. Как если бы ты попал в самый центр грозы и безжалостные молнии били в тебя без передышки. Пах налился тяжестью, пальцы бессильно вцепились в колючее дерево.

 

- Рокэ! – о чем он просил, остановиться или не останавливаться никогда?

 

Алва, как ни странно, понял его, но по-своему. Не переставая двигаться, он прижался к Лионелю, жесткая рука придавила плоть к животу, стиснула. Раскаленные губы впились в мокрую от пота шею и насмешливый голос прошептал в самое ухо.

 

- Ты не дама, чтоб с тобой сдерживаться.

 

Это был предел. Никто с ним так не разговаривал, как Рокэ, но сейчас Лионелю только это и требовалось. Он вцепился в плечи Ворона, притягивая его к себе еще ближе и когда их губы встретились, Лионель застонал Алве в рот. Этот стон был первым и последним, после пришла долгожданная разрядка.

 

С усилием заставив себя сесть, Лионель огляделся – темная комната плыла и качалась перед глазами, за окном занималась заря. На столе осталась лишь одна свеча, остальные или свалились на пол или просто погасли. Юноша провел ладонью по телу и удивленно посмотрел на Алву.

 

- Ты не…

 

- В другой раз. У тебя еще есть вино?    

 

Утром треклятый Рокслей поднял офицеров гораздо раньше указанного в диспозиции срока. Впрочем, для теньента Савиньяка это не имело значения – ночью он почти не сомкнул глаз и теперь его терзало жестокое похмелье пополам с усталостью и ломотой во всем теле. Теньент с завистью глянул на своего командира. Полковник Алва выглядел также как и всегда, то есть безупречно, будто мирно проспал сутки в своей кровати, а не вытворял до рассвета Леворукий знает что. Несмотря на цветущий вид Рокэ, Савиньяк все равно сочувствовал товарищу. Алва и Окделл с самого начала учений вынуждены были как приклеенные следовать за маршалом. По мнению теньента, командующий Западной армией не отпускал их потому, что самостоятельно не мог разобраться в диспозиции, а Карлион тут не помощник. Генерал от кавалерии, по-совиному хлопая красными глазами, маялся в седле и явно страдал не меньше Лионеля. Хорошо, хоть в диспозиции нет ничего особенно мудреного, правда, Рокслей с младшим офицером бы не согласился. Эскадрону Савиньяка, как и всему полку, надлежало атаковать скрывавшегося в ближайшем лесочке условного противника. Осталось дождаться сигнала к атаке. Уж поскорее бы! Скачка и драка разгонят кровь, если после веселой ночки в нем еще осталась что-то, кроме вина.

      

- Граф, - простонал Карлион, - у вас не найдется чего-нибудь? - генерал сделал движение рукой, словно откручивая невидимую крышку.

 

- Найдется, - понимающе кивнул Савиньяк и снял с портупеи флягу. Карлиона он всегда недолюбливал, но как не помочь собрату по несчастью!

 

- О, «Черная кровь»! Какая благодать! Я готов простить кэналлийцу половину его грехов за то, что на его землях делают этот божественный напиток.

 

Лионель нахмурился, но решив, что затевать ссору себе дороже – и без того день преотвратный, - переменил тему.

 

- Позвольте спросить, где вы вчера так замечательно провели время, генерал?

 

- Создатель, даже не спрашивайте! – Карлион испуганно оглянулся. - Эгмонт решил напиться и, надо сказать, ему это удалось. Ну и нам пришлось последовать его примеру. Если в Надоре все пьют, как их герцог, то неудивительно, что эта провинция традиционно славится налоговыми недоимками.

 

Грегори Карлион в свойственной ему гнусной манере походя зацепил и врага, и друга, это Савиньяка не удивило, но…Окделл напился? Этот праведник, примерный семьянин, образцовый офицер?! Человек Чести, наконец?! Невероятно. Если только…

Со смутным, но нехорошим предчувствием Лионель перевел взгляд на Рокслея и офицеров, замерших в седлах позади него. Жеребец Алвы и рыже-золотистая лошадь Окделла стояли рядом, всадники едва не касались друг друга коленями, но взаимное отчуждение не стало бы больше, если бы их разделяли сотни бье. Эгмонт демонстративно смотрел только в спину маршала, а Рокэ, опустив глаза, рассеянно гладил коня по холке.

Создатель! Чужой и все его кошки! Понимание обрушилось на Савиньяка камнем, выпущенным из пращи. Ох, Рокэ, как же ты вляпался…         

Солнце слепило глаза и теньент, зажмурившись, отвернулся.

 

- Чего он ждет, не понимаю, - прекрасно, Окделл все же первым нарушил тягостное молчание, когда, устав сдерживать желание заговорить, Рокэ уже готов был откусить себе язык. Выдать что-нибудь нелепое, об отличной погоде, например, просто чтобы выяснить, злится ли еще надорец. Раздраженные нотки в голосе северянина не испортили момент – Рокэ словно окатили прохладной водой. Алва даже передернул плечами, настолько ярким было ощущение внезапной свежести.

 

- Он ждет молочниц, - откликнулся кэналлиец и Эгмонт, не удержавшись, тихонько прыснул.

 

Пару лет назад с маршалом Рокслеем приключился такой конфуз: он принял «отряд» молочниц за разведчиков Гаунау.

 

Окделл чуть повернулся в седле и неуверенно спросил:

 

- Вы не сердитесь на меня? Может быть, моя попытка назвать вас по имени показалась вам недопустимой вольностью, но я, право, не хотел вас оскорбить. Клянусь святым Аланом… - полковник оборвал себя на полуслове.

 

И зря. Рокэ не обратил ровно никакого внимания на призыв к предку Повелителя Скал, заколовшему кинжалом предка Повелителя Ветров. Алва смотрел, как утреннее солнце играет в темных волосах Эгмонта и, пожалуй, объявись здесь оба прародителя, ничего бы не заметил. А они вовсе не темные – волосы Окделла! В них сотни оттенков – золото осенних листьев, рыжина лисицы, бронза старинного оружия и еще…Интересно, какие на ощупь разноцветные пряди? Если по ним провести рукой, зарыться пальцами, почувствует ли он запах засыпающего на зиму леса? Или неуловимый аромат только что откованного клинка?

Рокэ коротко вздохнул. Посмотреть в лицо Окделла было отчего-то трудно, но он заставил себя и поразился выражению серых глаз. Смущение, даже испуг и в самой глубине…Он предпочел бы не произносить это даже мысленно. Да только не спутаешь мерцающие искры ни с чем другим на свете.

 

- Ваша отповедь была к месту. А я наговорил кучу грубостей и главное – глупостей. Прошу меня простить.

 

Окажись тут Савиньяк, он бы рухнул с коня на землю. Извинений от Алвы не мог добиться никто, даже соберано Алваро, единственный человек, перед которым Рокэ испытывал страх.       

 

- Означают ли ваши слова, герцог, что я могу обращаться к вам как друг?

 

У северянина крепкая хватка! Внутри заныл противный, тревожный голосок, но Рокэ его проигнорировал.

 

- Ну, вам известно, как меня зовут, - на этот раз он выкрутился, не дал прямого ответа. Но рано или поздно придется перестать прятаться, хотя бы от себя.

 

- Вам мое имя также знакомо, - церемонно произнес Окделл, а в его глазах разгорались шальные искры. Он порывистым движением протянул руку и принял узкую ладонь. Рукопожатие вышло странным: пальцы переплелись и не хотели расцепляться.

 

- Эгмонт, мы разговариваем точно две старые девы! Реверансы, охи, вздохи. Нам просто надо вместе выпить!

 

Алва смеялся, а его рука неосознанно старалась продлить ощущение тепла, исходящее от крепких пальцев.

 

- И потом на нас глазеет весь лагерь, - вот это уже не смешно. Ворон и Вепрь – так близко к друг другу! Есть от чего позабыть о похмелье, жаре и ученьях. Что ответит Окделл? Не испугается ли обмороков «огрызков Талигойи»?

 

- Мне все равно, – надорец тоже не спешил отнять руку. Помолчав, он несмело проговорил на выдохе, почти прошептал, - Рокэ… 

 

Алва вернулся в свою квартиру в состоянии счастливого одурения. Он плохо помнил, как прошли учения, хотя битый час участвовал в их обсуждении, хвалил отличившихся и разбирал ошибки прочих. А собраться было необходимо. Письма нераспечатанными лежали на дне гайифской шкатулки.   

Получив почту, он не прочел ни единой строчки, потому что разругался с Окделлом. А теперь читать не хотелось, потому что мир был восстановлен. Выходит, он уже третий день подряд не в состоянии заниматься делами и не в состоянии выбросить северянина из головы. Сознание холодно отметило этот факт, но на настроение понимание не повлияло. Полковник снял портупею со шпагой, стянул мундир и, не позаботившись скинуть сапоги, завалился на застеленную обычным походным одеялом койку. Шкатулку он поставил себе на грудь. Сверху лежало единственное письмо, которое хотелось прочесть – от Первого маршала Талига. Дядя Рудольф, как привык называть его Рокэ, не отличался склонностью к длинным посланиям, однако Алва перечитывал их раз по десять, настолько сжатыми и дельными были заключения герцога Ноймаринен. Хвалил он сына своего покойного друга и предшественника или ругал, не имело значения – в его словах не было ни капли вранья. Хорошо, он оставит письмо маршала напоследок, в качестве награды самому себе.

Слуга вошел бесшумно и без слов собрал разбросанные вещи.

 

- Игнасио, принеси вина.

 

- Слушаюсь, соберано, - теперь Рокэ уже не вздрагивал от этого обращения, а в начале хотелось залепить затрещину каждому, кто называл его титулом владык Кэналлоа.  

 

Следующими Алва извлек из шкатулки листы превосходной бумаги, помеченные гербом с Победителем дракона. Король Фердинанд подробно жаловался на нахальство его многочисленных потенциальных невест, нудных советников и неважное здоровье. Рокэ улыбнулся. Надо будет послать сюзерену копию фривольных стишков, сочиняемых офицерами на досуге. Пусть Его Величество развлечется! И ответить на послание как-нибудь помягче. Фердинанд прекрасный человек и не его вина, что он родился Олларом и не получил в наследство ни крепости тела, ни силы духа. Слабым на этой земле живется хуже некуда, даже если ты король – эту незамысловатую истину кэналлийский герцог усвоил твердо.  

 

- Соберано, ваше вино, - Игнасио поставил поднос на стол и поклонился.

 

- Ты издеваешься? – Рокэ невольно приподнялся. Вино мало того, что было белым, а белых сортов Алва не терпел, так еще и изготовлено в Надоре. В Надоре!

 

- Где ты это взял? – он боялся услышать ответ. Боялся и надеялся.

 

- Только что принес слуга герцога Окделла. Там записка, соберано. Слуга ждет ответ.

 

Алва столкнул с себя шкатулку, письма рассыпались по кровати, он этого даже не заметил.

 

Рокэ!

 

Боюсь, напиток из моих погребов вряд ли придется по вкусу тому, кто привык наслаждаться лучшими сортами кэналлийских вин. Но что поделаешь, другого у меня нет, а мне очень хочется вас угостить. Если у вас нет неотложных дел, приходите сегодня вечером ко мне домой, там нас дожидаются сестрицы этой бутылки. Думается, успех нашей диспозиции стоит отметить.

 

И простая подпись – Эгмонт.

 

Алва так долго рассматривал записку, что слуга забеспокоился.

 

- Соберано, если вы позволите, я выпью первым.

 

Он потянулся к бутылке и Рокэ наконец опомнился.

 

- Не дури, Игнасио! Окделлы никого не травят. Открывай.  

 

По лицу слуги полковник заметил, что тот отнюдь не убежден в правоте хозяина. Признательность оформилась в вопрос:

 

- А что если там был бы яд? Люди Чести ненавидят только меня, тебе умирать без надобности.

 

Игнасио потупил взгляд и помолчав секунду, ответил:

 

- Мы стараемся пробовать все, что идет на ваш стол, соберано, и в чем мы не уверены.

 

- Я не знал. И впредь не смейте этого делать, слышишь? Так другим и передай.

