|
…слишком
часто мир подобен суровой пустыне, и похоже на чудо, что в нем все же
вырастают цветы.
(с) Стивен Кинг
Глава
первая. Память.
- Америка дала вам “кров и стол”, может быть, вы всё же проявите
хоть какое-нибудь участие? Существует система ATP, согласно которой вы
должны выполнять определённые обязательства…
- Я устал вам повторять, что контракт с USTA давно истёк, а подписывать
новый – это попадать в зависимость от вашей федерации. Не хочу.
- Значит, возможная сумма призовых плюс ещё дополнительный гонорар вас
не устраивают?
- Игра за сборную какой бы то ни было страны меня мало интересует, мистер
Эверт.
- Между прочим, многие до вас тоже порой отказывались играть за сборную,
а потом спохватывались, но уже было поздно!
- Вряд ли я буду сожалеть об этом.
Рёма лежал на диване, закинув руки за голову, и с равнодушным видом смотрел
телевизор. На экране мелькала реклама очередного непонятно чего: то ли
минералки, то ли освежителя воздуха. Звук был приглушён, что не способствовало
пониманию сути рекламного ролика.
Рядом на журнальном столике стоял телефон с включённым режимом громкой
связи, из динамика лились возмущённые монологи Роберта Эверта, официального
представителя USTA, чьей работой являлись контракты с перспективными теннисистами.
Рёма, конечно же, был невероятно польщён таким вниманием к своей персоне.
Он зевнул.
Эверт на другом конце провода отчётливо услышал этот зевок и приложил
все усилия, чтобы сохранить любезный тон. Ему не нравилось распинаться
перед этим щенком, который был младше его на двадцать пять лет, но при
этом за версту источал высокомерие и излишний гонор. Однако Эверт мог
и переступить через свою гордость, если это было в интересах Федерации
и АМЕРИКАНСКОГО тенниса. Что он и сделал.
- Мистер Эчизен, вы в курсе, что в этом году в основной группе будет участвовать
сборная Японии?
- Что-то слышал об этом. Что же, могу только пожелать им удачи, с удовольствием
посмотрю со стороны.
- Только не говорите, что вам они не предлагали место в команде.
Рёма нахмурился, вспомнив тот ночной звонок в начале декабря. Конечно
же, ему предлагали. Но со времён школьного теннисного клуба он был сыт
по горло командной игрой. С тех пор он предпочитал исключительно матчи
в одиночном разряде.
- Ну, возможно… - уклончиво ответил он. Настойчивость Эверта начинала
его раздражать. Давно пора было завести своего личного менеджера, чтоб
он решал за него все эти вопросы… Или, хотя бы Кевина. Да, точно! Кевин
бы прекрасно справился с этой задачей, он просто обожает совать нос в
чужие дела. Наверняка сегодня-завтра позвонит и начнёт на свой лад, с
истериками и угрозами, уговаривать на участие в этом треклятом Кубке Дэвиса.
- А вы знаете, что капитаном сборной назначили Тезуку Кунимицу? Это имя
вам о чём-нибудь говорит?
Рёма приподнялся над подушкой. Об этом он слышал впервые.
- Когда это стало известно?
- Сразу после Рождества. Видимо, он тоже оказался несговорчивым и не сразу
принял предложение. Уж не знаю, какие у него были причины отказываться…
Ну как, что скажете?
- Пф. – Рёма снова поудобнее устроился на подушке. – Признаться, вам удалось
меня заинтересовать. Но…
- Вы согласны?
-… я ещё не сказал “да”.
- Хорошо, мистер Эчизен. Сутки на размышление, вам достаточно? Если надумайте
– перезвоните. – Несмотря на неопределенность ответа, Эверт вздохнул с
облегчением. Последнее оружие в виде Тезуки Кунимицу превосходно подействовало,
как то и предсказывал Кевин Смит.
Повесив трубку, Рёма ещё некоторое время бесцельно пялился в ящик, даже
не пытаясь сосредоточиться и вникнуть в сюжет фильма. Лучше всего сейчас
было бы выключить телевизор и полежать в тишине, но пульт пребывал неизвестно
где, наверняка, среди грязной посуды на столе или где-нибудь на полу в
куче одежды, которую он ещё не успел засунуть в стиральную машину.
Сказать, что в комнате царил беспорядок – всё равно что ничего не сказать.
Два раза в неделю к нему на дом приходила домработница и делала уборку,
но между её визитами он успевал перевернуть всё вверх дном, да ещё и мусором
сверху присыпать. Поэтому на прошлой неделе она потребовала увеличить
ей зарплату.
Порой воспитание давало о себе знать, и тогда в подсознании срабатывал
какой-то сигнал, заставляющий его неумело приниматься за уборку. Но, даже
не смотря на все старания, получалось довольно халтурно. Пожалуй, уборка
оставалась чуть ли не единственным, в чём Рёма так и не преуспел.
