Hold Me Thrill Me Kiss Me
Kill Me
|
|
Глава 3. Almost Каме кончил. Он старался не кричать, но
когда его липкое семя брызнуло на стены душевой кабинки, не смог сдержаться.
Он надеялся, что шум падающей на его спину воды заглушит его, поскольку
слишком хорошо осознавал, что кое-кто сейчас завтракает в соседней комнате.
И этот кое-кто будет слишком счастлив получить на завтрак в дополнение
к круассанам на посеребренной тарелочке еще и повод дразнить и мучить
его. Каме прекрасно обойдется и
без этого. Проживание с этим кое-кем
было для Каме достаточным испытанием, он не хотел создавать себе лишних
трудностей. Привычным жестом он направил
головку душа на стену и старательно смысл следы своего преступления. После
каждого такого оргазма Каме чувствовал себя немного опустошенным, немного
подавленным, ненасытившимся. Несчастным. Он вздохнул и повесил душ
на место, встал под струи и крепко зажмурился, чтобы жутко дорогая жидкость
не попала в глаза. После этого шампуня волосы чувствовали себя прекрасно,
однако глаза он щипал дико. Несчастный. Это слово, казалось, определяло
его всю его жизнь за те две недели, что они покинули Японию. И особенно
его личную жизнь. Его личная жизнь вообще была абсолютным воплощением
всевозможных несчастий, поскольку попросту не существовала. И по жестокой
прихоти судьбы его сексуальные фантазии никогда не были столь настойчивыми
и волнующими. Если уж быть честным, решил
Каме, та часть его мозга, которая отвечала за сексуальные фантазии, всегда
была чересчур активной. Уже очень давно Каме смирился с этим, объясняя
это себе ужасно напряженным рабочим графиком: его желания воплощались
в жизнь гораздо реже, чем считали его поклонники и даже коллеги. Каме
пришел к выводу, что именно невозможность дать выход внутреннему напряжению
привела к тому, что фантазии так активно одолевали его сознание. Они надолго
селились в его мозгу, роскошные, дерзкие. Иногда он едва не задыхался
от мыслей о тех вещах, которые безумно хотел, но не мог получить. Или же он просто одержим сексом.
Однако частые сексуальные
фантазии – это одно, а сексуальные фантазии, начавшие выходить из-под
контроля – совсем другое. Каме всегда удавалось сдерживать кипевшие глубоко
внутри него страсти, не давая своим желаниям вырваться на волю и заполонить
его аккуратно расписанное по графику существование. Самообладание само
по себе приносило ему нечто вроде извращенного удовольствия. Да, он упивался
им. Ну и что? Каме прекрасно знал, что повернут на самоконтроле и выдержке.
Он мог позволить себе хотя бы один личный каприз, и он выбрал контроль.
Джин любил сладости, а Каме – контроль. Но в последние две недели
эти чертовы фантазии, казалось, обрели самостоятельную жизнь и грозились
поглотить Каме целиком и полностью. Он делал все, что мог, чтобы обуздать
их. Однако, похоже, что в скором времени ему придется признать – он проигрывал
эту битву. Каме не хотел видеть то, что
спровоцировало этот неожиданный взрыв чувств, этот нелепый расцвет его
жарких и влажных снов, однако не обращать на это внимание было очень сложно.
Это преследовало его повсюду, изо дня в день. Этот взгляд. Этот обжигающий взгляд непроницаемо
темных глаз. Взгляд, который Каме чувствовал на себе при каждом движении,
взгляд, который следил за каждой черточкой его лица, проникающий в самую
его суть. И чем больше эти глаза следили за Каме, чем больше впитывали
в себя всего Каме, тем больше ярости отражалось в них. Поначалу в них
было лишь небольшое раздражение, теперь же они полыхали убийственным огнем.