 

Как же глупо! Есть такие яды, чье действие замедленно, самоотверженность слуг все равно пропадет даром. Его поданные всегда славились настойчивостью, а Игнасио был упрям даже по кэналлийским меркам. Видя, что он не убедил камердинера, Рокэ засмеялся.

 

- Не беспокойся. Герцог Окделл вполне может разделаться со мной, не прибегая к подлости. Например, вызвать меня на дуэль.

 

- Да, соберано, - Игнасио налил надорское вино в бокал и протянул господину.

 

- И передай посланцу герцога, что я принимаю приглашение.

 

Слуга вышел, а Рокэ одним глотком осушил бокал и снова засмеялся. Жуткая кислятина! Нужно будет захватить с собой нормальное вино. Но не обидит ли это Эгмонта? Окделлы просто не могут позволить себе ни «кровь» ни «слезы» - слишком дорого. Как странно, еще вчера он намерено оскорблял северянина, а сегодня боится сделать то, что может его оттолкнуть.

 

- Герцог Алва, вы рехнулись, - вслух сказал Рокэ и радостно улыбнулся. Предполагаемое безумие ни на мгновенье не омрачило хорошего настроения. Ученья прошли успешно, у него преданные слуги, других причин для счастья нечего и искать. Решено, он поедет к Окделлу и купит по дороге несколько бутылок кагетского. Вино приличное и не слишком дорогое.    

 

Рокэ быстро собрал письма. Нужно покончить с неприятным делом и он будет свободен. Отчет от управляющего из Кэналлоа, рапорты коменданта Алвасете, короткая веселая записка Диего Салины с Марикьяры - сын маркиза уже прилично ездит на лошади. И – вот оно. Четкий, ровный подчерк. Письмо Его Высокопреосвященства кардинала Сильвестра.

 

Герцог Алва!

 

Надеюсь, вы в добром здравии, хотя получив ваше последнее послание, я начал в этом сомневаться. Мое здоровье также в порядке, впрочем, вы им не интересовались. Итак, поскольку дружеских чувств мы к друг другу не питаем, сразу перейду к делу. Я просил вас изложить соображения по двум крайне важным поводам. А именно, согласны ли вы просить руки старшей дочери великого герцога Ардоры и считает ли, что в Западной армии требуются некоторые перестановки в высшем офицерском составе. Мой первый вопрос вы предпочли не заметить и не дали на него ответ, прекрасно зная, насколько этот династический брак будет выгоден Талигу. Что касается второго пункта, то мысли высказанные в вашем письме граничат, уж простите за откровенность, с младенческой наивностью. По вашему мнению, ни маршал Рокслей, ни генерал Карлион не годятся для командования, и вы подтверждаете свое суждение, перечисляя их сугубо профессиональные недостатки. Относительно Карла Борна вы сообщаете, что он прекрасный офицер и нуждается в поощрении. Тоже самое вы пишете и о полковнике Окделле. Герцог Алва, позвольте вам заметить, что вы не только наивны, что в вашем возрасте естественно, но и крайне легкомысленны. Злонамеренность представителей этих фамилий общеизвестна, Рокслей и Карлион, напротив, в данный момент лояльны короне. Неужто столь простая истина так сложна для понимания? Борн и, тем паче, Окделл никогда не встанут во главе армии. Властью пастыря духовного я запрещаю вам предпринимать какие-либо попытки для осуществления ваших замыслов, буде таковые имеются. Засим прощаюсь, надеясь со следующей почтой получить от вас согласие на брак и более толковые характеристики ваших сослуживцев.

 

Сильвестр, кардинал

Оллария

3-й день месяца Летних Волн, 385 к.С.

 

Рокэ рывком вскочил с кровати, сжав письмо в руке.

 

- Закатные твари! – горло перехватило бешенством.

 

Он постоял пару секунд, стараясь выровнять дыхание, а потом, схватив перо и бумагу, начал писать, не позаботившись сесть за стол. Строчки ложились стремительно.

 

Ваше Высокопреосвященство!

 

Я не желаю больше получать писем в подобном тоне, тем более от Вас. Вы и понятия не имеете, насколько сложное положение сложилось в Западной армии. Вы вообще ничего не знаете ни о противнике, ни о правилах ведения военных кампаний. Поэтому не смейте давать мне советы. Что до Вашей протеже, герцогини Ардоры, то сватайте ее кому  хотите:  королю, кансилльеру или вашему лакею. А меня по этому поводу прошу больше не беспокоить. Запомните раз и навсегда  – я не подчиняюсь вам никоим образом и катитесь вы к кошкам и дальше.

 

Рокэ, герцог Алва

Торка

14-й день месяца Летних Волн, 385 к.С.

 

Рокэ не глядя потянулся за печатью и вот уже летящий Ворон расправил крылья на буквах. И тут Алва пришел в себя. Медленно, очень медленно он разорвал пополам исписанный листок, потом поднес обрывки бумаги к свече. Взял бутылку и пил до тех пор, пока в ней не показалось дно. 

 

Отправив такое письмо, он покажет, что и в самом деле наивный идиот, сопляк, который может лишь топать ногами и вопить. Если он хочет добиться желаемого, то обращаться к кардиналу нужно в другом стиле. Рокэ вновь взялся за письменные принадлежности и теперь выводил строчки не торопясь, обдумывая каждое слово. Дорак служит Талигу. Так говорил отец, об этом писал Первый маршал. Что ж, придется принять их утверждения на веру, пока он не составил собственного мнения об олларианце. Но тот, кого заботит благо страны, не станет держать трусливых, бестолковых ызаргов на высоких постах. Это опасно, прежде всего, для границ. И для престижа армии и трона. Офицеры, да уже и солдаты, задаются вопросом: что делают в Западной армии двое прощелыг - Рокслей и Карлион? Ответ ясен последнему пехотинцу. Их глупость способна навредить сильнее, чем заговоры и диверсии. Повелитель кошек, сейчас граница в ненадежных руках!

Напротив, если дать Борну и Окделлу шанс сделать карьеру, поводов для недовольства у них явно поубавится. К тому же, назначение, скажем, Борна маршалом, а Окделла генералом от кавалерии покажет Людям Чести, что королевская власть играет по правилам и отмечает людей соразмерно их способностям, не раздает постов лакейским душонкам. Не угомонившиеся «огрызки Талигойи» озадачатся возвышением вожаков и мы увидим немало интересного. Неужели кардиналу не захочется понаблюдать, как станут вести себя их соратники? Здесь-то и проявятся тайные замыслы и подводные течения во вражеском лагере.

Борн хитер и коварен, он способен на заговор, Окделл – нет. Во всяком случае, по собственной воле. Надорец действительно убежден в праве Раканов на престол и борется именно за это, в отличие от карьериста Борна. Однако Карл пока смотрит Эгмонту в рот, как и большинство недовольных. Еще бы – живое знамя Великой Талигойи, потомок святого Алана! За Борном умирать не пойдут, за Окделлом вполне. Нужно умело использовать особенности их взаимоотношений и не забывать о Приддах. Вальтер Придд пока всего лишь мелкий судейский чиновник, да он в узел завяжется, узнав об успехах своих «друзей». Чтобы не утверждали сами Придды, этот клан всегда преследует лишь собственные цели, а они могут быть весьма далеки от целей Раканов. С новыми назначениями следует поторопиться, ибо легко рассуждать об армейских делах, сидя в спокойной Олларии, но в Торке каждый месяц промедления может оказаться губительным. Хайнрих Гаунау не напрасно кормит своих шпионов.

 

Алва перечитал написанное и удовлетворенно кивнул самому себе. Сильвестр был абсолютно прав, отчитав его как мальчишку. Кардинал ждет от герцога Алвы поддержки и он обязан ее оказать. Большинство его писем в Олларию напоминали цидулы подвыпившего школяра – сплошные фанаберии и ничего дельного. Отправь он предыдущее письмо и что дальше? Отделяться от Талига? Гори Сильвестр в закатном пламени, но Вороны не бросают своих сюзеренов. Оллары и Алва в одной упряжке, так было на протяжении четырехсот лет, так будет и впредь.

Впрочем, кусок, касающийся герцогини Ардоры, Рокэ полностью переписал из прежнего текста. Вот жену ему Сильвестр выбирать не будет! Талиг как-нибудь обойдется без прибрежного города-порта, который Ардора дает в приданное, а сама герцогиня – без титула Повелительницы Ветров. Взамен Кэналлоа обещает договориться с морисками о дальнейшем снижении торговых морских пошлин.

 

Ваше Высокопреосвященство, мне кажется, вас очень утомили государственные дела, раз вы  уверены в том, что на меня произведут впечатление увещевания духовного пастыря, как вы изволили выразиться. Я ничего не делаю, не подумав, а приняв решение, не отступаю от него. Я изложил вам свои соображения касательно армии, если вы с ними согласитесь – отлично. Если нет, я буду действовать на свой страх и риск, поскольку больше не намерен служить под начальством бездарей. Отдавать честь Рокслею и Карлиону – просто пошлость и дурной тон. Тем не менее, я оценил ваши наставления и, вернувшись в столицу, непременно явлюсь к вам на исповедь.  

 

- Игнасио, отправь с курьерской почтой, - Алва протянул слуге запечатанный конверт со своей личной печатью и прибавил, увидев в руках слуги свежевыглаженный мундир, - приготовь мне штатское платье, я, в конце концов, иду в гости, а не на плац!

 

Обращаясь к кардиналу, он изо всех сил старался оценивать Окделла беспристрастно, но теперь со вздохом признал свои истинные мотивы. Он хочет назначения надорца на генеральскую должность прежде всего потому, что не желает его позорной смерти на плахе, не желает, чтобы северянин сунул голову в петлю мятежа. А что вооруженное восстание неизбежно случится, скрывать бессмысленно.  И еще – ему нестерпимо нужно увидеть сейчас Эгмонта, именно сейчас, пока в душе плещется мутный осадок пережитой злости.

 

- Какой цвет колета предпочитает соберано?

 

В общем-то, в гардеробе Рокэ имелась одежда только одного цвета – черного с серебром, но камердинер упорно надеялся, что хозяин однажды выберет хотя бы синий.

 

- Простой, черный. И без лишних украшений, Игнасио, пожалуйста, - незачем подчеркивать богатство, тем более перед товарищем. Не герцог Алва отправляется на прием к герцогу Окделлу, а два сослуживца собираются выпить после тяжелого дня.      

       

Эгмонт Окделл с трудом оторвался от перил ограждения и заставил себя вернуться с веранды в комнаты. Не смотря на неоднократные уверения в том, что Алва не считает себя Человеком Чести, кэналлиец всегда держал данное слово, в этом Эгмонт уже убедился. Значит, он придет. Эгмонт не знал, чего он страшится сильней, появления Рокэ или его отсутствия. Сейчас он сам себе напоминал Мирабеллу, сходившую с ума от волнения во время болезней детей. Мирабелла, Дикон, малютка Айрис…

Он ни в чем не виноват перед семьей, но все же чувствовал вину и прекрасно знал, от чего. Рокэ Алва. Этот человек занимал столько места в мыслях герцога, сколько никто и никогда. Эгмонт уже не помнил, как познакомился со своей женой, а вот первую встречу с Алвой вспоминал и слишком часто. Повелитель Скал вздрогнул, прислушиваясь – нет, ему показалось, что на улице зазвучал неповторимый перестук копыт чистокровного мориска. Мориски в их армии только у Алвы и был еще жеребец у Савиньяка. Остальные либо побаиваются связываться с полудикими конями, либо у них не хватает на покупку денег. Нет, всего лишь показалось. Окделл нетерпеливо вздохнул и сел в кресло перед камином.

 

…Промозглый ветер бил в лицо, строй застыл, не смея шевельнуться. Его «навозное» Величество Фердинанд Оллар гордо вышагивал перед преданными короне частями, а Окделл не мог оторвать глаз от стройного молодого человека в полковничьем мундире, который шел вслед за королем. Четкие, легкие движения, подбородок слегка приподнят, на точеном лице улыбка с оттенком интереса. Кто это? Адъютант короля? Слишком высок чин для адъютанта и непочтительно поведение.

 

- Глядите, Окделл, этот с королем – Рокэ Алва, - стоящий рядом офицер поспешил разъяснить недоумение.