Рёме не нравилось жить одному, но других вариантов не было. Мама, теперь
единственный близкий родственник, давно переехала в Японию, где и продолжила
сожительствовать с Нанако. Выходом для него оставались тренировки и многочисленные
разъезды по чемпионатам. Но последнее время из-за лёгкой травмы в этих
поездках наметился перерыв: с середины декабря Рёма не пересекал границу
США.
Наконец, он встал с дивана, прошёл на кухню и принялся изучать содержимое
холодильника. Тот был забит до отказа полезной и здоровой пищей, всё по
предписанию тренера. К дверце с наружной стороны был пришпилен сиротливый
листок со специальным меню, на который Рёма с момента составления ни разу
и не взглянул.
Достав запотевшую банку Понты и захватив из буфета диетических хлебцев,
он вернулся в комнату и снова улёгся на диван.
На экране мелькнул корт в окружении переполненных сверх меры трибун. Видимо,
спортивные новости. Не поленившись, Рёма подошёл к телевизору и прибавил
звук.
Открытый Чемпионат Австралии, финал, Род Лейвер Арена. Рёма почувствовал
лёгкую досаду из-за того, что по вине растянутых мышц живота пропустил
его в этом году. Тренер настоял на продолжительном отдыхе и щадящих тренировках
в течение всего января, и Рёма мирился с этим, стиснув зубы, зная, что
на самом деле на реабилитацию потребовалось бы не больше недели.
- … Не смотря на множество желающих получить автограф, нам удалось взять
интервью сразу же после окончания матча, - вещала с экрана невысокая дамочка
в фирменном козырьке с надписью “Australian Open 2007”. Толпа за её спиной неистовствовала,
а количество девушек поражало воображение.
На экране появился Роджер Федерер - первая ракетка
Пока первая, мысленно поправил себя Рёма
мира - уставший, с разводами пыли на щеках, белая бандана насквозь мокрая
от пота. На лице выражение крайнего разочарования.
- Роджер, вы можете объяснить случившееся?
- Я был сегодня не в лучшей форме. Просто не повезло, хотя были все шансы
на победу, - отрывисто ответил тот и резкими движениями промокнул полотенцем
лицо.
Нужно отдать должное дамочке: взять интервью задолго до пресс-конференции
– это надо умудриться. Затем Федерер убрал полотенце от лица, лишь на
секунду встретился взглядом с тысячами зрителей по ту сторону экрана и
тут же отвёл глаза. Но и этого оказалось достаточно, чтобы увидеть: он
не просто разочарован. Он растерян, он не понимает, КАК это произошло,
он сломан морально и физически… Рёма подался вперёд, не замечая, как Понта
перехлёстывает через край банки и тонкой красной струйкой стекает по его
руке на бедро. Что именно могло произойти, если на лице первой ракетки
вдруг отразилась вся мировая скорбь?
Ответ не заставил себя долго ждать. Хлебец жалобно хрустнул и крошки посыпались
на пол, когда рука Рёмы непроизвольно сжалась. С экрана телевизора теперь
смотрел ОН. Неизменные очки в прозрачной оправе – видимо, Тезука
так и не сменил их на линзы, не смотря на то, что во время матчей они
создавали определённые неудобства; точёное красивое лицо, слишком светлая
для японца кожа. Играющая на губах слабая улыбка абсолютно не сочеталась
со строгими, оценивающими глазами.
- Тезука-кун, эта победа стала для вас неожиданностью? – репортёрша явно
подлизывалась, употребляя приставку “кун”, которая вкупе с английской
речью звучала как-то нелепо.
- Нет. Я был уверен в своих возможностях и реально оценивал свои шансы
на победу. – У него был чистый низкий голос и почти идеальное английское
произношение. Он реагировал на окружающую его всеобщую истерию со спокойствием,
которому только можно было позавидовать.
- Как вы оценивайте игру вашего соперника?
- Он заслужено один из лучших, но порой был слишком небрежен. Если бы
он делал меньше ошибок, возможно, я бы и не победил.
Кадры самого матча, сопровождаемые голосом за кадром:
- Победа на Australian Open досталась “тёмной лошадке” чемпионата, Тезуке
Кунимицу, 22-летнему теннисисту из Токио. В первом сете, казалось, что
все преимущества на стороне Федерера, но затем ситуация резко изменилась.
Счёт по сетам 6-2, 4-6, 3-6, 4-6. Роджер оказал достойное сопротивление,
но даже он не смог ничего противопоставить техническому арсеналу своего
соперника, поразившему воображение даже ветеранов тенниса.
Разумеется, жалкая видео нарезка не в состоянии была передать все особенности
финальной игры, но и этого было достаточно, чтобы Рёма задержал дыхание.
Никто лучше него не знал, как хорош был в прошлом Тезука Кунимицу, но
даже Рёма не ожидал увидеть ТАКОЕ. Перемещения Тезуки по корту были просто
феноменальны. Идеальный баланс, подачи на вылет, оставляющие противника
практически безоружным.
Банка в руке Рёмы нагрелась до температуры тела, он машинально отхлебнул
Понты, не отрывая пронзительного взгляда от экрана телевизора, даже после
того, как там начались новости бейсбола.