Но как ни странно, они не
оставляли его. Эти глаза не смотрели в другую сторону. Они следили только
за ним. Вообще-то, думал Каме, в гостиничном номере не так много было
того, на что можно было смотреть, он представлял, как могут надоесть стандартные
сельские пейзажи на картинах, как можно устать от скучных фасадов церкви,
виднеющейся в окне, от вида самого окна в стене. Каме, очевидно, надоесть не
мог . Взгляд никогда не уставал
преследовать его. Каме понятия не имел, какую
часть этих своих ощущений он выдумал. Он даже начал прикидывать, не слишком
ли далеко зашли его зарвавшиеся фантазии. Сколько он себя помнил, у него
часто случалась бессонница, однако сейчас он едва мог закрыть глаза, потому
что, как бы странно это не звучало, он чувствовал на себе этот взгляд
даже сквозь сон. Казалось, взгляд был темнее, чем сама ночь. И даже сейчас,
в ванной комнате, Каме не смел чувствовать себя на свободе. Взгляд мог
проникнуть через что угодно, даже через притворное безразличие Каме, так
как могли его остановить тонкие стены? И не важно было, как пристально
глядели эти глаза, как много видели в Каме. Казалось, они всегда беспощадно
выносили один и тот же короткий и полный ненависти приговор. Шлюха. Каме не обижался. Именно так о тебе думает весь мир, спокойно говорил он себе. И ты прекрасно об этом знаешь. Он потратил достаточно много времени, чтобы создать такой образ. Так что эти глаза выражали всего лишь общепринятое мнение. Нет, самое плохое было не
в том, что эти глаза видели в нем шлюху. По-настоящему Каме тревожило
то, как сильно, как неприлично сильно это его заводило. В голове Каме послышался вдруг
хорошо знакомый язвительный голос. - А что в этом такого удивительного?
Разве это как раз не понятно? Каме тяжело прислонился к
стенке душа. Он терпеть не мог, когда Голос вмешивался в его дела. Эта
самодовольная скотина слишком часто оказывалась права. Каме знал, что
Голос – это часть его самого. Ну и что? Еще одна часть его самого, которая
ему не нравилась. Он раздраженно вздохнул. Если уж Голос начинал говорить,
его сложно было заткнуть. А уж на этот раз будет совсем нелегко. Он был
прав. Этот гребаный Голос отлично умел поддержать негромкую беседу в одностороннем
порядке. - Мало тебе, что ты шлюха.
Ты еще и лицемер. Ладно. Ладно. Как скажешь.
Если бы Каме собрался с мыслями настолько, что сумел бы выплыть из эротического
тумана, которым окутывали его эти глаза, настолько, что сумел бы напомнить
себе, чьи это были глаза, тогда его не удивил бы тот факт, что его заводит,
когда на него смотрят как на насекомое, которое хотят прибить. - Нишикидо Ре, - сказал он.
Ему казалось, что это прозвучит сердито, не так мягко, как если бы слова
сливались с льющейся водой. Но получилось тихо-тихо, едва слышно. - Да, сволочь. Нишикидо Ре.
Я сказал это вслух, доволен? Глаза Ре. Ре. Он тонул в его глазах, он
плавился под его взглядом, и он не мог игнорировать это. И Ре он тоже
не мог игнорировать. Черт, Каме не знал, каким чудом он еще не упал перед
Ре на колени и не отсосал ему, что удерживало его от того, чтобы влезть
в постель Ре посреди ночи, когда тот будет спать и не сразу сообразит,
что это Каме, что он терпеть не может Каме, и тогда Каме сможет тереться
о него, так бесстыдно, как он умеет. - А, так ты не знаешь, что
тебя останавливает? Голос сегодня был в весьма
хорошем настроении. Ну, может, он и знал. Может,
он просто не хотел об этом вспоминать. Да, вскоре ему придется признать,
что битву со взглядом Ре он проиграл. Но не сейчас еще. И ко всем чертям
этот Голос. Давай, Каме. - Пошел ты. Каме съехал по стенке на пол
и скрючился на полу тесной кабинки. В другой своей жизни Каме
был без ума от Нишикидо Ре. В той жизни, которая так никогда
и не сложилась, он с первой их встречи мечтал о том, чтобы быть другом
Ре. Нет, даже не так. Не просто другом. Этого было бы мало. Лучшим другом.
Потому что в Ре было что-то такое, что очень нравилось Каме, хотя он даже
себе не мог объяснить, почему. Каме старался бы изо всех сил, чтобы сойтись
со старшим, более крутым парнем, а потом, достигнув того возраста, когда
подростка обычно начинают терзать гормоны, он боролся бы с соблазном впиться
в сладкие губы Ре. И по ночам лежал бы без сна в постели, чувствуя себя
ужасно виноватым, пока не пришел бы к выводу, что все вокруг хотят того
же самого, так что нет ничего зазорного в том, что он зациклился именно
на нижней губе Ре, просто вкус у него получше, чем у многих. И был бы безнадежно влюблен
в Ре. И именно в этот момент жизни,
которая так и не сложилась, сердце Каме разлетелось бы на тысячи осколков.