 

Как же так! Соберано Алваро, прожженного интригана, сложившего с себя полномочия Первого маршала Талига, только для того, чтобы прыгнуть еще выше, Окделл видел не раз, но его сына и наследника впервые. Это не может быть правдой! Юноша, словно появившийся из старинных легенд, неправдоподобно красивый, какой-то удивительно изящный, гордый, не может быть Кэналлийским Вороном, отродьем предателя, проклятьем Талигойи! Его место не здесь, не на грязном плацу, рядом с потомком узурпатора. В ослепительном видении Эгмонт увидел Повелителя Ветров, держащего в тонких, но сильных руках меч Раканов, перед тем, как передать его законному государю, как это полагалось по древнему ритуалу. А потом они вместе встанут за троном и жизнь превратится в сказку.

 

От мечтаний его отвлек понимающий шепот:

 

- О, да, Ворон красив. Поэтому король его при себе и держит, ну вы понимаете? Стать полковником в таком возрасте, чуть ли не сразу после службы оруженосцем! Это дорого стоит, уж поверьте. Того и гляди Фердинанд его назначит генералом…

 

- Да как вы смеете! – гнев обжег пощечиной, - немедленно возьмите свои слова обратно или мы будем драться!

 

Он и сам не понял, почему так оскорбили мерзкие предположения, хотя доля истины в них быть могла. Про Оллара ходили разные слухи, не говоря уж о семье кэналлийца. Эгмонт не успокоился, пока не выяснил, что перевязь полковника Алва получил после страшного боя на границе, где показал и храбрость, и находчивость. Вольфганг фок Варзов, до мозга костей Человек Чести – Окделл ему верил, как себе – отзывался о своем бывшем оруженосце с восторгом и отеческой заботой.

 

А однажды синеглазый красавец Рокэ приснился Повелителю Скал в таком сне, рассказать о котором было невозможно даже на исповеди, даже под страхом смерти. И вот они вместе, служат рядом, и герцог Окделл понимает, что если не решится показать свои настоящие чувства, то не простит себе этого до конца своих дней.

 

- Задумались, Эгмонт? Вы правы, ваше надорское вино навевает тоску.

 

Окделл подскочил, будто ужаленный. Рокэ стоял на пороге, держась за ручку двери, словно опасался войти.

 

- Заходите, я вас ждал. Очень! – слова вырвались прежде, чем он успел подумать. Нужно было встать, но ноги не слушались. Алва водрузил на стол походную сумку, в которой отчетливо звякнуло стекло.

 

- «Солнце Кагеты», - с насмешливой торжественностью провозгласил

герцог, - купил у маркитантов.

 

- Наверное, они были потрясены, - Эгмонт уже справился с собой и вынул из буфета бокалы, - владелец лучших виноградников Золотых земель покупает вино в армейской лавке!

 

 - Судя по всему, решили, что я разорился.

 

- Не лукавьте, Рокэ. Это я разорен и вы это знаете, поэтому и принесли кагетское. Пощадили гордость нищего Повелителя Скал. Не понимаю, от чего вас зовут бахвалом и наглецом? Ваш поступок делает вам честь.

 

- Вот только не надо о чести, - Алва разлил вино и поднял свой бокал, - за сегодняшнюю победу над «врагом» и Рокслеем?               

 

- За победу! – откликнулся Окделл.

 

Через час оба уже были изрядно пьяны. Под столом росло количество пустых бутылок, а гость и хозяин обсудили учения, поспорили об уровне мастерства своих кавалеристов, пересказали добрый десяток свежих анекдотов. С Рокэ так …легко. Да, легко и просто. Не нужно ничего скрывать, не нужно прятать себя настоящего. Кэналлиец все понимает и без слов, так казалось Окделлу. Алва расстегнул верхние пуговицы колета и Эгмонт последовал его примеру, хотя считал такое поведение недопустимым нарушением этикета. Сегодня все летело к Зеленоглазому кошачьему господину. Только смотреть, как тени и свет свечей подчеркивают линию губ, матовую белизну кожи на ключицах и впадинку на загорелом горле. Только слегка коснуться рукой, передавая бокал или привлекая внимание к деталям рассказа. Алва слушал очень внимательно, будто в пустой болтовне надеялся отыскать что-то важное.

 

- А вы слыхали такой анекдот? – Рокэ закинул руки за голову, отбрасывая с шеи волосы и Эгмонт едва не провалился в счастливую глухоту, настолько жест был откровенно зовущим. Или это вино играет свои злые шутки?

 

- Так вот. Один генерал решил узнать, не говорят ли подчиненные про него гадости, и для этого велел раздать всем даровой касеры. Офицеры, понятное дело, напились и принялись трепать языками. Генерал послал порученца подслушать, о чем они говорят. Порученец вернулся и доложил – болтают о женщинах…

 

Окделл знал эту шутку. Внезапно в мягком, – кошачьем, иначе и не скажешь, - голосе  кэналлийца прорезались жесткие нотки. Эгмонт перебил Алву на полуслове:

     

- Вы намекаете на то, что мы с вами допились до требуемого состояния и сейчас начнем ругать службу и начальство?

 

- Не намекаю. Не терплю иносказаний, поэтому спрошу прямо – что вы думаете о Рокслее и Карлионе?

 

Ловушка? Его предупреждали. Во время учений к нему подъехал Карл и пространно рассуждал о низости и подлости Ворона. Окделл остановил артиллериста вопросом: может ли он назвать хоть один низкий или подлый поступок Алвы? Дерзость, насмешки, а что конкретно? Алва храбрец, командира в полку обожают и не зря. Граф Борн не нашелся, что возразить.

Неужели внезапное дружелюбие Рокэ, так не вяжущееся с его обычной задиристостью, всего лишь хитрый ход? Эгмонт выпрямился в своем кресле. Алва, напротив, подался вперед:

 

- Не настораживайтесь, Окделл. Я не собираюсь переманивать вас на сторону Олларов. Со времен святого Алана ваш род воюет против Талига. На здоровье, оставайтесь при своих убеждениях. Талиг без вас проживет замечательно, вопрос в том, проживете ли вы без Талига.

 

Это была приличная плюха, но Эгмонт расслабился. Когда хотят втянуть в интригу, так не разговаривают.

 

- Право, мне не понятна, и, откровенно сказать, неприятна тема разговора, Рокэ. Я не привык плохо отзываться об отсутствующих. Это недостойно…

 

- Человека Чести? Вам не хочется говорить о Рокслее и Карлионе правду, так может быть, вас позабавит мой рассказ? Хотите, я поведаю вам анекдот из жизни, о том, как я получил чин полковника?

 

Алва встал и прошелся от стола к окну и обратно. Что-то в его движениях заставило Эгмонта сжаться от неприятного предчувствия.

 

- Это было больше двух лет назад. Ранним утром полковник Лоу поднял нас по тревоге и приказал занять Торский тракт примерно в сорока хорнах от границы. Соседний участок должны были прикрывать два полка тяжелой кавалерии.

 

Алва помолчал и неспешно повернулся к Окделлу. Тот знал, как погиб полковник Лоу, имевший владения в Надоре, вернее слышал от его сына, как хоронили то, что осталось от еще совсем еще нестарого офицера.

 

- Ждать атаки долго не пришлось. Против нас гаунау направили три кирасирских полка. Лоу посылал одного гонца за другим, но подкрепление так и не пришло. Вы слышите, Окделл, помощи не было!

 

Ни один мускул не дрогнул в лице кэналлийца при этих словах, но внезапно на него стало страшно смотреть. В неярком освещении комнаты глаза его казались почти черными и в них горела ослепительная ненависть.

 

- Лоу погиб одним из первых, - Алва вовсе не повысил голоса, а по спине Окделла побежали мурашки, - следом распрощались с жизнью Гайярэ и Арсанио. Никого старше чином, чем ваш покорный слуга, теньент Рокэ Алва в полку не осталось. Нам удалось удержать тракт до ночи. В темноте мой камердинер, которого я за какими-то кошками взял с собой, добрался до штаба Карлиона. Наш доблестный генерал обозвал покойных идиотами, а меня – лжецом, и отказался отправить нам на помощь хотя бы похоронную команду.

 

Как жутко слышать этот ровный голос! Эгмонт поставил бокал на стол, рука дрожала.

 

- С рассветом гаунау решили нас добить. На наше счастье, при разговоре моего слуги и Карлиона присутствовал адъютант генерала. Теньент Блокхе, «навозник», знаете ли. Чести у него не было и в помине, а вот совесть была. Он дал знать обо всем в штаб армии. В общем, нас спасли. Из всего полка в живых осталось тридцать четыре человека.

 

Рокэ опустился в кресло и налил вина. Его глаза вновь стали человеческими, в чертах лица проступила такая усталость, какой у двадцатитрехлетнего юноши быть не должно.

 

- Как…как такое могло случиться? – голос Окделлу не повиновался.

 

- Все просто и скучно до смешного. Рокслей недопонял диспозицию, совсем как вчера и сегодня. Только это, к сожалению, случилось не на учениях. Надурил сам и запутал Карлиона, в этом и вовсе ничего сложного нет. А почти пятьсот человек отправились в Рассветные Сады. Ну, а мне так и не довелось побывать капитаном, на меня сразу надели полковничью перевязь. Разумеется, после госпиталя.

 

Теперь у Окделла возникло отчетливое ощущение, что Алва чего-то не договаривает. Проглотив комок в горле, Эгмонт спросил:

 

- Почему эта история не дошла до короля? Почему их не сняли с постов, не отправили в Багерлее, на плаху, наконец! Это же…слов такому не придумаешь!

 

- Вы прямо на глазах умнеете, герцог. Вот каких чудес способны наделать десяток бутылок кагетского и вовремя рассказанный анекдот.

 

- Рокэ! Прекратите издеваться! Я не слепой и отлично вижу, как вам больно.

 

- Больно? Больно было вдовам и сиротам. Ну и тем, кого гаунау живьем рубили на кусочки. Как Лоу, например. А еще, наверное, страдал кансилльер, протирая полы коленями перед Дораком. Вот уж не знаю, что любезный Штанцлер пообещал взамен кардиналу, но историю быстро замяли.

 

- Рокэ, вы так спокойно об этом говорите? Два мерзавца сидят здесь и радуются жизни. Я это так не оставлю! Я напишу кансилльеру и…

 

- Тише, Эгмонт. Политика увлекательная вещь, если знать, как играть в эти игры. Советую вам пообщаться с Его Высокопреосвященством кардиналом Сильвестром, это очень поучительно.

 

- Вы хотите сказать, что Дорак и Штанцлер по каким то соображениям сговорились и намерено держат в Западной армии Рокслея и Карлиона? Невероятно!

 

- Я не убежден в сговоре, вернее, считаю – они действуют отдельно друг от друга, но результат пока устраивает обоих. Но не устраивает меня. А теперь я спрашиваю без всяких уверток, согласны ли вы мне подыграть?

 

- Вы предлагаете в тайне от Олларии убрать отсюда Рокслея и генерала от кавалерии? У вас есть поддержка Первого маршала Талига?

 

- Ну что вы! Рудольфу Ноймаринену не до моих мальчишеских выходок, как он любит говорить. Он все еще считает меня ребенком, которого учил обращаться со старинным оружием. Буду действовать самостоятельно.

 

Алва поднялся гибким движением и вновь подошел к окну. Эгмонт встал следом.

 

- Почему «буду»? Правильно сказать – будем. По рукам?

 

Они стояли на расстоянии вытянутой руки, Окделл ощущал едва уловимый запах дорогих благовоний и чистого молодого тела. Внешняя красота Алвы вдруг словно отодвинулась на второй план, хотя Эгмонт по-прежнему не мог смотреть на него не затаив дыхание. Сегодня Повелитель Скал увидел душу этого человека и она оказалась прекрасней всех сокровищ Кэртианы. Окделлу хотелось крикнуть: только пожелай – и я все сделаю! Для тебя – все на свете. Но вместо этого он повторил:

 

- Так по рукам?