Стук колёс то затихает, то вновь заполняет пространство вокруг меня.
В перерывах его сменяют тяжёлое дыхание и удары мяча о покрытие корта.
Мощные подачи чуть не выбивают ракетку из рук.
- Эчизен! Ты можешь меня победить?
Слова пробирают до мозга костей, и мурашки бегут по коже. “Да!” – поёт
сердце, и я чувствую невероятную лёгкость, когда мои ноги отрываются от
земли. В этот момент мне кажется, что я умею летать.
Он мог бы быть там. Он мог бы встретиться в финале с Тезукой и… Впервые
за долгое время он действительно хотел победить.
***
Этим холодным субботним вечером парк был на удивление безлюден. Задрав
ноги на скамейку и обхватив колени руками, Рёма слушал трёп Кевина, по
привычке пропуская мимо ушей половину слов, и тем самым автоматически
выуживая для себя полезную информацию.
- Ну вот, а потом я ему говорю: идиот, никто не выигрывал у Кевина Смита
три раза подряд, кроме Эчизена, конечно, так что сегодняшний раз был для
тебя последним…
Рёма взглянул на него слезящимися от сухого ветра глазами и вспомнил вдруг,
как в год назад этот придурок потащил его на экскурсию по местным барам
и ночным клубам, хотя Рёма сразу заявил, что не переносит увеселения подобного
рода. Тогда за ними увязался ещё и приятель Кевина, Билли, но через два
часа свалил с какой-то малосимпатичной девицей, бурча под нос, что “сыт
по горло этим косоглазым хамлом, абсолютно не уважающим страну, в которой
живёт”.
Когда Кевин напился до состояния риз, Рёма услышал от него много “интересного”.
Преимущественно, это были рассказы о тяжёлом детстве и в конец оскотиневшем
отце, плюс несвязный мат. А после Кевин, хватая его за рукав, выдал что-то
вроде:
- Рёма, помнишь наш первый матч? Помнишь? Прек-рас-но… Знаешь, мне он
часто снится. Ты мне снишься, Рёма… В таких по-о-о-зах… Ага, чуть ли не
каждую ночь, здорово, правда? А я тебе?
- В кошмарных снах, - ответил Рёма сквозь зубы, выволакивая его из бара
на ночной холод.
Затем он долго ловил такси, а когда спустя пятнадцать минут ему это удалось,
так же долго заталкивал сопротивляющегося Кевина на заднее сидение. Всю
дорогу до дома Кевин твердил о том, как он его любит, и предлагал поехать
в мотель, а водитель с подозрением косился на них в зеркало заднего вида,
словно ждал, что позади него вот-вот начнётся оргия из голубого порно.
Потом Кевин уснул, и его не разбудил бы и пушечный залп. На следующий
день он позвонил Рёме и будничным голосом сообщил, что у него раскалывается
голова, но было весело и надо будет обязательно повторить.
Образы той ночи пронеслись у Рёмы перед мысленным взором: бесконечные
барные стойки и штабели винных бутылок; музыка, приглушённая или наоборот,
невыносимо громкая, разрывающая в клочья барабанные перепонки; мешанина
чёрных силуэтов в полумраке душных помещений…
Рёма отвёл взгляд и покосился на проходивших мимо мужчину с мальчиком
лет двенадцати-тринадцати. Они смеялись и валяли друг друга в сугробах,
и мальчик с невиданным упорством пытался затолкать отцу снега за шиворот,
но мужчина всякий раз ловко уворачивался.
- Эй! Ты слушаешь? Что это тебя так перекосило?
- Ммм. Что?
- Я так и знал, ладно, забудь. Так о чём ты хотел поговорить?
- Тезука… расскажи мне про него… Ты ведь видел, да? - Неожиданно язык
пересох, с трудом выталкивая слова, сразу же превращающиеся в облачка
пара на морозном воздухе.
- А, вот оно что…
Кевин понимающе покивал и чиркнул зажигалкой. Обычно он курил lights,
чаще всего тогда, когда у него нервы сдавали. Раньше Рёма мрачно предсказывал
ему, что это плохо кончится, но последнее время предпочитал просто не
замечать. Даже сейчас он не сказал ни слова, несмотря на то, что западный
ветер сдувал на него весь сигаретный дым с лёгким запахом ментола.
- Это было что-то невероятное. Он всухую выиграл в одной восьмой, всухую,
ни одного гейма не пропустил. Я не видел всех его матчей, своих хватало,
но то, что мне удалось углядеть… Я знаю твои лимиты, Рёма. Я на протяжении
нескольких лет наблюдал твою игру вживую, а до этого – на видео. Поэтому
я с точностью могу сказать, что сейчас ты не смог бы его победить. Сейчас.
Рёма только плотнее сжал зубы.
- Если бы ты только видел его игру… Это было что-то невероятное, а если
ещё и учесть, что он победил с таким разгромным счётом, при этом даже
не выложившись на полную…
Кевин красноречиво замолчал и утопил сигарету в снегу.
- Значит, ты бы на меня не поставил.
