На самом деле до конца Ре сигарету не докурил, но ему не терпелось узнать, почему это Мальчик-на-побегушках без кофе вошел в вагончик-гримерку, где Каме разными загадочными способами оттеняли и подкрашивали лицо, и спустя пять минут все еще находился там.
Ну, не то, чтобы не терпелось. Это уж слишком. Пожалуй, лучше было бы сказать: ему было слегка любопытно – какого же хрена? Кроме как бить баклуши, вертеть в пальцах дымящие сигареты и наблюдать за тем, как Каме избегает его пристального взгляда, на съемочной площадке этого дерьмового фильма Ре было абсолютно нечем заняться, а это, конечно, никак не способствовало тому, чтобы его любопытство унялось.
Он отбросил сигарету в сторону, широкими шагами преодолел расстояние до вагончика, а затем поднялся по трем ступенькам, ведущим к двери. Оттуда доносился голос Каме – такой общительный, дружелюбный, в нем ясно слышалась улыбка. И не было ни намека на хриплые стоны «Еще». Ни малейшего.
- Э-э-э, а тебе что-нибудь говорит название Noir Desir? - спрашивал Каме. – Может, это какая-то французская песня, или группа, или что-то еще?
С чего бы это Каме так внезапно заинтересовался французской музыкой? Ладно, Ре не знал точно, какой музыкой тот увлекался. Всякой фигней типа R’n’B. Дурацкой сентиментальщиной. Ну, так он думал. Как бы там ни было, ему по большому счету не особенно хотелось знать. Он с безразлично-надменным видом прислонился к дверному косяку.
- Да уж, Каме, спроси японца, он-то точно знает, - хладнокровно, не жалея сарказма сказал Ре, и вокруг него повисла многозначительная тишина.
Он явно прервал дружескую беседу и своим плохим от скуки настроением испортил уютную атмосферу в вагончике.
- Вообще-то, Геко очень хорошо разбирается во французской музыке. И в музыке в целом, - сказала блондинистая гримерша-француженка на чистейшем японском. Голос ее прозвучал так же хладнокровно, а руки с аккуратным маникюром ни на секунду не прекратили своих движений. Каме сидел к нему спиной. - Ну, и, конечно же, всегда есть небольшая вероятность того, что и я смогу помочь.
Великолепно. Теперь француженки из стаффа будут щеголять прекрасным – и явно показным! – знанием японского в сочетании с абсолютной неуместностью поведения. Чтобы выручить девицу Каме из лап разбойника. Ре видел лицо Каме в зеркале. Тот выглядел не на шутку взволнованным. Хотя может быть, Ре казалось так из-за облака румян, которые женские ручки щедро наносили на его высокие, невероятно красивые скулы.
- Ха-ха, да, я вроде как кое-что смыслю в звуке. – Ни о чем не подозревающий Геко (оказывается, у Мальчика-на-побегушках было такое дурацкое прозвище) вступил в разговор, который стал неестественно напряженным с того момента, как к нему присоединился Ре. – Мне сегодня доверили настраивать звук. Наш главный техник заболел.
Похоже, он был вне себя от радости, чуть ли не прыгал, как щенок.
- Кстати, можно я к тебе сейчас микрофон прилажу? - спросил он Каме тоном, который по мнению Ре был слишком уж дружеским. Однако Каме, казалось, вовсе не возражал.
- Конечно, это сэкономит время, - любезно ответил он из облачка пудры.
Гримерша отодвинулась, предоставляя место долговязому Геко. И тот, разумеется, с энтузиазмом принялся за дело: присел перед хрупкой фигурой Каме и вытянул его рубашку из брюк, так, будто уже делал это сотню раз – раздевал Каме. А Каме (по крайней мере, так казалось сзади) воспринял это абсолютно спокойно. Конечно же, он будет чувствовать себя в своей тарелке. Все таки люди снимали с него одежду и лапали большую половину его жизни, подумал Ре.
Боже, как же скучно-то на этих съемках.
А Геко продолжал болтать, зажав в зубах проводок, от чего слова получались медленными и тягучими.
- Noir Desir – это группа, кстати. Название значит «Черная страсть», но на французском звучит гора-а-аздо лучше, конечно.
Он взглянул на Каме и весело ему улыбнулся.
Бла-бла-бла, думал Ре. С каждой секундой почему-то становилось все скучнее и скучнее.
- А.