 

Не ответив, Рокэ просто пожал протянутую ладонь и будто забыл ее отпустить. В полумраке кэналлиец казался совсем юным, вдруг поверилось, что любой порыв не останется неразделенным, и ласка не встретит отпора. Эгмонт осторожно высвободил руку, поднял вторую и тихонько сжал предплечья Алвы. Под тонкой тканью колета мускулы были напряжены до предела, но кэналлиец не шелохнулся. Эгмонт торопливо заговорил:

 

- Вы любили в детстве сказки, Рокэ? Помню, юношей я читал про братьев Раканов, Эридани – анакса Золотой империи – и Ринальди, осужденного преступника. В книге была картинка, перерисованная с древней гравюры. Братья на ней были так реальны – два прекрасных молодых рыцаря. Когда я смотрел на них, мне хотелось плакать от восторга. Не смейтесь, но вы заставляете меня вновь пережить это чувство.

 

- Кого же я вам напоминаю? Эридани или Ринальди? – вопреки опасениям, Алва не выдал привычную издевку, лишь слегка улыбнулся.

 

- Обоих. Они на картине похожи.

 

- Эридани, насколько я знаю, был шатеном, а Ринальди и вовсе золотоволосым.

 

- Рокэ, это неважно. Важна суть. Когда я с вами рядом, мне кажется, что сказки продолжаются, а зло погибло навсегда. 

 

Медленно опустились ресницы цвета крыла ворона, короткая дрожь передернула плечи и пламенем сгорела вера в Создателя, умер долг, замолчала совесть. Герцог Окделл накрыл ртом приоткрытые губы и мир вокруг него исчез. Алва ответил на поцелуй не сразу, словно привыкая к чужим прикосновениям, а потом Эгмонт ощутил, как сильное тело становится податливым, прижимается к нему все ближе, плавится в его руках. Он прижал Рокэ к стене и целовал самозабвенно, исступленно – так как хотел многие месяцы, отбрасывая грешные образы в ночной тишине, ругаясь сквозь зубы, когда встречался с их главным героем при свете дня. Закрытые глаза, скулы, виски, опять губы – такие же жадные и одновременно нежные. Сердце билось где-то в горле, возбуждение нарастало неотвратимо, теперь его можно было остановить только силой. Алва вдруг разорвал прикосновение и вцепившись Эгмонту в волосы, резко пригнул его голову к своей груди. Пальцы зарылись в темно-русые прядки, лаская и мучая. Окделлу никогда не приходилось проделывать ничего подобного, но безумное желание все сумело за него. Он провел рукой по черной ткани, и сжал пальцами сосок, приникая губами к гладкой коже ключиц. Рокэ отпрянул назад, в расширенных глазах бился испуг пополам с упрямым вызовом.

 

- Эгмонт…нет…

 

А руки Алвы, наверное, существовали сейчас отдельно от разума, так как вопреки словесному отрицанию он еще крепче схватился за одежду Окделла. Оба замерли, страшась переступить последнюю черту. И тут на улице кто-то истошно завопил:

 

- Тревога!

      

Окделл даже не заметил, как их вынесло на веранду. По лестнице бежал какой-то человек в форме. Алва перехватил его за плечо:

 

- Где горит?

 

- Господа! Тревога! Проклятые твари!

 

- А ну, спокойней, – голос кэналлийца был жестким, как наждак. - Окделл, вы знаете этого человека?

 

Эгмонт вгляделся и покачал головой. Поднявшего тревогу он не знал и, видит Создатель, хотел его прибить.

 

- Я из дорожного охранения, господин полковник. К нам прискакал гонец, весь в крови, сообщил, что гаунау перешли границу возле Плешивой горы. Он сказал – они весь его разъезд перебили! Их там армия целая! Это все – война, да?! Два года тихо было, два года…

 

- Где гонец? – Алва встряхнул солдата, тот замолчал на полуслове, а потом все же выдавил:

 

- Да здесь же рядом, я туточки его оставил, с ребятами, а сам…

 

- Ясно. Окделл, я в штаб, - отвязав своего мориска, Рокэ одним движением оказался в седле, - Разведка маршала Рокслея войдет в анналы военной истории, - нехорошая усмешка тронула губы. Губы, которые он только что целовал. Из соседних домов к ним бежали разбуженные шумом люди. Эгмонт знал – сейчас придется приказывать, принимать меры и выступать, но не мог прервать этот миг. Они расстанутся, и будет бой, а там…

 

- Рокэ, я подам тебе весточку, - Эгмонт схватил каракового коня за уздечку. Все равно, что кто-то увидит, не важно, что Рокэ может разозлиться!

 

- Да уж, не забудь, - Алва пригнулся к шее жеребца и будто что-то прошептал ему на ухо. Мориск рванулся вперед.

 

****

Кавалерия Гаунау маневренностью никогда не отличалась, об этом ему еще отец рассказывал, а после шести лет службы в Торке, трех – в качестве оруженосца, остальных – на самостоятельных должностях, Алва поклялся бы в этом на крови. Талигойские полки здорово поводили за нос противника и теперь заняли довольно выгодную позицию – на горке. Справа поблескивали пушки Борна. Благо, генерал Карлион потерялся где-то в тылу и стратегию боя офицеры-кавалеристы вырабатывали сообща, как на королевском Совете Меча, пошутил Савиньяк. Слышал бы его Первый маршал Талига! Герцог Ноймаринен никому не позволит исполнять его прямые обязанности, а Карлиону только б не отдать ошибочного приказа. Недовольства начальства этот человек боится больше, чем смерти. Хорошо, хоть полковники-кавалеристы – народ сговорчивый, да и Борн вполне сносен, но только на поле боя.

В то, что Карлиона внезапно одолела лихорадка или его забрал Леворукий, Рокэ не верил, слишком это было бы удачно. Отсутствие непосредственного начальства и известий о нем настораживало, если не сказать больше. Впрочем, размышлять о Карлионе было некогда. В противовес кавалеристам, артиллерия Хайнриха – выше всяких похвал. Талиг, благодаря упорным стараниям Алисы Дриксенской и ее регентского совета, сплошь состоящего из радетелей Великой Талигойи, а проще сказать – гайифских и дриксенских выкормышей, в этом отношении все еще уступал. Не просто залатать прорехи, а кансилльер Штанцлер трясется за каждый отпускаемый на армию тал так, словно он выплачивается из его кармана.

Пушкари гаунау выкатывали орудия на соседний пригорок. Действуют верно, надеясь смять талигойскую конницу. Если не удастся взять позиции с налета, правый фланг, - полки Рафиано, Гурнея и Окделла, - попадут под прицельный обстрел. Значит, левому флангу придется постараться. И …ну да, он придержит полк Холла в резерве, пожалуй, еще две сотни мушкетеров – в самый раз. Гаунау ожидают, что командующий кавалерией врага, ошалев от кажущегося преимущества, спустит с цепи все имеющиеся силы. Карлион бы так и поступил.

Но почему гаунау ударили именно сейчас, когда прошла половина лета? Обычно они начинали вылазки весной. И Карлион исчез…

 

- Полковник Алва! Генерал Борн спрашивает, не будет ли изменений в связи с новым маневром противника? – вестовой-артиллерист осадил взмыленную лошадь прямо перед мордой мориска Рокэ.

 

- Полковник Алва! Полковник Рафиано докладывает о готовности, - следующий гонец наступал на пятки первому.

 

- Алва! У капитана Пуже что-то с глазами, говорит, не видит ничего, может быть солнечный удар. Что делать? – Лионель Савиньяк, сменивший своего линарца, спору нет породистого, но для боя неподходящего, на мориска из конюшни Рокэ, подлетел последним. 

 

Нет, не последним.

 

- Полковник Алва, возле Плешивой горит трава. Кони бесятся! Отходить?

 

И вестовой, совсем мальчишка, со значком полка Окделла на мундире.

 

- Полковник Алва! Командир передает – гаунау заняли весь Пологий холм. Не меньше пятнадцати батарей. И еще приказал передать, что мы своими силами справимся, подкрепление не нужно.

 

А вот это он сам решит.

 

- Изменения будут, - и порученцу, - Этьен, планшет! Через минуту приказ будет готов, отвезете Борну. В собственные руки, понятно?

 

- Так точно!

 

- Передайте Рафиано, пусть слишком вперед не рвется и следит за флангами. 

 

- Так точно!

 

- Если у вас кони бесятся, значит, коноводы плохие. Пусть тушат, чем хотят. Не потушат – пороть на месте. Позицию смените – вас выпорю. Лично.

 

- Вас понял, но как…

 

- Да хоть просите небо о дожде. Мне все равно. 

 

- Передайте полковнику Окделлу, что подкрепление ему будет. Этьен, копию приказа – порученцу Окделла.

 

- Слушаюсь!

 

- Теньент Савиньяк, объедините эскадроны и принимайте командование. Пуже – в госпиталь.

 

Гонцы унеслись прочь. Савиньяк придержал коня и, весело блеснув глазами, крикнул:

 

- Рокэ, ты же командуешь кавалерией! Вместо Карлиона! И без штаба! И все слушаются!

 

- Этьен, принесите мне воды, - дождавшись, когда порученец отошел, Алва сухо сказал, - ты еще гаунау об этом оповести. Они, без сомнения, тебя поблагодарят. И план сражения поменяют своевременно.

 

Лионель побелел как полотно. Близнецы Савиньяки такие разные. Эмиль бы ничего не понял и обиделся, а вот Лионель все ловит на лету.

 

- Ты думаешь…измена? – теньент невольно схватился за шпагу.

 

- Ничего подобного я не говорил. Но то, что я заменяю Карлиона вместе со всем штабом, да еще без приказа Рокслея, не повод для радости. Ступай на позиции. Я скоро буду.

 

Алва еще раз оглядел долину между Плешивой и Пологим. Взгляд все время цеплялся за край правого фланга, где полку Эгмонта грозила большая беда. Он сделал все, что мог. Через несколько минут начнется бой и уже ничего не изменишь. Либо им удастся провести гаунау, до последнего момента продержав резервы в кулаке, либо чей-то замысел сработает. Рокэ Алва сейчас займет свое место в конном строю и не станет молить о победе ни Создателя, ни древних демонов. Он все просчитал, все здесь крутится по его воле и если их ждет поражение, то сотни смертей будут на его совести и больше ни на чьей. И все же он отдал бы многое, очень многое за то, чтобы оказаться рядом с Эгмонтом и отвести от него удар.

 

Порученец протянул ему ковш с водой, Алва отпил глоток, а остальное вылил себе на голову. И засмеялся, глядя на удивленное лицо Этьена.

 

Строй ровен, будто выстроенный по линейке. Умница граф Савиньяк! Лионель получит звание капитана, и пусть Рокслей только попробует не подписать представление. Карлион исчез сам или ему помогли? Как странно, вокруг море лиц – воодушевленных, возбужденных, радостных и ни одного испуганного, сомневающегося. Неужели им не приходит в голову – они все в западне? Если Борн не выполнит приказ, выполнит ли обещание Окделл?

 

Рокэ ослепительно улыбнулся подчиненным, они ответили восторженными улыбками. В глазах у каждого была вера. Которую он не имеет права обмануть. И не обманет.

 

Полковник Алва выхватил шпагу из ножен и поднял острием вверх. Далеко справа блеснула на солнце шпага командира соседнего полка, еще дальше сверкнул другой веселый лучик. На позициях Борна взвился в воздух сигнальный шарф. 

 

- За Талиг и кровь Олларов! – теперь в глотке будет долго саднить.

 

Положенный по уставу верноподданный вопль всегда оставлял в Рокэ смешанные чувства. Боевой дух кавалерии он, безусловно, поднимает, вон, как вспыхнули щеки ближайшего всадника! Значит, орать полезно для дела. Но как пустые крики могут повлиять на исполнение долга, ему оставалось непонятным. Готовность умереть за отчизну не выражают публично, просто умирают, если потребуется. Или живут и дерутся. 

 

- Талиг! Талиг! Талиг!!! – подхватил многоголосый рев. Алва резко опустил шпагу.

 

Не о том он просил Четверых, зажигая свечи в квартире Лионеля. Он просил Астрапа, Унда, Анэма и Лита помочь ему растоптать маленькую искорку, которая теперь превратилась в степной пожар. Он его сам потушит. Сам себя выдерет плетьми, как обещал тому коноводу. Нужно было просить о жизни Эгмонта. Рокэ Алва подавил желание еще раз взглянуть на правый фланг, дал шпоры коню и отработанным движением упал ему на шею, прижавшись лицом к черной гриве.     