- Пойми меня правильно. Тот теннис, в который ты играешь сейчас, не имеет
ничего общего с тем, что было полгода назад. И ты сам это прекрасно знаешь.
Рёма, ты сильнее многих, но он тебе не по зубам.
Рёма усмехнулся, испытывая чувство дежавю. Как и тогда, восемь лет назад,
желание победить капитана Тезуку чего бы то ни стоило, вскружило ему голову.
Только теперь эта победа стала бы единственным возможным пределом, ибо
сильнее Тезуки никого нет.
Он будет сильнее всех тех, с кем ты играл до этого. Возможно, он будет
как твой отец.
Можешь встретить меня в аэропорту? Что? Ты занят? Ну вот за что мне на
старости лет такой неблагодарный сын!
Он смотрел, как заходящее солнце отражается в тонком слое льда, покрывающего
пруд, и пытался делать вид, что ничего не происходит. Он чувствовал на
себе взгляд Кевина, но так и не ответил ему. Вспоминать сейчас о, наверно,
величайшей потере в его жизни, было мучительно тяжело. Думать о том, что
он так и не завоевал главную в своей жизни победу…
- Рёма… Что ты… У тебя сегодня лицо какое-то странное. Ты здоров? – он
хотел положить руку Рёме на плечо, но почему-то не решился.
Тот задумчиво посмотрел на свою ладонь и сжал пальцы в кулак. Воображаемая
ракетка была неожиданно тяжёлой.
- Никогда не узнаю, если не попробую. Как можно быстрее.
Озарённый внезапной догадкой, Кевин радостно улыбнулся:
- Это значит… Ряды выступающих под звёздно-полосатым флагом снова пополнятся?
- Заткнись.
Рёма сполз на землю, чувствуя, как подгибаются затёкшие ноги, и шагнул
на запорошенный снегом газон. Слепил снежок и подкинул вверх на манер
теннисного мяча. Снег был недостаточно мокрый, поэтому “мячик” просто
рассыпался в воздухе. Рёма отряхнулся от упавших на него комков и вдруг
почувствовал, что всё его тело горит в лихорадке. Ему казалось, что одним
лишь прикосновением он может растопить сугробы вокруг себя, хотя на самом
деле его руки были холодны, как лёд.
Кевин сел верхом на спинку скамейки и достал ещё одну сигарету, в его
глазах мелькнул проблеск надежды. Поднеся руки к лицу, он слышал похрустывание
снега под подошвами и затихающие вдали шаги. А затем на парк опустилась
тишина.
***
- Мистер Эверт? Я приму ваше предложение на одном условии.
- На каком же?
- Мне дадут сыграть в матче против Тезуки Кунимицу.
- Вы на мелочи не размениваетесь, так, мистер Эчизен? Хорошо, я постараюсь
организовать для вас этот матч. Будьте готовы в скором времени подписать
контракт.
- До свидания, - сказал Рёма по-японски и повесил трубку.
Он откинул голову на подушку и глубоко вздохнул. Он только что собственноручно
провёл черту, за которой, возможно, начнётся новый этап его жизни.
Не поужинав, не приняв душ и не раздевшись, Рёма свернулся клубком на
диване и провалился в мертвый сон без сновидений.
Примечание:
Роджер, прости меня. Надеюсь, что, не смотря ни на что, ты победишь на
Australian Open 2007. И ведь победит, сволочь такая)))) Шаму сказала, что я перегнула палку, но только победой над Федерером
можно было доказать, что сильнее Тезуки никого нет. Чувствую, что он не
единственный, перед кем мне придётся извиняться.
Глава
вторая. Рейс в бездну.
Выйдя на крыльцо, Тезука вдохнул полной грудью свежий воздух, от которого
успел отвыкнуть за две недели пребывания в душном Мельбурне. Сумка с ракетками
привычно оттягивала плечо.
Он любил утренние тренировки, даже если приходилось ехать через весь город,
как сегодня. Он любил вот так просто, бездумно окунаться с головой в теннис;
он медитировал на корте, очищая разум, освобождаясь от напряжения, таящегося
в глубине сознания; он заставлял себя работать, выжимал из себя всё возможное,
до последней капли пота… Для того, чтобы вечером прийти без сил домой
и тут же крепко уснуть.
Перед домом стоял сверкающий на солнце чёрный Порше с тонированными стёклами,
Тезука взглянул на него мельком (так можно было бы посмотреть на мешок
с мусором или почтовый ящик), спустился по лестнице на тротуар и свернул
направо. За спиной, подобно выстрелу, хлопнула дверь.
- Эй, Тезука!
Он обернулся, прищурившись, якобы близоруко, сквозь стёкла очков. Возле
Порше стоял Атобэ Кейго, такой же искрящийся, как и его дорогая игрушка.
Платиновые нити волос в потоке солнечного света приобрели какой-то необычный
белоснежный оттенок, который идеально сочетался с солнечными очками и
чёрным металликом автомобиля.
- Атобэ, ты купил новую машину? И что ты здесь делаешь?
Тот ухмыльнулся и любовно погладил лакированную поверхность корпуса.