Затылок Каме дернулся. Ре сделал вывод, что тот кивнул, изображая понимание, и наверное – нет, наверняка улыбнулся в ответ. Тот единственный звук, однако, который он издал, прозвучал так, будто бы Каме вдруг стало очень неловко.
Интересно, почему, отстраненно подумал Ре.
Взгляд Каме и так непросто было перехватить, а сейчас из-за рук этой блондинистой сучки, которые все время порхали вокруг его лица, Ре вообще ничего не мог разглядеть. Видно было только отражение отдельных фрагментов его лица, проглядывающее сквозь движения рук гримерши с пугающе яркими, кроваво-красными ногтями.
А еще никак нельзя было сказать, где же по телу Каме шарили руки Мальчика-на-побегушках. (Ре плевать было, что у этого убожества оказалось имя - Геко, для Ре он будет просто Мальчик-на-побегушках, и точка. Ну или На-побегушках-по-совместительству-звукач, учтем повышение).
Может, они шарили по его животу.
Может, касались его пупка.
Ре было ужасно скучно - так, что хотелось завопить.
Наконец Геко встал, теперь он улыбался Каме сверху вниз и с умным видом тыкал в оборудование у себя на поясе, проверяя звук в висящих на шее наушниках.
- Ну вот, порядок!
- Как быстро. Похоже, ты знаешь свое дело, я впечатлен.
Ой-ой-ой, всегда такой вежливый, надо же.
- Пока можно все выключить.
Как будто Каме сам не знает. Тупица. Он явно игрок не из их лиги. Да еще и слишком высокий, Ре не мог этого не заметить, когда тот лениво потянулся, зевая. Нельзя было не заметить. Каме, конечно же, тоже обратил внимание, ведь Мальчик-на-побегушках-и-еще-звукач свой рост попросту рекламировал, как и кубики своего пресса. Его футболка задралась вверх прямо перед глазами Каме. Ему бы в баскетбол играть где-нибудь, сухо подумал Ре. Вместо того чтобы упражняться в трахоболе. Потому что в этом плане у него не было ни единого хренова шанса.
Чтобы играть в такие игры, нужно родиться джоннисом.
Мальчик-на-побегушках-по-совместительству-звукач направлялся к Ре пружинистой походкой, полный готовности нацепить микрофон и на него, и этот неуёмный энтузиазм мгновенно взбесил Ре.
Он даже не шевельнулся, чтобы нанести ответный удар.
- Мне твои услуги не понадобятся. У меня в следующей сцене нет слов. Я советовал бы внимательнее читать сценарий, раз уж ты тут у нас такой чайник.
Это было сказано невозмутимо. И крайне неуважительно. Ре понимал, что ведет себя, как последний мерзавец, но ему было плевать. Он видел, что разозлил Мальчика-на-побегушках, и это его порадовало.
Тоненькая фигурка Каме проскользнула и встала между ними, как неожиданная пауза посреди мелодии.
Его запах обнял Ре, заполнил пространство вокруг, а потом Каме шагнул на верхнюю из трех ступенек, ведущих к вагончику, и протянул руку к дверному косяку, чтобы удержать равновесие. И в этот самый момент Ре напрочь забыл о том, что хотел поставить Мальчика-на-побегушках на место, потому что эта блондинистая сучка-гримерша в совершенстве владела не только японским, но и искусством макияжа. В тусклом свете серого северного утра Каме светился так, будто бы ждал ребенка. И если бы так и было, непонятно почему вдруг подумал Ре, удивив себя самого, то он знал бы наверняка, чей это ребенок. Ни малейшего сомнения: его. Ни черта он не мог быть чьим-то еще, раз их так клинило друг на друге, на сумасшедшей, непреодолимой частоте влечения, которое съедало все, абсолютно все их свободное время и энергию.
Не оставляя ни минуты времени для чего-то или кого-то еще.
Ре знал это.
- Спасибо, Геко, - сказал Каме, лучезарно улыбаясь вверх этому тупице, который, чтоб его, был все же очень высоким. Каме приходилось тянуться и тянуться вверх, улыбаясь ему. Ре смешно было, сколько благодарности звучало в голосе Каме, хотя тупица просто делал свою гребаную работу, да и то не очень хорошо. Если бы он делал все, как ему и полагалось, как Ре вменил ему в обязанности, он приносил бы Каме сладкий кофе гораздо чаще, а болтал с ним гораздо, гораздо реже. И тогда вес Каме не падал бы с такой скоростью, с какой он вставлял в разговор названия дурацких иностранных групп, и не казалось бы, что легкий ветерок подхватит его и унесет из Франции в Японию. Или на Марс. Или на Юпитер.
