Hold Me Thrill Me Kiss Me Kill MeАвтор: kamexkame Перевод: Zua Фэндом: JE. RPS Пейринг: Нишикидо Ре/Каменаши Казуя (Kanjani8/KAT-TUN) Рейтинг: NC-17 Disclaimer: Ни автор, ни переводчик не претендуют на жизнь и творчество героев фика. Размещение: С разрешения переводчика. |
|
Глава 21. Noir Desir J'emmene au creux de mon ombre Le vent les portera Noir Desir К черту контроль. Каме было все равно, он не хотел сопротивляться, не хотел притворяться, что ему нужен хотя бы маленький кусочек его обожаемого контроля над ситуацией. Не было смысла притворяться – обманывать он мог только себя, и ему… ему уже было все равно. Ре мог делать с ним все, что придет в его чертову голову, мог трахать его так, как захочет, ведь что бы он не решил сделать, Каме все равно кончит, беспомощный и счастливый. Ре решил остановиться? О, пожалуйста. Пожалуйста. Каме надеялся и молился про себя, что эта пауза – ненадолго. Господи. Не может же Ре быть настолько садистом. Или может? Ре решил перевернуть их обоих на бок, и он все еще оставался в Каме и прижимался к его спине. Зачем? А впрочем, к чертям все, пусть, почему нет? Все, все, что угодно. Все, что Ре вздумается. Лишь бы только не останавливался. Потому что Каме мог вынести многое, но не все, и сейчас он приближался к опасной грани предела. Ре нужно сделать это. Нужно начать двигаться снова. Каме это нужно. Если Ре сейчас остановися, Каме умрет. А Ре тяжело и отрывисто дышал ему в шею, как будто бы на самом деле старался, будто бы и ему эа пауза дорогого стоила. Ну так почему, мать его, ему бы просо не начать двигаться? Каме попробовал – покрутил бедрами, чтобы бедра Ре тоже задвигались. Видишь, Ре, это же та-а-ак легко, вот так, вот как это делается, если ты вдруг забыл, потому что, если хочешь знать, минуту назад ты делал это идеально. Но Ре, этот негодяй, этот садист хренов, удержал его. И Каме хотелось умереть, но сначала – сначала он убьет Ре. Убьет, обязательно. Острые, как у каннибала, зубы прикусили Каме мочку уха, как будто бы для того, чтобы отвлечь… Каме сам не знал уже, от чего. Если должно было отвлечь от сильного, напряженного члена глубоко внутри, от того, как это обидно и больно, что нельзя двигаться – тогда отвлечь не получилось. Каме ломало. Но вот. Вот. Ре снова задвигался внутри. Каме был так благодарен ему за это, невыразимо признателен. О. Так Ре хочет брать его медленнее, так медленно? Нежнее? Ладно. Каме не против. Нисколько не против. Как угодно. Лишь бы только Ре продолжал, Каме был согласен на все. Все, что угодно. Грудь у Ре, где он прижимался к спине Каме, была липкая – точно, от шоколадного мороженого. Это потому, что Каме не постарался вылизать все дочиста, да? Ну и ладно, им все равно потом понадобится душ – прекрасно, да, хорошо, что им обоим так нравится принимать душ, хорошо, так хорошо, небо, как хорошо! Так хорошо, что почти невыносимо, и горечь от того, что Ре отказался отдаться, таяла, как мороженое, под лучами солнца, расцветшего в груди Каме там, где недавно было так холодно, жестко и больно, потому что Ре гладил эту боль пальцами, дразнил соски Каме, лаская ниже и везде. У Ре фетиш на пупки? Потому что его пальцы все время скользили туда. К пупку Каме. Каме посмотрел вниз, вдоль покорного сейчас Ре тела, на его длинные смуглые пальцы – да, им ужасно нравилась эта крошечная часть живота Каме. Какие они красивые. Прекрасные пальцы. Каме смотрел, как эти пальцы неохотно двинулись ниже пупка, еще ниже – легко и нежно приласкали яички Каме, а потом обвились вокруг покрасневшего напряженного члена Каме. Если Ре знал, как довести Каме до бешенства, он так же знал и то, как вымолить себе прощение, черт, невозможно на него сердиться, если