 

Когда душная летняя ночь опустилась в долину, между Плешивой и Пологим уже было тихо. Равнодушная луна не плакала по трупам, а гаунау плакать было некогда, при отступлении, на марше, нет времени для стенаний. У талигойцев же рыдать не было повода. Вражеская армия отброшена, на этом участке границы план Хайнриха Гаунау провалился.

 

Рокэ закинул руки за голову и закрыл глаза. Мягкая трава приятно холодила еще разгоряченное после боя тело. Он имеет право на полчаса отдыха, прежде чем придется встать и начать распутывать головоломку. Борн не предал. Не смог или не решился?

 

Какая красная луна или это не луна? Похожа на неровно обрезанный каравай. Только ни в одной стране пироги не начиняют кровью. Кровь льется неслышно, в жуткой призрачной тишине. Это не пирог! Это сердце! За какими кошками сердце висит в небе?! Багровая волна несется все также бесшумно и обрушивается сверху. Кровь заливает лицо, нечем дышать. В бредовый миг мелькают чьи-то лица. Эгмонт! Что он здесь делает? Повелитель Скал резко выбрасывает вперед руку и волна отступает, будто раздумала убивать… 

 

- Соберано, - шепот слуги выдернул из кошмара, - генерал Борн лег спать. К нему больше никто посторонний не приезжал.

 

- Игнасио? – что за мерзость ему приснилась!

 

- Простите, соберано, я вас разбудил, но вы велели сразу же доложить.

 

 - Все в порядке. Ты иди, отдыхай. И запомни, маршал Рокслей как только приедет, тут же вызовет Борна к себе. Ты знаешь, что делать?

 

- Да, соберано.

 

- Ну, чего стоишь?

 

- Я приготовлю вам поесть, а потом лягу, - Игнасио явно не одобрял того, что его господин валяется на траве, да еще голодный.

 

- Я поем в полку. А ты мне нужен отдохнувшим. Ступай.

 

Игнасио ушел, но теперь больше не заснуть. Рокэ сел, подтянув колени к груди. Почему он не может просто пойти к Окделлу? Одно дело знать, что Эгмонт уцелел, а другое - увидеть рядом прозрачные серые глаза и коснуться теплой ладони. В какой-то книжке он прочитал однажды: лучше ничего не иметь, чем иметь и потерять. Тогда он подумал – это написал трус и ничтожество. Если считать так, то и жить не имеет смысла. Рокэ плохо помнил свою мать, но чувствовал, что она любила его самозабвенно. Он потерял отца и братьев, на его глазах умирали товарищи. Но разве было бы лучше, если бы он никогда не знал ни любви, ни привязанности? Сама мысль об этом отвратительна! Почему же сейчас в сердце вместо радости копошится мелкий пакостный страх? Вы боитесь, герцог Алва, просто трясетесь от ужаса. Вы позволили этому человеку, этому северянину, врагу, если на то пошло, стать слишком близким, а теперь в этом раскаиваетесь. Руку готовы себе отгрызть, чтобы вернуть все назад и поступить по другому! Болван! Четырежды идиот и еще четыре раза дурак! По дороге времени не пройдешь обратно и перестань, наконец, лгать самому себе. В бесплодных сожалениях нет пользы. Так что прими как данность – ты любишь Эгмонта Окделла, Повелителя Скал, проклятого упрямого борца за свободу Талигойи, любишь до боли, до кошмаров. Ну как, признался? Стало легче? Закатные твари! И, правда – легче. 

И где все же носит генерала Карлиона, побери его Леворукий!     

 

Трава зашуршала под тихими шагами и Алва вскочил на ноги. Полковник Окделл направился было к освещенной факелами палатке, но Рокэ махнул ему рукой.

 

- Прячетесь? – Эгмонт подошел ближе, нерешительно замер в нескольких шагах. В темноте Алва не видел его лица, но нетерпение ощущал яснее ясного. Гори оно закатным пламенем! Он станет делать все, что пожелает. Ворон летит против ветра!

 

- Пойдем, - прозвучало как приказ, Эгмонт подчинился.

 

На дне глубокого оврага росли какие-то цветы, пахли они одуряюще. Борн спит, Рокслей еще не притащился, караулы выставлены, разведка налажена – у них есть час, а может и два.

 

Алва остановился лишь тогда, когда убедился, что из лагеря их не будет видно. Зато любой сигнал отсюда слышен. Он повернулся к Окделлу и без слов обнял его за шею, приникая всем телом.

 

- Я так хотел тебя увидеть…ты мне снился, чуть не каждую ночь, ты знаешь? – хриплый, бессвязный шепот раздражал и одновременно подстегивал.

 

Руки Эгмонта дрожали, не слушались и будь на Алве мундир, а не рубашка и простые штаны для верховой езды, едва ли б он справился. Рокэ плавным движением опустился на колени, потянув северянина за собой. Положил ладони на выступающие грудные мышцы, мягко провел вниз, стягивая одежду. Прижался губами к губам, поцелуй вышел долгим, но Алва так и не понял, в самом ли деле ощутил во рту вкус степной травы и еще какой то – горький, безнадежный. Сердце билось глухо и быстро, в ушах стоял звон. Эгмонт целовал его плечи и шею, тяжелое дыхание обжигало кожу, а руки северянина замерли на спине – все еще неуверенно.

 

- Рокэ, мне продолжать? – их глаза встретились.

     

Замолчи и не требуй ответа. Не отрывая взгляда, Алва сжал пальцами запястья Эгмонта и положил его руки себе на бедра. Окделл с резким выдохом толкнул Ворона на мягкий цветочный настил. Теперь он чувствовал губы Эгмонта повсюду – шальные, дерзкие, откровенные. Рокэ и не знал, что сдержанный северянин может быть таким. Не знал многого и о себе – томительная дрожь разлилась по телу, сладкой судорогой сводило мышцы, перед глазами разгорался ослепительно белый огонь. 

Если проклятый надорец сейчас не сделает того, что Рокэ Алва не позволял никому и никогда, то он его убьет. Ладони Эгмонта сжимали бедра стальной хваткой, а горячая, влажная глубина забирала целиком. Издалека, будто со стороны он услышал стон – это был его собственный голос, искаженный, неузнаваемый.

Рокэ вдруг увидел, что его пальцы оставили на плечах Окделла синяки и это не отрезвило, наоборот. Они опять посмотрели друг другу в глаза и теперь Эгмонт понял все без слов.

Боль была дикой. Ворон закусил губу так, что кровь потекла по подбородку, а потом, откинув голову назад, засмеялся. Окделл что-то быстро прошептал, похоже, выругался, но его движения стали яростней. Еще и еще, Рокэ не пытался освободиться, отстраниться, он хотел этой пытки, хотел всем своим существом. Сквозь туман он совершенно ясно сознавал, что это он, герцог Алва, извивается сейчас на мокрой траве под тяжестью сильного тела. Рокэ приподнялся на локте, выгибаясь навстречу и тут внутри будто взорвался огненный шар. Наслаждение, перемешанное с болью слилось в одну бесконечную, безумную волну, она накрыла с головой, как в давешнем кошмаре, стена огня перед глазами стала сплошной, оглушив и ослепив.   

 

А после Эгмонт лег рядом, просунув руку ему под голову, притянул к себе, нежно, так нежно, что не осталось сил сопротивляться и Рокэ на миг прижался к влажной груди и тут же отодвинулся. Пальцы прошлись по волосам, отбросили челку со лба и принялись чертить узоры, обрисовывая контуры закрытых глаз, разглаживая складку между бровей, касаясь горящих скул.

 

- У тебя кровь, - северянин нагнулся и осторожно поцеловал подбородок, стирая языком красную дорожку.

 

- Не умру, - Алва постарался вложить в тон побольше сарказма, чтобы Окделл не вздумал беспокоиться о чем-нибудь еще, но губы онемели и плохо слушались. Рокэ открыл глаза, как странно, что это простое движение потребовало так много усилий.

 

Лицо Эгмонта было очень серьезным, каким то перевернутым, а в потемневших глазах читался и незаданный вопрос и ответ, который Алва не хотел слушать. Потому что именно в эту минуту предчувствие неизбежной беды стало совершенно отчетливым.

 

- Ты не представляешь, насколько ты красив сейчас, - северянин обхватил ладонями его лицо, продолжая обессиливающе нежную ласку, - и похож на Повелителя кошек. Не понимаю, почему его изображают зеленоглазым и светловолосым. По-моему, Леворукого надо рисовать с тебя.

 

Рокэ высвободился из мягких объятий и сел.

 

- Вы неоригинальны, герцог. Подобный сомнительный комплимент мне доводилось слышать сотню раз. Кстати, вы ведь знакомы с Эсперадором? Предложите ему сменить каноническое изображение врага рода человеческого, думаю, он будет в восторге. Отродье предателя для этого подойдет в самый раз.

 

Окделл непонимающе замолчал, а Рокэ принялся одеваться.

 

- Тебе нравится бить, верно? В самое больное место, когда человек этого не ждет, ударить с наслаждением? – северянин зябко передернул обнаженными плечами.

 

Идиот, какой же ты идиот! Ты и впрямь Человек Чести, не по происхождению, а по сути своей, но ты наивен, как юный выпускник школы оруженосцев. Здесь, сейчас варится отвратительная, подлая каша и очень скоро от тебя потребуют участия в приготовлении блюда. То, что случилось с нами в этом овраге ничего не изменит, если ты сам не поймешь, в чем не прав. А ты не станешь даже задумываться и, в конце концов, не мне требовать от тебя отступничества. Ты же свято веришь в свою правоту и Великая Талигойя для тебя не пустой звук, не повод мутить воду, добиваясь больших привилегий. Что изменится, если герцог Алва скажет герцогу Окделлу правду? Ровно ничего, так не стоит и начинать.

 

- Рокэ, сядь, - Эгмонт потянул его за руку, заставив вновь опуститься на траву. Надавил на плечи, сжал медвежьей хваткой. Вырваться недолго, но тело налилось свинцовой усталостью. Не хотелось шевелиться, думать, разговаривать.

 

- Теперь тебе меня не обмануть, - Эгмонт прижался щекой к его щеке, - я слышал твои стоны, я видел твои глаза. Рокэ Алва, я готов целовать тебе ноги, я сделаю все, что ты скажешь. Ну же! Требуй, приказывай!

 

Час от часу не легче! Не нужна ему слепая покорность, нерассуждающая страсть. Как же ты не поймешь, что нельзя цепляться за миражи? Сейчас ты и в самом деле готов на все, но завтра кровь Алана святого возьмет свое, тебе напомнят о долге, о Чести, и ты сдашься. А я не сдамся никогда. Мы оба не из тех, кто легко меняет свои убеждения. Да о чем это я? Никакого «мы» не существует. Есть только Ворон и Вепрь, смертельные враги, на час забывшие о четырехсотлетней войне.

 

- Скажи, чего ты хочешь, - требовательный шепот затягивал в ловушку. В ловушку собственной слабости. Как же все это смешно, неужели он не видит?

 

- В данный момент я хочу знать, где шляется Грегори Карлион и ты поможешь мне это выяснить, - Алва мягко оттолкнул северянина и поднялся с земли, но Эгмонт не спешил последовать его примеру. Он обнял колени Рокэ и исподлобья заглядывая в глаза, произнес, лукаво улыбаясь:

 

- Я обещал выполнять твои желания, так что можешь на меня рассчитывать.

 

Ворон не удержавшись, запустил пальцы в шелковистые русые прядки и слегка потянул.

 

- Вставай, сейчас пожалует начальство, - на холме и впрямь прозвучал призывный сигнал трубы.

 

- Эгмонт, на всякий случай, ты понял, зачем я послал тебе копию приказа Борну, - спросил Рокэ, когда они уже подходили к палаткам.

 

- Ты видимо считаешь, что острый ум – исключительная привилегия южан, а, владыка Кэналлоа? На Севере тоже не лыком шиты. Ты боялся, что Карл нарушит приказ и поэтому подстраховался, так? Но он исполнил его в точности и прекрасно поддержал нас огнем. А ты теперь в полном недоумении.

 

- Ты необыкновенно понятлив, владелец Надора, - Эгмонт прав, да не совсем.

 

- Спасибо за похвалу. Тем не менее, мне не ясно, почему ты подозреваешь Карла, - в лагере уже царили суета и неразбериха, которые давно стали спутницами маршала Рокслея. Окделл остановился и взял Алву за руку.