Он выглядел слишком тоненьким.
Так что нечего светиться от благодарности.
Ре сердито уставился на Мальчика-на-побегушках. Да, снизу вверх. Чтобы сгладить эффект от возмутительно яркого сияния Каме. Или полностью уничтожить, если получится.
- Нам пора на площадку, на свои позиции.
Теперь Каме обращался нему, вернее к его плечу. Ре задумался над тем, как ему удается произносить при нем слово «позиция» так, чтобы оно все равно звучало так профессионально.
До истерики смешно.
Каме не прикасался к Ре, но Ре все равно чувствовал, как будто он слегка нетерпеливо тянет его за собой. Это немного раздражало. Съемки начнутся только через целых сорок пять минут, мысленно рявкнул Ре. Как раз достаточно времени, чтобы заняться воспитанием чересчур любезных сотрудников. Или это Каме пытается таким образом защитить Мальчика-на-побегушках-по-совместительству-звукача?
Или?..
Еще одна мысль пришла в голову Ре.
Каме явно чего-то ждал, и ждал не ребенка.
Всего-то 11 утра в этом скучном сером месте, а Каме уже умирает от желания остаться с ним наедине.
Ре даже не попытался скрыть самодовольную ухмылку, отстраняясь от дверного косяка, на который так лениво опирался.
Это была его лига.
Его игра.
Трахобол.
- Хорошо.

***

Хотя нет, плохо.
В следующей сцене их герои торжествующе должны были появиться из сырого мрачного подвала, в котором нашли ключ к разгадке. И как только они спустились туда, Каме достал из кармана листочки, на которых, как догадался Ре, был записаны ключевые фразы его роли. Аккуратно облокотившись о чистый каменный выступ так, чтобы не запачкать костюм, он с отрешенным выражением лица отхлебнул из бумажного стаканчика, конечно же, несладкий кофе, который он утащил из буфета по пути сюда благодаря своей ослепительной улыбке, поражающей всех и каждого. Он сосредоточенно уставился в свои записки сквозь толстые стекла очков, которые извлек из кармана, и принялся бегло просматривать текст, хмурясь, потому что скудного света, устало пробивавшегося через крохотное окошечко, забранное металлической решеткой, явно было недостаточно.
Неужели же разговоры о музыке и всем таком специально были припасены для членов съемочной группы, чтобы те ради Каме выпрыгивали из штанов и Бог знает из чего еще? Что же. Ре не так уж и важно было разговаривать с Каме. Но он ожидал определенной компенсации за то, что его притащили в эту дыру на полчаса раньше, когда он мог бы остаться наверху и сорвать неизвестно откуда взявшееся раздражение на Мальчике-на-побегушках.
Компенсации сексуального характера.
Однако насколько Ре мог судить, им пренебрегали ради искусства. Ну, или, по крайней мере, ради того, к чему относился этот фильм. Он сильно сомневался в том, что это было искусство. Или в том, что Каме считал это искусством. Но Каме все равно подходил к делу со всей, чтоб ее, серьезностью.
Каменаши Казуя пребывал в настроении поактерствовать.
Что означало, что Нишикидо Ре было до чертиков скучно. Да еще и скучно в подвале.
Зашибись как весело.
Он снова достал сигареты и закурил, бродя по мерзкому подвалу, в котором тут и там свисала паутина и попадались какие-то не поддающиеся описанию штуки, которые не особенно хотелось разглядывать. Короткая прогулка подтвердила, что в этом подвале не было ничего, что заслуживало бы внимания и времени Нишикидо Ре.
Ну.
Почти ничего.
Сделав полный круг, Ре остановился перед Каме и выпустил облачко дыма прямо ему в лицо. Каме моргнул, но глаз не поднял. Однако протянул руку по направлению к Ре.
- Можно мне? - пробормотал он, продолжая проговаривать текст, который он разучивал, не отрывая взгляд от бумажки.
Ах. Так нашему чертовому наркоману хочется приблизить себя к раку легких.
Побыть наедине, мать вашу.