Потому что тогда стало бы ясно, что Ре не любит его. Ни капельки. Нисколько.
Что Ре любит только по-настоящему, от природы красивых людей – как он
сам, как Пи и Джин, как Учи. Счастливые люди. Каме обладал множеством отличных
качеств. Он был трудолюбив, умен, весел, умел во всем добиваться совершенства.
У него была добрая душа и нежное сердце, даже слишком. Но такого счастья
ему не полагалось. Да, Каме был почти без ума
от Ре, но ключевое слово тут было – почти. Потому что, хвала небу, он
успел вовремя от этого отказаться. Каме рассеянно улыбнулся, глядя, как
вода закручивается возле слива в полу. Забавно, однако, ему помог не кто
иной, как сам Ре. Счастья Каме не полагалось,
но он был не по годам умен. И не брался за то, в чем не был уверен, что
преуспеет. Не имело значения, сколько усилий пришлось бы потратить на
что-либо, если Каме был уверен, что добьется абсолютного успеха. "Ты так уродлив, что сердце кровью обливается". У него не было шансов. Так что его милое маленькое
чувство к Ре тоже не существовало. Конец истории. Все же уже тогда Каме обладал
удивительной силой воли. Но глубоко внутри Каме всегда
знал, всегда помнил – когда видел усмешку Ре за кулисами концертов, слышал
его голос по радио, видел ослепительную улыбку Ре, предназначенную кому-нибудь
другому, по-настоящему красивому – Каме помнил, что однажды чуть не влюбился
в этого высокомерного, харизматичного ублюдка, и что в той жизни, которая
так и не сложилась, сердце его было разодрано этой любовью в клочья. При
мысли о том, что этого не случилось, он каждый раз испытывал невероятное
облегчение. Так что, как бы ни было это
странно, он сумел оценить те резкие, грубые слова Ре. Ты так уродлив, что сердце
кровью обливается – это стало его спасением. Не только потому, что эта
фраза избавила его от затяжных и тоскливых болей в сердце. Она сделала
кое-что еще. С безжалостной прямотой указала Каме на то, что он не принадлежит
к кругу избранных. Что, может быть, ему нет места в джоннисах. Что он
бросил бейсбол, в котором мог столько добиться, для того, чтобы потерпеть
неудачу в деле, с которым не мог справиться. Всей своей оглушительной карьеры
Каме добился в ответ на этот жестокий вызов. И поскольку его карьера была,
по сути, его жизнью, можно было сказать, что всю его жизнь определил Нишикидо
Ре. Ре стал причиной его успеха.
Каме был должен этому ублюдку. Однако Ре так же стал единственным
в мире человеком, которому играючи удавалось возродить в Каме всего его
сомнения и страхи. В маленьком гостиничном номере, под прицелом этих безжалостных
глаз Каме чувствовал себя как под пытками в чистилище. Его вынудили признаться
самому себе, что, хотя он и истребил малейшие признаки своего чувства
к Ре, отрицать, что в этой жизни нижняя губа Ре казалась ему такой же
волнующе сладкой, как в той, что не сложилась, Каме не мог. Каме грустно
улыбнулся. Ре посчитал бы "чистилище" слишком неточным описанием
всей ситуации. Для него это наверняка ад, настоящий ад, делить общество
такой шлюхи, как Каме. О, а ведь если Ре считал его
шлюхой, значит, он больше не считал его уродливым, разве не так? В таком
случае, Каме не то, чтобы выиграл, но и не совсем проиграл. - А почему тебя волнует, что
он думает? Вдруг запаниковав, Каме резко
поднялся на ноги, чуть не поскользнувшись на мокром полу. Потянулся к
крану и, не колеблясь, включил холодную воду. Нужно было хоть как-то очистить
мысли. От этого злого Голоса внутри него. И от Ре. Черт. Он едва не вскрикнул,
когда ледяная струя ударила ему в лицо. Это должно помочь. Вода была такой
холодной, что Каме немедленно задрожал, как лист на ветру. И невыносимый,
вечно знающий все и вся, Голос затих от пережитого потрясения. И все равно было недостаточно
холодно. Он не смог избавиться от мысли
о дьявольских глазах Ре, обжигающих его своим презрением. Если бы избавиться от Ре было
так же просто, как смыть сперму со стенки душевой кабины, как смыть шампунь
с волос. Но Ре проник слишком глубоко.
Едва гнущимися пальцами Каме
повернул головку крана, усилив подачу воды. Он дрожал так сильно, как
будто бы плакал. Как будто. |