- Да вот, решил тебя подвезти.
- Ты же живёшь совсем в другой стороне, - заметил Тезука, - вовсе не обязательно
было ехать через весь город, я бы прекрасно доехал на метро.
- Тезука, хватит ныть, садись давай. Пройдёт десяток лет, прежде чем ты
решишься купить себе что-нибудь подобное. Так что пользуйся случаем.
Помедлив, Тезука всё-таки принял предложение. Закинув сумку в багажник,
он сел рядом с Атобэ и пристегнул ремень безопасности. Машина плавно и
мощно сорвалась с места и уже через минуту проехала мимо станции метро,
до которой пешком пришлось бы идти минут десять.
Атобе крутил руль одной рукой, барабаня пальцами другой по приборной доске.
Порше без проблем лавировал в плотном транспортном потоке, так, что порой
Тезуке казалось, будто остальные автомобили специально уступают им дорогу,
не смотря на полупробковое состояние на улице. Из динамиков доносился
какой-то попсовый хит, по словам ди-джея, вот уже три недели держащийся
на вершине всех чартов. На втором куплете Атобэ с раздражением выключил
радио.
На подходе к отелю Аояма Плаза он чуть притормозил.
- Вроде бы, именно здесь расселят наших американских гостей, - прокомментировал
он, кивнув головой в сторону отеля.
Тезука проводил взглядом фасад здания, по достоинству оценив и десяток
шикарных машин у входа, и несколько швейцаров перед стеклянными дверьми,
и проглядывающий сквозь стекло роскошный холл. Один из самых престижных
отелей в Токио. Видимо, японская федерация тенниса ни в чём не хотела
ударить в грязь лицом. Порше устремился дальше по улице, спеша вырваться
из городской суеты в относительно спокойный пригород. Атобэ был необычайно
молчалив, при этом распространяя вокруг себя флюиды напряжённости.
- Атобэ, ты больше не злишься на меня за то, что я якобы занял предназначавшееся
тебе место капитана?
- Я злюсь исключительно потому, что меня поставили играть в паре с Санадой.
Он невыносим!
- Конечно, такую индивидуальность, как ты, Атобэ, нельзя ставить в парные
матчи, - спокойно ответил Тезука.
- Слышал, что Эчизен будет играть во втором одиночном матче. Против тебя,
да?
Тезука лишь утверждающе кивнул и приоткрыл окно со своей стороны. В машину
хлынул поток прохладного зимнего воздуха.
Атобэ в досаде хлопнул ладонью по рулю, разом помрачнев:
– Уверен, что в любом другом случае он бы нас и вниманием не удостоил.
Как был засранцем, так и остался, и это не смотря на то, что папочка его…
- Атобэ! Не стоит этого говорить.
- Я поражаюсь, Тезука. Почему ты так спокоен? Разве тебе не кажется, что
Эчизен нас предал?
- Для большинства спортсменов теннис – это бизнес. Случившееся означает
лишь то, что Эчизен попадает под эту категорию людей. Если он сможет победить
меня – он победит. Со своей стороны я сделаю всё, чтобы этого не произошло.
Атобэ раздражённо отмахнулся от него, но при этом снова замолчал. А затем
как бы незаметно поправил панорамное зеркальце так, чтоб видеть лицо Тезуки,
и все ругательства в адрес Эчизена разом вылетели из его головы. Новоявленный
капитан сборной не отрывал внимательного взгляда от дороги, но выступившие
на скулах желваки выдавали охватившее его волнение. Видно было, что он
сам не верит в то, что говорит. Потому что Эчизен на самом деле преследовал
совсем другие цели.
Ты неделями не включал телевизор, пожертвовав почти всем свободным
временем и с упоением погрузившись в учёбу.
Университет был необходимостью, которую ты принял, наступив на горло собственной
песне. “Ты должен получить высшее образование, а потом делай что хочешь.
Выигрывай Большой Шлем или открывай свой бизнес – мне всё равно. Но диплом
ты получить обязан”. Слова твоего деда, и в глубине души ты был с ним
согласен. Поэтому сразу после школы ты с первой попытки поступил в Токийский
университет на юридический факультет. С этого времени тренировки свелись
к минимуму, достаточному лишь для того, чтобы поддерживать форму.
Когда в апреле 2006 года у главы семейства Тезука случился сердечный приступ,
ты не почувствовал ровным счётом ничего. Лишь обещание окончить университет
мёртвым грузом лежало на твоих плечах. Остался ровно год до становления
первоклассного специалиста, но впервые ты усомнился в своём выборе. И
с каждым комком земли, с влажным звуком врезающимся в крышку гроба, данное
деду слово затягивало петлю у тебя на шее. Ты чувствовал, что шансы вернуться
в теннис с каждым днём тают подобно свечке. Если тебе почти что двадцать
два, становиться профи в этом возрасте бессмысленно. Даже если когда-то
тебя называли гением.
Решение пришло внезапно, в тот самый день, когда отец молча развернул
перед тобой свежий номер спортивной газеты.