Если Каме мог полностью его игнорировать, тогда Ре мог игнорировать его протянутую руку. Он протянул свою руку и поднес сигарету к лихорадочно шепчущим текст губам Каме.
Великий актер прервал свое прилежное занятие и поднял наконец глаза за толстыми стеклами очков. Он был удивлен, но губы его инстинктивно приоткрылись, принимая предложение. Пальцами, в которых Ре держал сигарету, он почувствовал, как Каме вдохнул, глубоко затягиваясь.
Ре ухмыльнулся.
- Спасибо, - сказал Каме, выдыхая. Он выглядел слегка… не то чтобы перепуганным. Взволнованным? Может быть это из-за того, что Ре вел себя так, как будто…
- Знаешь, мог бы просто попросить, чтобы я тебя поцеловал, - сказал Ре. - Я бы не отказал.
Черт. Ре подумал, что, похоже, флиртует с Каме. Нет, определенно – флиртует. Насколько же ему скучно, что он на это пошел? Да и еще в такой «идеальной» для флирта обстановке, с иронией подумал Ре. В этой удивительно депрессивной рабочей обстановке. Очень романтично.
И что самое важное, он выбрал для флирта «идеального» человека.
Шлюху, которую уже отымел.
Несколько раз.
Идеально.
У Каме на лице было непроницаемое выражение, которое могло означать что угодно.
- Отвали, ладно?
Он едва улыбнулся дежурной улыбкой на все случаи жизни. Он вел себя так, будто Ре пошутил, и притворился, что опять просматривает текст. Но Ре понял, что Каме как минимум немного расстроен из-за того, что Ре так близко, в границах яркого даже в темноте сияния.
- Господин Де Ниро, у вас губы в кофе, - сообщил он Каме. Что было абсолютной ложью. Разумеется, ничего такого не было, потому что Каме пил кофе в своей особенной манере, которую придумал, наверное, лет сто назад, чтобы напиток не пачкал розовые подушечки, покрытые стойкой помадой: не касаясь края стаканчика. Или чтобы это выглядело мило и в то же время завлекательно. Или по обеим причинам. Как бы там ни было, на его губах не было ни капли кофе, однако они были чертовски соблазнительны. Но Каме не обязательно было об этом знать.
- Да? О, черт... - он стал рыться по карманам, явно досадуя, что испортил образ абсолютного совершенства, в котором покинул гримерку. - А у тебя нет случайно носового платка?
- Давай я тебе помогу.
И Ре завладел хорошенькими губками, которые сразу же затрепетали в испуге.
- Мы же работаем. Мы на работе. Мы...
Губы Каме дрожали у губ Ре.
- Если ты заткнешься, у меня на это уйдет не больше секунды, - проворчал Ре. А затем широко улыбнулся, близко-близко ко рту Каме.
Вся хрупкая фигурка Каме была напряжена, как натянутая струна.
- Да пошел ты. Ладно. Давай, только быстро.
Он затих и стоял послушно, не шевелясь, словно знал, что бессмысленно противиться Ре.
Ре осторожно лизнул губы, на которых не было ни капельки кофе, смакуя пикантный привкус своей якобы помощи.
Растягивая ее.
Ре чувствовал, как Каме затаил дыхание. А потом выдохнул:
- Хватит.
Но тем самым дал возможность Ре проникнуть языком ему в рот. Каме попытался, хотя и не очень убедительно, оттолкнуть его, обеими руками упершись Ре в грудь.
- Ну, давай же, Каме.
Ре был сама убедительность. Он обнаружил, что может говорить и одновременно покрывать тонкое лицо поцелуями. Проще простого - Ре готов был поклясться, что может продолжать это вечно.
- Нам тут минимум четверть часа торчать без дела. Я знаю, что ты выучил свою роль. И ты знаешь, как работает режиссер. Они в два раза больше времени потратят, чтобы выставить свет, а мы будем здесь околевать от холода и помирать от скуки. Я же не собираюсь трахать тебя на грязном полу, ничего такого. Мы просто… ну, пообжимаемся немного. Черт, это же ты меня сюда затащил. Теперь хоть согрей меня, что ли.

Каме сдался без предупреждения, полностью и бесповоротно. Его листочки рассыпались по полу, на котором никто не собирался трахаться, и Ре искренне удивился. Он готовился к тому, что ему придется быть гораздо более настойчивым. Он не думал, что Каме капитулирует так скоро. Хотя и замечал в последнее время, насколько легче Каме поддается нежному и ласковому Нишикидо Ре.