не можешь даже, не можешь просто… ни-че-го… не можешь… больше. Каме сдался и покорился окончательно. Он закрыл глаза и пусть Ре трахает его так нежно, как он решил трахнуть его на этот раз. Хороший ритм. Каме заметил, потому что они неосознанно поддались этому ритму в своих движениях. Сначала Ре, потом за ним – Каме. А потом – оргазм, Каме, беспомощный и счастливый, и как же он ненавидел то, что любит Ре так сильно. *** Каме было намного лучше. Они больше не двигались, но все равно крепко прижимались друг к другу, может, это мороженое виновато, что они склеились? Ре устроился щекой на изгибе между шеей и плечом Каме. Ему, наверное, неудобно. Там у Каме не самое мягкое место. Вообще, у Каме нигде нет ничего мягкого, вроде бы, так люди говорят. Каме точно не знал. Он надеялся, что Ре не уткнулся челюстью в какую-нибудь выступающую косточку, или что-то в таком же непривлекательном духе. Хотя он был на сто процентов уверен, что Ре не стал бы страдать молча. Каме слабо улыбнулся. Ре бы сказал, обязательно. Но ему самому лежать вот так было очень удобно. Очень. Двигаться больше не хотелось. И Ре, похоже, не возражал. На самом деле. Так что… Пока будет так. По телевизору зазвучала еще одна французская песня. Каме ни слова не знал по-французски, но эта песня была не о любви, это он мог сказать с уверенностью. Пел мужчина, ритм был странный, сбивчивый. Мелодия не особенно нежная, но искренняя, такая пронзительно… не грустная, нет, скорее, смирившаяся с неизбежностью. В каждой ноте сквозила невысказанная тоска по ушедшему. Неважно, что Каме услышал эту песню в первый, да в и в последний, наверное, раз – в ней уже говорилось о том, что прошло, ведь так? Что-то в ней такое – все в ней, идеально подходило к тому, что у них с Ре было сейчас – после. К тому, что было у них с Ре. К этому чувству, что между ними нет ничего (больше). Каме не был уверен, но может, для него это будет их песня. На потом. Когда он будет вспоминать о том, что у них сейчас. Не то, чтобы Ре об этом узнает, да ему и плевать будет. Каме безрадостно усмехнулся в мыслях своей неизлечимой романтичности. В укромных уголках своей души он был именно тем мягкосердечным дураком, которого всегда с такой тщательностью изображал на публике. Да, он играл себя самого, как будто бы притворялся в угоду сентиментальным поклонницам, а его еще и обвиняли в том, что он – такая лживая сука. Иногда тройной смысл иронии его веселил, иногда – обижал. Но сейчас это было неважно. Ничего (больше) не было важно. Каме повернул голову, стараясь разглядеть на экране название песни, или исполнителя, или лэйбл – что-нибудь, что помогло бы опознать ее потом, когда все кончится. Ре упрямо потерся щекой о его шею, не давая отодвинуться, и Каме пришлось вытянуть шею, чтобы увидеть. Единственное, что он разглядел, были слова Noir Desir. Noir Desir, Noir Desir, Noir Desir. Он старался выжечь их мысленно в своей ненадежной памяти, надеясь, что это что-то значит. Если каким-то чудом он потом найдет эту песню, можно будет попросить Уэду перевести слова. Или нет. Нет, он не попросит. Он не хотел знать, о чем была песня, не хотел. Пусть она останется сочетанием пугающе пророческих, прекрасных незнакомых звуков. Да, лучше не облекать их в слова. Так же, как лучше было не описывать словами все то, что Ре заставлял его чувствовать. Лучше не надо. Тогда, может быть, он сможет не чувствовать, как ему больно, и наслаждаться этим ничем – и всем, что достается ему просто так. *** Лежа с Каме под простынями, Ре все так же терялся в догадках насчет того, сколько раз надо Каме кончить, чтобы посмотреть, наконец, человеку в глаза. Очевидно, однако, что четырех или пяти раз подряд было