Наверху статьи красовались две фотографии. На первой, двадцатипятилетней
давности, был запечатлён юный Эчизен Нанджиро, в победном смэше забивающий
мяч в корт соперника. Длинные волосы собраны на затылке в хвост, загорелая
кожа блестит от пота, шальные глаза горят сумасшедшим огнём. Второе фото
было явно из семейного архива. Нанджиро, на этот раз, с забавным ёжиком
торчащих в разные стороны волос, стоит на фоне большого серого джипа и
весело улыбается в камеру. При этом обнимая одной рукой русоволосую женщину
с симпатичной, но незапоминающейся внешностью, а другой – недовольного
подростка лет четырнадцати. Жену и сына. Как это фото попало журналистам
– одному Богу известно.
Заголовок под фотографиями гласил: « Легендарный теннисист Эчизен Нанджиро
погиб в авиакатастрофе”, а под этой фразой более мелкими буквами было
написано: «14 августа Рейс № 476 Токио-Нью-Йорк унёс множество жизней”.
Весь мир уже знал об этом. Один лишь ты не смотрел телевизор.
В тот момент у тебя потемнело в глазах, а на висках набрякли капли холодного
пота. Пришлось дважды прочитать статью, проштудировать каждый абзац, чтобы
целиком вникнуть в случившееся. Ясно ты понял одно: самолёт разбился при
посадке, и никто не выжил. Ты даже не заметил, что твои руки дрожат, когда
ты увидел длинную колонку в чёрной рамке - список погибших.
Эчизена Рёмы среди них не было. Потому что Эчизен Рёма в ту ночь спал
беспробудным сном на продавленном диване и знать ничего не знал.
Смерть деда не вызвала такую бурю чувств в твоей душе, как это сделала
мысль о возможной гибели Рёмы. Возможно, ты должен был винить себя за
это, но не стал. На следующий день ты забрал документы из университета,
игнорируя шокированные взгляды родителей и учителей. Ты знал, что действуешь
вопреки здравому смыслу, но это тебя не остановило. Есть вещи, которые
определяются не разумом, а сердцем.
Шум большого города остался позади, теперь по бокам от дороги возвышались
не офисные здания, а небольшие жилые дома и редкие продуктовые магазинчики.
Впереди показался белый фанерный щит с указателем, гласившим, что до въезда
в парк Тояма осталось 500
метров. Порше преодолевал подъём за подъёмом, и
вскоре свернул с асфальта на узкую – двум машинам не разъехаться – дорогу.
Под колёсами мягко зашуршал гравий, а на лобовое стекло упали тени от
окружающих их деревьев. Летом здесь было очень красиво, сейчас же, в начале
февраля, землю толстым ковром устилали опавшие серо-коричневые листья,
а деревья простирали к небу голые ветви.
На крошечной автостоянке яблоку негде было упасть, поэтому Атобэ припарковал
машину на обочине. Сквозь рощу проглядывали белые стены приземистого двухэтажного
здания, а рядом маячили разноцветные зонтики летнего кафе, которое, впрочем,
работало и в феврале. Тем более, солнце прогрело воздух настолько, что
столбик термометра утром поднялся до пятнадцати градусов. С расположенной
поблизости детской площадки доносился весёлый гвалт и женские голоса.
Слышался характерный стук множества мячей, усиленный эхом большого зала.
Тезука взял свою сумку и направился туда по петляющей между деревьев тропинке.
Атобэ отстал от него, якобы для того, чтобы запереть машину и поставить
её на сигнализацию, но на самом деле он не мог сейчас находиться рядом
с Тезукой, как морально, так и физически. Изнутри его глодало какое-то
странное чувство… Будто бы решение уже близко, стоит только протянуть
руку, и истина откроется перед ним во всей красе… или, вернее, во всей
неприглядности. Вид удаляющегося Тезуки, его лопатки, двигающиеся под
лёгкой (явно не по сезону) курткой, его идеально прямая спина и живописно
растрёпанные на ветру волосы – всё это вызывало почти что животное отвращение.
***
Из-за неожиданного телефонного звонка ему пришлось прервать вечернюю тренировку.
Девчоночий запинающийся голос робко попросил его приехать в госпиталь
Митсуи, и Тезука сразу же отложил все дела.
Тезука уже был однажды в этом госпитале, когда его дед попал в реанимацию
с приступом. Больница для сердечников, как правило, безнадёжных. Тезука
смутно помнил, что в тот раз добирался туда на синкансене, поэтому сразу
направился к станции, купив по дороге большой букет цветов.
В это время в городе царило затишье после часа пик, поэтому пассажиров
было немного. Тезука сел возле двери, аккуратно положив цветы на колени.
Поезд слабо покачивало на поворотах, и вскоре его начало клонить в сон.
Белое пространство вагона всё больше и больше сливалось в его сознании
с больничной палатой, вернее даже, с операционной.
Яркий свет ламп отражается в стерильно чистых, кровожадно поблёскивающих
скальпелях, хирургический стол, на котором ты лежишь, кажется страшно
неудобным, а перед глазами мелькают сияющие всполохи…Затем изображение
резко исчезает, словно рвётся чёрно-белая кинолента. Последнее, что тебе
удаётся увидеть – это ты сам. Твоё болезненное серое лицо, сведённые в
черту губы и предательские капли пота на лбу.