И уж конечно, он бы не упустил возможность использовать такую власть, злоупотребить ею.
Так что вот он – ласковый и нежный, как истинный джентльмен.
Он нежно целовал Каме, чувствуя, что рот его настолько же горяч, насколько сам Каме полон нерешительности. Забавно было осознавать, что он так и не сможет трахнуть его. Они будут просто целоваться вот так, почти застенчиво, как два подростка, делающие это впервые за сараем на школьном дворе.
По крайней мере, поначалу.
Поначалу Каме положил руки ему на плечи, стараясь то ли удержать Ре на безопасном расстоянии, то ли найти точку опоры. Не имело значения: с его-то чутьем на такие вещи, и с его опытом, Ре догадывался, к чему все шло.
А если бы не догадывался, то в полной мере ощутил, когда это все-таки случилось.
Каме льнул к нему, плавился, как лава, хотя на вкус был как кофе, а затем их невинные юношеские поцелуи стали углубляться с ужасающей быстротой. Каме обеими руками все ближе и ближе притягивал к себе Ре, пока не прижался полностью; сердце Ре колотилось, дыхание учащалось, а член возбуждался.
Весьма и весьма.
Каме и джентльменское поведение не могли сочетаться долгое время. Вечно он все усложняет, нет, чтобы оставаться мягким и нежным.
Да, зачинщиком был Ре.
Да, он винил Каме.
Во всем.
Это была его вина.
Его.
Даже если это Ре одной рукой вытягивал рубашку Каме из брюк (нежно), чтобы чувствовать тепло его тела. Ре знал, что это наглость с его стороны, допускать мысли вроде "Что же ты меня не остановишь, Каме? Ах ты, сука, ты же должен, так останови меня, останови!", тогда как его рука ласкала тонкую талию. И Каме, должно быть, знал, насколько возмутительны эти мысли. Хотя, похоже, пребывал в полнейшем неведении, поскольку игнорировал все эти мольбы остановиться и лишь сильнее и сильнее стискивал плечи Ре.
Ре вспомнил.
У Каме же хренов пунктик на предмет его плеч, правда?
Пальцы Ре в ответ оцарапали кожу Каме под рубашкой в поисках того, что стало его собственным маленьким фетишем.
Но до того как он нашел его, он кое-что почувствовал.
Маленькое устройство, которое повесил на Каме Мальчик-на-побегушках-по-совместительству-звукач.
Ре умел обращаться с такими вещами.
Он знал, как они работают.
В задумчивости он задержал на нем большой палец.
Надо только щелкнуть переключателем, и где-то там наверху, сидя в своих наушниках, Мальчик-на-побегушках получит маленький пример того, как Ре заставил Каме плавиться в своих руках и льнуть к нему всем телом.
Ре понимал, что это не совсем по-джентельменски.
Ну и нахер хорошие манеры.
Это идеальная возможность продемонстрировать тому тупице, что Каме занят в данный момент и будет занят до конца этих гребаных съемок. Да, занят все время и всеми возможными способами, пока они не вернуться в Японию, однозначно.
Занят Ре.
Исключительно.
Маленький язычок Каме игриво подразнил его, и Ре счел это знаком полного одобрения. Он щелкнул переключателем.
Каме абсолютно ничего не заметил.
Ре укусил его за нижнюю губу.
Проверка связи.
Раз.
Два.
Каме вздохнул.
Недостаточно громко, решил Ре. Он наклонился к шее Каме и легонько укусил.
- Эй. Эй, Ре.
Да, давай, назови меня по имени. Ре засосал нежную кожу.
- Ре.
Звучало это так, как будто он сам не знал, протестовать или умолять продолжить.
- Мм. У нас еще полно времени. Еще немножко. Еще...
- Ну, хорошо. Только немножко. Хорошо.
Каме укусил Ре за ухо в знак согласия. И, черт побери, Ре это почувствовал. Кровь вскипела, и он напрочь забыл о том, что это всего лишь приятная и невинная игра, всего лишь притворство. Он снова целовал Каме, а потом почему-то прижал его к стене, но это произошло только потому, что Каме сам обнял его стройной ногой за талию, поэтому у стены было гораздо проще поддерживать его в этом положении.
Ре не знал точно, сколько прошло времени. Что, наверное, означало, что вскоре им придется остановиться.