 

- Объясню позже, - Эгмонт коротко поцеловал его в висок, не боясь, что могут увидеть. Ласково тронул щеку и тихо спросил:

 

- Прости, но ты хорошо себя чувствуешь? Я не сделал тебе больно? – все-таки поинтересовался!

 

- Катись ты к закатным тварям, - невольно усмехнулся Рокэ, а лицо опалил жар стыда.

 

- Уже качусь, - счастливым смехом рассмеялся полковник Окделл и, посерьезнев, добавил:

 

- Чтобы ты не задумал, я рад, что ты мне доверяешь. 

 

****

 

Возле палатки Алвы толпились офицеры. Громовой бас полковника Рафиано разносился по всей округе:

 

- Пусть только попробует не отдать Карлиона под трибунал! Одного поля ягоды! Разыщем Алву и Окделла и пойдем к нашему драгоценному ызаргу. Все пойдем!

 

- Правильно говорите, - поддержал товарища полковник Холл, - пойдем и будем настаивать, чтобы Рокслей снял Карлиона с поста и передал командование Ворону. А уж Первый маршал утвердит, когда разберется.

 

- Алва! – крикнул Савиньяк, увидев Рокэ, - где тебя Чужой носит?!

 

От волнения теньент забыл об уставе, но на оговорку никто не обратил внимания, все выглядели взбудораженными до крайности. Рокэ и Эгмонт тут же оказались в центре кричащего, размахивающего руками круга.

 

- Господа, я попросил бы вас не устраивать в расположении моего полка деревенский балаган, - тон Алвы вновь стал надменным и равнодушным.

 

Внезапная перемена кольнула болью. Несколько минут назад Окделл видел подлинную суть Рокэ, а теперь перед ним опять был Кэналлийский Ворон, человек, который претворяется так талантливо, что истину не отличишь от  маски. Блестящей, великолепной и абсолютно лживой личины. Как понять, когда Рокэ настоящий, а когда нет? Возможно ли это вообще и не отдал ли он свое сердце во власть многоликого, безжалостного оборотня?

 

- Рокслей приехал. Злой – просто жуть! – выпалил Савиньяк.

 

- Злой? Восхитительно. Это меняет дело, - Эгмонт ощутил, что Алва словно слегка расслабился.

 

- Алва, мы должны, наконец, поднять вопрос о служебном соответствии Карлиона. Мне плевать, заболел ли он или его лошадь сломала ногу. Он должен был быть здесь, а его не было! Сегодня мы одержали победу только благодаря вам, герцог, но могли запросто оказаться в Закате, - прогудел Рафиано.

 

- Рокэ, если потребуется, мы все отправимся к Рокслею и заставим его нас слушать. Неизвестно, что задумали гаунау, возможно, проводят обходной маневр, а у нас разведка не налажена по милости этих любимчиков кансилльера. Кавалерией должны командовать вы и мы этого добьемся, - полковник Холл, уроженец герцогства Надор, как истый северянин говорил более сдержано, но не менее решительно.

 

- Признаюсь честно, мне впервые не было стыдно за действия нашей кавалерии. Рокэ Алва, вы нас просто спасли! Все же кровь вашего предка Алонсо много стоит! – полковник Гурней подался вперед и почти выкрикнул:

 

- Решайтесь, слово за вами.

 

- Хм, я считал, что хорошо говорю на талиг, но видимо, ошибался, - лицо Рокэ осталось бесстрастным, - для непонятливых повторю еще раз: армия не сельский сход, и я не намерен выслушивать всякий вздор на ночь глядя.

 

Офицеры удивленно и обескуражено уставились на Алву. Что ж, думал Окделл, форма изложения оскорбительна, зато содержание верно. В Западной армии и без того не все ладно с дисциплиной, а если Рокэ поддержит недовольных, недалеко и до бунта. В условиях войны, что может быть страшнее?! Они по-прежнему стояли рядом, и в этот момент Эгмонт почувствовал, как прохладные пальцы Алвы дотронулись до его запястья.

 

- Герцог Алва прав, - поспешил сказать Окделл, - мы не можем указывать Рокслею, кого он должен наказывать или поощрять. Обо всем происшедшем будет доложено Первому маршалу Талига и он покарает виновных.

 

- Я в этом сомневаюсь, - Рафиано не хотел сдаваться так легко, - герцог Рудольф прежде всего политик, а политики легко смотрят на пролитую кровь. Мы не знаем истинной подоплеки дела, но погибать из-за чьих-то интриг я лично не желаю.

 

- Никому нет дела до ваших желаний, ровно как и до моих. Мы все – офицеры армии Талига, верные поданные короля Фердинанда и обязаны действовать в соответствии с принесенной присягой. Прежде, чем судить о чужой чести, давайте разберемся с собственной.

 

Эта тирада Алвы окончательно потушила разгоревшиеся было страсти. Офицеры смущенно переглядывались, Холл сердито сплюнул, Рафиано выругался, но они пришли в себя. Помолчав, Рокэ произнес уже мягче:

 

- Я благодарен вам за высокую оценку моих сегодняшний действий. И еще - мне повезло командовать прекрасно подготовленными офицерами, храбрыми и грамотными. Это наша общая победа и давайте не будем ее портить идиотскими распрями.

 

Окделл во все глаза смотрел на Ворона. Герцог легко и непринужденно управлял не только диким мориском, но и буйным талигойским дворянством. Этой холодной воле, железной выдержке нельзя противиться. Совершенно невозможно поверить, что совсем недавно этот человек покорно подчинился ему, позволил смять свою гордость, этот уверенный голос срывался на стон. Наваждение!

 

…Запрокинутое лицо Рокэ, измененное мучительным желанием до неузнаваемости, верхняя губа чуть приподнята, блестит полоска белоснежных зубов, полускрытые ресницами глаза – безумные, отчаянные, горят, как легендарные драгоценные черные ройи. Гибкое тело приподнимается под ним, принимая его глубже в себя, податливое и жестокое одновременно. Короткий всхлип, почти рыдание, пальцы надавили на поясницу, заставляя войти полностью. Черноволосая голова бессильно откидывается назад, снова стон, и Эгмонт теряет себя, растворяясь в сжимающейся вокруг него жаркой тесноте. Хочется зарычать по-звериному, чтобы весь мир знал о его восторге, восторге обладания этим существом. Пронзительное, ни на что не похожее удовольствие, несколько последних движений и Рокэ – его трясет в неуправляемом спазме, на узких бедрах влажные капли, а губы прокушены до крови. Было это или ему почудилось?

 

Эгмонт Окделл сжал кулаки, опуская голову. Сегодня он взял Рокэ Алву, они были близки, так неразрывно связаны, что кажется, часть себя он оставил этому невыносимому человеку и ее уже не вернуть назад. Все теряет смысл – Рокслей, Карлион, гаунау, привычная, понятная жизнь. Хочется увести Рокэ с собой, туда, где никто не найдет, согреть его в своих руках, защитить, спрятать. Какие глупые, жалкие мысли! Зачем он нужен Ворону? То, что случилось в овраге, было всего лишь капризом, выходкой развращенного столичной жизнью, не знающего отказа в своих прихотях безбожника. Это так, достаточно посмотреть на него сейчас и вспомнить, какие циничные слова он произнес сразу после… 

 

Из горьких раздумий Окделла вывел стук копыт. На лужайку вылетел всадник и голосом оруженосца Рокслея крикнул:

 

- Маршал вызывает генерала Борна, полковников Алву и Окделла. Срочно!

 

Генри Рокслей встретил офицеров стоя. В большой палатке сновали ординарцы и порученцы, устанавливая на столиках и сундуках кальяны морисской работы и резные шкатулки, на полу уже постелили роскошный холтийский ковер, который маршал всюду возил с собой. Представить Рокслея вне привычной роскоши было невозможно. Окделл подумал, что если снять с маршала мундир из дорогущей ткани и соскрести прочую позолоту, то останется просто напыщенный, глуповатый, растерянный господин средних лет. Рокслей неспешно перебирал на рабочем столе какие-то бумаги, недовольно морщил губы, всем своим видом показывая, что подчиненные отвлекают его от особо важных дел и ничего нового сообщить ему не могут. На уловку не попался даже Окделл – новичок в Западной армии, а его сослуживцы, давно знакомые с маршальскими привычками, явно дожидались, пока Рокслей исполнит положенный ритуал. Совершенно очевидно, маршал Запада не знал, что говорить, понимал, что подчиненным это отлично известно, оттого и был раздражен до крайности. Молчание затягивалось, Эгмонт украдкой оглянулся на товарищей. Невыспавшийся генерал Борн угрюмо смотрел в пол, Алва со скучающим видом изучал полотняные стены палатки. Наконец последний порученец, поклонившись, удалился и Рокслей, очевидно, сообразив, что дальше играть в молчанку нельзя, недовольным тоном произнес:

 

- Господа, ваши действия в сложившейся ситуации… м-м-м… можно расценить как… ну, и отлично… - что хотел сказать Рокслей, Эгмонту осталось не ясным, но подтекст отчетливо просматривался. Маршал потрясен победой, потому что боялся поражения, уж слишком внезапно гаунау перешли границу. Но хвалить Алву ему – что нож острый. А еще Рокслей явно чего-то стыдился. Потому как маршал старательно отводил взгляд от Рокэ, чувствовалось – именно присутствие Ворона причина этих бессмысленных пауз и заиканий. Затем он и вызвал его, Эгмонта, сообразил Окделл, хотя это было и не обязательно. Чтобы потом под рукой имелся лишний свидетель.

 

- Разведка! Почему в моей армии разведка работает, как Леворукий знает что! – внезапно закричал маршал, тем непередаваемо истеричным тоном, из-за которого к нему и прилепилось оскорбительное прозвище. Ызарги все же так противно не визжат, размышлял Окделл. Это тоже была часть ритуала: обвинить подчиненных во всех смертных грехах, причем в таких нелепых, что никто не знал, чем ответить. Борн сморщился так, будто глотнул надорского вина. Все же Рокэ прав, нельзя пить такую кислятину. Строевые командиры не отвечают за разведывательные действия, на то есть штабные офицеры. Учитывая, что и штаб кавалерии, и сам Карлион отсутствовали в расположении армии уже третьи сутки, обвинение выглядело не просто риторическим.

 

- Алва, вот вы! Мне доложили, вы придержали резервы во время боя, кто дал вам на это право?! Вы же не могли знать, что гаунау приготовили контрудар? Сколько раз говорить – разведка и еще раз разведка! Это основа военной стратегии…

 

Эгмонт перестал слушать. Судя по всему, его сослуживцы и вовсе не предавали воплям начальника значения, однако шея Борна начала багроветь.

 

- Я желаю знать, каковы ваши дальнейшие планы, хватит попусту терять время, - маршал, наконец, выдохся и плюхнулся в кресло.

 

Рокэ соизволил оторваться от созерцания внутренней обшивки маршальской палатки и с ехидной усмешкой повернулся к Рокслею.

 

- Я позволил себе предвосхитить ваши желания и вчера отправил гонца к генералу фок Варзову, - Алва улыбнулся так, что Эгмонту стало жаль маршала Запада. Вот это оплеуха! Рокслей сколько угодно может пыжиться перед молодыми офицерами, но личный друг Первого маршала Талига, самый знаменитый командир Горной марки, умный, опытный, абсолютно неподкупный фок Варзов ему не по зубам. Теперь Рокслею не видать лавров победителя, несомненно, об этом сейчас думал ошеломленный маршал.

 

- За…зачем вы это сделали, полковник? – Рокслею очень хочется прибить Рокэ на месте, понял Окделл.

 

- Но что мне оставалось делать? – на лице Алвы появилось выражение, более приличествующее невинной девушке на выданье, чем офицеру-кавалеристу, имеющему немалый боевой стаж. – Генерал Карлион исчез неведомо куда, вы не появлялись. Я по неопытности опасался наделать глупостей.

 

Конец фразы сопровождался уже и вовсе уморительной гримаской, только вот Рокслею было не до смеха. Он хватал ртом воздух и не знал, что сказать. Наглость, прикрытая показным смирением – Ворон не оставил начальнику шансов.