достаточно, чтобы раскрутить этот нервно закрученный узел в худом жестком теле и превратить его в довольную, податливую глину. Особенно, если по какой-то тебе самому непонятной причине, закончить все медленным и ласковым сексом. Интересно, Каме стал вдруг таким мягким и расслабленным любовником после всех сегодняшних оргазмов, или это все тот последний раз? Этот его любовник, судя по всему, собрался заснуть прямо в его руках. Ре полагал, что сам он тоже вымотался. Но где-то между прошлой ночью и нынешним вечером у него в голове начал тикать обратный отсчет. Громко и четко. Тиканье мешало Ре уснуть. Оно навязчиво отсчитывало: «Один месяц, один месяц, один месяц». И начинало казаться, что сон – это лишняя трата времени. - Не то, чтобы это не было мило, - начал Ре и погладил задницу Каме ладонью, - но может, тебе стоит одеться перед сном? Пижаму или еще что-нибудь. Учитывая, как легко ты заболеваешь. Каме ответил не сразу. Похоже, ему понадобилось больше времени, чтобы понять Ре. Потом он сказал: - Не-е-ет. Так лучше. Как в кино. Знаешь, когда люди попадают вместе куда-нибудь, где очень холодно. Где абсолютный ноль. Он объяснял очень серьезно, хотя казалось, что с каждым словом задремывал все больше. - И что потом? – спросил Ре. Неужели он пытается завести с Каме разговор? Верилось с трудом. Но Каме звучал… беззащитно. И любопытство все-таки одолело Ре. - Ну, потом они всегда снимают с себя все и крепко-крепко прижимаются друг к другу. На секунду Ре показалось, что Каме сейчас придвинется ближе, чтобы показать, что он имел в виду. Но Каме не стал. - Так лучше всего сохраняется тепло. Так лучше всего… Похоже, все мысли Каме сбились в невнятную кучу. Ре не сумел сдержать смешок. - Что это за фильмы такие ты смотришь, Каме? - Я люблю кино. Очень, - невпопад ответил Каме, и странно, но Ре это даже не рассердило. Он, скорее, удивился: это был первый случай за последние несколько часов, когда Каме продемонстрировал эту свою дурацкую непонятность. До этого момента непонятности в Каме было мало. Впрочем, это отличным образом соответствовало тому, чем они занимались. - А потом? – продолжил Ре. Он медленно повел рукой вверх и принялся лениво поглаживать спину Каме, лениво и ме-е-едленно. – Они трахаются? - Ммм? Нет… - пробормотал Каме. От поглаживаний он расслабился еще больше. – Нет… Обычно это… это все – романтика, это все - чувства, понимаешь? Между нами такого, - и он едва слышно выдохнул, будто вот-вот… - нет. Уснет. И уснул же. И Ре готов был поспорить – он чувствовал это даже в темноте, был уверен. В момент, когда Каме закрыл глаза, он стал спящей невестой-птичкой. - Нет. Такого нет, - повторил Ре. Он не знал, почему произносит это вслух. Говорить-то он мог только с самим собой. Теплое дыхание Каме щекотало ему шею: «З-с-с-с…». Ре целую минуту слушал это щекотное дыхание (неудивительно, что он не может уснуть!), а потом повторил снова: - Между нами ничего такого нет. Между нами – ничего. Каме слегка отодвинулся от него во сне. Ре автоматически сжал объятия. Сжимал крепче до тех пор, пока тело Каме не прижалось и не расслабилось в его руках снова, а потом уже Ре рук не разжимал. Сироп почти кончился, сам он, мать вашу, не нянька, а так – цитата, «лучше всего сохраняется тепло», конец цитаты. Так что кончай, блин, ерзать, Каме. Лежи спокойно. Каме послушно выполнил приказ. Ре легонько поцеловал его в горбинку на носу, в качестве награды, наверное. Ладно, он сам точно не знал, почему он так сделал. Но если Каме вдруг почувствует поцелуй сквозь сон, всегда можно сказать, что он просто наткнулся носом на губы Ре. Потому что они были так близко. И Ре был так близок… И между ними не было… ничего. Ничего. |