До того, когда даже грязный пол будет казаться подходящим местом для секса.
Но Ре продолжал думать: «Еще только один поцелуй, еще один, еще один, еще, еще, еще».
Наконец стон удовольствия сорвался с губ Каме, тот самый стон, который он так старался сдержать. А Ре в свою очередь, делал все что мог, чтобы Каме это не удалось. Но стон перерос в короткий возглас боли, а через долю секунды Каме сильно укусил Ре за нижнюю губу. Как животное, которое защищается слишком поздно, когда его уже ранили, подумал Ре.
Ранили?
Ре резко отстранился, и только когда сигарета упала на пол, он вспомнил о ней. Он поднял руку ко рту и увидел, что наделал.
Рядом с обнаженным пупком Каме была красная отметина, едва различимая в темноте.
Там, где тлеющий кончик сигареты прижег гладкую кожу.
- Каме, - сказал он и протянул руку, которая нанесла эту рану, будто бы это могло стереть ее или унять боль. Однако он не успел прикоснуться, у него не было времени даже извиниться, хотя ему искренне было жаль, что так вышло. Ре знал, что на самом деле он садист и сволочь, но это – это было сделано не нарочно, Каме.
Кто-то кричал им сверху, что бы они приготовились начинать, и Каме вдруг начал метаться как ненормальный, уронив очки на пол, кое-как заправляя рубашку поверх ожога и безостановочно чертыхаясь взволнованным шепотом. Он откинул назад голову, безуспешно надеясь, что волосы сложатся в ту прическу, над которой так долго трудился Орландо. Однако это было бы чудом, думал Ре, разглядывая беспорядок на голове Каме, в создании которого он только что принимал такое живое участие.
Сейчас Каме представлял собой полный хаос.
А Ре просто стоял.
Он знал, что его губа кровоточила, волосы стояли торчком, да и не только волосы стояли.
Он не понимал, зачем Каме так старается
Как же они влипли. Ре знал, что им никак не избежать расплаты, что бы они не предприняли. Он также знал, что по большей части это его вина. Больше всего ему хотелось крикнуть людям наверху, чтобы они отвалили нахрен и трахали мозг себе, а Каме и он пока трахнут друг друга.
Наконец Каме потянулся назад, чтобы… «О, нет», - запоздало сообразил Ре, не в силах что-либо предотвратить. Чтобы включить переключатель звукового устройства до того, как начнется запись.
Однако он был включен.
Уже.
Глаза Каме расширились, когда его пальцы скользнули по устройству, запечатлевая в мозгу этот последний удар.
Осознавая.
Он закрыл глаза. Сглотнул. Открыл их снова.
Они полыхали огнем.
До этого момента Ре не знал точно, как Каме относится к нему, наверняка ничего особенного, так, секс и все. Вот что это было. Только влечение.
Но теперь он понял, что Каме страстно ненавидит его, ненавидит до глубины души.
Его болезненно выпуклый кадык двигался под натянутой кожей горла. В приступе чисто абстрактного любопытства Ре стало интересно, как хорошо будет видно засос в свете прожекторов, потому что сам он видел его отлично. Даже в этой чертовой темноте.
Губы Каме вытянулись в тонкую, тонкую линию, подобную лезвию бритвы. Он схватил Ре за воротник, но тут же выпустил из рук с таким отвращением, будто он никогда больше не сможет заставить себя прикоснуться к нему снова.
Затем, не говоря ни слова, он развернулся и стал подниматься по ступенькам, абсолютно неготовый к съемкам, которые должны были начаться наверху. А Ре думал, наблюдая за тем, как двигается хрупкий силуэт, обрамленный светом из дверного проема, как храбро он держится, несмотря ни на что.
Поставив ногу на первую ступеньку лестницы, Ре решил последовать его примеру.
Разница состояла в том, думал он, чувствуя себя так, будто идет на верную смерть, что он-то как раз пожинает то, что посеял.
Каме остановился на пороге перед ним. Он весь дрожал. От ярости.
От чего же еще?
- Мотор!
Ре услышал, как крикнул их режиссер-итальянец – обладатель странного акцента, в котором смешивались вальяжные перекаты и диктаторские интонации.
Каме заколебался лишь на мгновение.
Затем он распрямил плечи и шагнул через порог на всеобщее обозрение под безжалостный свет прожекторов.
Таким, как был.