 

- Кроме юношеской скромности, причиной, побудившей меня отправить гонца графу Варзову, стали сведения разведчиков. Вы столько раз твердили о разведке, господин маршал, что я проникся. Спасибо за урок, - Алва галантно поклонился.

 

Рокслей захлопнул рот, Борн выпрямился, а Рокэ продолжал говорить все тем же скучающим тоном:

 

- Я полагаю, возле Плешивой был пробный удар. Если вам нужно подтверждение моих слов, извольте, я приглашу сюда разведчиков. Но ясно и так: гаунау ударят на стыке между нами и войсками фок Варзова. Местность и условия этому благоприятствуют. Если мне позволено будет дать маршалу совет, то…

 

- Постойте, Алва. Вы считает, нам нужно начинать обходной маневр и идти на соединение с фок Варзовым? – Карл Борн понял все куда быстрее маршала.

 

- Верно. Причем выступать необходимо немедленно, иначе мы рискуем потерять преимущество.

 

Подчиненные опять забыли о начальнике. Окделл вспоминал разговор с Рокэ трехдневной давности, страшный рассказ о загубленном полке Лоу, бешеную ненависть в глазах кэналлийца. Алва прав, закатные твари! Рокслея нужно убирать из армии и срочно!

 

- Господа, господа, - маршал Запада растерялся еще сильнее. Он не понимал причины тревоги своих офицеров, инициатива вновь от него ускользала, а на его совести явно был какой-то грешок, - Алва, вы останетесь, - ну ясно, останетесь для того, чтобы подробно разжевать суть приказов, которые Рокслей должен будет отдать своей армии, - а вы, Борн, идите, начинайте готовиться к выступлению. Окделл, пожалуйста, задержитесь.

 

Точно, боится остаться с Вороном наедине. Почему? Одна радость – в безвыходном положении Рокслей позволяет собой вертеть. Будь он столь же тверд, сколь глуп, Западной армии уже давно бы не существовало.

 

- Простите, маршал, полковник Окделл должен мне помочь. Мы сегодня сражались рядом, у нас есть одна общая проблема, - Эгмонт удивленно взглянул на Карла – никакой нерешенной проблемы он не припоминал. В глазах Борна были напряжение и молчаливая просьба. Окделл согласно кивнул, а потом небрежным тоном спросил:

 

- Кстати, господин маршал, вам ничего не известно о судьбе генерала Карлиона? Мы, кавалеристы, беспокоимся за своего командира, - Рокслея фраза, казалось, просто добила, морщинистое лицо посерело, командующий испуганно сжался. Рокэ должен быть им доволен, он задал вопрос в нужный момент!

 

- Эгмонт… я не... мне не… этот вопрос выясняется, - исчерпывающие сведения, ничего не скажешь!

 

Борн и Окделл, поклонившись, вышли, а оставшиеся проводили их взглядами: Рокслей сердитым и встревоженным, Алва – удовлетворенным.

 

- Эгмонт, пойдемте в мою палатку. Мне срочно требуется помощь, - Карл Борн всегда казался герцогу образцом спокойствия и выдержки, но сейчас он был сильно взволнован. Может, и в самом деле какая-то неприятность? Эгмонт не забыл сомнений Рокэ насчет генерала-артиллериста, хоть и не высказанных вслух, но весьма откровенных, однако ни на секунду не верил, что Борн может быть изменником. Карл быстро пробирался между палаток, переступая через упряжь и спящих людей, Окделл в недоумении следовал за ним. Кроме часовых, все в лагере мирно спят, но скоро здесь закипит жизнь, понесутся во все стороны вестовые, разбуженные по тревоге с руганью начнут седлать коней и им так и не удастся поговорить с Рокэ.

 

Эгмонт чувствовал, что окончательно запутался в происходящем, а потребность видеть Алву, постоянно ощущать рядом его присутствие становилась нестерпимой. При мысли о том, что они могут долго не увидеться, прошиб холодный пот. Кто знает, сколько продлится каприз Ворона? Что если Рокэ больше не захочет иметь с ним ничего общего? Он не должен позволять себе таких мыслей! Он дворянин, он женат, в конце концов! Повелитель Скал должен думать о семье, о службе, о долге перед Великой Талигойей. Всеблагий, он просто сходит с ума, потому что думает только о синеглазом кэналлийце и ничего не в состоянии с собой поделать!

 

Борн пропустил Эгмонта в свою палатку, а сам перед тем, как войти, огляделся по сторонам, словно опасался слежки.

 

- Эгмонт, я знаю, что могу вам доверять. Выслушайте меня. Мы в страшной опасности, нужно что-то делать! – придушенный выкрик Борна застал Окделла врасплох.

 

- Это Ворон все подстроил! Проклятая кэналлийская тварь! Мы все погибнем и погубим наше дело, - Борн заметался по палатке, ломая руки.

 

- Что с вами, Карл? – герцог сам себе напоминал участника бездарной сценки, какие разыгрывали забредавшие в замок Надор менестрели. Ничего не понятно, а страстей целый ворох.

 

- Вы не понимаете? Ворон решил нас всех передавить, это заговор! Без сомнения, он в сговоре с Дораком. Я в отчаянии, Эгмонт…

 

- Да объясните толком! – не выдержав, Окделл схватил Карла за плечо, останавливая судорожные передвижения.

 

- Штанцлер сказал, вам можно верить. Да и как может быть иначе, вы же Повелитель Скал! Я раскрою вам тайну, которая стоит жизней.

 

- Чьих?

 

- Прежде всего, кансилльера и вдовствующей королевы, - Борн в упор смотрел в лицо собеседника, - Дорак готовит мирный договор с Хайнрихом Гаунау, королеве Алисе удалось сорвать замыслы лжекардинала. Штанцлер сообщил, что если Гаунау удастся одержать решающую победу и продвинуться в глубь Талига, то он будет продолжать войну и не подастся на посулы Дорака.

 

Эгмонт не верил своим ушам.

 

- Очевидно, Ворон как-то догадался. Теперь мы ничего не сможем предпринять, он послал гонца к фок Варзову. Я надеялся, что Рокслей не позволит Алве возглавить кавалерию, а сейчас все бессмысленно. Мы должны выполнить обещание кансилльера, Эгмонт! 

 

Борн вновь забегал по палатке.

 

- Если избавиться от Алвы, то с ызаргом легко договориться. Он так трусит перед Вороном, что счастлив будет от него отделаться. И то сказать – два года лизать сапоги кэналлийцу – кто бы не обрадовался?

 

- Я вас не понимаю, - вроде он не пил, отчего так кружится голова?

 

- Ах да, все забываю, вы ведь у нас недавно. Вы знаете историю с полком Лоу?

 

- Это когда Рокслей и Карлион бросили пятьсот человек умирать?

 

- Да. Не знаю, как ему это удалось, видно все же есть доля истины в россказнях про помощь Леворукого, но Алва тогда удержал тракт. От полка почти ничего не осталось, но они не сдались. Конечно, Ворон стал героем. Его сделали полковником, дали орден, сюда приезжал Первый маршал. Алва скрыл промах Рокслея и Карлиона – ведь из всех офицеров в живых остался только он один, и никто, кроме него, не мог знать, почему штаб не послал помощь полку Лоу. Ну, естественно, причина была известна еще и Карлиону. Я только сейчас это понял, Эгмонт. Все это время Ворон шантажировал маршала и генерала от кавалерии! А сейчас, когда на него была вся надежда, Карлион исчезает бесследно! Рокслей в панике! Что вы скажете об этом?

 

- Надежда на Карлиона? – звучит как-то дико. Кто здесь рехнулся?

 

- Герцог, я не удивлюсь, если Карлион мертв. У кэналлийцев есть способы расправляться с людьми. Мы обязаны опередить Алву, Эгмонт, не дать ему обезглавить армию и захватить здесь власть. Речь идет о свободе и жизни наших вождей - королевы Алисы и Августа Штанцлера. На кону будущее Талигойи. Итак, могу я на вас рассчитывать?

 

- Вы можете рассчитывать только на одно – приличную, чистую камеру в Багерлее, - холодный, насмешливый, такой знакомый голос заставил Эгмонта вздрогнуть. Полог палатки был откинут, в проеме стоял Рокэ и по-кошачьи улыбался, а за его спиной сгрудились Рафиано, Холл, Гурней, Савиньяк и еще кто-то. 

 

Впервые в жизни Эгмонту стал до конца понятен смысл выражения «превратиться в соляной столп». Глядя на Карла Борна не верилось, что генерал от артиллерии сможет когда-нибудь двигаться и разговаривать. 

 

- Герцог Окделл, вас не затруднит открыть нижний ящик секретера? – как во сне Эгмонт двинулся к походному коробу, который назвать секретером можно было только из вежливости. Карл кричал, что их дело, дело Раканов, в опасности. Должен ли он, Эгмонт, выполнять приказы злейшего врага законного государя? Может быть, стоит выхватить пистолет? Но…Эгмонт уже слишком привык доверять Рокэ и подчиняться ему. Он не смог бы сказать, когда желания кэналлийца стали для него святее догматов Эсператии, но это было так. Окделл выдвинул ящичек, сверху лежали мелкие монеты, какие-то бумаги.

 

- Ломайте дно, полковник. Смелее.

 

Эгмонт вытряхнул содержимое ящика на пол, вынул кинжал, подцепил им тонкое дерево. Днище треснуло. Внутри он увидел в сложенный в несколько раз листок бумаги. Мерзость, Создатель, какая мерзость! Он, словно презренный шпион Дорака, роется в вещах того, кого привык называть другом. Эгмонт не хотел знать, что написано на этой бумаге. Он нелепо и абсолютно был убежден - если прочтет, его жизнь перевернется. Следующий приказ, голос безжалостный, равнодушный, как сам Ворон:

 

- Окделл, читайте.

 

Повисла тишина. Карл и офицеры, стоящие у входа в палатку не дышали. Все смотрели на него, а листок подрагивал в руке, буквы прыгали. И тут Борн с молчаливым остервенением бросился к нему. Эгмонт не успел отшатнуться, но Рокэ оказался проворней. Алва неуловимым движением отшвырнул артиллериста от Окделла, Карл свалился на пол, сминая полотнище. Палатка зашаталась и все словно очнулись.

 

- Мы его подержим. Читайте письмо, полковник, - Рафиано и Холл навалились на Борна одновременно. Лионель Савиньяк поднял пистолет:

 

- Пристрелю, если шевельнетесь, - с самым любезным видом сообщил теньент.

 

Рокэ не спеша вытер руку о бриджи, будто в чем-то испачкался и холодно посмотрел на Карла.

 

- Я считал, что вы умный человек, Борн. Печально. Но ничего не поделаешь, вы сами напросились.

 

- Рано радуешься, ублюдок, - сквозь зубы выплюнул генерал. Бывший теперь генерал армии Талига, понял Эгмонт.

 

- Эгмонт, не позволяйте ему помыкать вами! Помните, что я вам говорил, - Окделл колебался.

 

- Или вы прочтете, наконец, письмо или отдайте его мне, - если он не станет читать, эти неправдоподобно синие глаза никогда больше не выделят его из толпы. Что-то давило на плечи, стало трудно дышать, но Эгмонт заставил себя сосредоточиться и разобрать написанное. Нет ни обращения, ни подписи, ни даты…

 

Необходимо, чтобы «бархат» загодя обеспечил отсутствие сведений о противнике и нарушил взаимодействие частей. В день решающего сражения «бархат» приняв все меры конспирации, ибо его собственная репутация и безопасность его соратников для нас драгоценны, должен обеспечить «друзьям» все преимущества, какие в его власти. Пусть не щадит жизни подчиненных ему, великая цель оправдывает смерть невинных. Виновных же следует умертвить, но пусть это будет сделано руками «друзей».

«Шелк» должен поддержать «бархата» во всем и после доложить об исполненном.     

 

- Пусть меня заберет Чужой, если я что-то понял, - пробормотал Рафиано. Холл и Гурней молчали, явно соглашаясь с товарищем. Савиньяк свободной от оружия рукой хлопнул себя по лбу:

 

- Закатные твари! Кому-то приказали проиграть сражение гаунау. Великая цель …постойте … так любят выражаться «огрызки Талигойи». Рокэ! Ты был прав. Побери тебя Леворукий, откуда ты узнал?!