Когда рядом села, задев его коленом, какая-то девчонка, он вздрогнул и
проснулся, в последний момент подхватывая соскользнувшие на пол цветы.
Она равнодушно покосилась на него, закинула ногу на ногу и принялась листать
один из тех модных дамских журналов, которые обычно устилают своими обложками
витрины всех газетных лотков и книжных магазинов. Вид красочных глянцевых
страниц тут же вернул его в реальность, затолкав чёрно-белый бред на задворки
сознания.
Поезд как раз начал снижать скорость и вскоре остановился на нужной ему
станции. Тезука вышел на платформу и сразу увидел возвышающуюся над всеми
окрестными домами стеклянную коробку больницы. Идти пришлось недолго,
и вскоре он уже поднимался на лифте на пятый этаж.
Рюзаки Сакуно встретила его в коридоре. Тезуке понадобилось несколько
секунд, чтобы вспомнить, кто она такая и кем приходится Рюзаки Сумирэ.
Нет, он не жаловался на память, просто в случае с Сакуно не могло быть
иначе. Хоть и довольно миловидная, она обладала абсолютно незапоминающейся
внешностью, ничем не выделяясь из миллиона подобных двадцатилетних девушек.
Глядя на таких, как Сакуно, иностранцы обычно разводят руками, приговаривая,
что эти японцы все на одно лицо. Она была одета в шерстяное светлое платье,
её длинные волосы были собраны в аккуратный пучок на затылке, на лице
ни грамма косметики.
- Тезука-сан, спасибо, что смогли придти, - прижав руки к груди, Сакуно
поклонилась. - У бабушки сейчас процедуры, но через пять минут она освободится,
извините…
Он кивнул:
- Ничего страшного, я подожду.
Тезука сел в пластиковое белое кресло и оглядел безликий интерьер больничного
коридора. Кремово-жёлтые стены, отполированный начищенный пол, в котором
тускло отражался свет ламп, по обеим сторонам белые двери с пришпиленными
к ним номерами палат. В конце коридора чернела запасная лестница, ведущая
к ней дверь была раскрыта нараспашку. В воздухе стоял запах ваты, дезинфекции
и сердечных капель.
Сакуно стояла, прислонившись к стене напротив Тезуки, и в смущении теребила
рукав платья.
- Эмм… Тезука-сан…
- Да?
- Рёма-кун… как он? – девушка отчаянно покраснела. Похоже, первая любовь,
так и оставшаяся безответной, всё не давала ей покоя.
Не успел Тезука ответить, как дверь под номером семнадцать распахнулась,
из палаты, пятясь, вышла медсестра и аккуратно выкатила непонятный аппарат
с кучей кнопок и покачивающейся сверху капельницей. Тезука мысленно поблагодарил
её за спасение от нежеланного разговора.
- Сакуно-чан, давно ждёшь? – обратилась она к девушке, а потом её взгляд
упал на поднявшегося с кресла Тезуку. – Здравствуйте.
- Это Тезука-сан, бывший бабушкин ученик, - пояснила Сакуно, а затем повернулась
к Тезуке, - Каеджима-сан присматривает за бабушкой.
Вежливо-настороженное выражение лица медсестры сразу сменилось на приветливую
улыбку.
- А я уж было подумала, что это твой парень, - со смешком сказала она,
чем смутила Сакуно ещё больше.
- Ой, что вы…
- Рюзаки-сан, к вам посетители, - объявила медсестра, просунув голову
в дверной проём.
- Спасибо, Юико, - ответил ей старческий голос.
Медсестра посторонилась и распахнула дверь пошире, пропуская внутрь Сакуно
и Тезуку.
Довольно просторная комната, пожалуй, даже слишком просторная для одного
человека. Сквозь огромное окно в палату лился свет заходящего солнца,
окрашивая стены в алый цвет. В углу тихо бормотал маленький телевизор.
Тезука прошёл к расположенной у окна больничной койке, Сакуно осталась
возле двери.
Возраст и продолжительная болезнь отразились на внешнем облике Рюзаки
Сумирэ: абсолютно седые волосы, лицо, изрезанное сеточкой морщин, бледная
пергаментная кожа, тонкие высохшие запястья. Она сидела в постели, сложив
руки на животе поверх одеяла и опираясь на подложенную под спину подушку.
- Совсем никаких физических нагрузок, представляешь, Тезука? Уже больше
года. Я превратилась в безжизненное тесто, - произнесла вместо приветствия
Рюзаки.
- Рюзаки-сенсей. Извините, что так давно вас не навещал, - Тезука протянул
ей букет и поклонился.
- О, цветы. Я уж думала, что до похорон больше ни одного букета не получу,
- Рюзаки разразилась странным кашляющим смехом.
- Бабушка! Зачем ты так говоришь! – с укоризной в голосе воскликнула Сакуно.
Рюзаки не обратила на неё никакого внимания. Вместо этого она задумчиво
уставилась в окно, теребя в руках гофрированную бумагу, в которую был
завёрнут букет. Выцветшие глаза слезились.
- Рюзаки-сенсей… О чём вы хотели поговорить?
- Ах, да. Сакуно, выйди, пожалуйста.
- Но бабушка!
- Выйди, - в её голосе послышались властные нотки.
Закусив губу от обиды, Сакуно выскользнула в коридор и закрыла за собой
дверь.
- Она хорошая девочка, но когда речь заходит о Рёме, у неё сразу глаза
на мокром месте… В общем, ни к чему тут её вздохи и сопли.
Рюзаки закашлялась, поникшие плечи, обтянутые тонкой тканью больничной
одежды, заходили ходуном.
- Извини, я тут немного простыла после вчерашней прогулки, теперь кашляю,
как заведённая…
- Значит, речь пойдёт об Эчизене? Я мог бы догадаться.
- Не совсем. Во-первых, я лично хотела поздравить тебя с победой на Australian
Open. Аж трое моих подопечных стали победителями Большого Шлема, тут,
знаешь ли, есть чем гордиться.
- Спасибо.
- Я тут почитала последнюю статью Иноэ… Ты видел?
- Ещё нет.
Она вытащила из прикроватной тумбочки свежий номер Tennis Pro и протянула
ему.
- Если ты его встретишь, скажи ему, чтоб он не сгущал краски. Судя по
его статье, победа у Японии уже в кармане.
Тезука принял журнал из её рук и молча просмотрел статью, где было больше
фотографий, чем текста. Их общий старый знакомый из Tennis Pro приезжал
на днях для репортажа о тренировках японской сборной. Как всегда, его
сопровождала шумная и назойливая Шиба, помощница, фотограф и редактор
в одном лице. Что касается фотографий, то Шиба явно была талантлива: она
умудрился поймать такой момент и ракурс, при котором каменное лицо Тезуки
казалось почти обаятельным.
- Меня мало волнует исход первого круга. И я не думаю, что Япония способна
пробиться во второй, поэтому не стоило ему никого обнадёживать… Впрочем,
не хочу делать прогнозов.
- Рюзаки-сенсей, возможно, стоит просто в нас поверить?
- Ты уж прости. В моём положении мне сложно во что-то верить, - она с
горькой усмешкой обвела рукой палату, при этом взгляд Тезуки невольно
упал на тёмные набухшие вены у неё на запястье. На секунду он опустил
глаза.
Рюзаки снова отвернулась к окну. Её лицо казалось восковой маской.
- Тезука… Удачи тебе на матче. Ты должен победить, во что бы то ни стало.
Не только ради себя и команды… И Японии. Ради Эчизена, ты должен его победить.
Без сожалений.
Она замолчала, и Тезука понял, что разговор окончен.
Он прикрыл за собой дверь, кивнул на прощание поднявшейся ему навстречу
Сакуно и направился к лифту.
- Тезука-сан! – за спиной застучали каблуки.
Сакуно подбежала к нему и перегородила дорогу.
- Тезука-сан, пожалуйста… Когда встретите Рёму-куна, поддержите его. Ему,
должно быть, нелегко приходится…
Тезука взглянул в молящие карие глаза и смешался. Настойчивость на её
лице заставила его смягчиться.
- Обещаю, что всё будет хорошо. Я сам хочу этого не меньше.
Тезука прошёл мимо неё навстречу распахнувшимся дверям лифта.
***
Рёма видел взлётную полосу. Она растягивалась и сжималась, меняла форму
со скоростью света и притягивала к себе, словно магнит. Сначала она ровно
стелилась под ноги, а потом вдруг бросилась навстречу, грозя столкновением.
Тугая волна звуков захлестнула его с головой. В ушах зазвучал скрежет,
от которого застыла в жилах кровь, и крик, наполненный болью и страхом,
крик, от которого он не раз просыпался посреди ночи, обливаясь холодным,
липким потом.
Он очнулся от сна и резко спрятал лицо в ладонях – защитный рефлекс.
- Пожалуйста, пристегните ремни, - слова доносились откуда-то издалека,
не достигая его сознания.
Самолёт довольно сильно тряхнуло, и кто-то из пассажиров облился минералкой.
Послышались ругательства в адрес самолёта, пилота, всего экипажа и авиакомпании
в целом.
Рёма старался не думать о том, что уже через час увидит маму, с которой
не виделся с похорон отца. Он смотрел, как сквозь прореху в облаках вслед
за серой глыбой морской воды проглядывают очертания Токио. Берега щетинились
уносящимися ввысь небоскрёбами, между которыми лавировали скоростные железные
дороги и полотна шоссе. Но Рёма видел лишь чёрную колышущуюся бездну,
которая не сулила ему ничего хорошего.
Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, пытаясь отвлечься от механического
стука, доносившегося из глубины самолёта. Или из глубины его сознания.
Размеренный и вязкий, он давил на уши, заглушая завывающие в турбинах
тонны воздуха.
|| >>
fanfiction
|