 

- Это не имеет значения, но позвольте пояснить вам некоторые нюансы. «Бархат», несомненно, наш любимый генерал Карлион – гроза винных погребов и преданный сторонник дела Раканов. Как же можно ошибаться в людях! Всегда был убежден, что Карлион слишком труслив, чтобы решиться на открытую измену. А, так он и не решился, верно, Борн? Струсил и предпочел провалиться сквозь землю. Это поправимо, Грегори отыщется и все расскажет. Приближенные Его Высокопреосвященства, не те, что служат ему у алтаря, а те, которых он пускает к себе через черный ход, очень любят подобные исповеди.

 

Алва вел себя так, будто находился на королевском приеме. Офицеры потрясенно переглядывались, Эгмонта начала бить дрожь. Этого не может быть, Люди Чести не пойдут на такое – сдать вверенную им армию врагу. Немыслимо… Но вот оно, проклятое письмо, и слова Рокэ выглядят такими логичными.

Если бы тошнота и головокружение не мешали думать, он бы нашел аргументы, но сейчас хотелось просто заткнуть пальцами уши, закрыть глаза и не знать, не видеть…

 

- «Друзья» - это, конечно, гаунау, - Ворон неспешно цедил слова, - как забавно, называть врагов своей страны друзьями. Узнаю деликатность вдовствующей королевы. Самая загадочная фигура - «шелк». Кто бы это мог быть, Борн?

 

- Алва, заканчивайте это, - Карл дернулся в руках держащих его офицеров, лицо его застыло каменной маской только губы дрожали, - решили отдать меня под суд, так не тяните.

 

- Под суд? В Багерлее я уже до вас не доберусь. Да и зачем обременять королевское правосудие лишней работой?

 

Полковник Холл выпустил Карла и уставился на Ворона

 

- Рокэ, не сходите с ума! Нужно отвести его к Рокслею, вызвать приставов…

 

- Алва, мы же раскрыли заговор, наш долг…, - Рафиано перебил товарища, но договорить тоже не успел.

 

- Я в своем уме, господа, и помню в чем мой долг. Но к генералу Борну у меня есть счет и он его сейчас оплатит. Отпустите его и верните оружие.

 

Офицеры, недоумевающе переглядываясь, повиновались, Карл поднялся и взял протянутую Холлом шпагу.

 

- Рокэ, что ты затеял? – Лионель Савиньяк тронул Алву за плечо. Тот, словно не заметив излишне интимного жеста, прищурившись, смотрел только на Борна и в ярких глазах разгоралось уже знакомое Эгмонту бешенство.

 

- Сказать по правде, аресты и допросы ужасно скучны. Разве ты хочешь, Лионель, описывать всякие гнусности, которым был свидетелем, судебным приставам? Лично я – нет. Поэтому предлагаю все решить на месте. Борн, мы будем драться. Сейчас.

 

Лицо Карла побагровело. Но, кажется, предложение его устраивало. Лучше умереть со шпагой в руке, чем гнить в тюрьме. По крайней мере, Эгмонт бы выбрал поединок.

 

- Отлично, Алва. Но я хочу быть уверенным, что дуэль не станет убийством.

 

- Об этом позаботятся наши секунданты, - Ворон повернулся к Савиньяку. Теньент с готовностью кивнул.

 

- Эгмонт, вы согласны? – Окделл внезапно осознал, что ему хочется ответить отказом. Если существует хотя бы крошечная возможность, что письмо не поддельное и все сказанное Рокэ чистая правда, то Повелитель Скал не желает иметь ничего общего с таким человеком, как Борн, тем более выступать на его стороне в деле Чести. Но обвинения пока не проверены, да и кто из присутствующих согласится стать секундантом возможного изменника? Он не может так просто отступиться от Карла, Рокэ должен понять!

 

- Я готов, - нехотя произнес Окделл.

 

- Великолепно. Идемте на улицу, - Алва вышел из палатки, остальные двинулись за ним.

 

Предутренний ветер рвал пламя факелов, уже проснувшийся лагерь гудел, как пчелиный рой. Конечно, окружающие обратили внимание на группу офицеров, стоящих возле временного жилища артиллеристского генерала, вокруг начали собираться любопытные. Эгмонт и Лионель обменялись традиционными приветствиями. Окделл произнес положенные слова машинально, в голове не было ни единой мысли, только пустота и усталость. Ворон все же использовал его. Возможно, он не сказал ни одного лживого слова, возможно, действовал для общего блага, но Рокэ хладнокровно, расчетливо втянул его в интригу, а он попался, как сопливый юнец! Эгмонт посмотрел на обоих противников. Широкий в плечах, крепкий, кряжистый Борн, прекрасно владеющий шпагой, непревзойденный мастер рубящих ударов и Алва – тонкий, легкий, быстрый. Окделл помнил горячее тело под своими ладонями, помнил кружащий голову пряный запах. Хотелось упасть на землю и бессмысленно завыть.

 

- Примирение невозможно? - деревянным голосом выдавил Эгмонт. Савиньяк только качнул головой. Борн и Рокэ встали напротив друг друга, шпага Алвы свистнула в воздухе в галантном и издевательском приветствии. Нет, это не походило на дуэль, скорее на концовку какой-то нелепой драмы. Секунданты даже не обговорили условия окончания поединка, подразумевалось – эти двое будут драться насмерть.

 

- Что здесь творится? – Окделл поднял глаза и увидел, что толпа вокруг них стала очень плотной, а к нему обращается выбравшийся вперед начальник штаба армии. За Эгмонта ответил Рокэ:

 

- Поединки не запрещены. Карл Борн меня оскорбил и добавлю, смертельно.

 

Если Борн и удивился такой трактовке событий, то виду не подал.

 

- Чем же он вас задел, герцог? Я бы хотел убедиться, что причина серьезна. Во время военных действий…

 

- Граф назвал меня ублюдком, такая причина вас устроит, генерал? - Алва коротко усмехнулся. - Я уже начал привыкать к титулу «отродье предателя», но в незаконнорожденности меня еще не обвиняли.

 

Штабист, что-то буркнув, отошел – спорить с Вороном себе дороже. Окделл уже ничего не понимал. Причем тут словесные оскорбления? Истинная причина поединка неизмеримо страшнее, подлее, ужасней…Что, если Рокэ и впрямь не хочет огласки? Значит, ему просто нужна смерть Карла! Герцог Окделл не будет в этом участвовать! Забыв о намертво вколоченных в память дуэльных правилах, не обратив внимания на предостерегающий жест Савиньяка, Эгмонт рванулся к Алве.    

 

- Рокэ, я прошу тебя… - Окделл и сам не знал, что хочет сказать. Просить не убивать Карла? Или не убивать то сумасшедшее, запретное и пронзительное чувство, что было между ними?

 

- Успокойтесь, Окделл, это произойдет быстро, - Алва окинул полковника скучающим, равнодушным взглядом.

 

- Рокэ, я поверил тебе… - Эгмонта трясло все сильнее, - то есть я верю. Отпусти его, пожалуйста, отпусти…

 

Темная бровь насмешливо изогнулась.

 

- Ах, вот как. Если вы как секундант моего противника предлагаете условия сдачи, то я согласен отменить поединок, если генерал Борн немедленно подаст в отставку и уедет в свои владения. 

 

- Мне не нужно твоей милости, щенок! – Карл сделал шаг вперед. - Я готов к бою.

 

Алва пожал плечами и бросил:

 

- Вот видите, Окделл, почем нынче милосердие? Отойдите.

 

Неизвестно, смог бы Эгмонт отойти самостоятельно, ноги словно приросли к земле, но Лионель дернул его за руку и буквально оттащил к палатке.

 

Борн напал первым. Его натиск был чудовищно силен, отлично продуман. Карл понимал, что ставка в этом поединке – его жизнь, и дрался отменно. Окделл знал, что сам он вряд ли бы долго продержался против такого противника, но Рокэ легко парировал удары, успевая выставить блок или увернуться. И все же со стороны казалось – у Борна больше шансов на победу. Его удары сыпались, не переставая, каждый мог свалить быка. Эгмонт не заметил, когда Карл ошибся – это произошло слишком быстро. Борн взвыл, его оружие полетело в сторону, а сам генерал схватился за локоть и едва устоял на ногах. Алва вновь вскинул шпагу в приветствии, клинок больше не блестел в свете факелов, вернее блеск стал другим – кровавым. Правая рука артиллериста оказалась располосована от плеча до кисти, кровь текла очень сильно, толчками выплескиваясь из раны на локте.

 

- Это тяжелое ранение, - Эгмонт все еще надеялся спасти жизнь Борна, - Лионель, он не может драться.

 

- Не могу ничем помочь, да и желания не испытываю, - отозвался Савиньяк, хотя юное лицо кривилось, как от боли. Герцогу стало ясно – теньент в глубине души тоже предпочел бы всего этого не видеть.

 

- Борн, я готов вас простить, - Алва не спеша подошел к раненному, - если вы как следует попросите.

 

Борн зарычал, на губах показалась пена, он бросился за шпагой, соперник ему не препятствовал. Безумство продолжалось. Толпа зрителей безмолвствовала, как и положено на поединках, но отрывистые вздохи, подавленные восклицания то и дело нарушали тишину. Теперь всем было видно – Алва просто забавляется со своей жертвой, без видимых усилий загоняя ее в угол. Не прошло и минуты, а Карл был ранен еще трижды. Каждая рана не привела бы к немедленной смерти, но это должно было быть ужасно больно, Борн истекал кровью. По странному стечению обстоятельств, Эгмонт никогда не видел Рокэ в деле, только слышал рассказы о том, что молодой герцог Алва ни разу не потерпел поражения на дуэли и с противниками обходился жестоко, впрочем, врагам Талига тоже приходилось не сладко. Несколько высших наград, первая получена еще в шестнадцать лет – боевой путь Ворона стал почти легендой. И вот сейчас Окделл мог воочию убедиться, что восторженные или обозленные рассказчики не лгали. Алва дрался великолепно, просто нечеловечески хорошо. Внешнее изящество, утонченные манеры, узкие кисти рук, тонкие лодыжки, огромные синие глаза, белоснежная кожа – все оказалось прикрытием для таящейся в этом существе безмерной силы и…жестокости. Только демон мог играть в столь безжалостную игру, оставаясь таким спокойным, таким уверенным. Древнее божество или порождение Заката, как утверждали церковники, представилось герцогу Окделлу. Анэм – Повелитель Ветров, родоначальник семьи Алва, должно быть он был так же жесток и так же прекрасен. Как он, Эгмонт Окделл, мог ждать смирения от этой силы, как мог надеяться, что этот человек умеет любить?!

Дуэль закончилась. Борн лежал на земле, вздрагивая, пытаясь зажать рукой последнюю рану – на груди. Победитель нагнулся над побежденным, держа в руке оружие. Только почему-то Рокэ поднес клинок не к горлу Карла, а ко рту.

 

Лионель едва слышно охнул и пробормотал:

 

- Неужели…нос отрежет?

 

Предположение показалось Эгмонту абсолютно безумным, но в следующую секунду он вспомнил, что у морисков принято во время казни отрезать изменникам носы или уши. Герцоги Алва – полукровки, раньше Эгмонт об этом и не задумывался. В жилах Рокэ талигойской крови было меньше, чем крови нар-шадов Багряных земель. 

 

- Так как, Борн, принимаете мое предложение? - голос Алвы все так же ровен.

 

Карл молчал, он дышал хрипло, с надрывом. Происходящее окончательно превратилось в кошмар. Эгмонт хотел шагнуть вперед, но почему-то не мог двинуться с места.

 

- Принимаю, будь ты проклят, - произнес, наконец, Борн.

 

- Как грубо. Разве так нужно просить пощады? – Алва неторопливо поднес шпагу ближе к лицу генерала.

 

- Хорошо! Умоляю… Я тебя умоляю, кэналлийская тварь!

 

- Отлично, - Алва выпрямился, - если завтра вы еще будете обременять собой ряды армии Талига, то я сочту наш поединок незаконченным. И еще, Борн: попадетесь мне на глаза хоть в королевских покоях, хоть в Рассветных Садах – пеняйте на себя. Мое почтение, господа!

 

Рокэ вбросил шпагу в ножны и ушел, не оглядываясь. 

 

Далее

 

fanfiction